– А чего оно так вышло, больше всего по форумам стали галдеть? Стоило нам начать на том, «За великую трассу», как нате…
– Это они не могут успокоиться от такой личности, как Лысая Девушка.
Митяй зарделся. Это было видно по затылку. Да, порезвились мы…
Глава тридцать седьмая
Оказывается, у нас в Империи были выборы на днях! Глупое действо, давно игнорируемое всеми, вдруг привлекло внимание. Насколько я помню, традиционно, раз за разом, оппозиция сменяла власть имущих тихо и без особой суеты. И становилась власть имущей. Но тут вдруг все пошло кувырком. Победив на выборах, дурковатые оппозиционеры, во главе с Вар-раваном заявили, что их победа – это провокация бандитских властей, и что они на самом деле победили гораздо убедительней. И стали требовать пересчета, радикальных изменений и прочей ерунды. Митинги заполнили всю столицу, и была объявлена всенародная стачка.
Это все может быть и осталось бы для нас незамеченным, но вдруг утром Виктор явился со странной повязкой на рукаве – белая лента с приклеенным зеркальцем.
– Витя, это что? Для красоты? – съязвила Саля.
– Отрази бандита! – Виктор произнес дурацкий слоган.
Спорить с ним не хотели. Но через некоторое время я, войдя в наш банкетный зал, как по привычке мы называли место наших общих сборов, обнаружил там какое-то подобие митинга. Почти вся наша команда жарко спорила. С такими же дурацкими зеркальцами на рукавах.
– Ребята, вы что, очумели? – искренне удивился я. – Вы что, в самом деле?
– А ты что? Бандитов решил поддержать? – Митяй вдруг проявил даже не активность, а агрессивность.
– Каких бандитов? – я действительно ничего не понимал.
– Решаются судьбы империи! – и Сай заговорил как-то странно. – Пока мы тут с одним врагом боремся – другой враг будет повержен нашей оппозицией! Вар-раван – наш президент!
– Женя, да пусть хоть царь, шуметь-то зачем? Что, у нас других президентов не было? Какая разница? У нас тут свои заботы!
– Ты пойди посмотри на лица молодежи на площади! Они светлы! У нас наконец будет свобода!
– Какая такая свобода? – недоумевал я.
– Ты, как всегда, ничего не понимаешь, – гордо заявил Сай. – Мы принесем нашу победу над чужими на алтарь победы Вар-равана!
Какой-то бред. Почему Сай заговорил лозунгами? Какие такие победы и алтари? Надо с Бабаевым поговорить, может нам добавляют в воду какую-то химию?
Я не стал спорить и, затворив дверь, пошел в компьютерный зал, туда, откуда мы так успешно начали сводить весь мир с ума страшилками про прилетевшие тарелки. Там сидела Саля и грустно смотрела в монитор.
– Мне кажется, что мир сошел с ума. Только эти выборы. Вчера все было нормально, обычная жизнь, а теперь… Вон – лагерь на Черной площади разбили. И постоянный рок-концерт. Требуют, чтобы Вар-раван штурмовал Кремль. Зачем, если он победил на выборах?
– Саля – наверное, это просто психоз. Так давили по всем средствам информации, что нам вот-вот свинец настанет. Вот и реакция такая. Да фигня это все. Но хоть ты на это не реагируешь. Подожди пару дней – все забудется.
– Я давно «Хонду» не выводила, – грустно сказала Саля. – Такое кругом творится. Когда ещё я до нее доберусь.
– Да что так грустно? Саля! Пусть другие грустят! А давай потом, ну, когда всё это кончится, ахнем наперегонки по шоссе вдоль моря. Когда шторм будет. Чтобы брызги в шлем летели. Чтобы со светофора на козе! – размечтался я. – Чтобы ничего нас не интересовало, кроме этой безумной гонки.
– Ты романтик, Майер. Был им и будешь. А по снегу не слабо? – вдруг встрепенулась Саля. – У меня резина шипованая!
– Так морду отморозит, – сразу скис я.
– А у меня есть два шлема. Лётных! – Саля от предвкушения даже вскочила. – Давай, Майер! Никто не узнает. Мы убежим!
– От кого мы убежим? – не понял я.
– Да какая разница, от кого? Главное – убежать. А моя «Хонда» и двоих вытянет! «Нибелунг» с форсированным движком!
Не люблю ездить на мотоцикле на заднем сиденье. Особенно, когда Саля за рулем. Во-первых, несется, как сумасшедшая, а во-вторых, как я могу нормально держаться в седле? Уж не за талию её обнимать? А ещё Саля любит прыгать на своей «Хонде». Как чуть какой рельеф дороги способствующий, так сразу.
Сначала никак не удавалось набрать приличную скорость. Заснеженное шоссе от бункера к городу не расчищалось уже много дней. Заднее колесо мотоцикла при каждой попытке дать газ норовило обогнать переднее и завалить нас в мягкий снег. Потом мы вырулили на трассу и тут Саля забыла обо всем.
Шоссе несло нас к городу. Вот уже пропало ощущение, что я балласт на заднем сиденье. Каждый изгиб трассы повторялся всем телом, слившимся с машиной. Я даже не чувствовал, что не я веду «Хонду», я просто слился с ней, с шоссе, с зимним солнцем, низко светившим справа.
Мы влетели в город, повергнув в ступор гаишников на въездном посту. Однако, они почему-то не прервали наш дерзкий рейс, а только выронили свистки из блестящих на солнце жирных губ.
– Не обращай внимания, – раздался Салин голос в наушнике коммуникатора (мотоцикл был оборудован и таким мелким удобством) – мне номера госбезопасность выдавала. Да и не трогают мотоциклистов. Нас не догонят! И не тронут. Поехали к центру? Там митинг.
Идея мне понравилась. Действительно, на эту толпу стоило глянуть. Чем же они наших ребят так привлекли?
То, что Черная площадь полна народу, стало заметно издалека. Еле приткнувшись с «Хондой» на обочине, мы стали продираться сквозь толпу, что становилось все труднее и труднее. Кучи народа, шлепающего прямо по проезжей части, хаотические стоянки, грязь и пикеты тормозили нас. Когда площадь была уже совсем рядом, пришлось припарковаться. Ну что же – беспорядок и грязь – основное необходимое условие революции. Хотя, какая к чертям революция. Фронда, да ещё дурно пахнущая…
– Товарищи! – нам преградил путь мальчик лет пятнадцати, с ног до головы увешенный зеркальцами. – Будьте бдительны!
– Ты чего тут…, – начал я сразу резко и злобно.
– Тут ступенька скользкая, – не дал мне закончить мальчик, – не споткнитесь.
Ступенька была действительно очень скользкая. Отряхивая от снега мою куртку и помогая удержаться на ногах, пока я приходил в себя после падения, Саля сказала:
– Это у них игра такая. Мол, революционеры вежливые и добрые. И помогают освободить страну от бандитов.
Черная площадь была забита людской массой под завязку. Почти каждый держал в руках какой-нибудь фетиш с именем Вар-равана. Хоть повязочку, хоть флажок. Особо успешные держали в руках стеклопластиковые удочки с гигантскими полотнищами. Судя по всему, народ ждал какого-то события. По отрывочным фразам удалось понять – ждут выхода САМОГО и, возможно, всех апостолов революции. Саля двигалась чуть позади, пытаясь не потерять меня, держась за рукав моей куртки. Дурацкие шлемы мешали двигаться в плотной толпе, больно стукая по бокам при каждом резком движении.
Внезапно толпа на мгновение затихла. Прекратив хаотические разговоры и не менее хаотические движения. «Вот они!» – казалось, в одночасье выдохнула сотня тысяч глоток. Как будто после долгих репетиций все заорали согласованно и громко «Ва-раан! Ва-раан!» Так странно звучало, произнесенное толпой, имя их кумира. Мы уже были совсем недалеко от трибуны, обвешанной зеркальцами, зеркальными сферами и обтянутой сверкающей майларовой пленкой. Было видно, что на трибуну поднимались какие-то люди. Один из них сразу же выхватил со стойки микрофон и начал речь. Речь была зажигательна, громка и тщательно отрепетирована в акцентах и вокалических нюансах. Мне она не понравилась. Несмотря на умопомрачительную аппаратуру, черной горой громоздящуюся за ним на трибуне, невозможно было разобрать ни слова. Все звучало как нечленораздельное завывание, как камлание обкуренного шамана. Однако, толпа реагировала живо и в нужные моменты начинала скандировать какие-то размеренные звуки, очевидно, слоганы. «У-ЭО! ЭТЬ, А-ОАО Ы А-Э-ОАЫ!» – больше разобрать было невозможно. На восторженных лицах митингующих читалось ожидание чуда. Я оглянулся на Салю – она с трудом сдерживала желание крикнуть что-то не то, что орали остальные.
– Саля, пойдем отсюда, это массовый психоз, – я наклонился к самому уху, иначе Саля не услышала бы меня сквозь рев скопившихся на площади людей.
– Подожди! – Саля крепко сжала мою руку. – Я хочу хоть что-то понять из этого бреда.
Саля вырвалась вперед и потащила меня, продираясь сквозь восторженных, ближе к трибуне. Через секунду мы были у страшноватого подиума. На нем стояла группа странных личностей. Лица отъявленных мерзавцев. Даже отсюда было видно, что они упиваются властью над толпой. Один из верховодящих с брезгливой гримасой показывал соседу пальцем на кого-то из стоящих внизу.
Чуть в глубине трибуны стоял совсем иной человек. Ни капли эмоций не отражалось на его лице. Но было понятно, что он тут главный. А те, кто на сцене, тем более те, кто на площади – просто его игрушки. Человек этот внезапно оглянулся и раздвинул ткань задника трибуны. Сквозь образовавшуюся щель скользнула хрупкая девушка. Даже теплая зимняя куртка не могла меня обмануть. Танильга. Она что-то проговорила главному и встала рядом с ним. Казалось, она ищет кого-то в толпе. Мне не надо было гадать, что или, вернее, кого она искала. Через мгновение наши взгляды встретились. Исчезли все. Исчезли вопли и зеркальца. Как в тумане я стал продираться сквозь толпу. Медленно, очень медленно, как во сне, в котором идешь навстречу тому, что искал всю жизнь, и никак не можешь приблизиться, я пошел к Танильге. Я был уже у канатов, отделявших толпу от охранников, когда Танильга, легко соскочив с высокой трибуны, стала продираться сквозь цепь той же охраны. Через мгновение я держал её руку в своей но охрана и не думала пропускать Танильгу.
– Майер, я правильно сделала, – тихий голос Танильги я слышал даже в реве ничего не замечающей толпы. – Я знала, что ты меня увидишь здесь и поймешь…
Боковым зрением я заметил, как тот бесстрастный отдал какой-то приказ одному из стоявших на трибуне. Помощник припал к рации. В ряду охраны пробежала волна слабого оживления.
– Пойдем отсюда, – начал было я говорить не очень реальное.
Нас прервал рев мотоцикла. Справа от сцены, разогнавшись на короткой эстакаде, служившей входом на трибуну, в строй охранников влетела «Хонда». Саля легко развернула мотоцикл прямо на месте, сметая задним колесом вытащивших оружие охранников, и застыла в коротком ожидании. Не задерживаясь ни на секунду, я ломанулся через канаты и кольцо охраны. За это мгновение Саля успела соскочить с «Хонды», выхватить у одного из упавших телохранителей короткий автомат и веером пустить очередь в небо.
– Майер – за руль! – резко приказала Саля. Я и сам понял её замысел. Подобрав успевший завалиться мотоцикл, я бросил застывшую Танильгу за спину на сиденье и крутанул газ, не отпуская сцепления и открыв выхлоп мимо глушителя. Мотор отозвался добрым джином, готовым разрушить и построить дворец. Я скорее почувствовал, чем понял, что Саля уже в седле сзади, зажав намертво между нами Танильгу, и готова к продолжению гонки. Выкручивая ручку газа почти до упора, я ринулся в толпу, в чуть заметный просвет между трибуной и первыми рядами митингующих. Рев двигателя на форсаже почти полностью заглушал дробные очереди. То ли Саля стреляла, то ли охрана. Нас спасло то, что я хорошо знал эту часть города. Вывернув сразу налево за трибуной, мотоцикл, проскальзывая задним колесом, ушел в крутой правый вираж. Сколько же проклятых лошадиных сил в салиной «Хонде»? Следующий поворот, который сразу переходил в подъем, получился уже на одном заднем колесе. Машина вздыбилась, как гордый пегас, унося нас почти что в небо. Несмотря на то, что на подошве налип снег и нога скользила по педали, скорости переключались легко. Как будто только вчера я гонял на лёгенькой «Яве».
Мы вылетели из города, как из чумного барака, не тормозя и не выбирая дороги. Только подъехав к повороту на наш бункер, я понял, что гнать уже нет смысла.
– Саля, мы, по-моему, классно покатались. – радостно проговорил я в микрофон коммуникатора тыкавшийся мне в лицо. – Саля, ты что, наушник проглотила?
Я остановился на обочине, красноватой в лучах вечернего солнца. Сале не дала упасть легкая спинка, притороченная сзади к сиденью. Этакий рокерский шик. Она крепко держалась правой рукой за ремень, идущий вокруг кожаного сиденья, прижимая Танильгу к моей спине. Левая рука все ещё сжимала короткий автомат, отобранный у охранника. Танильга легко, как будто делала это пять раз на дню соскочила на землю, перекинув ногу вперед через бензобак. Саля неестественно медленно сползала, наклонившись к сиденью лицом. Я подхватил её, опасаясь, что она может обжечься о выхлопную трубу. раскаленную после гонки. Никогда не думал, что Саля такая легкая. Осторожно положив ее на снег, я неуклюже снял с неё шлем. Саля улыбалась.
– Майер – тихо, слишком тихо прошептала Саля. – Классно мы прокатились…
Я хотел задать дурацкий вопрос «Что с тобой?», но темное пятно, расплывающееся на розовом от вечернего солнца снегу, ответило на все вопросы.
Глава тридцать восьмая
Салю похоронили в лесу. Виктор молча содрал с пожарного щита на входе в подземелье тяжелый топор и ведро. Никто не задавал вопросов. Просто пошли за Виктором. По одному ему понятным приметам он выбрал место в глубине леса. Жестко, с выдохом, стал рубить промерзлую землю, время от времени выгребая белесое крошево ведром. Докопав, он сильно размахнулся и выбросил топор. Позже, также молча, мы постояли над холмиком из мерзлой земли. Танильга, казалось, в испуге стояла чуть поодаль все время, но в последний момент подошла ближе. Виктор обнял её за плечи. Потом все ушли. Уже в бункере я понял, что Виктора нет с нами. Подождав немного, я решил сходить за ним.
Виктор сидел возле могилы. На могиле стоял стакан, накрытый кусочком хлеба. Другой он сжимал в руке. Я присел рядом с ним. Не оборачиваясь, Виктор сказал:
– Саля мечтала, что когда эта хрень кончится, она обязательно заведет кошку и купит себе помаду.
– Она…, – начал было я, но Виктор перебил.
– Она мне говорила это ещё тогда, когда мы в вертушке деру давали из Халифатов. Но с тех пор все время что-то мешало, – Виктор замолк на секунду.
– Давай выпьем. Только ничего не говори, – он наполнил свой стакан и протянул мне.
Водка почти не почувствовалась. Как вода. Потом Виктор налил себе. Мы сидели какое-то время молча.
– Почему всегда есть сволочи, которые не дают нам нормально жить? – прервал молчание Виктор. – Почему надо вырывать зубами просто право на жизнь? Что, жрать нечего? Что, мы кому-то мешаем? Почему мы тут уже почти год сопли жуем, боимся ошибиться, а тем наплевать на наши сомнения? Чуть что – и…
– Наверное, мы этим и отличаемся. Что не хотим убивать.
– Это я не хочу убивать? – Виктор рассмеялся слегка истерично. – Это единственное, что я хочу сейчас! Да сколько можно? Сколько можно просто телепаться по жизни, подстраиваясь под ее дурацкие повороты? Только, казалось, все устраивается, нате – мочилово в Халифатах. Непонятно, за что кровь лить. Потом вдруг революция эта. А кто её делал? Я? Или может ты? Фигня, а не революция. По телевизору показали, что мы плохо жили, а теперь будем хорошо. Только революция прошла, стало совсем не в дугу, а по ящику – те же рожи. И говорят, мол, теперь еще лучше. Только ни работы, ни страны, ничего не осталось. Ерунда сплошная. Вот теперь опять. «Пусть враг увидит себя в зеркале» – Виктор скорчил мину, передразнивая манеры Вар-равана. – Оппозиция. На деле – мразь.
– Ты же сам за них горой, – начал было я и осекся.
– Не надо. Это все так было. Игры. Теперь не до них, – жестко проговорил Виктор. Потом вдруг перешел на крик. – Ты же понимал, что они и есть эта мразь, эти уроды! Почему ты не говорил?! Они же мозги всем промывают чем-то.
– Я не знал. Я, к сожалению, многого не знаю, – тихо ответил я. – Не знал.
Он налил еще раз. Мне и себе. Допив, он швырнул стакан куда-то за деревья.
– Майер, я ни на минуту не сомневался в том, что ты прав, что мы правы. – Он, видимо, не мог произнести что-то важное. – Ну… В общем, я больше не буду ждать. Поверь, я могу сам этого… голыми руками.
Я вздрогнул от того, что кто-то положил мне руку на плечо.
– Пойдем, пусть он посидит здесь один, – Аякс стоял за моей спиной.
Виктор кивнул ему. Как знакомому. Мы долго шли не говоря ни слова. Зимнее солнце делало лес праздничным, отблескивая на снегу и покрытых инеем соснах.
– Ты, как всегда, неожиданно, – проговорил я, не глядя на Аякса.
– Ты ещё скажи – не вовремя, – усмехнулся Аякс. – Я давно к вам прийти собирался. Да вот, не успел.
– А как же Везувий? Надоело?
– Что Везувий? – не понял Аякс.
– Надоело тебе там? – пояснил я.
. – Да бог с тобой! Никуда дальше Путивля не ездил.
– Ну, не ездил, так не ездил, – мне не хотелось сейчас следовать парадоксам Аякса.
– Скажи, Аякс, неужели нужна была эта смерть? Где я ошибся?
– А чего ты вдруг у меня спрашиваешь? Я что, знаю? – Аякс глянул на меня сердито. – Разве смерть вообще бывает когда-либо нужна?
– Но ведь она погибла, спасая меня!!! На кой это надо?!
– Не трави себя. И сделай так, чтобы смертей было меньше.
– Да вообще, что я могу сделать?! Что я могу один сделать против всего этого? Ну, раздраконили мы их, ну дурилку им подсунули. Так они через неделю к власти придут и что будет? Да они все равно нас, как кур, передушат.
– А ты меньше сомневайся. Делай, что задумал, до конца, – Аякс остановился.
– Ты предлагаешь мне не сомневаться? Быть мудрым и дальновидным? Без страха и упрека? А на кой мне все это, если в итоге за мной тянутся только смерти? Не проще было бы мне пустить себе пулю в лоб в самом начале? Жаль, вовремя этого не задумал. А ты, ты, Аякс, что за хрен с бугра? Тоже мне звезда путеводная! Хорошо тебе появляться, когда не ждали, и давать советы вселенской мудрости, – я срывался на крик. – Да не знаю я, что я задумал! Не понимаю! Почему я? На что я им всем сдался, а они мне?
Аякс подошел к краю тропинки, там, где снег был не утоптан, и стал осторожно выдавливать валенком (только сейчас я понял, что он в валенках без галош) какие-то варварские картинки.
– На что ты им сдался – это вопрос отдельный, – Аякс, кажется, не обращал внимания на мою истерику. – Им не ты нужен, им нужны все остальные. Только использовав почти весь потенциал планеты, они смогут построить свой причал. Они давно уже здесь ради этого. А к причалу будут приставать их большие корабли. Хорошая у нас планета. Красивая.
– Какой причал…, – начал было я. И вдруг сник.
– Иди, забери Виктора. И Танильга там… Совсем ей плохо. Она же считает, что во всем виновата.
– Ну не она, так все эти… её соплеменники, или как их назвать.
– Иди. Все будет хорошо, – Аякс резко развернулся и стремительно зашагал, разрывая тишину скрипом морозного снега.
Я постоял немного, пока Аякс не скрылся за деревьями, и тоже захрупал, возвращаясь назад. К Виктору. Тот так и сидел, сгорбившись и положив руку на свежий холмик.
– Вставай, Вить, простудишься.
– А, да, надо уходить, – он поднялся, пряча от меня глаза.
Через несколько минут мы уже опускались в свое убежище на скрипучем лифте.
Танильгу я нашел в комнате, где стоял наш подключенный к Интернету компьютер. Она о чем-то беседовала с Гамбургом. Кстати, он уже почти переселился к нам. Это было проще, чем каждый раз приходить сюда с самыми дикими предосторожностями.
– Знаете, Майер, у Танильги потрясающие знания по истории! – слегка эмоционально сообщил Гамбург. – Такое ощущение, что она изучала её у лучших учителей мира!
– Вы знаете, – без тени улыбки сообщила Танильга, – учителя были, действительно, самые лучшие, которых можно было придумать.
Тут в воздухе повисла пауза и Гамбург поспешил откланяться.
Глава тридцать девятая
– Танильга, ты должна понять, что твоей вины в гибели Сали нет, – я решил сразу все поставить на свои места. – Саля спасала нас.
– Майер, я все понимаю. Но ещё… Я специально ходила на все эти митинги. Я надеялась, что ты меня там увидишь. Что ты поймешь, все, что происходит – это звенья той же цепи. Я была уверена, что никакие психотронные пушки не накроют тебя.
– Ты говорила, что не можешь предать своих. Но теперь ты не можешь туда вернуться. Это ты понимаешь? – двоякое чувство охватило меня. Мне было невероятно жалко девочку. Но я нарочно пытался сделать ей больно, её невольная бесчувственность бесила меня сейчас.
– Я никуда не вернусь. Я не могу назвать их своими. Я чувствую себя чужой среди них.
– Да сколько можно говорить загадками! – вдруг взбесился я. – Ты одна можешь мне объяснить, что это все значит, что за дрянь происходит вокруг. Пойми – нельзя быть и ни тем, и ни этим. Если ты с нами, объясни все.
– А ты готов это все понять? – вдруг очень жестко спросила Танильга.
– Я – готов!
– Тогда слушай. Только не говори потом, зачем я это все тебе рассказала. Мы здесь давно, очень давно. И могли бы уже владеть всем. Но есть одно большое «НО». Это ты.
– Я??? Не притяни вы меня за уши к вашим играм, только бы вы меня и видели. Орал бы сейчас, как все остальные бараны на площади, и был бы рад. Искал бы врага в зеркальце, или как вы там говорите.
– Нет, я не правильно сказала, – Танильга вдруг покраснела, как школьница при виде двойки в своем дневнике – все сложнее. Мне очень трудно говорить с тобою, употребляя такие категории, как раса, планета, Земля. Что-то со мной происходит.
– Давай, употребляй. Считай, что пишешь реферат по прикладному землеведению, – усмехнулся я.
– Ладно. Я скажу. Вы отличаетесь от нас только слегка. Одной странностью. Вы не хотите развиваться поступательно, выбрав раз и навсегда свой путь. У вас время от времени, редко, раз в сотни, если не тысячи лет, появляется некто, кто выводит вас на новый путь. Кто спасает вас то от гибели, то от процветания.
– А вы кто такие, откуда взялись? – я все-таки не выдержал и перебил Танильгу.
– Откуда мы взялись – издалека. Но и вы, и мы появились одинаково. Из одного истока. И биологически мы одинаковы. Только жили в разных местах. Вот и стали отличаться. Но не это важно. Важно то, что мы бы уже давно были здесь и жили бы с вами в мире. Ну, в иерархическом мире.
– То есть вы господа, а мы рабы? – я жестко глянул на Танильгу.
– Не смотри на меня так! Не я строю такую систему. Я просто одна из них. Почти. И я не говорю, что мне это нравится. Я другая. Уже другая.
– Так что же вы, такие умные и целеустремленные, не разобрались в два счета с нами. Давно здесь, говоришь?
– Расчеты показали, что если в стадии завершения работ над причалом родится человек, способный повести за собой, то нас ждет провал. И гибель всей нашей цивилизации. Вы сами, воспользовавшись этим причалом, пойдете к нам.
– Причал. Это что?
– Мне сложно объяснить. Ну, считай нуль-транспортный портал.
– Но даже перед перспективой провала вы не отказались от своей идеи?
– Мы сумели вычислить, где и когда может появиться наиболее вероятный девиатор.
– «Девиатор» это как? – резануло незнакомое слово.
– Тот, кто провоцирует радикальные повороты в истории. Их рождение можно вычислить.
– Ну и? Я подозреваю, что сейчас ты скажешь, что девиатор это я. Только не говори, что Христос мой прадедушка.
– Расчеты только вероятностные. Нужно убедиться, что это именно тот человек. А уже потом – изоляция.
– Ну и давно вы решили, что именно я такой?
– Расчеты делаются заранее. Прогнозируется биопсихологическая ветвь. Мы следили, за тем, чтобы именно она реализовалась.
– В каком смысле ветвь?
– Мы тщательно следили за тем, чтобы все браки твоих предков происходили согласно нашим расчетам.
– Что за чушь! Ты говоришь «мы следили»! Да тебя на свете не было тогда, когда я…
– Ты прав, Я не могла следить за всеми твоими предками. Наблюдения начались незадолго до моего рождения.
– А ну да, очень давно! – я не скрывал иронии в своем голосе.
– Да, очень давно. Для тебя давно. У нас разные представления о давности. Для тебя давно, для меня не очень. Ты должен помнить. Твоя бабушка рассказывала о том, как её деда, младенца, спасло чудо в пожаре Москвы?
– Да, было такое…, – согласился я. – А ты откуда знаешь?!
– Это я его тащила, замотанного в тряпку, по горящему городу… Я была его нянькой.
Глава сороковая
Что делает человек, когда чувствует себя полным идиотом? Наверное, чаще всего чувствует себя идиотом. А что еще делать в такой ситуации? Только что я считал Танильгу несчастным ребенком, а теперь не знаю, кем считать себя. Омерзительное чувство. Как будто я оказался объектом глупого розыгрыша. Все вокруг, наверное, понимали, что со мной что-то не так. Никто не пытался заговорить, даже за обычно шумным обедом все хранили молчание. А я боялся взглянуть в глаза кому бы то ни было. Какие ещё сюрпризы ждут меня?
Из тупого самосозерцания меня вывел знакомый грохот. О, лягушонка в коробчонке. Саймон делал свой моцион по коридорам базы. Я давно подозревал, что он прекрасно может обходиться без своей стальной табуретки, но только из гнусности характера продолжал пугать всех своими шествиями.
Тут мне почему-то захотелось подергать его, вытащить из него ответы на вопросы, которые мучили меня.
– Эй, аксакал! – остановил я дефиле пленника. – Заходи, побеседуем. Пора тебе давать показания.
– Ща, так я тебе болтать и стану, – как обычно издевательски отозвался Саймон.