Страница:
...Когда хоронили погибших, прощальное слово произнес комиссар. Они провожали в последний путь товарищей, на счету которых были сотни боевых вылетов, десяток сбитых самолетов. Это были молодые парни - совсем недавно им едва перевалило за двадцать; это были их друзья, полные жизненной энергии, душевной теплоты... Беззаветным служением Родине они снискали горячую любовь всех, кто их знал.
Тепло и проникновенно говорил комиссар о каждом из погибших, говорил о коварстве и злобе врага, беспощадно топчущего нашу советскую землю. Каждое его слово зажигало огонь ненависти в сердцах летчиков, жажду беспощадной борьбы с фашистскими поработителями.
Речь комиссара взволновала всех присутствующих. Летчики, выступавшие после него, клялись быть верными памяти погибших и отомстить за их смерть. Вскоре на краю аэродрома вырос невысокий холмик с дощатой пирамидой и звездочкой наверху. Прогремел прощальный салют. Фадеев невольно содрогнулся, представив сколько таких могил на полях от Буга до Волги. Тысячи, сотни тысяч, миллион?
- Неужели миллион?..
4
Медленно и молча расходились люди после похорон. Фадеев с ведомыми направился было к своей землянке, но Богданов остановил его:
- Анатолий! Пойдем к командиру полка.
Через десять минут в штабной землянке около огонька, рвущегося из коптящей гильзы, собралось человек восемь. Давыдов встал, поправил гимнастерку - эта привычка у него выработалась давно, он всегда следил за своим внешним видом, был опрятен, подтянут.
- Обстановка критическая, - сказал он. - Фашисты стягивают к Сталинграду огромные силы, днем и ночью наносят удары по городу с воздуха. Нужных резервов у нас нет, самолетов на фронте мало, и те мы зачастую теряем безрассудно. Вылет группы Кутейникова тому горький пример. Такого позора полк еще не видел.
Кутейников ерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но твердый голос Давыдова не сулил ничего доброго, поэтому комэск первой счел целесообразным промолчать.
- Причины ошибок - неумение и нежелание учиться воевать, - продолжал командир, - фатальное равнодушие к себе, к своему долгу перед Родиной. Человека бьют, но он ничего не предпринимает, чтобы выяснить, узнать, почему такое происходит. Многие летчики, возвратившись с боевого задания, где они наделали много промахов; действовали по шаблону, свои ошибки не анализируют, не стремятся их исправить. Их товарищи гибнут в бою, а они сами нередко труса празднуют, поджимая хвост при встрече с "мессершмиттами". Этот позор надо смыть кровью, но не своей, а вражеской. Сейчас обстановка такова: любая ошибка в бою будет расцениваться как предательство. Завтра мы получаем из соседнего полка шесть самолетов ЛаГГ-3 и два Яка. Приказываю: инженеру полка за счет ремонта подобранных в поле самолетов поддерживать самолетный парк на уровне десяти самолетов. Десять экипажей должны ежедневно вести боевые действия. Это приказ для всех. Завтра в девять утра вылетаем шестеркой: я с комиссаром и сержантское звено во главе с Богдановым. Мы должны показать немцам, что с нашего аэродрома не только куропатки взлетают.
Давыдов замолк, обводя присутствующих строгим взглядом. Стояла глубокая тишина, никто не смел и кашлянуть - слишком суров был командир полка в эти минуты.
- О деталях боевого вылета поговорим утром, для ориентировки скажу: идем на Сталинград прикрывать войска. Ударную группу возглавляю я. Группу прикрытия - Богданов или Фадеев парой, - закончил Давыдов.
- Есть! - четко отчеканил комэск второй.
- Вопросы есть? Все свободны.
Не проронив ни слова, участники совещания покинули землянку. Богданов с Фадеевым вышли последними.
- Чувствуешь, Анатолий, как развиваются события? Обстановка накалилась до предела, не случайно Сталин издал приказ и потребовал: "ни шагу назад". Дальше отступать некуда. Пора гнать фашистов обратно.
- Слышал я от пехотинцев, что приказ товарища Сталина подействовал на них здорово, - сказал Фадеев. - Видимо, и у нашего командира полка терпение лопнуло.
- Конечно. Сколько можно из-за нашей безалаберности терять людей и самолеты?
- Но ответственность он возложил на нас большую, - вздохнул Фадеев.
- У него другого выхода нет, Анатолий, - согласился Богданов. - Сейчас такая ситуация: или он овладеет положением в полку, или его согласно приказу снимут, разжалуют.
- Неужели до этого дело дойдет?
- Может дойти. - Богданов помолчал, потом спросил доверительно: - Ты обратил внимание - летят завтра с комиссаром вместе!
- Дар - ответил Фадеев. - Они, наверное, все продумали заранее?
- Конечно, - согласился опять Богданов. - Может, не одну бессонную ночь провели. Не шуточное дело.
- Я, честно говоря, товарищ капитан, и не думал, что все так обострится.
- Я тоже. Но в последние дни уже чувствовал: должен наконец произойти взрыв...
Вошли в сержантскую землянку. Овечкин и Гончаров были на месте. Комэск и командир звена вместе с летчиками расположились у стола. Более часа при свете коптилки шли баталии на бумаге. Наконец Богданов определил два наиболее вероятных варианта боя, которые все вместе отшлифовали до деталей, внося новинку в каждый тактический прием.
- Завтра наша задача - убедить командира с комиссаром следовать этим вариантам, - сказал Богданов. - Мне кажется, - добавил он, - что командиром группы прикрытия надо назначить тебя, Фадеев. Ты хорошо видишь даль, стреляешь не хуже меня, с Овечкиным вас водой не разлить, не только немецкими трассами, - улыбнулся он и закончил: - А сейчас - спать. На завтра, кроме хороших вариантов, нужны и светлая голова, и отдохнувшие мышцы, а это может обеспечить только хороший сон. Итак, до завтра!
- Спокойной ночи, товарищ капитан! - Фадеев вышел вслед за комэском, и голова у него чуть не закружилась от свежего воздуха.
Легкий ветерок дул с Волги, нес речную прохладу на раскалившуюся за день степь.
Поднялись наверх и Овечкин с Гончаровым.
- Как хорошо-то здесь! А мы сидим в землянке и керосином дышим!
- Все надо, Ваня!
- Товарищ командир давайте здесь спать?
- Нельзя, - ответил Фадеев, - лучше проветрить нашу обитель.
Овечкин и Гончаров взяли одеяло и стали махать им, увеличивая приток свежего воздуха. Закончив проветривание, снова обговорили некоторые детали предстоящего задания и, надышавшись свежим воздухом, юркнули в землянку...
5
С рассветом летчики принимали самолеты. К восьми часам перерулили их на свою стоянку и доложили командиру полка о готовности к боевому вылету, а также возможные варианты воздушного боя. Давыдов, быстро разобравшись в предложенных вариантах, согласился, предупредив Фадеева: без нужды с "мессерами" в затяжной бой не ввязываться. Лучше так - ударил внезапно и вверх.
- Понял, товарищ майор, - ответил Фадеев.
- Тогда по коням! В девять часов - готовность номер один, вылет в ближайшие тридцать минут. Мы можем потребоваться для усиления барражирующих истребителей из соседних полков. Включите радио и будьте на приеме, приказал Давыдов.
- Есть! - И летчики направились к своим самолетам.
Фадеев, весь в напряженно-приподнятом состоянии, снова внимательно осмотрел самолет, пристегнул парашют, сел в кабину, окинул взглядом приборы, включил радио и тут же услышал знакомую перекличку многих голосов, которая всегда сопутствует воздушному бою.
Одной минуты было достаточно, чтобы понять воздушную обстановку над Сталинградом: враг бомбил наши войска. Яки пытались атаковать немецкие бомбардировщики, им мешали "мессеры", падали бомбы, горели самолеты...
Накал боя нарастал, и Фадеев весь ушел в перипетии смертельной схватки, разыгравшейся над городом. Ему не терпелось самому оказаться там и бить врага так, чтобы пух и перья летели от стервятников!
Фадеев смотрел в небо, ждал сигнальной ракеты, но ее все не было. Хотелось подсказать Давыдову, что пора, но он постеснялся. Командир полка сам вылетает во главе группы, он знает, что делать. И вдруг в наушниках раздался твердый голос Давыдова: "Запуск! Взлет по плану!" Через три минуты шестерка была в воздухе.
Фадеев и Овечкин на максимальных оборотах пошли вверх. Высота постепенно росла - тысяча метров, две, три...
Набрав высоту три с половиной тысячи, Давыдов повел группу на запад. Впереди, как на ладони, простиралась Волга, за рекой просматривался растянувшийся далеко по берегу город с дымами множества очагов пожаров. Фадеев посмотрел на температуру мотора - велика, а расстояние до Сталинграда небольшое. Не успеют они с Овечкиным набрать желанные шесть тысяч метров? Чтобы не перегреть мотор, Фадеев решил прибрать обороты, медленно потянул рычаги на себя - темп набора высоты уменьшился. Гомон голосов в эфире постепенно стих. По отрывочным фразам Анатолий понял - бой был горячий, результативный с обеих сторон, очевидно, нырнул в реку не один самолет.
Осматривая горизонт, Фадеев видел лишь Овечкина и четверку своих, идущую впереди на высоте около четырех тысяч метров. Получалось, что его пара имела превышение всего метров шестьсот, этого было недостаточно. Заметив четверку, немцы сразу же обнаружат и его, а тогда прощай так тщательно разработанный замысел! Ни о какой внезапности не сможет быть и речи!
Фадеев взглянул на прибор, температура мотора подошла к норме. Он медленно двинул рычаги вперед почти до максимума. Самолет, как послушный конь, почувствовав уверенную руку седока, пошел вверх. Кругом тихо, в наушниках не было слышно обычного шума голосов. Под крылом самолета узкой лентой текла Волга, куре - западный, в воздухе только свои. Это радовало и настораживало. Если нет рядом врага, необходимо продолжать набор высоты. Вот уже пять с половиной тысяч, скоро заветные шесть.
Фадеев увидел, как четверка Давыдова пересекла линию фронта, развернулась на север, прошла так минут пять, повернула влево и взяла курс на юг. Находясь позади и выше группы Давыдова, он наблюдал ее маневры.
- Ноль один, я Стриж-12, разрешите действовать по плану, - запросил он.
- Действуй, но я тебя не вижу, - ответил командир полка.
- Я Стриж-12, на своем месте, делаю разворот вправо, - доложил Фадеев.
- Понял, - услышал Фадеев голос Давыдова и повел самолет в тыл врага.
Пролетев несколько минут, ниже себя тысячи на две с половиной он увидел две пары "мессершмиттов", летящих на Сталинград, и подумал: вот они, идут, чтобы связать боем нас, потом вызвать "бомберов" - испытанный прием! На него не раз клевали советские истребители, в том числе и он сам, пока не научился делать правильные выводы из складывающейся ситуации. Как же быть сейчас? Атаковать - выдашь себя и сорвешь тщательно разработанный замысел, не трогать "мессеров" - они могут внезапно атаковать четверку Давыдова. Анатолий решил пропустить их, но развернулся, полетел сзади и выше. Если возникнет угроза группе Давыдова, он сможет своевременно предотвратить ее. ЛаГГ-3 на этой высоте превосходил "мессершмитта" в скорости и маневренности.
Анатолий то и дело менял курс, искал Давыдова, но, не найдя его, сообщил по радио:
- Ноль один, идет четверка "худых" - курс... квадрат... высота...
- Понял, сейчас довернусь на север, - ответил Давыдов.
- Я иду за ними, - добавил Фадеев.
- Хорошо, но не прозевай "бомберов", - напомнил командир полка.
- Понял, - сделав поворот, Анатолий увидел четверку Давыдова.
Ох, зачем так близко прильнул к ведущему группы Богданов! Будто уловив тревогу Фадеева, комэск стал отворачивать с набором высоты, увеличивая дистанцию. Минуту спустя завязался клубок двух четверок. Фадеев, еще раз осмотрев запад и юго-запад, занял исходное положение и быстро атаковал "мессеров". Удар был точен, ведомый второй пары загорелся и "мессер", оставляя длинный шлейф дыма, устремился к земле, его ведущий, сделав переворот, последовал на запад.
Теперь внимание Анатолия было обращено на первую пару, но фашисты, ощутив угрозу сверху, бросились наутек. В азарте боя Фадеев ринулся за ними, но был остановлен Давыдовым:
- Стриж-12, не увлекайся, займи прежнее место!
- Понял, - с сожалением ответил Анатолий и пошел в набор высоты. Прошло еще несколько минут напряженного ожидания, и Фадеев вновь увидел врага. Девятка за девяткой шла большая колонна бомбардировщиков, сзади снизу их догоняли "мессершмитты".
Анатолий прикинул время их появления над Сталинградом и доложил Давыдову. Фадеев, находясь вдвое выше "юнкерсов", думал о том, как было бы кстати оказаться здесь всем оставшимся на аэродроме истребителям, плюс еще подкрепление из других полков - тогда они бы показали немцам!
Отбросив мысль о глобальных масштабах, он перешел к конкретным действиям. Фадееву было ясно, что поломать строй "бомберов" просто необходимо, но это можно сделать, лишь отделив туловище от головы, то есть сбив ведущего группы. Но как? Справа и слева, обгоняя "бомберов", на больших скоростях уже шли "мессеры", очевидно, для того, чтобы расчищать бомбардировщикам воздушное пространство. Фадеев предупредил Давыдова.
- Понял, действуй по плану, - ответил он.
"Ну и хитер командир, никакой конкретной команды", - подумал Фадеев.
"Юнкерсы" уже приближались к линии фронта. Время не ждет!
- Пора, Вася, за мной!
Фадеев бросил машину в пике, осматриваясь по сторонам - за хвост он был спокоен. ЛаГГ-3 несся на "бомберов" с огромной скоростью. Сейчас его уже никто не догонит. Дистанция быстро сокращалась. "Мессеры", обогнав "юнкерсы", продолжали полет к Сталинграду, не подозревая о дерзкой атаке пары ЛаГГ-3 с запада. Фадеев прильнул к прицелу - расстояние пятьсот, четыреста, триста, двести метров, - пора, иначе можно проскочить. Прибрав обороты, нажал на гашетку и почти мгновенно увидел дым на ведущем "юнкерсе", потом появился огонь, фашист заметался, но Анатолий не отпускал гашетку до тех пор, пока "бомбер", объятый пламенем, не пошел к земле.
Фадеев резко взял ручку на себя. Набирая высоту, услышал голос Богданова:
- Ведущий "юнкерс" горит!
Взглянув назад, увидел Овечкина и еще один дымящийся бомбардировщик. Эх, чуть-чуть не хватило огонька, надо бы добить, но "мессершмитты", вначале ошеломленные атакой и заметавшись со страху, уже пришли в себя и, разделившись на две группы, вступили в бой. Одна четверка пыталась преградить путь группе Давыдова, другая стала набирать высоту, стремясь добиться превышения над Фадеевым. Как ни лаком был кусочек - подбитый Овечкиным "юнкерс", Анатолий не стал его добивать, а стремительно бросился в атаку на четверку "мессеров".
"Заволновались, гады, неловко себя чувствуете, когда мы выше", подумал Анатолий и, свалив самолет на левое крыло, резким маневром зашел в хвост ведомому второй пары и дал очередь. "Мессер" задымил. Фадеев энергично перевел свой самолет в левый боевой разворот и навскидку, как сибирский охотник, дал очередь по ведущему первой пары - "мессеры" почти одновременно понеслись к земле.
Анатолий с Васей бросились в преследование. Скорость - более шестисот километров, самолет гудит и трясется. Как бы не развалился в воздухе, подумал Фадеев и перевел самолет в набор высоты, зашел в хвост второй четверке "мессеров", которая пыталась в этот момент атаковать Богданова, и дал длинную очередь по замыкающему. Ведомая пара "мессеров", сделав переворот через крыло, метнулась вниз.
Фадеев, видя, что комэску опасность больше не грозит, направился на помощь Давыдову, который вместе с комиссаром атаковал бомбардировщики.
Отогнав последнюю пару истребителей противника, Богданов с Гончаровым набросились на "юнкерсов". Под меткими, очередями шестерки советских истребителей "юнкерсы" запаниковали. Не доходя до цели, они начали освобождаться от груза и возвращаться на запад. Но не всем было суждено вернуться целыми и невредимыми. Один за другим вспыхивали бомбардировщики и, объятые пламенем, падали на русскую землю.
В горячке боя никто не обратил внимания на горючее, и только после того, как комиссар крикнул: "У меня горючего - ноль", - Фадеев взглянул на свой бензиномер и убедился, что у него тоже около пятидесяти литров. Команда Давыдова: "Прекратить преследование, идем на аэродром!" - подоспела как нельзя кстати.
Буквально на последних каплях бензина летчики произвели посадку. Радостные и возбужденные, выскочили они из кабин, бросились друг к другу. Комиссар и командир обнялись, расцеловались и поздравили всех участников этого вылета. Победа была убедительной: разогнали три девятки бомбардировщиков, более десятка "мессершмиттов" и сбили семь самолетов врага. Кроме того, и это было главным, командир и комиссар личным примером доказали, что при высоком мастерстве и умелом управлении боем можно и малыми силами бить и "мессеров", и "юнкерсов".
Наступил сентябрь. Фашисты перебрасывали к Сталинграду новые силы, стремясь сбросить в Волгу его героических защитников.
Летчики полка Давыдова отважно вели воздушные бои, часто выходили из них победителями, но и им доставалось: нет-нет, да и собьют кого-то.
Полк таял, в нем оставалось всего пять самолетов. Пополнения пока не ожидалось.
В один из этих напряженных дней Фадеев узнал, что в первой эскадрилье пара, вышедшая на разведку аэродромов противника, не вернулась с боевого задания, В ее составе был и Глеб Конечный.
Глава XV
1
Известие о том, что Глеб не вернулся с боевого задания, потрясло Тропинину, но она молча и сдержанно переживала свое горе.
Шура росла в многодетной семье, в постоянных заботах о младших братишках и сестренках. В ее жизни не оставалось времени ни для молодежных вечеринок, ни для дружбы с ребятами. Встреча с Конечным всколыхнула ее сердце. Он сразу покорил девушку своим веселым нравом, открытой душой. Ей нравилось, как Глеб с детской непосредственностью, без конца подсмеиваясь над собой, клял себя на все лады за какие-нибудь упущения. Он никогда не осуждал других, если что-то не ладилось у него, винил лишь себя - быстро, кратко и безапелляционно: "Дурак, сам виноват". Но главное, за что она его ценила, - он был совершенно равнодушен к другим девушкам, просто не замечал их. Шура быстро привязалась к Глебу. Встречи в Ростове и на фронтовых аэродромах, его внимание и забота еще больше укрепили и углубили ее чувство. Правда, про себя она осуждала его за пренебрежение к опасности, легкость некоторых суждений, нежелание, а порой и неумение отстаивать свои взгляды... Привыкшая опекать младших, она заботилась и о Глебе, иногда подсказывая ему, как поступить в том или ином случае. Глеб никогда не спорил с ней, чем доставлял Шуре огромное удовольствие, но часто забывал об ее советах и, как ей казалось, слишком'медленно изживал свои недостатки. Шура не падала духом, верила, что в будущем у них будет все прекрасно. И вдруг - Глеб не вернулся. Где он, что с ним?
Конечно, она знала, что не вернувшиеся с боевого задания летчики порой через какое-то время возвращаются, всякое случается на войне. Но в своей жизни на чудо она не рассчитывала. И если уж она потеряла Глеба - такого доброго, родного человека, ей остается одно - мстить за него! Мстить, уничтожать гитлеровцев! Она решила пойти поговорить об этом с Фадеевым, но неожиданно появилась Вика, и девушки направились к нему вместе.
Анатолий издалека увидел два знакомых силуэта.
- Здравствуйте. Ты, конечно, тревожишься о Глебе? - спросил Шуру Фадеев и тут же попытался ее успокоить: - Не надо волноваться, полетели они далеко... Может, случилось что-то с мотором, подбили, может, заблудились ребята после воздушного боя. Но я убежден, Глеб жив и скоро вернется.
- Когда? Когда? - настойчиво допытывалась Шура. - Я боюсь, что с ним случилось непоправимое! Глеб такой несерьезный!
- Шура, не торопись его хоронить! Как только что-нибудь узнаю о нем, тут же сообщу, немедленно!
Когда девушки шли обратно, Тропинина твердо сказала:
- Виктория, мне все ясно. Глеб не вернется. Я трезво оценила все "за" и "против".
- Вот увидишь, - перебила подругу Вика, - пройдет один-два дня, и появится как миленький. Сколько летчиков сбивали, и большинство из них возвращались.
Подруги некоторое время шли молча, затем Шура сказала решительно:
- Пойду к комиссару.
- Зачем? - удивилась Вика.
- Чтобы он помог мне уйти на фронт.
- Ты и так на фронте.
- Я хочу на передовую...
- Подумай получше, взвесь все и тогда решай, как быть.
- Нет, Вика, я иду сейчас. Не надо меня уговаривать, все уже решено!
Фадеев долго смотрел вслед Шуре. Приход Тропининой стал для него открытием. Он как-то не предполагал, чтобы эта серьезная, рассудительная девушка могла так глубоко и искренне полюбить славного, но очень легкомысленного, по меркам Фадеева, Глеба Конечного. Что между ними общего?
И тут же подумал о Нине. Что бы делала Нина, если бы с ним случилась беда?
До обеда Фадеев занимался поиском следов Глеба, но никто ничего определенного сказать не мог. Выяснилось главное - на ближайших аэродромах его пара не садилась. Оставалось два варианта: или посадка в поле на нашей территории вдали от войск, или сбит в воздушном бою. В последнем случае тоже могли быть варианты: посадка на территории, занятой врагом, пленение, гибель...
После обеда Анатолий до позднего вечера работал вместе с техсоставом, восстанавливая почти заново и облетал самолет. Слепленный из отдельных частей разных самолетов, отнивелированный на глазок, ЛаГГ-3 вел себя на разных режимах по-разному, и летчику трудно было предугадать, какой трюк может выкинуть машина при очередном маневре, но Фадеев рад был и такому самолету. После ужина быстро заснул, обнадеженный - есть на чем лететь завтра на боевое задание!
2
Утром после завтрака Фадеева перехватила Вика и взволнованно сообщила:
- Толя, Тропинина вчера была у комиссара, просила, чтобы ее отправили на фронт!
- Что ответил комиссар?
- Уговаривал, но она уперлась и настаивает на своем.
- Где она? Давайте поговорим все вместе.
- Я сейчас найду ее. Где ты нас подождешь?
- В районе своей стоянки.
- Жди. Мы скоро будем.
Прошло около часа, прежде чем перед Фадеевым в сопровождении Вики предстала Тропинина - с заплаканными и сердитыми глазами.
- Шура, ты что, в поход собралась? - спросил ее серьезно Анатолий.
- Ты думаешь, только вам, мужикам, воевать, а нам лишь хвосты самолетов заносить да боеприпасы таскать, - сердито ответила Шура. - Мы тоже кое-что умеем... Скажи лучше, тебе удалось узнать, что случилось с Глебом?
- На ближайших аэродромах их нет. Думаю, они поцапались с фрицами, увлеклись, а на обратный путь горючего не хватило.
- Ты это серьезно?
- Конечно. Я уверен, он жив и скоро вернется.
Шура резко повернулась и ушла.
3
Следующий день начался важной новостью. Был получен приказ передать оставшиеся самолеты соседнему полку, а личному составу пароходом следовать в Горький для переучивания на новые машины. Вечером давыдовцы погрузились и в полной темноте двинулись вверх по Волге.
Сентябрьские вечера в районе Сталинграда были теплыми и душными, но, на воде, особенно ночью, все почувствовали, что стало легче, свободнее дышать.
Гарь, клубившаяся в районе города, по мере того как пароход шел вверх, постепенно улетучивалась, и к рассвету воздух стал чистым и прозрачным.
Сержантская тройка долго бродила по верхней палубе. Подставив лица освежающему потоку воздуха, ребята разговорились.
- Надо же, почти год мы провоевали и живы, здоровы, - сказал Гончаров.
- Не торопись подводить итоги, Ваня, - урезонил боевого друга Овечкин.
Фадеев молча слушал друзей. Как было не согласиться? Да, прошло около года, как они все вместе. Ребята возмужали, побывали в смертельных схватках, одержали по нескольку побед, живы и здоровы. Большое это счастье! Как здорово, что сержантское звено продолжает выдерживать всё испытания!
Анатолий взглянул на восток - там уже всходило солнце.
Пароход тихо шел по воде, и, возможно, именно эта неспешность выбила летчиков из обычного ритма. Сначала никто не знал, чем заняться, потом кому-то пришло в голову написать письмо домой. Когда пристали ненадолго в Дубовке, многие выскочили на старенькую деревянную пристань и сразу же стали спрашивать стоявшего у трапа шкипера:
- Где здесь почтовый ящик?
Обшарпанный синий ящик еле вместил все треугольники.
Дойдут ли они до адресатов - неизвестно, но каждый хотел верить, что дойдут. Фадеев, опустив письмо Нине, вернулся на пароход, задумался о судьбе родителей и сестренки. Где они сейчас? Успели эвакуироваться или остались в Пятигорске? Ведь, судя по коротким сводкам Совинформбюро, немцы продвигались на Северном Кавказе очень быстро... Анатолий мысленно представил свой город, шастающих по нему фашистов, и у него муторно стало на душе...
Только отошел пароход от Дубовки, к Фадееву подошла Вика и скороговоркой прошептала:
- Шура Тропинина пропала.
- Да ты что? Когда?
- Не знаю. Вчера вечером перед отправкой была, а после отплытия ее никто не видел. Я обошла весь пароход, думала, может, она где-нибудь прикорнула. А ее нигде нет.
4
Медленно тянулось время. Пароход монотонно дышал, мерно шлепая колесами по воде. Все располагало к размышлениям.
Фадееву нравились волжские просторы. Он бродил по палубе, любуясь берегами реки, островками и заливами, в тихом раздумье смотрел, как оставался позади Камышин.
Тепло и проникновенно говорил комиссар о каждом из погибших, говорил о коварстве и злобе врага, беспощадно топчущего нашу советскую землю. Каждое его слово зажигало огонь ненависти в сердцах летчиков, жажду беспощадной борьбы с фашистскими поработителями.
Речь комиссара взволновала всех присутствующих. Летчики, выступавшие после него, клялись быть верными памяти погибших и отомстить за их смерть. Вскоре на краю аэродрома вырос невысокий холмик с дощатой пирамидой и звездочкой наверху. Прогремел прощальный салют. Фадеев невольно содрогнулся, представив сколько таких могил на полях от Буга до Волги. Тысячи, сотни тысяч, миллион?
- Неужели миллион?..
4
Медленно и молча расходились люди после похорон. Фадеев с ведомыми направился было к своей землянке, но Богданов остановил его:
- Анатолий! Пойдем к командиру полка.
Через десять минут в штабной землянке около огонька, рвущегося из коптящей гильзы, собралось человек восемь. Давыдов встал, поправил гимнастерку - эта привычка у него выработалась давно, он всегда следил за своим внешним видом, был опрятен, подтянут.
- Обстановка критическая, - сказал он. - Фашисты стягивают к Сталинграду огромные силы, днем и ночью наносят удары по городу с воздуха. Нужных резервов у нас нет, самолетов на фронте мало, и те мы зачастую теряем безрассудно. Вылет группы Кутейникова тому горький пример. Такого позора полк еще не видел.
Кутейников ерзал на скамейке, хотел что-то сказать, но твердый голос Давыдова не сулил ничего доброго, поэтому комэск первой счел целесообразным промолчать.
- Причины ошибок - неумение и нежелание учиться воевать, - продолжал командир, - фатальное равнодушие к себе, к своему долгу перед Родиной. Человека бьют, но он ничего не предпринимает, чтобы выяснить, узнать, почему такое происходит. Многие летчики, возвратившись с боевого задания, где они наделали много промахов; действовали по шаблону, свои ошибки не анализируют, не стремятся их исправить. Их товарищи гибнут в бою, а они сами нередко труса празднуют, поджимая хвост при встрече с "мессершмиттами". Этот позор надо смыть кровью, но не своей, а вражеской. Сейчас обстановка такова: любая ошибка в бою будет расцениваться как предательство. Завтра мы получаем из соседнего полка шесть самолетов ЛаГГ-3 и два Яка. Приказываю: инженеру полка за счет ремонта подобранных в поле самолетов поддерживать самолетный парк на уровне десяти самолетов. Десять экипажей должны ежедневно вести боевые действия. Это приказ для всех. Завтра в девять утра вылетаем шестеркой: я с комиссаром и сержантское звено во главе с Богдановым. Мы должны показать немцам, что с нашего аэродрома не только куропатки взлетают.
Давыдов замолк, обводя присутствующих строгим взглядом. Стояла глубокая тишина, никто не смел и кашлянуть - слишком суров был командир полка в эти минуты.
- О деталях боевого вылета поговорим утром, для ориентировки скажу: идем на Сталинград прикрывать войска. Ударную группу возглавляю я. Группу прикрытия - Богданов или Фадеев парой, - закончил Давыдов.
- Есть! - четко отчеканил комэск второй.
- Вопросы есть? Все свободны.
Не проронив ни слова, участники совещания покинули землянку. Богданов с Фадеевым вышли последними.
- Чувствуешь, Анатолий, как развиваются события? Обстановка накалилась до предела, не случайно Сталин издал приказ и потребовал: "ни шагу назад". Дальше отступать некуда. Пора гнать фашистов обратно.
- Слышал я от пехотинцев, что приказ товарища Сталина подействовал на них здорово, - сказал Фадеев. - Видимо, и у нашего командира полка терпение лопнуло.
- Конечно. Сколько можно из-за нашей безалаберности терять людей и самолеты?
- Но ответственность он возложил на нас большую, - вздохнул Фадеев.
- У него другого выхода нет, Анатолий, - согласился Богданов. - Сейчас такая ситуация: или он овладеет положением в полку, или его согласно приказу снимут, разжалуют.
- Неужели до этого дело дойдет?
- Может дойти. - Богданов помолчал, потом спросил доверительно: - Ты обратил внимание - летят завтра с комиссаром вместе!
- Дар - ответил Фадеев. - Они, наверное, все продумали заранее?
- Конечно, - согласился опять Богданов. - Может, не одну бессонную ночь провели. Не шуточное дело.
- Я, честно говоря, товарищ капитан, и не думал, что все так обострится.
- Я тоже. Но в последние дни уже чувствовал: должен наконец произойти взрыв...
Вошли в сержантскую землянку. Овечкин и Гончаров были на месте. Комэск и командир звена вместе с летчиками расположились у стола. Более часа при свете коптилки шли баталии на бумаге. Наконец Богданов определил два наиболее вероятных варианта боя, которые все вместе отшлифовали до деталей, внося новинку в каждый тактический прием.
- Завтра наша задача - убедить командира с комиссаром следовать этим вариантам, - сказал Богданов. - Мне кажется, - добавил он, - что командиром группы прикрытия надо назначить тебя, Фадеев. Ты хорошо видишь даль, стреляешь не хуже меня, с Овечкиным вас водой не разлить, не только немецкими трассами, - улыбнулся он и закончил: - А сейчас - спать. На завтра, кроме хороших вариантов, нужны и светлая голова, и отдохнувшие мышцы, а это может обеспечить только хороший сон. Итак, до завтра!
- Спокойной ночи, товарищ капитан! - Фадеев вышел вслед за комэском, и голова у него чуть не закружилась от свежего воздуха.
Легкий ветерок дул с Волги, нес речную прохладу на раскалившуюся за день степь.
Поднялись наверх и Овечкин с Гончаровым.
- Как хорошо-то здесь! А мы сидим в землянке и керосином дышим!
- Все надо, Ваня!
- Товарищ командир давайте здесь спать?
- Нельзя, - ответил Фадеев, - лучше проветрить нашу обитель.
Овечкин и Гончаров взяли одеяло и стали махать им, увеличивая приток свежего воздуха. Закончив проветривание, снова обговорили некоторые детали предстоящего задания и, надышавшись свежим воздухом, юркнули в землянку...
5
С рассветом летчики принимали самолеты. К восьми часам перерулили их на свою стоянку и доложили командиру полка о готовности к боевому вылету, а также возможные варианты воздушного боя. Давыдов, быстро разобравшись в предложенных вариантах, согласился, предупредив Фадеева: без нужды с "мессерами" в затяжной бой не ввязываться. Лучше так - ударил внезапно и вверх.
- Понял, товарищ майор, - ответил Фадеев.
- Тогда по коням! В девять часов - готовность номер один, вылет в ближайшие тридцать минут. Мы можем потребоваться для усиления барражирующих истребителей из соседних полков. Включите радио и будьте на приеме, приказал Давыдов.
- Есть! - И летчики направились к своим самолетам.
Фадеев, весь в напряженно-приподнятом состоянии, снова внимательно осмотрел самолет, пристегнул парашют, сел в кабину, окинул взглядом приборы, включил радио и тут же услышал знакомую перекличку многих голосов, которая всегда сопутствует воздушному бою.
Одной минуты было достаточно, чтобы понять воздушную обстановку над Сталинградом: враг бомбил наши войска. Яки пытались атаковать немецкие бомбардировщики, им мешали "мессеры", падали бомбы, горели самолеты...
Накал боя нарастал, и Фадеев весь ушел в перипетии смертельной схватки, разыгравшейся над городом. Ему не терпелось самому оказаться там и бить врага так, чтобы пух и перья летели от стервятников!
Фадеев смотрел в небо, ждал сигнальной ракеты, но ее все не было. Хотелось подсказать Давыдову, что пора, но он постеснялся. Командир полка сам вылетает во главе группы, он знает, что делать. И вдруг в наушниках раздался твердый голос Давыдова: "Запуск! Взлет по плану!" Через три минуты шестерка была в воздухе.
Фадеев и Овечкин на максимальных оборотах пошли вверх. Высота постепенно росла - тысяча метров, две, три...
Набрав высоту три с половиной тысячи, Давыдов повел группу на запад. Впереди, как на ладони, простиралась Волга, за рекой просматривался растянувшийся далеко по берегу город с дымами множества очагов пожаров. Фадеев посмотрел на температуру мотора - велика, а расстояние до Сталинграда небольшое. Не успеют они с Овечкиным набрать желанные шесть тысяч метров? Чтобы не перегреть мотор, Фадеев решил прибрать обороты, медленно потянул рычаги на себя - темп набора высоты уменьшился. Гомон голосов в эфире постепенно стих. По отрывочным фразам Анатолий понял - бой был горячий, результативный с обеих сторон, очевидно, нырнул в реку не один самолет.
Осматривая горизонт, Фадеев видел лишь Овечкина и четверку своих, идущую впереди на высоте около четырех тысяч метров. Получалось, что его пара имела превышение всего метров шестьсот, этого было недостаточно. Заметив четверку, немцы сразу же обнаружат и его, а тогда прощай так тщательно разработанный замысел! Ни о какой внезапности не сможет быть и речи!
Фадеев взглянул на прибор, температура мотора подошла к норме. Он медленно двинул рычаги вперед почти до максимума. Самолет, как послушный конь, почувствовав уверенную руку седока, пошел вверх. Кругом тихо, в наушниках не было слышно обычного шума голосов. Под крылом самолета узкой лентой текла Волга, куре - западный, в воздухе только свои. Это радовало и настораживало. Если нет рядом врага, необходимо продолжать набор высоты. Вот уже пять с половиной тысяч, скоро заветные шесть.
Фадеев увидел, как четверка Давыдова пересекла линию фронта, развернулась на север, прошла так минут пять, повернула влево и взяла курс на юг. Находясь позади и выше группы Давыдова, он наблюдал ее маневры.
- Ноль один, я Стриж-12, разрешите действовать по плану, - запросил он.
- Действуй, но я тебя не вижу, - ответил командир полка.
- Я Стриж-12, на своем месте, делаю разворот вправо, - доложил Фадеев.
- Понял, - услышал Фадеев голос Давыдова и повел самолет в тыл врага.
Пролетев несколько минут, ниже себя тысячи на две с половиной он увидел две пары "мессершмиттов", летящих на Сталинград, и подумал: вот они, идут, чтобы связать боем нас, потом вызвать "бомберов" - испытанный прием! На него не раз клевали советские истребители, в том числе и он сам, пока не научился делать правильные выводы из складывающейся ситуации. Как же быть сейчас? Атаковать - выдашь себя и сорвешь тщательно разработанный замысел, не трогать "мессеров" - они могут внезапно атаковать четверку Давыдова. Анатолий решил пропустить их, но развернулся, полетел сзади и выше. Если возникнет угроза группе Давыдова, он сможет своевременно предотвратить ее. ЛаГГ-3 на этой высоте превосходил "мессершмитта" в скорости и маневренности.
Анатолий то и дело менял курс, искал Давыдова, но, не найдя его, сообщил по радио:
- Ноль один, идет четверка "худых" - курс... квадрат... высота...
- Понял, сейчас довернусь на север, - ответил Давыдов.
- Я иду за ними, - добавил Фадеев.
- Хорошо, но не прозевай "бомберов", - напомнил командир полка.
- Понял, - сделав поворот, Анатолий увидел четверку Давыдова.
Ох, зачем так близко прильнул к ведущему группы Богданов! Будто уловив тревогу Фадеева, комэск стал отворачивать с набором высоты, увеличивая дистанцию. Минуту спустя завязался клубок двух четверок. Фадеев, еще раз осмотрев запад и юго-запад, занял исходное положение и быстро атаковал "мессеров". Удар был точен, ведомый второй пары загорелся и "мессер", оставляя длинный шлейф дыма, устремился к земле, его ведущий, сделав переворот, последовал на запад.
Теперь внимание Анатолия было обращено на первую пару, но фашисты, ощутив угрозу сверху, бросились наутек. В азарте боя Фадеев ринулся за ними, но был остановлен Давыдовым:
- Стриж-12, не увлекайся, займи прежнее место!
- Понял, - с сожалением ответил Анатолий и пошел в набор высоты. Прошло еще несколько минут напряженного ожидания, и Фадеев вновь увидел врага. Девятка за девяткой шла большая колонна бомбардировщиков, сзади снизу их догоняли "мессершмитты".
Анатолий прикинул время их появления над Сталинградом и доложил Давыдову. Фадеев, находясь вдвое выше "юнкерсов", думал о том, как было бы кстати оказаться здесь всем оставшимся на аэродроме истребителям, плюс еще подкрепление из других полков - тогда они бы показали немцам!
Отбросив мысль о глобальных масштабах, он перешел к конкретным действиям. Фадееву было ясно, что поломать строй "бомберов" просто необходимо, но это можно сделать, лишь отделив туловище от головы, то есть сбив ведущего группы. Но как? Справа и слева, обгоняя "бомберов", на больших скоростях уже шли "мессеры", очевидно, для того, чтобы расчищать бомбардировщикам воздушное пространство. Фадеев предупредил Давыдова.
- Понял, действуй по плану, - ответил он.
"Ну и хитер командир, никакой конкретной команды", - подумал Фадеев.
"Юнкерсы" уже приближались к линии фронта. Время не ждет!
- Пора, Вася, за мной!
Фадеев бросил машину в пике, осматриваясь по сторонам - за хвост он был спокоен. ЛаГГ-3 несся на "бомберов" с огромной скоростью. Сейчас его уже никто не догонит. Дистанция быстро сокращалась. "Мессеры", обогнав "юнкерсы", продолжали полет к Сталинграду, не подозревая о дерзкой атаке пары ЛаГГ-3 с запада. Фадеев прильнул к прицелу - расстояние пятьсот, четыреста, триста, двести метров, - пора, иначе можно проскочить. Прибрав обороты, нажал на гашетку и почти мгновенно увидел дым на ведущем "юнкерсе", потом появился огонь, фашист заметался, но Анатолий не отпускал гашетку до тех пор, пока "бомбер", объятый пламенем, не пошел к земле.
Фадеев резко взял ручку на себя. Набирая высоту, услышал голос Богданова:
- Ведущий "юнкерс" горит!
Взглянув назад, увидел Овечкина и еще один дымящийся бомбардировщик. Эх, чуть-чуть не хватило огонька, надо бы добить, но "мессершмитты", вначале ошеломленные атакой и заметавшись со страху, уже пришли в себя и, разделившись на две группы, вступили в бой. Одна четверка пыталась преградить путь группе Давыдова, другая стала набирать высоту, стремясь добиться превышения над Фадеевым. Как ни лаком был кусочек - подбитый Овечкиным "юнкерс", Анатолий не стал его добивать, а стремительно бросился в атаку на четверку "мессеров".
"Заволновались, гады, неловко себя чувствуете, когда мы выше", подумал Анатолий и, свалив самолет на левое крыло, резким маневром зашел в хвост ведомому второй пары и дал очередь. "Мессер" задымил. Фадеев энергично перевел свой самолет в левый боевой разворот и навскидку, как сибирский охотник, дал очередь по ведущему первой пары - "мессеры" почти одновременно понеслись к земле.
Анатолий с Васей бросились в преследование. Скорость - более шестисот километров, самолет гудит и трясется. Как бы не развалился в воздухе, подумал Фадеев и перевел самолет в набор высоты, зашел в хвост второй четверке "мессеров", которая пыталась в этот момент атаковать Богданова, и дал длинную очередь по замыкающему. Ведомая пара "мессеров", сделав переворот через крыло, метнулась вниз.
Фадеев, видя, что комэску опасность больше не грозит, направился на помощь Давыдову, который вместе с комиссаром атаковал бомбардировщики.
Отогнав последнюю пару истребителей противника, Богданов с Гончаровым набросились на "юнкерсов". Под меткими, очередями шестерки советских истребителей "юнкерсы" запаниковали. Не доходя до цели, они начали освобождаться от груза и возвращаться на запад. Но не всем было суждено вернуться целыми и невредимыми. Один за другим вспыхивали бомбардировщики и, объятые пламенем, падали на русскую землю.
В горячке боя никто не обратил внимания на горючее, и только после того, как комиссар крикнул: "У меня горючего - ноль", - Фадеев взглянул на свой бензиномер и убедился, что у него тоже около пятидесяти литров. Команда Давыдова: "Прекратить преследование, идем на аэродром!" - подоспела как нельзя кстати.
Буквально на последних каплях бензина летчики произвели посадку. Радостные и возбужденные, выскочили они из кабин, бросились друг к другу. Комиссар и командир обнялись, расцеловались и поздравили всех участников этого вылета. Победа была убедительной: разогнали три девятки бомбардировщиков, более десятка "мессершмиттов" и сбили семь самолетов врага. Кроме того, и это было главным, командир и комиссар личным примером доказали, что при высоком мастерстве и умелом управлении боем можно и малыми силами бить и "мессеров", и "юнкерсов".
Наступил сентябрь. Фашисты перебрасывали к Сталинграду новые силы, стремясь сбросить в Волгу его героических защитников.
Летчики полка Давыдова отважно вели воздушные бои, часто выходили из них победителями, но и им доставалось: нет-нет, да и собьют кого-то.
Полк таял, в нем оставалось всего пять самолетов. Пополнения пока не ожидалось.
В один из этих напряженных дней Фадеев узнал, что в первой эскадрилье пара, вышедшая на разведку аэродромов противника, не вернулась с боевого задания, В ее составе был и Глеб Конечный.
Глава XV
1
Известие о том, что Глеб не вернулся с боевого задания, потрясло Тропинину, но она молча и сдержанно переживала свое горе.
Шура росла в многодетной семье, в постоянных заботах о младших братишках и сестренках. В ее жизни не оставалось времени ни для молодежных вечеринок, ни для дружбы с ребятами. Встреча с Конечным всколыхнула ее сердце. Он сразу покорил девушку своим веселым нравом, открытой душой. Ей нравилось, как Глеб с детской непосредственностью, без конца подсмеиваясь над собой, клял себя на все лады за какие-нибудь упущения. Он никогда не осуждал других, если что-то не ладилось у него, винил лишь себя - быстро, кратко и безапелляционно: "Дурак, сам виноват". Но главное, за что она его ценила, - он был совершенно равнодушен к другим девушкам, просто не замечал их. Шура быстро привязалась к Глебу. Встречи в Ростове и на фронтовых аэродромах, его внимание и забота еще больше укрепили и углубили ее чувство. Правда, про себя она осуждала его за пренебрежение к опасности, легкость некоторых суждений, нежелание, а порой и неумение отстаивать свои взгляды... Привыкшая опекать младших, она заботилась и о Глебе, иногда подсказывая ему, как поступить в том или ином случае. Глеб никогда не спорил с ней, чем доставлял Шуре огромное удовольствие, но часто забывал об ее советах и, как ей казалось, слишком'медленно изживал свои недостатки. Шура не падала духом, верила, что в будущем у них будет все прекрасно. И вдруг - Глеб не вернулся. Где он, что с ним?
Конечно, она знала, что не вернувшиеся с боевого задания летчики порой через какое-то время возвращаются, всякое случается на войне. Но в своей жизни на чудо она не рассчитывала. И если уж она потеряла Глеба - такого доброго, родного человека, ей остается одно - мстить за него! Мстить, уничтожать гитлеровцев! Она решила пойти поговорить об этом с Фадеевым, но неожиданно появилась Вика, и девушки направились к нему вместе.
Анатолий издалека увидел два знакомых силуэта.
- Здравствуйте. Ты, конечно, тревожишься о Глебе? - спросил Шуру Фадеев и тут же попытался ее успокоить: - Не надо волноваться, полетели они далеко... Может, случилось что-то с мотором, подбили, может, заблудились ребята после воздушного боя. Но я убежден, Глеб жив и скоро вернется.
- Когда? Когда? - настойчиво допытывалась Шура. - Я боюсь, что с ним случилось непоправимое! Глеб такой несерьезный!
- Шура, не торопись его хоронить! Как только что-нибудь узнаю о нем, тут же сообщу, немедленно!
Когда девушки шли обратно, Тропинина твердо сказала:
- Виктория, мне все ясно. Глеб не вернется. Я трезво оценила все "за" и "против".
- Вот увидишь, - перебила подругу Вика, - пройдет один-два дня, и появится как миленький. Сколько летчиков сбивали, и большинство из них возвращались.
Подруги некоторое время шли молча, затем Шура сказала решительно:
- Пойду к комиссару.
- Зачем? - удивилась Вика.
- Чтобы он помог мне уйти на фронт.
- Ты и так на фронте.
- Я хочу на передовую...
- Подумай получше, взвесь все и тогда решай, как быть.
- Нет, Вика, я иду сейчас. Не надо меня уговаривать, все уже решено!
Фадеев долго смотрел вслед Шуре. Приход Тропининой стал для него открытием. Он как-то не предполагал, чтобы эта серьезная, рассудительная девушка могла так глубоко и искренне полюбить славного, но очень легкомысленного, по меркам Фадеева, Глеба Конечного. Что между ними общего?
И тут же подумал о Нине. Что бы делала Нина, если бы с ним случилась беда?
До обеда Фадеев занимался поиском следов Глеба, но никто ничего определенного сказать не мог. Выяснилось главное - на ближайших аэродромах его пара не садилась. Оставалось два варианта: или посадка в поле на нашей территории вдали от войск, или сбит в воздушном бою. В последнем случае тоже могли быть варианты: посадка на территории, занятой врагом, пленение, гибель...
После обеда Анатолий до позднего вечера работал вместе с техсоставом, восстанавливая почти заново и облетал самолет. Слепленный из отдельных частей разных самолетов, отнивелированный на глазок, ЛаГГ-3 вел себя на разных режимах по-разному, и летчику трудно было предугадать, какой трюк может выкинуть машина при очередном маневре, но Фадеев рад был и такому самолету. После ужина быстро заснул, обнадеженный - есть на чем лететь завтра на боевое задание!
2
Утром после завтрака Фадеева перехватила Вика и взволнованно сообщила:
- Толя, Тропинина вчера была у комиссара, просила, чтобы ее отправили на фронт!
- Что ответил комиссар?
- Уговаривал, но она уперлась и настаивает на своем.
- Где она? Давайте поговорим все вместе.
- Я сейчас найду ее. Где ты нас подождешь?
- В районе своей стоянки.
- Жди. Мы скоро будем.
Прошло около часа, прежде чем перед Фадеевым в сопровождении Вики предстала Тропинина - с заплаканными и сердитыми глазами.
- Шура, ты что, в поход собралась? - спросил ее серьезно Анатолий.
- Ты думаешь, только вам, мужикам, воевать, а нам лишь хвосты самолетов заносить да боеприпасы таскать, - сердито ответила Шура. - Мы тоже кое-что умеем... Скажи лучше, тебе удалось узнать, что случилось с Глебом?
- На ближайших аэродромах их нет. Думаю, они поцапались с фрицами, увлеклись, а на обратный путь горючего не хватило.
- Ты это серьезно?
- Конечно. Я уверен, он жив и скоро вернется.
Шура резко повернулась и ушла.
3
Следующий день начался важной новостью. Был получен приказ передать оставшиеся самолеты соседнему полку, а личному составу пароходом следовать в Горький для переучивания на новые машины. Вечером давыдовцы погрузились и в полной темноте двинулись вверх по Волге.
Сентябрьские вечера в районе Сталинграда были теплыми и душными, но, на воде, особенно ночью, все почувствовали, что стало легче, свободнее дышать.
Гарь, клубившаяся в районе города, по мере того как пароход шел вверх, постепенно улетучивалась, и к рассвету воздух стал чистым и прозрачным.
Сержантская тройка долго бродила по верхней палубе. Подставив лица освежающему потоку воздуха, ребята разговорились.
- Надо же, почти год мы провоевали и живы, здоровы, - сказал Гончаров.
- Не торопись подводить итоги, Ваня, - урезонил боевого друга Овечкин.
Фадеев молча слушал друзей. Как было не согласиться? Да, прошло около года, как они все вместе. Ребята возмужали, побывали в смертельных схватках, одержали по нескольку побед, живы и здоровы. Большое это счастье! Как здорово, что сержантское звено продолжает выдерживать всё испытания!
Анатолий взглянул на восток - там уже всходило солнце.
Пароход тихо шел по воде, и, возможно, именно эта неспешность выбила летчиков из обычного ритма. Сначала никто не знал, чем заняться, потом кому-то пришло в голову написать письмо домой. Когда пристали ненадолго в Дубовке, многие выскочили на старенькую деревянную пристань и сразу же стали спрашивать стоявшего у трапа шкипера:
- Где здесь почтовый ящик?
Обшарпанный синий ящик еле вместил все треугольники.
Дойдут ли они до адресатов - неизвестно, но каждый хотел верить, что дойдут. Фадеев, опустив письмо Нине, вернулся на пароход, задумался о судьбе родителей и сестренки. Где они сейчас? Успели эвакуироваться или остались в Пятигорске? Ведь, судя по коротким сводкам Совинформбюро, немцы продвигались на Северном Кавказе очень быстро... Анатолий мысленно представил свой город, шастающих по нему фашистов, и у него муторно стало на душе...
Только отошел пароход от Дубовки, к Фадееву подошла Вика и скороговоркой прошептала:
- Шура Тропинина пропала.
- Да ты что? Когда?
- Не знаю. Вчера вечером перед отправкой была, а после отплытия ее никто не видел. Я обошла весь пароход, думала, может, она где-нибудь прикорнула. А ее нигде нет.
4
Медленно тянулось время. Пароход монотонно дышал, мерно шлепая колесами по воде. Все располагало к размышлениям.
Фадееву нравились волжские просторы. Он бродил по палубе, любуясь берегами реки, островками и заливами, в тихом раздумье смотрел, как оставался позади Камышин.