Страница:
— Только предупредите доктора, — сказал он, — чтобы вёл себя в Ждановке как можно осторожнее. Люди возбуждены, достаточно чуть подогреть их, и любой под горячую руку может сболтнуть что угодно. А нам нужны точные, досконально проверенные данные о тех, кого Вертянкин назвал в своём донесении. Без излишней подозрительности, без оговора. Нужна только правда!
Через два дня доктор Моргенштерн уехал в очередную служебную командировку. В Ждановке его встретили, как своего человека, немца, с которым можно откровенно говорить о чем угодно. И когда во время приёма больных один из посетителей намекнул, что врачу не мешало бы встретиться с «настоящими патриотами», Моргенштерн согласился. Встреча состоялась в тот же вечер, в доме у пригласившего. Естественно, что разговор шёл о войне.
Вот тут Моргенштерн и понял, что за «патриоты» пригласили его.
Посыпались вопросы:
— Долго ли осталось ожидать полного разгрома Красной Армии?
— Скоро ли немецкие войска дойдут до Урала?
— Что мы должны делать, чтобы не с пустыми руками встретить наших победителей?
А хозяин квартиры заявил без обиняков:
— С каждым днём в наших местах остаётся все меньше и меньше советских воинских частей. Скоро тыл оголится совсем, и тогда можно будет начинать действовать.
Такие же встречи продолжались и в последующие вечера.
Чем дальше, тем больше убеждался доктор в том, что на многочисленных участников этих встреч оказывает влияние кто-то другой, тщательно замаскировавшийся и хитрый.
Но кто?
Этого Моргенштерну в первую поездку так и не удалось узнать.
И тем не менее она дала многое. Стало ясно, что в Ждановке действительно создана антисоветская группа, готовая оказать противнику любую помощь.
Вскоре все участники этой группы были известны. Принятыми дополнительными мерами рассказанное врачом Моргенштерном подтвердилось. Активные участники антисоветской группы были арестованы и привлечены к уголовной ответственности.
Начались допросы. После недолгого запирательства последовали признания. Убедившись, что от ответственности не уйти, участники группы рассказывали о том, как они готовились к приёму гитлеровских разведчиков и диверсантов, как составляли списки местных коммунистов и советских активистов, в том числе и немцев, которых в случае поражения Советского Союза ожидала беспощадная расправа.
Не скрывали арестованные и мотивы, побудившие их к измене.
— Я убеждённый сторонник фашизма, — с откровенным цинизмом заявил один из этих отщепенцев, — и твёрдо верю, что созданная фюрером великая Германия будет господствовать над всем миром!
Не выяснилось только одно: кто же руководил всем этим антисоветским сбродом.
Судя по всему, такой руководитель наверняка был.
Это предположение ещё более окрепло после того, как в Соль-Илецком районе была разоблачена антисоветская группа, до мелочей похожая на группу в Ждановке. И там, и тут — надежда на победу гитлеровской Германии, и там и тут — заблаговременная подготовка к встрече «своих», совершенно одинаковые планы помощи фашистам. Даже списки подлежащих уничтожению и те составлены в одной и той же манере.
Кто же всеми ими руководит?
Дело это начало проясняться после ареста кулацкого сынка, пристроившегося бухгалтером в Куюргузинском совхозе, в соседней Башкирии. С некоторых пор там начали появляться отпечатанные на машинке антисоветские листовки. Под гнусным, провокационным текстом стояла недвусмысленная подпись: «Генрих, сподвижник Гитлера».
Этот неведомый «сподвижник» в восторженных тонах восхвалял фашизм, призывал население к вооружённой борьбе против Советской власти, к диверсиям, вредительству и развалу колхозов. Осенью сорок первого года листовки «Генриха» появились кое-где и в населённых пунктах Октябрьского района нашей области.
Через некоторое время, после кропотливых и тщательных поисков, они привели нас к самому «Генриху», оказавшемуся совхозным бухгалтером.
— На что вы рассчитывали, сочиняя подобную галиматью? — спросил я на первом же допросе у поникшего после неожиданного ареста «сподвижника Гитлера».
И услышал в ответ:
— Из бесед с некоторыми людьми я сделал вывод, что они недовольны существующими порядками. Вот и думал вызвать листовками ещё большее недовольство.
— Как они попали в Октябрьский район? Вернее, кто вам помогал распространять их?
Арестованный назвал фамилии двух человек и добавил:
— Они настроены так же, как я, поэтому и согласились помогать.
— А кто для вас написал текст первой листовки?
И «Генрих» проговорился:
— Ещё в июле к нам в Куюргузинский совхоз приходил один человек. Он дал мне написанную от руки листовку и посоветовал размножить её на машинке… Остальные я сочинил сам.
— Как его фамилия и где он живёт?
— Не знаю.
— Опишите внешний вид этого человека.
— Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет ему под пятьдесят.
Чувствовалось, что арестованный не врёт, действительно старается вспомнить приметы навестившего его незнакомца. Удивительного в этом не было ничего — любой преступник старается свалить на кого-либо часть вины, чтобы хоть немного обелить, выгородить самого себя. Но если бы только знал «сподвижник Гитлера», какую немаловажную помощь оказал он следствию своим неожиданным сообщением! Вынужденным признанием бухгалтер указал прямой путь к тщательно маскирующемуся немецко-фашистскому резиденту.
Нам было известно, что по деревням Оренбуржья, под вполне безобидными предлогами, время от времени «путешествует» внешне ничем не примечательный человек. То дальних родственников приезжает навестить, то привозит для обмена на сельскохозяйственные продукты не очень поношенную одежду и обувь. Такие наезды ни у кого не вызывали подозрений, это было обычным явлением, и органы местной власти не запрещали подобный обмен.
Но… «Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет под пятьдесят…»
Кто же он такой?..
Началась кропотливая, тщательнейшая проверка, и через несколько дней мы увидели и, так сказать, внутреннее содержание «путешественника».
Человек этот поддерживал связь с одним из работников немецкого консульства ещё до войны. От него же получал задания по сбору шпионских данных и инструкции о том, как вести разложение колхозов, противопоставлять немецкое население Советской власти и агитировать неустойчивых земляков на выезд в фашистскую Германию. Впервые он встретился с гитлеровским «дипломатом» от разведки на сельскохозяйственной выставке в Москве и тогда же охотно согласился ответить на его многочисленные вопросы об экономическом положении проживающих в Оренбуржье немцев, об их настроениях и отношении к Советскому Союзу.
После этого «дипломат» предоставил словоохотливому собеседнику выбор: или работа в пользу «великого рейха», или разоблачение со всеми вытекающими из этого выводами.
Поняв, что выхода нет, тот предпочёл первое.
В обязанности нового резидента были включены: агитация за выезд в Германию, составление подробных, со всеми необходимыми характеристиками, списков желающих эмигрировать, осторожная вербовка агентуры.
В мае 1941 года резидент в последний раз встретился со своим хозяином, специально для этого приехавшим в Оренбург, где получил новое задание: сразу же после начала военных действий — развернуть активную разведывательную работу, пораженческую пропаганду, агитацию среди немецкого населения за отказ от службы в Красной Армии. Не последнее место в этом задании отводилось организации саботажа в колхозах, подрыву экономики и разложению тыла с помощью разного рода панических слухов.
Вот тогда-то и начались «путешествия» ничем внешне не примечательного пожилого человека по населённым пунктам области и соседней с нею Башкирии. Тогда-то он и появился в Куюргузинском совхозе, где быстро нашёл общий язык с бухгалтером. Поначалу все шло как будто по намеченному «дипломатом» плану — агентурная сеть резидента заметно расширялась. Откуда ему было знать, почему провалились с трудом созданные заговорщические группы в Ждановке и в Соль-Илецком районе? Случайность…
Как выяснилось позднее, случайным посчитал он и арест куюргузинского агента. Но этот арест и поставил точку на дальнейшей «деятельности» изменника.
Вера в «злой рок», в случайность характерна для многих матёрых врагов Советской власти. В своём провале они чаще всего обвиняют судьбу, ссылаются на «слепой» случай. И как всегда ошибаются.
Мы не стали убеждать резидента в закономерности, неизбежности его ареста. Вместо этого я спросил:
— На что вы рассчитывали, изменив Родине?
— На молниеносную войну, — последовал ответ, — и быстрое поражение в ней Советского Союза.
— А что могло бы это дать лично вам?
— Мне обещали большое поместье и даровую рабочую силу.
Что ж, иного ответа я и не ожидал. Не какие-либо идейные соображения и мотивы руководили подобного рода отщепенцами, а жажда власти, наживы, богатства вела и приводила их к измене.
Вскоре военный трибунал воздал разоблачённому вражескому резиденту по заслугам…
Встречались в то время и представители человеческих отбросов иного сорта, для которых главным было обогащение. И хотя враждебных актов и политических преступлений они не совершали, нам приходилось заниматься и такими.
В одном из поездов, следовавших из Москвы в Ташкент, ехал немолодой пассажир, старавшийся ничем не привлекать к себе внимания попутчиков. Наружность у него была самая обыкновенная: впалые щеки, небольшая бородка, нос с горбинкой и быстро бегающие глаза, как бы спрашивающие: «Ну что? Ведь ничего не заметно. Билет, как и у всех, место есть. Доедем благополучно до Ташкента, а там разойдёмся в разные стороны…»
Может быть он и добрался бы до своей станции, если бы не одно обстоятельство, заставившее насторожиться находившегося в том же вагоне чекиста транспортного отдела. Несмотря на изматывающую духоту, от которой люди не знали куда деваться, пассажир ни на минуту не снимал с себя зимнего пальто и ни на секунду не выпускал из рук небольшой чемодан. Укладывался на ночь спать он также в пальто, а чемодан старательно привязывал к руке.
Бросалось в глаза и другое. Продукты во время завтрака пассажир доставал не из чемодана, а из клеёнчатой сумки.
На станции Оренбург столь странного человека пригласили в дежурную комнату. Проверили документы — в порядке. Железнодорожный билет — до самого Ташкента. В карманах пальто, пиджака и брюк не нашли ничего предосудительного. И самое удивительное: в чемодане, над которым пассажир всю дорогу трясся, как наседка над цыплятами, кроме нескольких пар нижнего белья тоже ничего не оказалось.
Время стоянки поезда уже подходило к концу, и пассажир начал жаловаться на незаконную задержку. Пригрозил даже, что сообщит, кому следует, о «вопиющем произволе». Но спустя две-три минуты сник, виновато опустил голову и надолго умолк. В злополучном чемодане оказалось второе дно, а под ним — бумажный свёрточек с отборными, один к одному, крупными бриллиантами.
Поезд ушёл. Пассажиру пришлось остаться. Начался долгий, нелёгкий разговор о том, откуда и как попали к нему эти огромной цены сверкающие «камешки»… Кто помогал ему в этом деле.
После первого, предварительного допроса и оформления документов на арест незадачливого «миллионера» увели в камеру, а мы с начальником транспортного отдела Б.А.Розиным слушали рассказ оперативного сотрудника, который обратил внимание на внешне безобидного пассажира. Вдруг дверь кабинета распахнулась, на пороге показался арестованный, а за ним дежурный надзиратель тюрьмы с зимним пальто пассажира в руках.
— Посмотрите, что я обнаружил, когда начал прощупывать швы, — заговорил надзиратель. — Да это же самые настоящие бриллианты!
Оказывается, произошло следующее. Когда у задержанного пассажира обнаружили бриллианты, то отвлеклись и забыли тщательно осмотреть его пальто. К счастью, не забыл это сделать надзиратель тюрьмы. Прощупывая пальто, ему под пальцы попало что-то твёрдое. Он вспорол подкладку и там, в вате, оказался камешек-бриллиант. За ним был нащупан второй, потом третий.
Вот, оказывается, почему пассажир не снимал пальто в вагоне! Сейчас он, не раздумывая, предложил надзирателю взять один бриллиант себе и на этом поставить точку.
— Что ты, чудак, будешь иметь от того, что доложишь об этом по начальству? Если же отнесёшь этот камешек ювелиру — будешь иметь большие деньги. Ну, и мне оставишь парочку на чёрный день.
— Я не продаю свою совесть за камешки, сколько бы они ни стоили, — заявил надзиратель. — Пойдём наверх, там с тобой разберутся.
В моем присутствии обыск был сделан ещё раз. Прощупали всю одежду и вещи арестованного. И вновь находка: в поясе брюк было обнаружено несколько крупных бриллиантов.
Как потом было установлено, бриллианты скупались близкими пассажиру людьми. Их покупали в Москве и других городах у дельцов, причастных к валютным операциям. Это была сложная система, по которой шла торговля ценностями, с последующим их вывозом через нашу южную границу.
ОБОРОТНИ
Через два дня доктор Моргенштерн уехал в очередную служебную командировку. В Ждановке его встретили, как своего человека, немца, с которым можно откровенно говорить о чем угодно. И когда во время приёма больных один из посетителей намекнул, что врачу не мешало бы встретиться с «настоящими патриотами», Моргенштерн согласился. Встреча состоялась в тот же вечер, в доме у пригласившего. Естественно, что разговор шёл о войне.
Вот тут Моргенштерн и понял, что за «патриоты» пригласили его.
Посыпались вопросы:
— Долго ли осталось ожидать полного разгрома Красной Армии?
— Скоро ли немецкие войска дойдут до Урала?
— Что мы должны делать, чтобы не с пустыми руками встретить наших победителей?
А хозяин квартиры заявил без обиняков:
— С каждым днём в наших местах остаётся все меньше и меньше советских воинских частей. Скоро тыл оголится совсем, и тогда можно будет начинать действовать.
Такие же встречи продолжались и в последующие вечера.
Чем дальше, тем больше убеждался доктор в том, что на многочисленных участников этих встреч оказывает влияние кто-то другой, тщательно замаскировавшийся и хитрый.
Но кто?
Этого Моргенштерну в первую поездку так и не удалось узнать.
И тем не менее она дала многое. Стало ясно, что в Ждановке действительно создана антисоветская группа, готовая оказать противнику любую помощь.
Вскоре все участники этой группы были известны. Принятыми дополнительными мерами рассказанное врачом Моргенштерном подтвердилось. Активные участники антисоветской группы были арестованы и привлечены к уголовной ответственности.
Начались допросы. После недолгого запирательства последовали признания. Убедившись, что от ответственности не уйти, участники группы рассказывали о том, как они готовились к приёму гитлеровских разведчиков и диверсантов, как составляли списки местных коммунистов и советских активистов, в том числе и немцев, которых в случае поражения Советского Союза ожидала беспощадная расправа.
Не скрывали арестованные и мотивы, побудившие их к измене.
— Я убеждённый сторонник фашизма, — с откровенным цинизмом заявил один из этих отщепенцев, — и твёрдо верю, что созданная фюрером великая Германия будет господствовать над всем миром!
Не выяснилось только одно: кто же руководил всем этим антисоветским сбродом.
Судя по всему, такой руководитель наверняка был.
Это предположение ещё более окрепло после того, как в Соль-Илецком районе была разоблачена антисоветская группа, до мелочей похожая на группу в Ждановке. И там, и тут — надежда на победу гитлеровской Германии, и там и тут — заблаговременная подготовка к встрече «своих», совершенно одинаковые планы помощи фашистам. Даже списки подлежащих уничтожению и те составлены в одной и той же манере.
Кто же всеми ими руководит?
Дело это начало проясняться после ареста кулацкого сынка, пристроившегося бухгалтером в Куюргузинском совхозе, в соседней Башкирии. С некоторых пор там начали появляться отпечатанные на машинке антисоветские листовки. Под гнусным, провокационным текстом стояла недвусмысленная подпись: «Генрих, сподвижник Гитлера».
Этот неведомый «сподвижник» в восторженных тонах восхвалял фашизм, призывал население к вооружённой борьбе против Советской власти, к диверсиям, вредительству и развалу колхозов. Осенью сорок первого года листовки «Генриха» появились кое-где и в населённых пунктах Октябрьского района нашей области.
Через некоторое время, после кропотливых и тщательных поисков, они привели нас к самому «Генриху», оказавшемуся совхозным бухгалтером.
— На что вы рассчитывали, сочиняя подобную галиматью? — спросил я на первом же допросе у поникшего после неожиданного ареста «сподвижника Гитлера».
И услышал в ответ:
— Из бесед с некоторыми людьми я сделал вывод, что они недовольны существующими порядками. Вот и думал вызвать листовками ещё большее недовольство.
— Как они попали в Октябрьский район? Вернее, кто вам помогал распространять их?
Арестованный назвал фамилии двух человек и добавил:
— Они настроены так же, как я, поэтому и согласились помогать.
— А кто для вас написал текст первой листовки?
И «Генрих» проговорился:
— Ещё в июле к нам в Куюргузинский совхоз приходил один человек. Он дал мне написанную от руки листовку и посоветовал размножить её на машинке… Остальные я сочинил сам.
— Как его фамилия и где он живёт?
— Не знаю.
— Опишите внешний вид этого человека.
— Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет ему под пятьдесят.
Чувствовалось, что арестованный не врёт, действительно старается вспомнить приметы навестившего его незнакомца. Удивительного в этом не было ничего — любой преступник старается свалить на кого-либо часть вины, чтобы хоть немного обелить, выгородить самого себя. Но если бы только знал «сподвижник Гитлера», какую немаловажную помощь оказал он следствию своим неожиданным сообщением! Вынужденным признанием бухгалтер указал прямой путь к тщательно маскирующемуся немецко-фашистскому резиденту.
Нам было известно, что по деревням Оренбуржья, под вполне безобидными предлогами, время от времени «путешествует» внешне ничем не примечательный человек. То дальних родственников приезжает навестить, то привозит для обмена на сельскохозяйственные продукты не очень поношенную одежду и обувь. Такие наезды ни у кого не вызывали подозрений, это было обычным явлением, и органы местной власти не запрещали подобный обмен.
Но… «Среднего роста, худощавый, немного сутулится. Продолговатое лицо, небольшая рыжеватая бородка. Лет под пятьдесят…»
Кто же он такой?..
Началась кропотливая, тщательнейшая проверка, и через несколько дней мы увидели и, так сказать, внутреннее содержание «путешественника».
Человек этот поддерживал связь с одним из работников немецкого консульства ещё до войны. От него же получал задания по сбору шпионских данных и инструкции о том, как вести разложение колхозов, противопоставлять немецкое население Советской власти и агитировать неустойчивых земляков на выезд в фашистскую Германию. Впервые он встретился с гитлеровским «дипломатом» от разведки на сельскохозяйственной выставке в Москве и тогда же охотно согласился ответить на его многочисленные вопросы об экономическом положении проживающих в Оренбуржье немцев, об их настроениях и отношении к Советскому Союзу.
После этого «дипломат» предоставил словоохотливому собеседнику выбор: или работа в пользу «великого рейха», или разоблачение со всеми вытекающими из этого выводами.
Поняв, что выхода нет, тот предпочёл первое.
В обязанности нового резидента были включены: агитация за выезд в Германию, составление подробных, со всеми необходимыми характеристиками, списков желающих эмигрировать, осторожная вербовка агентуры.
В мае 1941 года резидент в последний раз встретился со своим хозяином, специально для этого приехавшим в Оренбург, где получил новое задание: сразу же после начала военных действий — развернуть активную разведывательную работу, пораженческую пропаганду, агитацию среди немецкого населения за отказ от службы в Красной Армии. Не последнее место в этом задании отводилось организации саботажа в колхозах, подрыву экономики и разложению тыла с помощью разного рода панических слухов.
Вот тогда-то и начались «путешествия» ничем внешне не примечательного пожилого человека по населённым пунктам области и соседней с нею Башкирии. Тогда-то он и появился в Куюргузинском совхозе, где быстро нашёл общий язык с бухгалтером. Поначалу все шло как будто по намеченному «дипломатом» плану — агентурная сеть резидента заметно расширялась. Откуда ему было знать, почему провалились с трудом созданные заговорщические группы в Ждановке и в Соль-Илецком районе? Случайность…
Как выяснилось позднее, случайным посчитал он и арест куюргузинского агента. Но этот арест и поставил точку на дальнейшей «деятельности» изменника.
Вера в «злой рок», в случайность характерна для многих матёрых врагов Советской власти. В своём провале они чаще всего обвиняют судьбу, ссылаются на «слепой» случай. И как всегда ошибаются.
Мы не стали убеждать резидента в закономерности, неизбежности его ареста. Вместо этого я спросил:
— На что вы рассчитывали, изменив Родине?
— На молниеносную войну, — последовал ответ, — и быстрое поражение в ней Советского Союза.
— А что могло бы это дать лично вам?
— Мне обещали большое поместье и даровую рабочую силу.
Что ж, иного ответа я и не ожидал. Не какие-либо идейные соображения и мотивы руководили подобного рода отщепенцами, а жажда власти, наживы, богатства вела и приводила их к измене.
Вскоре военный трибунал воздал разоблачённому вражескому резиденту по заслугам…
Встречались в то время и представители человеческих отбросов иного сорта, для которых главным было обогащение. И хотя враждебных актов и политических преступлений они не совершали, нам приходилось заниматься и такими.
В одном из поездов, следовавших из Москвы в Ташкент, ехал немолодой пассажир, старавшийся ничем не привлекать к себе внимания попутчиков. Наружность у него была самая обыкновенная: впалые щеки, небольшая бородка, нос с горбинкой и быстро бегающие глаза, как бы спрашивающие: «Ну что? Ведь ничего не заметно. Билет, как и у всех, место есть. Доедем благополучно до Ташкента, а там разойдёмся в разные стороны…»
Может быть он и добрался бы до своей станции, если бы не одно обстоятельство, заставившее насторожиться находившегося в том же вагоне чекиста транспортного отдела. Несмотря на изматывающую духоту, от которой люди не знали куда деваться, пассажир ни на минуту не снимал с себя зимнего пальто и ни на секунду не выпускал из рук небольшой чемодан. Укладывался на ночь спать он также в пальто, а чемодан старательно привязывал к руке.
Бросалось в глаза и другое. Продукты во время завтрака пассажир доставал не из чемодана, а из клеёнчатой сумки.
На станции Оренбург столь странного человека пригласили в дежурную комнату. Проверили документы — в порядке. Железнодорожный билет — до самого Ташкента. В карманах пальто, пиджака и брюк не нашли ничего предосудительного. И самое удивительное: в чемодане, над которым пассажир всю дорогу трясся, как наседка над цыплятами, кроме нескольких пар нижнего белья тоже ничего не оказалось.
Время стоянки поезда уже подходило к концу, и пассажир начал жаловаться на незаконную задержку. Пригрозил даже, что сообщит, кому следует, о «вопиющем произволе». Но спустя две-три минуты сник, виновато опустил голову и надолго умолк. В злополучном чемодане оказалось второе дно, а под ним — бумажный свёрточек с отборными, один к одному, крупными бриллиантами.
Поезд ушёл. Пассажиру пришлось остаться. Начался долгий, нелёгкий разговор о том, откуда и как попали к нему эти огромной цены сверкающие «камешки»… Кто помогал ему в этом деле.
После первого, предварительного допроса и оформления документов на арест незадачливого «миллионера» увели в камеру, а мы с начальником транспортного отдела Б.А.Розиным слушали рассказ оперативного сотрудника, который обратил внимание на внешне безобидного пассажира. Вдруг дверь кабинета распахнулась, на пороге показался арестованный, а за ним дежурный надзиратель тюрьмы с зимним пальто пассажира в руках.
— Посмотрите, что я обнаружил, когда начал прощупывать швы, — заговорил надзиратель. — Да это же самые настоящие бриллианты!
Оказывается, произошло следующее. Когда у задержанного пассажира обнаружили бриллианты, то отвлеклись и забыли тщательно осмотреть его пальто. К счастью, не забыл это сделать надзиратель тюрьмы. Прощупывая пальто, ему под пальцы попало что-то твёрдое. Он вспорол подкладку и там, в вате, оказался камешек-бриллиант. За ним был нащупан второй, потом третий.
Вот, оказывается, почему пассажир не снимал пальто в вагоне! Сейчас он, не раздумывая, предложил надзирателю взять один бриллиант себе и на этом поставить точку.
— Что ты, чудак, будешь иметь от того, что доложишь об этом по начальству? Если же отнесёшь этот камешек ювелиру — будешь иметь большие деньги. Ну, и мне оставишь парочку на чёрный день.
— Я не продаю свою совесть за камешки, сколько бы они ни стоили, — заявил надзиратель. — Пойдём наверх, там с тобой разберутся.
В моем присутствии обыск был сделан ещё раз. Прощупали всю одежду и вещи арестованного. И вновь находка: в поясе брюк было обнаружено несколько крупных бриллиантов.
Как потом было установлено, бриллианты скупались близкими пассажиру людьми. Их покупали в Москве и других городах у дельцов, причастных к валютным операциям. Это была сложная система, по которой шла торговля ценностями, с последующим их вывозом через нашу южную границу.
ОБОРОТНИ
Только полтора года довелось мне проработать в Оренбурге, и снова приказ: сдать дела, выехать для продолжения службы в управление НКВД по Омской области. На сборы времени было в обрез. Распрощавшись с товарищами, я через несколько дней отправился в далёкий, неведомый мне край.
Тяжёлая, напряжённая обстановка сложилась осенью 1942 года для нашей страны и на фронте, и в глубоком тылу. Гитлеровская грабьармия временно оккупировала огромную территорию, на которой до войны проживало без малого половина населения Советского Союза. Используя выжидательную тактику наших союзников по антигитлеровской коалиции, вражеское командование бросило против советских войск не только отборные немецкие вооружённые силы, но и многочисленные дивизии сателлитов.
Не считаясь с потерями, фашисты рвались к предгорьям Кавказа и берегам Волги.
От военного командования не отставала и разведка противника, не жалевшая средств для активизации подрывной деятельности своей агентуры в глубоком советском тылу, в том числе и в западной Сибири, где ускоренными темпами разворачивались все новые и новые предприятия оборонной промышленности.
Расходы на эти цели разведывательных органов одного лишь абвера составляли 31 миллион рейхсмарок, или без малого 12 миллионов долларов в год.
Кроме военного гитлеровцы вели политический и экономический шпионаж.
Перед чекистами была поставлена задача не только своевременно разоблачать и обезвреживать вражеских лазутчиков — шпионов и диверсантов, но и заблаговременно предупреждать их преступления.
— Найти преступника, уже совершившего преступление, — говорил Ф.Э.Дзержинский, — может и не чекист. Чекист тот, кто предупредил аварию или поджог, анализируя некоторые, на первый взгляд, незначительные факты.
Этот главнейший принцип — умение анализировать любые, в том числе и незаметные явления и факты, с тем, чтобы делать из них верные выводы, и был основой нашей работы. Такого принципа неизменно придерживался весь коллектив омских чекистов, начиная с начальника управления Михаила Егоровича Захарова и до рядовых сотрудников, совсем недавно пришедших в органы государственной безопасности.
Кстати, и сам Михаил Егорович был в то время ещё молодым чекистом. Его направили в органы в 1939 году с комсомольской работы, и именно эта работа, первоосновой которой является постоянное общение с людьми, воспитала Захарова энергичным, неутомимым, а главное — принципиальным, в высоком смысле слова партийным человеком. Михаил Егорович никогда не отказывался от дельных советов, от непосредственной помощи более опытных товарищей и, в свою очередь, никогда и ничем не сковывал их инициативу, никому не навязывал своё личное мнение. Люди смело шли к нему, наверняка зная, что встретят у начальника управления и глубокое понимание, и искреннюю поддержку.
Все это помогло мне быстро найти своё место в коллективе омских чекистов, а вскоре и сблизиться со многими из них.
Особенно понравился мне молодой работник управления Иван Дмитриевич Гасилин. По окончании индустриального института он хотел стать инженером-конструктором автомобилей, но эта мечта не сбылась: партия направила Гасилина на работу в органы МВД. В двадцать один год он уже был начальником отделения, а в двадцать шесть — начальником отдела.
Мы уважали Гасилина за скромность, рассудительность, за умение в любой обстановке найти правильное решение, за хладнокровие и настойчивость. Ему никогда не нужно было напоминать о полученном поручении — самые сложные задания Иван Дмитриевич выполнял добросовестно и в срок.
Заметной фигурой, оставившей глубокий след в памяти, был начальник одного из отделов Михаил Людвигович Вшеляки.
Сын потомственного рабочего Петрограда, он получил среднее образование на Выборгской стороне. В партию большевиков вступил в 1918 году и тогда же, по её призыву, уехал с продотрядом в Тамбовскую губернию на заготовку хлеба для питерских рабочих. На Тамбовщине участвовал в подавлении кулацких восстаний, а возвратившись в Петроград и став курсантом артиллерийских курсов, в составе боевого отряда дважды сражался на фронте против Юденича. Позднее принимал участие в ликвидации бандитизма в Карелии.
С 1920 года Михаил Людвигович связал свою жизнь с органами ЧК. Начал службу в особом отделе Ленинградского военного округа, а потом служил в пограничных войсках. Именно там, под Ленинградом, на советско-финской границе, в 1925 году М.Л.Вшеляки принимал участие в операции, которой руководил Ф.Э.Дзержинский — в поимке крупного английского разведчика Сиднея Рейли.
Вшеляки и сам руководил задержанием многих шпионов, диверсантов, контрабандистов, нарушителей границы из числа бывших князей, баронов, фабрикантов, помещиков и им подобных. Участвовал в задержании шпионов «международного класса». В Ленинграде, а затем в Крыму он работал под руководством воспитанника Ф.Э.Дзержинского — Эдуарда Петровича Салыня, прошедшего большую школу революционной борьбы. С ним Вшеляки и приехал на руководящую работу в УНКВД по Омской области, где стал одним из тех, кто учил М.Е.Захарова чекистскому мастерству.
Это был хороший собеседник, общительный и скромный, с богатым опытом оперативной работы, с умением вовремя подсказать, посоветовать и помочь в каком-либо деле, что вызывало к нему уважение товарищей по работе.
Встретил я в Омске и своего земляка, липчанина Ивана Александровича Перова, работавшего заместителем начальника управления по кадрам. Встретились, и сразу началось:
— А помнишь?..
Вспоминать было что: на кожевенном заводе, куда я отправил изъятые у родственника-прасола кожи, Ваня Перов работал учеником. Мне довелось участвовать в ликвидации бандитской группы Дятлова, а Ваня присутствовал на суде, где рассматривалось дело этой группы. И хотя в дальнейшем наши с Перовым пути разошлись, встреча с ним в Омске была приятна, тем более, что отныне нам предстояла совместная служба.
А служба эта — чекистская работа в военную пору — не сулила «лёгкого хлеба» даже в далёком тылу. Это был тот же фронт. Только невидимый. Но такой же огромный и все время увеличивающийся.
Достаточно сказать, что по сравнению с 1939 годом заброска вражеской агентуры в наш тыл выросла: в 1941 году — в 14 раз, в 1942 — в 31, а ещё через год — в 43 раза. Только в течение второго года войны специальные курсы и школы немецко-фашистской разведки выпустили более семи тысяч вышколенных, отлично обученных шпионов и около двух с половиной тысяч шпионов-диверсантов и радистов. Одно только гитлеровское разведывательное подразделение «абверкоманда 104» в течение неполного года перебросило в тылы Красной Армии 150 групп шпионов и диверсантов, численностью от трех до десяти человек в каждой[4] .
А кто мог с достоверной точностью знать, сколько таких подразделений и таких школ существует и действует на всей территории оккупированной немцами Европы? Не случайно же Гитлер уверял, что он будет вести войну особыми методами — методами тотальных диверсий, тотального шпионажа и тотальных подрывных действий. Кровавый «фюрер» и сам верил, и не уставал заверять своих сообщников в том, что взорвёт Советский Союз изнутри, что его агенты будут сеять у нас страх и смерть, что все наши крупные промышленные объекты и электростанции будут взорваны.
Но наша партия, наш народ, а вместе с ним и мы, чекисты, не испугались. Мы знали, как надо бороться с врагом, и эта борьба не ослабевала ни на минуту.
Велась она и в далёком от фронта Омске.
Ещё до начала войны в Ульяновском районе, новой для меня области, недалеко от областного центра поселился направленный сюда из Москвы подданный Чехословацкого государства немец Карл Бренер. Из документов, да и из рассказов самого Бренера было известно, что он участвовал в первой империалистической войне и в 1915 году попал в плен к русским. В плену пробыл три года, жил в Оренбургской губернии, а когда после Октябрьской революции военнопленные из чехословацкого корпуса подняли контрреволюционный мятеж, Бренер вместе с ними прошёл весь путь от Урала до Дальнего Востока и кружным океанским путём вернулся на родину, в Чехословакию.
Там он и жил. Работал на лесопильном заводе, но, по признанию Бренера, душа его оставалась в России.
Беспокойная эта «душа» позвала несчастного страдальца к себе, и в тридцатых годах он попытался через Румынию пробраться в Советский Союз. Попытка не удалась. Последовали арест, тюрьма, вторичное возвращение в Чехословакию, в Судетскую область…
Что ж, покориться? Нет! И Карл Бренер выступает против официальных властей, участвует в открытой антиправительственной демонстрации. Угроза неминуемого ареста гонит его из родных мест, на этот раз в Польшу. Знание русского языка помогает выдать себя за военнопленного, на долгие годы застрявшего за границей. У бедняги единственная просьба: помогите пробраться в Советский Союз, где его ждут не дождутся родственники.
У властей буржуазной Польши одна забота: лишь бы поскорее избавиться от свалившегося на их голову «москаля»… При переходе нашей границы Карла Бренера задерживает советский пограничный патруль.
Опять арест, опять допросы. И почти такие же, как недавно в Польше, лишь с очень незначительной разницей ответы. Да, он действительно бывший военнопленный, но не русский, каким представлялся полякам, а немец чехословацкого происхождения и хочет жить в России, где у него много знакомых и близких друзей. Из России пришлось уехать, потому что насильно зачислили в чехословацкий корпус и увезли в Судеты. По дороге на Дальний Восток видел кровавые бесчинства белогвардейцев, японских и американских оккупантов и с той поры жгучей ненавистью возненавидел их. За участие в антиправительственной демонстрации подлежал аресту и это ускорило бегство из Чехословакии, усилило стремление вернуться в Советский Союз.
Вернуться назад? Ни в коем случае! Поехать в Германию? Тоже нет. Там у власти фашисты, а значит честного человека ждёт неминуемая смерть.
Так показывал допрашиваемый. Каких-либо данных подозревать Карла Бренера во враждебных намерениях, тогда не было. Кончилось тем, что очередному немецкому эмигранту-антифашисту разрешили поселиться в пригороде Омска. Не только поселиться, но и жить, как жили до войны все советские люди.
Карл Бренер именно так и жил: вступил в колхоз, обзавёлся семьёй, работал на радость себе и другим, и несколько раз с восторгом писал обо всем этом родственникам, оставшимся горевать в далёкой, навеки чужой для него Чехословакии…
Естественно, что у Карла и на новом месте, в Сибири, появились знакомые и друзья. Ганс Гебауэр, тоже немец, продавец одного из омских скупочных магазинов… Карл Ведау, сборщик утильсырья, частенько разъезжающий по командировкам, в том числе и в Москву… Солидные люди, в летах, ни разу не замеченные ни в чем предосудительном.
Ну кто же может запретить немецкому эмигранту Карлу Бренеру дружить с такими же хорошими немцами, потомками стародавних немецких колонистов?
И вдруг, незадолго до начала войны, с Карлом Бренером происходит разительная перемена.
Оказывается, он никогда не рвался в Россию, ни капельки не симпатизировал Советской власти. Наоборот, уговаривал кое-кого из приятелей-немцев, «пока не поздно», уехать в Германию. «Пока не поздно», — значит, пока не началась война. Тогда уехать будет невозможно. Зачем же он приехал сюда? Да вовсе не думал приезжать, привезли насильно, как насильно загнали и в колхоз! И будь его, Карла Бренера, воля, он давным-давно возвратился бы в свой горячо любимый «фатерлянд».
— С каких пор появилось у вас такое намерение? — спросили у Бренера на допросе.
— С тех пор, как перешёл границу. В Советском Союзе я считал себя временным жильцом.
Но это ещё не все.
В одной из предвоенных поездок в Москву омский сборщик утильсырья Карл Ведау недалеко от германского посольства потерял письмо, в тот же день попавшее в руки чекистов. Хотя под письмом и не было подписи, установить его автора не составляло большого труда. Им оказался «антифашист» Карл Бренер, сообщавший своим хозяевам из посольства данные об экономическом положении некоторых сибирских колхозов, о настроениях колхозников, о впечатлении, оставшемся у автора после личной встречи с кем-то из ответственных немецко-фашистских дипломатов. Заканчивалось письмо изъявлениями горячей благодарности за финансовую помощь, которую этот дипломат оказал готовому к дальнейшим услугам «антифашисту».
Тяжёлая, напряжённая обстановка сложилась осенью 1942 года для нашей страны и на фронте, и в глубоком тылу. Гитлеровская грабьармия временно оккупировала огромную территорию, на которой до войны проживало без малого половина населения Советского Союза. Используя выжидательную тактику наших союзников по антигитлеровской коалиции, вражеское командование бросило против советских войск не только отборные немецкие вооружённые силы, но и многочисленные дивизии сателлитов.
Не считаясь с потерями, фашисты рвались к предгорьям Кавказа и берегам Волги.
От военного командования не отставала и разведка противника, не жалевшая средств для активизации подрывной деятельности своей агентуры в глубоком советском тылу, в том числе и в западной Сибири, где ускоренными темпами разворачивались все новые и новые предприятия оборонной промышленности.
Расходы на эти цели разведывательных органов одного лишь абвера составляли 31 миллион рейхсмарок, или без малого 12 миллионов долларов в год.
Кроме военного гитлеровцы вели политический и экономический шпионаж.
Перед чекистами была поставлена задача не только своевременно разоблачать и обезвреживать вражеских лазутчиков — шпионов и диверсантов, но и заблаговременно предупреждать их преступления.
— Найти преступника, уже совершившего преступление, — говорил Ф.Э.Дзержинский, — может и не чекист. Чекист тот, кто предупредил аварию или поджог, анализируя некоторые, на первый взгляд, незначительные факты.
Этот главнейший принцип — умение анализировать любые, в том числе и незаметные явления и факты, с тем, чтобы делать из них верные выводы, и был основой нашей работы. Такого принципа неизменно придерживался весь коллектив омских чекистов, начиная с начальника управления Михаила Егоровича Захарова и до рядовых сотрудников, совсем недавно пришедших в органы государственной безопасности.
Кстати, и сам Михаил Егорович был в то время ещё молодым чекистом. Его направили в органы в 1939 году с комсомольской работы, и именно эта работа, первоосновой которой является постоянное общение с людьми, воспитала Захарова энергичным, неутомимым, а главное — принципиальным, в высоком смысле слова партийным человеком. Михаил Егорович никогда не отказывался от дельных советов, от непосредственной помощи более опытных товарищей и, в свою очередь, никогда и ничем не сковывал их инициативу, никому не навязывал своё личное мнение. Люди смело шли к нему, наверняка зная, что встретят у начальника управления и глубокое понимание, и искреннюю поддержку.
Все это помогло мне быстро найти своё место в коллективе омских чекистов, а вскоре и сблизиться со многими из них.
Особенно понравился мне молодой работник управления Иван Дмитриевич Гасилин. По окончании индустриального института он хотел стать инженером-конструктором автомобилей, но эта мечта не сбылась: партия направила Гасилина на работу в органы МВД. В двадцать один год он уже был начальником отделения, а в двадцать шесть — начальником отдела.
Мы уважали Гасилина за скромность, рассудительность, за умение в любой обстановке найти правильное решение, за хладнокровие и настойчивость. Ему никогда не нужно было напоминать о полученном поручении — самые сложные задания Иван Дмитриевич выполнял добросовестно и в срок.
Заметной фигурой, оставившей глубокий след в памяти, был начальник одного из отделов Михаил Людвигович Вшеляки.
Сын потомственного рабочего Петрограда, он получил среднее образование на Выборгской стороне. В партию большевиков вступил в 1918 году и тогда же, по её призыву, уехал с продотрядом в Тамбовскую губернию на заготовку хлеба для питерских рабочих. На Тамбовщине участвовал в подавлении кулацких восстаний, а возвратившись в Петроград и став курсантом артиллерийских курсов, в составе боевого отряда дважды сражался на фронте против Юденича. Позднее принимал участие в ликвидации бандитизма в Карелии.
С 1920 года Михаил Людвигович связал свою жизнь с органами ЧК. Начал службу в особом отделе Ленинградского военного округа, а потом служил в пограничных войсках. Именно там, под Ленинградом, на советско-финской границе, в 1925 году М.Л.Вшеляки принимал участие в операции, которой руководил Ф.Э.Дзержинский — в поимке крупного английского разведчика Сиднея Рейли.
Вшеляки и сам руководил задержанием многих шпионов, диверсантов, контрабандистов, нарушителей границы из числа бывших князей, баронов, фабрикантов, помещиков и им подобных. Участвовал в задержании шпионов «международного класса». В Ленинграде, а затем в Крыму он работал под руководством воспитанника Ф.Э.Дзержинского — Эдуарда Петровича Салыня, прошедшего большую школу революционной борьбы. С ним Вшеляки и приехал на руководящую работу в УНКВД по Омской области, где стал одним из тех, кто учил М.Е.Захарова чекистскому мастерству.
Это был хороший собеседник, общительный и скромный, с богатым опытом оперативной работы, с умением вовремя подсказать, посоветовать и помочь в каком-либо деле, что вызывало к нему уважение товарищей по работе.
Встретил я в Омске и своего земляка, липчанина Ивана Александровича Перова, работавшего заместителем начальника управления по кадрам. Встретились, и сразу началось:
— А помнишь?..
Вспоминать было что: на кожевенном заводе, куда я отправил изъятые у родственника-прасола кожи, Ваня Перов работал учеником. Мне довелось участвовать в ликвидации бандитской группы Дятлова, а Ваня присутствовал на суде, где рассматривалось дело этой группы. И хотя в дальнейшем наши с Перовым пути разошлись, встреча с ним в Омске была приятна, тем более, что отныне нам предстояла совместная служба.
А служба эта — чекистская работа в военную пору — не сулила «лёгкого хлеба» даже в далёком тылу. Это был тот же фронт. Только невидимый. Но такой же огромный и все время увеличивающийся.
Достаточно сказать, что по сравнению с 1939 годом заброска вражеской агентуры в наш тыл выросла: в 1941 году — в 14 раз, в 1942 — в 31, а ещё через год — в 43 раза. Только в течение второго года войны специальные курсы и школы немецко-фашистской разведки выпустили более семи тысяч вышколенных, отлично обученных шпионов и около двух с половиной тысяч шпионов-диверсантов и радистов. Одно только гитлеровское разведывательное подразделение «абверкоманда 104» в течение неполного года перебросило в тылы Красной Армии 150 групп шпионов и диверсантов, численностью от трех до десяти человек в каждой[4] .
А кто мог с достоверной точностью знать, сколько таких подразделений и таких школ существует и действует на всей территории оккупированной немцами Европы? Не случайно же Гитлер уверял, что он будет вести войну особыми методами — методами тотальных диверсий, тотального шпионажа и тотальных подрывных действий. Кровавый «фюрер» и сам верил, и не уставал заверять своих сообщников в том, что взорвёт Советский Союз изнутри, что его агенты будут сеять у нас страх и смерть, что все наши крупные промышленные объекты и электростанции будут взорваны.
Но наша партия, наш народ, а вместе с ним и мы, чекисты, не испугались. Мы знали, как надо бороться с врагом, и эта борьба не ослабевала ни на минуту.
Велась она и в далёком от фронта Омске.
Ещё до начала войны в Ульяновском районе, новой для меня области, недалеко от областного центра поселился направленный сюда из Москвы подданный Чехословацкого государства немец Карл Бренер. Из документов, да и из рассказов самого Бренера было известно, что он участвовал в первой империалистической войне и в 1915 году попал в плен к русским. В плену пробыл три года, жил в Оренбургской губернии, а когда после Октябрьской революции военнопленные из чехословацкого корпуса подняли контрреволюционный мятеж, Бренер вместе с ними прошёл весь путь от Урала до Дальнего Востока и кружным океанским путём вернулся на родину, в Чехословакию.
Там он и жил. Работал на лесопильном заводе, но, по признанию Бренера, душа его оставалась в России.
Беспокойная эта «душа» позвала несчастного страдальца к себе, и в тридцатых годах он попытался через Румынию пробраться в Советский Союз. Попытка не удалась. Последовали арест, тюрьма, вторичное возвращение в Чехословакию, в Судетскую область…
Что ж, покориться? Нет! И Карл Бренер выступает против официальных властей, участвует в открытой антиправительственной демонстрации. Угроза неминуемого ареста гонит его из родных мест, на этот раз в Польшу. Знание русского языка помогает выдать себя за военнопленного, на долгие годы застрявшего за границей. У бедняги единственная просьба: помогите пробраться в Советский Союз, где его ждут не дождутся родственники.
У властей буржуазной Польши одна забота: лишь бы поскорее избавиться от свалившегося на их голову «москаля»… При переходе нашей границы Карла Бренера задерживает советский пограничный патруль.
Опять арест, опять допросы. И почти такие же, как недавно в Польше, лишь с очень незначительной разницей ответы. Да, он действительно бывший военнопленный, но не русский, каким представлялся полякам, а немец чехословацкого происхождения и хочет жить в России, где у него много знакомых и близких друзей. Из России пришлось уехать, потому что насильно зачислили в чехословацкий корпус и увезли в Судеты. По дороге на Дальний Восток видел кровавые бесчинства белогвардейцев, японских и американских оккупантов и с той поры жгучей ненавистью возненавидел их. За участие в антиправительственной демонстрации подлежал аресту и это ускорило бегство из Чехословакии, усилило стремление вернуться в Советский Союз.
Вернуться назад? Ни в коем случае! Поехать в Германию? Тоже нет. Там у власти фашисты, а значит честного человека ждёт неминуемая смерть.
Так показывал допрашиваемый. Каких-либо данных подозревать Карла Бренера во враждебных намерениях, тогда не было. Кончилось тем, что очередному немецкому эмигранту-антифашисту разрешили поселиться в пригороде Омска. Не только поселиться, но и жить, как жили до войны все советские люди.
Карл Бренер именно так и жил: вступил в колхоз, обзавёлся семьёй, работал на радость себе и другим, и несколько раз с восторгом писал обо всем этом родственникам, оставшимся горевать в далёкой, навеки чужой для него Чехословакии…
Естественно, что у Карла и на новом месте, в Сибири, появились знакомые и друзья. Ганс Гебауэр, тоже немец, продавец одного из омских скупочных магазинов… Карл Ведау, сборщик утильсырья, частенько разъезжающий по командировкам, в том числе и в Москву… Солидные люди, в летах, ни разу не замеченные ни в чем предосудительном.
Ну кто же может запретить немецкому эмигранту Карлу Бренеру дружить с такими же хорошими немцами, потомками стародавних немецких колонистов?
И вдруг, незадолго до начала войны, с Карлом Бренером происходит разительная перемена.
Оказывается, он никогда не рвался в Россию, ни капельки не симпатизировал Советской власти. Наоборот, уговаривал кое-кого из приятелей-немцев, «пока не поздно», уехать в Германию. «Пока не поздно», — значит, пока не началась война. Тогда уехать будет невозможно. Зачем же он приехал сюда? Да вовсе не думал приезжать, привезли насильно, как насильно загнали и в колхоз! И будь его, Карла Бренера, воля, он давным-давно возвратился бы в свой горячо любимый «фатерлянд».
— С каких пор появилось у вас такое намерение? — спросили у Бренера на допросе.
— С тех пор, как перешёл границу. В Советском Союзе я считал себя временным жильцом.
Но это ещё не все.
В одной из предвоенных поездок в Москву омский сборщик утильсырья Карл Ведау недалеко от германского посольства потерял письмо, в тот же день попавшее в руки чекистов. Хотя под письмом и не было подписи, установить его автора не составляло большого труда. Им оказался «антифашист» Карл Бренер, сообщавший своим хозяевам из посольства данные об экономическом положении некоторых сибирских колхозов, о настроениях колхозников, о впечатлении, оставшемся у автора после личной встречи с кем-то из ответственных немецко-фашистских дипломатов. Заканчивалось письмо изъявлениями горячей благодарности за финансовую помощь, которую этот дипломат оказал готовому к дальнейшим услугам «антифашисту».