Повесть
---------------------------------------------------------------------
Книга: В.И.Смирнов. "Зина Портнова"
Издательство Воениздат, Москва, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 21 октября 2001
---------------------------------------------------------------------
Книга посвящена юной героине Великой Отечественной войны - Зине
Портновой, удостоенной звания Героя Советского Союза.
Автор собрал большой материал о маленькой подпольщице, ее родных и
близких, сумел правдиво рассказать о короткой, но яркой жизни Зины, ее
участии в борьбе с фашистскими захватчиками.
Оглавление
Первая часть. Среди юных мстителей
Вторая часть. В партизанском отряде
Эпилог
Глава первая
Зина проснулась от шороха. Приоткрыв глаза, увидела, как сестренка
Галька, с которой они спали в сенях, вылезла из-под одеяла, осторожно прошла
по коридорчику и, звякнув щеколдой, бочком проскользнула за дверь.
"Куда это она?" - тревожно подумала Зина, окончательно проснувшись, и,
быстро накинув халатик, тоже выбежала на усадьбу.
Вокруг ни души. Ранняя зорька чуть позолотила верхушки тополей и лип на
короткой деревенской улочке, полого спускающейся к реке. Обильная роса
словно сединой покрыла луговину. Зина не сразу заметила сестренку. Галька
стояла неприметно возле тына, босая, с распущенными волосами, в одной
короткой рубашонке, и, протянув ручонки в сторону, откуда поднималось
солнышко, разговаривала.
"С кем это она?" - Зина, едва слышно ступая, подошла ближе и услышала
жалобно-плаксивый Галькин голосок:
- Живем мы у бабушки... Но здесь немцы! Нам так страшно. Мама!..
Мамочка!.. Где ты?.. Забери нас отсюда...
Зина схватила Гальку за руку и, не говоря ни слова, потащила обратно в
сени.
- Ложись и спи, противная девчонка!.. - шепотом строго приказала она,
когда озябшая Галька послушно юркнула под одеяло. - Больше меня не
тревожь... Разбудила в такую рань. И без тебя так тошно, что жизнь немила. -
И, не выдержав, сама расплакалась, обняла и крепко поцеловала "противную"
девчонку, дороже, милее которой для Зины теперь на белом свете никого не
было.
Казалось, целая вечность прошла с тех пор. как они застряли у бабушки в
деревне, а Галька отчаянно тоскует, рвется обратно в Ленинград.
Галька, свернувшись калачиком, вскоре заснула. На ее светлых ресницах
застыли слезинки. А Зина заснуть уже больше не могла. По улице с шумом и
треском проехала одна машина, другая... послышалась немецкая речь,
прозвучала автоматная очередь... И снова все стихло.
Стреляют... убивают... И так каждый день.
Зина лежала закрыв глаза рядом с сестренкой на тощем, набитом соломой
тюфяке, а в памяти оживало недавнее прошлое, казавшееся теперь таким
далеким. Вот она, веселая, счастливая, сбегает со школьного крыльца.
Кружевной воротничок ее синего ученического халатика подхвачен красным
галстуком, в пепельные косички вплетены красивые банты. Вслед за ней, прыгая
через ступеньку, спускаются оживленные, веселые одноклассницы.
Над головой теплое солнышко, а вокруг молодая яркая зелень деревьев.
Позади седьмой класс. Они уже почти взрослые. Осенью восьмиклассников будут
принимать в комсомол. А впереди летние каникулы...
У перекрестка подружки неохотно расстались. Зина направилась по своей
тихой, малолюдной Балтийской улице, размахивая портфелем, улыбаясь встречным
от переполнявшей ее радости.
Вот и небольшой трехэтажный дом под номером 24. У подъезда Зина
замедлила шаги и присела на лавочке, рядом с полуслепой старушкой.
- Отдыхаете, бабуля?.. Может, вас проводить домой?
- Спасибо, Зиночка, спасибо, милая. Я только что вышла...
Зина погладило взъерошенного кота, растянувшегося на ступеньке крыльца.
- Греешься на солнышке, Митька?.. Грейся, грейся, беспризорник ты мой.
Наверно, тебя сегодня и не покормили. Подожди, я тебе что-нибудь вынесу... -
И тут же строго пожурила воробьев, затеявших шумную, пискливую потасовку на
тополе: - Ну чего вы раскричались, драчуны? Митька же на вас поглядывает.
Поднявшись к себе на третий этаж, Зина тихонько отперла входную дверь и
остановилась на пороге комнаты. Галька не слышала, как вошла сестра.
Усевшись, поджав ноги, на диване, она тормошила свою большую куклу Ольгу -
"учила читать".
- Какая буква? - строго вопрошала Галька. - А это какая? - И
притворно-горько вздыхала: - Почему ты такая бестолковая? Беда мне с
тобой...
Вскинув голову с бронзовыми кудряшками, Галька наконец заметила Зину и
бросилась к ней, кубарем скатившись с дивана:
- Что принесла?.. Похвальную грамоту дали?
Прыгая вокруг сестры, Галька засыпала ее вопросами. Зина положила на
стол табель и грамоту за успехи в учебе.
Галька не умела еще читать, но сразу же поняла, что сестра, как и в
прошлом году, отличница.
- А это почему же не с круглой буквы начинается? - придирчиво
осведомилась она, ткнув пальцем в оценку, непохожую начертанием букв на
остальные.
- "Хорошо" по русскому языку... Не дотянула до "отлично", - вздохнула
Зина.
- А когда меня записывать в школу поведешь?.. Маме ведь некогда, она на
работе.
- Тебя уже записали.
... За стеной раздался резкий выстрел. За ним - другой. Зина в испуге
вскочила с постели. Прильнула к щели бревенчатой стены. Мимо избы по дороге
прошли немцы, громко и отрывисто разговаривая. Они вели двух арестованных в
солдатских гимнастерках, очевидно окруженцев, и, видимо, развлекались,
стреляя в воздух.
Мучительная, страшная действительность, от которой опять защемило
сердце. Зина с трудом заставила себя снова мысленно вернуться в родной
Ленинград. Тогда, в первый день школьных каникул, она пошла вместе с
девчонками к Нарвским воротам. Здесь находилось огромное здание Дворца
культуры. Во Дворце Зина часто заглядывала в детскую библиотеку. Читать она
очень любила, особенно книги о гражданской войне, о подвигах и путешествиях.
Пожалуй, не менее страстным ее увлечением был балетный кружок, в котором она
занималась уже второй год.
- Из тебя может получиться балерина, - хвалили ее зимой девчонки, когда
она успешно исполнила свою роль в детском балете "Аистенок".
Звенели трамваи, мчались машины - было шумно и людно, а девчонки,
сгрудившись стайкой, шли по тротуару, заглядывая в витрины магазинов, толкая
друг друга и дурачась. Тараторили о всякой всячине и, главным образом, о
пионерском лагере.
Обычно Зина ездила летом с сестренкой и матерью к бабушке в Белоруссию.
И теперь она больше всех радовалась предстоящей лагерной поездке.
- Давайте продумаем, чем мы в лагере будем заниматься? - предложила
она.
- Будем в лес ходить!.. На речку, купаться!.. Землянику собирать!..
Цветы... В кружки запишемся, - отвечали Зине сразу несколько голосов.
А на следующий день все радужные Зинины планы летнего отдыха разом
рухнули. Под вечер явилась с работы расстроенная мать и сказала:
- Переносят мой отпуск - заболела сменщица. Придется тебе, Зина, хочешь
ты или не хочешь, ехать с Галькой в деревню, к бабушке. -
- Ну вот... - помрачнела Зина. - Который год я все с ней езжу! - И тут
же осеклась, увидев, как мать строго сдвинула брови.
Такая же круглолицая, как и Зина, светловолосая, выглядевшая моложе
своих тридцати восьми лет, Анна Исаковна относилась к дочерям строже и
требовательнее, чем отец, Мартын Нестерович, работавший крановщиком на
Кировском заводе.
Зина в этот день едва дождалась, когда он придет с работы. Ей казалось,
отец слишком долго умывался на кухне. Слышно было, как он плескался водой и
отфыркивался. Вернулся в комнату, вытираясь полотенцем. Высокий,
черноволосый. С добродушной улыбкой оглядел домашних.
- Что все такие унылые? Какая муха вас укусила?
- Мне отпуск не дают. Вот и решаем, как нам быть с Галькой?
Мартын Нестерович задумался.
- Я бы с удовольствием поехал сам с ребятами, половил бы рыбу в Оболи,
походил по грибы... Но у меня отпуск осенью.
Несколько минут царило тягостное молчание.
- Ладно, мама, - наконец произнесла Зина, тяжело вздохнув, - не
расстраивайся, раз надо, я поеду в деревню с Галькой. - Она подошла, обняла
и поцеловала мать.
- Вот и хорошо!.. Вот и хорошо!.. - запрыгала Галька, очень довольная,
что с ней поедет Зина, и, не обращая внимания на хмурое лицо старшей сестры,
повисла у ней на руке.
- Смотри в деревне меня слушайся, а то сразу обратно уеду... - строгим,
учительским тоном предупредила Зина.
Вечером она не пошла к подругам, осталась дома. Перебирала свои книги,
тетрадки - приводила в порядок этажерку. Машинально вытирая пыль со
статуэтки, небольшой фарфоровой лыжницы - награды за первое место в школьных
лыжных состязаниях, Зина с грустью думала, какой предстоит трудный и
неприятный разговор с девчонками. Можно представить, какой они поднимут шум,
как станут упрекать, что она - староста класса - не едет в лагерь, так легко
уступает своим домашним и отделяется от отряда.
Последний день в Ленинграде пролетел незаметно в дорожных сборах. Мать,
поездив с Зиной за необходимыми покупками по магазинам, ушла на работу в
вечернюю смену, предоставив дочерям самостоятельно решать, что возьмут с
собой.
- Какие мне игрушки брать? - спрашивает Галя, разложив на диване все
свое богатство: куклы, кубики, книжки с картинками.
- Сама соображай, ты же не маленькая, - откликается старшая сестра,
занятая своими делами.
Горка разных игрушек растет на диване.
- Это что! Ты все собираешься взять? - ужасается Зина. - Пожалуй, ты
всю квартиру заберешь! - И она решительно отодвигает Галькины игрушки в
сторону. - С ума сойти! - ворчит она сердито. - Ничего лишнего нельзя брать,
понимаешь? Мы не на вечность же едем в деревню, а только на лето... - И Зина
снова погружается в сборы, однако одним глазом все же следит теперь за
Галькой.
- Возьму Ольгу, - решает Галька, отобрав из кучи игрушек самую большую
куклу с льняными кудряшками, в ярко-зеленом платье, и обращается к
оставшимся плюшевым и резиновым зверюшкам: - Скучать не будете? Я ведь
ненадолго, на лето. Скоро вернусь...
- Ты что, и Ольгу забираешь? - снова восклицает Зина.
- Она не сможет без меня. Она же не выживет, - начинает хныкать Галька.
- Выживет, прекрасно выживет... Она хоть отдохнет без тебя, -
откликается Зина.
- Она же здесь зачахнет, - повторяет запомнившиеся слова матери Галька.
- Ольге необходим деревенский воздух. Она же малокровная.
Все же Зина настояла на своем: большую куклу отложили в сторону.
А вечером Зинины одноклассницы собрались снова. Веселой гурьбой
втиснулись в переполненный трамвай и поехали на набережную к Зимнему. Здесь
было многолюдно. Казалось, что все школьники и студенты высыпали сюда в этот
теплый и светлый июньский вечер - толпились возле массивных гранитных
парапетов, любовались широкой полноводной Невой. Слышались песни, звуки
гитары.
Как-то получилось, что Зина и Сережа Есин, ее одноклассник, отделились
от ребят: оживленно разговаривая, ушли вперед и затерялись в людской массе.
Сережу Есина Зина считала интересным человеком. Ей нравилось его
сходство с поэтом Есениным созвучием имен и внешностью, но главное - Сережка
любил поэзию и, по тайным сведениям девчонок, сам сочинял стихи. Он мог
совершенно неожиданно прервать разговор, остановиться и, запрокинув голову,
начать декламировать. Так поступил он и теперь. Внезапно взметнув руку, с
увлечением произнес:
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом - огни, огни... огни.
- Знаешь откуда?
- Ну еще бы... - ответила Зина. - Блок! А почему тебе сейчас
вспомнились эти строки?
- А ты знаешь... Мне кажется, "Двенадцать" шли тогда, в ноябрьский
вечер, по этой же самой набережной.
- Ты так думаешь?
- Уверен.
- Сереженька, а ты теперь не можешь прочесть что-нибудь свое?
Пожалуйста.
- Хорошо, прочту. Только ты никому не говори и не смейся. Ладно? - И,
пристально посмотрев на Зину, он решился прочесть:
У тебя глаза что зори.
И сама ты - цвет.
Расскажи, в каком же поле
Родилась на свет...
А когда закончил чтение, смущенно прошептал:
- Это я посвящаю тебе...
И тут случилось то, чего Зина и сама от себя не ожидала. В порыве
нежной благодарности она обхватила Сережину голову и поцеловала его в губы.
Первый раз в жизни поцеловала мальчишку, сама поцеловала. И, покраснев как
кумач, потупившись, спросила:
- Ты не сердишься?
- Не сержусь, - ответил Сережа и умолк, однако глаза его сияли.
Прервать это неловкое молчание Сережка решил своеобразно: он кинулся к
цветочной клумбе и спросил:
- Хочешь, я тебе сорву?
- Что ты... - испугалась Зина. - Разве можно...
- А какой твой самый любимый цветок?
- Ромашка, - отозвалась Зина.
- Но ромашек здесь нет, это же не садовый цветок, а полевой...
- Поэтому и любимый, что полевой.
- А почему?
- Почему да почему... Ну... у ромашки такие белоснежные лепестки, а
посредине - солнышко. Ромашка даже ночью светится, не веришь?
- Ты фантазерка... А хочешь, я тебя тоже буду звать Ромашкой?
- Сегодня?
- Нет, всегда. - И, осмелившись, Сережка осторожно взял ее за руку.
Зина своей руки не отняла.
... Особенно ярко в память врезался какой-то тревожный, суматошный
отъезд.
Обычная сутолока на Витебском вокзале, где семью Портновых уже
поджидала родная сестра Анны Исаковны - Ирина со своими сыновьями Ленькой и
Нестеркой.
Перед отъездом договорились, что Зина с Галькой и тетя Ира с мальчиками
не сразу поедут к бабушке на Витебщину, а вначале в город Волковыск, где муж
тети Иры работал начальником вокзала. Побыв с неделю в Волковыске, Зина с
Галей должны будут уже одни отправиться к бабушке в деревню.
- Воли ты девчонкам не давай, - напутствовала Анна Исаковна свою
сестру, а Зине наказывала: - За Галькой поглядывай...
- Слушайся Зину, - в свою очередь напоминал Гале отец.
Подошло время отправления поезда. На перроне возле окна вагона остались
только Мартын Нестерович с женой. Не выдержав, Зина сорвалась с места и
выскочила на перрон.
- Мамочка!.. Приезжай скорее... - попросила она, крепко обнимая мать.
- Меня вот так не просит, - шутил отец, тихонько посмеиваясь в свои
черные усы.
- Иди, Зиночка, иди, а то поезд тронется! - волновалась мать.
Зина все медлила. Со слезами на глазах она переводила взор с отца на
мать.
Тронулся поезд. Зина, в последний раз крепко обняв и поцеловав отца и
мать, на глазах у которой тоже навернулись слезы, уже на ходу вскочила на
подножку вагона и, обернувшись, замахала рукой...
В Волковыск приехали в полдень двадцать первого июня. Вечером гуляли по
улицам города, долго не ложились спать. А утром на рассвете все проснулись
от воя самолетов, грохота взрывавшихся бомб. Началась война!..
Когда Зина выбежала из дому на улицу, там творилось что-то
невообразимое. Все стремились поскорее уехать из объятого пламенем, в клубах
черного дыма города. Только в сумерках, когда подали состав, мужу тети Иры
удалось с трудом втиснуть в вагон своих гостей. Поезд уже был битком набит,
а народ все пробивался, лезли не только в двери, но и в окна.
В Минск поезд пришел утром и попал под налет вражеских самолетов.
Кругом рвались бомбы, горели строения, оглушительно стреляли зенитки...
Крики, плач, вой... Вагон, в котором ехала со своими Зина, не пострадал, но
несколько других из их состава сгорели... После отбоя воздушной тревоги
уцелевшие вагоны прицепили к другому составу, и поезд, часто останавливаясь,
пошел дальше на восток.
Сменялись за окном полустанки. По проселочным дорогам, над которыми
висели облака густой пыли, двигались тракторы, комбайны, грузовики, подводы,
шли люди... Лишь на третьи сутки их поезд дотащился до Орши и там
окончательно застрял. До Витебска пришлось добираться на разных
железнодорожных составах, то и дело попадавших под бомбежку вражеских
самолетов.
В Витебске движения по железнодорожным магистралям уже не было. Они
попали в город как раз во время налета. С оглушающим ревом пикировали
вражеские "юнкерсы" с черными крестами на крыльях, на вокзальные строения
падали бомбы... Рушились здания... Поспешно разбегались люди... Слышались
крики, стоны... Когда налет кончился, Зина с ребятами долго сидела в
привокзальном сквере на своих вещах, с тревогой поглядывая на солнечное,
безоблачное небо. А тетя Ира, в измятом, полуразорванном платье, с небрежно
скрученными в валик на затылке волосами, в стоптанных порыжелых ботинках,
без чулок, все еще сновала по станционным путям, забитым эшелонами с военным
грузом и беженцами, пытаясь найти возможность пристроиться с детьми к одному
из них.
Вернувшись, она изнеможенно, вытирая рукавом катившийся по лицу пот,
сказала:
- Будем пешком пробираться в деревню к бабушке. Иного выхода у нас
нет...
И, взвалив на себя вещи, смешавшись с толпой таких же беженцев, они
поплелись по шоссе, в сторону Оболи, которая находилась километрах в
восьмидесяти от Витебска.
На третьи сутки все вздохнули с облегчением: показались знакомые места.
Вот и Оболь - станционный поселок с широкими, но короткими улицами.
Небольшое здание вокзала из красного кирпича. Неподалеку - водокачка... И
совсем рядышком, за мостом, над рекой, на пригорке, деревня Зуя, где живет
бабушка Ефросинья Ивановна... На углу проулка небольшая, срубленная еще в
прошлом веке, почерневшая избушка с одним подслеповатым окошком, другое,
боковое, глядит на усадьбу. Ветхий частокол из ивовых прутьев, на котором
торчат крынки, а на дощатом крылечке... стоит седая худощавая старушка в
длинной темной юбке и, прищурив глаза, вглядывается в приближающихся
пешеходов, навьюченных узлами.
- Бабушка!.. - первая с криком бросается к старушке Галька и повисаст у
ней на шее.
Зина, не дойдя до крыльца, сваливается на завалинку - уже нет сил
стоять на ногах.
К удивлению Зины, на крыльце показалась долговязая фигура старшего
брата Анны Исаковны и тети Иры - дяди Вани. За ним выбежала черненькая, как
цыганочка, маленькая девочка в коротком голубом платьице с куклой в руках.
Незадолго до начала войны дядя Ваня с младшей дочкой - четырехлетней
Любочкой - тоже приехал из Ленинграда провести отпуск в Зуе.
- Иван, а мы думали, ты уже в Ленинграде!.. - отдышавшись, с
недоумением воскликнула тетя Ира.
- Задержался... Любочка прихворнула, - ответил он с виноватой улыбкой
на худощавом, с нездоровым румянцем лице, словно бы оправдываясь. - Все
откладывал отъезд со дня на день. Завтра обязательно уеду.
- Опоздал... - кратко бросила брату тетя Ира. - Поезда на Ленинград уже
не ходят.
... Не в силах больше заснуть, Зина в полудреме лежала с закрытыми
глазами. Рядом чуть посапывала крепко уснувшая Галька. Малышка... Она еще не
понимает всего происходящего! Не понимает страшного, что случилось с ними...
Дом начал пробуждаться. Первой, как всегда, встала бабушка. По своей
старческой привычке закряхтела, заохала. И вскоре с небольшим ведерком в
руках прошла через сени, спустилась по ступенькам во двор. И там послышался
ее голос:
- Вставай, родимая!.. Вставай!.. Стой!.. Не маши хвостом...
Зазвенели струйки молока о ведро.
Подоив корову, бабушка стала растапливать печку, теперь уже
разговаривая с кошкой, урчавшей над блюдцем с молоком. Немного спустя в
сенях появилась тетя Ира в пестром ситцевом халатике. Слегка пошатываясь от
сна, с полотенцем в руках, она пошла умываться. Проснулся спавший на
сеновале дядя Ваня. Стали подавать голоса и ребята: Ленька, Нестерка,
маленькая Любаша.
Когда вся семья собралась за столом, снова возник мучивший всех вопрос:
как жить дальше?
- Раз застряли, - рассуждал дядя Ваня, держа на коленях Любочку, - надо
сидеть на месте.
- И умирать тоже будем здесь, на месте? - с горькой усмешкой спросила
брата тетя Ира.
- Что же ты предлагаешь? Какой выход?
- Был выход... - Не сдержавшись, она заплакала: - Говорила я, нужно
немедленно уходить...
Тете Ире теперь казалось, что стоило тогда, в первый день, им тронуться
в путь - и они сумели бы вернуться в Ленинград.
- Глупо ты рассуждаешь! - пресек спор дядя Ваня и вышел из-за стола.
Зина сидела, низко опустив голову, кусая губы. Сколько же раз тетя Ира
будет вспоминать и попрекать дядю Ваню в том, что они здесь застряли! Хотя
он, по существу, ни в чем не виноват, а скорее уж виновата она, Зина, - это
она удержала всех!
А случилось это так. На второй день их жизни в деревне стали решать -
оставаться ли у бабушки, пока события прояснятся окончательно, или, влившись
в поток беженцев, не медля, уходить пешком дальше, в сторону Ленинграда. В
избе на полу лежали узлы с вещами, на узлах сидели, прижимаясь друг к другу,
Галька и смуглолицая Любочка, внимательно прислушиваясь к тому, о чем так
громко спорят взрослые.
Тетя Ира и Зина стояли на том, чтобы немедленно уходить.
- Отдохнули немного - и в путь... - настойчиво предлагала тетя Ира. -
Не будет попутного транспорта, пешком пойдем.
Дядя Ваня с решением медлил.
- Пешком мы всегда сможем уйти... - рассуждал он. - Никто нас не
задержит. Но нужно все предварительно точно узнать, продумать. Уйдем, все
бросим, а завтра, может, поезда пойдут... - развел он свои беспалые руки.
Контуженный во время финской войны, он отморозил пальцы рук, и мысль
идти пешком и нести на себе маленькую Любочку и вещи страшила его.
- Ах как жаль, что не уехал в первые дни! - снова сокрушался он. - Ведь
вот, как на грех, тогда Любочка прихворнула, да я был уверен, что немцев не
допустят до Витебска.
В их разговоры не вмешивалась только баба Фрося - так звали ребята свою
бабушку. Казалось, всецело поглощенная хозяйственными заботами, она все
время суетилась, то выходя из избы, то возвращаясь обратно с ведром или
чугунком.
- Не хочешь идти пешком, так надо искать подводу, - продолжала убеждать
брата тетя Ира. - Не понимаю тебя, Иван... Чего мы медлим, ждем? - уже
кричала она.
- Да-а, застряли мы... - растерянно бормотал он, нервно шагая взад и
вперед по избе. И наконец решительно высказался: - Подождем до утра. Утро
вечера мудренее. Завтра со свежими силами двинемся в путь.
Зина не утерпела и побежала на шоссе, проходившее рядом с деревней. Там
стоял сплошной гул. В одну сторону шли беженцы, двигались машины и подводы с
эвакуированным имуществом. Навстречу им шли военные машины с боеприпасами и
красноармейцами. Возле дороги на обочине канавы лежали скрюченные трупы
погибших при бомбежке. На перекрестке толпились люди... Кричали, плакали,
ругались... В этой людской сумятице нельзя было ничего понять. Зина уже
собиралась вернуться домой, как ее сзади окликнули:
- Зинка!
Перед ней стоял в рваной куртке, заношенных серых брюках двоюродный
брат Илья - темноволосый сероглазый паренек, он был всего лишь на два года
старше Зины.
Зина радостно бросилась к нему. Они обнялись. Зина торопливо стала
рассказывать, как попала в Зую. Но разговор их прервала незнакомая Зине
круглолицая девушка, торопливо шагавшая по тропинке.
- Пошли скорее в школу! - окликнула она Илью. - Там все наши
собираются.
И он заспешил к ней, кивнув Зине:
- Увидимся.
Зина вернулась домой в еще более подавленном состоянии. У крыльца на
нее настороженно глядел дородный петух Иванушка, как его в свое время
окрестила Зина, горделиво щеголявший своим золотисто-черным оперением, с
мясистой королевской короной на голове.
- Ничего у меня нет, Иванушка, - развела руками Зина. - Не до тебя
теперь. Застряли мы... Не можем домой вернуться.
В избе стояла кутерьма, на неподметенном полу лежали неразобранные
вещи, валялись обрывки бумаги, какие-то тряпки.
Отчаявшись найти какую-нибудь попутную машину или подводу, тетя Ира
раздобыла где-то у соседей тележку-тачку на низких колесах и теперь
прикидывала с дядей Ваней, как лучше приспособить ее.
- Возьмем с собой только продукты да самое необходимое, - говорила она.
Бабушка по-прежнему, словно не слыша их разговоров, хлопотала у печки.
И вдруг за окном слабо звучавшая ночью на западе канонада усилилась.
Где-то совсем близко послышались взрывы, загрохотали орудия. Все стали
связывать узлы, засуетились: надо уходить, пока не поздно...
- Тебе, мать, помочь что собрать?.. - обратился дядя Ваня к бабушке.
- Никуда я не пойду... - Бабушка присела на лавку. Слезы потекли по ее
морщинистым дряблым щекам. - Лучше дома помирать, чем на дороге...
Все в растерянности смотрели на Ефросинью Ивановну, только теперь
спохватившись, что в суете сборов забыли спросить: согласна ли
восьмидесятилетняя бабушка уходить с ними? в состоянии ли она решиться на
такой шаг?
- Мы тебя силой не тянем... - с мольбой и страданием смотрел на мать
дядя Ваня. - Ты пойми, не можем мы тебя бросить на произвол судьбы... - Его
голос срывался от волнения.
Сердце Зины сжималось от мучительной жалости, от щемящей тревоги.
Казавшееся таким простым решение немедленно уходить вдруг обернулось другой
стороной: они все молодые, способны ехать и на подножке вагона, идти пешком,
тащить на спине и на плечах свои вещи. Но такая старенькая бабушка Фрося не
выдержит - свалится и умрет по дороге.
В избе с низким закопченным потолком было сумрачно и душно от жарко
натопленной печи, пахло хлебом, который сегодня спозаранок напекла бабушка.
Самовар на столе уже остыл, к нему так и не прикоснулись.
- Как же нам теперь? - растерянно спрашивала заплаканная тетя Ира.
- Вы уходите!.. - вскрикнула Зина и запнулась. - Возьмите с собой и
Гальку... А я... я... здесь останусь. - На глазах ее заблестели слезы. - Не
любите вы бабушку! - вдруг вспыхнув, с вызовом бросила она родным.
---------------------------------------------------------------------
Книга: В.И.Смирнов. "Зина Портнова"
Издательство Воениздат, Москва, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 21 октября 2001
---------------------------------------------------------------------
Книга посвящена юной героине Великой Отечественной войны - Зине
Портновой, удостоенной звания Героя Советского Союза.
Автор собрал большой материал о маленькой подпольщице, ее родных и
близких, сумел правдиво рассказать о короткой, но яркой жизни Зины, ее
участии в борьбе с фашистскими захватчиками.
Оглавление
Первая часть. Среди юных мстителей
Вторая часть. В партизанском отряде
Эпилог
Глава первая
Зина проснулась от шороха. Приоткрыв глаза, увидела, как сестренка
Галька, с которой они спали в сенях, вылезла из-под одеяла, осторожно прошла
по коридорчику и, звякнув щеколдой, бочком проскользнула за дверь.
"Куда это она?" - тревожно подумала Зина, окончательно проснувшись, и,
быстро накинув халатик, тоже выбежала на усадьбу.
Вокруг ни души. Ранняя зорька чуть позолотила верхушки тополей и лип на
короткой деревенской улочке, полого спускающейся к реке. Обильная роса
словно сединой покрыла луговину. Зина не сразу заметила сестренку. Галька
стояла неприметно возле тына, босая, с распущенными волосами, в одной
короткой рубашонке, и, протянув ручонки в сторону, откуда поднималось
солнышко, разговаривала.
"С кем это она?" - Зина, едва слышно ступая, подошла ближе и услышала
жалобно-плаксивый Галькин голосок:
- Живем мы у бабушки... Но здесь немцы! Нам так страшно. Мама!..
Мамочка!.. Где ты?.. Забери нас отсюда...
Зина схватила Гальку за руку и, не говоря ни слова, потащила обратно в
сени.
- Ложись и спи, противная девчонка!.. - шепотом строго приказала она,
когда озябшая Галька послушно юркнула под одеяло. - Больше меня не
тревожь... Разбудила в такую рань. И без тебя так тошно, что жизнь немила. -
И, не выдержав, сама расплакалась, обняла и крепко поцеловала "противную"
девчонку, дороже, милее которой для Зины теперь на белом свете никого не
было.
Казалось, целая вечность прошла с тех пор. как они застряли у бабушки в
деревне, а Галька отчаянно тоскует, рвется обратно в Ленинград.
Галька, свернувшись калачиком, вскоре заснула. На ее светлых ресницах
застыли слезинки. А Зина заснуть уже больше не могла. По улице с шумом и
треском проехала одна машина, другая... послышалась немецкая речь,
прозвучала автоматная очередь... И снова все стихло.
Стреляют... убивают... И так каждый день.
Зина лежала закрыв глаза рядом с сестренкой на тощем, набитом соломой
тюфяке, а в памяти оживало недавнее прошлое, казавшееся теперь таким
далеким. Вот она, веселая, счастливая, сбегает со школьного крыльца.
Кружевной воротничок ее синего ученического халатика подхвачен красным
галстуком, в пепельные косички вплетены красивые банты. Вслед за ней, прыгая
через ступеньку, спускаются оживленные, веселые одноклассницы.
Над головой теплое солнышко, а вокруг молодая яркая зелень деревьев.
Позади седьмой класс. Они уже почти взрослые. Осенью восьмиклассников будут
принимать в комсомол. А впереди летние каникулы...
У перекрестка подружки неохотно расстались. Зина направилась по своей
тихой, малолюдной Балтийской улице, размахивая портфелем, улыбаясь встречным
от переполнявшей ее радости.
Вот и небольшой трехэтажный дом под номером 24. У подъезда Зина
замедлила шаги и присела на лавочке, рядом с полуслепой старушкой.
- Отдыхаете, бабуля?.. Может, вас проводить домой?
- Спасибо, Зиночка, спасибо, милая. Я только что вышла...
Зина погладило взъерошенного кота, растянувшегося на ступеньке крыльца.
- Греешься на солнышке, Митька?.. Грейся, грейся, беспризорник ты мой.
Наверно, тебя сегодня и не покормили. Подожди, я тебе что-нибудь вынесу... -
И тут же строго пожурила воробьев, затеявших шумную, пискливую потасовку на
тополе: - Ну чего вы раскричались, драчуны? Митька же на вас поглядывает.
Поднявшись к себе на третий этаж, Зина тихонько отперла входную дверь и
остановилась на пороге комнаты. Галька не слышала, как вошла сестра.
Усевшись, поджав ноги, на диване, она тормошила свою большую куклу Ольгу -
"учила читать".
- Какая буква? - строго вопрошала Галька. - А это какая? - И
притворно-горько вздыхала: - Почему ты такая бестолковая? Беда мне с
тобой...
Вскинув голову с бронзовыми кудряшками, Галька наконец заметила Зину и
бросилась к ней, кубарем скатившись с дивана:
- Что принесла?.. Похвальную грамоту дали?
Прыгая вокруг сестры, Галька засыпала ее вопросами. Зина положила на
стол табель и грамоту за успехи в учебе.
Галька не умела еще читать, но сразу же поняла, что сестра, как и в
прошлом году, отличница.
- А это почему же не с круглой буквы начинается? - придирчиво
осведомилась она, ткнув пальцем в оценку, непохожую начертанием букв на
остальные.
- "Хорошо" по русскому языку... Не дотянула до "отлично", - вздохнула
Зина.
- А когда меня записывать в школу поведешь?.. Маме ведь некогда, она на
работе.
- Тебя уже записали.
... За стеной раздался резкий выстрел. За ним - другой. Зина в испуге
вскочила с постели. Прильнула к щели бревенчатой стены. Мимо избы по дороге
прошли немцы, громко и отрывисто разговаривая. Они вели двух арестованных в
солдатских гимнастерках, очевидно окруженцев, и, видимо, развлекались,
стреляя в воздух.
Мучительная, страшная действительность, от которой опять защемило
сердце. Зина с трудом заставила себя снова мысленно вернуться в родной
Ленинград. Тогда, в первый день школьных каникул, она пошла вместе с
девчонками к Нарвским воротам. Здесь находилось огромное здание Дворца
культуры. Во Дворце Зина часто заглядывала в детскую библиотеку. Читать она
очень любила, особенно книги о гражданской войне, о подвигах и путешествиях.
Пожалуй, не менее страстным ее увлечением был балетный кружок, в котором она
занималась уже второй год.
- Из тебя может получиться балерина, - хвалили ее зимой девчонки, когда
она успешно исполнила свою роль в детском балете "Аистенок".
Звенели трамваи, мчались машины - было шумно и людно, а девчонки,
сгрудившись стайкой, шли по тротуару, заглядывая в витрины магазинов, толкая
друг друга и дурачась. Тараторили о всякой всячине и, главным образом, о
пионерском лагере.
Обычно Зина ездила летом с сестренкой и матерью к бабушке в Белоруссию.
И теперь она больше всех радовалась предстоящей лагерной поездке.
- Давайте продумаем, чем мы в лагере будем заниматься? - предложила
она.
- Будем в лес ходить!.. На речку, купаться!.. Землянику собирать!..
Цветы... В кружки запишемся, - отвечали Зине сразу несколько голосов.
А на следующий день все радужные Зинины планы летнего отдыха разом
рухнули. Под вечер явилась с работы расстроенная мать и сказала:
- Переносят мой отпуск - заболела сменщица. Придется тебе, Зина, хочешь
ты или не хочешь, ехать с Галькой в деревню, к бабушке. -
- Ну вот... - помрачнела Зина. - Который год я все с ней езжу! - И тут
же осеклась, увидев, как мать строго сдвинула брови.
Такая же круглолицая, как и Зина, светловолосая, выглядевшая моложе
своих тридцати восьми лет, Анна Исаковна относилась к дочерям строже и
требовательнее, чем отец, Мартын Нестерович, работавший крановщиком на
Кировском заводе.
Зина в этот день едва дождалась, когда он придет с работы. Ей казалось,
отец слишком долго умывался на кухне. Слышно было, как он плескался водой и
отфыркивался. Вернулся в комнату, вытираясь полотенцем. Высокий,
черноволосый. С добродушной улыбкой оглядел домашних.
- Что все такие унылые? Какая муха вас укусила?
- Мне отпуск не дают. Вот и решаем, как нам быть с Галькой?
Мартын Нестерович задумался.
- Я бы с удовольствием поехал сам с ребятами, половил бы рыбу в Оболи,
походил по грибы... Но у меня отпуск осенью.
Несколько минут царило тягостное молчание.
- Ладно, мама, - наконец произнесла Зина, тяжело вздохнув, - не
расстраивайся, раз надо, я поеду в деревню с Галькой. - Она подошла, обняла
и поцеловала мать.
- Вот и хорошо!.. Вот и хорошо!.. - запрыгала Галька, очень довольная,
что с ней поедет Зина, и, не обращая внимания на хмурое лицо старшей сестры,
повисла у ней на руке.
- Смотри в деревне меня слушайся, а то сразу обратно уеду... - строгим,
учительским тоном предупредила Зина.
Вечером она не пошла к подругам, осталась дома. Перебирала свои книги,
тетрадки - приводила в порядок этажерку. Машинально вытирая пыль со
статуэтки, небольшой фарфоровой лыжницы - награды за первое место в школьных
лыжных состязаниях, Зина с грустью думала, какой предстоит трудный и
неприятный разговор с девчонками. Можно представить, какой они поднимут шум,
как станут упрекать, что она - староста класса - не едет в лагерь, так легко
уступает своим домашним и отделяется от отряда.
Последний день в Ленинграде пролетел незаметно в дорожных сборах. Мать,
поездив с Зиной за необходимыми покупками по магазинам, ушла на работу в
вечернюю смену, предоставив дочерям самостоятельно решать, что возьмут с
собой.
- Какие мне игрушки брать? - спрашивает Галя, разложив на диване все
свое богатство: куклы, кубики, книжки с картинками.
- Сама соображай, ты же не маленькая, - откликается старшая сестра,
занятая своими делами.
Горка разных игрушек растет на диване.
- Это что! Ты все собираешься взять? - ужасается Зина. - Пожалуй, ты
всю квартиру заберешь! - И она решительно отодвигает Галькины игрушки в
сторону. - С ума сойти! - ворчит она сердито. - Ничего лишнего нельзя брать,
понимаешь? Мы не на вечность же едем в деревню, а только на лето... - И Зина
снова погружается в сборы, однако одним глазом все же следит теперь за
Галькой.
- Возьму Ольгу, - решает Галька, отобрав из кучи игрушек самую большую
куклу с льняными кудряшками, в ярко-зеленом платье, и обращается к
оставшимся плюшевым и резиновым зверюшкам: - Скучать не будете? Я ведь
ненадолго, на лето. Скоро вернусь...
- Ты что, и Ольгу забираешь? - снова восклицает Зина.
- Она не сможет без меня. Она же не выживет, - начинает хныкать Галька.
- Выживет, прекрасно выживет... Она хоть отдохнет без тебя, -
откликается Зина.
- Она же здесь зачахнет, - повторяет запомнившиеся слова матери Галька.
- Ольге необходим деревенский воздух. Она же малокровная.
Все же Зина настояла на своем: большую куклу отложили в сторону.
А вечером Зинины одноклассницы собрались снова. Веселой гурьбой
втиснулись в переполненный трамвай и поехали на набережную к Зимнему. Здесь
было многолюдно. Казалось, что все школьники и студенты высыпали сюда в этот
теплый и светлый июньский вечер - толпились возле массивных гранитных
парапетов, любовались широкой полноводной Невой. Слышались песни, звуки
гитары.
Как-то получилось, что Зина и Сережа Есин, ее одноклассник, отделились
от ребят: оживленно разговаривая, ушли вперед и затерялись в людской массе.
Сережу Есина Зина считала интересным человеком. Ей нравилось его
сходство с поэтом Есениным созвучием имен и внешностью, но главное - Сережка
любил поэзию и, по тайным сведениям девчонок, сам сочинял стихи. Он мог
совершенно неожиданно прервать разговор, остановиться и, запрокинув голову,
начать декламировать. Так поступил он и теперь. Внезапно взметнув руку, с
увлечением произнес:
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом - огни, огни... огни.
- Знаешь откуда?
- Ну еще бы... - ответила Зина. - Блок! А почему тебе сейчас
вспомнились эти строки?
- А ты знаешь... Мне кажется, "Двенадцать" шли тогда, в ноябрьский
вечер, по этой же самой набережной.
- Ты так думаешь?
- Уверен.
- Сереженька, а ты теперь не можешь прочесть что-нибудь свое?
Пожалуйста.
- Хорошо, прочту. Только ты никому не говори и не смейся. Ладно? - И,
пристально посмотрев на Зину, он решился прочесть:
У тебя глаза что зори.
И сама ты - цвет.
Расскажи, в каком же поле
Родилась на свет...
А когда закончил чтение, смущенно прошептал:
- Это я посвящаю тебе...
И тут случилось то, чего Зина и сама от себя не ожидала. В порыве
нежной благодарности она обхватила Сережину голову и поцеловала его в губы.
Первый раз в жизни поцеловала мальчишку, сама поцеловала. И, покраснев как
кумач, потупившись, спросила:
- Ты не сердишься?
- Не сержусь, - ответил Сережа и умолк, однако глаза его сияли.
Прервать это неловкое молчание Сережка решил своеобразно: он кинулся к
цветочной клумбе и спросил:
- Хочешь, я тебе сорву?
- Что ты... - испугалась Зина. - Разве можно...
- А какой твой самый любимый цветок?
- Ромашка, - отозвалась Зина.
- Но ромашек здесь нет, это же не садовый цветок, а полевой...
- Поэтому и любимый, что полевой.
- А почему?
- Почему да почему... Ну... у ромашки такие белоснежные лепестки, а
посредине - солнышко. Ромашка даже ночью светится, не веришь?
- Ты фантазерка... А хочешь, я тебя тоже буду звать Ромашкой?
- Сегодня?
- Нет, всегда. - И, осмелившись, Сережка осторожно взял ее за руку.
Зина своей руки не отняла.
... Особенно ярко в память врезался какой-то тревожный, суматошный
отъезд.
Обычная сутолока на Витебском вокзале, где семью Портновых уже
поджидала родная сестра Анны Исаковны - Ирина со своими сыновьями Ленькой и
Нестеркой.
Перед отъездом договорились, что Зина с Галькой и тетя Ира с мальчиками
не сразу поедут к бабушке на Витебщину, а вначале в город Волковыск, где муж
тети Иры работал начальником вокзала. Побыв с неделю в Волковыске, Зина с
Галей должны будут уже одни отправиться к бабушке в деревню.
- Воли ты девчонкам не давай, - напутствовала Анна Исаковна свою
сестру, а Зине наказывала: - За Галькой поглядывай...
- Слушайся Зину, - в свою очередь напоминал Гале отец.
Подошло время отправления поезда. На перроне возле окна вагона остались
только Мартын Нестерович с женой. Не выдержав, Зина сорвалась с места и
выскочила на перрон.
- Мамочка!.. Приезжай скорее... - попросила она, крепко обнимая мать.
- Меня вот так не просит, - шутил отец, тихонько посмеиваясь в свои
черные усы.
- Иди, Зиночка, иди, а то поезд тронется! - волновалась мать.
Зина все медлила. Со слезами на глазах она переводила взор с отца на
мать.
Тронулся поезд. Зина, в последний раз крепко обняв и поцеловав отца и
мать, на глазах у которой тоже навернулись слезы, уже на ходу вскочила на
подножку вагона и, обернувшись, замахала рукой...
В Волковыск приехали в полдень двадцать первого июня. Вечером гуляли по
улицам города, долго не ложились спать. А утром на рассвете все проснулись
от воя самолетов, грохота взрывавшихся бомб. Началась война!..
Когда Зина выбежала из дому на улицу, там творилось что-то
невообразимое. Все стремились поскорее уехать из объятого пламенем, в клубах
черного дыма города. Только в сумерках, когда подали состав, мужу тети Иры
удалось с трудом втиснуть в вагон своих гостей. Поезд уже был битком набит,
а народ все пробивался, лезли не только в двери, но и в окна.
В Минск поезд пришел утром и попал под налет вражеских самолетов.
Кругом рвались бомбы, горели строения, оглушительно стреляли зенитки...
Крики, плач, вой... Вагон, в котором ехала со своими Зина, не пострадал, но
несколько других из их состава сгорели... После отбоя воздушной тревоги
уцелевшие вагоны прицепили к другому составу, и поезд, часто останавливаясь,
пошел дальше на восток.
Сменялись за окном полустанки. По проселочным дорогам, над которыми
висели облака густой пыли, двигались тракторы, комбайны, грузовики, подводы,
шли люди... Лишь на третьи сутки их поезд дотащился до Орши и там
окончательно застрял. До Витебска пришлось добираться на разных
железнодорожных составах, то и дело попадавших под бомбежку вражеских
самолетов.
В Витебске движения по железнодорожным магистралям уже не было. Они
попали в город как раз во время налета. С оглушающим ревом пикировали
вражеские "юнкерсы" с черными крестами на крыльях, на вокзальные строения
падали бомбы... Рушились здания... Поспешно разбегались люди... Слышались
крики, стоны... Когда налет кончился, Зина с ребятами долго сидела в
привокзальном сквере на своих вещах, с тревогой поглядывая на солнечное,
безоблачное небо. А тетя Ира, в измятом, полуразорванном платье, с небрежно
скрученными в валик на затылке волосами, в стоптанных порыжелых ботинках,
без чулок, все еще сновала по станционным путям, забитым эшелонами с военным
грузом и беженцами, пытаясь найти возможность пристроиться с детьми к одному
из них.
Вернувшись, она изнеможенно, вытирая рукавом катившийся по лицу пот,
сказала:
- Будем пешком пробираться в деревню к бабушке. Иного выхода у нас
нет...
И, взвалив на себя вещи, смешавшись с толпой таких же беженцев, они
поплелись по шоссе, в сторону Оболи, которая находилась километрах в
восьмидесяти от Витебска.
На третьи сутки все вздохнули с облегчением: показались знакомые места.
Вот и Оболь - станционный поселок с широкими, но короткими улицами.
Небольшое здание вокзала из красного кирпича. Неподалеку - водокачка... И
совсем рядышком, за мостом, над рекой, на пригорке, деревня Зуя, где живет
бабушка Ефросинья Ивановна... На углу проулка небольшая, срубленная еще в
прошлом веке, почерневшая избушка с одним подслеповатым окошком, другое,
боковое, глядит на усадьбу. Ветхий частокол из ивовых прутьев, на котором
торчат крынки, а на дощатом крылечке... стоит седая худощавая старушка в
длинной темной юбке и, прищурив глаза, вглядывается в приближающихся
пешеходов, навьюченных узлами.
- Бабушка!.. - первая с криком бросается к старушке Галька и повисаст у
ней на шее.
Зина, не дойдя до крыльца, сваливается на завалинку - уже нет сил
стоять на ногах.
К удивлению Зины, на крыльце показалась долговязая фигура старшего
брата Анны Исаковны и тети Иры - дяди Вани. За ним выбежала черненькая, как
цыганочка, маленькая девочка в коротком голубом платьице с куклой в руках.
Незадолго до начала войны дядя Ваня с младшей дочкой - четырехлетней
Любочкой - тоже приехал из Ленинграда провести отпуск в Зуе.
- Иван, а мы думали, ты уже в Ленинграде!.. - отдышавшись, с
недоумением воскликнула тетя Ира.
- Задержался... Любочка прихворнула, - ответил он с виноватой улыбкой
на худощавом, с нездоровым румянцем лице, словно бы оправдываясь. - Все
откладывал отъезд со дня на день. Завтра обязательно уеду.
- Опоздал... - кратко бросила брату тетя Ира. - Поезда на Ленинград уже
не ходят.
... Не в силах больше заснуть, Зина в полудреме лежала с закрытыми
глазами. Рядом чуть посапывала крепко уснувшая Галька. Малышка... Она еще не
понимает всего происходящего! Не понимает страшного, что случилось с ними...
Дом начал пробуждаться. Первой, как всегда, встала бабушка. По своей
старческой привычке закряхтела, заохала. И вскоре с небольшим ведерком в
руках прошла через сени, спустилась по ступенькам во двор. И там послышался
ее голос:
- Вставай, родимая!.. Вставай!.. Стой!.. Не маши хвостом...
Зазвенели струйки молока о ведро.
Подоив корову, бабушка стала растапливать печку, теперь уже
разговаривая с кошкой, урчавшей над блюдцем с молоком. Немного спустя в
сенях появилась тетя Ира в пестром ситцевом халатике. Слегка пошатываясь от
сна, с полотенцем в руках, она пошла умываться. Проснулся спавший на
сеновале дядя Ваня. Стали подавать голоса и ребята: Ленька, Нестерка,
маленькая Любаша.
Когда вся семья собралась за столом, снова возник мучивший всех вопрос:
как жить дальше?
- Раз застряли, - рассуждал дядя Ваня, держа на коленях Любочку, - надо
сидеть на месте.
- И умирать тоже будем здесь, на месте? - с горькой усмешкой спросила
брата тетя Ира.
- Что же ты предлагаешь? Какой выход?
- Был выход... - Не сдержавшись, она заплакала: - Говорила я, нужно
немедленно уходить...
Тете Ире теперь казалось, что стоило тогда, в первый день, им тронуться
в путь - и они сумели бы вернуться в Ленинград.
- Глупо ты рассуждаешь! - пресек спор дядя Ваня и вышел из-за стола.
Зина сидела, низко опустив голову, кусая губы. Сколько же раз тетя Ира
будет вспоминать и попрекать дядю Ваню в том, что они здесь застряли! Хотя
он, по существу, ни в чем не виноват, а скорее уж виновата она, Зина, - это
она удержала всех!
А случилось это так. На второй день их жизни в деревне стали решать -
оставаться ли у бабушки, пока события прояснятся окончательно, или, влившись
в поток беженцев, не медля, уходить пешком дальше, в сторону Ленинграда. В
избе на полу лежали узлы с вещами, на узлах сидели, прижимаясь друг к другу,
Галька и смуглолицая Любочка, внимательно прислушиваясь к тому, о чем так
громко спорят взрослые.
Тетя Ира и Зина стояли на том, чтобы немедленно уходить.
- Отдохнули немного - и в путь... - настойчиво предлагала тетя Ира. -
Не будет попутного транспорта, пешком пойдем.
Дядя Ваня с решением медлил.
- Пешком мы всегда сможем уйти... - рассуждал он. - Никто нас не
задержит. Но нужно все предварительно точно узнать, продумать. Уйдем, все
бросим, а завтра, может, поезда пойдут... - развел он свои беспалые руки.
Контуженный во время финской войны, он отморозил пальцы рук, и мысль
идти пешком и нести на себе маленькую Любочку и вещи страшила его.
- Ах как жаль, что не уехал в первые дни! - снова сокрушался он. - Ведь
вот, как на грех, тогда Любочка прихворнула, да я был уверен, что немцев не
допустят до Витебска.
В их разговоры не вмешивалась только баба Фрося - так звали ребята свою
бабушку. Казалось, всецело поглощенная хозяйственными заботами, она все
время суетилась, то выходя из избы, то возвращаясь обратно с ведром или
чугунком.
- Не хочешь идти пешком, так надо искать подводу, - продолжала убеждать
брата тетя Ира. - Не понимаю тебя, Иван... Чего мы медлим, ждем? - уже
кричала она.
- Да-а, застряли мы... - растерянно бормотал он, нервно шагая взад и
вперед по избе. И наконец решительно высказался: - Подождем до утра. Утро
вечера мудренее. Завтра со свежими силами двинемся в путь.
Зина не утерпела и побежала на шоссе, проходившее рядом с деревней. Там
стоял сплошной гул. В одну сторону шли беженцы, двигались машины и подводы с
эвакуированным имуществом. Навстречу им шли военные машины с боеприпасами и
красноармейцами. Возле дороги на обочине канавы лежали скрюченные трупы
погибших при бомбежке. На перекрестке толпились люди... Кричали, плакали,
ругались... В этой людской сумятице нельзя было ничего понять. Зина уже
собиралась вернуться домой, как ее сзади окликнули:
- Зинка!
Перед ней стоял в рваной куртке, заношенных серых брюках двоюродный
брат Илья - темноволосый сероглазый паренек, он был всего лишь на два года
старше Зины.
Зина радостно бросилась к нему. Они обнялись. Зина торопливо стала
рассказывать, как попала в Зую. Но разговор их прервала незнакомая Зине
круглолицая девушка, торопливо шагавшая по тропинке.
- Пошли скорее в школу! - окликнула она Илью. - Там все наши
собираются.
И он заспешил к ней, кивнув Зине:
- Увидимся.
Зина вернулась домой в еще более подавленном состоянии. У крыльца на
нее настороженно глядел дородный петух Иванушка, как его в свое время
окрестила Зина, горделиво щеголявший своим золотисто-черным оперением, с
мясистой королевской короной на голове.
- Ничего у меня нет, Иванушка, - развела руками Зина. - Не до тебя
теперь. Застряли мы... Не можем домой вернуться.
В избе стояла кутерьма, на неподметенном полу лежали неразобранные
вещи, валялись обрывки бумаги, какие-то тряпки.
Отчаявшись найти какую-нибудь попутную машину или подводу, тетя Ира
раздобыла где-то у соседей тележку-тачку на низких колесах и теперь
прикидывала с дядей Ваней, как лучше приспособить ее.
- Возьмем с собой только продукты да самое необходимое, - говорила она.
Бабушка по-прежнему, словно не слыша их разговоров, хлопотала у печки.
И вдруг за окном слабо звучавшая ночью на западе канонада усилилась.
Где-то совсем близко послышались взрывы, загрохотали орудия. Все стали
связывать узлы, засуетились: надо уходить, пока не поздно...
- Тебе, мать, помочь что собрать?.. - обратился дядя Ваня к бабушке.
- Никуда я не пойду... - Бабушка присела на лавку. Слезы потекли по ее
морщинистым дряблым щекам. - Лучше дома помирать, чем на дороге...
Все в растерянности смотрели на Ефросинью Ивановну, только теперь
спохватившись, что в суете сборов забыли спросить: согласна ли
восьмидесятилетняя бабушка уходить с ними? в состоянии ли она решиться на
такой шаг?
- Мы тебя силой не тянем... - с мольбой и страданием смотрел на мать
дядя Ваня. - Ты пойми, не можем мы тебя бросить на произвол судьбы... - Его
голос срывался от волнения.
Сердце Зины сжималось от мучительной жалости, от щемящей тревоги.
Казавшееся таким простым решение немедленно уходить вдруг обернулось другой
стороной: они все молодые, способны ехать и на подножке вагона, идти пешком,
тащить на спине и на плечах свои вещи. Но такая старенькая бабушка Фрося не
выдержит - свалится и умрет по дороге.
В избе с низким закопченным потолком было сумрачно и душно от жарко
натопленной печи, пахло хлебом, который сегодня спозаранок напекла бабушка.
Самовар на столе уже остыл, к нему так и не прикоснулись.
- Как же нам теперь? - растерянно спрашивала заплаканная тетя Ира.
- Вы уходите!.. - вскрикнула Зина и запнулась. - Возьмите с собой и
Гальку... А я... я... здесь останусь. - На глазах ее заблестели слезы. - Не
любите вы бабушку! - вдруг вспыхнув, с вызовом бросила она родным.