Выдав тираду, он гордо посмотрел на меня, не обратив внимания на вставшие от удивления дыбом мои волосы. Ну, жук. Где набрался?
– Вот это и есть главное заблуждение! – Азуару, казалось, только и нужна была тирада Виктора, – не абстрактной борьбой добра со злом определяется наше бытие! Нет! Как пишут конспирологи – именно конкретной, тайной борьбой и задается наша жизнь. Тайной борьбой двух сил! Конкретных сил. И их нельзя называть – добро и зло. Просто две силы! Это и инициация против контр-инициации, это и война кштариев против брахманов. Это дневной дозор против ночного! И только в момент истины эти силы откроют себя!!! Именно тогда и настанет судный час! Все, что происходит вокруг, это неспроста! И не зря эта Антарктида дурацкая скакнула в теплые моря пятьдесят лет назад, не зря греют ракетами атмосферу. Ой не зря! Это все потому, что центр борьбы перемещается!
– Ну, уж Антарктида-то тут при чем? – не выдержал я.
– Как при чем?! Испокон веков на Земле королевы Мод был вход в подземное царство Ариев! Вы думаете, Гитлер в Чили сбежал? Нет, батенька мой! Он туда, под крылышко к Зигфриду. И тарелки пускал оттуда! – постепенно уверенность и азарт моего собеседника начинал смахивать на паранойю.
– Вот только не надо нам говорить, что её, эту Антарктиду немецко-фашистские захватчики перетащили. Там наши люди! Друзья у меня там! – Виктор не выдержал такого и опять вмешался в беседу.
– Вы правильно заметили, молодой человек! Куда им! Просто, некто великий вмешивается в извечную борьбу! Новый игрок на полях, – мужик выдав фразу, стал раза в два больше размером и гордо осмотрел окрестности.
– И кто это, вы знаете? – я уже чувствовал, какой будет ответ.
– Я видел их.
– Где?
– Не важно. Это рептилоиды из шестого измерения.
Когда спустя час мы подъезжали к нашей дачной базе, Виктор, услышав лай соседской собаки, задумчиво произнес:
– Нет, все-таки, наверное, это все собаки…
– Что, собаки? – не понял я.
– Ну, заговор этот… Вон посмотри – вроде, просто звери, а люди и кормят их, и поят, и дерьмо за ними подбирают… А те только гавкают…
День подошел к логическому концу.
Глава двадцать восьмая
– Майер, мне все надоело… – Сай почти спокойно выслушал наш с Виктором рассказ про ловцов рептилий и даже не улыбнулся.
– Что тебе надоело? – я сделал вид, что не понял.
– Ты знаешь, я с самого начала подозревал, что все, что я услышу от тебя, полная туфта… То, что ты делаешь, вызывает только противление мира! – Сай начал беситься.
– Ага, а когда от Чиркова выходили, мы случайно под град попали? Если бы не вертушка та, спорил бы ты со мной…
– Ты бы больше в КГБ лазил, тогда бы зад не так подсмолили! Да неужели ты не понимаешь, что лезешь, куда не надо? Вот и мерещится хренотень всякая, – Сая несло.
Тут меня внезапно осенило!
– Витя, помнишь, когда нас с твоей фурой накрыло, ты ещё треугольник монтировкой раздолбал? – с надеждой спросил я.
– Ну как не помнить. Если бы фуру мою не сожгли тогда, я бы спокойно до сих пор дальнобойничал… И забот не знал, – кажется, он тоже начинал впадать в пессимизм.
– А помнишь, – с еще более оптимистичными нотками вопросил я, – ты выломал такую фиговину, типа турбинки? Чтоб не летала?
– Как не помнить…, – Виктор даже удивился, – она вон, в ящике с инструментом. Я её, наверное, к прикуривателю в «Волгу» подключу – вместо кондиционера.
– Давай сюда, развинтим!
– А собрать сумеем? Хорошая же вещь! – Виктор явно не любил, когда портят вещи.
– Как разберем, так и соберем, тащи, – мне казалось, что сейчас что-то произойдет.
– Ну и что, – сказал Сай, когда Виктор принес эту штуковину, – вентилятор от компа?
– Сейчас узнаешь! – я уже вооружился отвертками и пинцетами. Благо, Виктор припер весь ящик с инструментами.
Мы склонились на странным предметом, разложив его на газетке, как на простынке операционного стола.
– Стой!!! – Виктор заорал над ухом так, что я проткнул палец острым пинцетом. – Взорваться может!
– По-моему, от твоего вопля больше вреда, чем от любого взрыва, – промычал я, облизывая проколотый палец. – Не интерферируй.
– Не буду, – согласился Виктор.
Он, очевидно, не понял значения моей реплики и стал делать различные странные вещи – перекладывать инструменты, потом закрыл рукой свет…
– Витя, никогда не делай то, не знаю чего. Я просил не мешать, – успокоил я его.
– А… так бы и сразу, – ему полегчало.
Турбинка представляла собой странную конструкцию из пластика. Вернее, я назвал для себя этот материал пластиком. По всем видимым приметам он был пластиком. В черном кольце вращались две многолопастные фигуры. Вроде пропеллеров. Было совершенно непонятно, как же они крепились на оси. После долгого рассматривания я ковырнул то место, где по идее должна быть ось. Без особого усилия удалось вытащить маленькую заглушку, которая обнажила пружинку, фиксирующую всю конструкцию.
– Ты смотри, какая работа тонкая! – прошептал Виктор.
– Да, не простой фен для головы, – согласился я.
Вот фиксирующую пружинку отсоединить оказалось совсем не просто. После нескольких неудачных попыток острие пинцета поддело пружинку, и она, тренькнув, улетела в неизвестном направлении. Одна из турбинок легко скользнула по оси, обнажив скрытое электронное нутро.
– Ну и что скажем? Кто-нибудь может мне сказать – кто на такое способен? Какие силы должны быть задействованы, чтобы такое наваять? – с легким торжеством заявил я. Ну очень я верил в то, что мы не просто заблуждаемся.
– Дай-ка, – вдруг раздался голос молчавшего до сих пор Сая, – у меня лупа есть в ножике, я рассмотрю поближе.
Сай долго ковырялся в электронных кишочках привода, вытащил круглую пластину. К ней сходились провода. Провода были соединены с чем-то, очень похожим на микросхемы. Очевидно, эта пластина вместе с микросхемами и управляла турбинкой.
– Майер! – Сай швырнул детальку на стол. – Я говорил – все это глупые игры. Все! Мне надоело! Прощай! И совет мой опять прост. Не лезь, куда не надо! Все это ты сам провоцируешь. – Сай резко вышел и хлопнул дверью…
– И чего это он так? – Виктор озадаченно взял в руки выброшенную плату.
Надеясь на свое зрение, он стал тщательно рассматривать устройство.
– О! Тут значки какие-то! Может, ты поймешь?
Я, вооружив глаза, стал изучать предмет раздора. Действительно, сквозь линзу было хорошо видно, что тончайшие проводки от катушки, которая, видимо, приводила в действие пропеллеры, сходились на плате и были подключены к микросхеме. Маленькой и аккуратной. На микросхемке со множеством ножек были выбиты какие-то загогулинки и можно было разобрать надпись: «Made in CHINA»
Печально остаться одному именно так. Продемонстрировав всем окружающим, что ты полный дурак. И хоть Виктор и кричал мне, уходящему, вдогонку, мол, вернись, да наплюй, может образуется. Но я ничего не мог с собой поделать. Может, я просто схожу с ума? Ничего особенного не происходит вокруг, только случайные совпадения выстраиваются в моем больном разуме в псевдологическую цепь. Да и общение с людьми, вроде Аякса, ясности ума не способствует.
Сам не замечая как, я добрел до автобусной остановки и, дождавшись, сел в автобус, отвозивший дачников в город. Вот именно! Возомнил себя центром мироздания! Тебя в очередной раз использовали, а потом решили убрать с дороги, как ненужную упаковку. А миром правят не такие, как я, жизнерадостные бездельники, а серьезные люди, вроде Кондора. Я стал не нужен – в сторону, ребята мои помешали – в морозильник. Да я уже и им не был нужен, вон как приняли холодно последний раз в своей деревне. Виктора подставил… Ну, а китайские треугольники тут причем? Хотя, почему китайские? Любой европейский комп набит китайскими электрическими кишочками. Так, ковыряя себя побольнее, я приехал в город, в самый центр. И ничего не случилось! Никому я не нужен! А боялся.
Вот и знакомый бар. Как давно я тут пил коньяк с мужиком этим, как его. О, Гамбург! А он ведь говорил, что можно в жизни схлопотать по затылку. Или примерно так. Почему в последний год я встречаюсь с людьми, предрекающими мне веселенькое будущее? Или, что ещё хуже, мое прямое участие в этом действии? Или я просто стал слишком прислушиваться? А предсказателей всегда хватало? Жалко, нету здесь теперь этого Гамбурга. Поболтали бы. Хотя хватит, наболтался уже.
– Пожалуйста, сто коньяку, – это я бармену.
Видя, как бармен, молодой парень, взял граненый стакан и решил его наполнить коньяком, я запротестовал:
– Пожалуйста, мне в коньячный бокал и погрейте его паром, – вспомнил я, как наливали мне коньяк чуть больше года назад.
Бармен, никак не отразив на лице свои мысли, молча и беззлобно потянулся к полке за бокалом, и, согрев его паром кофеварки, налил мне коньяку. Все из них выбивать надо! А ведь совсем недавно в моем пентхаузе… Ладно, не надо. Я, кажется, решил было доказать всем, что бесплатный сыр бывает не в мышеловках. Оказалось, что правда. Он ещё бывает в волчьих ямах и на минном поле. Иди и кушай. Чтобы тебя потом было легче сожрать.
– Нет, не курю, – это я девице, которая, сидя на барной табуретке рядом со мной, стала просить прикурить. О! Год назад была другая!
Девица хмыкнула и, достав из своей сумочки зажигалку, прикурила. Всем видом показывая, что я упустил шанс. А ну её. Лучше я допью спокойно свой коньяк. Вон телевизор посмотрю. Давно не смотрел. А там и смотреть нечего. Опять какая-то говорящая голова долдонит об энергетическом кризисе. Ну хорошо, разве непонятно, что все сейчас вертится вокруг одной идеи – Землю надо спасать, мы сами этого сделать не можем. Вон и оппозиционеры пытались взять штурмом силосную башню, чтобы показать народу, что там ничего нет. Все продали бандиты. Не взяли. Неужели я один могу всю эту ерунду увязывать в один узел и с моими неудачами, и с этим дурацким проектом? «Да, еще раз», – это я бармену, потянувшемуся к моему пустому бокалу. С этим Кондором и его братией, кто они бы там ни были… Хотя. Кто я такой, чтобы мешать им? Ведь если все это правда, то я противостою чудовищной силе и меня раздавят как муху. До сих пор не раздавили только потому, что не очень хотели. Вон как они и ребят моих, и Асю… Я, наверное, негодяй. Исчезновение Аси уже отдается внутри меня совсем глухо. А ребят жалко до боли. Ведь это моя вина. Не ведал я, что творил. Вернее ведал, а вот… Что вот?
– Да, ещё, – это опять бармену.
– Да! Есть чем заплатить, есть! – это я уже на его вопросительный взгляд. Тоже мне, твое дело наливать!
После третьего бокала пить, а тем более думать, совсем не хотелось. Я посидел ещё какое-то время, рассматривая окружающих, и решил уйти. Куда – не решил. Отсюда. Вот идиотизм. А наличных-то мало. Ну и что? Я, кажется, слишком высокого мнения о своей персоне. Кому я нужен! Сунув бармену кредитку и дождавшись, когда закончатся манипуляции, я вышел на улицу. Моросил противный дождь. Вернее, даже не моросил, а просто висел маревом над городом. Превращая огни рекламы и автомобилей в сюрреалистические пятна в ночной темноте. На улице стало легче. Под ногами чавкала намокшая опавшая листва. Это почему-то делало весь мир в моем сознании добрым и домашним. А вот куда я собрался? А куда? Можно попробовать добраться до дачи, до нашей, так сказать, базы. Только вот автобусы ходят или нет? Поздно уже. Да и где та остановка? Бесцельное шатание по городу увело меня от центрального проспекта к маленьким улочкам района офисов. Низкие здания, все ухоженные и чистые, слабо освещенные подворотни.
– Нет, я не курю, – выдал я какому-то человеку, отвлекшему меня от раздумий, ставший уже популярным сегодня ответ.
– Ах, а он еще и не курит! – раздалось уже за спиной. Меня что, обчистить хотят? По-моему, именно так начинается процесс очистки карманов во всех детективах и кино.
– А что же он тогда делает? – это спереди, тот, что попросил закурить. В темноте улицы я совершенно не мог рассмотреть ни его, ни тем более того, кто сзади. – Он, наверное, стучит! А мы стукачей не любим.
– Да ребята, вы что! – вяло попытался я выйти из дурацкой ситуации. – У меня и денег нет. Вы зря!
А дальше оказалось, что совсем не зря. Первый коротким движением руки ткнул меня в живот. Не рукой. Похоже было на укол. Только это была не игла. Холодная сталь. И горячее потекло по животу, по ногам. А потом страшный удар по голове повалил меня вперед.
Сквозь тьму я ещё слыхал какие-то резкие звуки. Потом уже совсем на обрывках улетающего сознания несколько громких хлопков. Потом было очень холодно. И резкая боль, когда меня стали тянуть за руки. Резкая боль в животе, как будто опять и опять что-то стальное проникало в меня.
Какой-то омерзительно сладкий запах тащил меня из темноты. Я попытался открыть глаза, но резкий свет бил прямо в лицо. От этого глазам было больно.
– Следи за анестезией, ему нельзя просыпаться, – почему-то голосом Танильги проговорили высоко надо мной.
Глаза закрылись сами по себе, но свет не исчезал. Я летел в этом свете куда-то далеко-далеко. Невероятная легкая свобода делали полет волшебным и прекрасным. Я летел, наконец, туда, где нет ни проблем, ни обмана, ни врагов. Да, пожалуй, и друзей. Там все было по-другому. Я свободен, наконец! Даже мысли оглянуться назад не было. Никто меня не ждет там. Никто. Никогда. Какие глупые глаза. Не бывает так. Не зовите меня назад. Кто меня зовет? Почему в ушах все громче и громче: «Майер, вернись! Майер, не уходи, держись!». Да здесь я, здесь. Ты слышишь, Танильга! Я здесь! Но вместо крика раздавался тихий шопот. Я пытался кричать громче и громче, но только тихое мычание выходило из моих губ. Что-то больно сжимало грудь, держало мою голову. Я собрался и заорал изо всех сил: «Здесь!!!!».
Свет из призрачного превратился в свет лампочки над моей головой. Кто-то крепко держал меня за руки. В ореоле лампочки мне показалось, что я даже узнаю, кто это. Только руки у неё не по-женски сильные.
– Все хорошо, Майер, наркоз проходит, все уже позади, – это была Саля.
Почему? Думать я просто не мог.
– Свет уберите. Больно, – неужели это мой голос? Мычание какое-то.
Свет погас. А я почему-то ощутил в локте что-то неприятно твердое.
– Сейчас, Майер, я капельницу поменяю, станет легче.
– Саля, что здесь? – я нашел в себе силы спросить.
– Здесь свои. Тебе плохо после операции, – почему я раньше не замечал, какой добрый голос у Сали?
– Танильга…, – я попытался спросить и не смог.
– Она придет, – это было последнее, что я запомнил.
За окном шел снег. Он заглушал звуки города и делал белым не только улицу, но и дома, небо и воздух. Странно, ранняя осень и снег.
– О! Ты уже проснулся! Я думала, что ты и без лекарств будешь спать ещё месяц, – это был голос Танильги.
Нормальная реакция человека – повернуться на голос, отозвалась резкой болью в животе и голове. Я просто пискнул от неожиданности.
– Ой, Майер! Извини. Я дура! – Танильга подошла со стороны окна. – У тебя ещё не все зажило. Как ты?
– Я? Я так, – а что ещё сказать? – А где я?
– Ты у своих, – успокоила Танильга.
– А свои кто? – я даже не соображал, шучу я или всерьез спрашиваю.
– Свои – это твои! – не очень понятное объяснение. – Ты не хочешь попробовать поесть?
– Пить хочется. И семечек жареных, – почему-то хотелось семечек.
– Ну, с семечками повременим. А попить, – обрадовалась Танильга, – сейчас сока попьешь!
А как, интересно, я буду пить? Я вдруг отчетливо понял, что даже приподнять голову не смогу. Танильга, исчезнув из моего поля зрения, позвякала какими-то склянками, ложками и наклонилась надо мной.
– Попробуй рот чуть приоткрыть. И пей с ложечки сок манговый.
Приоткрыть рот оказалось непросто. Челюсти разжимались только чуть-чуть.
– Что это со мной?
– Не страшно! Так всегда бывает после травмы головы, а у тебя кости черепа только срослись.
Ничего себе, подробности. А сок оказался вкусный.
– Нет, только одну ложечку. Может стать плохо. Ты почти месяц на искусственном питании был, – да, видать крепко меня придавило.
– Был? А я вообще ещё есть? – уже совсем выбившись из сил, спросил я.
– Ну, теперь есть! А вот когда тебя после операции вытаскивали… Это было страшно. Ладно спи. Попробуй сам уснуть.
– А почему снег?
– Скоро Новый год.
– А елку наряжать будем? Дети любят.
– Да. Дети любят, – тоже мне. Взрослая.
– Танильга, а кто-то из взрослых есть? И…, – тут меня вдруг как током стукнуло, – Кондор?
– Он не знает, где я. А взрослые – есть Саля. Она тебя спасла.
– Как она меня спасла?
– Она тех четверых… Я никогда не думала, что можно с сорока метров вашим пистолетом… Спи.
Сон был спасением от этого нового безумия.
Глава двадцать девятая
Уже больше недели я вижу только Салю. Она также легко, как управлялась со всеми делами в офисе, варила кофе и защищала меня от дурацких посетителей, теперь выполняла работу медсестры, сиделки, няньки и духовника. Совсем не больно делала перевязки. Поила сначала из ложечки, а потом из стакана разными соками-бульонами. И не давала скучать. Самый захватывающий рассказ был естественно о том, как меня спасали.
Тогда, расплатившись кредиткой в баре и совсем потеряв чувство реальности, я практически подписал себе смертный приговор. Вернее, подписал его гораздо раньше, а тут просто отдал приказ на исполнение. Впрочем, не в первый раз. На счастье Танильга, вернувшаяся из Катанги после почти полугодового отсутствия, была начеку. Зная, что на этот раз все будет проще и надежнее, чем массированные атаки с треугольниками, она позвонила Сале.
– Саля, она мне сказала, что ты уложила тех уродов какими-то особо меткими выстрелами. Откуда у тебя это? – я всегда считал, что доблестью секретаря-референта является отнюдь не стрельба по мишеням. Хоть там и бегущий болван.
– Майер, ты забыл, – засмеялась Саля. – Я ведь говорила, что уволилась из рядов за несколько лет до того, как к вам устроилась…
– Ну, я думал – из рядов домохозяек, – пошутил я. Наверное, глупо. – А вправду – из каких?
– Я была романтической девочкой. Поэтому и добилась того, что после школы попала в специальное подразделение Госбезопасности. По борьбе с терроризмом. – Ничего себе романтика!
– Ну и? – недоумевал я.
– Долгая подготовка. Всякие способы, возможности, единоборства. Ну и стрельба.
– А почему уволилась? Романтика кончилась? – я даже с проломленным черепом был склонен к скептицизму.
– Нет. Была спецоперация. И после неё я не могла оставаться в активной работе. Меня бы нашли, если бы я была хоть как-то связана с органами, – грустно проговорила Саля. – Ты понимаешь. Всегда есть внедренные агенты в оба лагеря. А найди они меня…
– Что же ты такого натворила?
– Боюсь, тебе это неинтересно. А мне очень неприятно… Короче, – тут Саля замялась, – если по сухому остатку – спасла примерно пятьдесят тысяч жизней в обмен на пятьдесят. Не надо меня больше спрашивать.
Ну не надо, так не надо. А со мной было вот что. Выдернутая Танильгой из домашнего уюта Саля примчалась на своей «Хонде» туда, где меня хотели прихлопнуть. Танильга отслеживала ход событий на своем компьютере. Так что стрелять Сале пришлось сходу, при въезде в переулок, где меня уже разделывали эти молодчики. Саля была готова к такому повороту событий. После смерти наших ребят она и носа не показывала из своей квартиры. Прекрасно понимая, что игра идет по-крупному. Подрулив к месту уже затихших событий, она нашла меня, мягко говоря, в плачевном состоянии. С распоротым животом и проломленной головой. Оттащив меня в темную подворотню и осознавая, что ни от полиции, ни от медицины ждать нечего, Саля было отчаялась, видя, что первая помощь из самодельных повязок мне уже не поможет. Но тут в подворотню влетело нечто странное. Небольшая летающая платформа. Вела её Танильга. Они погрузили меня на это сооружение и, призраком пронесясь по ночным улицам, привезли сюда. А здесь началось совсем, с точки зрения Сали, непонятное. Можно подумать, до того она все понимала. Танильга, несмотря на юный возраст, проявила недюжинные способности и волю. Она, во-первых, притащила непонятно откуда кучу медицинского оборудования, предварительно вколов мне каких-то лекарств. А потом заставила Салю ассистировать при жуткой операции, приводя в порядок мой раскроенный череп и штопая мой распоротый живот, и… Саля справилась только потому, что была шокирована волей и умением этой девочки. И еще она знала – такие не выживают. А видела она таких, как сказала, много. В общем – очень веселая и поучительная история. На вопрос, как она могла доверить девушке, почти ребенку, выполнять такую, мягко говоря, недетскую работу, Саля ответила странно:
– Ты знаешь, если бы я знала и умела столько, сколько умеет и знает она. Меня иногда пугает её жизненный опыт. По-моему, она слишком много читает. Хотя, откуда такие навыки?
А потом однажды утром вместо Сали меня разбудила Танильга. Она улыбалась. Странно, я, кажется, никогда не видел улыбки на её лице. Только сосредоточенность отличницы.
– Ну как дела? – как доктор на осмотре спросила она.
– Да ты сама знаешь! – я уже мог говорить нормально. – Лучше скажи, почему Саля уволилась из Госбезопасности?
У меня наверное после удара по голове произошло смещение мозгов. Почему я это спрашиваю?
– А ты не знаешь? – Танильга даже задавать вопросы ухитрялась без вопросительных интонаций. – После школы «Черных вдов».
– Она что, «Черная вдова»? – вспомнил я события давно прошедшей религиозной войны.
– Ты несносен, Майер, – чего это я несносен? – Она была агентом безопасности, подсаженным в самую крупную и последнюю из школ подготовки «Черных вдов».
– Ну и?
– Когда стало ясно, что все они в течение нескольких часов должны уйти на задания, Саля приняла единственно возможное решение.
– Сообщила нашим? Что ты загадками говоришь?
– Нет. Она их всех ночью зарезала. Как кур.
– Она что – не в себе была?
– В себе. И то, что её пятилетнего сына сожгли в детском саду вместе с остальными заложниками, узнала только, вернувшись домой. А все произошло в один и тот же день. Вот такие вы странные.
– Мы? Почему ты говоришь загадками. А ты кто?
– Майер, ты себя убедил, что все проще, чем есть. А простота решения совсем в другом. Мы – другие. Мы – не отсюда.
– И ты решила сохранить мне жизнь, чтобы потом Кондору на тарелочке принести? – мне кажется, я неадекватен.
– Послушай, Майер, я расскажу все. А тебе решать. Теперь мы уже оба прошли точки невозврата. И ты, и я.
– Ну, Танильга, нельзя в твоем возрасте говорить такими императивами. Невозврат. Тебе ещё в классики играть и играть.
– Классики. Я в них никогда не играла. Только читала и видела. Ты меня научишь?
– Меньше читать надо! – и уже совсем примирительно, – научу. Рассказывай, что же ты такое знаешь.
– Только прошу тебя, выпей это лекарство. Вроде анальгетика, – Танильга протянула на ладони таблетку. – Кстати, голова не болит?
Ничего себе, кстати!
– Майер, мне сейчас надо уходить, я не могу долго быть здесь. Я понимаю, у тебя много вопросов. Потерпи.
Глава тридцатая
– Ну, ты нахал! – гнусный, такой знакомый голос вырывал из меня остатки сна. – Ты тут валяешься, а я не знаю, что делать!
Виктор! Это же надо!
– Ты-то как здесь оказался? – чего-чего, а его я не ожидал увидеть рядом с собой.
– Нормально оказался! Саля мне сказала, где тебя спрятали. Вот пришел проведать. Апельсины принес, – Виктор достал из полиэтиленовой сумки большую бутылку водки и, судя по жирным пятнам, завернутое в газету сало.
– Ага, а Салю ты откуда знаешь? – почему все знают друг друга, а я не знаю никого?
– Драсте, моя радость! – Виктор искренне удивился. – А кто рейдом через пол-Аравии прошел в пятнадцать часов, чтобы её выдрать из лап тех уродов? Вот, посмотри!
Виктор вдруг выпростал рубашку из джинсов и показал неприятный круглый шрам на боку. Как будто кто-то выдрал у него кусок мяса.
– Это у меня кусок мяса выкусили, когда я её из зиндана выковыривал. Охранник. Трупом прикинулся и укусил. Козел.
О чем говорит Виктор? Или у меня опять бред?
– Так, собирайся, поедем, тебя ребята заждались!
– Какие ребята? – я решил сопротивляться этому добродушному напору. А водка с такой закуской, как сало – это в самый раз.
– Как какие? – искренне удивился Виктор, крякнув после стакана водки. – Наши!
– Виктор, – последнее время я только и слышу, что вокруг наши! – Они что, все нарочно? – Где эти наши были чуть раньше? И кто они?
– Наши – это те, кто не чужие, – железная логика.
Дальше сопротивляться было трудно. Виктор сгреб меня, как куль с больничным бельем, и перетащил в свою любимую «Волгу». На торпеде гордо красовался китайский вентилятор. Тот самый. Не работающий.
– Ты мне починишь потом, обещал, – Виктор увидел, что я рассматриваю. – Вот, пока ехать будем, тут тебе пацанка эта передала. Как её. Та…, там… В общем, сказала, ты поймешь.
Почему от Танильги только письмо? Она обещала сама все рассказать. Вот глупый и безответственный ребенок!
Конверт какой-то странный.
– Я думал, надо проверить, вдруг там что не так. Язва, к примеру, сибирская в порошках. Так разорвать не мог! – Виктор опять перехватил мои мысли.
Разорвать конверт удалось без всяких проблем. Виктор только хмыкнул, иронически-удивленно.
«Майер, я не могу больше приходить. У Кондора не сходятся данные по моему позиционированию. Я смогу забить это в компьютере, но рисковать дальше нельзя. Майер, я не могу предать своих. Хотя то, что я делаю – уже нарушение правил. Майер, останови все это. Только ты можешь это сделать. Все расчеты оправдались. Но сейчас я не могу это объяснять. То, что ты делаешь – правильно. Осталось совсем немножко и ты все поймешь сам. Танильга»