Скай Кристина. Черная роза

   В наступившей тишине Тэсс чувствовала рядом с собой Андре, изучавшего ее лицо.
   — Приготовься, англичанка, принять дары. Это от ле Бра. — На колени Тэсс упала охапка роз, наполняя воздух дурманящей сладостью. — Это от ле Фюра, — Она почувствовала аромат мимоз. — А это от меня.
   «Камелии», — подумала Тэсс. Окутанная этим неотвязным запахом, она почувствовала в горле подозрительный спазм.
   — О-о, Андре, — выдохнула она, — как чудесно!
   Ее плеч коснулись последние косые солнечные лучи, теплые и вязкие, как мед. Где-то на изгороди тихо посвистывала птичка. Сев рядом с Тэсс, Андре запел старую бретонскую песню, потом перевел печальные, милые слова строфу за строфой, пока солнце в неистовом сиянии плавилось над спокойными водами залива.
   Позже, гораздо позже, когда она вновь обрела способность ясно соображать, Тэсс призналась себе, что весь этот день был обольщением. Француз обольщал ее сочным звучанием грубоватого голоса, своим смехом, рассказами, живительной бретонской едой, которой он кормил ее с рук.
   Каждую минуту — обольщение! И она целиком попалась в его сети, не успев даже понять, что ее преследуют. Даже приход врача вскоре после этого не нарушил магии — во всяком случае, не сразу.
   Ощупывающие ее повязку пальцы были легкими и проворными. Одеревенев от ожидания, надеясь, что недавние головные боли сигнализируют о возвращении зрения, Тэсс с трудом справлялась с растущим волнением.
   Врач поддакивал и хмыкал, внимательно слушая ее рассказ о происшествии. Он осторожно развязал узел, удерживающий повязку.
   — Посмотрите на меня, — попросил он.
   Тэсс попыталась сделать это, собрав всю свою волю, но ее ждала лишь темнота. С ее сомкнутых губ сорвался сдавленный стон. Побледнев, она противилась обрушившемуся на нее разочарованию.
   Ничего. Ничего, кроме слепоты!
   Зачем она надеялась?
   Прерывисто дыша, она слушала врача, говорившего слова утешения и надежды, и Андре, часто прерывающего его, чтобы задать вопрос или получить разъяснение по поводу совета врача, хотя и никчемного.
   С тех пор как ослепла, Тэсс много узнала о голосах — и теперь ей послышалось в голосе врача сожаление, хотя он и говорил о необходимости быть оптимисткой.
   После ухода врача Тэсс сидела не шевелясь в тени теперь уже прохладного сада. Напрягшись всем телом и вытянувшись, как тетива под пальцами лучника, она всматривалась в тени, отделявшие ее от Андре.
   — Пожалуйста, — хрипло прошептала она. — Боже, Андре, вы должны… — Ее голос на секунду прервался. — Возьмите меня сегодня ночью в постель. Дайте мне свет и заставьте меня гореть. О, пожалуйста, дайте мне забыть этот кошмар!
   Тэсс даже не поняла своей ошибки.
   Но Андре услышал, и его лицо посуровело. Даже сейчас, подумал он, эта женщина не может заставить себя сказать ему «ты», сделать обращение более интимным. Маленький промах, но тем не менее красноречивый.
   Особенно если учесть то, о чем она его просила.
   Сердце Тэсс стучало так сильно, что она едва услышала его хриплое рычание. В следующее мгновение он схватил ее сильными руками за запястья и рывком поднял на ноги.
   — Ты меня просишь об этом, англичанка? — пробасил он. — Тогда вот мой ответ. Нет! Бог свидетель, нет! Этого я не сделаю никогда!

Глава 32

   Тэсс вздрогнула и побледнела, услышав неприкрытую ярость в голосе француза. Внезапно к ней вернулся привычный кошмар, который преследовал ее с тех пор, как она проводила дни и ночи взаперти в подземельях Фарли. Темнота уже начинала окутывать ее мерцающим коконом, когда она услышала произнесенное сквозь зубы ругательство Андре.
   — Даже сейчас ты не можешь произнести это, да? Ты-ты! Скажи это! — Пальцы, его, вцепившиеся в ее запястья, начали дрожать. — Упрямое создание, ты думаешь, что в безопасности, что эти стены защитят тебя. Но они лишь порабощают тебя, англичанка. Скажи это!
   Тэсс всхлипнула, кружась в водовороте мыслей, силясь отмахнуться от холодных теней.
   — Т-ты. Правда.
   Дрожь в его пальцах прекратилась. С низким, первобытным рычанием Андре пригнул Тэсс к земле, не выпуская ее из рук, пока волосы цвета бургундского не рассыпались по спине, устремившись водопадом на землю.
   — Вот так, любимая моя, так я возьму тебя. Не в постель, но в любовь. Дьявол! Как я буду любить тебя, англичанка! Пока не забудешь, где кончаешься ты и начинаюсь я. Пока не задрожишь и не станешь шептать — мое имя. Не его. — Он охватил ладонью ее грудь, привлекая в жесткую колыбель своих бедер, где даже сейчас дерзко выдавался его жезл. — Начиная с этого момента. Произнеси эти слова, малышка. Скажи мне, чего ты ждешь, как и от кого.
   — Toi, Andre. Aime-moi^[12]. — Сейчас Тэсс каким-то образом смогла произнести слова, которые он хотел услышать.. — Люби меня сейчас.
   Вслед за этим все изменилось. Пламя в глазах Андре разгорелось ярче, но не от гнева, а от страсти и исступленного, всепоглощающего желания. Не говоря больше ни слова, он принялся расстегивать длинный ряд пуговиц у нее. на спине.
   Одна. Две. Тэсс смутно следила за приглушенными щелчками, чувствуя биение крови.
   Три. Четыре.
   С низким, диким рычанием Андре вцепился в платье и одним движением сорвал все остальные, потом стал стаскивать платье с плеч Тэсс, пока перед ним не предстали совершенные формы ее белого тела.
   — А Марта? — прошептала она.
   — Ушла, — закончил Андре, — и мы одни, моя красавица, моя нежная дикарка. — Он обхватил большими ладонями ее полные груди и стал гладить затвердевшие бутоны. — Сердце моего сердца.
   — Возьми меня, Андре, — услышала Тэсс чей-то шепот, удивляясь странному, хриплому звучанию этого женского голоса. Ее голоса?
   — Прикоснись ко мне. — Она потянула нетерпеливыми пальцами за его воротник, расстегивая пуговицы, столь жестоко разделявшие их тела. Наконец, легонько вскрикнув, она разделалась с рядом этих пуговиц так же, как он с ее.
   Они рассыпались с приглушенным стуком на зеленый ковер у ног Тэсс.
   Тэсс упала на мгновение позже, задохнувшись, когда твердое, горячее тело Андре напряглось при ее падении. Она сорвала с него бриджи; он выдернул из-под нее свое бархатное одеяние и комом бросил рядом с ней.
   Она была уже неподвластна словам, неподвластна мыслям, охваченная неистовой, безумной страстью к нему. Губы ее могли лишь трепетать, язык, неустанный и голодный, скользить. Когда он приник к ее рту, она вскрикнула и прикусила его губы, желая получить больше, еще больше, прижимаясь горячим языком к его языку. Нащупав рукой теплые завитки волос, Андре низко и невнятно застонал, просовывая пальцы дальше. На Тэсс бурными волнами накатило удовольствие. Он каким-то образом знал, когда поддразнивать и когда неистово наступать.
   — Нет, Андре, не так. Я… я хочу, чтобы на этот раз ты был со мной. Я хочу ощутить тебя внутри себя, окутать тебя, когда придет наслаждение. — Она могла получить от него по крайней мере это. Знать, что он в ней, думает о ней, а не об одной из тех, других женщин.
   — Всеблагой Господь, — С прерывистым стоном темнобородый француз отодвинулся, чтобы развести ее бедра. Даже тогда она боялась потерять его, выгнув спину дугой и потянувшись кверху, пока ее губы не ощутили солоноватую кожу его шеи.
   Все тело Андре сжалось от усилия побороть в себе желание безжалостно войти в нее.
   — Господь свидетель, еще немного — и я не смогу больше терпеть. Я возьму тебя здесь и сейчас же, без всякой прелюдии, под фанфары, как портовую проститутку.
   — Да, сейчас, — простонала Тэсс, не услышав ничего из того, что он сказал. Она понимала только, что он хочет ее.
   Все, что угодно, ради этого огня, чтобы прогнать безжалостные мысли о темноте, расстилавшейся перед ней повсюду и навсегда, до конца дней.
   — Нет, — сердился он, силясь не замечать сладостных бешеных движений ее бедер под ним, исторгаемых ею прерывистых стонов, приливов страсти, делающих ее кожу гладкой там, где соприкасались их тела. — Нет, — выдохнул он снова, зная, что проигрывает.
   — Ан-ндре, — умоляла Тэсс, покусывая его шею. — Пожалуйста! О-о… сейчас! — Спина ее выгнулась дугой, затвердевшие соски задевали его грудь как маленькие, нежные почки.
   Где-то в глубине сознания Тэсс ненавидела себя за столь полный отклик и ненавидела его за то, что он так хорошо знает, как возбудить ее.
   Но казалось, что эти мысли принадлежат кому-то другому — и ее тело тоже чужое, не подвластное больше ее воле.
   И тогда француз дал ей то, чего они оба хотели. Со сдавленным стоном он приподнялся над ней и обхватил руками ее бедра.
   — Я не могу больше ждать. Ты… о Боже… уверена?.. — Его голос охрип в яростной попытке сдержать себя.
   Ответом ему было неистовое движение бедер.
   — Тогда возьми меня, чайка! — выкрикнул он, даря Тэсс райское блаженство, когда его горячая, напряженная плоть глубоко вошла в нее, — Возьми каждую клеточку моего жадного тела!
   Тэсс так и сделала.
   Неистово. Исступленно. Со всей сладостной, бездумной несдержанностью. Все время желая большего — ища и двигаясь, вцепляясь пальцами в его напряженные плечи и обнимая его за талию длинными ногами, чтобы еще ближе притянуть к себе.
   И француз вовлек ее в бурю, как и обещал, истово и бесконечно двигаясь в ней сильными толчками, каждый из которых приводил ее в невыразимый, трепетный восторг.
   Тэсс вздрагивала, брошенная в незнакомое, беспокойное море, вознесенная каждой волной до самого гребня, а потом скользящая вниз в головокружительный омут наслаждения. И почему-то Тэсс находила там свет, как и обещал Андре — пляшущее фосфоресцирующее сияние, уносимое вверх и обволакивающее их гладкие, разгоряченные тела.
   Она смутно слышала чей-то стон. Ее собственный? Или его? Тэсс почему-то не могла различить — они были так близки сейчас, каждой клеткой, каждым спаянным нервом, каждым дюймом тела, связанные единением, которое Тэсс раньше считала невозможным.
   Его сердце билось громкими толчками, так же как ее. Их кровь пульсировала в унисон. А их тела двигались в сладостном согласии!
   Огонь и тень.
   — Ан-ндре? — задохнулась Тэсс, чувствуя, как ее сотрясает конвульсия в тот момент, когда их тела соединились.
   — Да, хорошо. Всегда… так произноси мое имя!
   — Андр… о-о-о!
   Вдруг такие тривиальные вещи, как имена, названия стран, и прочие слова забылись, когда на Тэсс обрушилась огромная ослепляющая волна наслаждения, лишив ее дара речи, заставив выгнуться дугой, упереть пальцы ног в мягкую зеленую траву и тихонько застонать.
   Андре притянул ее еще ближе, упиваясь ее бешеными содроганиями, срывая с ее губ слабые, задыхающиеся стоны.
   Она падала.
   И падала…
   И он ждал ее там.
   — А-а! Крепче! Как сладко! Да, и снова! Снова, моя дикая сладкая любовь. Обнимай меня так всегда. — Сжав губы, с напряженным лицом, француз опять задвигался, опершись на локти, снова наполняя ее огнем и волшебством.
   «Бог мой, как она красива!» — смутно думал капитан «Либерте», плавая в дымке наслаждения, ощущая, как ее плоть пульсирует и сжимается в экстазе и каждое ее содрогание отзывается в нем утонченной мукой.
   Да, и все же он сдерживал себя, всем своим существом сосредоточившись на ее удовольствии, неистово погружаясь в нее, пока она снова не выгнулась и не откинулась назад.
   Не давая самому себе облегчения, он смотрел на нее, пока прерывистые звуки наслаждения не замерли и она не задышала ровно, с немым вопросом прикасаясь пальцами к его груди и напряженным плечам.
   — Андре? — прошептала Тэсс, охваченная грустью от того, что его не было с ней, когда она улетала на небо. Не один раз, а дважды.
   Единственным его ответом было гневное, полузадушенное рычание.
   Он, верно, считает ее непривлекательной, исступленно подумала Тэсс. Слишком все нескладно, слишком все не так! В конце концов, он знал стольких женщин!
   Глаза Тэсс расширились, потемнев от обиды. Побледнев, она попыталась высвободиться, слепо толкая его в грудь. Из-под повязки покатилась по щеке одинокая слеза.
   — От-тпусти меня, черт возьми! Для тебя это все так легко, правда? Просто еще одна игра — еще один предмет шуток для вас с Падригом, когда нечего делать на море!
   По ее бледным щекам холодным дождем хлынули сердитые слезы.
   С губ Андре сорвался прерывистый звук.
   — Легко, детка? Легко? Сдерживать себя, когда я страстно хочу тебя? Когда я могу думать только об этом сладостном блестящем треугольнике и о том, как ты захватываешь каждый мой дюйм?
   Тэсс оцепенела, являя всем своим видом смехотворное изумление.
   — Правда? Ты не шутишь? — Нервно засмеявшись, она смахнула слезы с мокрых щек.
   — Да, и снова да, мое глупое морское чудище. А сейчас пусть Бог на небесах будет моим свидетелем…
   Андре так и не закончил. Его напряженное тело устало ждать и он оборвал себя на полуслове.
   Бедра его напряглись. Горячий и влажный, он вошел до отказа в ее сладостный, дрожащий бархат — и чуть не умер от доставленного ею блаженства, когда она снова начала содрогаться.
   Тэсс едва не задохнулась.
   — Но ты не… то есть не…
   — Первый раз был для забвения, чайка. Второй — для разжигания страсти. А третий… — Француз застонал, когда ее чуткие пальцы отыскали напряженные мужские соски, спрятанные в густом руне курчавых волос. Он приподнял Тэсс над собой, захватив ладонями ее ягодицы. Вокруг него сияли ее волосы, ниспадая подобно темной завесе из пламени. — А этот раз — для любви, понимаешь? Разве может быть по-другому, сердце мое, когда ты наполняешь меня тысячью солнц? Я никогда не перестану хотеть тебя… прижаться телом к телу в любовном восторге.
   Но теперь уже Тэсс не слушала его, воспламененная, с расширенными от восторга глазами. В упоении от безошибочного, чувства, что он метит в самое ее сердце, ликуя от невнятных стонов наслаждения, срывающихся с его губ при ее малейшем движении.
   Откуда-то послышался резкий грохот прибоя, отдающийся эхом в ее ушах, крови и самом сердце, — прибоя, столь же необузданного, как и мужчина, неистово движущийся с ней в унисон.
   На этот раз, когда ее начала поднимать волна, Тэсс почувствовала, что Андре поднимается с ней, нашептывая ей невнятные бретонские любовные слова, когда они вместе оказались вовлеченными в разбушевавшуюся стихию.
   Темнота обернулась светом; на мгновение пустота обрела осязаемую форму. Казалось, их пронизывает странное, фосфоресцирующее свечение, видимое даже для слепых глаз Тэсс.
   И тогда они распались на молекулы, которые смешавшись, рассеялись над широким пространством облаков и воды, куда их наконец зашвырнула неистовая любовная буря.
   Сон пришел к ним почти мгновенно. Они лежали рядом со сплетенными руками и ногами, темные волосы перепутались с золотисто-каштановыми, белая кожа соприкасалась с бронзовой.
   Пресыщенные, они грезили и уносились куда-то, а в это время над гранитными скалами нашептывал теплый ветер, слегка волнуя воды залива, покрытые беспокойной серебристой рябью под луной.
   В эту ночь даже соловьи не пели, боясь разбудить их.
   Что-то в глубине сознания кольнуло его. Какая-то упущенная из виду обязанность?
   Француз заворочался, бормоча что-то.
   В полусне его острый ум охватил множество ожидающих его решения вопросов. Надо было пополнить запасы «Либерте»; очистить обитый медью корпус корабля от морских уточек и крошечных морских сверлильщиков; надо было залатать паруса брам-стеньги в тех местах, где шторм повредил их.
   Мягкая рука прикоснулась к его груди.
   Андре чуть не задохнулся; пах его как будто обожгло. Его глаза широко распахнулись. Медленно его суровое лицо расплылось в улыбке, полной первобытного мужского триумфа, — улыбке, старой, как сам человек.
   Теперь она принадлежала ему. Пресвятая Дева, с какой страстью она отдалась ему! И как она красива, думал Андре, онемев от восторга. С каждым днем она становилась все прекраснее. Его глаза затуманились страстью, когда он смотрел на ее золотисто-каштановые волосы, разбросанные по подушке подобно темному пламени. Она спала, подложив руку под щеку, распространяя вокруг себя слабый, обворожительный запах лаванды.
   Она столь же прекрасна, как в тот день, когда он впервые увидел ее.
   И Андре хотел ее сейчас так же сильно, как тогда. На его виске неровно пульсировала жилка, а мужская плоть болезненно увеличилась. Да, сейчас он был в состоянии думать только о том, чтобы запустить пальцы в эту золотистую копну и целовать ее нежную кожу от шеи до пальцев ног, пока она не проснется под ним, зардевшаяся от желания.
   Но он не сделал этого, зная, что ей нужен по крайней мере небольшой отдых после напряжения предшествующих часов.
   Вдруг он замер, из-за двери послышалось слабое поскрипывание дерева.
   Вскочив со стула, он распахнул дверь.
   — Прости, что беспокою, друг мой. — Хриплый шепот принадлежал Падригу.
   — Дьявол, парень! Я чуть не бросился на тебя! — Нахмурившись, Андре опустил нож, который сжимал в руках. — Тебе говорили когда-нибудь, что ты постоянно неудачно выбираешь время? — Кивком головы Андре пригласил первого помощника в холл и пошел вслед за ним, величественно не замечая собственную великолепную наготу.
   — Что ж, было время в Морде, когда к нам совершенно несвоевременно нагрянули жандармы. Кажется, ты сказал нечто подобное. И конечно, в тот день, когда я наткнулся на тебя, пыхтевшего и возившегося в стогу с той купеческой дочкой из Ванна.
   — Это она пыхтела, поверь мне, друг мой. Да я уже позабыл об этом. Но что за важное дело сейчас привело тебя сюда?
   Лицо Падрига омрачилось.
   — Французские солдаты, целый отряд, проверяют каждое судно в гавани. Похоже, они собираются наложить лапу на любую плавающую посудину. Не думаю, что тебе хочется отдать «Либерте» одному из наполеоновских адмиралов.
   — Ты прав, мой храбрый друг. Дай мне несколько минут, и я последую за тобой.
   Бородатый капитан молча проскользнул в освещенную свечой комнату и остановился, глядя на спящую женщину. Ее вытянутая рука изгибалась вокруг того места, где он только что лежал. Лоб ее был слегка нахмурен.
   — Спи, малышка, — прошептал Андре. — Когда вернусь, обещаю, у тебя будут другие занятия, помимо сна.
   Он нашел Марту в буфетной за расстановкой последних чистых тарелок.
   — Присмотри за ней, Марта. Я ухожу ненадолго, но если она проснется…
   — Я присмотрю за твоей женщиной, — отрывисто произнесла старая служанка. — Иди скорей, пока Падриг не изошел от нетерпения.
   В последовавшие за этим тихие ночные часы старая служанка держалась героически, немного походив, а потом взявшись за починку рубашек Андре. Когда ее веки отяжелели, она встала, чтобы снова походить.
   Но почему-то перед ее усталыми глазами все время маячило морщинистое, улыбающееся лицо ее покойного мужа. Не успев ничего понять, Марта уже спала.
   — У вас по-прежнему нет от нее вестей?
   Лорд Леннокс сидел в кресле, стоящем в передней гостиной «Ангела», с выражением разочарования на красивом лице. Хобхаус невозмутимо покачал головой, продолжая раскладывать серебряные подносы, приборы и белоснежные салфетки для чая.
   Граф громко вздохнул, покачав головой.
   — Дело в том, что я собирался позвать ее на небольшой вечер, который состоится через два дня. Из Лондона приезжают гости — мне бы хотелось представить ее, понимаете? — Его голос замер.
   — Насколько я знаю, она не собиралась уезжать надолго, ваше сиятельство. Что до остального, я не возьму на себя смелость делать предположения.
   А он довольно красив, совершенной картинной красотой, думал мажордом «Ангела». Респектабельный, титулованный, что равнозначно, так ведь? И все же мисс Тэсс тянет с ответом, столь желанным для лорда Леннокса.
   Не может быть, чтобы она все еще тосковала по этому мерзавцу Рейвенхерсту. Мужик — совершеннейший наглец! Россказни о его позорных подвигах дошли даже до Рая! В Лондоне, как слышал Хобхаус, дьявол Трафальгара до сих пор фигурировал в весьма пикантных слухах. Однако никто, разумеется, не отваживался называть его так в лицо.
   — Если что-нибудь услышите, дайте мне знать, пожалуйста, — попросил лорд Леннокс, прерывая размышления Хобхауса.
   — Разумеется, ваше сиятельство.
   — Ах, Саймон, вот ты где. — В проеме двери появилась леди Патриция, оглядывая комнату маленькими, острыми глазами. На мгновение их изумрудная глубина омрачилась от разочарования и раздражения. Потом, нетерпеливо дернув юбками из тафты, она вошла в комнату и села. — Буду благодарна, если ты проводишь меня домой, Саймон. Вокруг ходят такие россказни…
   Светлые брови лорда Леннокса вопросительно поднялись.
   — Россказни? Какого рода россказни, дорогая моя? Леди Патриция изобразила на лице испуг, прижимая бледные руки к прикрытой шелком груди.
   — Боюсь, самые ужасные. Похоже, этому малому по прозвищу Лис надоело заниматься контрабандой и он принялся насиловать на болоте беззащитных женщин.
   Плечи Хобхауса напряглись. Дьявол, что болтает эта женщина?
   — Полагаю, эти слухи распускает Гермиона Тредуэлл. — Лорд Леннокс встал и принялся с рассеянным видом вышагивать по небольшой комнате.
   — Ничего подобного, — резко возразила ему сестра. — Мне рассказал это сам викарий. И мы с ним так мило болтали… — промурлыкала она.
   «Да, бывает, что и коровы летают», — кисло подумал Хобхаус, протягивая ей вазочку с конфетами.
   Леди Патриция резко отмахнулась от него.
   — Да, похоже, на прошлой неделе была изнасилована молодая девушка из его прихода на пути домой после посещения больной матери в Эплгейте. Будучи деревенской девушкой, знакомой с этими местами, она не беспокоилась и решила пойти короткой дорогой через болото. Очень неудачное намерение, как оказалось, ибо из темноты выскочила высокая фигура в капюшоне и маске — вся в черном — и набросилась на нее. — Ее голос сочувственно дрогнул. — Викарий сказал, что он изнасиловал ее очень жестоко, после чего этот негодяй бросил что-то на ее истерзанное тело. «Возьми это и помни меня!» — прорычал он перед тем, как ускакать, припомнила девушка. Когда ее, лепечущую нечто бессвязное, нашли несколько часов спустя, рядом с ней лежала черная роза. Знак Лиса! — торжествующе добавила леди Патриция.
   Лорд Леннокс нахмурился, прекратив хождение.
   — Сам викарий рассказал тебе об этом?
   — Не более чем пять минут назад.
   Хобхаус в молчании поклонился и в смятении вышел из комнаты. Не может этого быть! Джек никогда бы так не сделал! Но где же он? Никто не видел контрабандиста с тех пор, как он уехал из Фарли.
   Лицо мажордома было омрачено беспокойством, когда он шел в сторону холла. Он был настолько поглощен этой невероятной новостью, что не сразу услышал радостный возглас, раздавшийся с парадного крыльца:
   — Что за мрачный вид, Хобхаус? Только не говори мне, что вложил деньги в процентные бумаги и потерял их все!
   Нахмурившись, Хобхаус поднял глаза; в ту же секунду его лицо застыло в комическом ужасе. Нет! Не может быть!
   — Ну не надо, разумеется, бросаться ко мне на шею с поцелуями, но я все же надеялся на более теплый прием. — Перед ним стоял стройный джентльмен с золотисто-каштановыми волосами, похлопывая по бедру парой перчаток из тонкой кожи и прилагая все усилия, чтобы сохранить небрежный вид, Он был одет по последней моде, начиная с начищенных до блеска ботфортов и узких лосин из оленьей кожи и кончая вышитым желтым жилетом и зеленым сюртуком с осиной талией.
   Хобхаус почувствовал, как кровь стынет у него в жилах.
   — Хозяин… хозяин Эшли, — запинаясь, произнес он, — Что… что вы здесь делаете?
   — Что делаю? Приехал повидать Герцогиню, разумеется, — Это прозвище, которым была награждена Тэсс за ее способность в случае необходимости отгораживаться ото всех холодной надменностью, было старой детской шуткой двух молодых Лейтонов. А необходимость возникала часто, если принять во внимание то детство, которое выпало на их долю.
   За спиной Хобхауса в том конце коридора послышалось негромкое хихиканье.
   — Да, мистер Лейтон, что вы здесь делаете? И где, ради Бога, ваша очаровательная сестра?
   — Сестра? Откуда вы взяли, что… о-ой!
   Хобхаус умудрился каким-то образом пересечь коридор и наступить на ногу молодому денди.
   — Леди Патриция с большим нетерпением ожидала возвращения от вас мисс Тэсс, — бесстрастно произнес Хобхаус, украдкой глядя на изумленного брата Тэсс.
   — Возвращения от меня? — Давление на подъем молодого Лейтона возросло. — Ода, возвращения от меня! Конечно, разумеется.
   — Тогда где же она теперь? — прошипела леди Патриция.
   — Кто?
   — Ваша сестра! — Голос белокурой красавицы становился по-настоящему пронзительным.
   — Моя сестра? О, вы имеете в виду Тэсс? Ну, то есть… черт возьми, если я знаю! В эту минуту со мной, а в следующую пропала. Вы знаете, как это бывает у женщин, — неубедительно добавил Эшли, пожав плечами.
   — Нет, боюсь, что не знаю, — отпарировала леди Патриция, — и совершенно не понимаю, как вы могли так легко потерять ее.
   Живя в детстве с отцом, чьи прихоти были всегда непредсказуемы и очень часто жестоки, Эшли в совершенстве развил искусство импровизации.
   — Ну, нельзя сказать, чтоб потерял. Просто недоглядел, — осторожно поправил себя молодой человек. — Да, велела мне выйти из экипажа и оставить ее в Фарли. Всегда что-нибудь забуду, — добавил он с широкой простодушной улыбкой.