Словин Леонид Семёнович. Транспортный вариант

   чувства приводят меня к готовым выводам. Последний раз я видел его, когда мы вместе ехали в электропоезде.
   Народу в вагоне почти не было. Я сидел у окна и думал об отце. О том, как мы с матерью везли урну с его прахом из крематория на кладбище в
   Востряково. Ездили вдвоем, урна лежала в сумке, которую я вез. «Та-акое горе!..» — повторяла мать поминутно. На нее больно было смотреть. А вокруг стояла весна. Самое начало мая.
   Только что прошел первый ливень. Земля в Вострякове парила, и на памятниках сверкали ослепительные капли.
   Кроме матери, все кругом были полны еще этим коротким ливнем, теплом и испарениями, ароматом пробуждающейся зелени. Никому не было дела до ушедшего из жизни человека, которого оплакивала моя мать. «Таакое горе!..»
   Фраза эта как-то соседствовала с другой, сказанной при мне в адрес адвоката человеком, с которым я связал свою судьбу: «Погиб! Подумаешь, ка-акое горе!..» Начиная какое-нибудь дело, не думаешь, что годдругой спустя твоим самым большим и несбыточным желанием будет — вернуться к тому, что ты когда-то высокомерно отверг. В сутолоке отделяешь поступки от их последствий напрочь! Только потом, когда видишь горестный результат, недоумеваешь: «Откуда? Что к этому привело?..»
   Мы проехали Москва-Товарную. Приближался Речной вокзал. Страшная мысль пришла мне в голову: "Изза этого человека я сломал свою жизнь. Я убил своего мертвого отца, потому что он умер бы во второй раз, узнав правду обо мне. «Что ты наделал, милый? — обратился я мысленно к себе как к самому дорогому мне, глупому, чрезвычайно неудачливому существу. — Ну что ты наделал?» Я вспомнил женщину, которую видел в Коломенском на путях. Я узнал ее: Она подвозила в машине к Калининграду — замкнутая, самостоятельная. Абсолютно ни к чему не причастная. Мой напарник все так же продолжал смотреть в окно, потом поднялся.
   Тут я вдруг понял: он попытается убить меня, как ту женщину. Я уже носил с собой нож. Ненависть связывала нас крепче любви.
   — Кто из вас предложил выйти в тамбур? Вы? Он?
   — Он сам предложил. Я словно чувствовал что-то:
   мне не хотелось подниматься. К несчастью, я никогда не понимал сигналов моего тела. Командовал им только с помощью хлыста. Больше всего — если бы меня спросили тогда — я хотел бы возместить ущерб, который нанес, и потом до конца жизни вносить недостающую разницу, вернуться к тому, что было до моего с ним знакомства… Он словно что-то почувствовал, вскользь взглянул на меня. Я сжал в кармане нож… Мы вышли в тамбур.
   Впереди были Речной вокзал, Автозаводский мост, железнодорожные платформы. Мы стояли лицом к лицу. За его спиной в стекле мелькала кое-где в снегу прошлогодняя прелая трава, горки тарной дощечки. Взгляд мой тащился по городской свалке… В эту секунду он подскочил.
   — Помните, что было дальше?
   — Нет, инспектор. Очнулся в институте Склифосовского. Весна, апрель.
   Как только мне разрешили, я попросил, чтобы позвонили в милицию. Сделать добровольное признание… Вот все. Ночью я вспоминаю мать, она сказала бы:
   «Что ты наделал, милый? Что ты с собой сделал?»
   Дорогу впереди ремонтировали — мутные сигнальные лампочки отгораживали тротуар и большую часть мостовой. Прижимаясь к наскоро сшитому мокрому забору, шли люди. В оставшемся для транспорта узком длинном канале машины двигались вплотную друг к другу со скоростью гребных судов. Валил снег.
   — Так все хорошо начиналось, — Антон снова показался в зеркале. Он все еще не мог остыть.
   — Кто знает, — сказал Денисов, чтобы его успокоить. — Может, это к лучшему.
   Вокруг было серо, пасмурно.
   После двух-трех отчаянных маневров Антону удалось пробиться вперед, свернуть на набережную. Движение здесь было односторонним, «Москвич» выскочил в левый ряд, резко пошел вперед, равняясь на большие классные машины.
   За парапетом виднелась мутная, подернутая сероватым налетом Яуза.
   — Достань мне папиросу, — попросил Сабодаш.
   — С какой стороны?
   — Справа.
   Денисов перегнулся через сиденье, достал папиросу, прикурил от вмонтированной в приборную доску зажигалки. Антон губами, не отрывая глаз от дороги, поймал мундштук.
   — Сто лет не курил…
   Фраза вернула Денисова к его мыслям.
   "Мера благодарности. До какой степени обязаны мы друг другу? Насколько связаны чужой услугой? — Перед этим он уже пытался объяснить то же
   Бахметьеву. — Удалось ли, если не до конца понимаешь сам?
   Чем мы обязаны прохожему, давшему двушку, чтобы мы могли позвонить, когда кажется, что от этого телефонного звонка зависит вся жизнь? Кем он становится нам потом, этот человек? Другом, которому мы всю жизнь обязаны, или тем0 с кем при случае, следует расплатиться двумя копейками…"
   — Вздремни… — посоветовал Антон, прибавляя газу, он буквально ввинчивался в виражи.
   — А как же ты?
   — Втянулся. Каждая четвертая ночь — моя…
   — Спасибо. Так и сделаю.
   "Мера ответной благодарности человека, не избалованного чужим вниманием, сильнее… — Кажется, он понял, как это было бы с библиотекаршей. — Человека, которого не особенно замечают в силу его внешности, манер, одежды… Как легко ему попасть в зависимость от того, кто оказал копеечную услугу, сказал доброе слово.
   Ведь он не замечает, что человек, пожертвовавший двушкой, не отказался ради него от звонка, который и ему казался бы самым важным в его жизни…"
   Незаметно отодвинулись набережные — Академика Туполева, Рубцовская,
   Русаковская, мутная вода Яузы.
   «Москвич» не снижал скорости. Антон ни на мгновение не отрывал взгляд от дороги.
   "…Они мучительно переоценивают оказанную им услугу. И чужой добрый поступок или поступок, который кажется им добрым, связывает их по рукам и ногам… — Денисов закрыл глаза. — Это стоило жизни адвокату.
   Едва не стоило жизни ей самой. Инкассаторам… И, возможно, мне, когда я подходил к ним у последнего вагона".
   Он открыл глаза. Антон уже выключил зажигание.
   Впереди, окруженная с двух сторон лесом, виднелась короткая прямая аллея, упиравшаяся в стеклянный фасад пансионата. Здесь росли самые высокие деревья.
   Шел мокрый снег, которому не суждено было укутать мокрую знобкую землю, он таял еще на лету. Сбоку от аллеи чернел гараж, за которым виднелись парники.
   «В том, как все вышло, — подумал Денисов, — один плюс. Если преступнику перед тем, как скрыться, надо было заехать в пансионат, времени у него оставалось в обрез».
   — Я не подъехал к самому пансионату, — Антон понемногу возвращался в обычное состояние.
   Денисов поправил рукоятку пистолета, пока он спал, кобура сползла с плеча, кивнул на «Волгу» у гаража!
   — Райуправление!
   От автобусной остановки на шоссе отошел только что прибывший автобус, несколько человек по тропинке направились к пансионату.
   В зимнем саду за стеклами, впереди виднелись вечнозеленые широколистные растения, тянулись нескончаемые ряды кактусов. С аллеи казалось, что в вестибюле тепло и сухо. Старик сторож уже дремал у аппарата для механической чистки обуви.
   Денисов и Антон пропустили вперед приехавших автобусом — это были в основном женщины — пошли следом.
   — Смотри… — Денисов показал на вестибюль.
   По другую сторону стекла, у тумбочки с ключами от комнат, сидели двое видимо, инспектора райуправления — и с ними Кучинская. Один делал вид, что занят разговором с бывшей дежурной, и, по всей вероятности, узнавал у нее фамилии и номера комнат людей, бравших ключи; второй наблюдал за приближавшимися к пансионату.
   Оба сразу же засекли Денисова и Сабодаша, хотя вроде и не смотрели в их сторону.
   Здесь же в вестибюле крутился Ниязов. Увидев своих, он пошел навстречу, после чего позы обоих инспекторов, сидевших с Кучинской, стали сразу менее напряженными.
   — Сапронов здесь? — спросил Денисов у младшего инспектора.
   Ниязов кивнул на регистраторскую, имея в виду кабинет директора.
   Внутри оказались только Гилим и Сапронов. Директор пансионата выглядел растерянным, начальник отделения уголовного розыска, напротив, человеком, попавшим в родную стихию. В глазах Сапронова вспыхивали нетерпеливые огоньки, шрам на щеке горел.
   — От-лично! — с расстановкой произнес Сапронов, увидев входящих.
   Казалось, он особенно рад Антону, сразу заполнившему собой кабинет. —
   Что-нибудь хорошего привезли?
   — Нужно проверить, — сказал Денисов. Они поздоровались. — Ваш инспектор, что сидит в вестибюле у окна… Может, он видел кого-то, кто недавно приехал на машине?
   — Я позову его, — вызвался Гилим. — Вам лишний раз появляться на людях не стоит. Плохо, что нет фотографии этого мерзавца!
   — Скоро будет, — с напускной беззаботностью сказал Сапронов. — Если уже не поступила, пока мы сидим…
   — Есть новости? — вски-нулся Сабодаш.
   — Установлено, кем он в действительности является.
   Особо опасный рецидивист. У него две фамилии — Леут и он же Кропотов.
   Уголовная кличка Чепан. Последний раз судили в Алтынкуле, — Сапронов говорил как о давно известном. — За тяжкое телесное повреждение…
   — Сведения из Бухары? — спросил Денисов.
   — Недавно сообщили.
   «Отпечатки пальцев на хрустале, — подумал Денисов. — Мертвый адвокат с нашей помощью довел следствие до конца».
   Пока Гилим ходил, они .обменялись мнениями и по другому вопросу.
   — Я собирался направить запросы на всех подходящих по возрасту, —
   Сапронов кивнул на книгу регистрации отдыхающих, лежавшую на столе. —
   Думаю, должно помочь.
   — Кроме одного случая, — кивнул Денисов. — Иде:
   ального. Если этот Кропотов приехал по документам человека, который действительно должен был прибыть сюда.
   — Неужели такой дока? — Сапронов посмотрел недоверчиво.
   — Не знаю, — сказал Денисов. — Видимо, скоро сообщат. Но я ни разу не слышал, чтобы он появился в одной и той же одежде. Даже маской пользовался.
   Гилим вернулся с инспектором, которого Денисов и Сабодаш видели в вестибюле.
   — Кто-нибудь приезжал на машине? — спросил у него Сапронов.
   Инспектор не спеша, но и не медля достал из блокнота лист бумаги, на котором еще в вестибюле написал несколько слов, подал начальнику. Он не знал, можно ли называть фамилию вслух, Сапронову это могло не понравиться.
   — "Смирнов Александр Иванович, — прочитал начальник отделения розыска.
   — Номер 218".
   Инспектор посчитал необходимым пояснить:
   — Мне показалось, он инвалид на протезе. рле одолел вестибюль. На всякий случай я записал номер такси.
   — Артист он, не инвалид, — сказал Сапронов. — Проверьте окна на первом этаже.
   Гилим уже нашел в книге регистрации:
   — «Смирнов Александр Иванович, город Орск, автокомбинат, диспетчер…»
   — Кто с ним вместе в комнате? — спросил Денисов.
   — Одну минуту!
   Гилим снова вышел, вернулся вместе с Кучинской.
   — Сосед Смирнова — бакинец, — Гилим заговорил прямо от двери. —
   Положительный человек. Я его видел.
   Под вечер ему всегда звонит жена. Мы можем сейчас его вызвать в коридор. Все точнее узнать.
   Увидев в кабинете Денисова, Кучинска я кивнула — она гордилась поручением, но ее лицо было бледным.
   Денисов не удивился бы, если, встретившись с ним глазами, бывшая дежурная крикнула бы что-то страшное, касавшееся и его лично. Например:
   "Звонили из дому:
   Лина и Наташка погибли!" Но это было уже денисовское состояние в данный момент.
   — Оружие у всех есть? — спросил Сапронов.
   У него с левой стороны, где висел пистолет, рука дазалась чуть скованной.
   — Есть, — ответил за всех Антон.
   Мимо кактусов зимнего сада они прошли к лестнице.
   Шли порознь, каждый по себе — и отдельно и вместе.
   Денисов заметил журчащий ручеек и цветущий кактус в середине зеленого теплого мирка вестибюля. w «Сколько был здесь — никогда не замечал…» близкая опасность всегда вызывала у него приступы обостренного внимания.
   На втором этаже, у доски Почета, снова открытие:
   знакомое лицо.
   «Так и есть!..» — библиотекарша выглядела на фотографии угловатой.
   Блестящими, казавшимися влажными глазами смотрела в самый центр объектива.
   «К ней здесь хорошо отнесутся…» — он подумал о Белогорловой как о человеке, с которым рано или поздно придется встретиться.
   "Если все сегодня пройдет удачно, — он, не останавливаясь, провел ладонью по деревянной раме доски. — А может, библиотекарша будет знать только следователя.
   А я получу другое нераскрытое дело. Со многими потерпевшими знакомство инспектора остается односторонним…"
   Денисов, Сабодаш и сам Сапронов составили группу захвата, два других инспектора вошли в группу блокирования.
   Место Денисова оказалось у обычного в домах отдыха громадного, напоминающего бильярдный, шахматнрго стола. На широкоформатных полях толпились тяжелые, отливавшие лаком фигуры.
   Вокруг на зтаже стояла тишина. ~ Денисов попытался проанализировать положение на доске — бросил. Партия была прервана в сложной обоюдоострой позиции.
   В полуосвещенном коридоре, куда свернула Кучинская, темнели одинаково отстоящие друг от друга круглые дверные ручки, Ждать пришлось недолго.
   Показалась Кучинская, — Его нет, — сказала она. — Но он приходил.
   — А сосед? — спросил Сапронов.
   — Сейчас пришел. Можно войти.
   По одному все направились за ней. Случайно оказавшаяся в коридоре молодая отдыхающая, увидев стольких мужчин, улыбнулась: ей привиделось что-то вроде грандиозного пикника, устраиваемого у соседей.
   «Человек более опытный сразу бы догадался, в чем дело…» — подумал
   Денисов.
   Сапронов, видимо, подумал о том же: Антона и обоих инспекторов рассредоточил на лестнице и в коридоре.
   — Прошу, — сказал сосед «Смирнова» — пожилой горбоносый человек в спортивном костюме с широченными лампасами, лысый, с густыми обвислыми усами.
   Сапронов, за ним Денисов вошли.
   Номер оказался на двоих, гостиничного типа, с туалетом и сидячей ванной; две кровати с прикроватными тумбочками, журнальный столик, несколько стульев.
   В ванной на стеклянной полочке стояло два стакана с зубными щетками и две мыльницы.
   — Мы сейчас немного поговорим, — сказал Сапронов, представившись, потом, наверное, попросим вас временно перейти в другой номер…
   Заметив изменившееся выражение лица собеседника, Сапронов уточнил:
   — Постараемся, чтобы номер ни в коем случае не оказался хуже. И поможем перенести вещи. Это в ваших же интересах. А товарищи останутся пока здесь,
   — Вот его кровать, — показал старик.
   Кровать у окна была аккуратно заправлена коричневатым в полоску одеялом. В изголовье торком стояла подушка.
   — Вот его шкаф.
   В отведенной для второго постояльца половине Денисов увидел пальто деми, серую кроличью шапку, — В чем же он ушел? — спросил Сапронов.
   — У него еще плащ с подстежкой. Кепка, — Большой меховой шапки, поинтересовался Денисов, — волчьей или собачьей, не видели?
   — Нет.
   — Шляпы? Резиновых сапог?
   — Не видел.
   «У него несколько нор, — подумал Денисов, — в той одежде он в пансионате не появляется».
   — Ключей у него не видели?
   — Ключи? — Бакинец пригладил усы. — Были. Я однажды машинально не в ту половину шкафа влез. Платок искал… Три ключа. На кольце. Два коротких, один длинный.
   Сапронов заглянул в нижнее отделение шкафа, достал чемодан!
   — Ваш?
   — Тоже его.
   Сапронов положил на кровать, осторожно открыл.
   В чемодане ничего не оказалось, кроме пачки лезвий, металлического рожка для обуви. На дне лежали еще три или четыре рубашки и старый справочник для поступающих в высшие учебные заведения.
   На тумбочке лежала книга со штампом пансионата — полученная в библиотеке.
   — Вечерами сосед ваш, наверное, больше отсутствовал? — спросил Сапронов.
   Старик кивнул:
   — Я его мало видел.
   — Приходил поздно?
   — У меня снотворное. Засну — по мне хоть из пушек стреляй, — бакинец улыбнулся.
   — А почему вы решили, что он недавно был? — спросил Денисов.
   Старик посмотрел на него:
   — Во-первых, ключ в дверях… Во-вторых, фотокарточка. Девица одна сфотографировала его за завтраком. Просто так: сидят за одним столом…
   Аппарат такой — сразу карточку… Занесла потом, положила на тумбочку. И вот снимка этого нет.
   — Порвал, наверное, — сказал Сапронов. — Или увез.
   Не любит он карточки дарить… Кто там?
   Дверь открылась. Это был Антон с одним из инспекторов,
   — Звонил Бахметьев, — Сабодаш обращался к Сапронову. — Если мы здесь больше не нужны… — начал он.
   — Справимся, — сказал Сапронов. — Окна осмотрели?
   — Одно было открыто…
   На прощание Сапронов сказал так же, как Денисов несколько дней назад:
   — Вечер, по-моему, обещает быть жарким…
   «Сейчас кажется, что после того уже год прошел…» — подумал Денисов.
   — Вас ждать? — спросил шофер «газика». Это был не тот — знаток старой
   Москвы, возивший Денисова к Гладилиной. В отличие от других водителей этот больше любил находиться, на стоянке.
   — Н&надо, — Денисов хлопнул дверцей.
   Под фонарями косо валил мокрый снег, в темноте его можно было легко принять за дождь.
   "Три ключа… — подумал Денисов. — Три ключа у Леута-Кропотова. Два могут быть от наружной двери и один от комнаты. Недавно я был в одной такой квартире… — Это могло оказаться и случайным совпадением — у «Луча».
   Варшавское шоссе казалось темным, кое-где размытым огнями, примыкавший к нему под прямым углом Чонгарский бульвар, напротив, выглядел чистым, даже праздничным.
   Денисов перебежал перекресток, который регулировало не менее десятка светофоров. Было еще поздно, но из-за погоды, ненастья, движение почти прекратилось.
   Пешеходов вообще не было видно.
   «Может, к тому же хороший фильм по телевидению…» — подумал Денисов.
   В темноте огромные, довоенной застройки дома, тянувшиеся вдоль шоссе, казались еще мощнее, основательнее. Денисов потерял представление об их высоте — из-за дождя со снегом ни разу не поднял головы.
   «Мы остановились у луча, — записал Шерп. — Я был свидетелем поразительного светового эффекта… Я смотрел как на знамение… Чем грозило нам темное окно…»
   В вестибюле концертного зала, по другую сторону шоссе, было темно, только слово «Луч» выделялось неярко над входом в кассы.
   Рядом, у тротуара, осветилась изнутри патрульная милицейская машина.
   Навстречу Денисову послышались голоса.
   Из феерии дождя возникла нелепая троица: старуха в мужском пальто, с палкой, дальше краснорожая молодая деваха в шубе, в валенках с галошами; последним показался их приятель — в плаще, в берете — с рыбьими глазами.
   Денисов знал всех троих — их несколько раз доставляли в отдел за продажу самодельных — из сахара и патоки — леденцов. Вся троица и тогда была изрядно навеселе, щеголяла в мятых, сто лет не стиранных, белых когда-то халатах.
   Компания прошла под арку в дом, которым интересовался Денисов. Было слышно, как ухнула за ними тяжелая, на пружине, дверь.
   «Тот же подъезд…» — подумал он.
   Неожиданная мысль пришла ему в голову: — "А что, если эта девица в шубе!.. Если она как раз и живет в комнате с окном-полукругом? Соседка сказала: «Девица эта ужасная, никто не хочет с ней связываться!» Если они идут в ту самую комнату?
   Он вошел под арку, полуосвещенный проем почти наполовину был заставлен ящиками. Сбоку стояла телефонная кабина, в ней темнел силуэт. Какой-то человек звонил по телефону.
   Здесь, у дома, звук дождя сразу резко усилился. Тяжелые капли барабанили по крыше, по водосточным трубам.
   «Вот и конец зиме, — подумал Денисов. — Завтра не останется ни горстки снега».
   Человек вышел из телефонной будки, подошел к Денисову:
   — Сигареты не найдется?
   — Не курю.
   «Не подходит: молод…» — подумал Денисов, пристачъно его разглядев.
   Парень убежчл в дождь. Денисов вошел в освободившуюся телефонную кабину, набрал номер. Трубку поднял Антон.
   — Из пансионата не звонили? — спросил Денисов.
   — Нет. Все тихо.
   — Что у нас?
   — Скоро должны подвезти репродукции… Двести штук. Весь народ задействован. — Чувствовалось, Антон повторяет это не ему первому. — На других вокзалах тоже. Думаю, из города ему не уехать.
   — Мне кажется, что в пансионат он уже не вернется, — сказал Денисов.
   — Мне тоже. Ты на Варшавке? Как там?
   — Мерзкий дождь, в чужом дворе… Ну, давай.
   Денисов повесил трубку, вернулся на тротуар, взглянул на окна. Несмотря на то что прошло достаточно времени, света в полукруге над аркой по-прежнему не было.
   «Ошибся?» — подумал он.
   Денисов вернулся во двор. Огромный днем, он теперь выглядел куцым, обрезанным дождем. Детсад и котельную совсем не было видно.
   Денисов вошел в подъезд, тихо поднялся по лестнице.
   Еще внизу слышались доносившиеся сверху голоса, ругань. Денисов осторожно поднялся до середины лестничного марша. Шум доносился из-за знакомой уже двери с двумя поставленными один над другим замками, которая была полуоткрыта.
   — Пи-ила и буду пи-ить! — кричал надрывный женский голос. — Кому не нрави-ится, могут… — она завернула крепкое словечко. — К себе в комнату войти не дают!
   Послышались удары в дверь.
   — Открывай! — снова закричала женщина. — Дверь сорву!
   Денисов понял, в чем дело, быстро спустился вниз.
   "Патрульная машина! Она, наверное, еще у «Луча»…
   Вернуться с милиционерами, чтобы унять хулиганку.
   И задержать преступника!" — Лучший повод для вмешательства было трудно придумать.
   Он уже вступил под арку, но в последнюю секунду остановился.
   Дверь подъезда снова бесшумно открылась. Денисов прижался к ящикам.
   Кто-то вступил во двор и сразу исчез. Денисов не успел рассмотреть ни лица, ни одежды. Осталось только впечатление неясной тени, чего-то ирреального, щучьей неуловимой гибкости.
   Потом вдали что-то чуть слышно хрумкнуло под ногой.
   Денисов подскочил к крыльцу.
   «Резиновые сапоги!» — он узнал знакомую рифленую подошву, которую теперь уже никогда не смог бы спутать с другой.
   Следы шедшего впереди человека выглядели четко:
   снег не успевал впитать только что выжатую из него влагу. Потом вмятины заполнялись водой, но Денисова следы больше не заботили. Стараясь двигаться бесшумно, он поспешил в глубь проходного двора.
   Дождь шумел деревьями. Звук показался Денисову знакомым: словно тысячи гусениц шелкопряда, невидимые в темноте, жадно расправлялись с листвой тута.
   Впереди обозначились освещенные окна котельной, какие-то сетки, натянутые между столбами. Денисов догадался, что идет мимо ограды спортивной площадки.
   За окнами котельной было сухо и жарко, виднелись десятки труб, кранов,
   Денисов словно заглянул в уголок машинного отделения лодки, на которой служил.
   У домов снова мелькнула тень. Дома были старые, двухэтажные, из тех, что должны вот-вот закончить век.
   В окнах между рамами виднелись банки с домашним консервированием, в пустых освещенных кухнях на веревках сушилось белье.
   Словно какой-то человек вышел на крыльцо покурить, пока жена мыла пел или укладывала ребенка.
   Денисов замер.
   Прошло несколько минут. Человек впереди покинул крыльцо, никого не заметив позади; стал быстро удаляться. Показалась еще котельная— гораздо больше первой, с еще более высокой трубой.
   Денисов снова увидел отпечаток знакомой подошвы.
   Снега во дворе было много — иссеченного дождем, в зазубринах, похожего на колонии кораллов.
   Теперь Денисов и человек, которого он преследовал, быстро двигались метрах в сорока один от другого среди каких-то строений. Какой-то человек
   — в замшевой дубленке, в меховой, с таким же замшевым верхом шапкевыскочил из-за угла, наткнулся на Денисова, отпрянул. Убедившись, что ни ему, ни дубленке ничего не угрожает, выругался, не оборачиваясь, двинулся дальше.
   Денисов понимал, что ночная эта прогулка, по крайней мере для одного из них, миром не кончится. Рука его все время лежала на груди, у рукоятки пистолета.
   Проходные дворы заканчивались. Впереди виднелись большие дома, улица.
   Откуда-то, сбоку, буксуя и скрежеща тормозами, показался странный трамвай
   — огромная черная дуга, площадка на колесах, прицеп, полный металлических плашек, звона, постукивания. Служебный трамвай прошел рядом, словно ночной призрак растаял среди дождя.
   Мужчина впереди Денисова вышел на свет, теперь он был хорошо виден среднего роста, худощавый. На нем были плащ и кепка — отдыхавший в пансионате старик назвал одежду Леута-Кропотова правильно.
   «Он!..» — у Денисова отлегло от сердца.
   Чепан напревился в сторону Нахимовского проспекта, который в этом месте только начинался — узкий, изуродованный заборами стройплощадок, котлованами.
   Денисов ждал, он знал, как это обычно бывает.
   Пройдя метров десять, Чепан внезапно круто на ходу оглянулся, не погасив предварительно движения, без плавного кругового поворота головы.
   Резкий — до боли в шейных связках — рывок был первым предупреждением
   Денисову: позади — увы! — была самая легкая, даже приятная часть его рабочего дня!
   Прошли машины, оставив на асфальте черные влажные полосы. Чепан не воспользовался такси. Сверху, от Севастопольского шоссе, показался квадрат огней.
   «Автобус или троллейбус?» — подумал Денисов.
   На углу была остановка, Чепан быстро направился к ней. Денисов вдоль домов побежал на следующую. Был риск потерять, но другого не оставалось.