– Видите ли, Федор, – начал было я.
– Понятно, так всегда отвечают, когда не хотят отпустить, – грустно произнес служивый. – А что же тогда со мной?
И тут я решил попробовать объяснить ему все. Череда событий пронеслась в моем мозгу волной.
– Ой, – схватившись за голову от неожиданного потока видений, пискнул милиционер, – что это?
Потом подумав, продолжил:
– Во как у вас. Все не по-людски.
– Не трепись, – Митяй вмешался, все ещё надеясь, что его поступок расценят как правильный и полезный – так надо! Слушай старших!
– А вот оно что, – слегка потускневшим голосом произнес Федор, – не просто тут. Никогда не думал, что можно так под черепушку залезть и все по полочкам разложить.
По-моему, невербальное общение получается у меня лучше и лучше.
– Я с вами, – решительно сказал Федор, – надо поймать кого-то из этих гадов. Митяй был прав. Только драться не надо было. Но я его понимаю. Сам такой. Только так ловить нельзя! Вот у нас всегда по службе ориентировки дают. И фоторобот. Нету фоторобота?
Федя, сам того не желая, подвел меня к интересной мысли.
Собрав в зале всех, я постарался изложить свою идею.
– Сейчас я попытаюсь показать вам лица всех тех, кто мог иметь отношение к чужим. Если вдруг где-то и как-то увидите одного из них – надо ловить! Но без самодеятельности.
Закрыв глаза я стал прокручивать в памяти всех, с кем меня свела судьба за это время. Отбрасывая своих и фиксируясь на чужих. По-моему, удалось.
– Это у нас так принято планерки проводить, – угрюмо пошутил Виктор, – привыкай.
– Я, кажется, знаю одного из этой ориентировки, – Федя прервал молчание. – он наш депутат районный.
– Вот, блин, – только смог произнести я, – развели депутатов на нашу голову.
Глава тридцать четвертая
Взвопливая, как истеричная тетка, «скорая помощь» неслась по убогим улочкам райцентра. Идея Сая была, конечно, великолепна. Поймать депутата, пусть и инопланетянина – это дело не хитрое. Вопрос, что мы с ним будем делать? Ну, у Виктора, допустим не было никаких сомнений, что с ним делать. Он даже сам вызывался. Говорил, что он их за нашу родину! Тоже мне, Мальчиш – Кибальчиш. В итоге было решено привлечь медиков. Виктор сразу сказал, что там у него знакомых нет. Но таковые оказались у Сая, доктор Бабаев, как сказал он. При этом сразу отверг провокационный вопрос Сали от том, не лечился ли у него Сай. Визит в клинику Сабурова и необходимость разговора с врачом вызывали у меня естественную тревогу. Впервые мне приддется говорить на такие темы с человеком незнакомым и совершенно независимым. Это не мента Федю, кстати, человека простодушного и доброго, пугать. Врач Бабаев, сразу встрепенулся, как только мы с Женей вошли в его кабинет.
– Вы случайно не посещали курсы психонавтов? – неожиданно спросил он.
– Это те курсы, которые Аякс проводил? – продемонстрировал я осведомленность.
– Я так и понял! – обрадовался Бабаев. – Школу видно сразу!
– Так, давайте сразу отбросим политесы, всякую ерунду и психонавтов с психами, – мне меньше всего хотелось сейчас обсуждать именно это. – Вы готовы принять от меня невербальные образы. Грубо говоря – телепатии не боитесь?
– Ну, давайте, телепайте! – со странными нотками проговорил Бабаев. Вроде и ирония, но добрая.
Приятно иметь дело с профессионалом. Контакт был установлен моментально. Мои образы понеслись в мозг Бабаева легко и свободно. На лице врача отразилось вначале изумление, потом легкое восхищение.
– Да, такой силы я не видел никогда! – тихо проговорил он после того, как я перестал бомбардировать его образами. – Вы знаете, даже полностью акцентуированные личности так не могут.
– Ну, спасибо за комплимент! Насколько я разбираюсь в теме, полностью акцентуированным можно назвать только, эээ… шизофреника, или я не прав?
– Вы-таки будете смеяться, но это комплимент. Люди с нарушенной психикой сильны в невербальном общении. Оно у них доминирует.
– Это как? – я не совсем понял мысль Бабаева. – Шизики нормальны при невербальном общении? Что-то я не замечал. По своему скудному опыту. Наоборот – рядом с ними тревожно.
– Я примерно это и имел в виду. Там все непросто, – чувствовалось, что Бабаев старается избегать профессиональных терминов. – Полное разрушение координации… Ну, в общем, когда нормальные связи в мозгу нарушены, то начинают работать другие, ранее подавляемые вербальной, рациональной, позитивной и другой деятельностью.
– Позитивной? Это о чем? – не понял я.
– Ну, это мое личное наблюдение. Любые отклонения от нормальной психической деятельности – негативны. Где вы видели психически больного, который любит всех окружающих, считает, что люди братья навек и что все вокруг к нему добры? Не бывает такого!
– И ещё, – Бабаев изменил слегка тему, – ваши образы очень четкие, ваша сила поражает. Одно лишь здесь не очень…
– Что вас беспокоит в том, что я вам показал? – не понял я его сомнений.
– Ведь при таком методе обмена практически невозможно понять, какие образы отражают реальность, а какие – плод вашего воображения. Вся сложность в том, что ассоциативные связи мозга могут породить несуществующее. Это как произведение искусства. Мона Лиза – это всего лишь воображение гения.
– Ну, у моего воображения масса свидетелей. Включая мой распоротый живот и свежесросшуюся черепушку, – меня обидело такое недоверие.
– Да ладно-ладно, – согласился Бабаев. – Длительная клиническая практика делает нас всех слегка акцентуированными. Я уже в каждом человеке, которого знаю уйму лет, вижу пациента. Необходимость регулярного диагностирования, ежедневная ургентная помощь, клинико-патологические особенности… это все реалии моей работы и…
– Слушай, Бабаев, ты знаешь, что меня всегда раздражало в твоих коллегах? – остановил я его. – Вот вы, врачи, хоть и лечите людей, но так любите говорить на своем сленге, что иногда создается впечатление, что у вас ничего, кроме непонятных слов, в запасе нет. Ну зачем вместо «срочный» – говорить «ургентный»? Меня таким не проймешь.
– О, извини, увлекся, – смутился Бабаев. – Но ты должен понять, что без ритуалов и почти мистического ореола, наша профессия – это ничто. Ладно, ты – другое дело. Но ведь подавляющее число пациентов ищут у нас именно это.
– Но мы-то сейчас не лечиться собираемся! Хорошо, раз ты все понял, скажи – ты можешь притащить всю свою крутую аппаратуру к нам? Всякие там энцефалографы, томографы, и прочие смотрители внутреннего мира? Чтобы возможного клиента проверить.
– А что у него такого? – встрепенулся Бабаев, – а, ну да. Ты подозреваешь, что у них отсутствуют тактильные ощущения? Что-то в этом мне непонятно. Отсутствие тактильных ощущений делает человека вообще нежильцом! Он не будет чувствовать боли и инстинкта самосохранения у него не будет. Он вообще не сможет развиться дальше эмбрионального состояния. Ведь тактильные ощущения – это почти доминирующие в мировосприятии человека! Нет их – нет ничего!
– Это я знаю. Читал научно-популярные книжки, – ну что он, нарочно издевается? Ведь все понял. – Ты не трепись. Аппаратуру притащишь?
– Ну, энцефалограф, с вашей помощью, ещё куда ни шло. А вот томограф… Ты хоть понимаешь, что такое ядерный магнитный резонанс?
– Ты спрашиваешь у меня, понимаю ли я, что такое ядерный магнитный резонанс? – я даже совершенно искренне возмутился. И видать посыл возмущения был силен.
– Пардон, – пробормотал Бабаев, – я больше не буду иронизировать. Нельзя перетащить. Но на сканирование я могу привезти хоть черта.
– Черта каждый дурак сможет. А тут…
– Ну, мерзость, вроде депутата, я даже с большим удовольствием.
Только пообещай, что потом вивисекцию ты мне разрешишь делать! – развеселился доктор.
– Как только диагноз поставишь – хоть ауто да фе!
– Нет, это слишком простой финал для политика, – загадочно сказал Бабаев.
«Скорая» несла нас все дальше и дальше от горадминистрации. От охраны, так и не успевшей среагировать на аргументы Виктора и Митяя, на бесплодную попытку депутата подать сигнал тревоги. Никаких сомнений не было. Мы взяли именно того. Тем более, что я-то его уже знал давно. Господин Саймон собственной персоной. Или у них не господа?
Глава тридцать пятая
Чей-то голос разгонял остатки сна. Он назойливо разрушал последние видения ночи и возвращал меня в действительность.
– Чего-то начальник у вас хлипкий. Взял и хлопнулся. – Я понял, это Федя-милиционер болтает. – Вот у нас был один в участке. Он бомжами ведал. Сидит, сидит, потом захрипит, и хлоп – лежит на полу, дергается, слюни пускает. Врачи потом сказали – эпилепсия. А у этого не эпилепсия?
– Нет, он просто перенервничал, видать тот депутат не простой оказался. Точно чужой. – О, это, конечно, давешний ловец Феди – Митяй. Они, судя по всему, нашли общий язык. Ну, хоть не будет ненужных свар.
Вместе с тем, как рассеивались видения ночи, все яснее проступали события вечера. Крепко меня тряхнуло лазание по мозгам Саймона. Не простые это алиёны. Ещё одно такое путешествие и я сам превращусь в невнятно бормочущую рухлядь.
– Вы чего там шушукаетесь, как две крысы, – не открывая глаз прорычал я.
Федя просто подпрыгнул от неожиданности. Ну, по крайней мере, громко изменил свое положение в пространстве.
– О! Майер, все в порядке? – это Митяй начал меня трясти за плечо.
– Все в порядке, ты сейчас мне вывихнешь руку.
– А что вчера с тобой случилось, когда ты с этим козлом говорить пытался, ты взял, хлоп, и свалился. Мы уже испугались было.
– Так, ребята, – раздался строгий голос Бабаева, – оставьте нас. Тут разговор.
– У нас нет секретов, – воспротивился было Сай.
– Я как врач буду говорить с пациентом, – отрезал доктор и выгнал всех.
На то, что мы – «скорая» по вызову, в райсовете отреагировали спокойно и пропустили нас внутрь здания без труда. Даже особенно давить на охрану не пришлось. Так, внушить слегка, как плохо депутату. Секретарша не успела ничего сделать, успокоенная марлей с хлороформом. С самим депутатом решили не рисковать. Виктор просто огрел его по башке. Благо, врачи рядом. Помогут. Саймона, если это действительно был он, привезли к нам на базу и подключили к жутковатым медицинским приборам, по точным инструкциям Бабаева. Пришлось, правда, накачать нашего пациента дополнительно какой-то гадостью, чем врач и занялся, судя по всему, с удовольствием. Запикали встроенные динамики, поползли замысловатые кривые на цветном дисплее. Бабаев прилип к экрану. Он долго сопел, хмыкал. Потом повернулся ко мне:
– Слушай, а это хоть человек вообще? У него как-то совсем с нейропотенциалами нехорошо. Мне кажется, надо разбудить.
– Ну – разбудим. Только привязать надо крепко.
Так и поступили.
В капельницу, из которой в вену Саймона капала какая-то специальная медицинская жидкость, Бабаев влил очередную гадость, и опять погрузился в свои кривые. Вернее, в кривые пациента. Я же подсел поближе к неподвижному Саймону. Мне очень хотелось заглянуть в его глаза. Попытаться проникнуть в его мир, в его мысли. Тихо пикал какой-то прибор, успокаивая меня своим мерным звуком. Пик, пик, пик… Глаза Саймона распахнулись внезапно. Серые и спокойные. Я почувствовал, что влетаю в его мысли и ощущения, как в чужой мир. Валом налетели на меня образы. Я понимал, что это все нереально. Чужой разум порождал в моём мозгу ассоциации и привычные картины, чтобы сделать все хоть чуть-чуть понятным. Далекий мир, о котором помнил Саймон, его родной мир представился длинным рядом серых картотечных шкафов. И еще болью пересохшего горла. Потом какой-то длинный-предлинный путь с чередой однообразных событий. Потом уже знакомое. Земля. Надкушенное яблоко. А потом я сам. И чьи-то смерти вокруг меня. Боль и ещё раз боль. Но не Саймона, чужая. Все это было похоже скорее на тревожные фосфены при тяжелом гриппе. А потом громадная стальная стена. Она отгораживала от меня что-то очень важное. Я попытался разбить эту стену. Я колотил в нее руками и ногами. Это не производило никакого эффекта. Я было решил уйти от этой стены, но тут на холодной поверхности металла блеснуло отражение. Танильга. Она плакала. Не выдержав, я ринулся опять на эту холодную стену. От удара с разбегу она все-таки рухнула, разлетелась вдребезги, погребая меня под обломками и погружая весь мир во тьму.
– Это все, что ты помнишь после вчерашнего? – строго спросил Бабаев.
– А что? Что-то важное пропустил?
– Боюсь, что все гораздо сложней, – тихо проговорил Бабаев, – пойдем посмотришь.
Идти за Бабаевым оказалось непросто. От слабости ноги почти не слушались. Но придерживаясь за стенку и опираясь на руку Сали, я потихоньку потопал за врачом. Интересно, почему никто кроме Сали не помог мне? Тоже мне, соратники.
В том отсеке, который мы отдали Бабаеву под его импровизированную лабораторию, горел слегка приглушенный свет. Настольная лампа у кровати была прикрыта марлечкой. В постели лежал Саймон. Вернее тот, кто ещё сосем недавно был Саймоном. Дряхлый старик со слезящимися глазами. Старик что-то прошептал.
– Подойди поближе, – врач подтолкнул меня к кровати, – он все время тебя звал.
– Мы все-таки не ошиблись, это ты, – просипел Саймон. Казалось, он был уже между землей и небом. – Но кто мог подумать, что ты именно так…
Это было последнее, что удалось услышать от Саймона, прежде чем он то ли уснул, то ли потерял сознание.
– В общем, – начал излагать свои мысли Бабаев, когда мы ушли подальше от его, казавшейся мне уже страшной, лаборатории, – предварительный диагноз можно поставить. Я действительно подозреваю, что это не совсем человек.
– Он что, совсем чужой? – я задал вопрос, на который, казалось, у меня самого есть четкий ответ.
– Ну, все не так просто, – можно подумать, остальное было ясно, как белый свет. – Я сделал анализы. Вернее, не я, а в лаборатории мне сделали анализы образцов крови. Ну, в общем, особой разницы нет. Правда, биохимия крови не совсем обычная, но лаборантки ничего не заметили.
– Ты что, в своей клинике делал эти анализы?! – ну что за народ вокруг! Как они меня все достали. Они, наверное, на инопланетном корабле заправляться приедут на обычную бензоколонку. Никакой ответственности.
– Ну что я, совсем не понимаю? – искренне удивился Бабаев. – Я отдал в службу «Биодиагностика». Они анализы делают анонимно и на дом присылают с курьером. Никаких проблем.
– Ага, а представляю – мужик к ним приходит и в пробирочке кровь кота приносит. Или коробочку сухого дерьма. Что за ерунду ты городишь?
– Да что ты, Майер, совсем нервный? Кто у меня в пробирочке анализ возьмет? Я их вызвал честь по чести, типа в частный госпиталь. А адрес, куда анализы присылать – свой домашний. Они сюда приехали, старичка иголками поширяли и все в порядке. Ты совсем какой-то зашуганный.
– А если им на хвост сели? Или там спецы в лаборантах сидят от этих, чужих?
– Ну, во-первых, кому нужны мед. лаборанты, чтобы на хвост садиться? А во-вторых, я знаю все эти лаборатории – да кому они нужны?
Я чувствовал, что этот разговор можно вести ещё лет двести и с тем же результатом.
– Ладно, так что там анализы?
– В общем, нормальные анализы дряхлого старикана. Гемоглобин пониженный, эозинофилов много… Но, что приятно – глистов нет, возможно, просто аллергия.
– Тебе приятно?
– Ну да. Кому охота с инопланетянином, у которого глисты, дело иметь?
– А с землянином – приятно?
– Ну, там все родное. А вот чужие, я в кино видел, те могут в мозг проникать и искажать энцефалограммы. Я этого и боялся.
– Чего боялся? Глистов с Марса? – ну почему, куда ни ткни, все превращается в безумный фарс?
– Нет, ты не понял, я боялся, что искаженные энцефалограммы – это от глистов. Чужих.
– А что, наши не проникают?
– Наши – не страшно…
Чему их учат в мединституте и там, что у них идет дальше?
– Ну и? – прервал я возникшую паузу.
– Ну короче, – встрепенулся Бабаев, – анализами нельзя определить, что это кто-то чужой. Но есть другие нюансы.Нюансами было следующее:
Температура тела у нашего гостя, или как иначе назвать похищенного, была необычной. Примерно 32.5 градуса. Помня о моих замечаниях, Бабаев провел тесты на тактильные ощущения, оказалось – чувствительность сильно понижена. Но этого мало – пальцы, да и все тело, проявили гиперчувствительность на тепловые раздражители. То есть они чувствовали тепло также, как мы ощущаем прикосновения. Это хорошо показывал энцефалограф. Тепловидение, теплочувствительность – вот главная сенсорика нашего гостя. Но и это не все.
– Судя по всему, в его в сознание внедрен блок, полный или частичный, в эмоциональной сфере.
– Зачем это сделано? Это же их, наверное, в дебилов превращает.
– Я думаю, все не так однозначно. Блок функционирует выборочно. Но ты смог снять блок. Только вот результат… Лавинное старение.
– Ну и фиг с ним, может так и надо переморить их всех, и никаких проблем.
– Да, переморить-то можно. Но ещё одно такое снятие блока – и ты сам превратишься в дебила. Твой мозг при этом входит в резонанс. Ты что не замечаешь, насколько сейчас твои экстрасенсорные способности слабее? Я уже час с тобой болтаю, но ты ни разу ничего такого, в твоем духе, мне в мозги не пнул. Ты обычный человек, наверное, на время. Я думаю, отойдешь. Но пожалуйста, больше такого не делай.
Бабаев был прав. Тем более, что Танильга… Да ладно, не надо об этом, разберемся.
Через пару дней Бабаев сообщил, что Саймон уже вполне набрался сил.
– Тебе надо решить, что делать с этим мерзким типом, – ковыряясь в замке двери, за которой мы прятали Саймона, проговорил доктор. – У него гнуснейший характер. Вчера в меня судном запустил. Додумался, полным. Все на него и вылилось. Мой его потом, чисти.
Наш пленник сидел на краю кровати, положив руки на замысловатую клюку. Это Бабаев ему подарил, что ли?
– А, явились, фашисты! – поприветствовал нас Саймон. Выглядел он, действительно, лучше. Впрочем, все равно, как древний дед.
– Ты как себя ведешь? – парировал я. – В доктора кидаешься всяким, обзываешься. Неизвестно ещё, кто из нас фашист.
– Шарлатан твой доктор! – сердито проговорил Саймон, пытаясь огреть клюкой Бабаева по голове. – Девочку пришли. Молодую. А этого гони!
Бабаев, отняв оружие у старика, совершенно незлобиво обратился к своему подопечному.
– Ты зря буянишь, Саймон. Что я тебе плохого сделал? Ухаживаю за тобой, дерьмо выношу из под тебя. Клюку подарил! А она из кизила. – Доктор при этом успел и измерить пульс и заглянуть в глаза Саймона. – Вот видишь, ты уже вполне ничего.
– В гробу я твою клюку видел. Неудобная она. – А Саймон точно был гнусен характером. – Ты мне такую железную фиговину на четырех ногах принеси. Чтобы я мог опираться на неё, когда ходить буду.
– Это куда это мы гулять собрались? – вмешался я. – Ты сиди тут и радуйся, что жив.
– А я и радуюсь! У меня может только сейчас и жизнь начинается! – отнимая у потерявшего бдительность Бабаева свою клюку, сообщил Саймон.
– Тоже мне, Матроскин выискался, – я сел рядом с Саймоном. – Ты мне прежде, чем права тут качать, должен многое рассказать.
– Вот тебе! – Саймон сделал классический неприличный жест. Он, не расставаясь с клюкой, вытянул левую руку и согнул её в локте при помощи правой.
– Будешь хамить, мы усыпим тебя, – прокомментировал я.
– Ничего ты не сделаешь, Майер, – захихикал старикан, – я-то тебя знаю лучше, чем ты сам! Ни хрена я вам не скажу. И прикажи, чтобы коньяк мне подавали.
– Микстуру тебе для поноса! Чтобы бегать учился, – это уже Бабаев.
– Саймон, не говори глупости. Ответь мне на один вопрос. Что произошло с Асей?
– Ничего я тебе не скажу! – Саймон отвернулся. Потом повернулся снова ко мне лицом. – Я всегда этим придуркам говорил – биоклоны это тупиковый путь. Вот и с этой твоей. Ну подменили мы её клоном, так ты на следующий день уже учуял. А знал бы ты, чего стоило клон этот сделать?
– А ребята мои?
– Сам догадайся, – Саймон опять отвернулся и захихикал.
– Мы их после выборов сразу всех поменяли, – сказал он, глядя в стенку, – но ты тут опять полез, куда не надо. Вот я и говорю – ерунда эти все клоны! – с истеричными нотками закончил Саймон.
– Ну и что теперь вы делать будете? Ты хоть объясни – что вам надо? Что вы за твари такие, бесчувственные? – мне хотелось огреть этого наглого старика его же клюкой.
– А мы, считай, уже все сделали, и ты уже не помеха! А надо нам причал делать! Тут много народу понадобится. А потом на причал и наши подоспеют! – болтовня Саймона становилась похожа на бормотание маразматика. – Мы, считай – квартирьеры.
– Ну и что Саймон, раскололся? – оказалось, что под дверью нас ждали несколько человек.
– Все в порядке. Собираемся в банкетном зале. Надо спешить!
Федя бегом ломанулся прочь.
– Ты куда так летишь?
– Так спешу. В банкетный зал.
– Не о том спехе речь, – вот простой!
А вчерашние события действительно требовали действия.
И тут в памяти всплыло имя майора Заступко. А точнее то, что он рассказывал о всех радиотелескопах, которые теперь только кометы ищут. А найти этого майора для Виктора было пустяковым делом.
Глава тридцать шестая
– О! Майер! – Заступко узнал меня сразу, – а мне говорили, что тебя задавило грузовиком!
Оптимизм особиста мне был не особенно понятен.
– Кто говорил?
– Ну не то, чтобы говорили, ориентировка такая была. Мол, все дела: и наружку, и проверку счетов закрыть в связи с трагической гибелью объекта.
– Гибель всегда трагическая, не надо усложнять, – меня раздражали подобные формулировки, – но я-то, видишь – жив.
– Так и отлично! Ты мужик классный! Я даже было расстроился сначала, мы же с тобой так классно посидели, и коньяк такой классный у тебя.
– Хватит классностей. Дело есть, – прервал я энтузиазм служивого.
– Так наливай! Я разве ж что! – видно относительно энтузиазма Заступко я был не вполне осведомлен.
Тут я понял, что придется пить. Вот интересно, всегда дела глобального масштаба решаются при помощи спиртного? Может, можно как-то попроще?
Внезапно распахнулась дверь и ввалился Виктор.
– Майер, – Виктор деланно выпучил глаза, – тут у нас гости, а ты меня даже не познакомил!
Вот хитер, видно понял, что пить мне не хочется.
– Заступко, – вежливо представился майор.
– Шо? Тот самый Заступко, что нам тогда…? – Виктор стал пучить глаза с ещё большим энтузиазмом, явно переигрывая.
– Да, тот самый! Ещё старая гвардия, – подыграл я.
– Это надо выпить! – весело оповестил Виктор, разливая невесть откуда взявшийся коньяк в невесть откуда взявшиеся пластиковые стаканчики.
Тут за дверью послышался приглушенный грохот. Через мгновение, громя никелированной конструкцией, к нам ввалился Саймон. Был он целеустремлен.
– У! Опять без меня, – голосом хозяина, не приглашенного гостями к столу, произнес он – Почему не позвали?
– Кто тебя выпустил? – не очень вежливо, но и стараясь не удивить майора, спросил я.
– Так Бабаев велел – выгуливать его по два часа, – сообщил Виктор. – Что он сделает? Все же старик, уважить надо. Шиншилл вот, и тех выпускают из клетки погулять.
Причем здесь шиншиллы?
– Это сотрудник ваш? – поинтересовался Заступко. Судя по всему, без всякого интереса.
– Это сын полка, – пробормотал я, – мы его на курьера учим.
– Пошел отсюда, – это я уже Саймону. – Скажи там, что прогулка окончена.
Однако, выдворить Саймона, неистово гремящего своим табуретом, удалось, только угостив коньяком.
Виктор настолько активно включился в игру, что не прошло и получаса, как полилась спокойная беседа с критикой политической ситуации, анекдотами и воспоминаниями о том, как раньше было хорошо. Ну, это кому как…
– А вот анекдот свежий! – вещал Заступко. – Приходит, значит, жена оппозиционера в магазин и говорит…
– Слушай, майор! – перебил я. Анекдот этот из Интернета уже на музыку положили. – А помнишь, ты говорил про радиотелескопы?
– Вот только не надо цинично нарушать плавное течение беседы! – не сильно злобно возмутился гость. – Мне эти телескопы во где сидят!
Далее последовал типичный жест, когда показывают, кто, где и у кого сидит. Сейчас – в мускулистом затылке.
– А что такое? – Виктор сегодня явно в ударе перехвата реплик. – Ничего не могут сделать?
– Да козлы они там! Программисты. Ни стрижки нормальной, ни одежды приличной. И все, как ни посмотришь, у них на экране какие-то уроды по подземельям бегают. «Это мы отрабатываем прохождение вирусов на визуальных моделях». Знаем мы эти модели.
– Слушай, майор, тут у нас есть задачи некоторые, их как раз программерам можно поручить. И им приработок, ну и тебе проценты, – как все просто оказалось.
– Мне от друзей процентов не надо! Ещё по чуть-чуть и я объясню! – майор явно был из тех, кто надирается коньяком быстро и плодотворно. – Ща, секунду!
Заступко полез в карман и вытащил дешевый сотовый телефон.
– Гамбург? Шо делаем? А пацаны твои? Ну-ну. Так, короче, шоп мне через пятнадцать минут был. Где ему быть? – это уже нам, прикрыв рукой трубку.
Из нехоженых закоулков памяти всплыла такая давняя встреча и почему-то не было сомнений, о каком Гамбурге идет речь.
– Гамбург, это…, – но майор прервал меня.
– Да именно! Взяли вроде специалиста, с такими рекомендациями, а толку никакого! Второй год там по клавишам бряцают, и ни одного метеорита! Непорядок.