Страница:
С тех пор у племянника появилась мечта: «Вот бы пожить в своём хозяйстве, со своим трактором, с хорошим скотным двором и батраками…»
А письма все шли и шли, подогревая мечты о богатстве, будили воспоминания о хозяйстве отца. Вместе с этими письмами в Экерте росла ненависть к тем, кто всем строем нашей советской действительности лишал его «права» на личное обогащение за счёт других.
Началась война, и Экерт воспрянул духом.
Многие обольские коммунисты, комсомольцы, советские активисты ушли в подполье и партизанские отряды, а он поспешил в услужение к фашистам. Заявления о том, что отец Экерта был немцем, оказалось достаточно для зачисления сына в полицию.
Вскоре младший Экерт доказал свою верность третьему рейху, выдав на расправу гитлеровцам председателя колхоза Е.Е.Барсукова, председателя сельского Совета В.А.Алексеева и его жену. Люди, проявившие несколько лет назад отеческую заботу о сироте, сделавшие из него механизатора, в «благодарность» за это пали под пулями фашистских палачей.
Усердие и исполнительность предателя получили достойную оценку оккупационных властей. По представлению руководителей службы безопасности — СД Экерта назначили начальником обольской полиции.
С этого и началась карьера предателя.
Прежде всего он выследил коммуниста Павла Акуционка, принципиального человека, все свои силы отдававшего работе в колхозе, и одним из первых внёс его в чёрный список. Акуционка и его жену с грудным ребёнком на руках немцы расстреляли на окраине деревни Оболонье.
А Николай Экерт уже не мог остановиться. Сам стал вешать приговорённых к смерти, участвовал в расстрелах. Делал это с таким хладнокровием и охотой, что получал похвалы даже профессиональных палачей.
От рук убийцы гибли не только отдельные люди, но и целые населённые пункты. Деревню Барсуки сначала разграбили, а потом облили хаты бензином и подожгли. В дом Эмилии Оболиной согнали около сорока человек — мужчин, женщин, стариков и детей, закрыли дверь на засов и тоже подожгли. Тех, кому удавалось вырваться из огня, фашисты тут же расстреливали или бросали в огонь. Пример подавал командовавший расправой начальник полиции Н.А.Экерт. В живых в тот страшный день остались только маленькая девочка Катя Елисеенко и колхозница Наталья Щербакова.
Деревня Барсуки превратилась в груды пепла и обгоревшие кирпичи, а в Оболь потянулся длинный обоз с награбленным у крестьян добром.
Готовя удар по советским войскам на Курской дуге, фашисты подтягивали к фронту боевую технику, которая следовала и через станцию Оболь. В это время здесь была взорвана единственная, действовавшая на участке Двинск — Витебск, водокачка. Замерли десятки железнодорожных составов. Наши штурмовики принялись их бомбить и обстреливать.
Взрыв водокачки организовали участники обольской подпольной комсомольской организации, уже давно собиравшие сведения о передвижении фашистских войск. Они же подожгли замаскированные сеном танки, уничтожили начальника окружного управления безопасности зондерфюрера Бормана.
Долго фашистам не удавалось напасть на след подпольщиков. Однако нашёлся провокатор. Десять человек — членов подпольной организации «Юные мстители» — были схвачены. В качестве заложницы взяли и мать секретаря подпольной организации Ефросиньи Зеньковой.
Был арестован и Владимир Езовитов, положивший мину в машину Бормана. За ним явился сам Экерт.
Арестованных, в том числе мать комсомольского вожака Марфу Александровну Зенькову, гитлеровцы расстреляли.
За усердие в службе Экерт получил звание унтер-офицера и наконец-то мог надеть желанный немецкий мундир. Не таким уж высоким было это звание, но стоило оно советским людям дорого — Экерт и его подручные загубили немало жизней.
К мундиру не хватало только медали. Предатель не терял надежды получить и её, но, увы, не успел. Летнее наступление Красной Армии 1944 года принесло белорусской земле освобождение от оккупантов.
Сокрушительный натиск четырех фронтов вымел с белорусской земли всю дрожащую от страха нечисть, а некоторое время спустя Экерт оказался в казармах, расположенных на окраине Элленбурга, на берегу Эльбы. Американцы создали здесь лагеря для перемещённых лиц, в которых было немало советских людей, угнанных фашистами на работы и теперь мечтавших скорее вернуться на Родину.
У Н.А.Экерта такого желания не было. И чтобы его не отправили в Советский Союз вместе с другими, бывший фашистский унтер подал майору американской армии, руководившему охраной лагеря, рапорт с просьбой о зачислении охранником.
Однако ему не повезло.
В то время в рядах американской армии было ещё немало честных людей, искренне считавших себя боевыми союзниками наших воинов и вместе с нами переживавших радость победы над гитлеровской Германией. Таким честным человеком оказался и тот майор. Вызвав Экерта, он выслушал рассказ о его «заслугах», а потом выгнал продажного подонка вон.
И вот произошло то, чего Николай Экерт боялся больше всего на свете: возвращение в Советский Союз, необходимая в таких случаях проверка…
Экерт прошёл проверку в Риге. Но вместо чистосердечного признания, спасая шкуру, рассказывал небылицы, приправленные крупицами правды. Не стал отрицать, что он, Николай Артурович Экерт, до войны жил в Сиротинском районе Витебской области, где работал в колхозе. Зато дальше — сплошная ложь. Во время войны, мол, работал на торфоразработках. Проклятые немцы за связь с партизанами расстреляли брата, а его самого насильно мобилизовали в «Русскую освободительную армию». В карательных частях не служил. Имеет ранение: на правой руке не хватает фаланги указательного пальца.
Для верности назвал и свидетелей, которые служили вместе с ним в «РОА». Те знали легенду, сочинённую Экертом, как знали и его истинные «заслуги». Пускай себе врёт, что фалангу пальца потерял в бою, а не тогда, когда пытался изнасиловать латышскую девушку и «за причинённое увечье» застрелил её. Пускай проклинает немецких извергов за мнимый расстрел единственного брата, который на самом деле жив и здоров, ничем себя не скомпрометировал и находится в Брестской области.
Все это станет известно несколько позднее. А в те дни друзья Экерта подтверждали его брехню, боясь, как бы он не рассказал правду о них.
Так Н.А.Экерту удалось пройти проверку. Вместе с другими возвратившимися на Родину людьми его послали работать на стройку.
Как будто пронесло…
Откуда этот предатель мог знать, что ещё во время войны, как только Витебская область освободилась от фашистской нечисти, начался сбор материалов о его преступной деятельности?
Начались планомерные поиски бывшего начальника полиции.
Вначале казалось, что Н.А.Экерт исчез бесследно, словно сквозь землю провалился. Но однажды в органы государственной безопасности поступило письмо. Конверт был без штампа почтового отделения и обратного адреса, а в нем лежал измятый листок бумаги с короткой фразой: «Рига, проспект Виестура, 2, Гарлевский Н.А.»
Обычная анонимка? Возможно.
А если предположить, что какой-то Гарлевский Н.А., проживающий по этому адресу, совершил государственное преступление и автор письма решил поставить об этом в известность органы государственной безопасности?
Произвели проверку. В домовых книгах Н.А.Гарлевский по указанному адресу не значится и в этом доме не проживает.
Что же, предать анонимное письмо забвению и на этом поставить точку? Нет, надо действовать.
Председатель Комитета государственной безопасности при Совете Министров БССР генерал-майор А.И.Перепелицын оказывал большую помощь руководителю оперативной группы подполковнику М.М.Колесникову в розыске преступника. Да и сам Колёсников понимал, что время работает не только на нас, но и на наших врагов, которые стремятся зарыться поглубже и уйти подальше от того места, где они совершали преступления.
Тем временем в органы государственной безопасности поступило новое безымянное письмо. В нем, как и в первом, находился клочок бумаги с тем же адресом, только фамилия «Гарлевский» была перечёркнута, а рядом написана карандашом другая — «Экерт».
Эта дописка внесла ясность. Н.А.Гарлевский и Н.А.Экерт — одно и то же лицо! Инициалы Экерта — Н.А., Николай Артурович, а фамилия «Гарлевский» принадлежит родственникам, у которых он когда-то жил. Очевидно, что это пишет человек, знающий Экерта, но не решающийся назвать себя.
Новая тщательная проверка помогла установить, что Н.А.Экерт, — уроженец Сиротинского района, 1914 года рождения, — действительно проживал в Риге, был на стройке, работал в бане, затем заведовал складом. А потом исчез, и никто не знает, где он. Хотя есть люди, которые работали вместе с ним. Сохранились даже кое-какие бумаги, среди которых имеется его автобиография.
Командированный в Ригу сотрудник комитета госбезопасности Юрий Петрович Незнамов составил обстоятельное описание жизни Н.А.Экерта в столице Латвии. Судя по поведению, его не устраивала работа на стройке, где все время приходилось быть на виду у людей. Поэтому разыскиваемый охотно пошёл истопником в баню. Поселился он в пристройке к бане, куда были вхожи только его бывшие дружки-власовцы.
Здесь, в тихой заводи, они подготавливали различные махинации, вплоть до уголовных, в которых Экерт принимал активное участие. В органах милиции Риги оказалось дело, из которого явствовало, что Экерт, заведуя складом, с помощью работницы стройки — сожительницы приятеля, сбывал на толкучке бывшие в употреблении одеяла, спецодежду, обувь. На допросе он заявил, что не знает, кто воровал эти вещи, и если виноват в чем-либо, так только в халатности.
Как раз в это время некоторых друзей «ротозея-кладовщика» привлекли к уголовной ответственности за действия, направленные против Советского государства в годы Великой Отечественной войны.
Воспользовавшись тем, что сам он вне подозрений, Экерт немедленно исчез.
Найти в Риге знакомую Экерта, которая работала продавщицей в магазине, стоило немалых трудов. Но знала она немногое. Николай никогда не рассказывал о своём прошлом, многословием не отличался и все время чего-то боялся. Закончилось их знакомство тем, что Экерт обманул эту женщину и сошёлся с другой. Её звали Аннушкой.
Из Риги они куда-то уехали.
Для Юрия Петровича эти обстоятельства представляли определённый интерес. Почему Экерт предпочёл продавщице, судя по её описанию, ничем не примечательную женщину? Что между ними общего? Возможно, что они и уехали вместе. Если так, то куда и зачем?
Теперь предстояло искать и Экерта, и Аннушку.
Потребовалось перелистать десятки архивных дел, прежде чем в приказах строительного управления был обнаружен документ о назначении Н.А.Экерта на должность истопника, а уборщицей в ту же баню Анны Викентьевны Шляхтенецкой.
Усиленно продолжались поиски и автора двух анонимных писем. Судя по отдельным полустёртым словам на обороте одного из них, бумага имела какое-то отношение к кирпичному заводу в Оболи.
Не там ли живёт и их автор?
И Юрий Петрович вместе с экспертом-графологом отправился в Оболь. Просматривая документы на кирпичном заводе, различные заявления и бумаги, эксперт обратил внимание на почерк И.Г.Езовитова, просившего отпустить ему на хозяйственные нужды бракованный кирпич. Заключение по почерку автора анонимных писем и заявлению на кирпич, написанному Езовитовым, было категоричным — это рука одного и того же лица.
Действительно, автором писем оказался человек преклонного возраста, бывший бургомистр Оболи И.Г.Езовитов, отец подпольщика Владимира Езовитова, казнённого гитлеровцами. Беседы с ним велись не как с бывшим бургомистром, а как с отцом активного участника комсомольского подполья, человеком, в жизни которого произошла трагедия.
Отец, оказывается, знал об участии сына в борьбе против оккупантов. Знал и о том, что их дом используется для нелегальных встреч молодых патриотов. Но разве мог он предполагать, что начальник полиции Николай Экерт, их дальний родственник, явится в дом бургомистра с обыском и арестует Владимира на глазах у отца?
Такую гнуснейшую подлость, такое предательство не забудешь никогда.
Не сразу поверил старик чекистам, что их интересует не его личное прошлое, а поиски виновников гибели участников комсомольского подполья. Только после нескольких долгих и откровенных бесед Езовитов признался, что анонимные письма писал действительно он.
И рассказал как все получилось.
Откуда узнал рижский адрес Экерта? Тот сам написал ему, просил сообщить, где находится его жена. На просьбу убийцы сына Езовитов не ответил и тут же решил напомнить органам госбезопасности об этом мерзавце.
В первом письме он указал фамилию «Гарлевский», полагая, что этого будет достаточно для розыска Н.А.Экерта. Но потом подумал: «А вдруг не догадаются, что это фамилия родственников предателя?..» Поэтому во втором письме перечеркнул слово «Гарлевский» и написал — «Экерт».
Письмо, полученное от Экерта, Езовитов прочитал и сжёг. Предатель больше не обращался к нему. Где он сейчас, старик не знает.
Пришлось Юрию Петровичу снова ехать в Ригу. Опять начались беседы с теми, кто знал пропавшую Аннушку. Выяснилось, что она возвращалась в Ригу. Была домработницей у директора бисквитной фабрики. Но тот, после увольнения, перебрался в Москву.
Надо теперь ехать туда.
И вот Москва, встреча с теми, у кого Аннушка была домработницей.
— Да, работала, — ответили там. — Но мы не прописывали её, а она не настаивала. И договора с ней, как с домработницей, по той же причине не заключали. Даже её фамилию забыли.
Тягуче и нудно протекала эта утомительная беседа. Словоохотливая Берта Абрамовна, жена бывшего директора фабрики, делала вид, будто всей душой готова помочь в поисках Аннушки, а сама явно уклонялась от откровенных ответов. Мол, что вы нам сделаете? Не хотим говорить, и баста! Без нас узнавайте все, что вам надо…
Так, ни с чем, и вернулся Юрий Петрович в Ригу. А там разыскал квартиру бывшего директора-»бисквитчика», познакомился с его соседкой, общительной женщиной, которая, узнав о цели приезда гостя из Минска, удивилась:
— Как, Берта Абрамовна не помнит её фамилию? Да ведь Аннушка жила у них целый год! Я собственными глазами видела её паспорт у хозяйки.
Немного подумав, она добавила:
— Кстати, муж Берты Абрамовны — заядлый фотолюбитель. Возможно, у него сохранились снимки или фотоплёнка, где сфотографирована Аннушка с их детьми. Сошлитесь на меня, и Берта Абрамовна все вспомнит!
Действительно, вспомнила все. Фамилия Аннушки — Шляхтенецкая. Нашлась и любительская фотография: дети директора, он сам, и… Аннушка! Она, вспомнили «вдруг» бывшие хозяева, осталась в Риге. Опять устроилась у кого-то домработницей.
Наконец-то нашёлся адрес Анны Викентьевны Шляхтенецкой. У неё оказалась двойная фамилия: Шляхтенецкая-Тулина. Но повидаться тогда с Аннушкой не удалось — заболела, уволилась и уехала к себе на родину в Калининскую область.
Анну Викентьевну нашли в родной деревне. Болезнь подточила её силы: худенькая, усеянное морщинами лицо, потухшие глаза. Да, она работала в Риге: на стройке и домработницей. Была и уборщицей в бане. Знает ли Николая Экерта? Конечно! Тем более, что он относился к ней хорошо. Только, знаете, лучше не вспоминать о нем…
Бывают минуты, когда во имя человеколюбия приходится ложью щадить раненого суровой жизнью человека. Но случается, что ради его же исцеления необходимо сказать правду, какой бы жестокой и горькой она ни была. Потрясения излечивают иногда даже очень больных людей.
И Юрий Петрович рассказал ей всю правду об Экерте.
Только теперь поняла Аннушка, что представляет собою этот человек. Вспомнила, что, когда работала в бане, он понравился ей своей обходительностью, заботами. Вот почему и согласилась уехать с ним из Риги, как только у Николая возникли какие-то осложнения с милицией.
— А когда ехали мимо небольшой станции, возле Витебска, — рассказывала Аннушка, — он неожиданно произнёс: «Хорошо, что я скоро буду далеко отсюда. Здесь у меня очень много врагов». Я не стала спрашивать, что это за «враги». Очевидно, когда-то в этих местах что-либо натворил и теперь решил уехать подальше. Потом Николай успокоился, повеселел. Ещё в Риге он интересовался моим здоровьем, подробно расспрашивал, как проходит приступ. Сам он не жаловался на здоровье. А когда подъезжали к Оренбургу, вдруг начал трястись и даже бредить. Все это мне хорошо знакомо, и я испугалась, что у него будет припадок. Поэтому в Оренбурге мы поспешили в больницу. Когда спросили документы, он ответил, что их украли во время приступа. И почему-то назвался Николаем Ивановичем Неведомским. Я тогда не поняла, зачем он врёт.
Анна Викентьевна задумалась. Понизив голос, с грустью сказала:
— Через четыре дня я уехала. Коля заговорил о том, что многое пережил, хочет побыть один, подлечиться. Что он потом меня вызовет. Перед отъездом строго предупредил: «Никому не проговорись, что ездили вместе. Мне будет плохо и тебя привлекут к ответственности, как соучастницу». За что?.. Никакого преступления я не совершила. Ну, да теперь понятно, на что намекал. Мешать я ему стала, очевидно, отделаться хотел. Потому и не вызвал…
С этими ценнейшими данными, полученными от человека, который последним видел Николая Экерта, Юрий Петрович и возвратился в Минек. Теперь преступник уже не Н.А.Экерт, а Николай Иванович Неведомский. Где он сейчас? Остался в Оренбурге, на «излечении»? Сомнительно. Аннушка была нужна ему как свидетель «болезни» и «приступа».
Когда надобность в этой женщине миновала, выпроводив её, он поспешил замести следы и, возможно, перекочевал на новое место…
А генерал Перепелицын, несмотря на большую занятость, продолжал пристально следить за ходом розыска Экерта. Годы шли, тянуть с этим делом нельзя было.
В моей памяти навсегда осталась первая встреча с этим человеком, в 1952 году. В то время Александр Иванович был заместителем министра Внутренних дел Белоруссии и стаж его работы в органах МВД исчислялся всего лишь несколькими месяцами. Бывший слесарь паровозного депо, солдат, политработник, А.И.Перепелицын, став чекистом, упорно и настойчиво постигал основы многотрудной чекистской работы, глубоко вникал в каждое дело.
Таким он оставался до конца своих дней.
Теперь, когда след «неуловимого» Экерта обнаружился, А.И.Перепелицын посоветовал подполковнику Колесникову не спешить, а действовать спокойно и расчётливо.
— Организуйте работу так, — добавил он, — чтобы не осталось ни единой щели, в которую преступник мог бы забиться. Давно пора вытащить этого негодяя на свет божий.
Начался завершающий этап многолетних поисков предателя.
В адресном бюро Оренбурга, не прописан ли в городе Николай Иванович Неведомский, ответили, что Неведомский есть, но не Иванович, а Степанович. Пожилой человек, пенсионер, в Оренбурге живёт давно.
Явно не тот…
Пришлось использовать другие каналы. Последовала проверка через управление КГБ Оренбургской области. Запросили: не был ли Н.И.Неведомский на излечении в психиатрической больнице? И если был, то куда выписался?
Наконец-то положительный ответ! Находился на излечении с 5 по 13 мая 1947 года, после чего выписался по адресу: Новосибирск, Советская, 13, квартира 6.
Из Новосибирска ответили, что по указанному адресу Неведомский не проживает и в городе не прописан.
Значит, новосибирский адрес вымышлен — представляет собой лишь очередной ход запутывающего следы «неуловимого».
Вполне возможно.
«В таком случае надо искать здесь, в Оренбурге, — решил Юрий Петрович. — Должен же кто-нибудь из работников больницы помнить его».
И опытный чекист не ошибся. Таким работником оказалась санитарка, тётя Поля, пожилая, словоохотливая женщина с добродушным лицом. Стоило лишь описать ей приметы «больного» — плотный брюнет, подпрыгивающая походка, упомянуть, что на правой руке не хватает фаланги указательного пальца, как она сказала:
— Да это же Николай!
Оказывается, она встречалась с ним и позднее. Никуда разыскиваемый не уехал, работает в подсобном хозяйстве больницы кузнецом. Устроила его туда старшая медсестра больницы, муж которой погиб на фронте. Они сошлись, поженились, работают.
А что ещё надо немолодым людям?
Как будто бы уже ничто не угрожало «кузнецу Н.И.Неведомскому». Документы в порядке. Со времени войны прошло столько лет! Н.А.Экерт и его кровавые дела забылись. Выросло новое поколение людей, знающих войну только по книгам. Преступнику казалось, что он надёжно замёл след, оставленный им в день прихода к начальнику СД — Дрюллингу с предложением работать на фашистов.
Тогда Н.А.Экерт был весёлым, общительным человеком, показывался на людях. Упивался властью и убивал стариков, женщин и детей.
Нынешний Неведомский живёт замкнуто, скрывая от всех своё прошлое. Он работает на скромной должности кузнеца. И никуда не лезет. Безобидный человек!
Юрий Петрович был уверен, что долгие поиски близятся к концу. Готовясь к аресту преступника, он пригласил в качестве понятого человека из Оболи, который хорошо знал Н.А.Экерта.
Вечером оба отправились «в гости» к супругам Неведомским.
Вот и отдельный домик на территории подсобного хозяйства. Дома оказалась только хозяйка. С ней начал разговаривать приглашённый в качестве второго понятого старый знакомый, председатель местного поселкового Совета. Мирная беседа нарушилась стуком в дверь. Её открыла тёща Неведомского.
Поздоровавшись с «гостями», Экерт быстро оглядел их и изменился в лице. Он увидел и узнал односельчанина. Убийце стало понятно, зачем пришли сюда эти люди.
Что ж, признаться? Нет! Была предпринята последняя, отчаянная попытка к спасению. Произошла ошибка! Вот же и паспорт, и военный билет на имя Николая Ивановича Неведомского. Никакого Экерта он и в глаза никогда не видел!
Но разве обманешь живого свидетеля, который из тысячи людей узнает фашистского палача.
В процессе следствия и на суде Н.А.Экерт признался во всех, совершённых им злодеяниях. Под его руководством и при непосредственном участии было расстреляно более шестидесяти советских граждан, совершено много других преступлений. Лично участвовал этот выродок и в аресте членов Обольской комсомольской подпольной организации «Юные мстители».
Выездная сессия Верховного суда БССР приговорила Н.А.Экерта (он же Н.И.Неведомский) к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение.
Чекистский язык краток: преступник разыскан, разоблачён, привлечён к уголовной ответственности. Но за этой немногословностью скрываются годы напряжённых поисков, кропотливой работы.
Я умышленно так подробно рассказал о розыске закоренелого предателя и кровавого преступника Н.А.Экерта, продолжавшемся почти пятнадцать лет.
Его могли бы найти и раньше, если бы И.Г.Езовитов не посылал в органы государственной безопасности безымянные письма, а сразу сообщил адрес преступника. Если бы при первом опросе в Риге внимательнее отнеслись к рассказам мнимого репатрианта и быстро проверили их. Если бы жена «бисквитчика», Берта Абрамовна, не «забыла» фамилию домашней работницы Аннушки.
Сколько таких досадных «если» встаёт на пути чекиста!
И все-таки предателю Экерту не удалось уйти от возмездия.
Не ушёл и другой, тоже по доброй воле помогавший гитлеровским оккупантам, матёрый преступник, уроженец Западной Белоруссии И.П.Жихаревич. Выходец из семьи разбогатевшего во времена пилсудчины хозяина, он презирал все родное и, не раздумывая, пошёл на службу к фашистам.
Ещё в учительской семинарии Жихаревич выступал с антисоветскими «докладами», истолковывая жизнь советского народа в клеветническом духе. Узнав о намерении одного из своих товарищей уйти в партизанский отряд, он подло выдал его. Фашисты арестовали парня, обвинив в связях с партизанами и большевистской пропаганде. Так и пропал человек, а Жихаревич заработал за это благодарность от своих хозяев.
Задолго до того как стать профессиональным шпионом и убийцей, Игнатий Жихаревич успел стяжать недобрую славу среди жителей многих белорусских и литовских сел. Молодой, самовлюблённый и жестокий, этот подонок проявлял к «службе» особое рвение. Там, где он проходил, неизменно оставался кровавый след. Несчастные жены и дети оплакивали убитых мужей и отцов, а Жихаревич преуспевал.
Оказавшись в конце войны на Западе, этот предатель поступает в разведывательно-диверсионную школу. Основной костяк её составляли бывшие полицейские, каратели, участники различных националистических групп и сотрудники СД. В школе готовили агентов-разведчиков и диверсантов для переброски на территорию Советской Белоруссии. В ней бывал сам «президент» так называемой «Белорусской центральной рады» Родослав Островский. Однажды, от имени «правительства», он даже принял от «слушателей» присягу.
А через некоторое время Жихаревича вместе с другими вражескими лазутчиками, вооружёнными автоматами и гранатами, гитлеровская разведка забросила на освобождённую советскими войсками территорию БССР.
А письма все шли и шли, подогревая мечты о богатстве, будили воспоминания о хозяйстве отца. Вместе с этими письмами в Экерте росла ненависть к тем, кто всем строем нашей советской действительности лишал его «права» на личное обогащение за счёт других.
Началась война, и Экерт воспрянул духом.
Многие обольские коммунисты, комсомольцы, советские активисты ушли в подполье и партизанские отряды, а он поспешил в услужение к фашистам. Заявления о том, что отец Экерта был немцем, оказалось достаточно для зачисления сына в полицию.
Вскоре младший Экерт доказал свою верность третьему рейху, выдав на расправу гитлеровцам председателя колхоза Е.Е.Барсукова, председателя сельского Совета В.А.Алексеева и его жену. Люди, проявившие несколько лет назад отеческую заботу о сироте, сделавшие из него механизатора, в «благодарность» за это пали под пулями фашистских палачей.
Усердие и исполнительность предателя получили достойную оценку оккупационных властей. По представлению руководителей службы безопасности — СД Экерта назначили начальником обольской полиции.
С этого и началась карьера предателя.
Прежде всего он выследил коммуниста Павла Акуционка, принципиального человека, все свои силы отдававшего работе в колхозе, и одним из первых внёс его в чёрный список. Акуционка и его жену с грудным ребёнком на руках немцы расстреляли на окраине деревни Оболонье.
А Николай Экерт уже не мог остановиться. Сам стал вешать приговорённых к смерти, участвовал в расстрелах. Делал это с таким хладнокровием и охотой, что получал похвалы даже профессиональных палачей.
От рук убийцы гибли не только отдельные люди, но и целые населённые пункты. Деревню Барсуки сначала разграбили, а потом облили хаты бензином и подожгли. В дом Эмилии Оболиной согнали около сорока человек — мужчин, женщин, стариков и детей, закрыли дверь на засов и тоже подожгли. Тех, кому удавалось вырваться из огня, фашисты тут же расстреливали или бросали в огонь. Пример подавал командовавший расправой начальник полиции Н.А.Экерт. В живых в тот страшный день остались только маленькая девочка Катя Елисеенко и колхозница Наталья Щербакова.
Деревня Барсуки превратилась в груды пепла и обгоревшие кирпичи, а в Оболь потянулся длинный обоз с награбленным у крестьян добром.
Готовя удар по советским войскам на Курской дуге, фашисты подтягивали к фронту боевую технику, которая следовала и через станцию Оболь. В это время здесь была взорвана единственная, действовавшая на участке Двинск — Витебск, водокачка. Замерли десятки железнодорожных составов. Наши штурмовики принялись их бомбить и обстреливать.
Взрыв водокачки организовали участники обольской подпольной комсомольской организации, уже давно собиравшие сведения о передвижении фашистских войск. Они же подожгли замаскированные сеном танки, уничтожили начальника окружного управления безопасности зондерфюрера Бормана.
Долго фашистам не удавалось напасть на след подпольщиков. Однако нашёлся провокатор. Десять человек — членов подпольной организации «Юные мстители» — были схвачены. В качестве заложницы взяли и мать секретаря подпольной организации Ефросиньи Зеньковой.
Был арестован и Владимир Езовитов, положивший мину в машину Бормана. За ним явился сам Экерт.
Арестованных, в том числе мать комсомольского вожака Марфу Александровну Зенькову, гитлеровцы расстреляли.
За усердие в службе Экерт получил звание унтер-офицера и наконец-то мог надеть желанный немецкий мундир. Не таким уж высоким было это звание, но стоило оно советским людям дорого — Экерт и его подручные загубили немало жизней.
К мундиру не хватало только медали. Предатель не терял надежды получить и её, но, увы, не успел. Летнее наступление Красной Армии 1944 года принесло белорусской земле освобождение от оккупантов.
Сокрушительный натиск четырех фронтов вымел с белорусской земли всю дрожащую от страха нечисть, а некоторое время спустя Экерт оказался в казармах, расположенных на окраине Элленбурга, на берегу Эльбы. Американцы создали здесь лагеря для перемещённых лиц, в которых было немало советских людей, угнанных фашистами на работы и теперь мечтавших скорее вернуться на Родину.
У Н.А.Экерта такого желания не было. И чтобы его не отправили в Советский Союз вместе с другими, бывший фашистский унтер подал майору американской армии, руководившему охраной лагеря, рапорт с просьбой о зачислении охранником.
Однако ему не повезло.
В то время в рядах американской армии было ещё немало честных людей, искренне считавших себя боевыми союзниками наших воинов и вместе с нами переживавших радость победы над гитлеровской Германией. Таким честным человеком оказался и тот майор. Вызвав Экерта, он выслушал рассказ о его «заслугах», а потом выгнал продажного подонка вон.
И вот произошло то, чего Николай Экерт боялся больше всего на свете: возвращение в Советский Союз, необходимая в таких случаях проверка…
Экерт прошёл проверку в Риге. Но вместо чистосердечного признания, спасая шкуру, рассказывал небылицы, приправленные крупицами правды. Не стал отрицать, что он, Николай Артурович Экерт, до войны жил в Сиротинском районе Витебской области, где работал в колхозе. Зато дальше — сплошная ложь. Во время войны, мол, работал на торфоразработках. Проклятые немцы за связь с партизанами расстреляли брата, а его самого насильно мобилизовали в «Русскую освободительную армию». В карательных частях не служил. Имеет ранение: на правой руке не хватает фаланги указательного пальца.
Для верности назвал и свидетелей, которые служили вместе с ним в «РОА». Те знали легенду, сочинённую Экертом, как знали и его истинные «заслуги». Пускай себе врёт, что фалангу пальца потерял в бою, а не тогда, когда пытался изнасиловать латышскую девушку и «за причинённое увечье» застрелил её. Пускай проклинает немецких извергов за мнимый расстрел единственного брата, который на самом деле жив и здоров, ничем себя не скомпрометировал и находится в Брестской области.
Все это станет известно несколько позднее. А в те дни друзья Экерта подтверждали его брехню, боясь, как бы он не рассказал правду о них.
Так Н.А.Экерту удалось пройти проверку. Вместе с другими возвратившимися на Родину людьми его послали работать на стройку.
Как будто пронесло…
Откуда этот предатель мог знать, что ещё во время войны, как только Витебская область освободилась от фашистской нечисти, начался сбор материалов о его преступной деятельности?
Начались планомерные поиски бывшего начальника полиции.
Вначале казалось, что Н.А.Экерт исчез бесследно, словно сквозь землю провалился. Но однажды в органы государственной безопасности поступило письмо. Конверт был без штампа почтового отделения и обратного адреса, а в нем лежал измятый листок бумаги с короткой фразой: «Рига, проспект Виестура, 2, Гарлевский Н.А.»
Обычная анонимка? Возможно.
А если предположить, что какой-то Гарлевский Н.А., проживающий по этому адресу, совершил государственное преступление и автор письма решил поставить об этом в известность органы государственной безопасности?
Произвели проверку. В домовых книгах Н.А.Гарлевский по указанному адресу не значится и в этом доме не проживает.
Что же, предать анонимное письмо забвению и на этом поставить точку? Нет, надо действовать.
Председатель Комитета государственной безопасности при Совете Министров БССР генерал-майор А.И.Перепелицын оказывал большую помощь руководителю оперативной группы подполковнику М.М.Колесникову в розыске преступника. Да и сам Колёсников понимал, что время работает не только на нас, но и на наших врагов, которые стремятся зарыться поглубже и уйти подальше от того места, где они совершали преступления.
Тем временем в органы государственной безопасности поступило новое безымянное письмо. В нем, как и в первом, находился клочок бумаги с тем же адресом, только фамилия «Гарлевский» была перечёркнута, а рядом написана карандашом другая — «Экерт».
Эта дописка внесла ясность. Н.А.Гарлевский и Н.А.Экерт — одно и то же лицо! Инициалы Экерта — Н.А., Николай Артурович, а фамилия «Гарлевский» принадлежит родственникам, у которых он когда-то жил. Очевидно, что это пишет человек, знающий Экерта, но не решающийся назвать себя.
Новая тщательная проверка помогла установить, что Н.А.Экерт, — уроженец Сиротинского района, 1914 года рождения, — действительно проживал в Риге, был на стройке, работал в бане, затем заведовал складом. А потом исчез, и никто не знает, где он. Хотя есть люди, которые работали вместе с ним. Сохранились даже кое-какие бумаги, среди которых имеется его автобиография.
Командированный в Ригу сотрудник комитета госбезопасности Юрий Петрович Незнамов составил обстоятельное описание жизни Н.А.Экерта в столице Латвии. Судя по поведению, его не устраивала работа на стройке, где все время приходилось быть на виду у людей. Поэтому разыскиваемый охотно пошёл истопником в баню. Поселился он в пристройке к бане, куда были вхожи только его бывшие дружки-власовцы.
Здесь, в тихой заводи, они подготавливали различные махинации, вплоть до уголовных, в которых Экерт принимал активное участие. В органах милиции Риги оказалось дело, из которого явствовало, что Экерт, заведуя складом, с помощью работницы стройки — сожительницы приятеля, сбывал на толкучке бывшие в употреблении одеяла, спецодежду, обувь. На допросе он заявил, что не знает, кто воровал эти вещи, и если виноват в чем-либо, так только в халатности.
Как раз в это время некоторых друзей «ротозея-кладовщика» привлекли к уголовной ответственности за действия, направленные против Советского государства в годы Великой Отечественной войны.
Воспользовавшись тем, что сам он вне подозрений, Экерт немедленно исчез.
Найти в Риге знакомую Экерта, которая работала продавщицей в магазине, стоило немалых трудов. Но знала она немногое. Николай никогда не рассказывал о своём прошлом, многословием не отличался и все время чего-то боялся. Закончилось их знакомство тем, что Экерт обманул эту женщину и сошёлся с другой. Её звали Аннушкой.
Из Риги они куда-то уехали.
Для Юрия Петровича эти обстоятельства представляли определённый интерес. Почему Экерт предпочёл продавщице, судя по её описанию, ничем не примечательную женщину? Что между ними общего? Возможно, что они и уехали вместе. Если так, то куда и зачем?
Теперь предстояло искать и Экерта, и Аннушку.
Потребовалось перелистать десятки архивных дел, прежде чем в приказах строительного управления был обнаружен документ о назначении Н.А.Экерта на должность истопника, а уборщицей в ту же баню Анны Викентьевны Шляхтенецкой.
Усиленно продолжались поиски и автора двух анонимных писем. Судя по отдельным полустёртым словам на обороте одного из них, бумага имела какое-то отношение к кирпичному заводу в Оболи.
Не там ли живёт и их автор?
И Юрий Петрович вместе с экспертом-графологом отправился в Оболь. Просматривая документы на кирпичном заводе, различные заявления и бумаги, эксперт обратил внимание на почерк И.Г.Езовитова, просившего отпустить ему на хозяйственные нужды бракованный кирпич. Заключение по почерку автора анонимных писем и заявлению на кирпич, написанному Езовитовым, было категоричным — это рука одного и того же лица.
Действительно, автором писем оказался человек преклонного возраста, бывший бургомистр Оболи И.Г.Езовитов, отец подпольщика Владимира Езовитова, казнённого гитлеровцами. Беседы с ним велись не как с бывшим бургомистром, а как с отцом активного участника комсомольского подполья, человеком, в жизни которого произошла трагедия.
Отец, оказывается, знал об участии сына в борьбе против оккупантов. Знал и о том, что их дом используется для нелегальных встреч молодых патриотов. Но разве мог он предполагать, что начальник полиции Николай Экерт, их дальний родственник, явится в дом бургомистра с обыском и арестует Владимира на глазах у отца?
Такую гнуснейшую подлость, такое предательство не забудешь никогда.
Не сразу поверил старик чекистам, что их интересует не его личное прошлое, а поиски виновников гибели участников комсомольского подполья. Только после нескольких долгих и откровенных бесед Езовитов признался, что анонимные письма писал действительно он.
И рассказал как все получилось.
Откуда узнал рижский адрес Экерта? Тот сам написал ему, просил сообщить, где находится его жена. На просьбу убийцы сына Езовитов не ответил и тут же решил напомнить органам госбезопасности об этом мерзавце.
В первом письме он указал фамилию «Гарлевский», полагая, что этого будет достаточно для розыска Н.А.Экерта. Но потом подумал: «А вдруг не догадаются, что это фамилия родственников предателя?..» Поэтому во втором письме перечеркнул слово «Гарлевский» и написал — «Экерт».
Письмо, полученное от Экерта, Езовитов прочитал и сжёг. Предатель больше не обращался к нему. Где он сейчас, старик не знает.
Пришлось Юрию Петровичу снова ехать в Ригу. Опять начались беседы с теми, кто знал пропавшую Аннушку. Выяснилось, что она возвращалась в Ригу. Была домработницей у директора бисквитной фабрики. Но тот, после увольнения, перебрался в Москву.
Надо теперь ехать туда.
И вот Москва, встреча с теми, у кого Аннушка была домработницей.
— Да, работала, — ответили там. — Но мы не прописывали её, а она не настаивала. И договора с ней, как с домработницей, по той же причине не заключали. Даже её фамилию забыли.
Тягуче и нудно протекала эта утомительная беседа. Словоохотливая Берта Абрамовна, жена бывшего директора фабрики, делала вид, будто всей душой готова помочь в поисках Аннушки, а сама явно уклонялась от откровенных ответов. Мол, что вы нам сделаете? Не хотим говорить, и баста! Без нас узнавайте все, что вам надо…
Так, ни с чем, и вернулся Юрий Петрович в Ригу. А там разыскал квартиру бывшего директора-»бисквитчика», познакомился с его соседкой, общительной женщиной, которая, узнав о цели приезда гостя из Минска, удивилась:
— Как, Берта Абрамовна не помнит её фамилию? Да ведь Аннушка жила у них целый год! Я собственными глазами видела её паспорт у хозяйки.
Немного подумав, она добавила:
— Кстати, муж Берты Абрамовны — заядлый фотолюбитель. Возможно, у него сохранились снимки или фотоплёнка, где сфотографирована Аннушка с их детьми. Сошлитесь на меня, и Берта Абрамовна все вспомнит!
Действительно, вспомнила все. Фамилия Аннушки — Шляхтенецкая. Нашлась и любительская фотография: дети директора, он сам, и… Аннушка! Она, вспомнили «вдруг» бывшие хозяева, осталась в Риге. Опять устроилась у кого-то домработницей.
Наконец-то нашёлся адрес Анны Викентьевны Шляхтенецкой. У неё оказалась двойная фамилия: Шляхтенецкая-Тулина. Но повидаться тогда с Аннушкой не удалось — заболела, уволилась и уехала к себе на родину в Калининскую область.
Анну Викентьевну нашли в родной деревне. Болезнь подточила её силы: худенькая, усеянное морщинами лицо, потухшие глаза. Да, она работала в Риге: на стройке и домработницей. Была и уборщицей в бане. Знает ли Николая Экерта? Конечно! Тем более, что он относился к ней хорошо. Только, знаете, лучше не вспоминать о нем…
Бывают минуты, когда во имя человеколюбия приходится ложью щадить раненого суровой жизнью человека. Но случается, что ради его же исцеления необходимо сказать правду, какой бы жестокой и горькой она ни была. Потрясения излечивают иногда даже очень больных людей.
И Юрий Петрович рассказал ей всю правду об Экерте.
Только теперь поняла Аннушка, что представляет собою этот человек. Вспомнила, что, когда работала в бане, он понравился ей своей обходительностью, заботами. Вот почему и согласилась уехать с ним из Риги, как только у Николая возникли какие-то осложнения с милицией.
— А когда ехали мимо небольшой станции, возле Витебска, — рассказывала Аннушка, — он неожиданно произнёс: «Хорошо, что я скоро буду далеко отсюда. Здесь у меня очень много врагов». Я не стала спрашивать, что это за «враги». Очевидно, когда-то в этих местах что-либо натворил и теперь решил уехать подальше. Потом Николай успокоился, повеселел. Ещё в Риге он интересовался моим здоровьем, подробно расспрашивал, как проходит приступ. Сам он не жаловался на здоровье. А когда подъезжали к Оренбургу, вдруг начал трястись и даже бредить. Все это мне хорошо знакомо, и я испугалась, что у него будет припадок. Поэтому в Оренбурге мы поспешили в больницу. Когда спросили документы, он ответил, что их украли во время приступа. И почему-то назвался Николаем Ивановичем Неведомским. Я тогда не поняла, зачем он врёт.
Анна Викентьевна задумалась. Понизив голос, с грустью сказала:
— Через четыре дня я уехала. Коля заговорил о том, что многое пережил, хочет побыть один, подлечиться. Что он потом меня вызовет. Перед отъездом строго предупредил: «Никому не проговорись, что ездили вместе. Мне будет плохо и тебя привлекут к ответственности, как соучастницу». За что?.. Никакого преступления я не совершила. Ну, да теперь понятно, на что намекал. Мешать я ему стала, очевидно, отделаться хотел. Потому и не вызвал…
С этими ценнейшими данными, полученными от человека, который последним видел Николая Экерта, Юрий Петрович и возвратился в Минек. Теперь преступник уже не Н.А.Экерт, а Николай Иванович Неведомский. Где он сейчас? Остался в Оренбурге, на «излечении»? Сомнительно. Аннушка была нужна ему как свидетель «болезни» и «приступа».
Когда надобность в этой женщине миновала, выпроводив её, он поспешил замести следы и, возможно, перекочевал на новое место…
А генерал Перепелицын, несмотря на большую занятость, продолжал пристально следить за ходом розыска Экерта. Годы шли, тянуть с этим делом нельзя было.
В моей памяти навсегда осталась первая встреча с этим человеком, в 1952 году. В то время Александр Иванович был заместителем министра Внутренних дел Белоруссии и стаж его работы в органах МВД исчислялся всего лишь несколькими месяцами. Бывший слесарь паровозного депо, солдат, политработник, А.И.Перепелицын, став чекистом, упорно и настойчиво постигал основы многотрудной чекистской работы, глубоко вникал в каждое дело.
Таким он оставался до конца своих дней.
Теперь, когда след «неуловимого» Экерта обнаружился, А.И.Перепелицын посоветовал подполковнику Колесникову не спешить, а действовать спокойно и расчётливо.
— Организуйте работу так, — добавил он, — чтобы не осталось ни единой щели, в которую преступник мог бы забиться. Давно пора вытащить этого негодяя на свет божий.
Начался завершающий этап многолетних поисков предателя.
В адресном бюро Оренбурга, не прописан ли в городе Николай Иванович Неведомский, ответили, что Неведомский есть, но не Иванович, а Степанович. Пожилой человек, пенсионер, в Оренбурге живёт давно.
Явно не тот…
Пришлось использовать другие каналы. Последовала проверка через управление КГБ Оренбургской области. Запросили: не был ли Н.И.Неведомский на излечении в психиатрической больнице? И если был, то куда выписался?
Наконец-то положительный ответ! Находился на излечении с 5 по 13 мая 1947 года, после чего выписался по адресу: Новосибирск, Советская, 13, квартира 6.
Из Новосибирска ответили, что по указанному адресу Неведомский не проживает и в городе не прописан.
Значит, новосибирский адрес вымышлен — представляет собой лишь очередной ход запутывающего следы «неуловимого».
Вполне возможно.
«В таком случае надо искать здесь, в Оренбурге, — решил Юрий Петрович. — Должен же кто-нибудь из работников больницы помнить его».
И опытный чекист не ошибся. Таким работником оказалась санитарка, тётя Поля, пожилая, словоохотливая женщина с добродушным лицом. Стоило лишь описать ей приметы «больного» — плотный брюнет, подпрыгивающая походка, упомянуть, что на правой руке не хватает фаланги указательного пальца, как она сказала:
— Да это же Николай!
Оказывается, она встречалась с ним и позднее. Никуда разыскиваемый не уехал, работает в подсобном хозяйстве больницы кузнецом. Устроила его туда старшая медсестра больницы, муж которой погиб на фронте. Они сошлись, поженились, работают.
А что ещё надо немолодым людям?
Как будто бы уже ничто не угрожало «кузнецу Н.И.Неведомскому». Документы в порядке. Со времени войны прошло столько лет! Н.А.Экерт и его кровавые дела забылись. Выросло новое поколение людей, знающих войну только по книгам. Преступнику казалось, что он надёжно замёл след, оставленный им в день прихода к начальнику СД — Дрюллингу с предложением работать на фашистов.
Тогда Н.А.Экерт был весёлым, общительным человеком, показывался на людях. Упивался властью и убивал стариков, женщин и детей.
Нынешний Неведомский живёт замкнуто, скрывая от всех своё прошлое. Он работает на скромной должности кузнеца. И никуда не лезет. Безобидный человек!
Юрий Петрович был уверен, что долгие поиски близятся к концу. Готовясь к аресту преступника, он пригласил в качестве понятого человека из Оболи, который хорошо знал Н.А.Экерта.
Вечером оба отправились «в гости» к супругам Неведомским.
Вот и отдельный домик на территории подсобного хозяйства. Дома оказалась только хозяйка. С ней начал разговаривать приглашённый в качестве второго понятого старый знакомый, председатель местного поселкового Совета. Мирная беседа нарушилась стуком в дверь. Её открыла тёща Неведомского.
Поздоровавшись с «гостями», Экерт быстро оглядел их и изменился в лице. Он увидел и узнал односельчанина. Убийце стало понятно, зачем пришли сюда эти люди.
Что ж, признаться? Нет! Была предпринята последняя, отчаянная попытка к спасению. Произошла ошибка! Вот же и паспорт, и военный билет на имя Николая Ивановича Неведомского. Никакого Экерта он и в глаза никогда не видел!
Но разве обманешь живого свидетеля, который из тысячи людей узнает фашистского палача.
В процессе следствия и на суде Н.А.Экерт признался во всех, совершённых им злодеяниях. Под его руководством и при непосредственном участии было расстреляно более шестидесяти советских граждан, совершено много других преступлений. Лично участвовал этот выродок и в аресте членов Обольской комсомольской подпольной организации «Юные мстители».
Выездная сессия Верховного суда БССР приговорила Н.А.Экерта (он же Н.И.Неведомский) к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение.
Чекистский язык краток: преступник разыскан, разоблачён, привлечён к уголовной ответственности. Но за этой немногословностью скрываются годы напряжённых поисков, кропотливой работы.
Я умышленно так подробно рассказал о розыске закоренелого предателя и кровавого преступника Н.А.Экерта, продолжавшемся почти пятнадцать лет.
Его могли бы найти и раньше, если бы И.Г.Езовитов не посылал в органы государственной безопасности безымянные письма, а сразу сообщил адрес преступника. Если бы при первом опросе в Риге внимательнее отнеслись к рассказам мнимого репатрианта и быстро проверили их. Если бы жена «бисквитчика», Берта Абрамовна, не «забыла» фамилию домашней работницы Аннушки.
Сколько таких досадных «если» встаёт на пути чекиста!
И все-таки предателю Экерту не удалось уйти от возмездия.
Не ушёл и другой, тоже по доброй воле помогавший гитлеровским оккупантам, матёрый преступник, уроженец Западной Белоруссии И.П.Жихаревич. Выходец из семьи разбогатевшего во времена пилсудчины хозяина, он презирал все родное и, не раздумывая, пошёл на службу к фашистам.
Ещё в учительской семинарии Жихаревич выступал с антисоветскими «докладами», истолковывая жизнь советского народа в клеветническом духе. Узнав о намерении одного из своих товарищей уйти в партизанский отряд, он подло выдал его. Фашисты арестовали парня, обвинив в связях с партизанами и большевистской пропаганде. Так и пропал человек, а Жихаревич заработал за это благодарность от своих хозяев.
Задолго до того как стать профессиональным шпионом и убийцей, Игнатий Жихаревич успел стяжать недобрую славу среди жителей многих белорусских и литовских сел. Молодой, самовлюблённый и жестокий, этот подонок проявлял к «службе» особое рвение. Там, где он проходил, неизменно оставался кровавый след. Несчастные жены и дети оплакивали убитых мужей и отцов, а Жихаревич преуспевал.
Оказавшись в конце войны на Западе, этот предатель поступает в разведывательно-диверсионную школу. Основной костяк её составляли бывшие полицейские, каратели, участники различных националистических групп и сотрудники СД. В школе готовили агентов-разведчиков и диверсантов для переброски на территорию Советской Белоруссии. В ней бывал сам «президент» так называемой «Белорусской центральной рады» Родослав Островский. Однажды, от имени «правительства», он даже принял от «слушателей» присягу.
А через некоторое время Жихаревича вместе с другими вражескими лазутчиками, вооружёнными автоматами и гранатами, гитлеровская разведка забросила на освобождённую советскими войсками территорию БССР.