Скоморохов Николай. Резерв высоты

   - Но у нас нет приказа на отход, вот в чем загвоздка, - в нерешительности произнес он.
   - Мы же не из боя выходим? - спросил комиссар.
   - Как не из боя? Именно из боя. Мы должны выбираться из окружения, а это значит выходить из боя. Без приказа этого делать не полагается.
   Комиссар понимал колебания командира полка и пытался убедить его, что решение необходимо принимать оперативно.
   - Правильно, - соглашался Давыдов, - но что значит отдать приказ о перебазировании? Это значит развалить полк. Что получается? Весь личный состав в тылу врага, а руководство улетает на восток! Да мне легче с пистолетом стать в строй и драться рядом с пехотинцами и танкистами, чем отдать приказ на перелет, - произнес Давыдов.
   - Это лично тебе, но у тебя на плечах полк, - продолжал убеждать комиссар.
   - От полка остались рожки да ножки, - вздохнул Давыдов.
   - Это от самолетов, но люди-то остались, и они нужны там больше, чем здесь.
   - Оно так, комиссар, но, пойми по-человечески, как трудно расставаться со своими боевыми товарищами!
   - Товарищ майор, из двух бед надо выбирать меньшую. Летчики на исправных самолетах перелетают, остальные на машинах и повозках отходят со своими войсками, - вступил в разговор Русанов.
   - Пожалуй, ты прав, начальник штаба! - согласился наконец Давыдов.
   Анатолий, присутствуя при этом разговоре, смотрел то на командира полка, то на комиссара и пытался думать то за командира, то за тех, кто рекомендовал перелетать, и в конце концов встал на их сторону. Долго ли, коротко ли еще продолжался бы этот разговор, если бы не появился над аэродромом "ишачок". Летчик быстро произвел посадку, лихо развернулся, подрулил к строю и, не выключая мотора, крикнул:
   - Кто здесь командир?
   - Я, майор Давыдов.
   - Вам пакет.
   Командир полка дрожащими руками вскрыл пакет, и, от того, как изменялось выражение его лица, обретая спокойную уверенность, Анатолий понял: поступил приказ о перелете.
   - Товарищи! Командующий ВВС фронта приказал немедленно перебазировать полк северо-западнее Красного Лимана, - объявил приказ Давыдов. - Летный состав - по самолетам! Взлет в порядке очередности эскадрилий. Начальнику штаба возглавить наземный эшелон и двигаться в указанный район. Если нас там не будет - ищите. Инженеру полка выпустить все самолеты и догнать наземный эшелон. Комбат, машин хватит на всех?
   - Нет, но мы используем повозки.
   - Действуйте! Богданов! Поднять пару в воздух для прикрытия взлета полка.
   - Есть, товарищ майор!
   Анатолий слушал четкие распоряжения командира полка к: Думал о том, как быстро преобразился Давыдов, когда сняли с него груз необходимости принимать самостоятельное решение об отходе. Нерешительность, как она может подорвать авторитет командира! Хотя в остальном Давыдов храбро воюет вместе со всеми, рискует, порой больше других, о всех беспокоится... Сложна командирская доля! В каждой ситуации на нем лежит ответственность за решение, которое отвечало бы конкретной обстановке и соответствовало здравому смыслу. Почему же Давыдов медлил? Боялся ответственности?
   Размышления Анатолия прервала команда комэска:
   - Фадеев с Гончаровым - по самолетам, немедленно взлетайте на прикрытие аэродрома! После взлета последнего самолета летите на новый аэродром. Сержант Овечкин пойдет со мной.
   - На самолете Овечкина полечу я, - сказал комиссар. Лицо Овечкина потускнело.
   Шагая рядом с Фадеевым, Богданов напутствовал его.
   - Аэродром посадки известен - вперед.
   - Есть, товарищ капитан, - ответил Фадеев. И крикнул ведомому: Гончаров, по самолетам!
   ...Не успели они запустить моторы, как в небе появились "мессершмитты".
   6
   С земли самолет увидеть труднее, но увидеть с воздуха аэродром и взлетающие самолеты очень легко, так как струя винта раздувает верхний слой земли и образуется облако пыли. Секрет заключался в том, что нужно было выбрать такой момент для взлета, когда "мессеры" не успевали еще развернуться и занять выгодное положение для атаки. Именно таким моментом являлся взлет в хвост "мессершмиттам". Тогда фашистские летчики, развернувшись, могли атаковать лишь в лоб. Но эта атака уже редко приносила результаты - наши летчики встречали врага огнем из всего бортового оружия.
   Подготовившись к взлету, Анатолий выжидал нужный момент.
   - Ваня, готов?
   Гончаров кивнул головой. Как только "мессершмитты" развернулись на юго-восток, летчики мгновенно запустили моторы. На малом газу прогревали их и ждали момента для взлета, но, как назло, "мессершмитты" на этот раз кружились над аэродромом и не отходили. Что они задумали?
   Анатолий рукой просигналил Ване, чтобы тот уменьшил обороты и не демаскировал себя, а сам продолжал следить за "мессерами", готовясь к выруливанию. И тут взвилась ракета - у кого-то не выдержали нервы. Анатолий с детства привык к самостоятельности, да и профессия летчика-истребителя этого требовала, но она же требовала беспрекословного выполнения приказа. А ракета - это приказ. Что ж, раздумывать нечего!
   - Ваня, за мной! Взлет с тормозов, - скомандовал Фадеев и начал разбег. Ему не терпелось побыстрее оторваться от земли и оказаться в воздухе, но земля не спешила отпускать самолет, законы физики не подвластны желанию человека.
   Прошло еще несколько томительных секунд, пока самолеты взмыли в воздух. Потеряв при взлете фашистов из виду, Анатолий начал лихорадочно шарить глазами по горизонту: вниз, вверх - не видно, влево, вправо - не видно. Гончаров летел немного сзади. Зная, что фашисты бьют; как правило, замыкающих, Фадеев до хруста в шейных позвонках повернул голову в сторону Гончарова, "мессеров" не было видно и там. Где же они? Высота тридцать метров, скорость еще мала, но пора маневрировать, иначе собьют.
   - Ваня, разворот на сто восемьдесят градусов в разные стороны, пошел! скомандовал Фадеев и сам ввел свой самолет в разворот с набором высоты влево.
   Развернувшись на девяносто градусов, Анатолий увидел на расстоянии более километра снижающиеся "мессершмитты". Порядок! "Теперь голыми руками нас не возьмете, постоим за себя", - подумал Анатолий, и в это время сноп эрликоновских снарядов с дальней дистанции устремился в направлении его самолета. Он знал, снаряды разорвутся раньше - слишком велика дистанция открытия огня. А сам настойчиво ловил в прицеле ведущего пары "мессершмиттов". Как только самолет врага попал в перекрестие прицела, Фадеев нажал кнопку управления оружием и послал "мессерам" ответный гостинец в виде стаи пуль и снарядов.
   Огонь при лобовых атаках мало эффективен, требуется высочайшее искусство в прицеливании и определении момента открытия огня, поэтому ЛаГГи и "мессеры" разошлись на лобовых с набором высоты, не причинив ущерба. Каждый разворот давал летчикам двести-ста метров высоты. Наконец добрались до двух тысяч, здесь можно уверенней бросать самолет и вниз и вверх. Фадеев с Гончаровым, энергично маневрируя, сковали фашистов. Теперь могут взлетать оставшиеся на аэродроме друзья. Почему же они медлят?
   ...Бой длился более пятнадцати минут. Анатолий снова бросил взгляд на землю и наконец увидел, что на аэродроме появились фонтанчики пыли - значит, сейчас наши будут взлетать.
   Фадеев перенес взгляд вверх и, крутым разворотом зайдя в хвост, поймал в прицел ведомого "мессершмитта", нажал гашетку. Но немец ускользнул, а второй устремился к Гончарову. Ах, вот они что задумали! Ведомый просто приотстал и замедлил разворот для того, чтобы Фадеев клюнул на приманку. Ну уж нет! Теперь этот фокус не пройдет! Фадеев мгновенно взмыл вверх и оттуда свалился на ведущего. Пристроившись к нему в хвост, Анатолий копировал его движения, все ближе, ближе подходя к противнику.
   Фашист почувствовал неладное. Он резко положил самолет на спину, опустил нос и почти отвесно пошел к земле. Анатолий открыл огонь. Жаль, что трассирующих мало, он мог бы загнать немца в землю! Всего на несколько секунд увлекся боем Фадеев, но упустил из виду остальное воздушное пространство. Повернув голову влево, обнаружил целую стаю в хвосте у Вани Гончарова. Откуда они появились? "Живи, гад, до будущих встреч", проговорил Анатолий вслед пикирующему "мессеру" и резко взмыл вверх, чтобы помочь товарищу.
   - Подскользни, Ваня, и разворачивайся в обратную сторону! - крикнул Фадеев ведомому.
   Ваня четко выполнил все команды. Анатолий дал три заградительных очереди по "мессерам". Итак, пятерка обозначилась, может, и шестой скоро появится. Взглянув на землю, Анатолий увидел взлетевшую тройку наших самолетов. "Мессеры" направились к ним. Фадеев снова бросился наперерез, от его меткой очереди фашист вспыхнул и камнем пошел к земле. Остальные расходящимся веером метнулись в стороны.
   Набирая высоту, фашисты начали занимать выгодное положение для атаки. Анатолий ожидал, что взлетевшие с аэродрома однополчане помогут ему и Гончарову, но тройка ЛаГГов на малой высоте пошла на восток. В чем дело?
   "Мессеры", набрав высоту, ринулись в атаку на Гончарова. Фадеев резким маневром сорвал атаку противника. С аэродрома стартовала еще одна пара. Немцы, набросились было на нее, но Анатолий с Гончаровым открыли заградительный огонь с дальних дистанций. Немцы вынуждены были выйти из атаки. Первая пара "мессершмиттов" крутым разворотом пошла на пару Фадеева. Немцам, видимо, надоела назойливость русских истребителей, и, оставив в покое взлетающих, они решили разделаться с этой парой.
   Изнурительный воздушный бой продолжался. Анатолий мельком взглянул на бензиномер - горючего было менее ста литров, значит, у Вани и того меньше. Он посмотрел на землю - там еще стояла четверка самолетов. Почему они медлят? Запросил по радио - молчат. Горючего оставалось все меньше и меньше. "Неужели придется садиться снова на этот аэродром, это же гибель", - подумал Анатолий. Но его отвлекли "мессершмитты", бросившиеся вниз на взлетевшую пару ЛаГГов. Фадеев заградительной очередью отбил атаку первой пары, но вторая попыталась сверху атаковать наших истребителей. Не имея возможности отбить атаку огнем, Анатолий резко бросил свой самолет на ведущего, а последний, мгновенно оценив замысел советского истребителя взметнулся вверх, его ведомый шарахнулся в сторону. Взлетевшая пара наших самолетов шла на восток. Фашистские истребители снова набросились на пару Фадеева, снова закрутилась карусель в вертикальной и горизонтальной плоскостях...
   Анатолий с удовлетворением отмечал, что ЛаГГ-3 по мере выработки горючего становится все легче и маневреннее. В один из труднейших моментов боя, когда по его ведомому били два "мессершмитта", Анатолий бросился им наперерез. Пара "мессеров" открыла огонь, и несколько пуль прошило самолет Фадеева. Анатолий резкими движениями рулей проверил управляемость и устойчивость. Самолет шел нормально, мотор работал хорошо. Но взглянув на бензиномер, Анатолий с ужасом отметил, что стрелка подходит к нулю. "У Вани, наверное, уже пустые баки, - подумал Фадеев. Осмотрев воздушное пространство, он недосчитался пары "мессеров". - Ну, что же, так даже легче: тройка не пятерка..."
   В это время самолет Гончарова медленно пошел к земле. Да, горючее у него кончилось. "Мессеры" бросились к Гончарову. Анатолий - за ними, дал длинную очередь, "мессер" задымил и со снижением пошел на запад. Последняя пара "мессеров" с правым разворотом тоже стала выходить из боя.
   Бой закончился. Фадеев глянул на Гончарова - тот планировал на посадку.
   - Ваня, выпускай шасси! - подсказал ему Анатолий и, быстро развернувшись, приземлился почти одновременно с самолетом ведомого. Подрулил к стоянке, мотор чихнул и остановился. "Ну вот и все"! - сказал себе Анатолий, взглянув на бортовые часы: тяжелый бой длился около часа. Так долго Фадеев еще, никогда не дрался - со взлета и до самой посадки. Он прикрыл глаза от усталости, и в какие-то секунды перед его мысленным взором кадр за кадром предстал только что проведенный бой. Как ни строг был к себе Фадеев, изъянов он не нашел. Открыл глаза, вылез из кабины, подошел к командиру эскадрильи.
   - Молодцы! А теперь надо торопиться, - сказал Богданов, опережая доклад Фадеева.
   - Товарищ капитан, почему никто не отвечал мне?
   - Ой, Фадеев, не говори, глупость невероятная! Сменили частоту, а о вас забыли. Ладно, с частотой потом разберемся. Сейчас главное вот в чем. Мы здесь остались с комиссаром. Моя машина исправна, а у него что-то не ладится с запуском мотора. Сейчас подкатим наши самолеты; сольем с них часть горючего и заправим ваши.
   Только начали техники сливать из баков горючее, как в небе появился По-2. Потарахтел над аэродромом и приземлился. Летчик выскочил из кабины и доложил комиссару, передавая пакет:
   - Товарищ батальонный комиссар, вам приказ на перелет полка. Скорее уходите! Километрах в десяти я напоролся на немцев, они идут в направлении вашего аэродрома.
   Комиссар подозвал Богданова, о чем-то тихо и быстро поговорил с ним, затем приказал летчику По-2 сесть в заднюю кабину, сам сел в переднюю, и они полетели.
   Техники и механики возились с неисправным самолетом Овечкина, и Богданов мучился: что делать? Ждать, пока отремонтируют мотор, или сжечь самолет и тройкой улететь немедленно?
   Внезапно на бреющем полете над аэродромом пронеслась пара "мессершмиттов", потом загудели Ю-87.
   "Дождался", - подумал Богданов и приказал:
   - Овечкин, оставайся здесь. Если не исправите в ближайшее время мотор, поджигайте самолет и уходите! - Подошел к Овсянникову, крепко обнял его. Николай, ты бывалый окруженец. Выводи людей. - И повернувшись к летчикам, скомандовал: - Фадеев, Гончаров - за мной, в воздух!
   Летчики быстро запустили моторы, отрулили влево. Как только начал движение Богданов, сержанты пошли на взлет со встречным курсом. Маневр оказался правильным. Через минуту Фадеев с Гончаровым вступили в бой с "мессершмиттами". Богданов с бреющего атаковал Ю-87. Одна, вторая очередь, "лаптежник" задымил и, накренясь на правое крыло, пошел, к земле. Фашистские бомбардировщики заметались. Фадеев, воспользовавшись замешательством, коршуном набросился на правое звено Ю-87. Нажал на гашетку - еще один Ю-87 окутался черным густым дымом и с малым креном начал разворот на запад.
   Немцы, ошеломленные дерзкими атаками тройки советских истребителей, которая била девятку "юнкерсов" на глазах у четверки Ме-109, бросая бомбы куда попало, поворачивали восвояси.
   Анатолий чувствовал их неопытность и даже растерянность! Как только Ю-87, сбросив бомбы, стали удирать на бреющем, тут же за ними последовали и "мессершмитты".
   Богданов приказал летчикам следовать за ним и взял курс на восток.
   Развернувшись, Анатолий взглянул на бензиномер - оставалось менее тридцати литров горючего. На сколько его хватит? На сорок-пятьдесят километров, но перелететь линию фронта явно не удастся. Ваня идет рядом, его положение не лучше, но признаков озабоченности не проявляет. Смелый парень!
   Летели молча, каждый думал свою нелегкую думу.
   В этот момент их обстреляли с земли. Свои или чужие - трудно было понять. Летчикам попадало не только от немцев, но порой и от своих, потому что не все пехотинцы и зенитчики различали силуэты своих и вражеских самолетов.
   Фадеев даже не отвернулся от разрывов зенитных снарядов, экономил горючее. Вскоре доложил Богданову:
   - Горючее подходит к нулю, Гончаров тоже вот-вот пойдет на посадку.
   - Понял, - ответил комэск.
   Через некоторое время самолет Гончарова замедлил полет и, снижаясь, пошел к земле. Настал момент принять решение Фадееву: садиться здесь или лететь дальше? Сколько он еще может пролететь - десять-пятнадцать километров? Гончаров здесь, он там.
   - Иду на посадку вместе с Гончаровым, - доложил Анатолий комэску, быстро выпустил шасси, щитки...
   Богданов, стремясь подбодрить летчиков, совершающих вынужденную посадку, сказал:
   - Держитесь, ребята, попытаюсь достать горючее.
   - Вас понял, - ответил, приземляясь, Фадеев, и тут же слева впереди взметнулось облако земли и дыма - разорвался снаряд, потом другой.
   Анатолий быстро нажал тормозной рычаг. Самолет задрожал, замедляя скорость, но, как норовистый конь, продолжал еще рваться вперед, рыская влево и вправо. Разорвался еще снаряд, на самолет Фадеева посыпались комья земли, осколки застучали по фюзеляжу и плоскостям. Запах гари проник в кабину. Винт замедлил вращение, и мотор остановился. Израсходованы последние капли горючего. Анатолий быстро покинул кабину. Ему навстречу, пригибаясь и маневрируя между воронками, бежал Гончаров.
   Грохот рвущихся снарядов, трескотня автоматов, назойливое посвистывание пуль помогли Фадееву быстро определить ситуацию - они сели на нейтральной полосе.
   - Ложись! - крикнул Фадеев Гончарову и сам бросился на землю.
   Осмотревшись, выбрал самое безопасное место - воронку от разорвавшегося снаряда. Ваня перевалился через край воронки и оказался рядом.
   Винт замедлил вращение, и мотор остановился. Израсходованы последние капли горючего. Анатолий быстро покинул кабину самолета. Ему навстречу, пригибаясь и маневрируя между воронками, бежал Гончаров.
   Грохот рвущихся снарядов, трескотня автоматов, назойливое посвистывание пуль помогли Фадееву быстро определить ситуацию - они сели на нейтральной полосе.
   - Ложись! - крикнул Фадеев Гончарову и сам бросился на землю.
   Осмотревшись, выбрал самое безопасное место - воронку от 'разорвавшегося снаряда. Ваня перевалился, через край воронки и оказался рядом.
   - Вот это симфония! - крикнул Гончаров.
   - Насчет симфоний я не соображаю, но то, что к нам не проявляют элементарного гостеприимства, это точно, - прокричал в ответ Анатолий, напряженно всматриваясь то в одну, то в другую сторону.
   Артиллерийская стрельба продолжалась, снаряды рвались все ближе и ближе. Они летели с разных сторон. Летчики пытались подобрать подходящий момент, чтобы выбраться из этого ада. Но куда было податься?
   Глава XI
   1
   В редкие свободные от занятий минуты Нина вспоминала ставшие такими далекими предвоенные годы, своих близких, подруг. Где они сейчас? Что с ними? Она совсем уже было потеряла надежду получить весточку от кого-либо, как вдруг пришло письмо от Вики. Подумать только, Вика скоро закончит учебу и поедет на фронт, будет готовить к бою оружие на самолетах! Высочина, как всегда, прямодушная, не стесняясь писала о своих чувствах к Сергею, огорчалась отсутствием писем от родителей и брата.
   Не решаясь откровенничать с подругой о своей учебе и отношениях с Анатолием, на двух тетрадочных страницах Нина описала ей свои восторженные впечатления о Москве. А через несколько дней обрушилась вдруг новая радость - приехал отец!
   Они встретились у проходной, обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий. Почувствовав, что спина отца начала вздрагивать, Нина стала искать, куда бы уйти от глаз людских.
   - Папа, что же это я держу тебя у порога! Пойдем во двор, - потянула она. за рукав отца. - У нас есть очень уютное местечко, где пригревает солнце. Я там часто сижу. Оно мне напоминает Ростов...
   - Пойдем, доченька, пойдем, - согласился генерал.
   Они прошли в дальний угол двора. Нина снова обняла отца, прислонилась к его плечу, и, может быть, потому что раньше уже пережила их общее горе гибель Надежды Петровны, она почувствовала себя сильнее отца. Понимая его состояние, робкой лаской старалась облегчить страдания бесконечно дорогого человека.
   А Фролов думал об одном: как же теперь ему быть? Он потерял жену друга, любимую женщину, с которой в жизни было связано все. Он привык к ее постоянству, рассудительности, твердости. Она понимала его с полуслова, с полувзгляда. Особенно надежно она его поддерживала в первые годы Советской власти и в трудные тридцатые годы. Будучи офицером царской армии, Дмитрий Федорович с первых дней революции встал на ее сторону, возглавил артиллерию дивизии. Солдаты его любили, верили ему. Но шли годы. Те, кто знал его по гражданской войне, демобилизовались, на их место в Красную Армию пришли другие. На строгость и принципиальность Дмитрия Федоровича реагировали по-разному. Одни добросовестно выполняли приказы и распоряжения, другие, узнав, что Фролов бывший офицер царской армии, бросали вслед обидные реплики, третьи писали доносы, и всегда жена была его опорой в жизни. Она о многом умела говорить очень убедительно.
   - Надя, - мысли Дмитрия Федоровича метались. Он еще не вполне оправился от известия о смерти жены, как подкрадывалось другое - Нина готовилась к работе в тылу гитлеровцев. Груз, который ляжет на ее юные плечи, тяжел. Ведь для такой работы мало знать язык, быт, нравы и обычаи врага. Разведчиком нужно родиться!
   Прежде чем приехать сюда, в школу, Дмитрий. Федорович долго говорил с человеком, которому была подчинена вся эта служба. Выслушав Дмитрия Федоровича, он сказал:
   - Люди с таким уровнем подготовки, как у вашей дочери, здесь у нас нужны не меньше, чем в тылу врага, и я с удовольствием оставлю ее в своем управлении.
   Поблагодарив генерала, Дмитрий Федорович поехал к Нине и сейчас старался поймать удобный момент, чтобы поговорить с ней. Он волновался, и это не ускользнуло от ее внимания.
   Нина любила отца, пожалуй, больше, чем мать, хотя всегда утверждала, что любит обоих одинаково. С отцом ей было уютнее, он был мягче, и не то чтобы он ее баловал, он просто лучше ее понимал. Он много говорил с нею, развивая в ней самостоятельность суждений. Нина всегда помнила его фразу, ставшую для нее напутствием: "Доченька, шагай по жизни смелей". Советы его были ненавязчивы, но заставляли думать. Обычно он говорил:
   - Ты можешь поступать как хочешь, но было бы лучше... - и высказывал свое мнение.
   Мать в их дискуссии не вступала, она лишь говорила четко, что, когда, где и как нужно сделать. Она не тратила времени на убеждения и всегда подчеркивала, что, если она говорит, значит, так надо, если она молчит делай, как считаешь нужным. С детства Нина хорошо знала, как горячо и преданно любил Надежду Петровну отец, понимала, как тяжело ему сейчас.
   Но Фролов не позволял себе расслабиться. Ему нужно было решить то главное, из-за чего он приехал в школу. Но как же все-таки приступить к делу? И он начал издалека.
   - Ну, рассказывай, дочь, как у тебя идет учеба?
   - По многим дисциплинам хорошо, папа, только по одной пока неважно, хотя мой преподаватель убежден, то я справлюсь и с этим, - ответила Нина.
   - С чем же?
   - Понимаешь, оказывается, мои глаза выдают мои чувства и мысли. Он, словно гипнотизер или маг, сразу определяет, о чем я думаю в данный момент...
   Дмитрий Федорович ухватился за это ее признание и начал рассуждать, сгущая краски:
   . - Доченька, это очень плохо. Ведь тебе придется работать в окружении врагов, ты будешь вся на виду...
   - Преподаватель тоже так говорит, - перебила отца Нина. - Правда, на последнем занятии он похвалил меня и сказал, что скоро мне поручат очень ответственное задание. А это именно то, чего я хочу, папа!
   Слова дочери сразили Дмитрия Федоровича. Он слишком хорошо знал ее и понимал: если Нина поставила перед собой какую-то цель, то приложит все силы, чтобы достичь ее. Он сам воспитывал в ней эту черту характера.
   Фролов решил пойти в открытую:
   - Нина, зачем тебе лететь в тыл врага? Можно сражаться с фашистами и по эту сторону фронта.
   - Что ты говоришь, папа? Получится, что я струсила.
   - Ну почему сразу - "струсила"? Ты можешь работать в управлении, которому подчинена ваша школа:
   - Чтобы работать здесь, не нужно проходить мой курс специальной подготовки. А я его почти закончила!
   Нина крепко обняла отца. Она понимала его тревогу и чувствовала, насколько близок он ей и дорог.
   - Папочка, милый, - душевно, с волнением в голосе сказала ста ему, мне бы очень хотелось, чтобы ты понял меня: поступить иначе я не могу!
   Дмитрий Федорович молчал, глядя прямо перед собой, и Нина решила перевести разговор на более спокойную тему.
   - Скажи, как удалось тебе выбраться в Москву? Ведь это сейчас, наверное, очень сложно?
   - Есть повод, - ответил Дмитрий Федорович. - Я приехал в Кремль получать награду.
   Нина от радости захлопала в ладоши.
   - От души поздравляю, папочка!
   - Спасибо, доченька, - ответил Дмитрий Федорович. - Ну, уже время, я должен идти.
   Поцеловав отца, Нина проводила его до выхода с территории школы, вернулась и села на то же место, где только что они сидели вдвоем. Она перебирала в памяти весь их разговор. Потом пошла в класс, села за книги, но сосредоточиться не удалось.
   - Разрешите мне увольнение в город, хотя бы часа на два? - обратилась она к своему руководителю.
   - Чтобы привести нервную систему в порядок?
   - Совершенно верно, - нарочито беззаботно произнесла Нина.
   - Скажи дежурному, ты отпущена до восемнадцати часов, - ответил Лавров. - Если появится желание поговорить - я готов принять тебя до двадцати часов.
   - Спасибо, попробую сама справиться.
   Она вышла, прошлась по улице, села в трамвай, доехала до Цветного бульвара, посмотрела афишу цирка, затем направилась в сторону театра Красной Армии. От него, обходя различные оборонительные сооружения, вышла в центр, на Красную площадь.
   Вернулась она в школу в указанное время, но к Лаврову не пошла, говорить с ним пока было не о чем, не все еще мысли улеглись в голове.
   Последнее время Нина много думала о своем будущем. Ее память цепко вобрала в себя фотографию Тани - Зои Космодемьянской, повешенной фашистами. Выпуски кинохроники "Не забудем, не простим", которые регулярно демонстрировались в клубном зале школы, вызывали глубокое чувство гнева, ненависти к гитлеровцам, помогали Нине вырабатывать в себе твердость, решительность. И в эту ночь она снова и снова спрашивала себя: сумеет ли достойно держаться там, в окружении врагов? Не струсит ли, сможет ли пересилить боль, если придется? И если вдруг подступит самое худшее, какой будет ее последняя минута?