Славнейшева Ольга. Нет прощения!

   Лаки запретил мне включать визор и смотреть «Новости Второй черты», но я смотрел. Первые дни только об этом и говорили. А потом на границе с Тройкой сгорела федеральная лаборатория, и об «Экотерре» на время забыли. Честно говоря, я весьма опасался, как бы пресса не связала оба случая между собой. Этого я бы точно не вынес.
   Но постепенно ужас начинал отступать. Каждый вечер Лаки гонял меня так, что я не мог уже ни о чем думать.
   — Кул вернется, рано или поздно, — подвел черту Лаки. — И ты сделаешь его!
   Я вздрогнул. Только не это!..
   Лаки наблюдал за моей реакцией с удовольствием.
   — Что? Боишься? — издевательски поинтересовался он. — Да Кул просто сморчок! Ты справишься, я знаю! И завтра ты поднимешь свою задницу и потащишь ее в лицей, потому что бить его надо сразу, как только он придет! После больницы он тебе не страшен. Ты меня понял?
   Настроение у меня резко упало.
   — Не сможешь ударить его в лицо рукой, бей ногами! — учил меня Лаки. — Ну-ка встань!
   Я встал. После сорока семи отжиманий у меня отваливались руки. Правое плечо, кажется, вообще распухло.
   — Тебе что, больно? — не понял Лаки. — Постарайся не думать об этом. Боль для эмпи — непозволительная роскошь. Вас этому что, не учат? Ударишь его вот так! — И он ударил меня с ноги в грудь. Я упал в кресло.
   — А теперь встань и повтори! — приказал Лаки.
   У меня не было выбора. Я ударил его. Он остался стоять.
   — Хорошо, Ричи. А теперь сделай так, чтобы я упал.
   Я мысленно собрался и ударил его чуть сильнее.
   — Так не пойдет… — задумчиво проговорил Лаки. — Ладно… Завтра мы вместе разберемся с этим кретином.
   Утром мы поехали в лицей, взяв велосипеды. Я не особенно боялся встречи с Кулом и его собаками, полностью доверившись Лаки. Все произошло возле школы. Мы подъехали, поставили велосипеды на стоянку и начали подниматься по ступенькам крыльца, когда Кул и его нукеры обступили нас.
   — Надо поговорить, — Кул поглядел на меня, и я вдруг осознал, что он — в отличной форме.
   — Говори, — согласился Лаки.
   — Не здесь.
   — Куда пойдем?
   — Тут недалеко… — уклончиво ответил Кул.
   И мы пошли.
   Мы миновали залитый солнцем двор. По асфальту змеились ручьи. Какой-то мальчик пускал кораблик из коры, и я остро позавидовал ему — он жил в мире своих иллюзий, и этот мир охраняла его мама, сидевшая рядом на скамейке. Мы дошли до парка, свернули за ограду, и тут меня схватили за руки и несколько раз ударили по почкам. Я задохнулся, замер с выпученными глазами и перекошенным ртом.
   Они оставили меня падать и набросились на Лаки.
   Сознание пульсировало вспышками. Вспышка — и Лаки в центре толпы просто прячет руки в карманы… Вспышка — и Лаки уже лежит на земле, раскинув руки, а эти парни прыгают на нем…
   Вспышка — и какие-то люди бегут к нам, а вокруг уже никого. Что-то текло по моему лицу. Это была кровь. А я даже не почувствовал удара… Я стоял на коленях, вглядываясь в лицо Лаки Страйка, и пытался понять, жив он или нет. Стоило проверить пульс, но я не знал, смогу ли я пошевелиться. Потом я, наверное, потерял сознание.
   Когда я открыл глаза, передо мной сидели копы в белых халатах. Я не понимал, что со мной произошло. Увидев копов, я даже не испугался — в тот момент я начисто забыл про «Экотерру».
   — Он сможет говорить? — спросил один из них у медсестры. Она наклонилась над консолью аппарата жизнеобеспечения, проверила какие-то параметры.
   — Он ничего не помнит.
   Копы переглянулись.
   — Тогда мы настаиваем на применении спецпрепарата, прошедшего тесты Комитета здравоохранения. Вам придется расписаться вот здесь. — И медсестре протянули ручку.
   — Это может быть опасно для больного, — сказала она. — Здесь должен решать врач, а не я.
   — Это — стандартная процедура, — сказали копы. — Абсолютно безвредный стимулятор поддержит его, пока мальчик будет отвечать на вопросы.
   — Ну, я не знаю… — сказала медсестра.
   — Мы выпишем для вас соответствующую бумагу, — сказал кто-то из копов. — Но применение спецпрепарата необходимо для установления правды. Вы понимаете меня?
   Я закрыл глаза.
   — Введите ему камфару, — услышал я сквозь вату в ушах. — И подпишите вот здесь…
   Мне было все равно. Потом я, кажется, заснул.
   Я видел много разных снов. В одних я просто возвращался домой и смотрел по визору разные фильмы. В других видениях я сочинял стихи, навроде:

 
«Среди снегов
Скрывается река
Под покрывалом смерти…»
 

   А один раз я видел Мэйджи и даже держал ее за руку, а она, глядя на меня с бесконечной эмпатией, гладила мою голову и повторяла ласковые слова.
   Лаки я не видел во сне ни разу. Защитные механизмы психики не пускали этого демона в мир моих видений.
   О том, что копы применили ко мне «Нейролептическое подавление личности категории А», чего не имели права делать вообще, я узнал уже потом. А тогда опустошительная депрессия едва не уничтожила мой внутренний мир. Именно тогда ко мне впервые и пришел Добрый Герой.
   Он был мультяшкой. Он сотни раз спасал свою планету и теперь насмешливо глядел, как я заставляю себя умирать. Он не бил меня, как Лаки, а просто смеялся надо мной. И мне приходилось жить, хотя бы для того, чтобы ненавидеть его. Когда-то мы были с ним друзьями, и он явился, чтобы напомнить об этом.
   Потом все закончилось. Однажды я открыл глаза и понял, что свободен. Я сел на кровати. К моим венам приросли пластиковые трубки, я был одним целым с аппаратом жизнеобеспечения. Отчего-то мне стало страшно. Я начал все это срывать с себя, но тут прибежали врачи, обступили меня, заставили лечь обратно.
   — Что случилось? — спросил я у них.
   — Все хорошо, Ричи. — Один из врачей остался, прочие ушли. — Тебя ударили по голове, ты был в коме около недели.
   — Недели? — повторил я. — О нет… А как же зачеты?
   — Все в порядке, — он поглядел на меня, как смотрят на недоразвитых.
   — Насчет зачетов не беспокойся. Главное, что ты будешь жить.
   А вечером дверь в палату распахнулась от сильного пинка и я увидел Лаки Страйка в инвалидной коляске.
   — Как дела, Токада? — бодро крикнул он, подъезжая к моей кровати.
   — Лаки?! — прохрипел я.
   — Я слышал, тебя едва не убили этими нейролептиками?
   — Нейролептиками? — это слово далось мне с трудом. Я едва не заплакал. Лаки поглядел на меня, как недавно глядел мой доктор.
   — Ты лучше подумай, как будешь сейчас отжиматься.
   — Что? — не понял я.
   Он засмеялся, но не обидно, не так, как смеялся Добрый Герой.
   — Токада! Я чертовски рад тебя видеть! Ты такой же идиот, как и раньше!
   Медсестра, пришедшая сделать мне вечерний укол, закричала, чтобы он убирался, но Лаки крутился вокруг нее на своей коляске, и ей пришлось выкатить его за дверь.
   Однажды, когда нам разрешили выходить в парк, я пожаловался Лаки на постоянные головные боли.
   — Знаешь, мне кажется, что я схожу с ума.
   Он долго молчал. Я довез его кресло до скамейки. Я все еще быстро уставал, но Лаки, которому везде мерещились электронные датчики слежения, так свирепо на меня посмотрел, что я повез его дальше. На веселой лужайке, поросшей модифицированным травяным ковром, силы оставили меня окончательно, и я повалился на спину. Небо было ультрасинего цвета, как летом. Стояла жара.
   Быстрая весна закончилась, в Стад-Pee свирепствовало солнце.
   — Как ты думаешь, они все знают про птичника? — задал я вопрос, мучивший меня уже пять дней, с тех пор, как я все вспомнил.
   — Забудь об этом, — небрежно махнул рукой Лаки. — Нас бы уже не было здесь. Ты ничего им не сказал, так как в основном тебя спрашивали про Кула.
   — А тебя? Тебя допрашивали? — я остро чувствовал несправедливость. Я даже начал злиться заранее. Если ко мне применяли нейролептики, как утверждал Лаки, то у него, скорее всего, не спрашивали ни о чем. В этом просто не было необходимости. Я должен был рассказать им ВСЕ.
   — Ты спрашиваешь вообще или конкретно в этот раз? — поинтересовался он. — Нет. В этот раз допрашивали только тебя, бедолагу. Я рад, что так вышло. Теперь ты можешь жалеть и накручивать себя сколько угодно, вспоминая тех кретинов, которых мы с тобой завалили — никто даже не обратит на это внимание. Если ты будешь правильно себя вести, тебя вообще спишут со счетов, как психически неполноценную особь. Знаешь, Программа имеет процент выбраковки, и ты попадаешь в него. В этом нет ничего страшного.
   — Ты специально не стал драться? — спросил я у него. Я все никак не мог понять, отчего это Лаки, умеющий ТАК драться, не разобрался тогда с этим сбродом.
   — А ты сам почему не дрался? — он язвительно улыбнулся. — Тоже специально? В общем, так.
   Времени у нас почти не осталось…
   Оглядевшись, он неожиданно встал и помог мне подняться с земли.
   — Ты ходишь?! — возмутился я. — Так какого черта…
   — Стоп! — сказал Лаки. — Слушай меня. Через неделю я заеду за тобой. К этому времени ты должен быть в форме. Я не знаю, как ты это сделаешь. Меня это не волнует. Я знаю одно: эта больница — наше лучшее алиби.
   — Ты бредишь! — вырвалось у меня.
   — Нет. Я все придумал. Я расскажу тебе, но позже.
   — Мне придется убивать?
   — Думаю, да…
   — Но ты же не сможешь драться! — вырвалось у меня.
   — Его глаза потемнели.
   — Ты так думаешь?
   Я промолчал.
   — Прикидывайся слабым изо всех сил, — продолжал Лаки. — И не жри никаких таблеток. Понял?
   Мы должны все сделать, пока нас не перевели на общую терапию!
   Лаки появился примерно через неделю. В этой больнице я потерял счет времени. Целыми днями я качал пресс, выжимал гантели, которые притащила мне Ритка, приседал и старался ни о чем не думать, так что дни были похожи один на другой. А еще ко мне повадилась Ритка, и я бы не сказал, что ее посещения были мне противны. Она не приставала ко мне больше, и это я объяснял своим внешним видом — меня побрили налысо. Зато мы много болтали, и я выяснил для себя, что она вовсе не такая глупая, как мне казалось.
   — Меня скоро переводят на общую терапию! — радостно сообщил Лаки, вваливаясь в комнату на своей каталке. — Еще неделя — и я буду дома!
   Вот и все.
   Улыбка сползла с моего лица.
   — Как ты себя чувствуешь? — продолжал Лаки валять дурака перед несуществующими видеокамерами. — На улице лето…
   — Тепло? — слабым голосом спросил я.
   — Тепло. И светло. Идем.
   Я нехотя встал и повез его во двор.
   На этот раз Лаки не успокоился до тех пор, пока я не завез его черт знает в какую даль, а больничный сад был немаленьким. Мы остановились у распиленного на кольца тополиного ствола.
   — Ну-ка, отожмись! — приказал Лаки. Я послушно упал на кулаки и отжался шестьдесят четыре раза.
   — Ладно, сойдет, — поморщился он, но я понял, что он доволен моими успехами.
   — Действовать надо быстро, — сказал Лаки. В своем кресле он напоминал мне Диктатора Крэга из сериала «Цена жизни — смерть». — Сегодня ночью, ровно в час, ты выпрыгнешь в окно мужского туалета. Там, под окнами, есть лужа. Ты как следует изваляешься в грязи…
   — С этого места — подробнее…
   — Ричи, я тебя сейчас ударю, честное слово! Ты намажешься грязью для того, чтобы охрана не засекла твою белую пижаму, когда ты будешь перелезать через стену…
   — Через стену?..
   — У тебя есть другой план? — ледяным тоном осведомился Лаки.
   — Хорошо, — сдался я. — Продолжай.
   — Я буду ждать тебя с той стороны стены. Пока все.
   — А дальше?
   — Дальше? Сделай хотя бы это! И придумай какую-нибудь легенду, если они тебя схватят. Ты все понял, Ричи?
   Я понял только то, что Лаки просто лихорадит от безумия.
   Ночью я сделал все, как он велел. Я прокрался в туалет, открыл окно и выглянул наружу. Там было холодно. Я вздохнул — и спрыгнул вниз, думая только о том, чтобы не сломать ногу. Я упал прямо в грязь, и это решило часть проблемы. Я честно вывалялся в ледяной грязи и стал похож черт знает на кого. Теперь мне было что терять. Если меня сейчас поймают, психушка примет меня с распростертыми объятиями… Короткими перебежками, от дерева к дереву, я добежал до стены.
   Теперь мне предстояло преодолеть три метра железобетонной ограды. Я пошел вдоль стены и довольно скоро наткнулся на грязные разводы. Так, значит Лаки уже на той стороне… Я подтянулся на выступе, сорвался, попробовал еще раз… Мне показалось, что я слышу шорох. Собаки!.. Я мысленно взвыл и бросился на стену. Я слышал о том, что на ночь охранники выпускают собак, но, конечно же, забыл об этом. Адреналин придал мне новые силы, и я не понял, как оказался по ту сторону больничной территории.
   Лаки сидел на корточках под деревом и глядел на меня. Он был весь в грязи, как и я, и еще он здорово замерз, пока ждал меня. Мы побежали, чтобы согреться. Лаки был в прекрасной форме. Он мчался, как бешеный, я просто не успевал за ним. Мы добежали до моего дома минут за двадцать, и тут я понял, что у меня нет ключей.
   Я беспомощно поглядел на него. Лаки улыбнулся своей демонической улыбкой и достал из кармана ключ. Сунул его в мою руку.
   — Давай, отрывай! Холодно же!
   — Я смотрю, ты неплохо подготовился, — признался я, открывая дверь.
   — Я спер его из кладовой, где хранятся наши вещи. Поэтому я так долго откладывал акцию…
   Щелкнул замок, и мы ввалились ко мне домой.
   — Свет не включай. Всю одежду — в стиральную машину. Сам — в душ, — командовал Лаки.
   Мы быстро переоделись. Я выставил нужный режим стирки. Теперь, когда мы вернемся, пижама снова станет чистой и сухой…
   — Как мы вернемся назад? — спросил я, закончив одеваться.
   — Тебя должно волновать другое, — сказал Лаки. — Принеси консоль!
   Я принес на кухню консоль. Лаки уже накачивался кофе, судорожно затягиваясь сигаретой.
   — Как давно я не курил… Ричи, это такое счастье — курить на кухне в темноте… Включай ее скорее! Нам нужен адрес торговца белками!
   — Адрес кого? — не понял я. Кажется, у меня начинался жар.
   — Торговца белками! — прокричал Лаки мне в ухо. — Я сам забивал его в твою долбаную консоль!
   Лаки приметил его еще во время своего первого посещения птичьего рынка. Этот мужик торговал исключительно белками. Тогда же Лаки поведал мне, что белки не живут в неволе, и что их надо спасать в первую очередь, а то все они вымрут, как летяги. Торговец белками тоже жил в Частном секторе, но Лаки это не интересовало.
   — Отлично, — сказал он, когда закончил рассматривать карту. — Лиственная, семнадцать… Туда и обратно на мотоцикле — час. На этот раз мы угоним машину. На угнанной машине мы протараним забор, передавим всех собак и ворвемся в дом…
   — На машине?..
   — Там ты убьешь этого кренделя, затем мы выпустим белок и подожжем дом. В багажник машины мы положим велосипеды, на которых и поедем обратно. Ну-ка включи карту еще раз! Я должен просмотреть пути отступления.
   — Лаки, ты это все серьезно? — кажется, мой голос дрогнул. Я никогда ни кого не убивал.
   — Ну надо же когда-то начинать, — ответил Лаки, прекрасно поняв меня.
   — Ты быстренько забьешь его монтировкой. Главное, следи за тем, чтобы на одежде не осталось никакой крови. И не забудь про перчатки.
   Меня едва не стошнило, стоило мне представить эту картину. Лаки даже не заметил моих страданий. Просмотрев на карте пути отступления, он закрыл консоль, тщательно вымарав перед этим адрес белочника. С конспирацией у этого парня было все в порядке.
   У нас на все — три часа, — объявил Лаки, не слушая моих возражений. — Через три часа мы должны лежать в своих кроватках. Бери монтировку, пошли!
   Лужи подернулись корочкой льда. Климат в Стад-Pee все больше напоминал пустыню — днем жара, ночью — холод. Мы аккуратно объезжали лужи, чтобы не оставлять следов от протекторов.
   Лаки знал, где в моем доме хранятся отмычки для машин, мне даже не пришлось ему подсказывать.
   Я ехал вслед за ним и думал только об одном — что все это просто сон, и скоро я проснусь в своей палате и тут же попрошусь на общую терапию…
   — Вот эта, — сказал Лаки, подъезжая к одиноко стоящей «берте». Мы слезли с велосипедов. Лаки быстро открыл машину отмычкой. Я ожидал, что сработает сигнализация, но этого не произошло.
   — Где ты этому научился? — вырвалось у меня. Он не удостоил меня ответом. Открыв заднюю дверь, я запихал в салон «берты» наши велики. Лаки, прыгнув за руль, с места втопил на полную, я даже не успел захлопнуть дверцу. Лаки водил очень грамотно. Я подозревал, что в другое время он не стал бы останавливаться на красный на пустынном перекрестке. Так мы свернули на Лиственную улицу, никого не задавив и ни разу не нарушив правила дорожного движения.
   Доехав до дома номер семнадцать, Лаки резко крутанул руль, и, не сбавляя скорости, бросил машину на забор. Неожиданно для себя я понял, что стена несется прямо на нас, заорал, и, кажется, схватился за руль. Мы врезались с грохотом и треском. Забор не выдержал натиска и рухнул. Взвыли собаки. Послышались голоса. Лаки опередил меня, вышиб досчатую дверь ударом ноги и влетел в дом. Как в бреду, я ввалился следом за ним с монтировкой в руке. Все происходило быстро, но мне казалось, что секунды тянуться, как жевательная резина. Белочник бросился на меня с топором, и я ударил его. Он выронил топор, но не из-за моего удара, нет — у него в боку уже торчала рукоять ножа.
   — Где белки?! — заорал на него Лаки.
   — В сарае, — прохрипел мужик.
   — Добей, — велел мне Лаки.
   Хорошо, что белочник не смотрел на меня, иначе я просто не смог бы этого сделать. Я обошел мужика и ударил его монтировкой по голове.
   — Еще раз, — подсказал Лаки.
   Я зажмурился — и ударил еще раз.
   — Идем.
   Мы вышли из дома и подошли к сараю. Собаки за окрестными заборами заливались вовсю. Я был в таком шоке, что даже не думал о том, как мало у нас времени. Белки верещали, они явно чувствовали грядущие перемены в своей судьбе. Мы открыли сарай — и в нос мне ударил отвратительный смрад. Здесь были десятки белок, и все они метались в панике по своим вольерам. На каждой из клеток висел замок. Лаки вырвал у меня монтировку, лихо сбил эти замки, и поганые твари бросились прямо на нас. Я вдруг понял, что у меня в руках снова оказалась включенная видеокамера, и я фиксирую все происходящее. Лаки не стал ничего писать, как в прошлый раз — на это просто не оставалось времени. Мы бросили видеокамеру тут же, в сарае, а рыжая волна белок все текла и текла… Это был какой-то животный водопад! Мы добежали до машины. Я принялся вытаскивать наши велосипеды, а Лаки, схватив непонятно откуда появившуюся канистру, облил бензином машину и выплеснул остатки в открытую дверь дома. Достал из кармана зажигалку, крутанул колесико…
   Наши взгляды встретились. Он бросил зажигалку в салон машины, и мы вскочили на велосипеды.
   Мы уходили какими-то огородами. Я изорвал штаны об проволоку, когда мы мчались по свалке.
   За нашими спинами вставало зарево пожара. Мы неслись сквозь ночь, в ушах свистел ветер. Я не думал ни о чем, я просто крутил педали.
   Мы бросили велосипеды около школы-интерната для трудных подростков. К утру их уже не будет. Остаток пути мы проделали пешком. Я дико устал. А нам еще предстояло вернуться в больницу…
   Моя пижама за время нашего отсутствия стала сухой и чистой. Я надел ее, бросил в стиральную машину одежду, в которой пришел. Лаки плескался в душе. Я подошел к зеркалу. Мне хотелось взглянуть в глаза эмпи, только что совершившего убийство. Сначала я не узнал себя — еще бы! Я здорово похудел, у меня совершенно отсутствовали волосы. Лысый, с дикими глазами, я меньше всего напоминал гордость психотехнического лицея. Но зато во мне было что-то от Доброго Героя.
   Проникнуть обратно не составило труда, Лаки рассчитал все верно. От прелой земли поднимался туман, запущенный больничный сад служил нам прикрытием. Мы осторожно подкрались к корпусу и влезли в открытое окно туалета по водосточной трубе. Лаки заставил меня вымыть ноги, окинул критическим взглядом. Затем встал зачем-то на унитаз, потянулся к вентшахте, забранной решеткой.
   — Что ты делаешь? — с трудом выдавил я. Меня лихорадило.
   — Сейчас… — он отодвинул решетку и залез в отверстие рукой. А потом протянул мне две таблетки.
   — Держи. Съешь это.
   — Что это?
   — Реланиум.
   Я проглотил таблетки, даже не запивая их водой.
   — Вот так. Молодец. А теперь ложись спать. И никаких обсуждений, запомни — никаких. Все. Иди.
   Меня шатало. Я добрел до своей палаты и упал в кровать.
   — Это был сон, — прошептал я. В голове все плыло.
   Утром мне стало хуже.
   Меня выписали в среду, девятого мая. Лаки — на десять дней раньше. Я шел по улицам, глядя по сторонам. Деревья были уже зелеными, в ветвях чирикали птицы. Как хорошо, что меня накачали нейролептиками, думал я. Ведь стоит той же Мэйджи провести со мной беседу, как она сразу поймет, что со мной что-то не так. А теперь все подгонялось под нервный срыв. Я верил, что все будет хорошо, и приближался к своему дому в отличном настроении.
   Окна были открыты, во всех комнатах горел свет, не смотря на то, что ярко сверило солнце. Все похолодело у меня внутри. Я подумал, что копы добрались до нас и сейчас обыскивают мою комнату… Я сделал еще несколько шагов, прежде, чем до меня дошло, что из окон вырывается громкая музыка. Тоже мне, слабонервный нашелся!.. Тем не менее, я подошел к окну, и, поднявшись на цыпочки, заглянул в гостиную. Посреди комнаты стоял накрытый стол, и чего там только не было! Я понял вдруг, что дико хочу есть. Лаки ждал меня на пороге, поглядывая на часы.
   — Ричи! — заорал он, бросаясь мне на шею. — Какой же ты дохлый!.. Идем скорее!
   Все в моем доме осталось прежним, но было подозрительно чисто. Мы зашли в гостиную. На столе дымилось мясо, стояли салаты. Я почувствовал, как предательски защипало в глазах. И тут в комнату вошла Ритка. Она выглядела, как девушка из моих грез. Весь вульгарный налет куда-то делся, на ней было длинное синее платье, волосы падали волнами на плечи. Она сняла всю бижутерию, и я впервые заметил, какие у Ритки длинные пальцы. Обычно их было не видно из-за колец.
   — Вот, — скромно потупилась Ритка, указывая рукой на стол. — Угощайся, Ричи…
   — Ну, Ритка… Ты такая…
   Она улыбнулась. Я поглядел на нее, поглядел на салаты и набросился на еду. Лаки подливал мне вина. Он явно что-то замышлял. Когда я раздулся, как дирижабль, от всех этих кушаний, Ритка вынула из сумочки «Стразз», и мы закурили.
   — Приятно вернуться домой, да, Ричи? — Ритка коснулась моей руки. Я взглянул на Лаки.
   Лаки блаженно улыбался, но я успел его прекрасно изучить. Мне стало тревожно. Я решил не обращать на него внимания и занялся Риткой. Мы много танцевали, смотрели визор, курили «Стразз», пили вино — словом, отдыхали. Потом я уснул в кресле, казавшимся таким уютным, а когда открыл глаза, было уже светло.
   Я отправился искать Лаки и обнаружил его в своей комнате, в постели с голой Риткой. Это неприятно оцарапало меня. Лаки ничем не выдал своего пробуждения, даже не открыл глаза, но стоило мне вернуться в гостиную, как он вошел следом, уже полностью одетый.
   — Поговорим? — предложил Лаки.
   — Ты спал с ней? — тут же спросил я.
   — Я сплю с ней уже одиннадцать дней. Переспи теперь и ты. И забудем об этом.
   Я промолчал. Он был прав. Ритка никогда не была моей девушкой.
   — Пока ты прохлаждался в больнице, я вычислил адреса еще четырех подонков, — продолжал Лаки. — Мы все сделаем следующей ночью. Ритку мы напоим так, что она даже под препаратами покажет, что мы бухали всю ночь.
   Я молчал.
   Он поглядел на меня, наклонив голову.
   — Эй! Токада! Что-то не так?
   — Я не знаю, — сказал я.
   — Что? Депрессия? Это не страшно. Я уже придумал, как избавить тебя от этого. Тебе нужна встряска!
   — Еще одна?! — разозлился я.
   — Стоп! Сейчас мы с тобой будем пить виски. — И Лаки, метнувшись к бару, схватил оттуда пузатую бутыль с длинным горлышком. Выломал пробку и начал хлестать из горла. Меня передернуло. Он сплюнул и протянул бутылку мне:
   — Давай. Ты сможешь!
   — Если ты называешь это встряской… — я запрокинул голову, сделал несколько больших глотков. Задохнулся от отвращения, но усилием воли удержался от рвоты. А потом по моим венам побежало тепло.
   — Ты как? — подозрительно поглядел на меня Лаки.
   — Отлично! — я чувствовал подъем. Мне было уже хорошо.
   — Кстати… Ты ведь умеешь стрелять из пистолета? — спросил Лаки,
   — Нет, — не задумываясь, ответил я. — А что?
   — Это несложно. Я тебя научу.
   — Лаки, пойми… Я не хочу убивать! Не хочу!
   Он улыбнулся.
   — Знаешь, когда-то я думал так же. Хочу, не хочу… Это несложно. Главное — нажать на курок, а пистолет все сделает сам.
   — Но я не хочу!
   — Ты привыкнешь. Выпей еще.
   Я выпил. На этот раз пойло влилось в меня гораздо легче. Я потянулся к пачке «Стразза», так как других сигарет у нас все равно не было.
   — Тебе ведь приходилось убивать, правда? — спросил я, глядя ему в глаза.
   — Ты же видел, — хмыкнул он.
   — У тебя это получалось очень легко. У тебя, должно быть, большой стаж, верно?
   — Это ты сочувствуешь мне или издеваешься надо мной, я не понял? — в его взгляде промелькнуло удивление. — Ричи, давай не будем ссориться из-за ерунды. Ты затеваешь долгий, неприятный, а главное — ненужный разговор. А я обещал тебе встряску! Поговорим об этом в другой раз, по трезвости. А сейчас — пей.