находящийся у него на чердаке наблюдательный пункт.
- Как думаете, ребята, - обратилась она к Елочке и Мите, - что, если
устроить у вас на чердаке наблюдательный пункт? Правда, немного подальше, но
все равно полотно видно. Надо Железнодорожника освободить.
Она никак не ожидала, что брат и сестра как-то разом сникнут,
нахмурятся и будут долго молчать.
- Нет, Таня, нельзя к нам наблюдательный пункт... - наконец вымолвила
Елочка. - У нас отец антисоветски настроен. Он верит в победу Гитлера.
Фруза растерялась, встретив спокойный, умный взгляд голубых Елочкиных
глаз.
- Зайди как-нибудь к нам, - печально подтвердил Митя слова сестры, -
убедишься сама.
- Обязательно зайду, - пообещала Фруза и подумала: "Оказывается плохо
знаю наших комсомольцев, как они живут. Надо побывать в доме у каждого..."
А через неделю Фрузу огорчила новая неприятность. От Василька был
получен сигнал: в списке гестапо, среди намеченных к отправке на работу в
Германию, значатся брат Фрузы Николай и Валя Шашкова. Им нужно было срочно
бежать к партизанам.
Найденные и конфискованные советские листовки и газеты теперь часто
поступали в комендатуру гестапо.
Улучив момент, когда поблизости не было начальства, Нина Азолина
погружалась в эти запретные материалы. Из них она узнала о подвиге
героев-комсомольцев Саши Чекалина и подмосковной школьницы Тани - Зои
Космодемьянской. Стало понятно, почему Фруза взяла себе такую же подпольную
кличку.
Однажды, увидев Зину на усадьбе, Нина позвала ее к себе. Зина охотно
перелезла через прясла изгороди.
- Хочешь, я тебе что-то покажу? - шепотом спросила Нина и увлекла Зину
в свою комнату.
Небольшая чистенькая комнатка Нины была очень уютна: кровать с голубым
покрывалом, цветы на подоконнике, раскрытый томик Пушкина на небольшом
столике, на стене картина - одинокий воробей на голой зимней ветке.
Нина вынула из сумки завернутый в платок запретный номер "Комсомольской
правды". Там был очерк о героях-комсомольцах.
Зина с трепетным волнением взяла в руки газету, которая пришла с
Большой земли.
- Видишь, Зиночка, подмосковной Тане, когда ее повесили, было
восемнадцать лет. А Саше Чекалину только шестнадцать. А как гордо он шел на
смерть! - сказала Нина, снова пряча газету в сумку.
- А если у тебя найдут газету, тебя же расстреляют! - ужаснулась Зина.
- Могут, - спокойно подтвердила Нина. - По я привыкла каждый день
рисковать.
- Нельзя, Ниночка! Глупо поступать так, безрассудно! - В волнении Зина
стала ходить по комнате и вдруг замерла у окна: - Знаешь, что я придумала?
Видишь на краю усадьбы липу? Там внизу я заметила дупло. Давай приспособим
его под тайник. Ты будешь оставлять тал все, что нужно передать Тане. А я,
когда приду к бабушке, обязательно буду его проверять.
И вот через несколько дней, отработав в подвале кухни свою смену, Зина
зашла домой, взяла Гальку и отправилась в Зую.
Дяди Вани не было дома. Только бабушка и Любаша, которая тут же
радостно им сообщила, что у Белокопытки родился теленок. Он стоял в углу, у
печки, в соломе, голенастый, со впалыми боками и рыжеватой шерстью, и
таращил на Зину круглые коричневые глаза.
- Какой хорошенький! - Зина погладила теленочка и, оставив Гальку с ним
играть, вышла на усадьбу. Она сразу направилась к дальней липе. Просунула
руку в дупло, достала записку и, прочитав, побледнела.
"Несмеяна и Ласточка заболели..." Было ясно: сестры Лузгины арестованы.
Зина сразу же помчалась в Ушалы.
Фруза была дома, сидела за каким-то шитьем. Весть ее ошеломила.
- Когда?.. Где?.. - забросала она Зину вопросами. - Девочки никого не
выдадут, я уверена... Ах, какую большую оплошность мы допустили!.. Нужно
было в свое время поделиться на пятерки. Каждой пятерке не знать остальных и
действовать своими силами... И подсказывали ведь нам "люди из леса"...
Медлить ни минуты нельзя. Надо срочно предупредить всех подпольщиков о
нависшей опасности...
Накинув на голову платок, Фруза заторопилась в Мостище к Дементьевым,
чтобы попросить Анну Андреевну сходить к матери сестер Лузгиных и у нее
узнать о причине ареста дочерей.
В этот день связные подпольщиков Белка и младшая сестра Феди Слышенкова
Шура сновали на дорогах Оболи и соседних селений, направляясь каждая по
своему маршруту. Заходили в избу, где жил подпольщик, вызывали для разговора
на улицу и произносили одну и ту же фразу: "Вечеринка отменяется". Это был
условный пароль, означавший состояние тревоги.
Правилами разработанной юными мстителями конспирации предусматривалось:
в случае такого сигнала всем находиться в полной готовности и ввиду явной
опасности или при получении следующего сигнала немедленно уходить в лес к
партизанам.
Соблюдая необходимую осторожность, Фруза все же сумела на дороге из Зуи
в Оболь встретиться с Ниной Азолиной. Но причина ареста сестер Лузгиных и
Васильку не была известна. Тогда Фруза решила попытаться разузнать что-либо
через Евгения.
- Я с братом почти не разговариваю, - сухо ответил Евгений на ее
просьбу, но все же согласился осторожно что-нибудь разведать.
Зина в этот вечер спать даже не ложилась. Собрала на всякий случай в
узелок необходимые вещи и присела рядом с разметавшейся во сне Галькой,
настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Так она просидела всю ночь. А
утром, уходя на работу, предупредила "разбойников":
- Если я сегодня домой не вернусь, Гальку одну не оставляйте... Меня
могут немцы схватить и отправить в Германию. Теперь многих так забирают...
День прошел в тревоге и неизвестности. Никаких сигналов от Тани,
Василька или других подпольщиков не поступило.
Только вечером, когда пришли домой из столовой тетя Ира и Солнышко,
обстановка немного прояснилась.
- Ты слышала, Зина, в деревне Мостище двух девушек забрали? - спросила
тетя Ира. - Говорят, зимнюю одежду советской парашютистки у них нашли.
- Слышала... - с трудом разомкнула губы Зина и медленно, с трудом
преодолевая головокружение, вышла из комнаты.
Глава пятнадцатая
В избе Дементьевых собрался только комитет - созывать на сбор всех юных
мстителей Фруза не рискнула.
- Почему не пришла Василек? - тревожно поинтересовался Володя.
- Я ей пока запретила приходить на комитет. - И после тяжелой паузы
сообщила: - Выяснились обстоятельства ареста. На усадьбе Лузгиных висело
белье. Там же сушились и зимние вещи советской разведчицы. Очевидно, кто-то
из соседей выдал, или полицейские сами заметили.
Но то, что узнал от брата и сообщил Евгений, еще более повергло ребят в
уныние. На усадьбе Лузгиных, возле погреба, гестаповцы во время вторичного
обыска нашли зарытый в землю вполне исправный пулемет, который, очевидно,
сестры принесли из лесу.
Все знали: за сокрытие оружия, особенно армейского, полагался расстрел.
- Я виновата, - корила себя Фруза. - Нужно было самой лично побывать у
каждого, убедиться, как соблюдается конспирация.
- Кто-нибудь, кроме Тани, был у матери Лузгиных? - спросил Евгений.
- Я была, - отозвалась Орлик. - Антонина Алексеевна в страшном
состоянии - осталась одна-одинешенька. Сидит в избе, горько плачет. - При
этом Орлик и сама расплакалась.
Володя предложил воздержаться пока от дальнейших диверсий и ждать
приказа от партизан, к которым Фруза уже послала связного.
- Но как же... Мы с Железнодорожником уже подготовили диверсию, -
заговорил было Митя.
- Отложить! - решительно произнесла Фруза. - Ведь сейчас решается
судьба Лузгиных.
- Какое же примем решение? - нетерпеливо спрашивал Федя.
- Что ты предлагаешь? - спросил Володя.
- Как что?! - вскочил с места Федя. - Наших товарищей взяли, а мы
сидим, как мыши в норе. Завтра кого-нибудь другого тоже схватят, а мы так же
будем бездействовать? Предлагаю организовать группу из ребят, выкопать
запрятанное оружие и напасть на комендатуру.
- Глупо и неосуществимо, - отозвался Володя. - Они перестреляют нас,
как цыплят.
Федя вскочил с места, выхватил из кармана наган:
- Завтра же пойду в комендатуру. Выпущу всю обойму. Отвлеку на себя
внимание...
Володя подошел к Слышенкову:
- Очень я тебя прошу, убери свою игрушку. Хочу тебя предупредить
по-товарищески. С оружием больше к нам не являйся. Убери подальше. Слышишь?!
Тщательно запрячь, так же как и мы запрятали. Оно нам еще пригодится. Притом
мы ведь даже не знаем, где сейчас находятся Ласточка и Несмеяна.
- Ребята, не горячитесь. Давайте подождем, что предпримут партизаны. -
Фруза с нетерпением ждала возвращения посланной в отряд связной. А она
что-то запаздывала.
Не принес ничего утешительного и следующий день. Фруза снова заглянула
к сестрам Дементьевым. Дома были только мать и Орлик. У них все было готово,
чтобы уйти в лес.
- Ну как?.. - сразу бросилась к ней Орлик.
Фруза устало опустилась на лавку:
- Не вернулась Белка?
- Нет... Мы сами беспокоимся. Не попала ли в руки полицаев?
Фруза задумалась.
- Вот что, Орлик. Если сегодня Белка не придет, завтра пойдешь ты. - А
про себя подумала: "Тоже, может быть, на смерть посылаю!"
Но Орлика не пришлось посылать. Уже в сумерках в окошко избы Зеньковых
тихо постучали. Фруза распахнула раму.
- Тетя Фруза, это я...
Через минуту, живая и невредимая, шустрая Белка уже сидела на лавке в
избе и рассказывала, блестя глазами, как она выполнила задание:
- Передала записку в руки самому главному командиру. Туда и обратно
прошла спокойно, без особых приключений. Правда, возле реки собаки чуть не
покусали, да ночью в лесу было страшновато, - Вот записка вам от командира.
Фруза расшифровала записку: партизаны приказывали юным мстителям до
выяснения судьбы арестованных воздержаться от диверсий. Она понимала, что
было бы безрассудством рассчитывать сейчас на нападение партизан на
комендатуру гестапо: Оболь наводнена гитлеровцами, многочисленные гарнизоны
стоят и в окрестных селениях. И все же тайная надежда на чудо, которое
спасет Ласточку и Несмеяну, почему-то не оставляла Фрузу.
Она, пожалуй, по-настоящему только теперь стала сознавать, какая
огромная ответственность лежит на ней за судьбу всей подпольной организации,
за жизнь каждого юного мстителя. Теперь не было дня, чтобы Фруза хотя бы
мимоходом не заглянула в Оболь. Там, на окраине, среди вековых деревьев
бывшего помещичьего парка, белело здание, в котором находилось гестапо. Там,
у крыльца, расхаживают часовые. Они могут застрелить каждого, кто появится
возле здания, особенно после комендантского часа. Возможно, в этом здании
теперь и находятся Ласточка с Несмеяной? Что с ними? А может быть, их уже
нет в живых...
С фронтов в это лето приходили тяжелые вести. Гитлеровские войска снова
наступали, захватив почти всю Украину, подходили к Сталинграду и Волге,
находились в предгорьях Кавказа.
Не хотелось верить немецким сводкам, но Володя, изредка слушавший
советское радио, подтверждал:
- В самом деле немцы наступают... Добились крупных успехов...
Заборы в Оболи пестрели фашистскими листовками со свастикой и крупным
заголовком: "Сталин в своем приказе признает поражение советских войск...
Три четверти природных и промышленных богатств потеряны и находятся в
руках рейха. У советских людей нет теперь донбасского угля, украинского
хлеба. Не осталось в европейской части России чугуна и стали..."
"Неужели все это правда?" - с тоской думали юные мстители. Гнетущее
настроение подпольщиков усугублялось и полной неизвестностью о судьбе сестер
Лузгиных.
Время шло в тревожном ожидании. Неделя... Другая... Выдержат ли пытки
Ласточка и Несмеяна? Не расскажут ли о существовании подпольной организации?
Стало ясно, что освободить их с помощью партизан нет никакой
возможности. Гитлеровцы, как назло, усилили наблюдение за всеми подступами к
Оболи. Пробраться сюда незамеченной даже небольшой группе партизан было
совершенно невозможно...
- Есть какие-нибудь новости? - тревожно спросила Ромашка, встретив на
станционной площади Мальву.
- Нет... А ты тоже ничего о них не знаешь? - И тут же, схватив Зину за
руку, прошептала: - Смотри, полицай!
Полицейский подошел к забору, наклеил какое-то объявление и отправился
дальше. Девушки прочли объявление и остолбенели от ужаса. Это был приказ
оккупационных властей о том, что "жительницы деревни Мостище Антонина и
Мария Лузгины за укрывательство советских военнослужащих и за сокрытие
оружия приговорены к расстрелу".
Многие комсомольцы в этот страшный для подпольной организации сумрачный
день пришли на площадь, оцепленную немцами.
Люди подходили робко, вставали там, где им приказывали полицейские.
Увидев среди собравшихся Зою Софончик, Зина подошла к ней, прижалась теснее,
как бы ища защиты.
- Смотри, и Таня пришла, - толкнула Зоя свою подругу. - Ведь комитет
запретил ей приходить сюда!..
Народ на площади все прибывал. В толпе Ромашка увидела Володю, Машу
Ушакову, Катю Зенькову. В другой стороне - Илью, Евгения, Елочку, Митю...
Появился дополнительный наряд гитлеровцев, вооруженных автоматами.
Но вот толпа всколыхнулась, загудела. Послышались возгласы:
- Ведут! Ведут!
Сестры шли под конвоем. Обе босые, в разорванных платьях, избитые,
окровавленные. Старшая поддерживала младшую.
И тут толпу пронзил тонкий женский крик:
- Маша! Тоня! Доченьки мои!.. - И мать бросилась к своим истерзанным
дочерям.
Но стоявшие впереди полицейские схватили ее. Мать, собирая остатки сил,
вырывалась из цепких рук. Собравшаяся волна волновалась. Кто-то истошно
рыдал...
Машу и Тоню конвоиры поставили у кирпичной стены склада, на которой был
наклеен приказ оккупационных властей, а сами отошли в сторону. Сестры стояли
обнявшись, прислонясь к стене. Они были такие хрупкие и слабенькие, эти
девочки, с такой невыразимой мукой глядели на толпу, что теперь плакали
многие.
- Будьте вы прокляты, злыдни!.. - закричала Тоня, обернувшись к
немецким офицерам. - Наш народ отомстит вам!..
Раздался залп. И сестры, не отпуская друг друга, медленно опустились на
землю.
Через сутки после казни по поселку было развешано сообщение комендатуры
гестапо. Крупным шрифтом извещалось, что перед расстрелом сестры Лузгины
признались в совершенных преступлениях и назвали фамилии своих сообщников,
которые теперь разыскиваются. Но подпольщики знали от Нины Азолиной, что это
очередная провокация гестапо. Ни одного подпольщика Маша и Тоня под пытками
не выдали.
Гибель сестер Лузгиных, их несгибаемое мужество глубоко потрясли
подпольщиков. Отомстить гестапо жаждали все.
Стало известно, что мать сестер Лузгиных, Антонина Андреевна, исчезла.
На дверях крыльца ее избы висел замок. Что с ней и где она - никто из
соседей в деревне не знал.
"Может, гестапо забрало", - с беспокойством подумала Фруза и на
следующий день направилась в Зую.
- По делам общины зашла к вам! - сказала она, входя в избу Евгения.
Вся семья была в сборе. Особенно учтиво Фруза поздоровалась с Алесем.
Сразу же затеяла с ним разговор и умело перевела на то, что ее интересовало.
Однако ничего об Антонине Андреевне узнать не смогла. В конце их беседы
Алесь признался:
- Лучше служить в полиции, чем ехать на работу в Германию.
Спорить с ним Фруза не решилась, но ушла от Езовитовых несколько
успокоенная за Евгения: "Вряд ли Алесь, если о чем и догадается, выдаст
брата".
Под тем же предлогом - общинных дел - побывала Фруза и в семье
Хребтенко. Усадьбу Хребтенко в поселке нашла скоро - там стоял сарай, на
воротах которого был живописно намалеван зеленый черт с тонким длинным
хвостом, рогами и красными, как спелая малина, глазищами. Это была работа
брата Елочки, Мити. Весь дом был украшен его поделками из корневищ.
Отец Мити и Маши казался на вид приветливым, добродушным. Фруза
постаралась завести с ним непринужденный разговор, в котором высказала
опасение, что война не скоро кончится.
- Чего рассуждать-то? - грубовато оборвал он ее. - Немцы уже победили.
К зиме окончательно будет покончено с Советской властью.
- Ну, это еще как сказать! - не сдержалась Фруза, но, взглянув на
молчавших брата и сестру, осеклась.
- Эх, милая!.. Ты еще молода, чтобы по-своему понимать, - заметил ей
Хребтенко-старший. - Сильный всегда побеждает слабого.
"Пришиблен гитлеровской пропагандой, - пришла к выводу Фруза. -
Выходит, Елочка и Митя были правы, отказавшись устроить у себя
наблюдательный пункт..."
"Все осложняется с каждым днем. Кто мог предполагать, что среди
родственников подпольщиков могут оказаться ненадежные люди?.. Живешь и не
знаешь, откуда ждать опасности... - размышляла Фруза по дороге. - А
действовать все равно надо... И отомстить за Несмеяну и Ласточку мы
должны!.. Только вопрос - как?!"
О мести теперь думали все подпольщики. Предлагали разные планы. Порой
фантастические: взорвать комендатуру, поджечь все дома, в которых живут
гестаповцы. Но вскоре случай осуществить реальный план этой мести
подпольщикам представился.
Они встретились на этот раз на дороге совершенно неожиданно - Фруза,
Володя, Евгений и Федя. И почти тут же к ним подошли Зина с сестренкой и
Нина Азолина. Поздоровавшись кивком головы и оглянувшись по сторонам,
Василек многозначительно сообщила:
- Вот что, ребята. В ближайшие дни в Оболь приедет полковник из
Берлина... Предлагаю не выпускать его обратно.
- Давайте зайдем ко мне, - сказал Володя, - а то что-то нас здесь много
собралось. Только вот... - Он с сомнением взглянул на Гальку. - Она мешать
нам станет...
- А мы устроим так, что она помогать нам будет, - успокоила его Зина.
Она посадила Гальку на улице возле крыльца и втолковала ей, что, пока
все они с тетей Фрузой будут находиться в избе, Галька не должна сходить с
места:
- Увидишь, если кто к дому подходит, сразу же начинай громко петь.
- А что мне петь?
- Свою любимую песенку.
- Какую?.. У меня много любимых.
- Ну хотя бы про комарика. Помнишь?
Я по садику, по садику гуляла,
Я с комариком, с комариком плясала.
- А если пойдут полицаи, то громче пой, - посоветовала Фруза.
Пока подпольщики совещались в избе у Володи, Галя сидела на скамейке и
разговаривала с петухом, который, подойдя к девочке, остановился, наклонив
свою тяжелую голову с мясистой бородкой.
- Ну чего ты землю роешь, шалавый?.. Сердишься, что я здесь сижу? Но я
все равно не уйду. Подумаешь какой воображала! Вот буду сидеть, и все...
Несколько раз подпольщики в избе настораживались - слышалась с улицы
песня Гали. Ребята выглядывали в окно и, убедившись, что мимо проходили
люди, не вызывавшие опасения, принимались снова обсуждать сообщение
Василька.
Федя, недолго раздумывая, предложил убрать полковника, приезжающего
инспектировать местное отделение гестапо, подложив мину с часовым механизмом
в комендатуру.
- Взорвать вместе со мной? - усмехнулась Нина.
Ей не успели ответить - на улице вдруг громко запела Галя.
- Идут двое полицаев... - сказала Ромашка, глянув в щель калитки.
Полицаи шли, заметно покачиваясь. Очевидно, где-то по дороге их
угостили. Остановились возле Гальки.
- Складно поешь, - сказал один и погладил девочку по голове.
- Не трогай! - рассердилась Галя, отдернув его руку.
- Э-э... какая у тебя Матрена, - протянул другой руку к кукле.
Девочка быстро запрятала куклу за спину:
- Не дам!
- Да мы твою Матрену и не возьмем.
- Это не Матрена, а Ольга.
- Ты чья будешь?
- Я - нездешняя... Я - ленинградская, - ответила Галя, глядя исподлобья
на полицаев.
Зина испугалась за сестренку. Она хотела было выскочить к ней, но
Володя задержал ее руку.
- Подожди... Они, кажется, уходят, - прошептал он.
Убедившись, что полицаи ушли, ребята тоже решили расходиться, а план
диверсии обсудить в ближайшие дни на комитете. Васильку поручили более
обстоятельно узнать о дне приезда берлинского гостя.
Комитет собрался в Мостищах, в избе у сестер Дементьевых. Полученные от
Василька сведения заставляли торопиться. Выбрали тройку: Володю, Евгения,
Федю - непосредственных исполнителей диверсии. Другая тройка: Илья, Митя,
Аркадий - брала на себя подготовительную работу. В подсобную группу
наблюдателей вошли: Зоя, Елочка, Ромашка. Обеспечить диверсантов взрывчаткой
поручалось самой Тане.
Глава шестнадцатая
Площадь станционного поселка, где должна была состояться встреча
населения с берлинским гостем, срочно приводилась в порядок. Сколачивался из
досок помост. Заключенные, которых пригнали из местной тюрьмы, подметали
дорогу, чинили заборы прилегающих к площади дворов. Грузовик привез и
вывалил кучу песку. Пешеходные дорожки теперь желтели, приняв нарядный вид.
Площадь, куда к полудню уже согнали народ, с четырех сторон оцепили солдаты
с автоматами на груди. Немного позади сверкали на солнце медные трубы
оркестра.
Зина стояла в сторонке, соображая, где легче пробраться поближе к
трибуне. Рядом с ней остановилась пожилая женщина в черном полушалке, очках.
- Не приехал? - спросила она у Зины. - Говорят, самого Гитлера ждут!
Зина не успела ответить - к ним подошел полицейский и отвел за цепь
солдат.
- Стойте здесь и кричите "ура", когда мимо вас будут проходить офицеры!
- приказал он.
"Ну уж меня-то "ура" кричать не заставишь", - подумала Зина.
Полицейские то и дело шныряли в толпе, приглядываясь к собравшимся.
Подготовка к встрече завершалась. На низком помосте стоял стол,
накрытый белоснежной скатертью. Рядом - фашистское знамя со свастикой.
Послышалась команда на немецком языке. Подъехал черный блестящий
лимузин. Из машины вылезли два офицера-гестаповца с нарукавными белыми
повязками со свастикой. И за ними медленно вышел худощавый подтянутый
полковник в фуражке с высокой тульей, с Рыцарским крестом на шее. Заиграл
оркестр.
Приезжий гость стоял в группе военных, принимая парад. Гремела музыка,
трещал барабан, откуда-то появились люди в полувоенной форме, с
фотоаппаратами и кинокамерой. Вслед за солдатами прошли нестройной группой
девушки в белорусских нарядах, с венками и цветами. Сопровождали их
полицейские. Важный гость приветливо помахал им рукой. Над толпой пронеслось
жиденькое "ура", вырвавшееся из полицейских глоток.
- Сколько погубили цветов! - прошептала Зина своей соседке.
- Не по своей воле они идут с цветами, - вздохнула женщина. - Полицаи
два дня у нас по деревне шастали - добывали старинные белорусские наряды. Да
и все палисадники обчекрыжили.
Вслед за девушками пошли дети - школьники, тоже с венками на головах и
с букетами в руках. Вели их два бравых ефрейтора, четко отбивая шаг. Впереди
шля совсем малыши, за ними - ребята постарше. Фотографы еще больше
засуетились, забегали, снимая процессию с удобных мест.
Зина вдруг замерла, широко раскрыв глаза. Среди ребятишек в парадном
шествии она увидела свою Гальку - тоже с венком на голове, съехавшим набок,
но без цветов в руках.
Раскрасневшаяся Галька шагала, озираясь по сторонам. Лицо у нее было
сердитое, брови насуплены. Три девочки постарше, очевидно дочери полицейских
тоже в белорусских народных костюмах, несли хлеб-соль на развернутом белом
полотенце, вышитом ярко-красным орнаментом.
Солдаты подвели детей к важному гостю. Тот принял подарок. Кто-то из
подоспевших офицеров освободил его от ноши, положил каравай на стол. Подошли
двое офицеров с раскрытыми коробками шоколадных конфет и стали оделять
детвору.
В этот момент к Зине пробрался Илья. Дернул за рукав и, выразительно
показав на стоявший невдалеке под охраной автоматчика черный лимузин,
шепнул:
- Следи, куда поедет. Я тоже... Потом встретимся... - и отошел.
Парад кончился, музыка затихла.
Приезжий гестаповец с помощью переводчика обратился к собравшимся с
речью. Бахвалясь, он говорил о больших успехах армии фюрера, о том, что
немецкие солдаты подошли к главной реке России - Волге, а гитлеровское знамя
уже водружено на самой высокой вершине Кавказского хребта.
Когда гитлеровец закончил свою речь и направился к машине, Зина
выбралась из толпы. Все ее внимание было сосредоточено на черном лимузине.
Она проследила, как машина со знатным гитлеровцем проехала к комендатуре.
Народ расходился. По пути Зину догнал Илья, крепко сжал ей руку:
- Можешь сходить домой. Отведешь Гальку. Она где-то здесь болтается.
Придешь часа через два... - и исчез.
Зина шла медленно, пропуская вперед прохожих. И вскоре она
действительно заметила Гальку. Сестренка шагала по тропинке вместе с
"братьями-разбойниками" и что-то оживленно им рассказывала. Сердито схватив
сестренку за руку, Зина обнаружила в зажатом Галькином кулачке смятую
шоколадку.
- Ты-ы... взяла конфету? - ужаснулась Зина.
- Я не хотела брать... - испуганно стала оправдываться Галька. - Я
взяла Любочке, она же больная.
- Предательница ты... - Зина оттолкнула от себя сестренку.
- Я не предательница... - Галька горько, навзрыд, заплакала. - Не
называй меня так... Злюка ты. Я пришла домой, а тебя нет. И я пошла тебя
искать... Я пошла туда, куда шел весь народ...
Сквозь Галькины всхлипывания Зина сумела разобрать, что, попав в Оболь,
девочка наткнулась на полицейских, которые вели детей. Галю тоже забрали в
эту группу, надели на голову венок, дали в руки цветы и повели на парад.
- Я не просила... - сквозь слезы бормотала она. - Он мне сам протянул и
сунул в руку... - Личико у Гальки было таким скорбным, заплаканным, что Зине
стало жалко ее.
- Ладно. Ругаться больше не буду. Но без спроса сама не ходи никуда.
Наскоро покормив дома сестренку, Зина поспешила обратно в Оболь, на
- Как думаете, ребята, - обратилась она к Елочке и Мите, - что, если
устроить у вас на чердаке наблюдательный пункт? Правда, немного подальше, но
все равно полотно видно. Надо Железнодорожника освободить.
Она никак не ожидала, что брат и сестра как-то разом сникнут,
нахмурятся и будут долго молчать.
- Нет, Таня, нельзя к нам наблюдательный пункт... - наконец вымолвила
Елочка. - У нас отец антисоветски настроен. Он верит в победу Гитлера.
Фруза растерялась, встретив спокойный, умный взгляд голубых Елочкиных
глаз.
- Зайди как-нибудь к нам, - печально подтвердил Митя слова сестры, -
убедишься сама.
- Обязательно зайду, - пообещала Фруза и подумала: "Оказывается плохо
знаю наших комсомольцев, как они живут. Надо побывать в доме у каждого..."
А через неделю Фрузу огорчила новая неприятность. От Василька был
получен сигнал: в списке гестапо, среди намеченных к отправке на работу в
Германию, значатся брат Фрузы Николай и Валя Шашкова. Им нужно было срочно
бежать к партизанам.
Найденные и конфискованные советские листовки и газеты теперь часто
поступали в комендатуру гестапо.
Улучив момент, когда поблизости не было начальства, Нина Азолина
погружалась в эти запретные материалы. Из них она узнала о подвиге
героев-комсомольцев Саши Чекалина и подмосковной школьницы Тани - Зои
Космодемьянской. Стало понятно, почему Фруза взяла себе такую же подпольную
кличку.
Однажды, увидев Зину на усадьбе, Нина позвала ее к себе. Зина охотно
перелезла через прясла изгороди.
- Хочешь, я тебе что-то покажу? - шепотом спросила Нина и увлекла Зину
в свою комнату.
Небольшая чистенькая комнатка Нины была очень уютна: кровать с голубым
покрывалом, цветы на подоконнике, раскрытый томик Пушкина на небольшом
столике, на стене картина - одинокий воробей на голой зимней ветке.
Нина вынула из сумки завернутый в платок запретный номер "Комсомольской
правды". Там был очерк о героях-комсомольцах.
Зина с трепетным волнением взяла в руки газету, которая пришла с
Большой земли.
- Видишь, Зиночка, подмосковной Тане, когда ее повесили, было
восемнадцать лет. А Саше Чекалину только шестнадцать. А как гордо он шел на
смерть! - сказала Нина, снова пряча газету в сумку.
- А если у тебя найдут газету, тебя же расстреляют! - ужаснулась Зина.
- Могут, - спокойно подтвердила Нина. - По я привыкла каждый день
рисковать.
- Нельзя, Ниночка! Глупо поступать так, безрассудно! - В волнении Зина
стала ходить по комнате и вдруг замерла у окна: - Знаешь, что я придумала?
Видишь на краю усадьбы липу? Там внизу я заметила дупло. Давай приспособим
его под тайник. Ты будешь оставлять тал все, что нужно передать Тане. А я,
когда приду к бабушке, обязательно буду его проверять.
И вот через несколько дней, отработав в подвале кухни свою смену, Зина
зашла домой, взяла Гальку и отправилась в Зую.
Дяди Вани не было дома. Только бабушка и Любаша, которая тут же
радостно им сообщила, что у Белокопытки родился теленок. Он стоял в углу, у
печки, в соломе, голенастый, со впалыми боками и рыжеватой шерстью, и
таращил на Зину круглые коричневые глаза.
- Какой хорошенький! - Зина погладила теленочка и, оставив Гальку с ним
играть, вышла на усадьбу. Она сразу направилась к дальней липе. Просунула
руку в дупло, достала записку и, прочитав, побледнела.
"Несмеяна и Ласточка заболели..." Было ясно: сестры Лузгины арестованы.
Зина сразу же помчалась в Ушалы.
Фруза была дома, сидела за каким-то шитьем. Весть ее ошеломила.
- Когда?.. Где?.. - забросала она Зину вопросами. - Девочки никого не
выдадут, я уверена... Ах, какую большую оплошность мы допустили!.. Нужно
было в свое время поделиться на пятерки. Каждой пятерке не знать остальных и
действовать своими силами... И подсказывали ведь нам "люди из леса"...
Медлить ни минуты нельзя. Надо срочно предупредить всех подпольщиков о
нависшей опасности...
Накинув на голову платок, Фруза заторопилась в Мостище к Дементьевым,
чтобы попросить Анну Андреевну сходить к матери сестер Лузгиных и у нее
узнать о причине ареста дочерей.
В этот день связные подпольщиков Белка и младшая сестра Феди Слышенкова
Шура сновали на дорогах Оболи и соседних селений, направляясь каждая по
своему маршруту. Заходили в избу, где жил подпольщик, вызывали для разговора
на улицу и произносили одну и ту же фразу: "Вечеринка отменяется". Это был
условный пароль, означавший состояние тревоги.
Правилами разработанной юными мстителями конспирации предусматривалось:
в случае такого сигнала всем находиться в полной готовности и ввиду явной
опасности или при получении следующего сигнала немедленно уходить в лес к
партизанам.
Соблюдая необходимую осторожность, Фруза все же сумела на дороге из Зуи
в Оболь встретиться с Ниной Азолиной. Но причина ареста сестер Лузгиных и
Васильку не была известна. Тогда Фруза решила попытаться разузнать что-либо
через Евгения.
- Я с братом почти не разговариваю, - сухо ответил Евгений на ее
просьбу, но все же согласился осторожно что-нибудь разведать.
Зина в этот вечер спать даже не ложилась. Собрала на всякий случай в
узелок необходимые вещи и присела рядом с разметавшейся во сне Галькой,
настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Так она просидела всю ночь. А
утром, уходя на работу, предупредила "разбойников":
- Если я сегодня домой не вернусь, Гальку одну не оставляйте... Меня
могут немцы схватить и отправить в Германию. Теперь многих так забирают...
День прошел в тревоге и неизвестности. Никаких сигналов от Тани,
Василька или других подпольщиков не поступило.
Только вечером, когда пришли домой из столовой тетя Ира и Солнышко,
обстановка немного прояснилась.
- Ты слышала, Зина, в деревне Мостище двух девушек забрали? - спросила
тетя Ира. - Говорят, зимнюю одежду советской парашютистки у них нашли.
- Слышала... - с трудом разомкнула губы Зина и медленно, с трудом
преодолевая головокружение, вышла из комнаты.
Глава пятнадцатая
В избе Дементьевых собрался только комитет - созывать на сбор всех юных
мстителей Фруза не рискнула.
- Почему не пришла Василек? - тревожно поинтересовался Володя.
- Я ей пока запретила приходить на комитет. - И после тяжелой паузы
сообщила: - Выяснились обстоятельства ареста. На усадьбе Лузгиных висело
белье. Там же сушились и зимние вещи советской разведчицы. Очевидно, кто-то
из соседей выдал, или полицейские сами заметили.
Но то, что узнал от брата и сообщил Евгений, еще более повергло ребят в
уныние. На усадьбе Лузгиных, возле погреба, гестаповцы во время вторичного
обыска нашли зарытый в землю вполне исправный пулемет, который, очевидно,
сестры принесли из лесу.
Все знали: за сокрытие оружия, особенно армейского, полагался расстрел.
- Я виновата, - корила себя Фруза. - Нужно было самой лично побывать у
каждого, убедиться, как соблюдается конспирация.
- Кто-нибудь, кроме Тани, был у матери Лузгиных? - спросил Евгений.
- Я была, - отозвалась Орлик. - Антонина Алексеевна в страшном
состоянии - осталась одна-одинешенька. Сидит в избе, горько плачет. - При
этом Орлик и сама расплакалась.
Володя предложил воздержаться пока от дальнейших диверсий и ждать
приказа от партизан, к которым Фруза уже послала связного.
- Но как же... Мы с Железнодорожником уже подготовили диверсию, -
заговорил было Митя.
- Отложить! - решительно произнесла Фруза. - Ведь сейчас решается
судьба Лузгиных.
- Какое же примем решение? - нетерпеливо спрашивал Федя.
- Что ты предлагаешь? - спросил Володя.
- Как что?! - вскочил с места Федя. - Наших товарищей взяли, а мы
сидим, как мыши в норе. Завтра кого-нибудь другого тоже схватят, а мы так же
будем бездействовать? Предлагаю организовать группу из ребят, выкопать
запрятанное оружие и напасть на комендатуру.
- Глупо и неосуществимо, - отозвался Володя. - Они перестреляют нас,
как цыплят.
Федя вскочил с места, выхватил из кармана наган:
- Завтра же пойду в комендатуру. Выпущу всю обойму. Отвлеку на себя
внимание...
Володя подошел к Слышенкову:
- Очень я тебя прошу, убери свою игрушку. Хочу тебя предупредить
по-товарищески. С оружием больше к нам не являйся. Убери подальше. Слышишь?!
Тщательно запрячь, так же как и мы запрятали. Оно нам еще пригодится. Притом
мы ведь даже не знаем, где сейчас находятся Ласточка и Несмеяна.
- Ребята, не горячитесь. Давайте подождем, что предпримут партизаны. -
Фруза с нетерпением ждала возвращения посланной в отряд связной. А она
что-то запаздывала.
Не принес ничего утешительного и следующий день. Фруза снова заглянула
к сестрам Дементьевым. Дома были только мать и Орлик. У них все было готово,
чтобы уйти в лес.
- Ну как?.. - сразу бросилась к ней Орлик.
Фруза устало опустилась на лавку:
- Не вернулась Белка?
- Нет... Мы сами беспокоимся. Не попала ли в руки полицаев?
Фруза задумалась.
- Вот что, Орлик. Если сегодня Белка не придет, завтра пойдешь ты. - А
про себя подумала: "Тоже, может быть, на смерть посылаю!"
Но Орлика не пришлось посылать. Уже в сумерках в окошко избы Зеньковых
тихо постучали. Фруза распахнула раму.
- Тетя Фруза, это я...
Через минуту, живая и невредимая, шустрая Белка уже сидела на лавке в
избе и рассказывала, блестя глазами, как она выполнила задание:
- Передала записку в руки самому главному командиру. Туда и обратно
прошла спокойно, без особых приключений. Правда, возле реки собаки чуть не
покусали, да ночью в лесу было страшновато, - Вот записка вам от командира.
Фруза расшифровала записку: партизаны приказывали юным мстителям до
выяснения судьбы арестованных воздержаться от диверсий. Она понимала, что
было бы безрассудством рассчитывать сейчас на нападение партизан на
комендатуру гестапо: Оболь наводнена гитлеровцами, многочисленные гарнизоны
стоят и в окрестных селениях. И все же тайная надежда на чудо, которое
спасет Ласточку и Несмеяну, почему-то не оставляла Фрузу.
Она, пожалуй, по-настоящему только теперь стала сознавать, какая
огромная ответственность лежит на ней за судьбу всей подпольной организации,
за жизнь каждого юного мстителя. Теперь не было дня, чтобы Фруза хотя бы
мимоходом не заглянула в Оболь. Там, на окраине, среди вековых деревьев
бывшего помещичьего парка, белело здание, в котором находилось гестапо. Там,
у крыльца, расхаживают часовые. Они могут застрелить каждого, кто появится
возле здания, особенно после комендантского часа. Возможно, в этом здании
теперь и находятся Ласточка с Несмеяной? Что с ними? А может быть, их уже
нет в живых...
С фронтов в это лето приходили тяжелые вести. Гитлеровские войска снова
наступали, захватив почти всю Украину, подходили к Сталинграду и Волге,
находились в предгорьях Кавказа.
Не хотелось верить немецким сводкам, но Володя, изредка слушавший
советское радио, подтверждал:
- В самом деле немцы наступают... Добились крупных успехов...
Заборы в Оболи пестрели фашистскими листовками со свастикой и крупным
заголовком: "Сталин в своем приказе признает поражение советских войск...
Три четверти природных и промышленных богатств потеряны и находятся в
руках рейха. У советских людей нет теперь донбасского угля, украинского
хлеба. Не осталось в европейской части России чугуна и стали..."
"Неужели все это правда?" - с тоской думали юные мстители. Гнетущее
настроение подпольщиков усугублялось и полной неизвестностью о судьбе сестер
Лузгиных.
Время шло в тревожном ожидании. Неделя... Другая... Выдержат ли пытки
Ласточка и Несмеяна? Не расскажут ли о существовании подпольной организации?
Стало ясно, что освободить их с помощью партизан нет никакой
возможности. Гитлеровцы, как назло, усилили наблюдение за всеми подступами к
Оболи. Пробраться сюда незамеченной даже небольшой группе партизан было
совершенно невозможно...
- Есть какие-нибудь новости? - тревожно спросила Ромашка, встретив на
станционной площади Мальву.
- Нет... А ты тоже ничего о них не знаешь? - И тут же, схватив Зину за
руку, прошептала: - Смотри, полицай!
Полицейский подошел к забору, наклеил какое-то объявление и отправился
дальше. Девушки прочли объявление и остолбенели от ужаса. Это был приказ
оккупационных властей о том, что "жительницы деревни Мостище Антонина и
Мария Лузгины за укрывательство советских военнослужащих и за сокрытие
оружия приговорены к расстрелу".
Многие комсомольцы в этот страшный для подпольной организации сумрачный
день пришли на площадь, оцепленную немцами.
Люди подходили робко, вставали там, где им приказывали полицейские.
Увидев среди собравшихся Зою Софончик, Зина подошла к ней, прижалась теснее,
как бы ища защиты.
- Смотри, и Таня пришла, - толкнула Зоя свою подругу. - Ведь комитет
запретил ей приходить сюда!..
Народ на площади все прибывал. В толпе Ромашка увидела Володю, Машу
Ушакову, Катю Зенькову. В другой стороне - Илью, Евгения, Елочку, Митю...
Появился дополнительный наряд гитлеровцев, вооруженных автоматами.
Но вот толпа всколыхнулась, загудела. Послышались возгласы:
- Ведут! Ведут!
Сестры шли под конвоем. Обе босые, в разорванных платьях, избитые,
окровавленные. Старшая поддерживала младшую.
И тут толпу пронзил тонкий женский крик:
- Маша! Тоня! Доченьки мои!.. - И мать бросилась к своим истерзанным
дочерям.
Но стоявшие впереди полицейские схватили ее. Мать, собирая остатки сил,
вырывалась из цепких рук. Собравшаяся волна волновалась. Кто-то истошно
рыдал...
Машу и Тоню конвоиры поставили у кирпичной стены склада, на которой был
наклеен приказ оккупационных властей, а сами отошли в сторону. Сестры стояли
обнявшись, прислонясь к стене. Они были такие хрупкие и слабенькие, эти
девочки, с такой невыразимой мукой глядели на толпу, что теперь плакали
многие.
- Будьте вы прокляты, злыдни!.. - закричала Тоня, обернувшись к
немецким офицерам. - Наш народ отомстит вам!..
Раздался залп. И сестры, не отпуская друг друга, медленно опустились на
землю.
Через сутки после казни по поселку было развешано сообщение комендатуры
гестапо. Крупным шрифтом извещалось, что перед расстрелом сестры Лузгины
признались в совершенных преступлениях и назвали фамилии своих сообщников,
которые теперь разыскиваются. Но подпольщики знали от Нины Азолиной, что это
очередная провокация гестапо. Ни одного подпольщика Маша и Тоня под пытками
не выдали.
Гибель сестер Лузгиных, их несгибаемое мужество глубоко потрясли
подпольщиков. Отомстить гестапо жаждали все.
Стало известно, что мать сестер Лузгиных, Антонина Андреевна, исчезла.
На дверях крыльца ее избы висел замок. Что с ней и где она - никто из
соседей в деревне не знал.
"Может, гестапо забрало", - с беспокойством подумала Фруза и на
следующий день направилась в Зую.
- По делам общины зашла к вам! - сказала она, входя в избу Евгения.
Вся семья была в сборе. Особенно учтиво Фруза поздоровалась с Алесем.
Сразу же затеяла с ним разговор и умело перевела на то, что ее интересовало.
Однако ничего об Антонине Андреевне узнать не смогла. В конце их беседы
Алесь признался:
- Лучше служить в полиции, чем ехать на работу в Германию.
Спорить с ним Фруза не решилась, но ушла от Езовитовых несколько
успокоенная за Евгения: "Вряд ли Алесь, если о чем и догадается, выдаст
брата".
Под тем же предлогом - общинных дел - побывала Фруза и в семье
Хребтенко. Усадьбу Хребтенко в поселке нашла скоро - там стоял сарай, на
воротах которого был живописно намалеван зеленый черт с тонким длинным
хвостом, рогами и красными, как спелая малина, глазищами. Это была работа
брата Елочки, Мити. Весь дом был украшен его поделками из корневищ.
Отец Мити и Маши казался на вид приветливым, добродушным. Фруза
постаралась завести с ним непринужденный разговор, в котором высказала
опасение, что война не скоро кончится.
- Чего рассуждать-то? - грубовато оборвал он ее. - Немцы уже победили.
К зиме окончательно будет покончено с Советской властью.
- Ну, это еще как сказать! - не сдержалась Фруза, но, взглянув на
молчавших брата и сестру, осеклась.
- Эх, милая!.. Ты еще молода, чтобы по-своему понимать, - заметил ей
Хребтенко-старший. - Сильный всегда побеждает слабого.
"Пришиблен гитлеровской пропагандой, - пришла к выводу Фруза. -
Выходит, Елочка и Митя были правы, отказавшись устроить у себя
наблюдательный пункт..."
"Все осложняется с каждым днем. Кто мог предполагать, что среди
родственников подпольщиков могут оказаться ненадежные люди?.. Живешь и не
знаешь, откуда ждать опасности... - размышляла Фруза по дороге. - А
действовать все равно надо... И отомстить за Несмеяну и Ласточку мы
должны!.. Только вопрос - как?!"
О мести теперь думали все подпольщики. Предлагали разные планы. Порой
фантастические: взорвать комендатуру, поджечь все дома, в которых живут
гестаповцы. Но вскоре случай осуществить реальный план этой мести
подпольщикам представился.
Они встретились на этот раз на дороге совершенно неожиданно - Фруза,
Володя, Евгений и Федя. И почти тут же к ним подошли Зина с сестренкой и
Нина Азолина. Поздоровавшись кивком головы и оглянувшись по сторонам,
Василек многозначительно сообщила:
- Вот что, ребята. В ближайшие дни в Оболь приедет полковник из
Берлина... Предлагаю не выпускать его обратно.
- Давайте зайдем ко мне, - сказал Володя, - а то что-то нас здесь много
собралось. Только вот... - Он с сомнением взглянул на Гальку. - Она мешать
нам станет...
- А мы устроим так, что она помогать нам будет, - успокоила его Зина.
Она посадила Гальку на улице возле крыльца и втолковала ей, что, пока
все они с тетей Фрузой будут находиться в избе, Галька не должна сходить с
места:
- Увидишь, если кто к дому подходит, сразу же начинай громко петь.
- А что мне петь?
- Свою любимую песенку.
- Какую?.. У меня много любимых.
- Ну хотя бы про комарика. Помнишь?
Я по садику, по садику гуляла,
Я с комариком, с комариком плясала.
- А если пойдут полицаи, то громче пой, - посоветовала Фруза.
Пока подпольщики совещались в избе у Володи, Галя сидела на скамейке и
разговаривала с петухом, который, подойдя к девочке, остановился, наклонив
свою тяжелую голову с мясистой бородкой.
- Ну чего ты землю роешь, шалавый?.. Сердишься, что я здесь сижу? Но я
все равно не уйду. Подумаешь какой воображала! Вот буду сидеть, и все...
Несколько раз подпольщики в избе настораживались - слышалась с улицы
песня Гали. Ребята выглядывали в окно и, убедившись, что мимо проходили
люди, не вызывавшие опасения, принимались снова обсуждать сообщение
Василька.
Федя, недолго раздумывая, предложил убрать полковника, приезжающего
инспектировать местное отделение гестапо, подложив мину с часовым механизмом
в комендатуру.
- Взорвать вместе со мной? - усмехнулась Нина.
Ей не успели ответить - на улице вдруг громко запела Галя.
- Идут двое полицаев... - сказала Ромашка, глянув в щель калитки.
Полицаи шли, заметно покачиваясь. Очевидно, где-то по дороге их
угостили. Остановились возле Гальки.
- Складно поешь, - сказал один и погладил девочку по голове.
- Не трогай! - рассердилась Галя, отдернув его руку.
- Э-э... какая у тебя Матрена, - протянул другой руку к кукле.
Девочка быстро запрятала куклу за спину:
- Не дам!
- Да мы твою Матрену и не возьмем.
- Это не Матрена, а Ольга.
- Ты чья будешь?
- Я - нездешняя... Я - ленинградская, - ответила Галя, глядя исподлобья
на полицаев.
Зина испугалась за сестренку. Она хотела было выскочить к ней, но
Володя задержал ее руку.
- Подожди... Они, кажется, уходят, - прошептал он.
Убедившись, что полицаи ушли, ребята тоже решили расходиться, а план
диверсии обсудить в ближайшие дни на комитете. Васильку поручили более
обстоятельно узнать о дне приезда берлинского гостя.
Комитет собрался в Мостищах, в избе у сестер Дементьевых. Полученные от
Василька сведения заставляли торопиться. Выбрали тройку: Володю, Евгения,
Федю - непосредственных исполнителей диверсии. Другая тройка: Илья, Митя,
Аркадий - брала на себя подготовительную работу. В подсобную группу
наблюдателей вошли: Зоя, Елочка, Ромашка. Обеспечить диверсантов взрывчаткой
поручалось самой Тане.
Глава шестнадцатая
Площадь станционного поселка, где должна была состояться встреча
населения с берлинским гостем, срочно приводилась в порядок. Сколачивался из
досок помост. Заключенные, которых пригнали из местной тюрьмы, подметали
дорогу, чинили заборы прилегающих к площади дворов. Грузовик привез и
вывалил кучу песку. Пешеходные дорожки теперь желтели, приняв нарядный вид.
Площадь, куда к полудню уже согнали народ, с четырех сторон оцепили солдаты
с автоматами на груди. Немного позади сверкали на солнце медные трубы
оркестра.
Зина стояла в сторонке, соображая, где легче пробраться поближе к
трибуне. Рядом с ней остановилась пожилая женщина в черном полушалке, очках.
- Не приехал? - спросила она у Зины. - Говорят, самого Гитлера ждут!
Зина не успела ответить - к ним подошел полицейский и отвел за цепь
солдат.
- Стойте здесь и кричите "ура", когда мимо вас будут проходить офицеры!
- приказал он.
"Ну уж меня-то "ура" кричать не заставишь", - подумала Зина.
Полицейские то и дело шныряли в толпе, приглядываясь к собравшимся.
Подготовка к встрече завершалась. На низком помосте стоял стол,
накрытый белоснежной скатертью. Рядом - фашистское знамя со свастикой.
Послышалась команда на немецком языке. Подъехал черный блестящий
лимузин. Из машины вылезли два офицера-гестаповца с нарукавными белыми
повязками со свастикой. И за ними медленно вышел худощавый подтянутый
полковник в фуражке с высокой тульей, с Рыцарским крестом на шее. Заиграл
оркестр.
Приезжий гость стоял в группе военных, принимая парад. Гремела музыка,
трещал барабан, откуда-то появились люди в полувоенной форме, с
фотоаппаратами и кинокамерой. Вслед за солдатами прошли нестройной группой
девушки в белорусских нарядах, с венками и цветами. Сопровождали их
полицейские. Важный гость приветливо помахал им рукой. Над толпой пронеслось
жиденькое "ура", вырвавшееся из полицейских глоток.
- Сколько погубили цветов! - прошептала Зина своей соседке.
- Не по своей воле они идут с цветами, - вздохнула женщина. - Полицаи
два дня у нас по деревне шастали - добывали старинные белорусские наряды. Да
и все палисадники обчекрыжили.
Вслед за девушками пошли дети - школьники, тоже с венками на головах и
с букетами в руках. Вели их два бравых ефрейтора, четко отбивая шаг. Впереди
шля совсем малыши, за ними - ребята постарше. Фотографы еще больше
засуетились, забегали, снимая процессию с удобных мест.
Зина вдруг замерла, широко раскрыв глаза. Среди ребятишек в парадном
шествии она увидела свою Гальку - тоже с венком на голове, съехавшим набок,
но без цветов в руках.
Раскрасневшаяся Галька шагала, озираясь по сторонам. Лицо у нее было
сердитое, брови насуплены. Три девочки постарше, очевидно дочери полицейских
тоже в белорусских народных костюмах, несли хлеб-соль на развернутом белом
полотенце, вышитом ярко-красным орнаментом.
Солдаты подвели детей к важному гостю. Тот принял подарок. Кто-то из
подоспевших офицеров освободил его от ноши, положил каравай на стол. Подошли
двое офицеров с раскрытыми коробками шоколадных конфет и стали оделять
детвору.
В этот момент к Зине пробрался Илья. Дернул за рукав и, выразительно
показав на стоявший невдалеке под охраной автоматчика черный лимузин,
шепнул:
- Следи, куда поедет. Я тоже... Потом встретимся... - и отошел.
Парад кончился, музыка затихла.
Приезжий гестаповец с помощью переводчика обратился к собравшимся с
речью. Бахвалясь, он говорил о больших успехах армии фюрера, о том, что
немецкие солдаты подошли к главной реке России - Волге, а гитлеровское знамя
уже водружено на самой высокой вершине Кавказского хребта.
Когда гитлеровец закончил свою речь и направился к машине, Зина
выбралась из толпы. Все ее внимание было сосредоточено на черном лимузине.
Она проследила, как машина со знатным гитлеровцем проехала к комендатуре.
Народ расходился. По пути Зину догнал Илья, крепко сжал ей руку:
- Можешь сходить домой. Отведешь Гальку. Она где-то здесь болтается.
Придешь часа через два... - и исчез.
Зина шла медленно, пропуская вперед прохожих. И вскоре она
действительно заметила Гальку. Сестренка шагала по тропинке вместе с
"братьями-разбойниками" и что-то оживленно им рассказывала. Сердито схватив
сестренку за руку, Зина обнаружила в зажатом Галькином кулачке смятую
шоколадку.
- Ты-ы... взяла конфету? - ужаснулась Зина.
- Я не хотела брать... - испуганно стала оправдываться Галька. - Я
взяла Любочке, она же больная.
- Предательница ты... - Зина оттолкнула от себя сестренку.
- Я не предательница... - Галька горько, навзрыд, заплакала. - Не
называй меня так... Злюка ты. Я пришла домой, а тебя нет. И я пошла тебя
искать... Я пошла туда, куда шел весь народ...
Сквозь Галькины всхлипывания Зина сумела разобрать, что, попав в Оболь,
девочка наткнулась на полицейских, которые вели детей. Галю тоже забрали в
эту группу, надели на голову венок, дали в руки цветы и повели на парад.
- Я не просила... - сквозь слезы бормотала она. - Он мне сам протянул и
сунул в руку... - Личико у Гальки было таким скорбным, заплаканным, что Зине
стало жалко ее.
- Ладно. Ругаться больше не буду. Но без спроса сама не ходи никуда.
Наскоро покормив дома сестренку, Зина поспешила обратно в Оболь, на