Страница:
Далее ее след терялся. Снежневская вскоре уехала. Частный дом ее в районе Юнус Абада остался закрытым, пустым. Дома в то время ничего не стоили: отселялись крымские татары, месхетинцы, евреи, русские. Соединились ли Окунь и Снежневская? И где? В деле имелись копия диплома об окончании Окунем В.И. Московского института инженеров землеустройства, справки с последнего места работы. Как и следовало ожидать, все оказалось откровенной липой…
«Да Окунь ли он на самом деле?»
Он исчез вслед за Камалом Салахетдиновым. Это могло означать, что оба уголовника ищут правеж или черный арбитраж на одних и тех же дорогах…
Исчезла и супермодель.
Теперь я получал ежесуточную информацию из фонда. На месте «Мисс Осиная талия» сидела юная девица — я видел ее на снимке, — точная копия с нашей помощницы президента Наташи. Неудачливая, насквозь фальшивая, с тонким лживым голоском…
У меня не выходило из головы сказанное Ламмом: «Мой клиент предупреждает: „Если он еще раз сунется в дела фирмы, ему оторвут голову!..“
Адвокат гангстеров забыл об осторожности.
«Алькад» потратил уйму денег на подкуп руководства российских, прибалтийских и азиатских фирм, заполучил фиктивные документы для предъявления кредитному комитету банка в обоснование кредита…
Новый Уголовный кодекс РФ квалифицировал это преступление как коммерческий подкуп…
С фотографиями, полученными в письме на Иерусалимском почтамте, я двигался к крепостным стенам Старого города в пестрой толпе израильтян и туристов… Легкий ветерок тащил по камням тротуара валявшиеся тут в изобилии легкие полиэтиленовые пакеты. Недалеко от Яффских ворот, во дворе незаметного храма, построенного в начале века, пустовало несколько столиков. Храм принадлежал церкви Евреи за Христа, пытавшейся совместить иудаизм с христианством. Я сел за стол, смог наконец рассмотреть фотографии. Пятеро на первом снимке — все та же компания: адвокат Ламм, супермодель, Окунь с молоденькой подругой… Пятой была Инна, женщина, которую Арлекино с людьми Хэдли пытался увезти на перекрестке Цомет Пат. На втором снимке были запечатлены трое: женщина и двое мужчин.
«Киллеры, телохранители?» Непосредственная опасность для меня исходила от них! Все трое оказались моими знакомыми! Кряжистый, рукастый, с прямыми, как портальный кран, плечами, напрочь лишенный шеи, которая бы сильно украсила бесформенный кряжистый торс…
«Ургин, телохранитель Ламма…»
Его подруга загорала стоя — закрыв глаза, подставив жаркому солнцу Мертвого моря открытый верх с крупным нательным крестом.
Третьим, боком к объективу, стоял…
«Ваха!»
Оказывается, мы существовали в Израиле бок о бок!
Я мог спокойно заказывать для себя «груз-200».
«Но вот беда: отправить меня в цинковом гробу будет некому!»
Теперь я мог рассмотреть оба снимка вместе. На супермодели был полосатый, как матрас, топик, крохотное бикини. На шее сверкал медальон. Она возвышалась над Ламмом наподобие Эйфелевой башни.
Окунь позировал сбоку, скрестив на груди руки, мускулистый, с крутым крепким задом, бычьими крупными глазами.
«Когда рисуешь нос, смотри на ухо, тогда поймешь пропорцию…»
Деваха Окуня ничего особенного собой не представляла.
У Инны были округлые, трогательных пропорций бедра, маленькая грудь.
Вся компания фотографировалась с явным удовольствием.
Это было за несколько часов до того, как Арлекино предпринял свой безумный шаг. На следующий день его убили. А остальные, как принято, на время разбежались, притихли…
Я скосил глаза на округлые бедра Инны…
В перспективе у меня была еще одна ее фотография — вместе с Окунем, в газете, о которой рассказала Лена:
«НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…»
Подпись словно стояла у меня перед глазами.
На Кинг-Джордж я вошел в книжный магазин. На витрине вместе с книгами лежали аудиокассеты. Я достал листок с названием композиции: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972.
Подал его молоденькой продавщице. Ничего не сказав, не улыбнувшись. Против правил. Она не подала виду, что обижена. Подумала, наверное:
«Эти из России… Всегда суровы!»
«Им не понять наших проблем! — подумал я. — Как нам не понять, о чем они говорят в свои телефоны на тротуарах, из машин. В автобусах. Какие у них такие срочные дела? Наехали?! Нечем платить?! Нет работы, иврита?»
Девушка подала аудиокассету. Я проверил название.
«Она!»
—Спасибо.
Мы улыбнулись друг другу. Стало легче обоим.
Зима, по свидетельству синоптиков, в Иерусалиме выдалась необычной. Январь и февраль обещали быть теплыми, гораздо теплее обычных. Зато март — апрель виделись метеорологам холодными и дождливыми. В квартире была теплынь. Я включил магнитофон, поставил «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Довел звук до терпимого уровня. С первого раза я обычно ничего не мог сказать о достоинстве композиции…
Вечер я провел в читальном зале библиотеки Общинного дома. Я проглядел бесчисленное количество фотографий, реклам, объявлений об услугах, знакомствах, распродажах…
Самым коротким было: «Большие деньги». И номер телефона. Прямо как о новом острове сокровищ. Между тем речь шла наверняка о Гербалайфе или «кремлевской таблетке».
Внезапно я увидел то, что искал!
Сбоку вверху, в левом столбце. Фотография 10x13. Окунь — высокий, в костюме с бабочкой, крепко-телый, с маленькими ушами — придвинулся к своей пассии, стоявшей чуть впереди. Инна — такая же высокая, круглолицая — улыбалась. На ней был новый элегантный костюм. Окунь смотрел в объектив чистыми глазами шулера, за руками которого необходимо постоянно внимательно следить. Особенно если он убирает их со стола… Пленка припечатала его руку к передней части округлого даже на фотографии женского бедра.
Подпись гласила:
«НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…»
Ниже, под фотографией, стояло мелким шрифтом:
«Игорь Буран и Инна Снежневская после покупок, сделанных ими специально к празднику Ханука».
«Инна Снежневская…»
В Ташкенте в ее квартире милиция арестовала Окуня.
Команда была связана давнишними узами.
Фамилия фотографа отсутствовала.
Вместо нее стояла ссылка на газету «Едиот ахронот». Узнать имя и адрес корреспондента было несложно. Я осторожно вырвал страницу, взял ее с собой.
Фамилия фотокорреспондента, представившего снимок в редакцию «Едиот ахронот», оказалась Левит. Он жил в Иерусалиме. Мне дали номер его телефона. Я немедленно позвонил. Фотокорреспондент находился на службе. Рабочим местом его была все та же мощенная узорной плиткой пешая зона вокруг улицы Бен Иегуда. Точнее, ее часть от центральной Кинг-Джордж до площадки, где молодежь из военной полиции, парни и девчата в расстегнутых куртках на синтепоне, с автоматами на бедрах, часами болтает о своих делах… Тут же бродили туристы: французы, латиноамериканцы. Витрины блистали золотыми цепочками, колье, брелоками, сотнями сувенирных маек с гербами и видами Иерусалима, Израиля…
Левит назначил мне свидание в маленькой кофейне на улице Шамай рядом с офисом министерства внутренних дел, которое в Израиле выполняло не все, а только сугубо гражданские функции родного МВД РФ.
Как водится, я приехал раньше. Стоя на углу, я сразу вычислил Левита по фотокамере и взгляду, который он бросил в сторону кафе. Судя по всему, он был один. Догнав его в дверях, я назвал фамилию министра внутренних дел РФ:
—Куликов…
Но Левит не обратил на это внимания:
—Миша Левит.
Мы пожали друг другу руки. Свободный столик стоял в углу. Мы заговорили, словно знали друг друга сто лет.
Он был худой и смешливый. В традиционной безрукавке журналиста, обремененной десятками карманов и карманчиков. В фильме о Ходже Насреддине он мог бы сыграть роль мудреца и звездочета. Левита в кафе знали. Он успел поздороваться почти со всеми и заказать по чашке кофе афух. Разговор наш, точнее, та его часть, которая мне была важна, оказалась короткой.
— Помню… Двое. Он и она. Очень смешные. В магазине. Он купил ей наряд к празднику Ханука.
— Отличный получился снимок!
— А подпись?! Я поместил картинку в «Едиот», а потом «выдал замуж» еще дважды. Кстати, никто не заплатил, кроме «Едиота»…
— Там вилла?
— Трущоба богачей. К сожалению, второй снимок не пошел. Вилла прикрыта другими строениями…
— Любопытно взглянуть.
Он посмотрел испытующе:
— Хочешь прийти в гости?
«Уж не принял ли он меня за взломщика?» Я успокоил:
—Она моя школьная подруга… В каком это районе?
—Рамот.
О вилле в Рамоте говорила и Лена Милецкая, гид!
— Но смотри! Игорь Буран — мужик крутой! Чуть не разбил камеру, когда я сделал снимок. Но ей идея поправилась. «Подарок к Хануке…» Реклама лица на всю страну.
— Чем они занимаются?
— Она что-то тут продает. Или, наоборот, покупает.
— Вилла принадлежит ей?
— Не знаю. Но она там живет.
— Как ты узнал их имена?
— Он сам их назвал. — Левит проявил профессиональное любопытство. — А что в действительности? Это вымышленные имена?
Он, безусловно, заслуживал гонорара. Я честно с ним расплатился:
—Это Окунь. Российский бизнесмен. И по совместительству киллер.
—Да-а…
Он был озадачен.
— Тебе встречались они потом?
— Один раз. Инна…
— А в тот день?
— Я просто поехал за ними. Взял такси… Ты можешь легко найти дом. Каждый водитель знает. Район новых вилл. Там, на участке, российский контейнер! Его видно с дороги!
Утром служба безопасности банка обеспечивала доставление валюты. Во избежание нападения мы хранили дату инкассации в тайне до последней минуты.
Нападение на нас началось по классической схеме. На перекрестке Большой Спасской «Джип-Гранд-Чероки» неожиданно вклинился сбоку в строй… Одновременно ударили автоматные очереди. Казалось, стреляли со всех сторон. Водитель «Джипа» погиб в самом начале атаки. На крыше углового здания находилась одна из огненных снайперских точек, организованных вдоль трассы сопровождения инкассации…
Водителя опустили на дно кабины, к рулю сел один из бандитов.
Улица была забита транспортом.
Между тем инкассаторская машина, в которой сидел Виктор, мой зам, неожиданно, нарушая правила, погнала против движения, выскочила из зоны обстрела…
К нам уже мчались на помощь. Отъезжая от банка, я по рации передал дежурному, чтобы в пути было организовано усиление.
Свои девятьсот тысяч долларов, поступившие в тот день, мы доставили в целости.
Кстати, именно такая сумма была захвачена преступниками, расстрелявшими инкассаторов в Скорняжном переулке…
Вечером, перед уходом из банка, я прослушал запись вчерашних телефонных разговоров сотрудников, в том числе Наташи, помощницы Лукашовой. Изрядно обалдев от ее смешков и переливов лживого тоненького голоска, я неожиданно наткнулся на ее странный разговор с подружкой. Они болтали о том о сем, в общем, ни о чем. В приемной, видимо, в это время никого не было, никто не мешал. В конце помощница добавила без видимой связи:
—Завтра, Юля, с утра по магазинам…
Наступила пауза. Потом они снова заговорили о пустяках. Быстро свернули разговор.
«Завтра с утра по магазинам…»
Наташа работала и ни в какой магазин уйти не могла. Тем более с утра! Меня зацепила эта фраза. На утро была назначена инкассация! И помощница президента банка о ней знала!
Юля — имя супермодели.
—Есть интересные данные…
Мне неожиданно позвонил мой преемник из милиции Павелецкого.
— Можешь сейчас приехать?.. По-моему, тут интересная информация о вашем шефе.
— Салахетдинове?
— Да. У вас телефон защищен?
— Можешь говорить. Что там?
— Его убили. В Кельне.
В банке еще никто ничего не знал.
—Сейчас буду!
Я застал своих бывших коллег за прослушиванием магнитной записи. С начальником розыска сидело несколько оперативных уполномоченных. Все здесь, меня знали. Благодаря зигзагам своей биографии и отчасти благодаря журналистике я давно уже стал вокзальной знаменитостью. Мы обнялись.
— Вы одним мужиком интересовались… Фирма «Колеса» — «Экология»…
— Пастор!
—Ну! Я сейчас поставлю сначала!
Он включил запись на перемотку. Сидевший рядом младший инспектор, ныне начальник над пятью камерами для задержанных, вокзальным ИВС, стукнул меня коленкой под столом, мигнул:
— Как живешь?
— Все нормально.
Мы дружили.
Николаев предпослал короткое вступление:
—Пастор только прилетел из Кельна. Это они в бане. С девками. Те сейчас придут. Тут такое начнется… Ну, понеслась!
Разговаривали двое. Запись была довольно чистая. Говорившие выпивали, но стука ножей, вилок не было слышно.
—Закусывают солеными огурцами… — Начальник ИВС снова мигнул, отсылая к близким нам обоим воспоминаниям.
Речь шла о некоем заведении.
«— Недалеко от церкви…
— Собора, что ли?
— Ну, она их вот так держит… Сто пятьдесят долларов с носа…
— А стол?»
Спрашивавший был молодой, энергичный. Голос звучал напористо. Я был уверен, что слышал его. Ему отвечал Пастор:
«— Кормежка ее. Кормит, как на убой. Девчонки даже всего не съедают…»
—Это самое начало…
Николаев отмотал добрую часть кассеты:
—Пастор, по-видимому, инспектировал бордель. И дает отчет…
Запись пошла дальше.
Снова о том о сем. По-видимому, в помещение кто-то входил. Но вот они остались одни. Это сразу почувствовалось.
«— Ты говорил с ним?» — Тот же молодой голос. Я подумал вдруг, что он принадлежит кавказцу, который безукоризненно говорит по-русски.
Пастор задумался. Собеседник не торопил.
«—Да…
— А он?!
— У адвоката записан весь их разговор с О'Брайеном. На аудиокассету. Но он клянется, что ничего об этом не знал!»
Оба замолчали. На этот раз надолго.
Разговор о Камале Салахетдинове выглядел как продолжение темы об аудиокассете…
После выезда из России каждый шаг Камала за границей контролировался структурами «Алькада». Некоторое время он обитал в маленьком городке Клодт на берегу Женевского озера в провинции Во. Снимал стоявший особняком дом. Пастор несколько дней жил у него. Потом они оба уехали в Германию. В дороге Салахетдинов что-то заподозрил. Дважды поменяли машину, а затем и вовсе пересели в поезд.
«— …Совсем охренел. Думал, что опускает полку в купе. Дернул шнур. А это стоп-кран… Встали! А по поезду уже забегали… „Где? Кто?“ Камал сунул проводнику сотню…»
Пастор засмеялся.
«— Бир, шнелер! Пива! Показал: сдачи, мол, не надо… Короче, обошлось…»
Раздался легкий звон хрусталя.
— Вот это место… — шепнул Николаев.
«— А что в Кельне?»
Пастор продолжил отчет:
«— Отель маленький, тихий. Ни одного человека. Ни внизу, ни в коридорах. Хозяин — в другом здании… Тут Окунь прибыл. Без него какой разбор?!»
Ребятам с Павелецкого это все было до лампочки. Бойцов Николаева интересовала судьба похищенных контейнеров с сигаретами.
К убийству Камала Салахетдинова перешли внезапно:
«— …Я только ступил на тротуар — и сразу трата-та… Камала с ходу в решето… Лежу. Еще очередь над головой! Чувствую, водила меня сзади тянет…»
На пленке послышались голоса приближающихся девиц. Разговор прекратился…
Оперативники сразу обрели интерес.
—Сейчас… — сказал начальник ИВС, — самое интересное!
На фоне женских голосов был слышен вопрос:
«— Отари еще в Москве?
— Он отбыл сразу. Я не видел его. Думаю, он в Израиле.
— Он знает обо всем?»
Речь шла об аудиокассете, про которую мне рассказал Джамшит: разговор О'Брайена с киллером.
Ответ мы не услышали.
Пьяные голоса женщин прозвучали близко и громко:
«—Будто у нее мыши в руках трахаются!
—Все! Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу…»
Оперативники засмеялись.
Запись кончилась.
Мы продолжили разговор с Николаевым вдвоем.
— Мне нужен Пастор…
— У нас он проходит как Виннер. Немец. Впрочем, какой он немец! Наш российский мошенник. Дважды судим. Со связями. В основном сексуальными. Полный извращенец. Ну, вы слышали! Мы его прихватили в микроавтобусе, набитом крадеными сигаретами. Задокументировали…
— Будешь задерживать?
— Основания есть.
Мой преемник прошелся по кабинету. Юркий, невысокий мужик, таежный охотник. С началом охотничьего сезона он всеми правдами-неправдами отпрашивался на несколько дней. Уезжал на Алтай. Потом возвращался, пахал месяцами без выходных.
—Как соучастник, запросто может пойти по делу…
Я обдумал ситуацию, пока слушал запись разговора, сделанную в бане.
—Дай мне побыть с ним в камере!
Я предвидел его первую реакцию. Предвидя неизбежные возражения, поднял руку:
— Знаю: приказ! Голову оторвут! Во всем мире офицеров полиции используют как агентов! Ты меня знаешь. Я лишнего не позволю. Но поговорю как профессионал с полной выкладкой…
— Выгонят в двадцать четыре часа!
— Я сяду в пятницу вечером. В воскресенье уйду. Оформим туфту. Кормежку не выпишем. Об одежде не беспокойся: я приеду в ней. Никто не узнает…
Николаев посмотрел на меня с любопытством, как в те времена, когда был опером, а я — его наставником…
Когда я вернулся к себе, в банке уже было полно слухов о гибели Камала Салахетдинова. Обстоятельств никто точно не знал. Ссылались на анонимный звонок из-за рубежа…
На второй день хлынул обильный поток информации.
О разборке русской мафии в Кельне сообщили все крупные немецкие газеты, а в «Кельнише рундшау» были помещены даже вполне различимые снимки убитого.
Камал не был увезен, похищен.
С ним вместе покинул город Клодт российский гражданин К.М. Виннер, известный в кругах, близких к российско-немецкой мафии, под кличкой Пастор. Все было так, как на магнитной записи Пастор поведал своему собеседнику.
По данным, полученным детективами «Лайнса», Пастор был представлен Камалу в качестве посредника братвы в Кельне… Может, Пастор убедил Камала в том, что именно в тихой Швейцарии его поджидает опасность… В Кельне следы обоих пассажиров прослеживались частными детективами не очень четко. В тот злополучный вечер они втроем приехали в небольшой ресторан, который полиция давно уже держала под наблюдением. Всю группу к месту действия доставил джип. По предположению корреспондента газеты, у Салахетдинова возникли споры со стороной, получившей в последнее время большой валютный кредит в банке «Независимость». Представителям сторон была назначена в ресторане встреча с проживающим в ФРГ известным в ор о м в з а к о н е, разбиравшим споры российской мафии. Однако у входа в ресторан Камала Салахетдинова уже ждали двое киллеров, которые без предупреждения открыли огонь из автоматического оружия. Человек, ждавший Камала и его спутников внутри ресторана, исчез с первыми звуками выстрелов. Немецкая полиция полагала, что именно его обезглавленный труп она обнаружила через неделю в чемодане, оставленном недалеко от обочины скоростной четырехполосной магистрали… В полуста километрах от этого места был оставлен и джип. Машина оказалась украденной в Бельгии. Труп Камала Салахетдинова прибыл на родину через день.
Среди присутствующих, подметавших пол длинными, до земли, кожаными пальто, были и те, кто организовал убийство.
Я видел Окуня, Ваху, Ургина. Пастор, по счастью, не появился…
О'Брайен приехал в окружении профессиональных боевиков-наемников, воевавших всегда на стороне тех, кто мог платить.
Многих бизнесменов сопровождали боевики из личной охраны, откровенные преступники, по которым плакала зона…
Очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми, с грохотом взмыла в небо. Валил снег.
Расслабляться было нельзя…
Я поймал на себе мимолетный взгляд одного из обернувшихся кавказцев. Это был телохранитель, периодически появлявшийся то в обществе О'Брайена, то Ламма, заказывавший как-то в «Бизнес-клубе» за соседним столиком бугламу с ткемали.
Мулла, склонившись, что-то шепнул ему на ухо.
Боевик меланхолично жевал…
В пятницу вечером я был на Павелецком. Мы еще раз обговорили все детали задуманной мной комбинации.
«А что делать?..»
Лукашова, Джамшит, даже криминальный Камал Салахетдинов при жизни действовали в соответствии с условиями, сложившимися на нашем рынке бизнеса. Мы не стреляли, не рекламировали акции, разорившие пол-России. Не обокрали людей, доверивших нам свои сбережения. Банк «Независимость» был обороняющейся стороной. Агрессивной была сторона О'Брайена.
Закон не мог нам помочь.
Российское правосудие шевелилось, когда к нему в клетку бросали хищника обессиленного, в железе, с перебитым хребтом… Юстиции тогда оставалось только поднять лапу и в соответствии с буквой закона, убедившись, что самой ей ничего не грозит, благословить мучение.
Мы не могли ждать, когда О'Брайена, Окуня, Ваху и Пастора, а заодно и Ламма — всю их бригаду — добрые смелые дяди из РУОПа на носилках внесут в зал суда.
Борьбу за свое выживание приходилось вести самостоятельно и иногда при рискованных обстоятельствах…
Мы спустились на два лестничных марша вниз, открыли дверь «Посторонним вход запрещен». Я был в черной тройке и белой сорочке и чувствовал себя статистом на маскараде. Меня тщательно обыскали. Карманы вывернули, проверили все швы. Помощник дежурного, крутобедрая деваха в сержантских погонах с сардельками вместо ног, придержала наружную дверь, когда меня проводили в И ВС. Вторую дверь прикрыл маленький милиционер в бронежилете с автоматом и детективом за поясом. Это была та же смена, которую я видел, когда, уходя от слежки, приехал на вокзал. Оба — деваха и милиционер — делали вид, что видят меня впервые.
«Эти языки не развяжут!»
Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного.
—В пустую… — распорядился начальник ИВС.
Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось.
Меня разбудил поворот ключа в замке.
—Здоров…
Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку.
—Привет.
Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор.
—Давно здесь?
Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно.
— А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен.
— Как тут теперь порядки?
— Меня только сегодня привезли. Из Каширы.
— Сам каширский?
— Москвич.
— А откуда?
— Ты сам-то откуда?
Он назвался настоящим именем.
—Занимаюсь мелкой оптовой торговлей…
Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить.
— Я находился в Каширском следственном изоляторе.
— Долго?
Постепенно разговорились.
— Из Каширы меня доставили для следственных действий.
— А где работаешь?
— Частная охрана.
— А при чем железнодорожная милиция?
— Какое-то хищение. Обнаружила, когда вагон был на главных путях… Подозревают, что кража была, когда он находился на подъездных. Рядом с охраняемым объектом… А ты?
— Я тут с утра. Тоже какая-то глупость: хищение импортных сигарет! Чушь! Я готов им купить эти три контейнера, чтобы отвязались. Как у тебя с перспективами?..
— Вроде есть шанс.
Я объяснил про подвешенные на вагонах пломбы, которые профессионалы снимают весьма тонко и так же тонко подвешивают.
—Иногда вагон может пройти тысячи километров, прежде чем обнаружат! От Владивостока до Москвы… — Бывший начальник уголовного розыска железки, я мог рассказать Пастору тысячи историй об этом.
— И что?
— А тут, на наше счастье, пломба вскрывалась. И даже дважды… Им в жизни ничего не доказать!
Пастор заговорил о себе. Я убедился в том, что он тоже боится быть искренним. Первый предложил:
—Может, поспим? Это лучшее, что нам остается…
Утром, во время и после оправки, мы почти не разговаривали. Дежурный наряд сменился. Мы получили по эмалированной кружке чаю, по краюхе хлеба с двумя кусками сахара.
Перед тем как дверь в камеру закрылась, я обратился к одному из ментов, показавшемуся мне более сообразительным:
«Да Окунь ли он на самом деле?»
Он исчез вслед за Камалом Салахетдиновым. Это могло означать, что оба уголовника ищут правеж или черный арбитраж на одних и тех же дорогах…
Исчезла и супермодель.
Теперь я получал ежесуточную информацию из фонда. На месте «Мисс Осиная талия» сидела юная девица — я видел ее на снимке, — точная копия с нашей помощницы президента Наташи. Неудачливая, насквозь фальшивая, с тонким лживым голоском…
У меня не выходило из головы сказанное Ламмом: «Мой клиент предупреждает: „Если он еще раз сунется в дела фирмы, ему оторвут голову!..“
Адвокат гангстеров забыл об осторожности.
«Алькад» потратил уйму денег на подкуп руководства российских, прибалтийских и азиатских фирм, заполучил фиктивные документы для предъявления кредитному комитету банка в обоснование кредита…
Новый Уголовный кодекс РФ квалифицировал это преступление как коммерческий подкуп…
С фотографиями, полученными в письме на Иерусалимском почтамте, я двигался к крепостным стенам Старого города в пестрой толпе израильтян и туристов… Легкий ветерок тащил по камням тротуара валявшиеся тут в изобилии легкие полиэтиленовые пакеты. Недалеко от Яффских ворот, во дворе незаметного храма, построенного в начале века, пустовало несколько столиков. Храм принадлежал церкви Евреи за Христа, пытавшейся совместить иудаизм с христианством. Я сел за стол, смог наконец рассмотреть фотографии. Пятеро на первом снимке — все та же компания: адвокат Ламм, супермодель, Окунь с молоденькой подругой… Пятой была Инна, женщина, которую Арлекино с людьми Хэдли пытался увезти на перекрестке Цомет Пат. На втором снимке были запечатлены трое: женщина и двое мужчин.
«Киллеры, телохранители?» Непосредственная опасность для меня исходила от них! Все трое оказались моими знакомыми! Кряжистый, рукастый, с прямыми, как портальный кран, плечами, напрочь лишенный шеи, которая бы сильно украсила бесформенный кряжистый торс…
«Ургин, телохранитель Ламма…»
Его подруга загорала стоя — закрыв глаза, подставив жаркому солнцу Мертвого моря открытый верх с крупным нательным крестом.
Третьим, боком к объективу, стоял…
«Ваха!»
Оказывается, мы существовали в Израиле бок о бок!
Я мог спокойно заказывать для себя «груз-200».
«Но вот беда: отправить меня в цинковом гробу будет некому!»
Теперь я мог рассмотреть оба снимка вместе. На супермодели был полосатый, как матрас, топик, крохотное бикини. На шее сверкал медальон. Она возвышалась над Ламмом наподобие Эйфелевой башни.
Окунь позировал сбоку, скрестив на груди руки, мускулистый, с крутым крепким задом, бычьими крупными глазами.
«Когда рисуешь нос, смотри на ухо, тогда поймешь пропорцию…»
Деваха Окуня ничего особенного собой не представляла.
У Инны были округлые, трогательных пропорций бедра, маленькая грудь.
Вся компания фотографировалась с явным удовольствием.
Это было за несколько часов до того, как Арлекино предпринял свой безумный шаг. На следующий день его убили. А остальные, как принято, на время разбежались, притихли…
Я скосил глаза на округлые бедра Инны…
В перспективе у меня была еще одна ее фотография — вместе с Окунем, в газете, о которой рассказала Лена:
«НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…»
Подпись словно стояла у меня перед глазами.
На Кинг-Джордж я вошел в книжный магазин. На витрине вместе с книгами лежали аудиокассеты. Я достал листок с названием композиции: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972.
Подал его молоденькой продавщице. Ничего не сказав, не улыбнувшись. Против правил. Она не подала виду, что обижена. Подумала, наверное:
«Эти из России… Всегда суровы!»
«Им не понять наших проблем! — подумал я. — Как нам не понять, о чем они говорят в свои телефоны на тротуарах, из машин. В автобусах. Какие у них такие срочные дела? Наехали?! Нечем платить?! Нет работы, иврита?»
Девушка подала аудиокассету. Я проверил название.
«Она!»
—Спасибо.
Мы улыбнулись друг другу. Стало легче обоим.
Зима, по свидетельству синоптиков, в Иерусалиме выдалась необычной. Январь и февраль обещали быть теплыми, гораздо теплее обычных. Зато март — апрель виделись метеорологам холодными и дождливыми. В квартире была теплынь. Я включил магнитофон, поставил «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972. Довел звук до терпимого уровня. С первого раза я обычно ничего не мог сказать о достоинстве композиции…
Вечер я провел в читальном зале библиотеки Общинного дома. Я проглядел бесчисленное количество фотографий, реклам, объявлений об услугах, знакомствах, распродажах…
Самым коротким было: «Большие деньги». И номер телефона. Прямо как о новом острове сокровищ. Между тем речь шла наверняка о Гербалайфе или «кремлевской таблетке».
Внезапно я увидел то, что искал!
Сбоку вверху, в левом столбце. Фотография 10x13. Окунь — высокий, в костюме с бабочкой, крепко-телый, с маленькими ушами — придвинулся к своей пассии, стоявшей чуть впереди. Инна — такая же высокая, круглолицая — улыбалась. На ней был новый элегантный костюм. Окунь смотрел в объектив чистыми глазами шулера, за руками которого необходимо постоянно внимательно следить. Особенно если он убирает их со стола… Пленка припечатала его руку к передней части округлого даже на фотографии женского бедра.
Подпись гласила:
«НОВЫЙ РУССКИЙ СО СВОЕЙ ПОДРУГОЙ В НАРЯДАХ, КОТОРЫЕ ОН ЕЙ КУПИЛ К ЕВРЕЙСКОМУ ПРАЗДНИКУ…»
Ниже, под фотографией, стояло мелким шрифтом:
«Игорь Буран и Инна Снежневская после покупок, сделанных ими специально к празднику Ханука».
«Инна Снежневская…»
В Ташкенте в ее квартире милиция арестовала Окуня.
Команда была связана давнишними узами.
Фамилия фотографа отсутствовала.
Вместо нее стояла ссылка на газету «Едиот ахронот». Узнать имя и адрес корреспондента было несложно. Я осторожно вырвал страницу, взял ее с собой.
Фамилия фотокорреспондента, представившего снимок в редакцию «Едиот ахронот», оказалась Левит. Он жил в Иерусалиме. Мне дали номер его телефона. Я немедленно позвонил. Фотокорреспондент находился на службе. Рабочим местом его была все та же мощенная узорной плиткой пешая зона вокруг улицы Бен Иегуда. Точнее, ее часть от центральной Кинг-Джордж до площадки, где молодежь из военной полиции, парни и девчата в расстегнутых куртках на синтепоне, с автоматами на бедрах, часами болтает о своих делах… Тут же бродили туристы: французы, латиноамериканцы. Витрины блистали золотыми цепочками, колье, брелоками, сотнями сувенирных маек с гербами и видами Иерусалима, Израиля…
Левит назначил мне свидание в маленькой кофейне на улице Шамай рядом с офисом министерства внутренних дел, которое в Израиле выполняло не все, а только сугубо гражданские функции родного МВД РФ.
Как водится, я приехал раньше. Стоя на углу, я сразу вычислил Левита по фотокамере и взгляду, который он бросил в сторону кафе. Судя по всему, он был один. Догнав его в дверях, я назвал фамилию министра внутренних дел РФ:
—Куликов…
Но Левит не обратил на это внимания:
—Миша Левит.
Мы пожали друг другу руки. Свободный столик стоял в углу. Мы заговорили, словно знали друг друга сто лет.
Он был худой и смешливый. В традиционной безрукавке журналиста, обремененной десятками карманов и карманчиков. В фильме о Ходже Насреддине он мог бы сыграть роль мудреца и звездочета. Левита в кафе знали. Он успел поздороваться почти со всеми и заказать по чашке кофе афух. Разговор наш, точнее, та его часть, которая мне была важна, оказалась короткой.
— Помню… Двое. Он и она. Очень смешные. В магазине. Он купил ей наряд к празднику Ханука.
— Отличный получился снимок!
— А подпись?! Я поместил картинку в «Едиот», а потом «выдал замуж» еще дважды. Кстати, никто не заплатил, кроме «Едиота»…
— Там вилла?
— Трущоба богачей. К сожалению, второй снимок не пошел. Вилла прикрыта другими строениями…
— Любопытно взглянуть.
Он посмотрел испытующе:
— Хочешь прийти в гости?
«Уж не принял ли он меня за взломщика?» Я успокоил:
—Она моя школьная подруга… В каком это районе?
—Рамот.
О вилле в Рамоте говорила и Лена Милецкая, гид!
— Но смотри! Игорь Буран — мужик крутой! Чуть не разбил камеру, когда я сделал снимок. Но ей идея поправилась. «Подарок к Хануке…» Реклама лица на всю страну.
— Чем они занимаются?
— Она что-то тут продает. Или, наоборот, покупает.
— Вилла принадлежит ей?
— Не знаю. Но она там живет.
— Как ты узнал их имена?
— Он сам их назвал. — Левит проявил профессиональное любопытство. — А что в действительности? Это вымышленные имена?
Он, безусловно, заслуживал гонорара. Я честно с ним расплатился:
—Это Окунь. Российский бизнесмен. И по совместительству киллер.
—Да-а…
Он был озадачен.
— Тебе встречались они потом?
— Один раз. Инна…
— А в тот день?
— Я просто поехал за ними. Взял такси… Ты можешь легко найти дом. Каждый водитель знает. Район новых вилл. Там, на участке, российский контейнер! Его видно с дороги!
Утром служба безопасности банка обеспечивала доставление валюты. Во избежание нападения мы хранили дату инкассации в тайне до последней минуты.
Нападение на нас началось по классической схеме. На перекрестке Большой Спасской «Джип-Гранд-Чероки» неожиданно вклинился сбоку в строй… Одновременно ударили автоматные очереди. Казалось, стреляли со всех сторон. Водитель «Джипа» погиб в самом начале атаки. На крыше углового здания находилась одна из огненных снайперских точек, организованных вдоль трассы сопровождения инкассации…
Водителя опустили на дно кабины, к рулю сел один из бандитов.
Улица была забита транспортом.
Между тем инкассаторская машина, в которой сидел Виктор, мой зам, неожиданно, нарушая правила, погнала против движения, выскочила из зоны обстрела…
К нам уже мчались на помощь. Отъезжая от банка, я по рации передал дежурному, чтобы в пути было организовано усиление.
Свои девятьсот тысяч долларов, поступившие в тот день, мы доставили в целости.
Кстати, именно такая сумма была захвачена преступниками, расстрелявшими инкассаторов в Скорняжном переулке…
Вечером, перед уходом из банка, я прослушал запись вчерашних телефонных разговоров сотрудников, в том числе Наташи, помощницы Лукашовой. Изрядно обалдев от ее смешков и переливов лживого тоненького голоска, я неожиданно наткнулся на ее странный разговор с подружкой. Они болтали о том о сем, в общем, ни о чем. В приемной, видимо, в это время никого не было, никто не мешал. В конце помощница добавила без видимой связи:
—Завтра, Юля, с утра по магазинам…
Наступила пауза. Потом они снова заговорили о пустяках. Быстро свернули разговор.
«Завтра с утра по магазинам…»
Наташа работала и ни в какой магазин уйти не могла. Тем более с утра! Меня зацепила эта фраза. На утро была назначена инкассация! И помощница президента банка о ней знала!
Юля — имя супермодели.
—Есть интересные данные…
Мне неожиданно позвонил мой преемник из милиции Павелецкого.
— Можешь сейчас приехать?.. По-моему, тут интересная информация о вашем шефе.
— Салахетдинове?
— Да. У вас телефон защищен?
— Можешь говорить. Что там?
— Его убили. В Кельне.
В банке еще никто ничего не знал.
—Сейчас буду!
Я застал своих бывших коллег за прослушиванием магнитной записи. С начальником розыска сидело несколько оперативных уполномоченных. Все здесь, меня знали. Благодаря зигзагам своей биографии и отчасти благодаря журналистике я давно уже стал вокзальной знаменитостью. Мы обнялись.
— Вы одним мужиком интересовались… Фирма «Колеса» — «Экология»…
— Пастор!
—Ну! Я сейчас поставлю сначала!
Он включил запись на перемотку. Сидевший рядом младший инспектор, ныне начальник над пятью камерами для задержанных, вокзальным ИВС, стукнул меня коленкой под столом, мигнул:
— Как живешь?
— Все нормально.
Мы дружили.
Николаев предпослал короткое вступление:
—Пастор только прилетел из Кельна. Это они в бане. С девками. Те сейчас придут. Тут такое начнется… Ну, понеслась!
Разговаривали двое. Запись была довольно чистая. Говорившие выпивали, но стука ножей, вилок не было слышно.
—Закусывают солеными огурцами… — Начальник ИВС снова мигнул, отсылая к близким нам обоим воспоминаниям.
Речь шла о некоем заведении.
«— Недалеко от церкви…
— Собора, что ли?
— Ну, она их вот так держит… Сто пятьдесят долларов с носа…
— А стол?»
Спрашивавший был молодой, энергичный. Голос звучал напористо. Я был уверен, что слышал его. Ему отвечал Пастор:
«— Кормежка ее. Кормит, как на убой. Девчонки даже всего не съедают…»
—Это самое начало…
Николаев отмотал добрую часть кассеты:
—Пастор, по-видимому, инспектировал бордель. И дает отчет…
Запись пошла дальше.
Снова о том о сем. По-видимому, в помещение кто-то входил. Но вот они остались одни. Это сразу почувствовалось.
«— Ты говорил с ним?» — Тот же молодой голос. Я подумал вдруг, что он принадлежит кавказцу, который безукоризненно говорит по-русски.
Пастор задумался. Собеседник не торопил.
«—Да…
— А он?!
— У адвоката записан весь их разговор с О'Брайеном. На аудиокассету. Но он клянется, что ничего об этом не знал!»
Оба замолчали. На этот раз надолго.
Разговор о Камале Салахетдинове выглядел как продолжение темы об аудиокассете…
После выезда из России каждый шаг Камала за границей контролировался структурами «Алькада». Некоторое время он обитал в маленьком городке Клодт на берегу Женевского озера в провинции Во. Снимал стоявший особняком дом. Пастор несколько дней жил у него. Потом они оба уехали в Германию. В дороге Салахетдинов что-то заподозрил. Дважды поменяли машину, а затем и вовсе пересели в поезд.
«— …Совсем охренел. Думал, что опускает полку в купе. Дернул шнур. А это стоп-кран… Встали! А по поезду уже забегали… „Где? Кто?“ Камал сунул проводнику сотню…»
Пастор засмеялся.
«— Бир, шнелер! Пива! Показал: сдачи, мол, не надо… Короче, обошлось…»
Раздался легкий звон хрусталя.
— Вот это место… — шепнул Николаев.
«— А что в Кельне?»
Пастор продолжил отчет:
«— Отель маленький, тихий. Ни одного человека. Ни внизу, ни в коридорах. Хозяин — в другом здании… Тут Окунь прибыл. Без него какой разбор?!»
Ребятам с Павелецкого это все было до лампочки. Бойцов Николаева интересовала судьба похищенных контейнеров с сигаретами.
К убийству Камала Салахетдинова перешли внезапно:
«— …Я только ступил на тротуар — и сразу трата-та… Камала с ходу в решето… Лежу. Еще очередь над головой! Чувствую, водила меня сзади тянет…»
На пленке послышались голоса приближающихся девиц. Разговор прекратился…
Оперативники сразу обрели интерес.
—Сейчас… — сказал начальник ИВС, — самое интересное!
На фоне женских голосов был слышен вопрос:
«— Отари еще в Москве?
— Он отбыл сразу. Я не видел его. Думаю, он в Израиле.
— Он знает обо всем?»
Речь шла об аудиокассете, про которую мне рассказал Джамшит: разговор О'Брайена с киллером.
Ответ мы не услышали.
Пьяные голоса женщин прозвучали близко и громко:
«—Будто у нее мыши в руках трахаются!
—Все! Ни капли в рот, ни сантиметра в жопу…»
Оперативники засмеялись.
Запись кончилась.
Мы продолжили разговор с Николаевым вдвоем.
— Мне нужен Пастор…
— У нас он проходит как Виннер. Немец. Впрочем, какой он немец! Наш российский мошенник. Дважды судим. Со связями. В основном сексуальными. Полный извращенец. Ну, вы слышали! Мы его прихватили в микроавтобусе, набитом крадеными сигаретами. Задокументировали…
— Будешь задерживать?
— Основания есть.
Мой преемник прошелся по кабинету. Юркий, невысокий мужик, таежный охотник. С началом охотничьего сезона он всеми правдами-неправдами отпрашивался на несколько дней. Уезжал на Алтай. Потом возвращался, пахал месяцами без выходных.
—Как соучастник, запросто может пойти по делу…
Я обдумал ситуацию, пока слушал запись разговора, сделанную в бане.
—Дай мне побыть с ним в камере!
Я предвидел его первую реакцию. Предвидя неизбежные возражения, поднял руку:
— Знаю: приказ! Голову оторвут! Во всем мире офицеров полиции используют как агентов! Ты меня знаешь. Я лишнего не позволю. Но поговорю как профессионал с полной выкладкой…
— Выгонят в двадцать четыре часа!
— Я сяду в пятницу вечером. В воскресенье уйду. Оформим туфту. Кормежку не выпишем. Об одежде не беспокойся: я приеду в ней. Никто не узнает…
Николаев посмотрел на меня с любопытством, как в те времена, когда был опером, а я — его наставником…
Когда я вернулся к себе, в банке уже было полно слухов о гибели Камала Салахетдинова. Обстоятельств никто точно не знал. Ссылались на анонимный звонок из-за рубежа…
На второй день хлынул обильный поток информации.
О разборке русской мафии в Кельне сообщили все крупные немецкие газеты, а в «Кельнише рундшау» были помещены даже вполне различимые снимки убитого.
Камал не был увезен, похищен.
С ним вместе покинул город Клодт российский гражданин К.М. Виннер, известный в кругах, близких к российско-немецкой мафии, под кличкой Пастор. Все было так, как на магнитной записи Пастор поведал своему собеседнику.
По данным, полученным детективами «Лайнса», Пастор был представлен Камалу в качестве посредника братвы в Кельне… Может, Пастор убедил Камала в том, что именно в тихой Швейцарии его поджидает опасность… В Кельне следы обоих пассажиров прослеживались частными детективами не очень четко. В тот злополучный вечер они втроем приехали в небольшой ресторан, который полиция давно уже держала под наблюдением. Всю группу к месту действия доставил джип. По предположению корреспондента газеты, у Салахетдинова возникли споры со стороной, получившей в последнее время большой валютный кредит в банке «Независимость». Представителям сторон была назначена в ресторане встреча с проживающим в ФРГ известным в ор о м в з а к о н е, разбиравшим споры российской мафии. Однако у входа в ресторан Камала Салахетдинова уже ждали двое киллеров, которые без предупреждения открыли огонь из автоматического оружия. Человек, ждавший Камала и его спутников внутри ресторана, исчез с первыми звуками выстрелов. Немецкая полиция полагала, что именно его обезглавленный труп она обнаружила через неделю в чемодане, оставленном недалеко от обочины скоростной четырехполосной магистрали… В полуста километрах от этого места был оставлен и джип. Машина оказалась украденной в Бельгии. Труп Камала Салахетдинова прибыл на родину через день.
Среди присутствующих, подметавших пол длинными, до земли, кожаными пальто, были и те, кто организовал убийство.
Я видел Окуня, Ваху, Ургина. Пастор, по счастью, не появился…
О'Брайен приехал в окружении профессиональных боевиков-наемников, воевавших всегда на стороне тех, кто мог платить.
Многих бизнесменов сопровождали боевики из личной охраны, откровенные преступники, по которым плакала зона…
Очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми, с грохотом взмыла в небо. Валил снег.
Расслабляться было нельзя…
Я поймал на себе мимолетный взгляд одного из обернувшихся кавказцев. Это был телохранитель, периодически появлявшийся то в обществе О'Брайена, то Ламма, заказывавший как-то в «Бизнес-клубе» за соседним столиком бугламу с ткемали.
Мулла, склонившись, что-то шепнул ему на ухо.
Боевик меланхолично жевал…
В пятницу вечером я был на Павелецком. Мы еще раз обговорили все детали задуманной мной комбинации.
«А что делать?..»
Лукашова, Джамшит, даже криминальный Камал Салахетдинов при жизни действовали в соответствии с условиями, сложившимися на нашем рынке бизнеса. Мы не стреляли, не рекламировали акции, разорившие пол-России. Не обокрали людей, доверивших нам свои сбережения. Банк «Независимость» был обороняющейся стороной. Агрессивной была сторона О'Брайена.
Закон не мог нам помочь.
Российское правосудие шевелилось, когда к нему в клетку бросали хищника обессиленного, в железе, с перебитым хребтом… Юстиции тогда оставалось только поднять лапу и в соответствии с буквой закона, убедившись, что самой ей ничего не грозит, благословить мучение.
Мы не могли ждать, когда О'Брайена, Окуня, Ваху и Пастора, а заодно и Ламма — всю их бригаду — добрые смелые дяди из РУОПа на носилках внесут в зал суда.
Борьбу за свое выживание приходилось вести самостоятельно и иногда при рискованных обстоятельствах…
Мы спустились на два лестничных марша вниз, открыли дверь «Посторонним вход запрещен». Я был в черной тройке и белой сорочке и чувствовал себя статистом на маскараде. Меня тщательно обыскали. Карманы вывернули, проверили все швы. Помощник дежурного, крутобедрая деваха в сержантских погонах с сардельками вместо ног, придержала наружную дверь, когда меня проводили в И ВС. Вторую дверь прикрыл маленький милиционер в бронежилете с автоматом и детективом за поясом. Это была та же смена, которую я видел, когда, уходя от слежки, приехал на вокзал. Оба — деваха и милиционер — делали вид, что видят меня впервые.
«Эти языки не развяжут!»
Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного.
—В пустую… — распорядился начальник ИВС.
Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось.
Меня разбудил поворот ключа в замке.
—Здоров…
Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку.
—Привет.
Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор.
—Давно здесь?
Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно.
— А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен.
— Как тут теперь порядки?
— Меня только сегодня привезли. Из Каширы.
— Сам каширский?
— Москвич.
— А откуда?
— Ты сам-то откуда?
Он назвался настоящим именем.
—Занимаюсь мелкой оптовой торговлей…
Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить.
— Я находился в Каширском следственном изоляторе.
— Долго?
Постепенно разговорились.
— Из Каширы меня доставили для следственных действий.
— А где работаешь?
— Частная охрана.
— А при чем железнодорожная милиция?
— Какое-то хищение. Обнаружила, когда вагон был на главных путях… Подозревают, что кража была, когда он находился на подъездных. Рядом с охраняемым объектом… А ты?
— Я тут с утра. Тоже какая-то глупость: хищение импортных сигарет! Чушь! Я готов им купить эти три контейнера, чтобы отвязались. Как у тебя с перспективами?..
— Вроде есть шанс.
Я объяснил про подвешенные на вагонах пломбы, которые профессионалы снимают весьма тонко и так же тонко подвешивают.
—Иногда вагон может пройти тысячи километров, прежде чем обнаружат! От Владивостока до Москвы… — Бывший начальник уголовного розыска железки, я мог рассказать Пастору тысячи историй об этом.
— И что?
— А тут, на наше счастье, пломба вскрывалась. И даже дважды… Им в жизни ничего не доказать!
Пастор заговорил о себе. Я убедился в том, что он тоже боится быть искренним. Первый предложил:
—Может, поспим? Это лучшее, что нам остается…
Утром, во время и после оправки, мы почти не разговаривали. Дежурный наряд сменился. Мы получили по эмалированной кружке чаю, по краюхе хлеба с двумя кусками сахара.
Перед тем как дверь в камеру закрылась, я обратился к одному из ментов, показавшемуся мне более сообразительным: