Страница:
Люди с рюкзаками погрузились в автобусы, которые доставили их в Бейт Сусин. Там Бронислав Бар Шемер, который 6 апреля привел в Иерусалим первый конвой в ходе операции "Нахсон", построил все триста человек в одну цепочку. Каждому было приказано взяться за рюкзак предшествующего. Колонна тронулась в путь. В полной темноте им пришлось карабкаться по горным склонам, по той тропе, которую знал только Бар Шемер.
Среди них был и бывший английский офицер Вивиан Герцог, который позднее стал одним из самых видных государственных деятелей нового государства. Как вспоминал он позднее: "...Больше всего меня поразило полное и абсолютное молчание представителей самого болтливого народа на свете. За три часа в пути они не произнесли ни единого слова..."
Наконец-то они достигли нужной точки, можно было остановиться и сбросить рюкзаки на землю. Здесь их ждали грузовики и джипы, прибывшие из Иерусалима. Водители обнимали пришедших носильщиков, а Бар Шемер объявлял всем: "Вы принесли питание, которое позволит тридцати тысячам евреев прожить еще один день!". И такие пешие конвои были повторены еще несколько раз в последующие дни, каждый раз спасая наутро очередные 30 000 из ста.
А в это время совсем невдалеке единственный найденный в Тель-Авиве исправный экскаватор и несколько бульдозеров продолжали прогрызать очередные метры еврейской "Бирманской дороги", тут же в три смены трудились десятки рабочих, у которых в руках не было ничего, кроме примитивных кирок и лопат. Еврейские инженеры, рабочие, банковские клерки и продавцы магазинов совершили очередной подвиг.
* * *
Майор Телль вполне мог гордиться собой: на его взгляд, дело шло к логическому завершению.
Та информация, которая поступала к нему из Западного Иерусалима, ясно указывала на критическое положение осажденных. Две отчаянных, но провальных атаки "Хаганы" на Латрун свидетельствовали о том, как остро нуждались евреи в подвозе припасов и до какой опасной черты они уже дошли.
И наконец 5 июня, по поручению неких влиятельных лиц с той стороны, к нему обратился бельгийский консул. Он запрашивал условия капитуляции гарнизона города.
Лишь один фактор несколько тревожил его: крестьяне из окрестностей Латруна уже несколько раз извещали арабское командование, что "евреи строят какую-то тайную дорогу на Иерусалим". Это же подтверждал и подполковник Маджелли. Рычание экскаватора и бульдозеров далеко разносилось вокруг, особенно в ночные часы. Стоило полковнику только отдать приказ, и находившиеся в его распоряжении мощные пушки и гаубицы разнесли бы на кусочки десятки еврейских рабочих, трудившихся в три смены в пределах досягаемости его артиллерии.
Но Хабес Маджелли не имел полномочий отдать такой приказ от себя лично. Он руководствовался указаниями своего бригадного командира, полковника Т.Л. Аштона. К нему и был отправлен его заместитель капитан Махмуд Русан, который попытался объяснить англичанину суть вопроса. Однако Аштон повел себя несколько индифферентно. "Местность очень гориста и вообще непроходима. Евреям ничего не удастся там сделать". Когда Русан стал настаивать на другом решении, Аштон достал свой личный бланк и собственноручно начертал на нем письменный приказ Хабесу Маджелли: "Ни при каких условиях вам не позволяется растрачивать свои боеприпасы в секторе Бейт Джиз - Бейт Сусин".
Догадывался об этом Т.Л. Аштон или нет, но еврейский Иерусалим был спасен этим листком бумаги.
Но был еще один способ спасения Иерусалима. Это - перемирие. С первых дней июня Бен-Гурион от имени еврейской стороны настаивал, что перемирие вполне приемлемо для них. Арабы упрямились, и дело было отдано в руки местного посредника ООН, шведского графа Фолке Бернадотта.
Утром в понедельник 7 июня Бернадотт отредактировал его очередной вариант, который представил в Лигу арабских государств и Тель-Авив.
У Бен-Гуриона не оставалось никакого другого выхода, кроме как принять его. По его словам, в тот день "мы еще цеплялись за конец веревки, сброшенной в пропасть". Его силы только что претерпели поражения в двух битвах Латрун-Один и Два (а будет еще и третья, такая же провальная). Еврейский квартал в Старом городе был сдан (казалось бы навсегда, правда, как выяснилось, на последующие 19 лет). Египтяне подступили к Тель-Авиву где-то на 40 км.
Даже иракцы взяли несколько серьезных позиций вокруг Дженина, и - как знать? - если бы их напор остался настолько силен и в последующие дни... Лишь на севере был захвачен город Акра, ливанцев отогнали к их границе, а сирийцев прогнали из Галилеи.
Вновь сформированная бригада Шломо Шамира была разгромлена возле Латруна, а остальные восемь понесли серьезные потери и нуждались в передышке, чтобы "перевести дух", переформироваться и перевооружиться. Самой острой, однако, оставалась проблема Иерусалима. Все указывало на то, что город или падет сам, или будет вынужден сдаться на милость победителей. Реально только одно могло спасти сто тысяч жителей Иерусалима - перемирие. Прошептав молитву о спасении, Бен-Гурион распорядился дать телеграмму о согласии на прекращение огня.
И вновь арабские лидеры собрались в Аммане для принятия решения по предложению посланника ООН. На поверхности, казалось бы, у них не было особых причин торопиться с этим решением. Хотя их достижения были значительно меньше тех, о чем извещала их восторженная пропаганда, тем не менее они сумели загнать евреев - хотя бы в нескольких местах - в угол, и все восемь бригад "Хаганы" были в положении обороняющихся и отбивающихся.
Но при более детальном рассмотрении ситуация выглядела уже по-другому. Армия Египта оккупировала значительные участки на местности, но совсем немного населенных пунктов. Целые гроздья несданных киббуцев оказались у нее в тылу. Их захват означал бы значительные потери египетских сил в людях, и к этому они совсем не были готовы. Египтянам не хватало всего медикаментов, бинтов, воды, бензина, боеприпасов. Оружие перегревалось на солнце и заклинивало. Горячее питание не выдавалось. Офицеры в званиях от майора и выше предпочитали отсиживаться в палатках, чем разделять судьбу своих подчиненных в песках под разгоревшимся солнцем начала июня. Младшие офицеры, сержанты и рядовые совсем не горели желанием отдавать свои жизни за тех, кто стремился благополучно пересидеть все невзгоды в тылу.
Иракская армия разочаровала всех. Ливанцы, после нескольких демонстративных жестов 14 и 15 мая, отступили к своим границам. Сирийцы как и опасался штабист Васфи Телль - потерпели ряд серьезных поражений. Только Арабский легион в целом проявил себя весьма достойно, но уже было ясно, что евреи в Западном Иерусалиме были готовы ответить на все его атаки самым ожесточенным сопротивлением, что они уже и доказали.
По иронии судьбы, Великобритания - именно то государство, что вроде бы не возражало поначалу против внутренней "разборки" между двумя ветвями одной семитской расы, - теперь настаивала на перемирии между ними. Британский МИД под руководством Эрнеста Бевина серьезно просчитался: израильтяне оказались гораздо жестче в обороне и наступлении, а арабы гораздо менее воинственны во всех своих действиях (но не на словах).
Арабский фронт на конференции в Аммане оказался серьезно расколот. Удивительно, но те страны, которые меньше всего проявили себя на поле боя то есть Ливан и Сирия, - более всего настаивали на развертывании все более жестких действий по отношению к Израилю. К ним присоединился и Хадж Амин Хуссейни.
Их горячие головы постарался остудить Глабб-Паша, который оценил действия подчиненного ему Легиона отметкой "хорошо", но предостерег, что "исход битвы еще далеко не определен". Его в сущности поддержал король Абдалла, который считал, что перемирие должно стать постоянным и бессрочным, то есть фактически военные действия должны быть прекращены в поисках какого-то другого - предпочтительно политического - решения.
Но самая жесткая дискуссия разгорелась между Генеральным секретарем Лиги арабских государств Аззам-Пашой и египетским премьером Нукраши-Пашой. Зная, что его суверен, король Фарук, уже обескуражен отсутствием быстрых побед (?!), Нукраши-Паша заявил: "...мы ввязались в войну, которая нам не нужна. Перемирие должно быть подписано, затем продлено, а с евреями надо так или иначе договариваться..."
То есть, по сути, он поддержал иорданского монарха. В ответ Аззам-Паша раскипятился: "Почему такие упаднические настроения? Твоя армия стоит лишь в 40 километрах от Тель-Авива. Вы что думаете? (Теперь уже обращаясь ко всем остальным.) Евреи потратят время зря и не воспользуются передышкой во время перемирия, чтобы поправить дела в свою пользу?"
Нукраши-Паша отвечал лишь одно: "Я руководствуюсь здесь только рекомендациями начальника моего Генштаба". "Твой начальник Генштаба - это самый невежественный человек в твоей армии", - ответствовал Аззам... И вот в таком ключе беседа продолжалась еще достаточно долго, пока все присутствующие не пришли к единому решению: перемирие надо объявлять, но срок его действия - 4 недели, как и предлагал граф Бернадотт, а к 9 июля надо готовиться возобновить очередной раунд битвы.
* * *
"Говорит капитан Махмуд Русан. Евреи только что захватили полицейский участок в Латруне! Немедленно открывайте огонь всеми имеющимися средствами! Я повторяю, немедленно открывайте огонь..." Но это была еврейская уловка (!), немедленно опровергнутая по тем же радиоволнам капитаном Русаном и его начальником подполковником Маджелли.
Третья атака "Хаганы", предпринятая 9 июня, чуть-чуть не увенчалась успехом. Пока главный отряд отвлекал внимание арабов снаружи, диверсионный "спецназ" ворвался с тыла прямо на КП Хабеса Маджелли и едва не взял его в плен, вместе с капитаном Махмудом Русаном. Лишь решительная контратака поваров, квартирмейстеров и связистов смогла отбросить израильскую "Альфу" назад. Воодушевленные криками "Аллах акбар!", иорданские легионеры в очередной раз отстояли "замок Латруна". На последующие 19 лет он останется в их руках, - это была несомненная победа арабских сил.
Когда 10 июня новость о последнем провале "Хаганы" перед Латруном достигла города, то отчаяние и уныние охватили осажденных. Словно "черное крыло смерти" опахнуло Западный Иерусалим. Ставни закрылись, тротуары опустели, и молчание воцарилось на прежде оживленных улицах. В этот день 10 июня 1948 года - запасы муки в осажденном Йерушалаиме кончились. Испеченного хлеба хватало только на последующий день или два. На электростанции Александра Зингера он лично извлек последние несколько ведер керосина со дна замасленных танков - и это могло обеспечить лишь спазмы электротока, частотою 50/60 герц, в последующие 24 часа.
Лишь Зви Лейбовиц, заведовавший запасом воды, мог похвастать, что ее оставалось на несколько суток. Двадцать шестой день подряд еврейский Иерусалим "раскачивался" под непрерывным артиллерийским обстрелом пушек и гаубиц капитана Эмиля Жюмо с высот Неби Самюэль.
За два дня - 9 и 10 июня - его подчиненные обрушили на здания и улицы Йерушалаима 670 снарядов, калибра от 88 мм и выше (назовите еще подобный пример в современной истории, наверное, только Ленинград и Сталинград в 1942-1943 гг. и Берлин в 1945 г.). Израильские авторы сообщают, что пропорционально к своему населению Иерусалим потерял погибшими больше гражданских лиц, чем Лондон в худшие месяцы германского "блица" с августа 1940 года до мая 1941-го включительно!
Смерть витала над его улицами во вторую половину дня 10 июня и утром 11-го.
А в эти часы шведский граф Фольке Бернадотт продолжал оформлять соглашение о перемирии, которое должно было вступить в силу 11 июня в 10 часов утра. Утром одиннадцатого стрельба усилилась, а к 10 часам интенсифицировалась до того, что сложилось впечатление, что обе стороны стремились сжечь все свои боеприпасы, нанеся противнику максимальный урон.
Утром 11 июня в офис майора Телля по его приглашению прибыл арабский журналист Абу Саид Абу Рич. Он еще не успел задать свой первый вопрос, как на столе майора зазвонил телефон. На глазах Рича Телль снял трубку: "Да, Ваше Величество!" Затем выражение лица арабского майора изменилось на потрясенное недоумение: "Да, Ваше Величество... Но как я могу остановить своих людей?! Они уже чувствуют победу под пальцами". Рич как будто слышал резкий голос в трубке: "...Вы солдат, и вы обязаны подчиниться. Я повторяю, перемирие должно начаться в 10 часов... а в полдень я приеду на пятничную молитву в мечеть Омара. Встречайте меня".
Телль повесил трубку. Пару минут он сидел, уставившись в крышку стола, затем вызвал своего адъютанта и произнес: "Худна, саа ашера!" (То есть "Перемирие, в 10 часов"). Его слово понеслось по всем окопам и бастионам. В 10.00 ожесточенная стрельба с двух сторон продолжалась как ни в чем не бывало. В 10.01 она стала ослабевать, в 10.04 остановилась совсем, как будто последние капли дождя пробарабанили по цинковой крыше. На мусульманской стороне это прошло далеко не просто. Объявлению перемирия больше всего возмущались многочисленные партизаны и ополченцы, которые, в сущности, не были подчинены Теллю. Свои бурные протесты и несогласия они выражали выстрелами в воздух и громкими возгласами: "Предательство!", "Смерть евреям!" Потребовалось немало усилий со стороны легионеров, чтобы привести их в чувство и навести порядок.
В 10.05 Телль поднялся на Башню Давида. Странно, но в ту секунду в еврейском Иерусалиме не было никаких торжеств и манифестаций. Глядя в бинокль, Абдулла Телль увидел лишь одну еврейскую женщину в черном, которая с корзинкой в руке вышла из здания "Таннус" и, даже не взглянув в сторону Старой крепости, стала быстрым шагом удаляться внутрь еврейского города.
"Вот так уходит от меня моя победа!", - вероятно, подумал он.
Абдулла Телль не знал, что в эту минуту его противник Давид Шалтиель открывал в присутствии своих ближайших подчиненных бутылку шампанского со словами: "...на нас снизошла благодать Божья... Бог с нами..." И перед следующим тостом он произнес: "...Противник совершил ошибку... фатальную для себя ошибку... в которой он еще раскается... Я поднимаю свой тост за Победу! Мазель Тов!"
Распив бутылку шампанского, Давид Шалтиель объявил, что перемирие будет длиться всего лишь 4 недели, то есть 28 дней. "...Нам нужно готовиться к следующей вспышке насилия, что случится 9 июля, я заявляю вам - следующий раунд битвы должен быть за нами".
В это же время король Абдалла прибыл на пятничную молитву в мечеть Омара. Помолившись, его кортеж переместился в школу "Рауда". Там состоялся его праздничный банкет, когда все приглашенные откушали от запеченного барана, покоящегося на горе дымящегося риса. По завершении обеда, согласно традиции, все приглашенные выстроились в очередь, и король стал протягивать свою правую руку для прощального поцелуя уходящим VIP (то есть знатным лицам). Обычно это выглядело "кистью вниз". Если король был кем-то недоволен, то он протягивал для поцелуя сжатый кулак.
Для Абдуллы Телля король оказал высшую милость: он протянул ему для поцелуя руку "кистью вверх". Когда Телль выпрямился после поцелуя, то вперед выступил один из адъютантов короля и громко зачитал приказ, что майору Абдулле Теллю, которому три недели назад король лично приказал "идти спасать Иерусалим", вне всяких очередей присваивается звание полковника королевской гвардии.
Новоиспеченный полковник едва сдержал нахлынувшие слезы.
Пару дней позже состоялась первая и единственная встреча двух противников, которые хотели разделить славу Саладина и Годфруа де Буйона в овладении "святым городом". Им предстояло подписать совместный документ, обозначавший демаркационную линию внутри дорогого им Иерусалима. (При том, что один родился в далеком Гамбурге, а второй - в недалекой пустыне, оба были патриотами одного и того же места на земле.)
Их пригласили в одну комнату, и, встретившись лицом к лицу, немецкий еврей и иорданец-араб пару минут безмолвно разглядывали друг друга. После этого, представившись и пожав руки, они перешли к карте. Процесс согласования этого документа пошел вполне гладко, лишь на обозначении квартала Мусрара их карандаши столкнулись в одной точке: "Если это ваши позиции, то где же ваши фортификации (укрепления)?" - недоуменно спросил Телль. "Наши фортификации - это наши окровавленные рубашки", - ответил Шалтиель. У араба поднялись брови, он задумался и через пару секунд ответил: "Хорошо, я принимаю ваше слово офицера и джентльмена". Они встретятся - но на расстоянии минометного залпа - всего лишь через месяц.
* * *
С 12 июня, согласно условиям перемирия, поток продовольствия пошел в город. На виду у бывшего поста военной полиции в Латруне, где за две-три недели до этого сотни евреев отдали свои жизни под смертоносной шрапнелью арабского огня, десятки грузовиков везли в Иерусалим сотни тонн продуктов. Когда кто-то из комиссаров ООН осмелился заявить, что эта масса продовольствия заведомо превышала количество, согласованное по условиям перемирия, то Дов Джозеф заявил: "Мы не собираемся согласовывать с вами количество продуктов, необходимое нам для жизни... И мы никогда не позволим себе попасть в то положение, в котором мы оказались в первой декаде июня..."
В это же время в порты Хайфа и Яффа было доставлено первое серьезное вооружение, закупленное в Европе. 15 июня первый пароход выгрузил 10 пушек калибра 75 мм, 12 легких танков "Ходжкисс", 19 противотанковых пушек калибра 65 мм, 4 орудия ПВО и 45 000 снарядов. Следующий доставил 500 пулеметов, несколько тысяч винтовок, 17 тысяч снарядов и 7 миллионов патронов. Еще один корабль доставил из Италии 30 танков "Шерман" (это весьма удачный американский аналог нашего Т-34).
Так как докеры в порту не знали, как разгрузить эти 35-тонные махины, то в той же Италии был срочно закуплен и пригнан 40-тонный кран, который сразу решил эту проблему.
Некоторая часть вооружения, но уже не по официальной, а по тайной "Бирманской дороге", перебрасывалась в Иерусалим. Уже на первой неделе в иерусалимские арсеналы "Хаганы" поступило 40 тонн боеприпасов, сотни английских автоматов "Стэн" и пулеметов "Брен", ящики ручных гранат, связки американских "базук".
Были доставлены несколько десятков 2-х, 3-х и - самое главное 6-дюймовых минометов (то есть по-нашему, калибра 160 мм, это серьезное оружие даже по современным меркам).
Когда Шалтиеля пригласили в первый раз для осмотра этих 160-миллиметровых "чудовищ", он, по словам его адъютанта Ешу Шифф, буквально потерял дар речи и затем перешел на свой родной немецкий, беспрерывно повторяя только три слова: "О, майн Готт!", "О, майн Готт!"
Шалтиель, конечно, не был кровожадным человеком, одна только мысль согревала его тогда: никогда больше арабский обстрел с высот Неби Самюэль не останется безответным и безнаказанным.
Но даже Шалтиель не знал тогда, что на далекой авиабазе в пустыне Негев уже был создан костяк ВВС Израиля. Самое курьезное, что в тот момент пилоты и механики срочно осваивали самолеты самых разнообразных марок, включая двадцать "Мессершмиттов-109", пять "Мустангов-Р-51" и несколько английских "Спитфайеров".
За 5-6 лет до этого эти же самолеты ожесточенно дрались между собой за контроль над небесами оккупированной Европы. Теперь им предстояла другая служба.
* * *
В течение трех недель перемирия гражданские и военные власти Израиля сумели решительно развернуть ситуацию на 180°. 12 июня Бен-Гурион созвал у себя в резиденции конференцию руководителей. Хотя в преамбуле было заявлено, что Израиль "устоял", что само по себе было достижением, тут же указывалось, что гражданам новорожденного государства пришлось заплатить слишком большую цену. Потери в людях превысили все цифры, которые ожидались. 10 и 11 июня положение и напряжение на фронтах было почти катастрофическим. При этом выявилось много слабых звеньев, например, в то время как прибывшее оружие и боеприпасы уже были складированы в доках Хайфы, его невозможно было вывезти из-за арабского террора на дорогах.
Это уже не должно было повториться. 29 июня был обнародован декрет правительства, по которому создавались единые вооруженные силы, со званиями, униформой, должностными окладами, нормами снабжения, гарантиями военнослужащим и т.п.
На первой неделе июля Дов Джозеф с гордостью доложил Шалтиелю, что у него запасено 7500 тонн продовольствия, 2800 тонн горючего, проведен новый акведук по снабжению водой, отдельный от арабского.
Этого могло хватить почти что на год осады. Шалтиель со своими штабистами приступил к срочной отработке плана, как он выразился, "подарить новому государству его древнюю столицу".
У генштабистов в Тель-Авиве планы были еще более обширными. Был объявлен очередной призыв в армию. Наиболее грамотных и толковых новобранцев направляли в технические подразделения, где они срочно осваивали орудийные и минометные прицелы, практику стрельбы из орудий, радиосвязь и вождение танков. Всем выдали единую форму, каски, а ударные подразделения пересадили на джипы и "хав-траки", сделав их по-настоящему мобильными.
Нельзя сказать, что арабская сторона не готовилась к будущей вспышке военных действий, но как отличались их подходы к решению возникающих проблем!
Начать с того, что на период действия перемирия и согласно его условиям было вообще-то введено эмбарго на все поставки вооружений, боеприпасов и военных материалов всем воюющим сторонам. Хотя израильтяне и скрывали это, но было ясно, что они всеми правдами, а скорее неправдами стремились обойти это эмбарго. Их финансисты и разного рода эмиссары и посланники не жалели ни сил, ни средств, обеспечивая поставку этих вооружений на "землю обетованную". Поэтому появился и результат.
Что касается арабов, то их достижения за указанный период были гораздо менее значительными.
Опять сыграло свою роль отсутствие единого командования и общей стратегии. Их вожди были больше заняты внутренними распрями, междуусобицами и "подсидками", чем реальной подготовкой к грядущим сражениям. Что касается народных масс, то ими манипулировали штатные пропагандисты и экстремистские организации типа "братья-мусульмане" (предшественники нынешнего "Хамаса"). Чтобы держать уличные толпы в постоянном напряжении, каждый день организовывались шумные манифестации и шествия под лозунгами немедленного объявления "джихада" и "газавата". Самые крайне настроенные ораторы громко кричали о "предательстве", "трусости солдат", "кинжале в спину" и тому подобное. Широко муссировался тезис: "Пусть только придет 9 июля, и уж тогда мы им покажем!"
Даже Глабб-Паша в минуту откровения откомментировал своим приближенным: "Как можно вести современную войну, когда в любой момент у тебя в тылу может вспыхнуть мятеж твоего же собственного населения?.."
Вообще, например, во французском языке есть термин, которым французы достаточно широко пользуются между собой. Это - "peu serieux", то есть "несерьезно". Этим понятием французы характеризуют любого несерьезного, легкомысленного, необязательного, увлекающегося человека, который в конечном итоге не хочет нести ответственности за свои слова, обещания, поступки. Этим же термином можно характеризовать и действия группы лиц, и их планы, и пропагандистскую кампанию.
Таким образом, то, что наблюдалось тогда и пару десятилетий позже с арабской стороны, вполне укладывалось в понятие "пе серье", и только реально лишь накануне Октябрьской войны 1973 года они отнеслись к предстоящим событиям уже по-другому, и от этого получился другой результат (или почти что другой).
Но вернемся в июнь 1948 года. Арабы так и не смогли всерьез преодолеть эмбарго комиссии ООН; всего за этот месяц они получили несколько тысяч ружей, но, как правило, это были винтовки устаревших моделей, поступившие из случайных источников. Самое главное, им не удалось получить тяжелого вооружения, и еще более главное, если можно так выразиться, - практически не удалось пополнить арсенал боеприпасов, растраченных за первые четыре недели боев.
То есть, другими словами, орудий и гаубиц в принципе хватало, но стрелять было нечем. Дело дошло до того, что к этой проблеме подключился сам Джон Глабб. В те времена на Ближнем Востоке еще находились несколько английских военных баз, в том числе в Суэце, Адене и на Кипре. Пользуясь своим близким знакомством со своими коллегами, такими же английскими генералами, Джон Глабб сумел "договориться", и ему поставили некоторое количество артиллерийских и минометных снарядов.
Другую часть арабам удалось "стянуть", а проще говоря, "выкупить за взятки" с этих же складов. И еще какую-то часть они купили у разного рода "серых дилеров" и торговцев оружием, рассеянных по всему свету. Но в этом случае, естественно, никто не гарантировал должного качества поступившей продукции.
Конечно, это было лучше чем ничего, но по сравнении с десятками и сотнями тонн снаряжения, поступившими к израильтянам, это было так мало... мало... мало...
Сохранились свидетельства египетских фронтовых офицеров, говоривших, что "мы получали в достаточных количествах чай, печенье, шоколад, но никаких боеприпасов".
А в это время разнузданная пропаганда продолжала грозить своему сионистскому противнику всеми немыслимыми карами, а чучела и флаги с шестиконечной звездой принародно сжигались на рыночных площадях арабских городов (что наблюдается и поныне).
Чем ближе приближалась дата 9 июля, тем больший азарт охватывал Бен-Гуриона и его приближенных.
Зная, как "чесались руки" у подчиненных ему военных применить все поступившее вооружение, они боялись лишь одного: а вдруг арабы выступят с инициативой продлить перемирие, да еще и бессрочно.
Среди них был и бывший английский офицер Вивиан Герцог, который позднее стал одним из самых видных государственных деятелей нового государства. Как вспоминал он позднее: "...Больше всего меня поразило полное и абсолютное молчание представителей самого болтливого народа на свете. За три часа в пути они не произнесли ни единого слова..."
Наконец-то они достигли нужной точки, можно было остановиться и сбросить рюкзаки на землю. Здесь их ждали грузовики и джипы, прибывшие из Иерусалима. Водители обнимали пришедших носильщиков, а Бар Шемер объявлял всем: "Вы принесли питание, которое позволит тридцати тысячам евреев прожить еще один день!". И такие пешие конвои были повторены еще несколько раз в последующие дни, каждый раз спасая наутро очередные 30 000 из ста.
А в это время совсем невдалеке единственный найденный в Тель-Авиве исправный экскаватор и несколько бульдозеров продолжали прогрызать очередные метры еврейской "Бирманской дороги", тут же в три смены трудились десятки рабочих, у которых в руках не было ничего, кроме примитивных кирок и лопат. Еврейские инженеры, рабочие, банковские клерки и продавцы магазинов совершили очередной подвиг.
* * *
Майор Телль вполне мог гордиться собой: на его взгляд, дело шло к логическому завершению.
Та информация, которая поступала к нему из Западного Иерусалима, ясно указывала на критическое положение осажденных. Две отчаянных, но провальных атаки "Хаганы" на Латрун свидетельствовали о том, как остро нуждались евреи в подвозе припасов и до какой опасной черты они уже дошли.
И наконец 5 июня, по поручению неких влиятельных лиц с той стороны, к нему обратился бельгийский консул. Он запрашивал условия капитуляции гарнизона города.
Лишь один фактор несколько тревожил его: крестьяне из окрестностей Латруна уже несколько раз извещали арабское командование, что "евреи строят какую-то тайную дорогу на Иерусалим". Это же подтверждал и подполковник Маджелли. Рычание экскаватора и бульдозеров далеко разносилось вокруг, особенно в ночные часы. Стоило полковнику только отдать приказ, и находившиеся в его распоряжении мощные пушки и гаубицы разнесли бы на кусочки десятки еврейских рабочих, трудившихся в три смены в пределах досягаемости его артиллерии.
Но Хабес Маджелли не имел полномочий отдать такой приказ от себя лично. Он руководствовался указаниями своего бригадного командира, полковника Т.Л. Аштона. К нему и был отправлен его заместитель капитан Махмуд Русан, который попытался объяснить англичанину суть вопроса. Однако Аштон повел себя несколько индифферентно. "Местность очень гориста и вообще непроходима. Евреям ничего не удастся там сделать". Когда Русан стал настаивать на другом решении, Аштон достал свой личный бланк и собственноручно начертал на нем письменный приказ Хабесу Маджелли: "Ни при каких условиях вам не позволяется растрачивать свои боеприпасы в секторе Бейт Джиз - Бейт Сусин".
Догадывался об этом Т.Л. Аштон или нет, но еврейский Иерусалим был спасен этим листком бумаги.
Но был еще один способ спасения Иерусалима. Это - перемирие. С первых дней июня Бен-Гурион от имени еврейской стороны настаивал, что перемирие вполне приемлемо для них. Арабы упрямились, и дело было отдано в руки местного посредника ООН, шведского графа Фолке Бернадотта.
Утром в понедельник 7 июня Бернадотт отредактировал его очередной вариант, который представил в Лигу арабских государств и Тель-Авив.
У Бен-Гуриона не оставалось никакого другого выхода, кроме как принять его. По его словам, в тот день "мы еще цеплялись за конец веревки, сброшенной в пропасть". Его силы только что претерпели поражения в двух битвах Латрун-Один и Два (а будет еще и третья, такая же провальная). Еврейский квартал в Старом городе был сдан (казалось бы навсегда, правда, как выяснилось, на последующие 19 лет). Египтяне подступили к Тель-Авиву где-то на 40 км.
Даже иракцы взяли несколько серьезных позиций вокруг Дженина, и - как знать? - если бы их напор остался настолько силен и в последующие дни... Лишь на севере был захвачен город Акра, ливанцев отогнали к их границе, а сирийцев прогнали из Галилеи.
Вновь сформированная бригада Шломо Шамира была разгромлена возле Латруна, а остальные восемь понесли серьезные потери и нуждались в передышке, чтобы "перевести дух", переформироваться и перевооружиться. Самой острой, однако, оставалась проблема Иерусалима. Все указывало на то, что город или падет сам, или будет вынужден сдаться на милость победителей. Реально только одно могло спасти сто тысяч жителей Иерусалима - перемирие. Прошептав молитву о спасении, Бен-Гурион распорядился дать телеграмму о согласии на прекращение огня.
И вновь арабские лидеры собрались в Аммане для принятия решения по предложению посланника ООН. На поверхности, казалось бы, у них не было особых причин торопиться с этим решением. Хотя их достижения были значительно меньше тех, о чем извещала их восторженная пропаганда, тем не менее они сумели загнать евреев - хотя бы в нескольких местах - в угол, и все восемь бригад "Хаганы" были в положении обороняющихся и отбивающихся.
Но при более детальном рассмотрении ситуация выглядела уже по-другому. Армия Египта оккупировала значительные участки на местности, но совсем немного населенных пунктов. Целые гроздья несданных киббуцев оказались у нее в тылу. Их захват означал бы значительные потери египетских сил в людях, и к этому они совсем не были готовы. Египтянам не хватало всего медикаментов, бинтов, воды, бензина, боеприпасов. Оружие перегревалось на солнце и заклинивало. Горячее питание не выдавалось. Офицеры в званиях от майора и выше предпочитали отсиживаться в палатках, чем разделять судьбу своих подчиненных в песках под разгоревшимся солнцем начала июня. Младшие офицеры, сержанты и рядовые совсем не горели желанием отдавать свои жизни за тех, кто стремился благополучно пересидеть все невзгоды в тылу.
Иракская армия разочаровала всех. Ливанцы, после нескольких демонстративных жестов 14 и 15 мая, отступили к своим границам. Сирийцы как и опасался штабист Васфи Телль - потерпели ряд серьезных поражений. Только Арабский легион в целом проявил себя весьма достойно, но уже было ясно, что евреи в Западном Иерусалиме были готовы ответить на все его атаки самым ожесточенным сопротивлением, что они уже и доказали.
По иронии судьбы, Великобритания - именно то государство, что вроде бы не возражало поначалу против внутренней "разборки" между двумя ветвями одной семитской расы, - теперь настаивала на перемирии между ними. Британский МИД под руководством Эрнеста Бевина серьезно просчитался: израильтяне оказались гораздо жестче в обороне и наступлении, а арабы гораздо менее воинственны во всех своих действиях (но не на словах).
Арабский фронт на конференции в Аммане оказался серьезно расколот. Удивительно, но те страны, которые меньше всего проявили себя на поле боя то есть Ливан и Сирия, - более всего настаивали на развертывании все более жестких действий по отношению к Израилю. К ним присоединился и Хадж Амин Хуссейни.
Их горячие головы постарался остудить Глабб-Паша, который оценил действия подчиненного ему Легиона отметкой "хорошо", но предостерег, что "исход битвы еще далеко не определен". Его в сущности поддержал король Абдалла, который считал, что перемирие должно стать постоянным и бессрочным, то есть фактически военные действия должны быть прекращены в поисках какого-то другого - предпочтительно политического - решения.
Но самая жесткая дискуссия разгорелась между Генеральным секретарем Лиги арабских государств Аззам-Пашой и египетским премьером Нукраши-Пашой. Зная, что его суверен, король Фарук, уже обескуражен отсутствием быстрых побед (?!), Нукраши-Паша заявил: "...мы ввязались в войну, которая нам не нужна. Перемирие должно быть подписано, затем продлено, а с евреями надо так или иначе договариваться..."
То есть, по сути, он поддержал иорданского монарха. В ответ Аззам-Паша раскипятился: "Почему такие упаднические настроения? Твоя армия стоит лишь в 40 километрах от Тель-Авива. Вы что думаете? (Теперь уже обращаясь ко всем остальным.) Евреи потратят время зря и не воспользуются передышкой во время перемирия, чтобы поправить дела в свою пользу?"
Нукраши-Паша отвечал лишь одно: "Я руководствуюсь здесь только рекомендациями начальника моего Генштаба". "Твой начальник Генштаба - это самый невежественный человек в твоей армии", - ответствовал Аззам... И вот в таком ключе беседа продолжалась еще достаточно долго, пока все присутствующие не пришли к единому решению: перемирие надо объявлять, но срок его действия - 4 недели, как и предлагал граф Бернадотт, а к 9 июля надо готовиться возобновить очередной раунд битвы.
* * *
"Говорит капитан Махмуд Русан. Евреи только что захватили полицейский участок в Латруне! Немедленно открывайте огонь всеми имеющимися средствами! Я повторяю, немедленно открывайте огонь..." Но это была еврейская уловка (!), немедленно опровергнутая по тем же радиоволнам капитаном Русаном и его начальником подполковником Маджелли.
Третья атака "Хаганы", предпринятая 9 июня, чуть-чуть не увенчалась успехом. Пока главный отряд отвлекал внимание арабов снаружи, диверсионный "спецназ" ворвался с тыла прямо на КП Хабеса Маджелли и едва не взял его в плен, вместе с капитаном Махмудом Русаном. Лишь решительная контратака поваров, квартирмейстеров и связистов смогла отбросить израильскую "Альфу" назад. Воодушевленные криками "Аллах акбар!", иорданские легионеры в очередной раз отстояли "замок Латруна". На последующие 19 лет он останется в их руках, - это была несомненная победа арабских сил.
Когда 10 июня новость о последнем провале "Хаганы" перед Латруном достигла города, то отчаяние и уныние охватили осажденных. Словно "черное крыло смерти" опахнуло Западный Иерусалим. Ставни закрылись, тротуары опустели, и молчание воцарилось на прежде оживленных улицах. В этот день 10 июня 1948 года - запасы муки в осажденном Йерушалаиме кончились. Испеченного хлеба хватало только на последующий день или два. На электростанции Александра Зингера он лично извлек последние несколько ведер керосина со дна замасленных танков - и это могло обеспечить лишь спазмы электротока, частотою 50/60 герц, в последующие 24 часа.
Лишь Зви Лейбовиц, заведовавший запасом воды, мог похвастать, что ее оставалось на несколько суток. Двадцать шестой день подряд еврейский Иерусалим "раскачивался" под непрерывным артиллерийским обстрелом пушек и гаубиц капитана Эмиля Жюмо с высот Неби Самюэль.
За два дня - 9 и 10 июня - его подчиненные обрушили на здания и улицы Йерушалаима 670 снарядов, калибра от 88 мм и выше (назовите еще подобный пример в современной истории, наверное, только Ленинград и Сталинград в 1942-1943 гг. и Берлин в 1945 г.). Израильские авторы сообщают, что пропорционально к своему населению Иерусалим потерял погибшими больше гражданских лиц, чем Лондон в худшие месяцы германского "блица" с августа 1940 года до мая 1941-го включительно!
Смерть витала над его улицами во вторую половину дня 10 июня и утром 11-го.
А в эти часы шведский граф Фольке Бернадотт продолжал оформлять соглашение о перемирии, которое должно было вступить в силу 11 июня в 10 часов утра. Утром одиннадцатого стрельба усилилась, а к 10 часам интенсифицировалась до того, что сложилось впечатление, что обе стороны стремились сжечь все свои боеприпасы, нанеся противнику максимальный урон.
Утром 11 июня в офис майора Телля по его приглашению прибыл арабский журналист Абу Саид Абу Рич. Он еще не успел задать свой первый вопрос, как на столе майора зазвонил телефон. На глазах Рича Телль снял трубку: "Да, Ваше Величество!" Затем выражение лица арабского майора изменилось на потрясенное недоумение: "Да, Ваше Величество... Но как я могу остановить своих людей?! Они уже чувствуют победу под пальцами". Рич как будто слышал резкий голос в трубке: "...Вы солдат, и вы обязаны подчиниться. Я повторяю, перемирие должно начаться в 10 часов... а в полдень я приеду на пятничную молитву в мечеть Омара. Встречайте меня".
Телль повесил трубку. Пару минут он сидел, уставившись в крышку стола, затем вызвал своего адъютанта и произнес: "Худна, саа ашера!" (То есть "Перемирие, в 10 часов"). Его слово понеслось по всем окопам и бастионам. В 10.00 ожесточенная стрельба с двух сторон продолжалась как ни в чем не бывало. В 10.01 она стала ослабевать, в 10.04 остановилась совсем, как будто последние капли дождя пробарабанили по цинковой крыше. На мусульманской стороне это прошло далеко не просто. Объявлению перемирия больше всего возмущались многочисленные партизаны и ополченцы, которые, в сущности, не были подчинены Теллю. Свои бурные протесты и несогласия они выражали выстрелами в воздух и громкими возгласами: "Предательство!", "Смерть евреям!" Потребовалось немало усилий со стороны легионеров, чтобы привести их в чувство и навести порядок.
В 10.05 Телль поднялся на Башню Давида. Странно, но в ту секунду в еврейском Иерусалиме не было никаких торжеств и манифестаций. Глядя в бинокль, Абдулла Телль увидел лишь одну еврейскую женщину в черном, которая с корзинкой в руке вышла из здания "Таннус" и, даже не взглянув в сторону Старой крепости, стала быстрым шагом удаляться внутрь еврейского города.
"Вот так уходит от меня моя победа!", - вероятно, подумал он.
Абдулла Телль не знал, что в эту минуту его противник Давид Шалтиель открывал в присутствии своих ближайших подчиненных бутылку шампанского со словами: "...на нас снизошла благодать Божья... Бог с нами..." И перед следующим тостом он произнес: "...Противник совершил ошибку... фатальную для себя ошибку... в которой он еще раскается... Я поднимаю свой тост за Победу! Мазель Тов!"
Распив бутылку шампанского, Давид Шалтиель объявил, что перемирие будет длиться всего лишь 4 недели, то есть 28 дней. "...Нам нужно готовиться к следующей вспышке насилия, что случится 9 июля, я заявляю вам - следующий раунд битвы должен быть за нами".
В это же время король Абдалла прибыл на пятничную молитву в мечеть Омара. Помолившись, его кортеж переместился в школу "Рауда". Там состоялся его праздничный банкет, когда все приглашенные откушали от запеченного барана, покоящегося на горе дымящегося риса. По завершении обеда, согласно традиции, все приглашенные выстроились в очередь, и король стал протягивать свою правую руку для прощального поцелуя уходящим VIP (то есть знатным лицам). Обычно это выглядело "кистью вниз". Если король был кем-то недоволен, то он протягивал для поцелуя сжатый кулак.
Для Абдуллы Телля король оказал высшую милость: он протянул ему для поцелуя руку "кистью вверх". Когда Телль выпрямился после поцелуя, то вперед выступил один из адъютантов короля и громко зачитал приказ, что майору Абдулле Теллю, которому три недели назад король лично приказал "идти спасать Иерусалим", вне всяких очередей присваивается звание полковника королевской гвардии.
Новоиспеченный полковник едва сдержал нахлынувшие слезы.
Пару дней позже состоялась первая и единственная встреча двух противников, которые хотели разделить славу Саладина и Годфруа де Буйона в овладении "святым городом". Им предстояло подписать совместный документ, обозначавший демаркационную линию внутри дорогого им Иерусалима. (При том, что один родился в далеком Гамбурге, а второй - в недалекой пустыне, оба были патриотами одного и того же места на земле.)
Их пригласили в одну комнату, и, встретившись лицом к лицу, немецкий еврей и иорданец-араб пару минут безмолвно разглядывали друг друга. После этого, представившись и пожав руки, они перешли к карте. Процесс согласования этого документа пошел вполне гладко, лишь на обозначении квартала Мусрара их карандаши столкнулись в одной точке: "Если это ваши позиции, то где же ваши фортификации (укрепления)?" - недоуменно спросил Телль. "Наши фортификации - это наши окровавленные рубашки", - ответил Шалтиель. У араба поднялись брови, он задумался и через пару секунд ответил: "Хорошо, я принимаю ваше слово офицера и джентльмена". Они встретятся - но на расстоянии минометного залпа - всего лишь через месяц.
* * *
С 12 июня, согласно условиям перемирия, поток продовольствия пошел в город. На виду у бывшего поста военной полиции в Латруне, где за две-три недели до этого сотни евреев отдали свои жизни под смертоносной шрапнелью арабского огня, десятки грузовиков везли в Иерусалим сотни тонн продуктов. Когда кто-то из комиссаров ООН осмелился заявить, что эта масса продовольствия заведомо превышала количество, согласованное по условиям перемирия, то Дов Джозеф заявил: "Мы не собираемся согласовывать с вами количество продуктов, необходимое нам для жизни... И мы никогда не позволим себе попасть в то положение, в котором мы оказались в первой декаде июня..."
В это же время в порты Хайфа и Яффа было доставлено первое серьезное вооружение, закупленное в Европе. 15 июня первый пароход выгрузил 10 пушек калибра 75 мм, 12 легких танков "Ходжкисс", 19 противотанковых пушек калибра 65 мм, 4 орудия ПВО и 45 000 снарядов. Следующий доставил 500 пулеметов, несколько тысяч винтовок, 17 тысяч снарядов и 7 миллионов патронов. Еще один корабль доставил из Италии 30 танков "Шерман" (это весьма удачный американский аналог нашего Т-34).
Так как докеры в порту не знали, как разгрузить эти 35-тонные махины, то в той же Италии был срочно закуплен и пригнан 40-тонный кран, который сразу решил эту проблему.
Некоторая часть вооружения, но уже не по официальной, а по тайной "Бирманской дороге", перебрасывалась в Иерусалим. Уже на первой неделе в иерусалимские арсеналы "Хаганы" поступило 40 тонн боеприпасов, сотни английских автоматов "Стэн" и пулеметов "Брен", ящики ручных гранат, связки американских "базук".
Были доставлены несколько десятков 2-х, 3-х и - самое главное 6-дюймовых минометов (то есть по-нашему, калибра 160 мм, это серьезное оружие даже по современным меркам).
Когда Шалтиеля пригласили в первый раз для осмотра этих 160-миллиметровых "чудовищ", он, по словам его адъютанта Ешу Шифф, буквально потерял дар речи и затем перешел на свой родной немецкий, беспрерывно повторяя только три слова: "О, майн Готт!", "О, майн Готт!"
Шалтиель, конечно, не был кровожадным человеком, одна только мысль согревала его тогда: никогда больше арабский обстрел с высот Неби Самюэль не останется безответным и безнаказанным.
Но даже Шалтиель не знал тогда, что на далекой авиабазе в пустыне Негев уже был создан костяк ВВС Израиля. Самое курьезное, что в тот момент пилоты и механики срочно осваивали самолеты самых разнообразных марок, включая двадцать "Мессершмиттов-109", пять "Мустангов-Р-51" и несколько английских "Спитфайеров".
За 5-6 лет до этого эти же самолеты ожесточенно дрались между собой за контроль над небесами оккупированной Европы. Теперь им предстояла другая служба.
* * *
В течение трех недель перемирия гражданские и военные власти Израиля сумели решительно развернуть ситуацию на 180°. 12 июня Бен-Гурион созвал у себя в резиденции конференцию руководителей. Хотя в преамбуле было заявлено, что Израиль "устоял", что само по себе было достижением, тут же указывалось, что гражданам новорожденного государства пришлось заплатить слишком большую цену. Потери в людях превысили все цифры, которые ожидались. 10 и 11 июня положение и напряжение на фронтах было почти катастрофическим. При этом выявилось много слабых звеньев, например, в то время как прибывшее оружие и боеприпасы уже были складированы в доках Хайфы, его невозможно было вывезти из-за арабского террора на дорогах.
Это уже не должно было повториться. 29 июня был обнародован декрет правительства, по которому создавались единые вооруженные силы, со званиями, униформой, должностными окладами, нормами снабжения, гарантиями военнослужащим и т.п.
На первой неделе июля Дов Джозеф с гордостью доложил Шалтиелю, что у него запасено 7500 тонн продовольствия, 2800 тонн горючего, проведен новый акведук по снабжению водой, отдельный от арабского.
Этого могло хватить почти что на год осады. Шалтиель со своими штабистами приступил к срочной отработке плана, как он выразился, "подарить новому государству его древнюю столицу".
У генштабистов в Тель-Авиве планы были еще более обширными. Был объявлен очередной призыв в армию. Наиболее грамотных и толковых новобранцев направляли в технические подразделения, где они срочно осваивали орудийные и минометные прицелы, практику стрельбы из орудий, радиосвязь и вождение танков. Всем выдали единую форму, каски, а ударные подразделения пересадили на джипы и "хав-траки", сделав их по-настоящему мобильными.
Нельзя сказать, что арабская сторона не готовилась к будущей вспышке военных действий, но как отличались их подходы к решению возникающих проблем!
Начать с того, что на период действия перемирия и согласно его условиям было вообще-то введено эмбарго на все поставки вооружений, боеприпасов и военных материалов всем воюющим сторонам. Хотя израильтяне и скрывали это, но было ясно, что они всеми правдами, а скорее неправдами стремились обойти это эмбарго. Их финансисты и разного рода эмиссары и посланники не жалели ни сил, ни средств, обеспечивая поставку этих вооружений на "землю обетованную". Поэтому появился и результат.
Что касается арабов, то их достижения за указанный период были гораздо менее значительными.
Опять сыграло свою роль отсутствие единого командования и общей стратегии. Их вожди были больше заняты внутренними распрями, междуусобицами и "подсидками", чем реальной подготовкой к грядущим сражениям. Что касается народных масс, то ими манипулировали штатные пропагандисты и экстремистские организации типа "братья-мусульмане" (предшественники нынешнего "Хамаса"). Чтобы держать уличные толпы в постоянном напряжении, каждый день организовывались шумные манифестации и шествия под лозунгами немедленного объявления "джихада" и "газавата". Самые крайне настроенные ораторы громко кричали о "предательстве", "трусости солдат", "кинжале в спину" и тому подобное. Широко муссировался тезис: "Пусть только придет 9 июля, и уж тогда мы им покажем!"
Даже Глабб-Паша в минуту откровения откомментировал своим приближенным: "Как можно вести современную войну, когда в любой момент у тебя в тылу может вспыхнуть мятеж твоего же собственного населения?.."
Вообще, например, во французском языке есть термин, которым французы достаточно широко пользуются между собой. Это - "peu serieux", то есть "несерьезно". Этим понятием французы характеризуют любого несерьезного, легкомысленного, необязательного, увлекающегося человека, который в конечном итоге не хочет нести ответственности за свои слова, обещания, поступки. Этим же термином можно характеризовать и действия группы лиц, и их планы, и пропагандистскую кампанию.
Таким образом, то, что наблюдалось тогда и пару десятилетий позже с арабской стороны, вполне укладывалось в понятие "пе серье", и только реально лишь накануне Октябрьской войны 1973 года они отнеслись к предстоящим событиям уже по-другому, и от этого получился другой результат (или почти что другой).
Но вернемся в июнь 1948 года. Арабы так и не смогли всерьез преодолеть эмбарго комиссии ООН; всего за этот месяц они получили несколько тысяч ружей, но, как правило, это были винтовки устаревших моделей, поступившие из случайных источников. Самое главное, им не удалось получить тяжелого вооружения, и еще более главное, если можно так выразиться, - практически не удалось пополнить арсенал боеприпасов, растраченных за первые четыре недели боев.
То есть, другими словами, орудий и гаубиц в принципе хватало, но стрелять было нечем. Дело дошло до того, что к этой проблеме подключился сам Джон Глабб. В те времена на Ближнем Востоке еще находились несколько английских военных баз, в том числе в Суэце, Адене и на Кипре. Пользуясь своим близким знакомством со своими коллегами, такими же английскими генералами, Джон Глабб сумел "договориться", и ему поставили некоторое количество артиллерийских и минометных снарядов.
Другую часть арабам удалось "стянуть", а проще говоря, "выкупить за взятки" с этих же складов. И еще какую-то часть они купили у разного рода "серых дилеров" и торговцев оружием, рассеянных по всему свету. Но в этом случае, естественно, никто не гарантировал должного качества поступившей продукции.
Конечно, это было лучше чем ничего, но по сравнении с десятками и сотнями тонн снаряжения, поступившими к израильтянам, это было так мало... мало... мало...
Сохранились свидетельства египетских фронтовых офицеров, говоривших, что "мы получали в достаточных количествах чай, печенье, шоколад, но никаких боеприпасов".
А в это время разнузданная пропаганда продолжала грозить своему сионистскому противнику всеми немыслимыми карами, а чучела и флаги с шестиконечной звездой принародно сжигались на рыночных площадях арабских городов (что наблюдается и поныне).
Чем ближе приближалась дата 9 июля, тем больший азарт охватывал Бен-Гуриона и его приближенных.
Зная, как "чесались руки" у подчиненных ему военных применить все поступившее вооружение, они боялись лишь одного: а вдруг арабы выступят с инициативой продлить перемирие, да еще и бессрочно.