Страница:
Спросил о чем-то, показав на прихожую.
Я понял, что никогда не смогу объяснить полицейским свою версию, поэтому предложил:
— Кофе?
Они отказались, все еще поглядывая на меня.
Офицер с листочками на погонах — что-то вроде старшего лейтенанта — поднялся, обвел взглядом книжную полку. Внимание его привлек том «Советского Энциклопедического Словаря» с его полутора тысячами страниц убористого текста.
Офицер взял его с полки, полистал. Потом взвесил на ладони.
Полицейские заулыбались. Мне показалось, что прежде им не приходилось видеть столь солидное и абсолютно, по их мнению, ненужное издание, поскольку оно было не на иврите и не на английском.
В квартиру вошел еще один полицейский. За ним появилась симпатичная, всегда немного печальная блондинка по имени Шарон, старшая по подъезду, уроженка Румынии, оказавшаяся случайно не на работе.
Я догадался, что меня обеспечили переводчиком.
Но полицейские уже поднялись.
Покидая квартиру, офицер прошел по салону, вмешавшему одновременно кабинет и кухню, задумчиво открыл кухонный шкаф, что-то сказал. Я не понял.
Не прощаясь, стражи порядка потянулись к двери.
— Что случилось?
Шарон говорила со мной медленно, на намеренно обедненном иврите.
Ситуация напоминала старый, с бородой, анекдот, происхождение которого молва приписывала случаю, происшедшему с поэтом Расулом Гамзатовым.
«— Пожалуйста, один кофе… — попросила знаменитость в буфете московского Дома литераторов.
Дипломированные буфетчицы Дома переглянулись.
«Один кофе!» А не «одно», как у этой шушеры, которая тут постоянно пасется…
Знаменитость продолжила:
— И один булка…»
Примерно так мы объяснялись со старшей по подъезду.
Я подвел ее к двери, вышел на лестничную площадку и показал положение, в котором находился раненый. Потом продемонстрировал место в прихожей, где он лежал. Шарон кивала, сочувственно поглядывая на меня.
Она мне симпатизировала: я не выбрасывал пакеты с мусором из окна, аккуратно оплачивал уборку подъезда, не водил проституток. В конфликте с марокканкой, проживавшей подо мной, Шарон держала мою сторону.
Я, как мог, обрисовал внешность и одежду убитого.
— Молодой… Черный… В джинсах…
— Эйфо? — спросила она, уходя, улыбнувшись в последний раз грустной своей улыбкой.
Я не понял.
«Где?» — спрашивала она.
—Ма «эйфо»?
«Что „где“?»
Черт возьми!
«Один булка…»
Она спрашивала про труп.
К прибытию полиции трупа в моей квартире не оказалось!
Я появился в столичном банке «Независимость» за год с небольшим до гибели Камала Салахетдинова.
Это было на другой день после звонка в редакцию.
Банк выглядел солидно, занимал огромный, отделанный заново светлый особняк с широкой парадной лестницей, имеющей круговые галереи на всех четырех этажах.
Секьюрити внизу пропустили меня, лишь мельком взглянув на просроченное редакционное удостоверение,
Тут не грешили бдительностью.
Между тем начиная с девяноста четвертого года, после первого нападения на коммерческий банк, когда преступники захватили в центральном офисе «Тори-банка» почти миллиард в валюте, в Москве существовала прямая угроза любому кредитному учреждению.
Прежде чем направиться к президенту банка, я побродил по коридорам. Глазами специалиста оценил положение с охраной.
Обстановка в банке напоминала домашнюю.
Секьюрити, сидевший у монитора, на протяжении нескольких минут ни разу не взглянул на экран. Происходившее у подъезда и в переулке оставалось вне его интереса.
Кабинет председателя совета директоров Камала Салахетдинова я узнал по направленному «глазу» под потолком на втором этаже. Никакой вывески на двери не было.
Наташа, помощница президента банка, обаяла меня фальшивой, неискренней улыбкой:
— Здравствуйте. Вы приехали…
Я разгадал девушку еще по первому разговору по телефону: «В тихом омуте черти водятся».
Если бесовская сила пока не появилась, можно было не сомневаться в том, что она еще даст о себе знать.
Помощница, несомненно, жила в неполной семье и прошла суровую школу детства, знавала крутых парней во дворе, чердак, качалку, интриги и ссоры девиц.
На воле, в камере, в армии такие, как она, точно показывали ватерлинию общественного мнения. Не высовывались. Были скрыты серой массой.
«Городские крысы выживают вопреки всему, несмотря на капканы, мышьяк, затопления…»
Она, без сомнения, точно выполняла волю начальства, была абсолютно надежна в узком кругу, худа и не очень здорова, вся — сплав надежд и тоски молодой неустроенной женщины, время которой уходит.
Семьи у нее в ближайшее время не предвиделось.
—Екатерина Дмитриевна, к вам… — пропела она в трубку.
С лица ее не сходила та же благостная неискренняя улыбка, которая сказала мне не меньше, чем голос.
Еще через секунду она обернулась:
—Екатерина Дмитриевна ждет вас…
Кабинет президента банка был выдержан в белых и черных тонах. Стандартная офисная мебель. Из кабинета можно было войти во внутренние апартаменты с гостиной, кухней, ванной, туалетом.
Лукашова поднялась мне навстречу.
Прямая фигура. Высокая шея, маленькая грудь. Голубые глаза. Красивые губы «бабочкой». Умеренная косметика. И коса.
В глазах стояло беспокойство. Тревога гнездилась, видно, в ней давно и прочно.
Меня это не удивило. Состояние обеспокоенности давно уже стало непременной и обязательной приметой российского бизнеса.
Дома она могла быть другой, баловать семью пирожками и пельменями. Печь куличи.
Я знал этот тип — нерешительный и вместе с тем бешено активный. Они быстро паникуют. И не дай Бог оказаться с ними в стрессовой ситуации! Они легко забывают причиненные ими, как и им, обиды… Как правило, у них бывает незлое сердце и интуиция, которая их никогда не подводит…
Такие женщины, как ни странно, все чаще преуспевают, стоя во главе коммерческих структур…
Вместе с Лукашовой в кабинете находился начальник кредитного управления «Независимости».
Мы с ним познакомились.
Вячеслав Олегович или просто Слава. Он принадлежал третьему поколению прежних хозяев жизни — взращенный еще на мясных продуктах, поставлявшихся к столу бывшей советской номенклатуры. Молодой, но уже одышливый, полнокровный.
Он был из лидеров нового комсомола и внук одного из секретарей старого.
Под мышкой у Вячеслава виднелась кобура пистолета.
Президент банка и начальник кредитного управления встретили меня по-домашнему.
Катя открыла дверь в личные апартаменты.
Помощница принесла заварку и кипяток. Лукашова самолично заварила чай…
— К сожалению, Камал Салахетдинович не сможет сейчас вас принять. У него неожиданный клиент. Вам покрепче?
— Да, пожалуйста.
—Мужчинам можно позавидовать. Цвет их лица при этом нисколько не страдает…
Начальник кредитного управления аранжировал пустой разговор ничего не значащими междометиями. Долго ходить вокруг да около не стали.
—Мы посоветовались со Славой… — Президент послала мне ослепительную улыбку. — Поспрашивали компетентных лиц…
Я ждал.
—В случае вашего согласия мы думаем представить вас совету директоров банка как кандидата на должность советника. С продвижением в короткий срок, может, в течение месяца, на пост вице-президента банка по безопасности…
Предложение свалилось на меня как снег на голову.
—Ваш месячный оклад вначале составит…
Она назвала цифру в баксах. Сумма была четырехзначной.
—Через полгода мы снова вернемся к вопросу о повышении оклада. Кроме того, мы планируем ввести процент со взысканных долгов…
Лукашова призналась:
—Банк испытывает сейчас трудности в связи с невозвращенными кредитами. Вы, наверное, знаете…
—Да.
—Не скрою: с вашим приходом мы связываем определенные надежды…
Окончательное решение о назначении зависело, правда, не от президента. Лукашова объяснила: я буду представлен совету директоров банка вместе с несколькими кандидатами.
—Чистая формальность. Все должно быть в порядке. Вам надо изложить свою концепцию. В первую очередь меры по возвращению кредитов…
Она вновь коснулась больного вопроса.
—Ну и, конечно, как вам видится предупреждение нападений и обеспечение инкассации. Думаю, вам это не покажется сложным: вы ведь проходили стажировку в Англии, в фирме «Пинкертон»…
Это действительно имело место.
По договоренности с охранно-сыскной ассоциацией «Лайнс», где секьюрити проходили подготовку по борьбе с русской мафией, я в порядке обмена прослушал полный курс в их лондонском семинаре.
Охрана банков в Англии поставлена первоклассно.
В случае моего назначения я решил перенять у англичан основные методы обеспечения безопасности инкассатора и сохранения денежной массы.
В фирме «Пинкертон» я проходил практику на машинах со спецкузовом, созданных на базе «форда», с инкассацией денег через специальный люк, не открывая кузова.
По британской системе денежная масса рассматривалась только как груз — на вес, а не в цифровом измерении, и, в отличие от России, там был исключен процент от суммы инкассации.
Каждый инкассатор нес при себе одновременно не свыше пятнадцати фунтов веса. Преступнику, таким образом, была известна максимальная сумма, на которую он может рассчитывать в случае удачи!
Впрочем, службы безопасности и тут готовили ему сюрпризы.
Ящик, попав в руки злоумышленника, неожиданно мог начать дымиться, а похищенные деньги — внезапно окраситься в неестественно яркие цвета…
Совет директоров банка «Независимость» собрался через неделю. Мое выступление стало триумфом английской системы обеспечения банковской безопасности. Конечно, с необходимой местной корректировкой.
Крупные пайщики банка и Камал Салахетдинов слушали меня с напряженным вниманием: никто из них не имел понятия о существующих мировых наработках в этой области.
Я прошел на должность советника по безопасности банка единогласно.
Мой друг Рембо, президент охранно-сыскной ассоциации «Лайнс», узнал о моем назначении почти одновременно со мной.
Он поздравил меня по телефону из Бангкока, где находился по делам:
— …Хотя жалею, что не мог тебя вовремя отговорить…
— О чем ты?
— Что хорошего? Банк под крышей…
— А какой банк — без нее?!
Он попытался осторожно охладить мой пыл:
—Вроде пера жар-птицы! «Ради счастья своего не бери себе его!»
В первый день работы у входа в банк я лоб в лоб столкнулся с одним из банковских секьюрити. Он выходил мне навстречу. До обеда было еще далеко.
— Что случилось?
— Я сейчас…
— Вы знаете меня?
Накануне я был представлен Камалом Салахетдиновым и президентом Лукашовой личному составу.
Секьюрити был из прапорщиков. К фамильярности с офицерами ему было не привыкать.
— Ты — босс по безопасности. Новая метла.
— Дежурный в курсе, что вы ушли?
—Да там Юрка стоит!
Юрка, как выяснилось, работал электриком.
—Я на одну минуту в супер, командир. Тут рядом…
В службе безопасности банка господствовала вольница.
— Меня послал начальник кредитного управления. За сигаретами.
— Так вы тут за холуя, выходит?
Он обиделся:
— Куплю и приду.
Электрик Юрка на входе даже не взглянул в мою сторону: он разговаривал с женщиной-оператором, вышедшей покурить.
Я прошел к дежурному.
Тот узнал меня. Поднялся:
—Здравия желаю.
—Наберите телефон начальника кредитного управления.
Трубку снял Вячеслав. Я с самого начала не намеревался быть удобным. В дальнейшем это могло лишь повредить.
— Вы сняли с поста секьюрити, послали за сигаретами.
— Да, я так сделал.
— Прекрасно. Если такое повторится, мне нет смысла приступать к работе. Можете передать президенту банка…
— До супермаркета тут два шага…
— Это мое категорическое условие. Либо оно принимается…
Начальник кредитного управления сдался:
—Принимаю…
В таком же духе я объяснился с дежурным и провинившимся прапорщиком.
Дежурный согласился со мной.
У прапорщика на этот счет оказалось свое мнение.
На следующий день мы расстались.
Я произвел реорганизацию системы безопасности.
Доставшемуся мне в наследство заместителю, бывшему сотруднику Управления охраны КГБ СССР, я оставил организацию пропускного режима и охрану банковских ценностей.
Главное и трудное взял себе — проверку добросовестности предполагаемых партнеров, инкассацию и обеспечение тайны переговоров.
Рембо оказался прав, предупреждая меня.
«Независимость», как коммерческий банк, полностью был подчинен крыше.
Проверка надежности будущих дебиторов велась тут чисто формально.
За всем следила крыша.
Всякий, обращавшийся за кредитом, в прямом смысле клал свою голову против получаемых денег.
К неудовольствию председателя совета директоров, мне удалось добиться отмены нескольких кредитов как крайне рискованных, обеспеченных одним лишь ручательством бандитов.
Камал Салахетдинов ни разу не дал мне открыто понять, что недоволен такой деятельностью, направленной на постепенную легитимацию банка в кредитной сфере.
Я заметил, что некоторые сделки готовятся в обход меня…
Мы руководствовались совсем разными жизненными принципами.
У меня было плоское ментовское понятие о мире и морали.
Я был рабом собственного слова и вследствие этого, как не раз убеждался, весьма прямолинеен, однобок, легко просчитываем.
Проведший на зоне не один год председатель совета директоров был сложнее, противоречивее.
Простил ли мне Камал Салахетдинов, вор по своей прежней жизни и психологии, мое ментовское прошлое?!
Мы ни разу с ним не выпили. Не переломили памирской лепешки, которые ему доставляли из ресторана.
Если определение стратегии банка лежало непосредственно на председателе совета директоров Камале Салахетдинове, то Лукашова, как президент, отвечала за представительство и взаимоотношения с клиентами.
Лукашова оказалась совсем неплохим человеком, если бы не неровность характера и потрясающая боязнь ответственности.
Каждый крупный кредит, который мы выдавали, приводил ее в состояние стресса, который тут же вызывал напряжение у всего персонала.
В банке был собран весь спектр городских девиц, которых любой московский пацан видит в детстве в своем дворе, сидит с ними рядом в школе, лазит вместе в подвал…
Помощница президента Наташа со всеми чудесно ладила.
Она и начальник кредитного управления Вячеслав, каждый по-своему, действовали на президента банка странно успокаивающе. Притом что, успокоившись после очередной крупной сделки, Лукашова отыгрывалась на своих приближенных — орала, вела себя по-хамски, чтобы потом каяться, терзаться, просить прощения, а через неделю-другую повторить все сначала.
К чести Вячеслава и помощницы, они никогда на нее серьезно не обижались, по крайней мере, не подавали виду.
В хорошие минуты Лукашова просила называть ее по имени, просто Катя. Она любила физическую работу, могла взять тряпку, вымыть окна в кабинете своей Наташи. Заботилась об интерьере помещений.
У нее оказался неплохой вкус.
По стене моего кабинета вилась нитка искусственного плюща, стекавшего с изображения щита, символа охраны.
В собственных ее внутренних апартаментах было тоже много цветов, в обшитом буком простенке висели городские пейзажи и изображения лошадей, выполненные художницей Катей Уваровой, ее тезкой.
Тема «Кредит фирме „Алькад“ возникла неожиданно.
Я запомнил тот день.
Я сопровождал Лукашову в качестве личного телохранителя.
В ресторане ЦДЛ нас ждала встреча с одним из тех, на кого потом мне предстояло получить заказ в Израиль…
Плотный высокий человек с крепким лбом, маленькими ушами. Разных оттенков глаза…
Мне уже приходилось видеть эти глаза, лоб, уши.
— Окунь, — шепнул начальник кредитного управления. — Президент компании «Экологическая продукция „Алькад“…
Тут же у столика он представил нас друг другу.
Окунь не узнал меня.
Между тем я знал даже и его фамилию.
После увольнения из конторы в качестве частного охранника я недолго нес службу у входа в отель на Арбате.
Была пора неопределенности, неясного будущего.
Отель значился частным, но в отношении соотечественников в нем еще действовали старые советс shy;кие инструкции…
ЧП произошло в мое первое дежурство.
Вновь прибывших было несколько, они приехали компанией. Я впервые увидел по-настоящему богатых молодых накачанных бизнесменов, тех, кого уже называли новыми русскими.
Их было несколько человек.
У всех имелись брони на номера.
Крепкозадый, плотный, с маленькими ушами и чуточку разными глазами, Окунь показался мне круче и опаснее других.
С ним разговаривал не я, а мой напарник, знавший здешние порядки. Я занимался с уголовного вида мужиком, которого все называли Пастором. У него было бледное прозрачное лицо с покрасневшими крыльями носа и веками.
Пастор заказал номер на двоих:
—Я с женой…
Через несколько минут после вселения ко мне вниз, в офис охраны, спустилась администратор:
— Там клиент наверху. Вы пропустили. У него нет свидетельства о браке! Паспорта на разные фамилии.
— Он священнослужитель… — вмешался мой более опытный напарник. — Пастор!
— Тем более! Им запрещено жениться… Срочно решайте. Иначе штраф наложат на вас.
— Он тут с Окунем!
—Ничего не знаю! Платить придется новому секьюрити!
Штраф составлял треть моей зарплаты. Я быстро поднялся в номер:
—Где Пастор?
Полнотелая полураздетая девица стояла посреди номера.
На ней был прозрачный бюстгальтер и пояс с болтавшимися резинками. В номере пахло дорогими духами.
— Сюда нельзя… — Она сделала шаг ко мне, пытаясь закрыть дверь. — Он переодевается!
— Перебьется!
Я прошел внутрь, открыл дверь во вторую комнату. Пастор действительно стоял в плавках.
—Ты что ж мне фанеру вешаешь… Ты с кем приехал! С женой?!
Пастор был ушлый, опытный жук. Он улыбнулся:
—Сейчас решим. Администратор просто хочет на лапу. Я знаю ее! Сейчас разберемся…
Через несколько минут в офисе появился крепкозадый плотный Окунь с разноцветными глазами.
За ним чувствовалась сила. Без лишних телодвижений и суеты он навел порядок. Действовал-де от имени какого-то крупного авторитета — тогда я впервые услышал эту фамилию, звучавшую, как ирландская…
—…Человек О'Брайена. Не поднимай шум…
Инцидент разрешился в секунду. Кому-то сунули, кого-то напугали.
Я сел за свой иерусалимский компьютер и тут же поднялся. Бесполезно делать вид, что ничего не случилось. Труп не мог уйти из квартиры сам!
Я заглянул в ванную комнату. Прошел в спальню. Из ванной исчезла махровая простыня, которой я вытирал кровь в прихожей! С кровати был сдернут огромный клетчатый плед, привезенный из Москвы!
Конечно же труп не мог уйти из квартиры сам! Похитить труп могли только убийцы.
Ключ, оставленный мною снаружи, был им кстати.
Кроме пледа, они прихватили еще большой полиэтиленовый мешок, который лежал на стиральной машине. Они унесли труп, замотав его в плед и натянув поверх мешок!
Выглянув на площадку, я, скорее всего, видел одного из них. Его сообщники могли стоять у подъезда, когда я зажег на лестнице свет. Они незаметно наблюдали снизу — в подъездах многих израильских домов, подобных нашему, нет входных дверей.
Преступников было не менее трех — труп был тяжелый. Не исключено, что у дома была припаркована их машина.
Прямых доказательств того, что все случившееся в моей квартире не было плодом воображения или больной фантазии, не существовало. Но были косвенные. Несомненное наличие крови на подошвах моих ботинок, исчезнувшая махровая простыня…
Я вернулся в салон.
Экран компьютера демонстрировал картину звездного неба. То одна, то другая звездочка неожиданно начинала гореть ярче других, потом гасла. За ней вспыхивала очередная.
Внезапно я обнаружил, что в комплекте из двух серебряных фигурок, поддерживавших черновик, одна исчезла…
«Черт побери! Ее-то зачем унесли?!»
Серебряные зажимы были стилизованы под персонажи китайского театра теней. В знаменитом боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…
Они были моими амулетами. Я с ними не расставался.
«Притом одну!..»
В передней лежала еще сложенная вчетверо огромная клетчатая сумка российских челноков. Я оставил сумку на память в качестве сувенира. К ее ручке была прикреплена бирка-«липучка» — с номером багажа, наименованием авиакомпании, датой и конечным пунктом маршрута. Сумка тоже пропала. И с ней бирка. Если убийцы или труп попадут в руки израильской полиции, она сможет установить владельца сумки уже в течение первого часа!
И это была бы беда.
Пресса непременно сообщит, кто я.
И как знать! Не прибуду ли и я, как Камал Салахетдинов, упакованным в ящик в аэропорт Шереметьево?!
Я зашел к своему иерусалимскому приятелю. Венгер — большелобый, с набрякшими подглазьями — поглядывал на часы.
Суббота приближалась.
Стол был застелен белой накрахмаленной скатертью. Две традиционные свечи высились в субботнем подсвечнике.
Венгер был в белой сорочке, в вязаной кипе на макушке, на мощных плечах топорщилась спортивная кофта шестьдесят восьмого размера.
Жена его — маленькая, в длинной юбке и пестрой блузке — держала наготове спички. Возжигание субботних свечей в иудаизме возложено на женщин. Я предпочел не садиться, подождал, пока жена Венгера произнесла короткую молитву. Потом она зажгла свечи.
— Ну вот!
Венгер налил каждому по бокалу сухого. Венгера звали Израиль. Он был тезкой знаменитого пирата, грабившего морские караваны. Кроме того, так называлась эта страна. Из-под кипы у него свисал гайдамацкого вида чуб. В круглом лице с широко расставленными глазами не было ничего семитского. Можно было лишь удивляться, каким образом евреям удавалось перенимать не только язык, привычки, ментальность народов, с которыми они жили, но и внешность. Но ведь не путем же одних адюльтеров и изнасилований!
Мы выпили.
— Что-то случилось? — Широко расставленные выпуклые глаза Венгера смотрели не мигая.
— Вроде того…
Израиль жил па первом этаже. К квартире примыкал маленький дворик. Там обычно занималась жена. Сейчас она возилась на кухне. Мы сгоняли партию в шахматы. Занятие, которое я считал совершенно пустой тратой времени. Венгер выиграл.
— Выйдем. Подышим воздухом…
Из книжного шкафа на мгновение возникла бутылка израильской водки «Голд» и тут же исчезла в складках его бездонной кофты.
—Мне приснилось сегодня, что я на Березине, на рыбалке, провалился под лед и не могу выбраться. Края вокруг все время обламываются. Ребята хотят мне помочь и не могут. Со мной уже случалось так…
Мы вышли на выжженную, в колючках, Бар Йохай. Жар не проходил. Повсюду мы наталкивались на приметы культурного слоя существующей цивилизации — сломанные бельевые прищепки, пластмассовые бутылки, полиэтиленовые пакеты с мусором. Мы отошли за оливы, к забору. Рядом с разросшейся агавой, похожей на марсианских размеров столетник, виднелась металлическая тележка из супермаркета, которую затащил сюда Венгер. В ней лежало несколько пустых бутылок из-под «Голда» и упаковка бумажных стаканчиков одноразового пользования. Венгер налил по полному:
— Это будет получше всякой там «Петербургской» или «Столичной», местного самогона…
Мы зажевали оливками из банки, стоявшей тут же.
Венгер оседлал одного из своих любимых коньков: третья война уже началась и идет с мусульманами по всему периметру христианского мира от Боснии через Крым, Кавказ, Центральную Азию до Пакистана…
— Израиль воюет на стороне христиан… Да ладно… Спрашивай, чего хотел!
Я хотел еще раз услышать, мог ли человек, получивший смертельное ранение, двигаться, не оставляя кровавых следов, и как долго. Как-никак в той, другой своей жизни Венгер стоял во главе судебно-медицинского бюро!
— …А потом разом потерять всю кровь и откинуться!
— Куда он был ранен?
— В грудь.
— В чем он был?
— В свитере. В рубашке.
— Смотря какая рубашка. Одежда могла задержать кровь. Как памперсы. Потом вся сразу выплеснуться. Что на ногах?
— Кроссовки.
— Кровь могла стечь в обувь. Хочешь писать детектив?
— Если бы!
— В первые секунды кровь может даже не появиться. Все зависит от состояния нервно-сосудистой системы. Может произойти непроизвольный спазм сосудов. Тебе приходилось интересоваться этим?
Он ничего не знал о моей прошлой жизни и совсем мало — о нынешней.
Я не пошел домой. Вернулся на Цомет Пат.
Прошел мимо автозаправки.
«Он шел на „Одессу“, он вышел к „Пиканти“…»
В иерусалимских Катамонах, где дома стоят тесно друг к другу, несчастный остановил свой выбор именно на моем доме, из шести подъездов облюбовал мой и позвонил именно ко мне в квартиру!
Отмахнуться от этого было невозможно!
Я прошел мимо телефона-автомата, из которого давеча вызывал полицию.
Я понял, что никогда не смогу объяснить полицейским свою версию, поэтому предложил:
— Кофе?
Они отказались, все еще поглядывая на меня.
Офицер с листочками на погонах — что-то вроде старшего лейтенанта — поднялся, обвел взглядом книжную полку. Внимание его привлек том «Советского Энциклопедического Словаря» с его полутора тысячами страниц убористого текста.
Офицер взял его с полки, полистал. Потом взвесил на ладони.
Полицейские заулыбались. Мне показалось, что прежде им не приходилось видеть столь солидное и абсолютно, по их мнению, ненужное издание, поскольку оно было не на иврите и не на английском.
В квартиру вошел еще один полицейский. За ним появилась симпатичная, всегда немного печальная блондинка по имени Шарон, старшая по подъезду, уроженка Румынии, оказавшаяся случайно не на работе.
Я догадался, что меня обеспечили переводчиком.
Но полицейские уже поднялись.
Покидая квартиру, офицер прошел по салону, вмешавшему одновременно кабинет и кухню, задумчиво открыл кухонный шкаф, что-то сказал. Я не понял.
Не прощаясь, стражи порядка потянулись к двери.
— Что случилось?
Шарон говорила со мной медленно, на намеренно обедненном иврите.
Ситуация напоминала старый, с бородой, анекдот, происхождение которого молва приписывала случаю, происшедшему с поэтом Расулом Гамзатовым.
«— Пожалуйста, один кофе… — попросила знаменитость в буфете московского Дома литераторов.
Дипломированные буфетчицы Дома переглянулись.
«Один кофе!» А не «одно», как у этой шушеры, которая тут постоянно пасется…
Знаменитость продолжила:
— И один булка…»
Примерно так мы объяснялись со старшей по подъезду.
Я подвел ее к двери, вышел на лестничную площадку и показал положение, в котором находился раненый. Потом продемонстрировал место в прихожей, где он лежал. Шарон кивала, сочувственно поглядывая на меня.
Она мне симпатизировала: я не выбрасывал пакеты с мусором из окна, аккуратно оплачивал уборку подъезда, не водил проституток. В конфликте с марокканкой, проживавшей подо мной, Шарон держала мою сторону.
Я, как мог, обрисовал внешность и одежду убитого.
— Молодой… Черный… В джинсах…
— Эйфо? — спросила она, уходя, улыбнувшись в последний раз грустной своей улыбкой.
Я не понял.
«Где?» — спрашивала она.
—Ма «эйфо»?
«Что „где“?»
Черт возьми!
«Один булка…»
Она спрашивала про труп.
К прибытию полиции трупа в моей квартире не оказалось!
Я появился в столичном банке «Независимость» за год с небольшим до гибели Камала Салахетдинова.
Это было на другой день после звонка в редакцию.
Банк выглядел солидно, занимал огромный, отделанный заново светлый особняк с широкой парадной лестницей, имеющей круговые галереи на всех четырех этажах.
Секьюрити внизу пропустили меня, лишь мельком взглянув на просроченное редакционное удостоверение,
Тут не грешили бдительностью.
Между тем начиная с девяноста четвертого года, после первого нападения на коммерческий банк, когда преступники захватили в центральном офисе «Тори-банка» почти миллиард в валюте, в Москве существовала прямая угроза любому кредитному учреждению.
Прежде чем направиться к президенту банка, я побродил по коридорам. Глазами специалиста оценил положение с охраной.
Обстановка в банке напоминала домашнюю.
Секьюрити, сидевший у монитора, на протяжении нескольких минут ни разу не взглянул на экран. Происходившее у подъезда и в переулке оставалось вне его интереса.
Кабинет председателя совета директоров Камала Салахетдинова я узнал по направленному «глазу» под потолком на втором этаже. Никакой вывески на двери не было.
Наташа, помощница президента банка, обаяла меня фальшивой, неискренней улыбкой:
— Здравствуйте. Вы приехали…
Я разгадал девушку еще по первому разговору по телефону: «В тихом омуте черти водятся».
Если бесовская сила пока не появилась, можно было не сомневаться в том, что она еще даст о себе знать.
Помощница, несомненно, жила в неполной семье и прошла суровую школу детства, знавала крутых парней во дворе, чердак, качалку, интриги и ссоры девиц.
На воле, в камере, в армии такие, как она, точно показывали ватерлинию общественного мнения. Не высовывались. Были скрыты серой массой.
«Городские крысы выживают вопреки всему, несмотря на капканы, мышьяк, затопления…»
Она, без сомнения, точно выполняла волю начальства, была абсолютно надежна в узком кругу, худа и не очень здорова, вся — сплав надежд и тоски молодой неустроенной женщины, время которой уходит.
Семьи у нее в ближайшее время не предвиделось.
—Екатерина Дмитриевна, к вам… — пропела она в трубку.
С лица ее не сходила та же благостная неискренняя улыбка, которая сказала мне не меньше, чем голос.
Еще через секунду она обернулась:
—Екатерина Дмитриевна ждет вас…
Кабинет президента банка был выдержан в белых и черных тонах. Стандартная офисная мебель. Из кабинета можно было войти во внутренние апартаменты с гостиной, кухней, ванной, туалетом.
Лукашова поднялась мне навстречу.
Прямая фигура. Высокая шея, маленькая грудь. Голубые глаза. Красивые губы «бабочкой». Умеренная косметика. И коса.
В глазах стояло беспокойство. Тревога гнездилась, видно, в ней давно и прочно.
Меня это не удивило. Состояние обеспокоенности давно уже стало непременной и обязательной приметой российского бизнеса.
Дома она могла быть другой, баловать семью пирожками и пельменями. Печь куличи.
Я знал этот тип — нерешительный и вместе с тем бешено активный. Они быстро паникуют. И не дай Бог оказаться с ними в стрессовой ситуации! Они легко забывают причиненные ими, как и им, обиды… Как правило, у них бывает незлое сердце и интуиция, которая их никогда не подводит…
Такие женщины, как ни странно, все чаще преуспевают, стоя во главе коммерческих структур…
Вместе с Лукашовой в кабинете находился начальник кредитного управления «Независимости».
Мы с ним познакомились.
Вячеслав Олегович или просто Слава. Он принадлежал третьему поколению прежних хозяев жизни — взращенный еще на мясных продуктах, поставлявшихся к столу бывшей советской номенклатуры. Молодой, но уже одышливый, полнокровный.
Он был из лидеров нового комсомола и внук одного из секретарей старого.
Под мышкой у Вячеслава виднелась кобура пистолета.
Президент банка и начальник кредитного управления встретили меня по-домашнему.
Катя открыла дверь в личные апартаменты.
Помощница принесла заварку и кипяток. Лукашова самолично заварила чай…
— К сожалению, Камал Салахетдинович не сможет сейчас вас принять. У него неожиданный клиент. Вам покрепче?
— Да, пожалуйста.
—Мужчинам можно позавидовать. Цвет их лица при этом нисколько не страдает…
Начальник кредитного управления аранжировал пустой разговор ничего не значащими междометиями. Долго ходить вокруг да около не стали.
—Мы посоветовались со Славой… — Президент послала мне ослепительную улыбку. — Поспрашивали компетентных лиц…
Я ждал.
—В случае вашего согласия мы думаем представить вас совету директоров банка как кандидата на должность советника. С продвижением в короткий срок, может, в течение месяца, на пост вице-президента банка по безопасности…
Предложение свалилось на меня как снег на голову.
—Ваш месячный оклад вначале составит…
Она назвала цифру в баксах. Сумма была четырехзначной.
—Через полгода мы снова вернемся к вопросу о повышении оклада. Кроме того, мы планируем ввести процент со взысканных долгов…
Лукашова призналась:
—Банк испытывает сейчас трудности в связи с невозвращенными кредитами. Вы, наверное, знаете…
—Да.
—Не скрою: с вашим приходом мы связываем определенные надежды…
Окончательное решение о назначении зависело, правда, не от президента. Лукашова объяснила: я буду представлен совету директоров банка вместе с несколькими кандидатами.
—Чистая формальность. Все должно быть в порядке. Вам надо изложить свою концепцию. В первую очередь меры по возвращению кредитов…
Она вновь коснулась больного вопроса.
—Ну и, конечно, как вам видится предупреждение нападений и обеспечение инкассации. Думаю, вам это не покажется сложным: вы ведь проходили стажировку в Англии, в фирме «Пинкертон»…
Это действительно имело место.
По договоренности с охранно-сыскной ассоциацией «Лайнс», где секьюрити проходили подготовку по борьбе с русской мафией, я в порядке обмена прослушал полный курс в их лондонском семинаре.
Охрана банков в Англии поставлена первоклассно.
В случае моего назначения я решил перенять у англичан основные методы обеспечения безопасности инкассатора и сохранения денежной массы.
В фирме «Пинкертон» я проходил практику на машинах со спецкузовом, созданных на базе «форда», с инкассацией денег через специальный люк, не открывая кузова.
По британской системе денежная масса рассматривалась только как груз — на вес, а не в цифровом измерении, и, в отличие от России, там был исключен процент от суммы инкассации.
Каждый инкассатор нес при себе одновременно не свыше пятнадцати фунтов веса. Преступнику, таким образом, была известна максимальная сумма, на которую он может рассчитывать в случае удачи!
Впрочем, службы безопасности и тут готовили ему сюрпризы.
Ящик, попав в руки злоумышленника, неожиданно мог начать дымиться, а похищенные деньги — внезапно окраситься в неестественно яркие цвета…
Совет директоров банка «Независимость» собрался через неделю. Мое выступление стало триумфом английской системы обеспечения банковской безопасности. Конечно, с необходимой местной корректировкой.
Крупные пайщики банка и Камал Салахетдинов слушали меня с напряженным вниманием: никто из них не имел понятия о существующих мировых наработках в этой области.
Я прошел на должность советника по безопасности банка единогласно.
Мой друг Рембо, президент охранно-сыскной ассоциации «Лайнс», узнал о моем назначении почти одновременно со мной.
Он поздравил меня по телефону из Бангкока, где находился по делам:
— …Хотя жалею, что не мог тебя вовремя отговорить…
— О чем ты?
— Что хорошего? Банк под крышей…
— А какой банк — без нее?!
Он попытался осторожно охладить мой пыл:
—Вроде пера жар-птицы! «Ради счастья своего не бери себе его!»
В первый день работы у входа в банк я лоб в лоб столкнулся с одним из банковских секьюрити. Он выходил мне навстречу. До обеда было еще далеко.
— Что случилось?
— Я сейчас…
— Вы знаете меня?
Накануне я был представлен Камалом Салахетдиновым и президентом Лукашовой личному составу.
Секьюрити был из прапорщиков. К фамильярности с офицерами ему было не привыкать.
— Ты — босс по безопасности. Новая метла.
— Дежурный в курсе, что вы ушли?
—Да там Юрка стоит!
Юрка, как выяснилось, работал электриком.
—Я на одну минуту в супер, командир. Тут рядом…
В службе безопасности банка господствовала вольница.
— Меня послал начальник кредитного управления. За сигаретами.
— Так вы тут за холуя, выходит?
Он обиделся:
— Куплю и приду.
Электрик Юрка на входе даже не взглянул в мою сторону: он разговаривал с женщиной-оператором, вышедшей покурить.
Я прошел к дежурному.
Тот узнал меня. Поднялся:
—Здравия желаю.
—Наберите телефон начальника кредитного управления.
Трубку снял Вячеслав. Я с самого начала не намеревался быть удобным. В дальнейшем это могло лишь повредить.
— Вы сняли с поста секьюрити, послали за сигаретами.
— Да, я так сделал.
— Прекрасно. Если такое повторится, мне нет смысла приступать к работе. Можете передать президенту банка…
— До супермаркета тут два шага…
— Это мое категорическое условие. Либо оно принимается…
Начальник кредитного управления сдался:
—Принимаю…
В таком же духе я объяснился с дежурным и провинившимся прапорщиком.
Дежурный согласился со мной.
У прапорщика на этот счет оказалось свое мнение.
На следующий день мы расстались.
Я произвел реорганизацию системы безопасности.
Доставшемуся мне в наследство заместителю, бывшему сотруднику Управления охраны КГБ СССР, я оставил организацию пропускного режима и охрану банковских ценностей.
Главное и трудное взял себе — проверку добросовестности предполагаемых партнеров, инкассацию и обеспечение тайны переговоров.
Рембо оказался прав, предупреждая меня.
«Независимость», как коммерческий банк, полностью был подчинен крыше.
Проверка надежности будущих дебиторов велась тут чисто формально.
За всем следила крыша.
Всякий, обращавшийся за кредитом, в прямом смысле клал свою голову против получаемых денег.
К неудовольствию председателя совета директоров, мне удалось добиться отмены нескольких кредитов как крайне рискованных, обеспеченных одним лишь ручательством бандитов.
Камал Салахетдинов ни разу не дал мне открыто понять, что недоволен такой деятельностью, направленной на постепенную легитимацию банка в кредитной сфере.
Я заметил, что некоторые сделки готовятся в обход меня…
Мы руководствовались совсем разными жизненными принципами.
У меня было плоское ментовское понятие о мире и морали.
Я был рабом собственного слова и вследствие этого, как не раз убеждался, весьма прямолинеен, однобок, легко просчитываем.
Проведший на зоне не один год председатель совета директоров был сложнее, противоречивее.
Простил ли мне Камал Салахетдинов, вор по своей прежней жизни и психологии, мое ментовское прошлое?!
Мы ни разу с ним не выпили. Не переломили памирской лепешки, которые ему доставляли из ресторана.
Если определение стратегии банка лежало непосредственно на председателе совета директоров Камале Салахетдинове, то Лукашова, как президент, отвечала за представительство и взаимоотношения с клиентами.
Лукашова оказалась совсем неплохим человеком, если бы не неровность характера и потрясающая боязнь ответственности.
Каждый крупный кредит, который мы выдавали, приводил ее в состояние стресса, который тут же вызывал напряжение у всего персонала.
В банке был собран весь спектр городских девиц, которых любой московский пацан видит в детстве в своем дворе, сидит с ними рядом в школе, лазит вместе в подвал…
Помощница президента Наташа со всеми чудесно ладила.
Она и начальник кредитного управления Вячеслав, каждый по-своему, действовали на президента банка странно успокаивающе. Притом что, успокоившись после очередной крупной сделки, Лукашова отыгрывалась на своих приближенных — орала, вела себя по-хамски, чтобы потом каяться, терзаться, просить прощения, а через неделю-другую повторить все сначала.
К чести Вячеслава и помощницы, они никогда на нее серьезно не обижались, по крайней мере, не подавали виду.
В хорошие минуты Лукашова просила называть ее по имени, просто Катя. Она любила физическую работу, могла взять тряпку, вымыть окна в кабинете своей Наташи. Заботилась об интерьере помещений.
У нее оказался неплохой вкус.
По стене моего кабинета вилась нитка искусственного плюща, стекавшего с изображения щита, символа охраны.
В собственных ее внутренних апартаментах было тоже много цветов, в обшитом буком простенке висели городские пейзажи и изображения лошадей, выполненные художницей Катей Уваровой, ее тезкой.
Тема «Кредит фирме „Алькад“ возникла неожиданно.
Я запомнил тот день.
Я сопровождал Лукашову в качестве личного телохранителя.
В ресторане ЦДЛ нас ждала встреча с одним из тех, на кого потом мне предстояло получить заказ в Израиль…
Плотный высокий человек с крепким лбом, маленькими ушами. Разных оттенков глаза…
Мне уже приходилось видеть эти глаза, лоб, уши.
— Окунь, — шепнул начальник кредитного управления. — Президент компании «Экологическая продукция „Алькад“…
Тут же у столика он представил нас друг другу.
Окунь не узнал меня.
Между тем я знал даже и его фамилию.
После увольнения из конторы в качестве частного охранника я недолго нес службу у входа в отель на Арбате.
Была пора неопределенности, неясного будущего.
Отель значился частным, но в отношении соотечественников в нем еще действовали старые советс shy;кие инструкции…
ЧП произошло в мое первое дежурство.
Вновь прибывших было несколько, они приехали компанией. Я впервые увидел по-настоящему богатых молодых накачанных бизнесменов, тех, кого уже называли новыми русскими.
Их было несколько человек.
У всех имелись брони на номера.
Крепкозадый, плотный, с маленькими ушами и чуточку разными глазами, Окунь показался мне круче и опаснее других.
С ним разговаривал не я, а мой напарник, знавший здешние порядки. Я занимался с уголовного вида мужиком, которого все называли Пастором. У него было бледное прозрачное лицо с покрасневшими крыльями носа и веками.
Пастор заказал номер на двоих:
—Я с женой…
Через несколько минут после вселения ко мне вниз, в офис охраны, спустилась администратор:
— Там клиент наверху. Вы пропустили. У него нет свидетельства о браке! Паспорта на разные фамилии.
— Он священнослужитель… — вмешался мой более опытный напарник. — Пастор!
— Тем более! Им запрещено жениться… Срочно решайте. Иначе штраф наложат на вас.
— Он тут с Окунем!
—Ничего не знаю! Платить придется новому секьюрити!
Штраф составлял треть моей зарплаты. Я быстро поднялся в номер:
—Где Пастор?
Полнотелая полураздетая девица стояла посреди номера.
На ней был прозрачный бюстгальтер и пояс с болтавшимися резинками. В номере пахло дорогими духами.
— Сюда нельзя… — Она сделала шаг ко мне, пытаясь закрыть дверь. — Он переодевается!
— Перебьется!
Я прошел внутрь, открыл дверь во вторую комнату. Пастор действительно стоял в плавках.
—Ты что ж мне фанеру вешаешь… Ты с кем приехал! С женой?!
Пастор был ушлый, опытный жук. Он улыбнулся:
—Сейчас решим. Администратор просто хочет на лапу. Я знаю ее! Сейчас разберемся…
Через несколько минут в офисе появился крепкозадый плотный Окунь с разноцветными глазами.
За ним чувствовалась сила. Без лишних телодвижений и суеты он навел порядок. Действовал-де от имени какого-то крупного авторитета — тогда я впервые услышал эту фамилию, звучавшую, как ирландская…
—…Человек О'Брайена. Не поднимай шум…
Инцидент разрешился в секунду. Кому-то сунули, кого-то напугали.
Я сел за свой иерусалимский компьютер и тут же поднялся. Бесполезно делать вид, что ничего не случилось. Труп не мог уйти из квартиры сам!
Я заглянул в ванную комнату. Прошел в спальню. Из ванной исчезла махровая простыня, которой я вытирал кровь в прихожей! С кровати был сдернут огромный клетчатый плед, привезенный из Москвы!
Конечно же труп не мог уйти из квартиры сам! Похитить труп могли только убийцы.
Ключ, оставленный мною снаружи, был им кстати.
Кроме пледа, они прихватили еще большой полиэтиленовый мешок, который лежал на стиральной машине. Они унесли труп, замотав его в плед и натянув поверх мешок!
Выглянув на площадку, я, скорее всего, видел одного из них. Его сообщники могли стоять у подъезда, когда я зажег на лестнице свет. Они незаметно наблюдали снизу — в подъездах многих израильских домов, подобных нашему, нет входных дверей.
Преступников было не менее трех — труп был тяжелый. Не исключено, что у дома была припаркована их машина.
Прямых доказательств того, что все случившееся в моей квартире не было плодом воображения или больной фантазии, не существовало. Но были косвенные. Несомненное наличие крови на подошвах моих ботинок, исчезнувшая махровая простыня…
Я вернулся в салон.
Экран компьютера демонстрировал картину звездного неба. То одна, то другая звездочка неожиданно начинала гореть ярче других, потом гасла. За ней вспыхивала очередная.
Внезапно я обнаружил, что в комплекте из двух серебряных фигурок, поддерживавших черновик, одна исчезла…
«Черт побери! Ее-то зачем унесли?!»
Серебряные зажимы были стилизованы под персонажи китайского театра теней. В знаменитом боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…
Они были моими амулетами. Я с ними не расставался.
«Притом одну!..»
В передней лежала еще сложенная вчетверо огромная клетчатая сумка российских челноков. Я оставил сумку на память в качестве сувенира. К ее ручке была прикреплена бирка-«липучка» — с номером багажа, наименованием авиакомпании, датой и конечным пунктом маршрута. Сумка тоже пропала. И с ней бирка. Если убийцы или труп попадут в руки израильской полиции, она сможет установить владельца сумки уже в течение первого часа!
И это была бы беда.
Пресса непременно сообщит, кто я.
И как знать! Не прибуду ли и я, как Камал Салахетдинов, упакованным в ящик в аэропорт Шереметьево?!
Я зашел к своему иерусалимскому приятелю. Венгер — большелобый, с набрякшими подглазьями — поглядывал на часы.
Суббота приближалась.
Стол был застелен белой накрахмаленной скатертью. Две традиционные свечи высились в субботнем подсвечнике.
Венгер был в белой сорочке, в вязаной кипе на макушке, на мощных плечах топорщилась спортивная кофта шестьдесят восьмого размера.
Жена его — маленькая, в длинной юбке и пестрой блузке — держала наготове спички. Возжигание субботних свечей в иудаизме возложено на женщин. Я предпочел не садиться, подождал, пока жена Венгера произнесла короткую молитву. Потом она зажгла свечи.
— Ну вот!
Венгер налил каждому по бокалу сухого. Венгера звали Израиль. Он был тезкой знаменитого пирата, грабившего морские караваны. Кроме того, так называлась эта страна. Из-под кипы у него свисал гайдамацкого вида чуб. В круглом лице с широко расставленными глазами не было ничего семитского. Можно было лишь удивляться, каким образом евреям удавалось перенимать не только язык, привычки, ментальность народов, с которыми они жили, но и внешность. Но ведь не путем же одних адюльтеров и изнасилований!
Мы выпили.
— Что-то случилось? — Широко расставленные выпуклые глаза Венгера смотрели не мигая.
— Вроде того…
Израиль жил па первом этаже. К квартире примыкал маленький дворик. Там обычно занималась жена. Сейчас она возилась на кухне. Мы сгоняли партию в шахматы. Занятие, которое я считал совершенно пустой тратой времени. Венгер выиграл.
— Выйдем. Подышим воздухом…
Из книжного шкафа на мгновение возникла бутылка израильской водки «Голд» и тут же исчезла в складках его бездонной кофты.
—Мне приснилось сегодня, что я на Березине, на рыбалке, провалился под лед и не могу выбраться. Края вокруг все время обламываются. Ребята хотят мне помочь и не могут. Со мной уже случалось так…
Мы вышли на выжженную, в колючках, Бар Йохай. Жар не проходил. Повсюду мы наталкивались на приметы культурного слоя существующей цивилизации — сломанные бельевые прищепки, пластмассовые бутылки, полиэтиленовые пакеты с мусором. Мы отошли за оливы, к забору. Рядом с разросшейся агавой, похожей на марсианских размеров столетник, виднелась металлическая тележка из супермаркета, которую затащил сюда Венгер. В ней лежало несколько пустых бутылок из-под «Голда» и упаковка бумажных стаканчиков одноразового пользования. Венгер налил по полному:
— Это будет получше всякой там «Петербургской» или «Столичной», местного самогона…
Мы зажевали оливками из банки, стоявшей тут же.
Венгер оседлал одного из своих любимых коньков: третья война уже началась и идет с мусульманами по всему периметру христианского мира от Боснии через Крым, Кавказ, Центральную Азию до Пакистана…
— Израиль воюет на стороне христиан… Да ладно… Спрашивай, чего хотел!
Я хотел еще раз услышать, мог ли человек, получивший смертельное ранение, двигаться, не оставляя кровавых следов, и как долго. Как-никак в той, другой своей жизни Венгер стоял во главе судебно-медицинского бюро!
— …А потом разом потерять всю кровь и откинуться!
— Куда он был ранен?
— В грудь.
— В чем он был?
— В свитере. В рубашке.
— Смотря какая рубашка. Одежда могла задержать кровь. Как памперсы. Потом вся сразу выплеснуться. Что на ногах?
— Кроссовки.
— Кровь могла стечь в обувь. Хочешь писать детектив?
— Если бы!
— В первые секунды кровь может даже не появиться. Все зависит от состояния нервно-сосудистой системы. Может произойти непроизвольный спазм сосудов. Тебе приходилось интересоваться этим?
Он ничего не знал о моей прошлой жизни и совсем мало — о нынешней.
Я не пошел домой. Вернулся на Цомет Пат.
Прошел мимо автозаправки.
«Он шел на „Одессу“, он вышел к „Пиканти“…»
В иерусалимских Катамонах, где дома стоят тесно друг к другу, несчастный остановил свой выбор именно на моем доме, из шести подъездов облюбовал мой и позвонил именно ко мне в квартиру!
Отмахнуться от этого было невозможно!
Я прошел мимо телефона-автомата, из которого давеча вызывал полицию.