- А почему ты думаешь, что мы все сидим сложа руки? - спросил Евгений.
- Знаю, что ты хочешь сказать. Уже слышала от Володи о листовках, но
надо действовать не поодиночке, а коллективно.
- Ты, Фруза, была секретарем нашей комсомольской организации в школе.
Говори смелее... - поддержал ее Володя.
- Я предлагаю организовать подпольную группу для борьбы с оккупантами,
- взволнованно сказала Фруза.
В этот момент кто-то настойчиво постучал в наружную дверь. Все замерли.
Володя вышел из комнаты и... вернулся с Ильей.
- Что случилось? - тревожным шепотом спросила Фруза.
- Полицаи на улице, кого-то ловят.
- А как же Зина?
- Я проводил ее почти до бабушки. В случае чего она там и заночует.
- Ты завтра загляни к сестренке, узнай, как добралась, - сказал Володя
и погасил на столе лампу, слабо освещавшую комнату.
Теперь сидели в полной темноте, настороженно прислушиваясь, но за окном
пока было тихо.
- Вот что, Илья, - первым нарушил тишину Володя, - пока ты провожал
Зину, вели мы тут разговор, как нам дальше жить...
- Вернее, как нам бороться с фашистами, - поправила его Фруза, - пока
гитлеровцы нас не забрали и не отправили в Германию. Мы решили создать
подпольную организацию. Давайте сообща подумаем, кто в нее войдет.
Федя Слышенков, вскочив с места, внес предложение принимать в
подпольщики только тех, кто не струсил, не сжег свой комсомольский билет.
- Мы должны верить не билету, а человеку, - возразил Евгений.
- Но ведь речь идет не о железнодорожном билете, а о комсомольском! -
горячился Володя.
- Володя, чуток зажги огонь, - попросила Фруза.
Володя зажег стоявшую на столе лампу, подвернул фитиль. Жиденькое пламя
слабо озарило лица ребят. Федя из потайного кармана ватника достал
комсомольский билет. Его примеру последовал Володя.
- У меня дома запрятан, - смущенным голосом произнесла Фруза. - Можете
поверить. При следующей встрече я принесу.
Ребята кратко обменялись тем, что каждый из них сумел сделать за время
вражеской оккупации. Так они узнали, что Федя Слышенков вывел из строя
узкоколейку к кирпичному заводу. Володя и Евгений расклеили в поселке
несколько рукописных листовок со сводкой Совинформбюро. Маша Дементьева и
Маша Лузгина сорвали два фашистских плаката. Илья рассказал, как они вместе
с Зиной, Володей и Евгением организовали переправу красноармейцев.
Слушая рассказ Ильи, Володя вырвал из тетради лист бумаги. Он быстро
набросал список присутствующих. В него пока внес восемь человек: Фруза
Зенькова, Владимир Езовитов, Евгений Езовитов, Федор Слышенков, Илья
Езовитов, Валентина Шашкова, Мария Дементьева, Мария Лузгина.
- Запиши и моего брата - Николая Зенькова, - попросила Фруза. - Я за
него ручаюсь головой.
Но тут раздались другие голоса. Маша Дементьевна попросила включить в
список свою старшую сестру Надю, Маша Лузгина - свою сестру Антонину. Они
тоже ручались за них.
Список у Володи рос. Была намечена и резервная группа, состоявшая из
Николая Зенькова, Николая Алексеева, Аркадия Барбашева, Дмитрия Хребтенко,
Марии Хребтенко, Антонины Лузгиной, Зои Софончик, Зины Лузгиной, Надежды
Дементьевой, Марии Ушаковой, Екатерины Зеньковой, Ефима Лемнева, Ивана
Галошкина.
- Еще одну девчонку я бы внес в список... - предложил Володя и назвал
свою двоюродную сестру Зину Портнову. - Приехала из Ленинграда, а уже
проявила себя. - И Володя подробно рассказал про участие Зины в переправе
красноармейцев.
- Смелая... очень смелая девочка и умная... - поддержал предложение
Володи Евгений.
Так последней в список была включена ленинградская школьница пионерка
Зинаида Портнова.
- А теперь список уничтожь... - предложила Фруза Володе. - Чтобы
никаких следов не оставлять. На память всех надо знать.
Взяв из рук Володи клочки бумаги, она нашла на столе коробок спичек. На
медленном огоньке клочки бумаги превратились в сероватый пепел, который
сразу же разлетелся по комнате.
- Нужно, ребята, соблюдать большую осторожность, - предупредила Фруза.
- Я не против тех, кого сегодня называли. Но с каждым, кого мы собираемся
принимать, следует поговорить отдельно. Никому не навязывать наше решение. И
ни в коем случае не разглашать, что мы создали подпольную группу. С Зиной
Портновой я сама поговорю. В следующий раз соберемся, как и сегодня, в том
же составе. Новеньких с собой никого не приводит
- Надо установить связь с "людьми из леса", - предложил Евгений. - Есть
сведения, что партизанский отряд находится неподалеку от нас, в Шашанских
лесах. Вот только кому это поручить?
- Давайте поручим это дело Фрузе, - подал голос Володя. - Ты, Фруза,
согласна?
- Я не возражаю... - И, помедлив, произнесла: - Вот что, ребята... Буду
с вами откровенна... Задание создать подпольную группу в Оболи я получила от
подпольного райкома партии... - Фруза приподнялась с места, лампа на столе
выхватила из сумрака ее покрывшееся румянцем лицо. - Да, ребята, не
удивляйтесь! Подпольный райком партии существует и действует. Подпольный
райком комсомола - тоже. Они будут руководить нашей работой, нашей
предстоящей борьбой с фашистскими извергами. Вы знаете, как гитлеровцы
расправляются с нашим народом? Мы, комсомольцы, не можем пассивно наблюдать
за этими зверствами. А если и погибнем... что ж, теперь война. Гитлеровцы
завтра каждого из нас могут расстрелять уже только за то, что мы
комсомольцы... Итак, наше сегодняшнее решение создать подпольную организацию
должно остаться глубокой тайной... Давайте, ребята, поклянемся друг другу,
что тайну мы сохраним! Что будем бороться с гитлеровцами, не щадя своей
жизни. Я первой готова дать такую клятву.
"Я, комсомолка Ефросинья Зенькова, клянусь отдать все свои силы и свою
жизнь беспощадной борьбе с гитлеровцами..."
И страстные, идущие от сердца слова, произнесенные Фрузой, словно
зажгли остальных. Ребята поочередно вставали с места, называли свое имя,
фамилию и торжественно произносили слова клятвы.
Так в зимний декабрьский вечер в небольшой белорусской деревне Зуе,
возле Оболи, в избе Володи Езовитова, родилась Обольская подпольная
комсомольская организация.
Глава восьмая
Как-то рано утром Володя заглянул к себе на чердак. Вынул из тайника
приемник. Включил... Время для приема передачи Совинформбюро было неурочное,
и Володя почти не рассчитывал на удачу. И вдруг знакомый голос Левитана:
- "Говорит Москва!.. Говорит Москва!.. "
После короткой паузы:
- "В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Поражение немецких войск на подступах к Москве".
У Володи перехватило дыхание, сильнее забилось сердце.
В приемнике раздался сильный треск. Володя низко склонился над ящиком:
- "Шестого декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав
противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его
ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе
группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся
огромные потери..."
Голос диктора вдруг ослаб, куда-то исчез. Володя дрожащими от волнения
руками взялся было за рычажок, но голос снова пробился сквозь сплошной шум и
треск:
- "... После перехода в наступление с 6 по 10 декабря частями наших
войск занято и освобождено от немцев свыше четырехсот населенных пунктов..."
Сообщение о разгроме немцев под Москвой словно ярким лучом озарило
холодный, полутемный чердак. Нужно было что-то немедленно предпринимать.
Схватив шапку и одеваясь на ходу, побежал к Евгению.
- Женька!.. Разгром немцев под Москвой начался! - радостно прошептал
он, встретив Евгения на крыльце. - К вечеру приходи ко мне, а я побегу к
Фрузе. Ты понимаешь, какое это событие!
В день, когда Володя принял сообщение о разгроме немцев под Москвой,
ничего не подозревавшая об этом огромной важности сообщении Зина тоже встала
до рассвета. У нее было свое, маленькое, событие - день рождения Гальки.
Свой подарок сестренке Зина готовила в большом секрете, особенно от
любопытных "братьев-разбойников".
С нетерпением Зина ждала, когда Галька проснется. И вот та
зашевелилась, повернулась на другой бок, открыла глаза и удивленно
уставилась на лежавшую рядом куклу, величиной с оставленную в Ленинграде
Ольгу, но сшитую из разноцветных лоскутков. Ноги куклы были сшиты из
зеленого сатинового обрезка, руки - из синего бархатного лоскутка, платье -
желтое, ситцевое.
Плотно набитая ватой, с маленькой фарфоровой головкой, обнаруженной
Зиной в свалке старого тряпья, кукла выглядела почти как настоящая.
Галька порывисто села на постели, взяла куклу на руки.
- У тебя теперь новая Ольга... - улыбаясь, сказала Зина и поцеловала
сестренку.
Подарок вызвал у Гальки бурный восторг.
- Моя!.. - радостно взвизгнула она, очевидно не веря еще своим глазам и
прижимая Ольгу к груди.
С куклой она не расставалась весь день. Раздевала и снова одевала,
укладывала спать, кормила, поднося к губам куклы ложку с воображаемой едой.
- Ешь! - приказывала Галька. - Давно я тебя не кормила. Недосуг было.
Сами голодные сидели. Тетя Ира и Солнышко нам хлебушка носят. Поняла?.. А
сейчас спи. Нечего прохлаждаться! Ведь мы не дома. Вот вернемся в Ленинград,
тогда заживем...
Праздновать день рождения сестрам долго не пришлось. Явился комендант
поселка и выгнал всех, кто находился в бараке, расчищать от снега дорогу.
День выдался вьюжный. С ночи валил густыми хлопьями снег, засыпав все
тропинки и дорогу к поселку. На расчистку собралось человек пятнадцать,
главным образом женщины и подростки.
Легко одетая, Зина быстро озябла на студеном ветру. Лопата то и дело
вываливалась из коченеющих пальцев. Когда Зина обернулась, чтобы поднять ее,
она увидела на дороге быстро шагавшего Володю. И хотя воротник его короткого
овчинного тулупчика был высоко поднят, он тоже заметил двоюродную сестру.
Подойдя к Зине в увидя на ее глазах слезы, поднял лопату:
- Отдохни пока... - и сам вместе с другими принялся расчищать дорогу.
Закончив работу, он отдал Зине лопату, при этом успев шепнуть о том,
что услышал по радио.
- Бегу в Ушалы, к Фрузе, - сказал он и торопливо зашагал в соседнюю
деревню.
Володя был вторым гостем у Фрузы в Ушалах. Накануне, когда уже
надвигались сумерки, в калитку Зеньковых чуть слышно постучали.
- Кого это на ночь глядя принесло? - удивилась мать Фрузы и пошла
открывать. Минуту спустя она ввела в избу закутанную по самые брови в темный
полушалок женщину в ватнике и подшитых валенках.
Гостья поздоровалась и медленно развязала полушалок.
На Фрузу пытливо глядела румяная от мороза сероглазая девушка с круто
изогнутыми темными бровями. Глядела с лукавой усмешкой, словно спрашивая:
что, не узнаешь?
Фруза обомлела: перед ней стояла хорошо знакомая ей еще с довоенного
времени секретарь райкома комсомола.
- Зови меня просто Наташа... - улыбаясь, предупредила гостья и
спросила: - Отогреться можно у вас?
- Ну что за разговор... как же!.. - заторопилась Фруза, помогая Наташе
раздеться, и увела к себе в горницу. - Задание я выполнила, - рассказывала
Фруза Наташе. - Подходящие ребята есть. Наши школьники. На днях снова
собираемся...
- Тебя райком партии утвердил организатором и руководителем подпольной
группы. Я за тебя поручилась... Помню, тебе перед войной комсомольский билет
вручала... Сохранила его?
Вместо ответа Фруза сняла с колышка праздничное платье и прощупала
зашитый в подол комсомольский билет.
- Вот здесь.
Домашние Фрузы уже давно легли спать, а девушки все беседовали. Наташа
инструктировала Фрузу, как нужно вести себя на подпольной работе. А утром,
незадолго до прихода Володи, секретарь подпольного райкома комсомола ушла.
На следующий день после визита Володи в Ушалы в Оболи на заборах и
телеграфных столбах появилось с десяток рукописных листовок с сообщением о
разгроме немцев под Москвой и начавшемся наступлении Красной Армии.
Листовки переписали и расклеили Евгений, Илья, Маша Дементьева и Фруза
Зенькова.
Подпольная комсомольская организации в Оболи, состоящая пока из восьми
человек, начала действовать.
О разгроме немцев под Москвой и успешном наступлении советских войск на
Западном, а затем и на Калининском фронтах скоро стало известно не только в
Оболи, но и в окрестных деревнях.
Встречаясь у бабушки с дядей Ваней, который, работая на складе, теперь
больше, чем кто-либо из ленинградцев, общался с разными людьми, Зина первым
делом спешила спросить:
- Ну как наши, что слышно?.. Наступают?
- Судя по всему, произошел крутой перелом в войне... - отвечал дядя
Ваня, вынув кисет и затягиваясь махоркой, и делился своими наблюдениями: -
Немцы встревожены... Все время в разговоре у них - Москва!.. Москва!..
Говорят, есть секретный приказ Гитлера расстреливать своих отступающих,
чтобы задержаться на месте.
- Значит, скоро поедем домой?.. - радовалась Зина.
Но дядя Ваня, задумчиво качая головой, расхолаживал ее:
- Вряд ли скоро... Вгрызаются немцы в нашу землю. Новые укрепления
вдоль железной дороги и шоссе строят. Своими глазами видел.
Зина и сама заметила, как усилилось движение поездов. Со стороны
Полоцка чаще обычного стали проходить эшелоны с войсками и военной техникой,
а в обратном направлении - из Витебска в Прибалтику - следовали санитарные
поезда.
- Немцы уже не скрывают своего поражения. Об этом только и разговор в
столовой... - рассказывала дома Солнышко, немного знавшая немецкий язык. -
Много обмороженных с фронта везут.
Немцы в эти дни лютовали в Оболи все сильнее. Однажды дядя Ваня
специально пришел в поселок - предупредить детей:
- На шоссе не заглядывайте, к полотну железной дороги не только близко,
но и вообще не подходите. Патрули расстреливают всех на месте. Немцы
опасаются красноармейских десантов.
- Слышали? - строго спрашивала тетя Ира своих сыновей. - От дома ни
шагу. Поняли?
Мальчишки угрюмо молчали. Ленька при этом искоса испуганно поглядывал
на двоюродную сестру: "Расскажет или нет?"
Недавно "братья-разбойники" вернулись домой еле живые, в разорванной
одежде, а Ленька вдобавок хромал, опираясь на плечо брата.
- Подранили... - признался он Зине.
- Хотели и меня убить... - добавил Нестерка.
Сняв одежду со старшего, Зина так и ахнула: кровь обильно текла из
простреленной ноги. Хорошо, что пуля только порвала кожу и не застряла,
кость не была повреждена.
В Ленинграде в младших классах школы у Зины часто на рукаве белела
повязка с красным крестом. А дома она практиковалась делать перевязки на
младшей сестренке, благо та охотно ей подчинялась.
Теперь Зина не растерялась. Раздев Леньку, стала промывать ему рану.
Она не заметила, как в комнату неслышно вошла "баба-яга". Она имела
привычку, не постучав в дверь, заглядывать к соседям. Зина застыла на месте.
Увидев полуголого Леньку в крови, немка изумленно вытаращила глаза.
- Это что есть такой? - спросила она.
- На гвоздь напоролся, - испуганно пролепетала Зина, забинтовывая
Леньке ногу старым полотенцем.
"Братья-разбойники", насупившись, молчали. Переводчица неодобрительно
покачала головой.
- Провода на шоссе обрываль? - догадалась она и, не дожидаясь ответа,
удалилась.
Она не ошиблась: братья в самом деле занимались проводами.
"Пропали..." - с глухим отчаянием, в страшной тревоге подумала Зина и,
кончив бинтовать ногу Леньке, принялась замывать следы крови на полу.
- Ты только маме ничего не говори, - умоляли Зину братья.
Весь день Зина ожидала появления гитлеровцев или полицаев. Но они, к
счастью, не пришли. А под вечер снова заглянула в комнату немка-переводчица,
принесла на тарелке ребятам два бутерброда с колбасой и, молча поставив на
стол, удалилась. Зина облегченно вздохнула. "Не выдаст, раз кормит", -
решила она.
Когда вечером вернулись с работы тетя Ира и Солнышко, Ленька скрыл, что
нога у него прострелена. Он объяснил хромоту тем, что упал и ушибся. Мать
поверила, не стала ни о чем расспрашивать. Она была сама чем-то сильно
озабочена. Зина же развила в этот день бурную хозяйственную деятельность:
мыла полы, стирала. С необычным рвением помогал ей и Нестерка. И даже
маленькая Галька пыталась подключиться к хозяйственным делам.
- Не твое это дело, - остановила ее Зина. - Я и одна управлюсь. Ты
лучше слушайся... Далеко от дома не отходи, когда выходишь гулять.
Стояли сильные морозы, и Зина опасалась, что в своей легкой одежонке и
дырявых валенках Галька может обморозиться.
- Ладно... - соглашается Галька.
- Что ладно-то?
- Не уйду.
На ее бледном, с редкими веснушками, лице - полная покорность. Но
Галька умеет хитрить: стоит Зине отвернуться, как она все начинает делать
по-своему. А когда Зина начинает ее бранить, Галька с невинным видом
заявляет:
- Ты же сама сказала...
- Что я сказала?
- Что нельзя уходить далеко.
- Ну-у?..
- А я ушла недалеко.
- До чего же ты умная стала, - укоризненно качает головой Зина.
На осунувшемся лице Гальки снова полное согласие. Разумеется, она не
возражает, что ее считают умной.
Глава девятая
Под Новый год совсем низко над Оболью пролетел советский самолет. Он
вынырнул из-за леса, рассыпал над станционным поселком и окрестными
деревнями разноцветные листки и скрылся в ночном небе. Крутивший всю ночь
снежную поземку ветер далеко разнес их.
Зина встала позже, чем всегда, но Галька еще крепко спада, прижимая к
себе свою куклу. Зина заглянула в соседнюю комнату. Тетя Ира и Солнышко уже
ушли на работу. Нестерка с Ленькой спали вдвоем на деревянном топчане,
прикрытые сверху ватниками.
Зина надела свою черную железнодорожную шинельку, повязала голову серым
вигоневым платном, который ей дала двоюродная сестра, в только тогда
разбудила Гальку.
- Ты полежи еще, поспи. Я мигом слетаю к бабушке за молоком и вернусь.
Ладно? - Она укрыла потеплее Гальку попавшимся под руку тряпьем, взяла с
собой маленький бидончик и отправилась в деревню.
Уже в поле, когда Зина, зябко поеживаясь, шагала по слабо проторенной
снежной тропке, ветер прибил к ее ногам небольшую зеленую бумажку.
"Кажется, листовка..." Оглядевшись по сторонам, Зина подняла ее и,
спрятав у себя на груди под блузкой, торопливо зашагала дальше.
В избе бабушки было дымно и душно. Бабушка вместе с Любашей топила
печку. Дяди Вани дома не было.
- Утром ушел в свой склад, - сообщила бабушка.
Зина принесла из колодца пару ведер воды, бросила охапку дров в сени,
разделась и стала греть в печурке окоченевшие ладони.
- Может, еще чем помочь? - предложила она бабушке.
- Отдыхай, кажется, все сделано... - Ефросинья Ивановна налила немного
в бидончик молока для Гальки и вздохнула: - Кончает наша Белокопытка
доиться. - Она поставила перед Зиной блюдце с горячей картошкой, пододвинула
солонку: - Ешь...
Когда бабушка захлопоталась у печки, Зина осторожно извлекла листовку
из-под блузки, бережно разгладила и, отвернувшись к окну, прочла первые
крупные строчки:
"Советским юношам, девушкам и подросткам занятых врагом областей!
Дорогие наши юные друзья!
Доблестная Красная Армия по всему фронту перешла в решительное
наступление. Славные воины Красной Армии гонят немцев от Москвы..."
Дальше читать в избе Зина не стала. Она тихонько вышла в сени и там с
замиранием сердца стала вглядываться в каждую новую строчку листовки:
"Юные советские патриоты!
Наши дорогие соотечественники, друзья!
Собирайте сведения о противнике, о его силах, о передвижении и
передавайте эти сведения партизанам и частям Красной Армии.
Рвите телефонную связь врага! Портите немецкие машины и выводите их из
строя. Помогайте бойцам Красной Армии уничтожить отступающих немцев. Вредите
оккупантам всюду и везде.
Смерть немецким оккупантам!
Прочитав, передай листовку товарищу!"
Вернувшись в избу, Зина не могла удержаться и, сияя, сообщила бабушке:
- Наша Красная Армия наступает... Скоро нас освободят!
- Славу богу!.. - Бабушка истово перекрестилась на висевшие в углу над
столом почерневшие от старости, иконы с венчальными свечами и бумажными
лентами. - Быстрее бы этих супостатов выгнали.
- Выгонят, - заверила Зина, - теперь уже точно выгонят. - И, поцеловав
маленькую Любашу и бабушку, с бидончиком молока в руках отправилась домой.
Все кругом было бело от ослепительного снега: и деревья, и крыши, и
безлюдная дорога, по которой шла в своей черной шинельке заметная издалека
Зина.
У околицы она замедлила шаги, увидев группу людей с повязками на
рукавах.
В это утро вся полиция усердно трудилась, собирая разбросанные с
самолета советские листовки. Наряд полиции обыскивал у околицы всех
проходивших.
Зина с запрятанной под блузкой листовкой сама шла навстречу своей
гибели.
"Что делать?... - лихорадочно размышляла она, замедляя шаг и не решаясь
повернуть обратно. - Выбросить листовку - заметят". Зина приостановилась, у
нее дрожали ноги.
- Мамочка, дорогая, помоги!.. - прошептала она.
Полицейские, закончив обыскивать какую-то девушку в белом платке,
смотрели на Зину.
И тут Зина вспомнила знакомый с раннего детства прием. Если впереди
стоят мальчишки, которые могут обидеть и которых она боится, то нужно не
сворачивать в сторону - это хуже, - а смело идти, делая вид, что совершенно
не обращаешь на них внимания и ни чуточки не боишься. Мальчишки тогда скорее
пропустят... Зина вскинула голову и, выставив вперед руку с бидончиком
(чтобы был заметен), пошла навстречу полицаям.
- Что несешь?.. - остановил один Зину и, открыв крышку, заглянул в
бидончик.
- Девчонка... Она здесь живет, в деревне... - произнес другой,
запомнившийся ей черноусый полицай и подтолкнул Зину в спину: - Проходи!
Зина, не оглядываясь, пошла по дороге, убыстрив шаг. Впереди в коротком
овчинном полушубке, закутавшись в теплый белый платок, шла девушка, которую
только что обыскивали. Подойдя поближе, Зина узнала в ней Фрузу.
- Обыскивали, сволочи!.. - пожаловалась Фруза и с ожесточением сплюнула
в сторону. - Этот молодой гад за пазуху полез, стал лапы распускать. Так
хотелось ему по морде дать.
- А меня не обыскивали, так пропустили. А посмотрите, что при мне было.
Молчать после только что пережитого волнения Зина никак не могла. Тем
более что эта приветливая белозубая девушка с таким мягким, ласковым голосом
очень ей нравилась. Зина вынула из-за пазухи сложенный вчетверо зеленый
листок и доверчиво протянула Фрузе:
- Хотите прочитать?
Фруза остановилась, удивленно заморгав глазами:
- У тебя листовка?! И ты не испугалась? Прошла мимо полицаев?
- Испугалась, - призналась Зина. - Сначала очень испугалась, потом
ничего.
- А если бы тебя обыскали, нашли листовку? - Фруза испытующе смотрела
на Зину. - Смелая ты... Это хорошо. Но будь осторожна. Теперь смерть каждому
в затылок дышит... Пожалуй, листовку я у тебя возьму.
- Берите.
Фруза расстегнула воротник своей шубейки и запрятала листовку у себя на
груди.
- Знаешь что... Приходи в субботу ко мне в Ушалы на вечеринку. Там наши
ребята соберутся...
- Приду... - Зина очень обрадовалась, что с ней разговаривают, как со
взрослой.
- Я попрошу твоего брата Илью зайти за тобой.
Когда вечером явились с работы тетя Ира и Солнышко, Зина рассказала о
найденной листовке.
- Ты ее домой принесла? - испугалась тетя Ира.
- Нет... я бросила... - схитрила Зина, опустив глаза.
Тетя Ира строго предостерегла:
- С листовками будь осторожна. Не вздумай домой приносить. Себе петлю
наденешь и нас погубишь... Слышали, сорванцы? - обернулась она к притихшим
Нестерке и Леньке. - Вас тоже касается.
- Слышали... - за себя и за брата ответил Нестерка.
А на следующий день, когда мать и Солнышко ушли на работу, два давно не
стриженных замухрышки-оборванца предстали перед своей старшей двоюродной
сестрой. Оба в стоптанных валенках, в разорванных, латанных-перелатанных
штанах и куртках, из которых они уже выросли. (На них все словно горело, а
мать не успевала их обряжать.)
- Мы тоже достали, - похвалились они и выложили из своих карманов на
стол пять листовок, точно таких же, какую нашла Зина. - Возле дороги в
кустарнике подобрали.
Зина растерялась. За стеной в соседней комнате - немка-переводчица, за
окнами в поселке - гитлеровцы. Часто заглядывают в барак с обысками
полицаи...
- Вы кому-нибудь их показывали?
- Ребятам, - признался Нестерка.
- Зачем же вы показывали?.. Не выдадут ваши дружки? Ведь если немцы
узнают, всех нас повесят.
- Не-е... не выдадут, - заверил сестру Нестерка.
- И все же я их лучше сожгу... - Зина взяла листовки и сунула в печку.
- Нельзя их жечь! - решительно воспротивился Ленька, выхватывая
листовки из печки. - Листовки-то наши, советские... Там написано: "Прочитай
и передай товарищу".
- Хорошо, не буду жечь. - Зина снова отобрала у ребят листовки и
предложила: - Одевайтесь и шагайте со мной...
Добравшись до опушки леса, приказала братьям:
- Следите, чтобы кто-нибудь нас не накрыл... - и разбросала листовки
возле дороги.
Домой вернулись другим путем.
У Зины словно гора с плеч свалилась.
- Сидеть сегодня дома и никуда не шляться! - приказала она братьям. - А
то я все расскажу тете Ире.
- Не расскажешь, - буркнул про себя Нестерка, все же подчиняясь приказу
сестры.
- Это почему же не расскажу?
- Потому что, - Нестерка хитровато сощурился, - ты нас любишь.
Теперь, когда опасность миновала, Зина снова вернулась к беспокоившей
ее со вчерашнего вечера мысли: в чем идти на вечеринку? Ее летние платьица,
- Знаю, что ты хочешь сказать. Уже слышала от Володи о листовках, но
надо действовать не поодиночке, а коллективно.
- Ты, Фруза, была секретарем нашей комсомольской организации в школе.
Говори смелее... - поддержал ее Володя.
- Я предлагаю организовать подпольную группу для борьбы с оккупантами,
- взволнованно сказала Фруза.
В этот момент кто-то настойчиво постучал в наружную дверь. Все замерли.
Володя вышел из комнаты и... вернулся с Ильей.
- Что случилось? - тревожным шепотом спросила Фруза.
- Полицаи на улице, кого-то ловят.
- А как же Зина?
- Я проводил ее почти до бабушки. В случае чего она там и заночует.
- Ты завтра загляни к сестренке, узнай, как добралась, - сказал Володя
и погасил на столе лампу, слабо освещавшую комнату.
Теперь сидели в полной темноте, настороженно прислушиваясь, но за окном
пока было тихо.
- Вот что, Илья, - первым нарушил тишину Володя, - пока ты провожал
Зину, вели мы тут разговор, как нам дальше жить...
- Вернее, как нам бороться с фашистами, - поправила его Фруза, - пока
гитлеровцы нас не забрали и не отправили в Германию. Мы решили создать
подпольную организацию. Давайте сообща подумаем, кто в нее войдет.
Федя Слышенков, вскочив с места, внес предложение принимать в
подпольщики только тех, кто не струсил, не сжег свой комсомольский билет.
- Мы должны верить не билету, а человеку, - возразил Евгений.
- Но ведь речь идет не о железнодорожном билете, а о комсомольском! -
горячился Володя.
- Володя, чуток зажги огонь, - попросила Фруза.
Володя зажег стоявшую на столе лампу, подвернул фитиль. Жиденькое пламя
слабо озарило лица ребят. Федя из потайного кармана ватника достал
комсомольский билет. Его примеру последовал Володя.
- У меня дома запрятан, - смущенным голосом произнесла Фруза. - Можете
поверить. При следующей встрече я принесу.
Ребята кратко обменялись тем, что каждый из них сумел сделать за время
вражеской оккупации. Так они узнали, что Федя Слышенков вывел из строя
узкоколейку к кирпичному заводу. Володя и Евгений расклеили в поселке
несколько рукописных листовок со сводкой Совинформбюро. Маша Дементьева и
Маша Лузгина сорвали два фашистских плаката. Илья рассказал, как они вместе
с Зиной, Володей и Евгением организовали переправу красноармейцев.
Слушая рассказ Ильи, Володя вырвал из тетради лист бумаги. Он быстро
набросал список присутствующих. В него пока внес восемь человек: Фруза
Зенькова, Владимир Езовитов, Евгений Езовитов, Федор Слышенков, Илья
Езовитов, Валентина Шашкова, Мария Дементьева, Мария Лузгина.
- Запиши и моего брата - Николая Зенькова, - попросила Фруза. - Я за
него ручаюсь головой.
Но тут раздались другие голоса. Маша Дементьевна попросила включить в
список свою старшую сестру Надю, Маша Лузгина - свою сестру Антонину. Они
тоже ручались за них.
Список у Володи рос. Была намечена и резервная группа, состоявшая из
Николая Зенькова, Николая Алексеева, Аркадия Барбашева, Дмитрия Хребтенко,
Марии Хребтенко, Антонины Лузгиной, Зои Софончик, Зины Лузгиной, Надежды
Дементьевой, Марии Ушаковой, Екатерины Зеньковой, Ефима Лемнева, Ивана
Галошкина.
- Еще одну девчонку я бы внес в список... - предложил Володя и назвал
свою двоюродную сестру Зину Портнову. - Приехала из Ленинграда, а уже
проявила себя. - И Володя подробно рассказал про участие Зины в переправе
красноармейцев.
- Смелая... очень смелая девочка и умная... - поддержал предложение
Володи Евгений.
Так последней в список была включена ленинградская школьница пионерка
Зинаида Портнова.
- А теперь список уничтожь... - предложила Фруза Володе. - Чтобы
никаких следов не оставлять. На память всех надо знать.
Взяв из рук Володи клочки бумаги, она нашла на столе коробок спичек. На
медленном огоньке клочки бумаги превратились в сероватый пепел, который
сразу же разлетелся по комнате.
- Нужно, ребята, соблюдать большую осторожность, - предупредила Фруза.
- Я не против тех, кого сегодня называли. Но с каждым, кого мы собираемся
принимать, следует поговорить отдельно. Никому не навязывать наше решение. И
ни в коем случае не разглашать, что мы создали подпольную группу. С Зиной
Портновой я сама поговорю. В следующий раз соберемся, как и сегодня, в том
же составе. Новеньких с собой никого не приводит
- Надо установить связь с "людьми из леса", - предложил Евгений. - Есть
сведения, что партизанский отряд находится неподалеку от нас, в Шашанских
лесах. Вот только кому это поручить?
- Давайте поручим это дело Фрузе, - подал голос Володя. - Ты, Фруза,
согласна?
- Я не возражаю... - И, помедлив, произнесла: - Вот что, ребята... Буду
с вами откровенна... Задание создать подпольную группу в Оболи я получила от
подпольного райкома партии... - Фруза приподнялась с места, лампа на столе
выхватила из сумрака ее покрывшееся румянцем лицо. - Да, ребята, не
удивляйтесь! Подпольный райком партии существует и действует. Подпольный
райком комсомола - тоже. Они будут руководить нашей работой, нашей
предстоящей борьбой с фашистскими извергами. Вы знаете, как гитлеровцы
расправляются с нашим народом? Мы, комсомольцы, не можем пассивно наблюдать
за этими зверствами. А если и погибнем... что ж, теперь война. Гитлеровцы
завтра каждого из нас могут расстрелять уже только за то, что мы
комсомольцы... Итак, наше сегодняшнее решение создать подпольную организацию
должно остаться глубокой тайной... Давайте, ребята, поклянемся друг другу,
что тайну мы сохраним! Что будем бороться с гитлеровцами, не щадя своей
жизни. Я первой готова дать такую клятву.
"Я, комсомолка Ефросинья Зенькова, клянусь отдать все свои силы и свою
жизнь беспощадной борьбе с гитлеровцами..."
И страстные, идущие от сердца слова, произнесенные Фрузой, словно
зажгли остальных. Ребята поочередно вставали с места, называли свое имя,
фамилию и торжественно произносили слова клятвы.
Так в зимний декабрьский вечер в небольшой белорусской деревне Зуе,
возле Оболи, в избе Володи Езовитова, родилась Обольская подпольная
комсомольская организация.
Глава восьмая
Как-то рано утром Володя заглянул к себе на чердак. Вынул из тайника
приемник. Включил... Время для приема передачи Совинформбюро было неурочное,
и Володя почти не рассчитывал на удачу. И вдруг знакомый голос Левитана:
- "Говорит Москва!.. Говорит Москва!.. "
После короткой паузы:
- "В последний час... Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Поражение немецких войск на подступах к Москве".
У Володи перехватило дыхание, сильнее забилось сердце.
В приемнике раздался сильный треск. Володя низко склонился над ящиком:
- "Шестого декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав
противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его
ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе
группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся
огромные потери..."
Голос диктора вдруг ослаб, куда-то исчез. Володя дрожащими от волнения
руками взялся было за рычажок, но голос снова пробился сквозь сплошной шум и
треск:
- "... После перехода в наступление с 6 по 10 декабря частями наших
войск занято и освобождено от немцев свыше четырехсот населенных пунктов..."
Сообщение о разгроме немцев под Москвой словно ярким лучом озарило
холодный, полутемный чердак. Нужно было что-то немедленно предпринимать.
Схватив шапку и одеваясь на ходу, побежал к Евгению.
- Женька!.. Разгром немцев под Москвой начался! - радостно прошептал
он, встретив Евгения на крыльце. - К вечеру приходи ко мне, а я побегу к
Фрузе. Ты понимаешь, какое это событие!
В день, когда Володя принял сообщение о разгроме немцев под Москвой,
ничего не подозревавшая об этом огромной важности сообщении Зина тоже встала
до рассвета. У нее было свое, маленькое, событие - день рождения Гальки.
Свой подарок сестренке Зина готовила в большом секрете, особенно от
любопытных "братьев-разбойников".
С нетерпением Зина ждала, когда Галька проснется. И вот та
зашевелилась, повернулась на другой бок, открыла глаза и удивленно
уставилась на лежавшую рядом куклу, величиной с оставленную в Ленинграде
Ольгу, но сшитую из разноцветных лоскутков. Ноги куклы были сшиты из
зеленого сатинового обрезка, руки - из синего бархатного лоскутка, платье -
желтое, ситцевое.
Плотно набитая ватой, с маленькой фарфоровой головкой, обнаруженной
Зиной в свалке старого тряпья, кукла выглядела почти как настоящая.
Галька порывисто села на постели, взяла куклу на руки.
- У тебя теперь новая Ольга... - улыбаясь, сказала Зина и поцеловала
сестренку.
Подарок вызвал у Гальки бурный восторг.
- Моя!.. - радостно взвизгнула она, очевидно не веря еще своим глазам и
прижимая Ольгу к груди.
С куклой она не расставалась весь день. Раздевала и снова одевала,
укладывала спать, кормила, поднося к губам куклы ложку с воображаемой едой.
- Ешь! - приказывала Галька. - Давно я тебя не кормила. Недосуг было.
Сами голодные сидели. Тетя Ира и Солнышко нам хлебушка носят. Поняла?.. А
сейчас спи. Нечего прохлаждаться! Ведь мы не дома. Вот вернемся в Ленинград,
тогда заживем...
Праздновать день рождения сестрам долго не пришлось. Явился комендант
поселка и выгнал всех, кто находился в бараке, расчищать от снега дорогу.
День выдался вьюжный. С ночи валил густыми хлопьями снег, засыпав все
тропинки и дорогу к поселку. На расчистку собралось человек пятнадцать,
главным образом женщины и подростки.
Легко одетая, Зина быстро озябла на студеном ветру. Лопата то и дело
вываливалась из коченеющих пальцев. Когда Зина обернулась, чтобы поднять ее,
она увидела на дороге быстро шагавшего Володю. И хотя воротник его короткого
овчинного тулупчика был высоко поднят, он тоже заметил двоюродную сестру.
Подойдя к Зине в увидя на ее глазах слезы, поднял лопату:
- Отдохни пока... - и сам вместе с другими принялся расчищать дорогу.
Закончив работу, он отдал Зине лопату, при этом успев шепнуть о том,
что услышал по радио.
- Бегу в Ушалы, к Фрузе, - сказал он и торопливо зашагал в соседнюю
деревню.
Володя был вторым гостем у Фрузы в Ушалах. Накануне, когда уже
надвигались сумерки, в калитку Зеньковых чуть слышно постучали.
- Кого это на ночь глядя принесло? - удивилась мать Фрузы и пошла
открывать. Минуту спустя она ввела в избу закутанную по самые брови в темный
полушалок женщину в ватнике и подшитых валенках.
Гостья поздоровалась и медленно развязала полушалок.
На Фрузу пытливо глядела румяная от мороза сероглазая девушка с круто
изогнутыми темными бровями. Глядела с лукавой усмешкой, словно спрашивая:
что, не узнаешь?
Фруза обомлела: перед ней стояла хорошо знакомая ей еще с довоенного
времени секретарь райкома комсомола.
- Зови меня просто Наташа... - улыбаясь, предупредила гостья и
спросила: - Отогреться можно у вас?
- Ну что за разговор... как же!.. - заторопилась Фруза, помогая Наташе
раздеться, и увела к себе в горницу. - Задание я выполнила, - рассказывала
Фруза Наташе. - Подходящие ребята есть. Наши школьники. На днях снова
собираемся...
- Тебя райком партии утвердил организатором и руководителем подпольной
группы. Я за тебя поручилась... Помню, тебе перед войной комсомольский билет
вручала... Сохранила его?
Вместо ответа Фруза сняла с колышка праздничное платье и прощупала
зашитый в подол комсомольский билет.
- Вот здесь.
Домашние Фрузы уже давно легли спать, а девушки все беседовали. Наташа
инструктировала Фрузу, как нужно вести себя на подпольной работе. А утром,
незадолго до прихода Володи, секретарь подпольного райкома комсомола ушла.
На следующий день после визита Володи в Ушалы в Оболи на заборах и
телеграфных столбах появилось с десяток рукописных листовок с сообщением о
разгроме немцев под Москвой и начавшемся наступлении Красной Армии.
Листовки переписали и расклеили Евгений, Илья, Маша Дементьева и Фруза
Зенькова.
Подпольная комсомольская организации в Оболи, состоящая пока из восьми
человек, начала действовать.
О разгроме немцев под Москвой и успешном наступлении советских войск на
Западном, а затем и на Калининском фронтах скоро стало известно не только в
Оболи, но и в окрестных деревнях.
Встречаясь у бабушки с дядей Ваней, который, работая на складе, теперь
больше, чем кто-либо из ленинградцев, общался с разными людьми, Зина первым
делом спешила спросить:
- Ну как наши, что слышно?.. Наступают?
- Судя по всему, произошел крутой перелом в войне... - отвечал дядя
Ваня, вынув кисет и затягиваясь махоркой, и делился своими наблюдениями: -
Немцы встревожены... Все время в разговоре у них - Москва!.. Москва!..
Говорят, есть секретный приказ Гитлера расстреливать своих отступающих,
чтобы задержаться на месте.
- Значит, скоро поедем домой?.. - радовалась Зина.
Но дядя Ваня, задумчиво качая головой, расхолаживал ее:
- Вряд ли скоро... Вгрызаются немцы в нашу землю. Новые укрепления
вдоль железной дороги и шоссе строят. Своими глазами видел.
Зина и сама заметила, как усилилось движение поездов. Со стороны
Полоцка чаще обычного стали проходить эшелоны с войсками и военной техникой,
а в обратном направлении - из Витебска в Прибалтику - следовали санитарные
поезда.
- Немцы уже не скрывают своего поражения. Об этом только и разговор в
столовой... - рассказывала дома Солнышко, немного знавшая немецкий язык. -
Много обмороженных с фронта везут.
Немцы в эти дни лютовали в Оболи все сильнее. Однажды дядя Ваня
специально пришел в поселок - предупредить детей:
- На шоссе не заглядывайте, к полотну железной дороги не только близко,
но и вообще не подходите. Патрули расстреливают всех на месте. Немцы
опасаются красноармейских десантов.
- Слышали? - строго спрашивала тетя Ира своих сыновей. - От дома ни
шагу. Поняли?
Мальчишки угрюмо молчали. Ленька при этом искоса испуганно поглядывал
на двоюродную сестру: "Расскажет или нет?"
Недавно "братья-разбойники" вернулись домой еле живые, в разорванной
одежде, а Ленька вдобавок хромал, опираясь на плечо брата.
- Подранили... - признался он Зине.
- Хотели и меня убить... - добавил Нестерка.
Сняв одежду со старшего, Зина так и ахнула: кровь обильно текла из
простреленной ноги. Хорошо, что пуля только порвала кожу и не застряла,
кость не была повреждена.
В Ленинграде в младших классах школы у Зины часто на рукаве белела
повязка с красным крестом. А дома она практиковалась делать перевязки на
младшей сестренке, благо та охотно ей подчинялась.
Теперь Зина не растерялась. Раздев Леньку, стала промывать ему рану.
Она не заметила, как в комнату неслышно вошла "баба-яга". Она имела
привычку, не постучав в дверь, заглядывать к соседям. Зина застыла на месте.
Увидев полуголого Леньку в крови, немка изумленно вытаращила глаза.
- Это что есть такой? - спросила она.
- На гвоздь напоролся, - испуганно пролепетала Зина, забинтовывая
Леньке ногу старым полотенцем.
"Братья-разбойники", насупившись, молчали. Переводчица неодобрительно
покачала головой.
- Провода на шоссе обрываль? - догадалась она и, не дожидаясь ответа,
удалилась.
Она не ошиблась: братья в самом деле занимались проводами.
"Пропали..." - с глухим отчаянием, в страшной тревоге подумала Зина и,
кончив бинтовать ногу Леньке, принялась замывать следы крови на полу.
- Ты только маме ничего не говори, - умоляли Зину братья.
Весь день Зина ожидала появления гитлеровцев или полицаев. Но они, к
счастью, не пришли. А под вечер снова заглянула в комнату немка-переводчица,
принесла на тарелке ребятам два бутерброда с колбасой и, молча поставив на
стол, удалилась. Зина облегченно вздохнула. "Не выдаст, раз кормит", -
решила она.
Когда вечером вернулись с работы тетя Ира и Солнышко, Ленька скрыл, что
нога у него прострелена. Он объяснил хромоту тем, что упал и ушибся. Мать
поверила, не стала ни о чем расспрашивать. Она была сама чем-то сильно
озабочена. Зина же развила в этот день бурную хозяйственную деятельность:
мыла полы, стирала. С необычным рвением помогал ей и Нестерка. И даже
маленькая Галька пыталась подключиться к хозяйственным делам.
- Не твое это дело, - остановила ее Зина. - Я и одна управлюсь. Ты
лучше слушайся... Далеко от дома не отходи, когда выходишь гулять.
Стояли сильные морозы, и Зина опасалась, что в своей легкой одежонке и
дырявых валенках Галька может обморозиться.
- Ладно... - соглашается Галька.
- Что ладно-то?
- Не уйду.
На ее бледном, с редкими веснушками, лице - полная покорность. Но
Галька умеет хитрить: стоит Зине отвернуться, как она все начинает делать
по-своему. А когда Зина начинает ее бранить, Галька с невинным видом
заявляет:
- Ты же сама сказала...
- Что я сказала?
- Что нельзя уходить далеко.
- Ну-у?..
- А я ушла недалеко.
- До чего же ты умная стала, - укоризненно качает головой Зина.
На осунувшемся лице Гальки снова полное согласие. Разумеется, она не
возражает, что ее считают умной.
Глава девятая
Под Новый год совсем низко над Оболью пролетел советский самолет. Он
вынырнул из-за леса, рассыпал над станционным поселком и окрестными
деревнями разноцветные листки и скрылся в ночном небе. Крутивший всю ночь
снежную поземку ветер далеко разнес их.
Зина встала позже, чем всегда, но Галька еще крепко спада, прижимая к
себе свою куклу. Зина заглянула в соседнюю комнату. Тетя Ира и Солнышко уже
ушли на работу. Нестерка с Ленькой спали вдвоем на деревянном топчане,
прикрытые сверху ватниками.
Зина надела свою черную железнодорожную шинельку, повязала голову серым
вигоневым платном, который ей дала двоюродная сестра, в только тогда
разбудила Гальку.
- Ты полежи еще, поспи. Я мигом слетаю к бабушке за молоком и вернусь.
Ладно? - Она укрыла потеплее Гальку попавшимся под руку тряпьем, взяла с
собой маленький бидончик и отправилась в деревню.
Уже в поле, когда Зина, зябко поеживаясь, шагала по слабо проторенной
снежной тропке, ветер прибил к ее ногам небольшую зеленую бумажку.
"Кажется, листовка..." Оглядевшись по сторонам, Зина подняла ее и,
спрятав у себя на груди под блузкой, торопливо зашагала дальше.
В избе бабушки было дымно и душно. Бабушка вместе с Любашей топила
печку. Дяди Вани дома не было.
- Утром ушел в свой склад, - сообщила бабушка.
Зина принесла из колодца пару ведер воды, бросила охапку дров в сени,
разделась и стала греть в печурке окоченевшие ладони.
- Может, еще чем помочь? - предложила она бабушке.
- Отдыхай, кажется, все сделано... - Ефросинья Ивановна налила немного
в бидончик молока для Гальки и вздохнула: - Кончает наша Белокопытка
доиться. - Она поставила перед Зиной блюдце с горячей картошкой, пододвинула
солонку: - Ешь...
Когда бабушка захлопоталась у печки, Зина осторожно извлекла листовку
из-под блузки, бережно разгладила и, отвернувшись к окну, прочла первые
крупные строчки:
"Советским юношам, девушкам и подросткам занятых врагом областей!
Дорогие наши юные друзья!
Доблестная Красная Армия по всему фронту перешла в решительное
наступление. Славные воины Красной Армии гонят немцев от Москвы..."
Дальше читать в избе Зина не стала. Она тихонько вышла в сени и там с
замиранием сердца стала вглядываться в каждую новую строчку листовки:
"Юные советские патриоты!
Наши дорогие соотечественники, друзья!
Собирайте сведения о противнике, о его силах, о передвижении и
передавайте эти сведения партизанам и частям Красной Армии.
Рвите телефонную связь врага! Портите немецкие машины и выводите их из
строя. Помогайте бойцам Красной Армии уничтожить отступающих немцев. Вредите
оккупантам всюду и везде.
Смерть немецким оккупантам!
Прочитав, передай листовку товарищу!"
Вернувшись в избу, Зина не могла удержаться и, сияя, сообщила бабушке:
- Наша Красная Армия наступает... Скоро нас освободят!
- Славу богу!.. - Бабушка истово перекрестилась на висевшие в углу над
столом почерневшие от старости, иконы с венчальными свечами и бумажными
лентами. - Быстрее бы этих супостатов выгнали.
- Выгонят, - заверила Зина, - теперь уже точно выгонят. - И, поцеловав
маленькую Любашу и бабушку, с бидончиком молока в руках отправилась домой.
Все кругом было бело от ослепительного снега: и деревья, и крыши, и
безлюдная дорога, по которой шла в своей черной шинельке заметная издалека
Зина.
У околицы она замедлила шаги, увидев группу людей с повязками на
рукавах.
В это утро вся полиция усердно трудилась, собирая разбросанные с
самолета советские листовки. Наряд полиции обыскивал у околицы всех
проходивших.
Зина с запрятанной под блузкой листовкой сама шла навстречу своей
гибели.
"Что делать?... - лихорадочно размышляла она, замедляя шаг и не решаясь
повернуть обратно. - Выбросить листовку - заметят". Зина приостановилась, у
нее дрожали ноги.
- Мамочка, дорогая, помоги!.. - прошептала она.
Полицейские, закончив обыскивать какую-то девушку в белом платке,
смотрели на Зину.
И тут Зина вспомнила знакомый с раннего детства прием. Если впереди
стоят мальчишки, которые могут обидеть и которых она боится, то нужно не
сворачивать в сторону - это хуже, - а смело идти, делая вид, что совершенно
не обращаешь на них внимания и ни чуточки не боишься. Мальчишки тогда скорее
пропустят... Зина вскинула голову и, выставив вперед руку с бидончиком
(чтобы был заметен), пошла навстречу полицаям.
- Что несешь?.. - остановил один Зину и, открыв крышку, заглянул в
бидончик.
- Девчонка... Она здесь живет, в деревне... - произнес другой,
запомнившийся ей черноусый полицай и подтолкнул Зину в спину: - Проходи!
Зина, не оглядываясь, пошла по дороге, убыстрив шаг. Впереди в коротком
овчинном полушубке, закутавшись в теплый белый платок, шла девушка, которую
только что обыскивали. Подойдя поближе, Зина узнала в ней Фрузу.
- Обыскивали, сволочи!.. - пожаловалась Фруза и с ожесточением сплюнула
в сторону. - Этот молодой гад за пазуху полез, стал лапы распускать. Так
хотелось ему по морде дать.
- А меня не обыскивали, так пропустили. А посмотрите, что при мне было.
Молчать после только что пережитого волнения Зина никак не могла. Тем
более что эта приветливая белозубая девушка с таким мягким, ласковым голосом
очень ей нравилась. Зина вынула из-за пазухи сложенный вчетверо зеленый
листок и доверчиво протянула Фрузе:
- Хотите прочитать?
Фруза остановилась, удивленно заморгав глазами:
- У тебя листовка?! И ты не испугалась? Прошла мимо полицаев?
- Испугалась, - призналась Зина. - Сначала очень испугалась, потом
ничего.
- А если бы тебя обыскали, нашли листовку? - Фруза испытующе смотрела
на Зину. - Смелая ты... Это хорошо. Но будь осторожна. Теперь смерть каждому
в затылок дышит... Пожалуй, листовку я у тебя возьму.
- Берите.
Фруза расстегнула воротник своей шубейки и запрятала листовку у себя на
груди.
- Знаешь что... Приходи в субботу ко мне в Ушалы на вечеринку. Там наши
ребята соберутся...
- Приду... - Зина очень обрадовалась, что с ней разговаривают, как со
взрослой.
- Я попрошу твоего брата Илью зайти за тобой.
Когда вечером явились с работы тетя Ира и Солнышко, Зина рассказала о
найденной листовке.
- Ты ее домой принесла? - испугалась тетя Ира.
- Нет... я бросила... - схитрила Зина, опустив глаза.
Тетя Ира строго предостерегла:
- С листовками будь осторожна. Не вздумай домой приносить. Себе петлю
наденешь и нас погубишь... Слышали, сорванцы? - обернулась она к притихшим
Нестерке и Леньке. - Вас тоже касается.
- Слышали... - за себя и за брата ответил Нестерка.
А на следующий день, когда мать и Солнышко ушли на работу, два давно не
стриженных замухрышки-оборванца предстали перед своей старшей двоюродной
сестрой. Оба в стоптанных валенках, в разорванных, латанных-перелатанных
штанах и куртках, из которых они уже выросли. (На них все словно горело, а
мать не успевала их обряжать.)
- Мы тоже достали, - похвалились они и выложили из своих карманов на
стол пять листовок, точно таких же, какую нашла Зина. - Возле дороги в
кустарнике подобрали.
Зина растерялась. За стеной в соседней комнате - немка-переводчица, за
окнами в поселке - гитлеровцы. Часто заглядывают в барак с обысками
полицаи...
- Вы кому-нибудь их показывали?
- Ребятам, - признался Нестерка.
- Зачем же вы показывали?.. Не выдадут ваши дружки? Ведь если немцы
узнают, всех нас повесят.
- Не-е... не выдадут, - заверил сестру Нестерка.
- И все же я их лучше сожгу... - Зина взяла листовки и сунула в печку.
- Нельзя их жечь! - решительно воспротивился Ленька, выхватывая
листовки из печки. - Листовки-то наши, советские... Там написано: "Прочитай
и передай товарищу".
- Хорошо, не буду жечь. - Зина снова отобрала у ребят листовки и
предложила: - Одевайтесь и шагайте со мной...
Добравшись до опушки леса, приказала братьям:
- Следите, чтобы кто-нибудь нас не накрыл... - и разбросала листовки
возле дороги.
Домой вернулись другим путем.
У Зины словно гора с плеч свалилась.
- Сидеть сегодня дома и никуда не шляться! - приказала она братьям. - А
то я все расскажу тете Ире.
- Не расскажешь, - буркнул про себя Нестерка, все же подчиняясь приказу
сестры.
- Это почему же не расскажу?
- Потому что, - Нестерка хитровато сощурился, - ты нас любишь.
Теперь, когда опасность миновала, Зина снова вернулась к беспокоившей
ее со вчерашнего вечера мысли: в чем идти на вечеринку? Ее летние платьица,