Скоморохов Николай. Резерв высоты

   Богданов переложил письмо в планшет, пусть полежит. Вдруг все же вернется Фадеев - Богданов не очень верил в это, - тогда письмо будет лучшим подарком для Анатолия.
   Комэск задумался, вспомнил своих "шкрабов", вместе с которыми начинал войну. Из девятки остались в живых всего трое - его заместитель, командир звена и он сам. Одна треть. Из нового пополнения тоже двоих потерял.
   Он перебирал в памяти боевые вылеты, воздушные бои, и много вопросов вставало перед ним, на которые хотелось найти ответы. Когда, где и в чем он допускал ошибки? Почему гибли его подчиненные? Горячка боя - она была и будет, наверное, всегда. Но не только в ней причины неудач. Все еще слабо. Воюем. Почему? Вот свежий пример, последний воздушный бой. Совсем чуть-чуть не хватило, чтобы сбить "юнкерс". Этим "чуть-чуть" стали секунды, затраченные на то, чтобы отбить атаку "мессера" на ведомого. А будь, ведомый посмышленее, Богданов обязательно поджег бы "бомбера", и еще одним фашистским экипажем стало бы в нашем небе меньше.
   Подошел Кутейников.
   О чем задумался, сосед? - спросил он.
   - Размышляю над ошибками минувшего дня и думаю над тем... - Богданов не успел закончить фразу.
   - Как совершить новые? - перебил его Кутейников.
   - Да, Петро, к сожалению, исправишь одну - завтра две другие появляются.
   - Ты меньше думай об ошибках. Мы что - хуже других воюем?
   - Не хуже.
   - Так в чем же дело? - наступал Кутейников.
   - Людей теряем.
   - Что же мы можем сделать на этих телегах? Покажи мне летчика, который на нашем ЛаГГе с "мессершмиттами" может драться на равных! На финской у нас получше самолеты были, и то мы несли потери. Зря, Олег, себя винишь, так можно все синяки и шишки на себя взять.
   - Ты прав, Петро, но не во всем. Во-первых, людей жалко, во-вторых, я несогласен, что нас упрекать не в чем. Мы много теряем не только потому, что самолеты уступают немецким, но и потому, что не научились воевать по-настоящему. Немцы ежедневно нам ума вкладывают, а мы все раскачиваемся. Инертны мы, ненастойчиво учим молодежь. До сих пор к учебе с позиций мирного времени подходим. За это и расплачиваемся кровью.
   - Учим плохо? Учи лучше, - ухмыльнулся Кутейников и, махнув рукой, пошел в сторону белевших в отдалении хат.
   - Ты куда? - крикнул ему вслед Богданов.
   - Хочу прошвырнуться вдоль станицы да заглянуть к какой-нибудь красотке. Казачки, говорят, огонь-бабы! - отшутился Кутейников и пригласил: - Пойдем вместе.
   - Да, нет... забот много, Петро. С ребятами обговорить надо, как завтра с "мессерами" драться.
   - Завтра и подумаете, а то за ночь забудут.
   Кутейников помедлил секунду и размашистой походкой направился к станице.
   Перебрав в памяти несколько воздушных боев, Богданов подумал, что не всегда в неудачах бывают виноваты одни летчики. "Наверху" тоже иногда непродуманно ставят задачу для авиации, распыляют и без того редкие ее ряды. Да и пятибачный ЛаГГ-3 тяжеловат, слаб на вертикальных фигурах. Трехбачные машины полегче, но в полку их пока нет, и трудно сказать, когда появятся, а воевать надо. Немцы уже к Дону выходили, отсюда и Волга недалеко.
   Волга. Богданов видел ее не раз под крылом самолета - раздольную, могучую. Вместе с друзьями пел когда-то песню, что врагам не видать красавицы Волги и не пить им из Волги воды.
   Хороший настрой был перед войной. Правильно готовили людей. Жаль, не все удалось сделать для того, чтобы враг не топтал кованым сапогом землю советскую. Почему все-таки это произошло? Виноваты "враги народа"? Опять же непонятно: почему люди, отдавшие свою жизнь революции, так быстро становились врагами народа, за лучшую долю которого сражались? Богданов вспомнил начальника школы, других командиров - это были умные, образованные, с боевым опытом люди. Им верили, за ними шли. Потом их арестовали, и они растворились в неизвестности, как во мгле.
   Эта мысль обожгла сердце Богданова и он испугался ее, остановил себя, не дал ей ходу. Постарался переключиться на другое.
   Но уйти от себя не удалось. Вспомнилось то, что знал по рассказам Давыдова, Кутейникова и других командиров, которым довелось на рассвете двадцать второго июня сразиться в смертельной схватке с немцами на западной границе. Обстановка была тяжелой. Куда бы ни летели тогда наши летчики всюду встречались с превосходящими силами врага. Почему? Из разговора с друзьями, работавшими в Москве, он знал, что у нас в западных округах было самолетов не меньше, чем у немцев...
   О многом передумал Богданов, но ясного ответа на все эти вопросы не нашел. И решение их от него меньше всего зависело.
   Умелые действия летчиков, вот что зависит от него, наконец переключился Богданов. Поэтому надо продолжать настойчивое обучение их воздушному бою, да и не только этому.
   Его размышления прервал нарастающий характерный звук. Он взглянул вверх - к аэродрому приближались фашистские бомбардировщики. Богданов бросился к самолету, но не успел добежать до него, как одна за другой начали рваться бомбы...
   7
   Фадеев пришел в себя от прикосновения чьих-то заботливых рук, прикладывавших к его голове мокрую холодную тряпку. Анатолий открыл глаза, увидел лицо женщины и весь похолодел. Неужели Надежда Петровна?! Но ведь ее нет в живых! Он закрыл глаза, полежал немного, потом снова приподнял веки и начал внимательно всматриваться в склонившееся над ним лицо. Опять знакомые черты. Затем они медленно растворились, как в тумане.
   Когда Анатолий снова очнулся, возле него сидела другая женщина.
   - Где я? - спросил он, с трудом разжав губы.
   - Спи, дорогой, спи. У тебя жар, ты болен.
   - Где немцы? Где я?
   - Ты у рыбаков... Немцев тут нет.
   Он снова впал в забытье.
   Очнувшись, вспомнил, что с ним случилось. Попытался приподнять от одеяла руки и ужаснулся - забинтованные по локоть, они лежали вдоль туловища, как два березовых полена.
   - Что с руками? - в ужасе спросил он.
   - Руки целы, - ответила женщина, - не волнуйся, целы твои руки, но все в ранах и ссадинах. Мы их перевязали, теперь все будет хорошо.
   - Сколько времени я здесь?..
   Шестой день, - ответила хозяйка, - ты сильно простудился, как в огне горел, отощал. Тебе поесть пора! - Она пошла к столу и вернулась с какой-то едой. Анатолий почувствовал запах мясного бульона.
   - Я не хочу есть, - сказал он, - пить хочу.
   Выпив несколько глотков горячего чая, он тут же заснул.
   Рыбаки долго выхаживали Анатолия. Медленно заживали его руки. Когда сняли повязки, Фадеев испугался - все ладони были в шрамах. Вскоре он начал потихоньку передвигаться по дому.
   Молодой организм быстро набирал силы.
   Настало время расставания с рыбаками. Хозяйка сварила ухи, нажарила рыбы. Участливо поглядывая на Анатолия, то и дело прикладывала к глазам уголок цветастого передника. Прощаясь, Фадеев спросил ее:
   - Анна Ивановна, кроме вас, в дом заходили какие-нибудь женщины, когда я болел?
   - Была моя дочь, она уехала обратно в Ростов, - ответила хозяйка.
   Видимо, это и была та, что показалась ему похожей на Надежду Петровну.
   Хозяйка, переглянувшись с мужем, достала из шкафчика полбутылки водки, какой-то заветный запас. У хозяина блеснули глаза. Он послал жену за соседом погодком, а Фадееву сказал:
   - Не могу без своего верного кореша такую драгоценность потреблять...
   "Корешок" явился быстро, был легок в движениях и, чувствовалось, к зелью большой охотник. Мужички обрадовались случаю и, выпив по чарке, начали наперебой расхваливать хозяйку. То, что Фадеев отказался от спиртного, вначале восприняли с недоверием и настороженностью, потом, переглянувшись, глубокомысленно изрекли:
   - Летчики! Иначе и быть не должно...
   После двух стопок "корешки" опьянели, разговорились, вспомнили о японской войне, перешли к германской и заключили Отечественной. Хозяин без всяких обиняков прямо задал вопрос Фадееву:
   - Почему так быстро немец под Ростовом оказался?
   Анатолий ответил сдержанно:
   - Если судить по мне и некоторым моим товарищам, то... слабо воюем. Опыта не хватает.
   - Как же плохо? - возмутился хозяин. - На наших глазах три немецких бомбардировщика сгорели! Ты, парень, себя зря не хули!
   - Теперь-то куда путь держишь? - спросил "корешок".
   - Снова в свой полк, - ответил Анатолий.
   - Значит, воевать, как я понял? - заключил сосед.
   - Только тово, с умом... - дал совет хозяин.
   Хозяйка, боясь совсем расплакаться, вышла на кухню. Сидящие за столом замолкли, протрезвели, куда и хмель девался! Каждый по-своему переживал предстоящую разлуку.
   Фадеев подумал: он сейчас уйдет из этого дома. Войне конца не видно. Что будет с этими уже немолодыми людьми? В комнату вошла хозяйка и, нарушив тягостное молчание, сказала:
   - Подвода ждет тебя, Анатолий!
   Фадеев встал. Голос его вдруг дрогнул:
   - Спасибо вам за все доброе. Вы меня с того света вызволили. Жизнью я вам обязан.
   - Ништо, Натолий, - глухо проговорил хозяин.
   Возница умело правил лошадью, из десятка дорог выбирал самый короткий путь, и часа через три Анатолии был уже в Ростове.
   Прежде всего решил заглянуть в военкомат.
   Не успел он переступить порог, как Эльза встретилась ему в коридоре и со словами: "Наконец-то!" - бросилась к Фадееву. Потом объяснила:
   - Нина переживает, от вас так долго нет писем.
   - Можете дать мне ее адрес? - волнуясь, спросил Фадеев.
   - Пожалуйста! - И Эльза по памяти продиктовала московский адрес Нины.
   Попрощавшись с Эльзой, Фадеев узнал у дежурного по штабу место базирования своего полка и тронулся в путь.
   Дул свежий северо-восточный ветер, выпавший ранее снег сдувало с полей, и он оседал в низинах, чтобы потом, когда, потеплеет, пополнить донские воды.
   Анатолий шел по дороге, разбитой всеми видами экспорта. Порой встречались такие глубокие выбоины, что не только человеку было трудно преодолеть их, но и машины попадали в западню. На своих полуторках, "газиках" шоферы пытались обходить тяжелые участки, выезжали на стерню, оставляя в поле глубокие колеи, а иногда и увязая по ступицы колес в мягкой земле. И тогда из кузова вылезали красноармейцы, с шумом, гамом и солеными словечками вытаскивали машину из грязи, и она снова, урча натруженным мотором, шла дальше к фронту.
   На попутной машине Фадеев доехал до Новочеркасска и, не задерживаясь там, двинулся дальше.
   Фадеев неторопко, в меру своих сил, шел по дороге. На последнем отрезке пути его подхватили артиллеристы, тянувшие одной автомашиной две пушки. Усадили в кузов, поделились скудными запасами сухого пайка. И лишь когда он немного подкрепился, начали задавать вопросы. Молчать было неудобно, говорить всю правду не хотелось. Анатолий отделался общими фразами: сбили, подобрали добрые люди, одни выходили, другие снабдили шинелью, вот теперь добирается к своим.
   - Мир не без добрых людей, - посочувствовали ему артиллеристы. Пошутили немного, от шуток перешли к серьезным разговорам.
   - Ответь, сержант, почему у нас авиации. Так мало? Наших в небе тройка, фашистов - стая. Тройку немцы разгонят или побьют - лишь после этого появляется следующая. Вы что, больше чем по трое летать не умеете? - с насмешкой спросил один из артиллеристов.
   Анатолия покоробила эта фраза "Опять тройка?" - подумал он и вспомнил: когда его самолет первый раз изрешетили, это он вокруг Богданова и его заместителя третьим без толку крутился. И сбили когда, тоже одной из причин была тройка. Пока развел одного ведомого влево, второго вправо, сам оказался под двойным огнем, маневрировать нельзя, ведомые мешают.. Его и сбили. А ведь могло быть иначе! Даже артиллеристы не понимают, почему наши летчики тройками летают. Немцы же ходят большими группами, поэтому нашим и достается.
   - Настанет время, и у нас много самолетов появится - заступился за Анатолия пожилой артиллерист. - На майском параде вон сколько их было! Сам видел!
   - Еремеич, в прошлом году на учениях тоже самолетов тьма-тьмущая была. И парашютистов не счесть! А сейчас никого не видать! - не унимался молодой.
   Немного помолчали.
   - Вам, наверное, тоже достается? - спросил Анатолий.
   - Еще как! Да что поделаешь? Если бы вместо сорокапяток другая система была, мы бы им показали! - загрустил было молодой и тут же перешел на задиристый тон: - Сорокапятка чем хороша, ее настоящий мужик взял под мышку и пошел.
   Семидесятишестимиллиметровку не возьмешь!
   Анатолий взглянул на Еремеича - крупного телосложения, жилистый, с большими цепкими руками, - подумал: такой возьмет! Еремеич, наверное, еще в гражданскую служил в артиллерии... Вдруг глазастый наводчик закричал во все горло:
   - Воздух!
   Все вскинули головы.
   - А, "лаптежники" пожаловали, - сказал Фадеев, увидев пикирующих бомбардировщиков Ю-87.
   Командир, сидевший в кабине полуторки, приказал шоферу повернуть к небольшому лесочку, что виднелся в стороне от дороги. По бездорожью машина запрыгала, пушки подскакивали выше машины, однако никто на это не обращал внимания. Только успели подъехать к лесу, как самолеты, развернувшись расходящимся веером, стали пикировать в точку, находившуюся недалеко от места, где стояла машина. Анатолий спрыгнул с машины, пробежал лесок и увидел разрывы бомб на стоянках самолетов. Все ясно, бомбят родной полк! Он быстро возвратился к машине и крикнул:
   - Товарищ старший лейтенант! Пойдем скорей на аэродром, наш полк бомбят!
   - Чем ты поможешь сейчас, сержант?! Наши пушки под бомбы подсунуть? Пока мы подъедем, они уже отбомбятся. Под случайный осколок, конечно, можем попасть...
   Голос старшего лейтенанта показался знакомым Анатолию. Сомнений не было, перед ним стоял брат Вики... Алексей, возмужавший, с опаленным войной лицом. От этого оно стало еще более красивым.
   - Товарищ старший лейтенант! Алеша! - вскрикнул Фадеев. Настала очередь удивляться и Алексею:
   - Толька?! Чертяка ты эдакий! Фадеев, ты ли это? - загремел он.
   На радостях изрядно помяв бока, забыв про бомбежку, они засыпали друг друга вопросами. Анатолий коротко рассказал все, что знал о Вике, бабушке и других ростовчанах. Алексей - о себе, о боях и трудностях войны.
   - Две. сорокапятки - вот теперь и вся моя батарея, - грустно закончил он.
   - Трудно воюется, Алеша? - доверительно спросил Фадеев.
   - Порой очень. Но обиднее то, что часто имеем дело и с бестолковщиной.
   Вокруг было тихо. Налет кончился.
   - Побегу скорей к своим! - сказал Анатолий, прощаясь с Высочиным.
   Глава IX
   1
   Анатолий шел по лесной тропинке и думал о том, как он придет к своим, как его встретят и... кто встретит? в живых?
   Подходя к аэродрому, он ускорил шаг, потом не выдержал, побежал. И как раз появился у стоянки в тот момент, когда летчики и техники выходили из укрытий отчаянно жестикулируя и что-то говоря друг другу - явно о прошедшей бомбежке. Анатолий понял: они стараются оправдать свою слабость, страх, которые испытали под бомбежкой. Конечно, противно лежать где-нибудь в земляной щели под страшным ревом вражеских самолетов, когда рядом рвутся бомбы, с визгом впиваются в землю и в людей осколки, пронзительно посвистывают пули, а ты ничего не можешь сделать, лишь крепко вжимаешься в землю. Когда же враг улетит, начинаешь словно бы оправдываться перед людьми и перед своей совестью, говоря всякую ерунду...
   Фадеева не сразу заметили, а увидев, удивились: с того света, что ли, явился! Ваня Гончаров первым со слезами на глазах бросился на шею своему командиру. Здесь же был и Вася Овечкин.
   "Фадеев вернулся!" - сразу разнеслось по стоянкам полка. Взглянуть на Анатолия сбежалась целая толпа. Еле освободившись от дружеских объятий, он, как полагается, подошел к командиру эскадрильи:
   - Товарищ капитан, сержант Фадеев...
   Богданов не дал ему договорить, крепко обнял и долго держал в горячих, сильных руках, говоря взволнованно:
   - Фадеев, как я рад твоему возвращению! Уж и не надеялся, что вернешься...
   - Сержантское звено снова в полном сборе! - подходя ко второй эскадрилье, улыбаясь, проговорил Давыдов.
   - Товарищ майор, сержант Фадеев вернулся с боевого задания...
   Давыдов остановил его:
   - Вижу, вижу, Фадеев, очень рад! Поздравляю с возвращением и еще кое с чем. Но это будет для тебя сюрпризом, вечером сообщим.
   Подошел и Кутейников со своими летчиками.
   - Здорово, Фадеев! Рад тебя видеть живым и здоровым, правда, здоровье, как видно, не в полном порядке, но на ногах стоишь, значит, еще повоюем!
   - Спасибо, товарищ капитан, - ответил ему Фадеев.
   Когда прошли первые восторженные минуты встречи, Богданов сказал:
   - Ну а теперь давай все по порядку!
   И Фадеев рассказал все - от взлета до того момента, когда покинул самолет. В заключение высказал комэску свои соображения о причинах неудачи.
   - Первая. Не успел научить подчиненных правильно держаться в строю во время атаки. Они в стремлении не оторваться просто прилипли ко мне, один слева, другой справа. У меня не было свободы маневра после открытия огня, поэтому я оказался под пулями бомбардировщика. Вторая. Мне можно было бы отвалить, а потом атаковать другую девятку, но я подумал: пока буду разворачиваться, занимать исходное положение для атаки, первая их девятка нанесет удар по мосту через Дон. Поэтому и пошел в атаку на первую девятку через огонь бомбардировщиков второй девятки. Третья. Когда я почувствовал, что бьют сзади, можно было бы отвернуть, сманеврировать и потом продолжить атаку, но опять же подумал: если не собью самолет ведущего сейчас, немцы первой девяткой отбомбятся организованно, а собью - у них той уверенности не будет. Я пошел на риск. И последняя. Неумение поражать цель с первой очереди...
   Богданов, слушая Фадеева, отмечал глубину его анализа и удивлялся искренности, чистоте души сержанта, его спокойной уверенности в себе и готовности снова ринуться в смертельную схватку с фашистами.
   - Настало время избавиться от троек. Надо сделать так, чтобы пара была боевой единицей, а звено - четверкой. Иначе сложно маневрировать, - закончил свой рассказ Фадеев и устремил взгляд на комэска, ожидая его приговора.
   - Что же, все вопросы в основном выяснены, - сказал Богданов. Он снова обнял Фадеева и, улыбаясь, добавил: - Мы здорово волновались, здесь. Да и не только мы. Командир полка говорил тебе о сюрпризе, а у меня для тебя еще что-то есть и, думаю, тоже существенное.
   Богданов не успел закончить фразу, как прозвучала команда: "Летчики - к командиру полка!"
   Командир полка начал с явных беспорядков. Не все четко выполняют свои обязанности, говорил он, наблюдатели за воздухом спят на ходу. Полку еще повезло, что самолеты отделались небольшими царапинами. Плохо рассредоточиваем самолеты, наплевательски относимся к выполнению боевого дежурства.
   - У вас, Кутейников, когда-нибудь будет порядок? - сурово обратился Давыдов к комэску первой эскадрильи.
   - Обязательно будет! - ответил, став по стойке "смирно", Кутейников.
   - Который раз это слышу, однако ваши орелики спят в кабинах! взорвался командир полка. - Техники дежурных экипажей за воздухом не следят! Начальник штаба! Надо иметь минимум три поста воздушного наблюдения на аэродроме!
   - Проводов нет, товарищ майор, - ответил Русанов.
   - Что?! Всем запомнить: идет война, и кто рассчитывает на табельное имущество - здорово ошибается: сейчас оно под ногами и вокруг нас - его надо находить или делать! И если я впредь услышу ссылку на отсутствие каких либо средств пеняйте на себя: будем судить по законам военного времени!
   Как только окончился разговор, Богданов вынул из планшета конверт и подал его Фадееву. Анатолий взглянул на письмо и сразу почувствовал, как кровь прилила к лицу.
   - Смотрите, он уже совсем здоров, разрумянился!.. Что бы это значило, Фадеев?! - Пошутил Богданов.
   - Товарищ капитан, вы как-то меня отпустили... - начал было оправдываться Анатолий...
   - Да, ладно, Толя! - Весело ответил ему Богданов, - Иди читай...
   Фадеев отошел в сторону, дрожащими руками стал открывать конверт, который был заклеен добротно. Боясь, как бы не разорвать письмо и повредить текст, Анатолий откусил уголочек конверта и стал полегоньку открывать узенькую боковую полоску. Наконец извлек письмо, развернул сложенный вдвое тетрадный листок.
   2
   "Толя, дорогой мой, не знаю, где застанет тебя это письмо, но так хочется, чтобы оно дошло как можно быстрее! Я уже в Москве. Учусь делу, о котором никогда раньше не мечтала, но оно меня увлекло, хотя многое у меня пока не получается. Об этой профессии я имела туманное представление, сейчас постигаю ее азы. Думаю, что ты догадываешься, о чем идет речь. Если кое-что расскажу. Занимаюсь много, но усталости не чувствую. Ужасно хочется скорее окончить учебу и самой сражаться с фашистами.
   Я получила письмо от Эльзы, она сообщает, что Вика скоро будет оружейницей в авиации. Папа находится под Калинином, недавно был у меня. Когда он узнал, что погибла мама, сразу постарел лет на десять. Милый, бедный папа! Ему очень тяжело...
   Толя, как у тебя дела, как воюешь, сколько фашистов уничтожил? Я очень соскучилась по тебе. Хотя мы и виделись недавно, но у меня большое желание видеть тебя снова и снова. Хочется закрыть глаза, потом открыть и увидеть тебя. Что тебе пожелать? Бить фашистов? Ты это делаешь. Беречь себя - ты этого не умеешь и, очевидно, не хочешь. Как убедить тебя в этом, я не знаю, но помни всегда, что я тебя очень люблю. Ты и папа - два человека на земле, которые мне очень дороги и ради которых я живу и буду бороться.
   Я люблю свою Родину, но я так думаю: Родина - есть - люди, леса, поля, все то, что мы видим, чем живем. Я живу вами. Пиши, Толя, очень жду. Целую, Нина".
   У Анатолия пот выступил на лбу, он никого не видел вокруг и ничего не слышал, продолжая мысленно разговор с Ниной. Несколько раз открывал и закрывал глаза - и оказывался вместе с ней: так она хотела! Сколько радости, счастья подарила она ему своим письмом!
   Немного опомнившись, он окинул сияющим взглядом все вокруг. Невдалеке стоял техник звена. Анатолий извиняющимся голосом спросил:
   - Где остальные?
   - Ушли по своим делам, - ответил техник и пригласил Анатолия: Пойдемте, товарищ командир, я покажу вам, где мы разместились и где ваше место. Вы убедитесь, что мы живем хорошо.
   Они вошли в землянку, разделенную на две половины. Слева жили летчики и техник звена, справа - механики, мастера и мотористы. В землянке было чисто, уютно - полнейший комфорт. Слева у стенки, отдельно от других, стояла аккуратно заправленная постель. Увидев ее, Анатолий чуть не прослезился: значит, ждали и верили, что он вернется!
   В землянку вошли Овечкин и Гончаров.
   - Ну, рассказывайте, как вы тут жили?
   - Что рассказывать, товарищ командир, - начал Иван с обидой в голосе. Как вы не вернулись с боевого задания, сразу у нас с Васей отобрали самолеты, и до сих пор мы "безлошадные". Комиссар полка и комэск на них летают, а мы бродим как неприкаянные.
   - Это непорядок, - сказал Фадеев. - К кому-нибудь обращались?
   - Ваня к комиссару ходил, так он его боевой листок заставил выпускать, - доложил Овечкин под общий хохот остальных.
   Ну ничего, разберемся, - пообещал Фадеев.
   - Эй, гвардейцы третьего звена! Выходите! Начальство построение назначило! - просунув голову в дверь, крикнул старший лейтенант Базаров.
   - Как воюется, товарищ старший лейтенант? - спросил его Фадеев.
   - Воевать, Фадеев, легче, чем на земле торчать!
   Анатолий смотрел на Базарова с удивлением. Ну до чего небрежно одет человек: затасканный, видавший виды реглан, сапоги, правда, хромовые, но на одном - галоша, привязанная ремешком....
   - Чего так осматриваешь меня? Ты что, старшиной был? - спросил Базаров.
   - Да нет, - ответил Фадеев, а про себя подумал: "Поди разберись, почему ходит замкомэска шут знает на кого похожим!"
   Ритуал торжества был кратким. Командир полка зачитал приказ и вручил Фадееву орден боевого Красного Знамени, поздравил его, пожелал увеличивать счет битых самолетов.
   Богданов, понимая волнение летчика, сам проколол отверстие и привинтил ему орден. После построения личный состав полка направился в столовую. Торжественный ужин закончился быстро. Анатолий несколько раз незаметно поглядывал на свой блестевший золотом орден. Он не ожидал, что так быстро сможет получить боевую награду. Хотя, конечно, мечтал о ней. Теперь в полку раз, два... пять орденоносцев! Он пятый!
   После ужина к Фадееву подошел Глеб Конечный, необычайно тихий, поникший, - это Анатолий почувствовал сразу.
   - От души поздравляю с наградой, Толя, - сказал Глеб, обнимая друга.
   - Спасибо, как у тебя дела?
   - Радостей мало, летаю редко. Стыдно людям в глаза смотреть. Только в воздухе оживаю немного, да и сам боюсь, как бы чего не случилось. Тогда вообще запрячут и опозорят перед людьми.
   - Перестань, Глеб, все обойдется.
   - Как сказать? Кутейников лютует. Другие ребята при нем сохраняют нейтралитет, хотя без него сочувствуют мне. Один Базаров со свойственной ему прямотой поддерживает без оглядки на начальство. Слушай, я давно хотел тебя спросить, но ты вдруг исчез. Девчата тебе пишут?
   Фадеев посмотрел на Конечного, не понимая, к чему он клонит. Ответил спокойно:
   - От Нины письмо получил. Почему это тебя интересует?
   - Дело в том, что... - Глеб замялся, - ...я написал Шуре, что ты не вернулся с боевого задания.
   - Ты с ума сошел, Бесконечный?! - набросился на него Фадеев.
   - Узнала Вика, что ты не вернулся, и сказала Шуре. Та спросила у меня, я и ответил, как было.