Страница:
— Я думаю, глупо писать предсмертную записку. Я бы не стал.
Он указал на спасательную шлюпку.
— Поторопись, иначе опоздаешь.
— Что вам привезти? — Тревожная складочка исчезла.
— Собрание сочинений Шекспира, видеокамеру, автомобиль.
— Так много у меня не выйдет. — Она стояла уже на ступеньках трапа, ведущего на нижнюю палубу.
— Тогда каких-нибудь фруктов.
Помогая себе локтями, Наташа добралась до своих подруг, когда те уже готовы были усесться в шлюпку. Как дети, подумал Аркадий. Как московские детишки, отправляющиеся темным декабрьским утром в школу, закутанные до самого носа. Точно так же просветлеют их личики и зажгутся глаза, когда дверь откроется и на них пахнет теплом. Ему захотелось поехать вместе с ними.
Спасательная шлюпка была похожа на поднявшуюся на поверхность подводную лодку. Она была рассчитана на сорок пассажиров, спасающихся с тонущего судна, и выкрашена в какой-то пастельный тон, почему-то называвшийся «международный оранжевый». Ради праздничного случая люки были открыты, так что и пассажиры, и рулевой могли наслаждаться свежим воздухом. Прежде чем превратиться в собранную и строгую советскую женщину, Наташа еще раз помахала ему рукой. Они отплыли, и уже с небольшого расстояния нельзя было понять, куда направляется эта компания в мрачных и скучных одеждах: то ли на похороны, то ли на пикник.
К «Полярной звезде» приближалась «Веселая Джейн» — помочь перевезти людей на берег, и тут же вдоль поручней выстроилась новая очередь. Среди стоявших в ней людей Аркадий увидел Павла из бригады Коробца. Глядя на Аркадия, Павел резким движением пальца чиркнул себя по горлу.
А пахнет землей, подумал Аркадий. Уналашка пахла садом, Аркадию очень хотелось пройтись по сухой земле, хотелось оставить эту посудину, где он прожил уже десять месяцев, хоть на несколько часов, хоть на час.
Пока он еще никому не рассказал про нападение. Да и что он мог бы сказать? Ни Карпа, ни кого-либо другого он не видел. Получится так, что он будет выступать один против шестерых политически надежных, социально здоровых матросов первого класса.
Над тем местом, где на островке должен был быть город, в небо тянулся дымок. Интересно — город большой? Клочья тумана свисали кое-где с горных круч. Вот, оказывается, где они находились, эти горы, возвышавшиеся прямо из морской пучины! Аркадий представил себе, как он взбирается на них, как спускается в зеленую долину, видит вокруг себя драгоценные болотные орхидеи, которыми бредит Коля Мер, наклоняется, чтобы коснуться рукой земли.
Нос шлюпки уже резал воду напротив домиков алеутского поселка, картинка была красивой: оранжевая шлюпка на фоне белого зданьица церкви. На мгновение Аркадию показалось, что Зина вместе со всеми направляется к берегу.
— В этом есть какая-то насмешка, — произнес Гесс, подходя к Аркадию.
Инженер-электрик их небольшой флотилии был одет в черную блестящую парку, джинсы и сибирские бурки. Аркадий не встречал его со вчерашнего утра. Гесс был невелик ростом, настолько невелик, что мог, наверное, незамеченным пробираться по вентиляционным шахтам.
— В чем? — спросил Аркадий.
— В том, что единственный член команды, у которого уже была прекрасная возможность стать перебежчиком, лояльность которого действительно подвергалась испытаниям, этот единственный на судне человек так и не получил разрешения сойти на берег.
— Насмешка правит миром.
Гесс улыбнулся. Волосы его трепал ветер, а он стоял, широко, как и подобает матросу, расставив ноги и глядя по сторонам.
— Приятная гавань. Во время войны у американцев здесь было около пятидесяти тысяч человек. Если бы Датч-Харбор был нашим, то здесь и сейчас было бы не меньше, а не только рыбаки и аборигены. Ну что ж, у американцев есть право выбора. Тихий океан стал их внутренним озером: Аляска, Сан-Франциско, Пёрл-Харбор, Мидуэй, Маршалловы острова, Фиджи, Самоа, Марианские. Всем этим владеют они.
— Идете на берег?
— Нужно размять ноги. Может, увижу что-нибудь интересное.
Не столько для инженера-электрика, сколько для сотрудника военно-морской разведки, подумал Аркадий. Да, для разведчика прогулка по главному порту Алеутских островов могла представлять определенный интерес.
— Позвольте мне поздравить вас с окончанием дела этой бедной девушки.
— Ваши поздравления должны быть адресованы не кому иному, как Славе Буковскому, это он обнаружил записку. Я осматривал место до него и ровным счетом ничего не нашел.
Когда восторги Славы по поводу находки улеглись, Аркадий внимательно рассмотрел записку. Она была написана на половинке листочка в линейку, вырванного, по всей видимости, из Зининой тетради. Почерк принадлежал Зине, отпечатки пальцев — Зине и Славе.
— Но это было самоубийство?
— Предсмертная записка явно указывает на самоубийство. Хотя, конечно, удар в затылочную часть головы и ножевые раны, нанесенные после смерти, свидетельствуют о чем-то совершенно ином.
Гесс делал вид, что увлеченно рассматривает швартующийся к «Полярной звезде» траулер американцев. Интересно, он кадровый офицер? — подумал Аркадий. Судя по тому, как неспешно немцам присваиваются у нас очередные звания, он, скорее всего, был капитаном второго ранга. А если бы оставался где-нибудь под Ленинградом, поближе к штабу флота, то мог преподавать в одной из академий, мог быть и профессором. Вид у него был достаточно профессорский.
— Капитан был рад услышать, что вы согласились с выводами Буковского. Вы были больны и лежали в постели, в противном случае он сам бы пришел поговорить с вами. Сейчас вы уже выглядите лучше.
Нездоровье, действительно, опять заставило Аркадия провести некоторое время в койке, но теперь он собрался с силами настолько, что смог вновь начать травить себя «Беломором». Он отбросил погасшую спичку в сторону.
— Вы тоже были этому рады, товарищ Гесс? — спросил он.
Тот позволил себе еще раз улыбнуться.
— Вам это было только на руку. Но, конечно же, вы могли поправить Буковского, подойти к капитану.
— И не допустить всего этого? — Аркадий кивнул головой в сторону «мамаши» Мальцевой, которой боцман-португалец помогал перебраться по сходням на палубу его траулера. Она робко ступила на настил, повиснув на плечах мужчины, будто бы садилась в венецианскую гондолу. — Ведь ради этого они все сюда и стремились. Мне бы не хотелось испортить те два дня, что они проведут здесь. Воловой на берегу?
— Нет, там капитан. Вам же известны правила: на судне постоянно должен находиться капитан или комиссар. Марчук отправился на лоцманском ботике увериться лично, что торговцы Датч-Харбора приготовились к нашему нашествию. Я слышал, что они не только приготовились, они ждут нас с нетерпением. — Он взглянул на Аркадия. — Значит, убийство? И когда мы выйдем в море, вы вновь начнете задавать свои вопросы? Расследование официально закончено. Поддержки капитана вы уже не получите, даже Буковский не будет вам помогать. Вы окажетесь в полном одиночестве. По-моему, это опасно. Если бы вы даже и знали, кто несет ответственность за ее смерть, лучше было бы забыть.
— Я бы смог. — Аркадий и вправду уже думал об этом. — Но если бы убийцей были вы и знали бы, что мне это известно, позволили бы вы мне добраться до Владивостока живым?
Гесс задумался.
— Ваш путь домой будет долгим.
Или очень коротким, подумал Аркадий.
— Пойдемте, — пригласил его Гесс.
Он тронулся с места, и Аркадий последовал за ним. Они отправились в надстройку на корме, Аркадию показалось, что Гесс ищет укромное место, чтобы поговорить. Однако тот, пройдя через надстройку, вывел Аркадия на левый борт, откуда веревочная лестница спускалась в другую спасательную шлюпку, качающуюся на волнах вплотную к борту. Рулевой махнул им рукой. Ну конечно, не мог же инженер-электрик флотилии из трех судов отправиться на берег на уже забитом до отказа ботике.
— К берегу, — скомандовал Гесс. — Съездим-ка в Датч-Харбор. Все ведь наслаждаются сушей, и это благодаря вам. Должны же и вы получить какую-то награду.
— Для этого у меня нет документов матроса первого класса, вам это известно.
— Под мою ответственность, — вроде бы легкомысленно, но явно давая понять, что говорит всерьез, ответил ему Гесс.
Даже сама только мысль о том, что он ступит на берег, произвела на Аркадия такой же эффект, что и стакан водки. Перспектива перед глазами непрерывно менялась, домики, церковь, горы становились все ближе и ближе. Ветер посвежел, до лица долетали водяные брызги. Гесс натянул тонкой кожи перчатки, и Аркадий тоже невольно посмотрел на свои голые покрасневшие руки, брезентовую куртку в пятнах, грубые брюки и резиновые сапоги. Гесс заметил его взгляд.
— Зато вы выбриты, — ободрил он Аркадия. — Выбритый мужчина может идти куда угодно.
— А как быть с капитаном?
— Капитан Марчук знает, что слово «инициатива» стало сейчас ключевым. Так же, как и доверие к массам.
— Воловой? — Аркадий сделал глубокий вдох.
— Он сейчас на мостике и смотрит в противоположную сторону. Когда он заметит, что вы направились на берег, вы уже будете там. Вы, как лев в клетке, у которой забыли закрыть дверцу. Вы колеблетесь.
Аркадий придерживался за поручень, как бы для сохранения равновесия.
— Все это не так просто.
— Одна маленькая вещь, — сказал Гесс, доставая из кармана парки какой-то листок и расправляя его на переборке Аркадий пробежал глазами две строчки типографского шрифта, уведомлявшие о том, что бегство с советского судна приравнивалось к государственной измене и что в отсутствие преступника наказание будет нести его семья.
— Это подписывает каждый. У вас есть семья? Жена?
— Я разведен.
— Сойдет. — Когда Аркадий подписал, Гесс добавил: — И еще: никаких ножей. На берегу, во всяком случае.
Аркадий вытащил из кармана куртки нож: вплоть до вчерашнего дня нож валялся в шкафчике для одежды, теперь же он с ним не разлучался.
— Он побудет у меня. Боюсь, для вашего незапланированного схода на берег валюту не предусмотрели. Долларов у вас нет?
— Нет. Франков и иен тоже. Не было нужды.
Гесс аккуратно сложил бумажку и сунул ее в карман. Как радушный хозяин, любящий устраивать вечеринки экспромтом, он улыбнулся Аркадию.
— В таком случае вы будете моим гостем. Пойдемте, товарищ Ренько, я покажу вам знаменитый Датч-Харбор.
Они стояли, высунувшись из люков, и вдыхали острый морской воздух с небольшой примесью паров бензина. В течение десяти месяцев Аркадий не был так близко к поверхности воды, не говоря уж о береге. Пока шлюпка двигалась, пересекая залив, Аркадий смотрел на домики алеутов, шеренгой вытянувшиеся между горами и берегом, возглавляемые гордой маленькой церковью с куполами-луковками. В окошках светились огни, двигались людские тени, и Аркадию даже сами эти тени казались чудом после бесконечных туманов. А запах! Как дивно пахнул серый песок на берегу, какой терпкий аромат посылали навстречу ему травы и лишайники. При церковке было даже кладбище с православными крестами над могилами: оказывается, были еще места, где усопших зарывали в землю, а не опускали в пучину морскую.
На шлюпке была крошечная рубка, но рулевой, светловолосый парень в грубом свитере предпочитал править, сидя снаружи. Позади него на низеньком флагштоке трепыхался флажок с серпом и молотом, похожий на красный носовой платок.
— Построен во время войны, а потом его забросили. — Гесс указал Аркадию на дом, стоявший на вершине утеса. Половина здания рухнула, открывая взгляду лестницы, перила, комнаты. Чем-то он напомнил ему треснувшую морскую раковину. Повернув голову, Аркадий увидел на соседних вершинах еще штук пять по-армейски серых бараков.
— Это в войну мы были союзниками, — проговорил Гесс так, чтобы рулевой его услышал.
— Вам виднее, — ответил тот.
Защищенная кольцом гор, поверхность залива была абсолютно спокойна. Шлюпку со всех сторон окружило перевернутое зеркальное отражение зеленых холмов.
— Это было еще до того, как ты родился, — сказал Аркадий парню. Он узнал его, это был Николай, радиотехник. Выглядел он как новобранец на плакате: пшеничные волосы, васильковые глаза, широкие — косая сажень — плечи и добродушная улыбка силача.
— Мой дед воевал, — отозвался он.
Аркадий вдруг почувствовал себя ужасно старым, но все же заставил себя продолжать беседу.
— Где он воевал?
— В Мурманске. Плавал в Америку — десять раз! — с гордостью сказал Николай. — Дважды тонул.
— У тебя тоже нелегкий труд.
— Работаю головой, — пожал Николай плечами.
Сейчас Аркадий был уже уверен, что слышит голос Зининого лейтенанта. Он представил его себе доверительно беседующим с официанточками «Золотого Рога»: звездочки на погонах поблескивают, фуражка чуть сбита набок. Не в первый раз пришла в голову мысль, что до того, как он отправился на поиски помощника Гесса, на него никаких нападений, даже попыток, не было.
— Какая красивая гавань. — Глаза Гесса переходили от резервуаров с горючим к доку, а от него — к радиомачте на вершине холма. Инженер-электрик как бы наслаждался экзотическим видом тропического островка, еще не нанесенного на карты.
Никто и не видел, наверное, как я спускался в шлюпку, подумал Аркадий. Как легко можно от него избавиться: это было обычное дело, когда на судне перед заходом в порт просто топили всякие тяжеловесные отходы. А внутри каждой шлюпки были и якорь, и цепь.
Но они так и продолжали скользить вперед по переливающейся солнечными бликами воде. Уже остались позади влажные, выкрашенные во все цвета радуги, никогда ранее не виданные им рыболовецкие катера, хозяева на их палубах, окатывающие настилы из шлангов, растягивающие для просушки сети. Уже слышались голоса людей из доков, скрытых до того за свищово-синим бортом плавучего консервного завода.
Когда зеленые холмы еще более приблизились, гавань начала сужаться, Аркадий успел еще рассмотреть в траве головки каких-то полярных цветов и островки снега в тех местах, куда не проникали лучи солнца. В воздухе запахло дымком горящих в печах дров. Миновав корпус завода, они видели, что в самом узком месте гавани с суши в нее вливалась неширокая речонка, а по обеим сторонам от нее стояли в доках совсем уже маленькие катера, среди них и сейнер размером не больше гребной шлюпки, пара одномоторных самолетов на поплавках и первая шлюпка с «Полярной звезды»: ее оранжевая раскраска исключала возможность ошибиться. При виде второй шлюпки на лице несшего бдительную охрану Славы Буковского промелькнуло удивление, тут же сменившееся смятением и тревогой. Позади Славы виднелись собаки, роющиеся в кучах мусора, орлы, сидящие на коньках крыш, и — просто невозможно поверить — люди, расхаживающие по настоящей твердой земле.
Глава 18
Он указал на спасательную шлюпку.
— Поторопись, иначе опоздаешь.
— Что вам привезти? — Тревожная складочка исчезла.
— Собрание сочинений Шекспира, видеокамеру, автомобиль.
— Так много у меня не выйдет. — Она стояла уже на ступеньках трапа, ведущего на нижнюю палубу.
— Тогда каких-нибудь фруктов.
Помогая себе локтями, Наташа добралась до своих подруг, когда те уже готовы были усесться в шлюпку. Как дети, подумал Аркадий. Как московские детишки, отправляющиеся темным декабрьским утром в школу, закутанные до самого носа. Точно так же просветлеют их личики и зажгутся глаза, когда дверь откроется и на них пахнет теплом. Ему захотелось поехать вместе с ними.
Спасательная шлюпка была похожа на поднявшуюся на поверхность подводную лодку. Она была рассчитана на сорок пассажиров, спасающихся с тонущего судна, и выкрашена в какой-то пастельный тон, почему-то называвшийся «международный оранжевый». Ради праздничного случая люки были открыты, так что и пассажиры, и рулевой могли наслаждаться свежим воздухом. Прежде чем превратиться в собранную и строгую советскую женщину, Наташа еще раз помахала ему рукой. Они отплыли, и уже с небольшого расстояния нельзя было понять, куда направляется эта компания в мрачных и скучных одеждах: то ли на похороны, то ли на пикник.
К «Полярной звезде» приближалась «Веселая Джейн» — помочь перевезти людей на берег, и тут же вдоль поручней выстроилась новая очередь. Среди стоявших в ней людей Аркадий увидел Павла из бригады Коробца. Глядя на Аркадия, Павел резким движением пальца чиркнул себя по горлу.
А пахнет землей, подумал Аркадий. Уналашка пахла садом, Аркадию очень хотелось пройтись по сухой земле, хотелось оставить эту посудину, где он прожил уже десять месяцев, хоть на несколько часов, хоть на час.
Пока он еще никому не рассказал про нападение. Да и что он мог бы сказать? Ни Карпа, ни кого-либо другого он не видел. Получится так, что он будет выступать один против шестерых политически надежных, социально здоровых матросов первого класса.
Над тем местом, где на островке должен был быть город, в небо тянулся дымок. Интересно — город большой? Клочья тумана свисали кое-где с горных круч. Вот, оказывается, где они находились, эти горы, возвышавшиеся прямо из морской пучины! Аркадий представил себе, как он взбирается на них, как спускается в зеленую долину, видит вокруг себя драгоценные болотные орхидеи, которыми бредит Коля Мер, наклоняется, чтобы коснуться рукой земли.
Нос шлюпки уже резал воду напротив домиков алеутского поселка, картинка была красивой: оранжевая шлюпка на фоне белого зданьица церкви. На мгновение Аркадию показалось, что Зина вместе со всеми направляется к берегу.
— В этом есть какая-то насмешка, — произнес Гесс, подходя к Аркадию.
Инженер-электрик их небольшой флотилии был одет в черную блестящую парку, джинсы и сибирские бурки. Аркадий не встречал его со вчерашнего утра. Гесс был невелик ростом, настолько невелик, что мог, наверное, незамеченным пробираться по вентиляционным шахтам.
— В чем? — спросил Аркадий.
— В том, что единственный член команды, у которого уже была прекрасная возможность стать перебежчиком, лояльность которого действительно подвергалась испытаниям, этот единственный на судне человек так и не получил разрешения сойти на берег.
— Насмешка правит миром.
Гесс улыбнулся. Волосы его трепал ветер, а он стоял, широко, как и подобает матросу, расставив ноги и глядя по сторонам.
— Приятная гавань. Во время войны у американцев здесь было около пятидесяти тысяч человек. Если бы Датч-Харбор был нашим, то здесь и сейчас было бы не меньше, а не только рыбаки и аборигены. Ну что ж, у американцев есть право выбора. Тихий океан стал их внутренним озером: Аляска, Сан-Франциско, Пёрл-Харбор, Мидуэй, Маршалловы острова, Фиджи, Самоа, Марианские. Всем этим владеют они.
— Идете на берег?
— Нужно размять ноги. Может, увижу что-нибудь интересное.
Не столько для инженера-электрика, сколько для сотрудника военно-морской разведки, подумал Аркадий. Да, для разведчика прогулка по главному порту Алеутских островов могла представлять определенный интерес.
— Позвольте мне поздравить вас с окончанием дела этой бедной девушки.
— Ваши поздравления должны быть адресованы не кому иному, как Славе Буковскому, это он обнаружил записку. Я осматривал место до него и ровным счетом ничего не нашел.
Когда восторги Славы по поводу находки улеглись, Аркадий внимательно рассмотрел записку. Она была написана на половинке листочка в линейку, вырванного, по всей видимости, из Зининой тетради. Почерк принадлежал Зине, отпечатки пальцев — Зине и Славе.
— Но это было самоубийство?
— Предсмертная записка явно указывает на самоубийство. Хотя, конечно, удар в затылочную часть головы и ножевые раны, нанесенные после смерти, свидетельствуют о чем-то совершенно ином.
Гесс делал вид, что увлеченно рассматривает швартующийся к «Полярной звезде» траулер американцев. Интересно, он кадровый офицер? — подумал Аркадий. Судя по тому, как неспешно немцам присваиваются у нас очередные звания, он, скорее всего, был капитаном второго ранга. А если бы оставался где-нибудь под Ленинградом, поближе к штабу флота, то мог преподавать в одной из академий, мог быть и профессором. Вид у него был достаточно профессорский.
— Капитан был рад услышать, что вы согласились с выводами Буковского. Вы были больны и лежали в постели, в противном случае он сам бы пришел поговорить с вами. Сейчас вы уже выглядите лучше.
Нездоровье, действительно, опять заставило Аркадия провести некоторое время в койке, но теперь он собрался с силами настолько, что смог вновь начать травить себя «Беломором». Он отбросил погасшую спичку в сторону.
— Вы тоже были этому рады, товарищ Гесс? — спросил он.
Тот позволил себе еще раз улыбнуться.
— Вам это было только на руку. Но, конечно же, вы могли поправить Буковского, подойти к капитану.
— И не допустить всего этого? — Аркадий кивнул головой в сторону «мамаши» Мальцевой, которой боцман-португалец помогал перебраться по сходням на палубу его траулера. Она робко ступила на настил, повиснув на плечах мужчины, будто бы садилась в венецианскую гондолу. — Ведь ради этого они все сюда и стремились. Мне бы не хотелось испортить те два дня, что они проведут здесь. Воловой на берегу?
— Нет, там капитан. Вам же известны правила: на судне постоянно должен находиться капитан или комиссар. Марчук отправился на лоцманском ботике увериться лично, что торговцы Датч-Харбора приготовились к нашему нашествию. Я слышал, что они не только приготовились, они ждут нас с нетерпением. — Он взглянул на Аркадия. — Значит, убийство? И когда мы выйдем в море, вы вновь начнете задавать свои вопросы? Расследование официально закончено. Поддержки капитана вы уже не получите, даже Буковский не будет вам помогать. Вы окажетесь в полном одиночестве. По-моему, это опасно. Если бы вы даже и знали, кто несет ответственность за ее смерть, лучше было бы забыть.
— Я бы смог. — Аркадий и вправду уже думал об этом. — Но если бы убийцей были вы и знали бы, что мне это известно, позволили бы вы мне добраться до Владивостока живым?
Гесс задумался.
— Ваш путь домой будет долгим.
Или очень коротким, подумал Аркадий.
— Пойдемте, — пригласил его Гесс.
Он тронулся с места, и Аркадий последовал за ним. Они отправились в надстройку на корме, Аркадию показалось, что Гесс ищет укромное место, чтобы поговорить. Однако тот, пройдя через надстройку, вывел Аркадия на левый борт, откуда веревочная лестница спускалась в другую спасательную шлюпку, качающуюся на волнах вплотную к борту. Рулевой махнул им рукой. Ну конечно, не мог же инженер-электрик флотилии из трех судов отправиться на берег на уже забитом до отказа ботике.
— К берегу, — скомандовал Гесс. — Съездим-ка в Датч-Харбор. Все ведь наслаждаются сушей, и это благодаря вам. Должны же и вы получить какую-то награду.
— Для этого у меня нет документов матроса первого класса, вам это известно.
— Под мою ответственность, — вроде бы легкомысленно, но явно давая понять, что говорит всерьез, ответил ему Гесс.
Даже сама только мысль о том, что он ступит на берег, произвела на Аркадия такой же эффект, что и стакан водки. Перспектива перед глазами непрерывно менялась, домики, церковь, горы становились все ближе и ближе. Ветер посвежел, до лица долетали водяные брызги. Гесс натянул тонкой кожи перчатки, и Аркадий тоже невольно посмотрел на свои голые покрасневшие руки, брезентовую куртку в пятнах, грубые брюки и резиновые сапоги. Гесс заметил его взгляд.
— Зато вы выбриты, — ободрил он Аркадия. — Выбритый мужчина может идти куда угодно.
— А как быть с капитаном?
— Капитан Марчук знает, что слово «инициатива» стало сейчас ключевым. Так же, как и доверие к массам.
— Воловой? — Аркадий сделал глубокий вдох.
— Он сейчас на мостике и смотрит в противоположную сторону. Когда он заметит, что вы направились на берег, вы уже будете там. Вы, как лев в клетке, у которой забыли закрыть дверцу. Вы колеблетесь.
Аркадий придерживался за поручень, как бы для сохранения равновесия.
— Все это не так просто.
— Одна маленькая вещь, — сказал Гесс, доставая из кармана парки какой-то листок и расправляя его на переборке Аркадий пробежал глазами две строчки типографского шрифта, уведомлявшие о том, что бегство с советского судна приравнивалось к государственной измене и что в отсутствие преступника наказание будет нести его семья.
— Это подписывает каждый. У вас есть семья? Жена?
— Я разведен.
— Сойдет. — Когда Аркадий подписал, Гесс добавил: — И еще: никаких ножей. На берегу, во всяком случае.
Аркадий вытащил из кармана куртки нож: вплоть до вчерашнего дня нож валялся в шкафчике для одежды, теперь же он с ним не разлучался.
— Он побудет у меня. Боюсь, для вашего незапланированного схода на берег валюту не предусмотрели. Долларов у вас нет?
— Нет. Франков и иен тоже. Не было нужды.
Гесс аккуратно сложил бумажку и сунул ее в карман. Как радушный хозяин, любящий устраивать вечеринки экспромтом, он улыбнулся Аркадию.
— В таком случае вы будете моим гостем. Пойдемте, товарищ Ренько, я покажу вам знаменитый Датч-Харбор.
Они стояли, высунувшись из люков, и вдыхали острый морской воздух с небольшой примесью паров бензина. В течение десяти месяцев Аркадий не был так близко к поверхности воды, не говоря уж о береге. Пока шлюпка двигалась, пересекая залив, Аркадий смотрел на домики алеутов, шеренгой вытянувшиеся между горами и берегом, возглавляемые гордой маленькой церковью с куполами-луковками. В окошках светились огни, двигались людские тени, и Аркадию даже сами эти тени казались чудом после бесконечных туманов. А запах! Как дивно пахнул серый песок на берегу, какой терпкий аромат посылали навстречу ему травы и лишайники. При церковке было даже кладбище с православными крестами над могилами: оказывается, были еще места, где усопших зарывали в землю, а не опускали в пучину морскую.
На шлюпке была крошечная рубка, но рулевой, светловолосый парень в грубом свитере предпочитал править, сидя снаружи. Позади него на низеньком флагштоке трепыхался флажок с серпом и молотом, похожий на красный носовой платок.
— Построен во время войны, а потом его забросили. — Гесс указал Аркадию на дом, стоявший на вершине утеса. Половина здания рухнула, открывая взгляду лестницы, перила, комнаты. Чем-то он напомнил ему треснувшую морскую раковину. Повернув голову, Аркадий увидел на соседних вершинах еще штук пять по-армейски серых бараков.
— Это в войну мы были союзниками, — проговорил Гесс так, чтобы рулевой его услышал.
— Вам виднее, — ответил тот.
Защищенная кольцом гор, поверхность залива была абсолютно спокойна. Шлюпку со всех сторон окружило перевернутое зеркальное отражение зеленых холмов.
— Это было еще до того, как ты родился, — сказал Аркадий парню. Он узнал его, это был Николай, радиотехник. Выглядел он как новобранец на плакате: пшеничные волосы, васильковые глаза, широкие — косая сажень — плечи и добродушная улыбка силача.
— Мой дед воевал, — отозвался он.
Аркадий вдруг почувствовал себя ужасно старым, но все же заставил себя продолжать беседу.
— Где он воевал?
— В Мурманске. Плавал в Америку — десять раз! — с гордостью сказал Николай. — Дважды тонул.
— У тебя тоже нелегкий труд.
— Работаю головой, — пожал Николай плечами.
Сейчас Аркадий был уже уверен, что слышит голос Зининого лейтенанта. Он представил его себе доверительно беседующим с официанточками «Золотого Рога»: звездочки на погонах поблескивают, фуражка чуть сбита набок. Не в первый раз пришла в голову мысль, что до того, как он отправился на поиски помощника Гесса, на него никаких нападений, даже попыток, не было.
— Какая красивая гавань. — Глаза Гесса переходили от резервуаров с горючим к доку, а от него — к радиомачте на вершине холма. Инженер-электрик как бы наслаждался экзотическим видом тропического островка, еще не нанесенного на карты.
Никто и не видел, наверное, как я спускался в шлюпку, подумал Аркадий. Как легко можно от него избавиться: это было обычное дело, когда на судне перед заходом в порт просто топили всякие тяжеловесные отходы. А внутри каждой шлюпки были и якорь, и цепь.
Но они так и продолжали скользить вперед по переливающейся солнечными бликами воде. Уже остались позади влажные, выкрашенные во все цвета радуги, никогда ранее не виданные им рыболовецкие катера, хозяева на их палубах, окатывающие настилы из шлангов, растягивающие для просушки сети. Уже слышались голоса людей из доков, скрытых до того за свищово-синим бортом плавучего консервного завода.
Когда зеленые холмы еще более приблизились, гавань начала сужаться, Аркадий успел еще рассмотреть в траве головки каких-то полярных цветов и островки снега в тех местах, куда не проникали лучи солнца. В воздухе запахло дымком горящих в печах дров. Миновав корпус завода, они видели, что в самом узком месте гавани с суши в нее вливалась неширокая речонка, а по обеим сторонам от нее стояли в доках совсем уже маленькие катера, среди них и сейнер размером не больше гребной шлюпки, пара одномоторных самолетов на поплавках и первая шлюпка с «Полярной звезды»: ее оранжевая раскраска исключала возможность ошибиться. При виде второй шлюпки на лице несшего бдительную охрану Славы Буковского промелькнуло удивление, тут же сменившееся смятением и тревогой. Позади Славы виднелись собаки, роющиеся в кучах мусора, орлы, сидящие на коньках крыш, и — просто невозможно поверить — люди, расхаживающие по настоящей твердой земле.
Глава 18
Сибирские орхидеи были забыты. Коля стоял в конце коридора, как витязь на распутье: слева от него на полках стояли стереоприемники с цифровой настройкой и пятиполосными эквалайзерами с черными колонками. По правую руку были двухкассетники с системой шумопонижения «Долби»; перезапись на такой машине была просто удовольствием — кассеты размножались, как кролики. Прямо на Колю смотрел целый штабель магнитол размером с небольшой чемоданчик в разноцветных корпусах из ударопрочного пластика, они могли записывать западную музыку прямо с антенны. Повернуть голову назад Коля уже не решался: плееры, брелоки для ключей, которые начинали пикать, если хлопнуть в ладоши, говорящие игрушечные медведи, снабженные микрокассетой, часы-калькуляторы, подсчитывающие пульс и пройденное человеком расстояние, словом, постоянно расширяющийся, ошеломляющий арсенал цивилизации, воздвигнутой на кремниевом кристаллике с интегральной схемой.
Из сложившейся совершенно непривычной ситуации Коля вышел с честью при помощи простого, но проверенного временем советского приема: отступив на шаг, он принялся въедливым взглядом изучать каждый предмет так, как если бы перед ним находилась бутылка с прогорклым растительным маслом. В Советском Союзе, где полки для бракованного товара часто бывают длиннее, чем витрины, такое поведение было не только безошибочным, нет, оно было единственно верным. В Союзе опытный покупатель прежде чем выйти из магазина с покупкой, непременно извлечет ее из упаковки, включит и своими глазами убедится, что приобретенная вещь подает хоть какие-нибудь признаки жизни. Знающий человек не преминет найти на ярлыке дату изготовления или сборки и будет удовлетворен, если увидит там середину месяца, а не конец, когда предприятие гонит план и в продажу запросто могут попасть телевизоры, видеомагнитофоны, автомобили, недоукомплектованные самыми необходимыми деталями, или начало, когда рабочие, отметив успешное выполнение плана предыдущего месяца, с перепоя не могут стоять у станков. Здесь же полки с бракованными товарами не было, не видно было и даты изготовления на ярлычках, так что, достигнув земли обетованной, Коля и еще сотня его сограждан в оцепенении стояли перед радиоприемниками, калькуляторами и другой электронной экзотикой, о которой они все так долго мечтали.
— Аркадий! — Коля был вне себя от радости, увидев его. — Ты бывал за границей, скажи, где у них тут продавцы?
И вправду, ни одного продавца видно не было. В советских магазинах продавцов более чем достаточна поскольку процесс покупки последовательно протекает в трех стадиях: выписать чек у одного продавца, отстояв очередь, оплатить его в кассе и обменять его у другого продавца на свою покупку. Причем персонал магазина настолько бывает увлечен своими разговорами или беседой по телефону, что для человека постороннего — прохожего с улицы — ни внимания, ни времени уже не остается. А потом, в Союзе продавцы привыкли прятать любую мало-мальски хорошую вещь — свежую рыбу, новые переводы, венгерские бюстгалтеры — в кладовку или под прилавок. Но, будучи людьми гордыми, никто из них не позволит себе навязывать покупателю второсортный товар — это бесчестно, это отвратительно.
— Может, вот та? — предположил Аркадий.
Пожилая женщина за прилавком улыбалась доброй бабушкиной улыбкой. На ней был белый мохеровый свитер, на расстоянии казавшийся сделанным из песцовых шкурок, а волосы отсвечивали удивительным голубоватым серебром. На стойке перед ней в тарелочках лежали нарезанные апельсины, яблоки, сухое печенье с паштетом. К кофеварке был прикреплен листок с надписью по-русски: КОФЕ. Рядом стоял кассовый аппарат, и в данный момент женщина принимала деньги от какого-то искушенного морского волка, который одну за другой подтаскивал коробки со стереоаппаратурой. Позади пожилой продавщицы виднелся еще один плакатик на русском: «Датч-Харбор приветствует „Полярную звезду“.
На мгновение Коля почувствовал облегчение, но новая мысль тут же заставила его вздрогнуть.
— Аркадий! А ты что здесь делаешь? У тебя же нет нужных документов!
— У меня специальное разрешение.
Аркадий все пытался заставить свои ноги двигаться так, как положено на суше. После изнурительной десятимесячной качки тело его еще не прониклось доверием к ровной неподвижной земле. Обилие ламп и ярких цветов в торговом зале вращалось у Аркадия перед глазами, как в гигантском калейдоскопе.
— Я думал, что ты рабочий из цеха, а ты оказался следователем, — услышал он Колин голос. — Я думал, тебе нельзя на берег, а ты вдруг раз — и здесь.
— Я и сам сбит с толку, — признался ему Аркадий.
У Коли было еще множество вопросов, но взгляд его уже как магнитом тянуло к упаковке чистых кассет. Аркадий заметил еще несколько устремленных на него удивленных пар глаз, но люди были слишком заняты в этом маленьком райском уголке, чтобы задавать вопросы. Но все же чья-то фигура, видимо донельзя пораженная, застыла в проходе. Это был Слезко, стукач. Он вытаращил в тревоге глаза, в отвисшей челюсти поблескивал золотой зуб. В руках Слезко держал коробку с электробигуди — явное свидетельство того, что где-то там, далеко, должна быть и мадам Слезко.
— Ух, — выразительно произнес машинист, откусив кусочек крекера с паштетом. — Интересно, что за мясо в паштете?
— Арахис, — ответил ему Израиль Израилевич. — Это арахисовое масло.
— А! — машинист продолжал жевать. — Недурно.
— Ренько, ты выглядишь как прокаженный, — обратился к Аркадию директор. — Вечно ты высовываешься. С Зиной ты так и не закончил, нет? Я вижу решимость в твоем взгляде и сердце мое обливается кровью.
— Аркадий, ты пришел! — В руку вцепилась Наташа, со стороны это должно было выглядеть, как на маскараде. — Этим все сказано. Ты — нормальный, достойный доверия гражданин, в противном случае они не пустили бы тебя. Что сказал Воловой?
— Я не успел дождаться его ответа. Успела что-нибудь купить?
Наташа покраснела: в ее авоське лежали только два апельсина.
— Одежда наверху, — сказала она. — Джинсы, спортивные костюмы, кроссовки.
— Халаты, шлепанцы, — влезла «мамаша» Мальцева.
Гурий уже нацепил себе на руку массивные часы с компасом в ремешке. Подходя к прилавку, он все вертел телом, как человек, который танцует сам с собой.
— Не хотите кусочек яблока? — предложила ему старушка-продавщица.
— «Ямаха», — опробовал Гурий свой английский. — Программное обеспечение, чистые дискеты.
Без цента денег Аркадий чувствовал себя пассивным наблюдателем. Заметив двух женщин, направлявшихся к лестнице на второй этаж, он поспешил развернуться на сто восемьдесят градусов. В продовольственной секции он увидел Лидию Таратута, набивающую свою сумку банками с растворимым кофе. Двое механиков купили себе ящик с мороженым и стояли сейчас у холодильника с вафельными рожками в руках, похожие на двух алкашей. Искушение было слишком велико. Вся советская реклама являла собой одну-единственную директиву: «ПОКУПАЙТЕ!..» На упаковке, как правило, изображается звезда флаг или само предприятие, выпускающее данную продукцию. На американских же коробках, коробочках и пакетах они видели чарующее многообразие цветных фотографий неправдоподобно красивых женщин и обаятельных малышей, наслаждающихся «новыми и улучшенными» товарами. Лидия уже между тем передвинулась к полке со стиральными порошками и начала укладывать коробки в тележку.
В продовольственной секции Аркадий и сам остановился. Да, салат-латук был в целлофане и уже начал подсыхать, да виноградины в кисти уже отчасти помялись, но это были первые за четыре месяца неконсервированные, свежие фрукты, Аркадий не мог пройти мима них равнодушно. После этого единственный член команды «Полярной звезды», сумевший устоять перед прелестями капитализма, вышел на улицу.
Медленно убывающий свет северного дня нежно и мягко освещал огромное поле грязи, украшавшее центр городка. На одной стороне центральной площади был магазин, на другой — гостиница. Оба здания со стенами из гофрированного металла, с поднимающимися вверх окнами выглядели слишком длинными, оттого что грязь, казалось, засосала их нижние этажи. Ряд таких же домиков заводской сборки, но размерами поменьше прятался в складке ближайшего холма. Там же виднелись грузовые контейнеры, вагонетки, служившие как для складских целей, так и накопителями мусора, груды запутанного шланга широкого сечения, использовавшегося при разгрузке рыбы. Почти повсюду лежала грязь. Дороги представляли собой подмерзшие волны грязи; грузовые машины и автофургоны покачивались на этих волнах, словно лодки, забрызганные грязью до самых кабин. Почти все постройки были выкрашены какой-то невзрачной краской типа охры — тоже явное признание поражения в борьбе с раскисшей бурой землей, пятна которой виднелись даже на белоснежных островках снега. И все же Аркадий был рад встрече с сушей, с землей, готов был лечь и ласкать ее своими руками.
У входа в магазин стояло человек десять его сограждан, либо отдыхая от изнурительного процесса совершения покупок, либо из чистого волнения решивших выйти на свежий воздух покурить. Они стояли кружком: видимо, плечо товарища придавало им больше уверенности на чужой земле.
— Знаешь, не очень-то здесь все отличается от дома, — сказал один, — такое можно увидеть и в Сибири.
— У нас строят из особо прочного бетона, — ответил ему другой.
— Самое интересное, что здесь все так, как и говорил Воловой. А ведь я ему не поверил.
— Так это и есть нормальный американский город? — задал вопрос третий.
— Так сказал первый помощник.
— У нас строят из бетона.
— Дело не в этом.
Посмотрев по сторонам, Аркадий увидел, что с площади берут начало три дороги: одна к хранилищу горючего, другая — в поселок алеутов, третья уходила в глубь острова. Раньше, еще на судне, он заметил и другие стоянки для траулеров и сейнеров, и еще он заметил вдали аэропорт.
Разговор у магазина продолжался.
— …вся эта еда, вся техника. По-твоему, это у них так всегда? Я смотрел документальный фильм: магазины действительно забиты битком, но тут дело в том, что у людей просто нет денег на такие покупки.
— Да брось ты.
— Нет, правда Познер говорил по телевизору. Любит американцев, а вот так прямо и сказал.
Аркадий вытащил папиросу, хотя здесь она смотрелась совершенно не к месту. Он продолжал крутить головой. В одном здании с магазинчиком на первом этаже помещался еще и банк, на втором — какие-то учреждения. Свет за шторами в ранних сумерках был совсем по-домашнему теплым. Окна стоявшей через дорогу гостиницы уже едва виднелись в быстро опускающейся темноте, а по размерам своим они не шли ни в какое сравнение с витриной расположившегося на первом этаже винного магазина, заходить в который команде было «не рекомендовано».
Из сложившейся совершенно непривычной ситуации Коля вышел с честью при помощи простого, но проверенного временем советского приема: отступив на шаг, он принялся въедливым взглядом изучать каждый предмет так, как если бы перед ним находилась бутылка с прогорклым растительным маслом. В Советском Союзе, где полки для бракованного товара часто бывают длиннее, чем витрины, такое поведение было не только безошибочным, нет, оно было единственно верным. В Союзе опытный покупатель прежде чем выйти из магазина с покупкой, непременно извлечет ее из упаковки, включит и своими глазами убедится, что приобретенная вещь подает хоть какие-нибудь признаки жизни. Знающий человек не преминет найти на ярлыке дату изготовления или сборки и будет удовлетворен, если увидит там середину месяца, а не конец, когда предприятие гонит план и в продажу запросто могут попасть телевизоры, видеомагнитофоны, автомобили, недоукомплектованные самыми необходимыми деталями, или начало, когда рабочие, отметив успешное выполнение плана предыдущего месяца, с перепоя не могут стоять у станков. Здесь же полки с бракованными товарами не было, не видно было и даты изготовления на ярлычках, так что, достигнув земли обетованной, Коля и еще сотня его сограждан в оцепенении стояли перед радиоприемниками, калькуляторами и другой электронной экзотикой, о которой они все так долго мечтали.
— Аркадий! — Коля был вне себя от радости, увидев его. — Ты бывал за границей, скажи, где у них тут продавцы?
И вправду, ни одного продавца видно не было. В советских магазинах продавцов более чем достаточна поскольку процесс покупки последовательно протекает в трех стадиях: выписать чек у одного продавца, отстояв очередь, оплатить его в кассе и обменять его у другого продавца на свою покупку. Причем персонал магазина настолько бывает увлечен своими разговорами или беседой по телефону, что для человека постороннего — прохожего с улицы — ни внимания, ни времени уже не остается. А потом, в Союзе продавцы привыкли прятать любую мало-мальски хорошую вещь — свежую рыбу, новые переводы, венгерские бюстгалтеры — в кладовку или под прилавок. Но, будучи людьми гордыми, никто из них не позволит себе навязывать покупателю второсортный товар — это бесчестно, это отвратительно.
— Может, вот та? — предположил Аркадий.
Пожилая женщина за прилавком улыбалась доброй бабушкиной улыбкой. На ней был белый мохеровый свитер, на расстоянии казавшийся сделанным из песцовых шкурок, а волосы отсвечивали удивительным голубоватым серебром. На стойке перед ней в тарелочках лежали нарезанные апельсины, яблоки, сухое печенье с паштетом. К кофеварке был прикреплен листок с надписью по-русски: КОФЕ. Рядом стоял кассовый аппарат, и в данный момент женщина принимала деньги от какого-то искушенного морского волка, который одну за другой подтаскивал коробки со стереоаппаратурой. Позади пожилой продавщицы виднелся еще один плакатик на русском: «Датч-Харбор приветствует „Полярную звезду“.
На мгновение Коля почувствовал облегчение, но новая мысль тут же заставила его вздрогнуть.
— Аркадий! А ты что здесь делаешь? У тебя же нет нужных документов!
— У меня специальное разрешение.
Аркадий все пытался заставить свои ноги двигаться так, как положено на суше. После изнурительной десятимесячной качки тело его еще не прониклось доверием к ровной неподвижной земле. Обилие ламп и ярких цветов в торговом зале вращалось у Аркадия перед глазами, как в гигантском калейдоскопе.
— Я думал, что ты рабочий из цеха, а ты оказался следователем, — услышал он Колин голос. — Я думал, тебе нельзя на берег, а ты вдруг раз — и здесь.
— Я и сам сбит с толку, — признался ему Аркадий.
У Коли было еще множество вопросов, но взгляд его уже как магнитом тянуло к упаковке чистых кассет. Аркадий заметил еще несколько устремленных на него удивленных пар глаз, но люди были слишком заняты в этом маленьком райском уголке, чтобы задавать вопросы. Но все же чья-то фигура, видимо донельзя пораженная, застыла в проходе. Это был Слезко, стукач. Он вытаращил в тревоге глаза, в отвисшей челюсти поблескивал золотой зуб. В руках Слезко держал коробку с электробигуди — явное свидетельство того, что где-то там, далеко, должна быть и мадам Слезко.
— Ух, — выразительно произнес машинист, откусив кусочек крекера с паштетом. — Интересно, что за мясо в паштете?
— Арахис, — ответил ему Израиль Израилевич. — Это арахисовое масло.
— А! — машинист продолжал жевать. — Недурно.
— Ренько, ты выглядишь как прокаженный, — обратился к Аркадию директор. — Вечно ты высовываешься. С Зиной ты так и не закончил, нет? Я вижу решимость в твоем взгляде и сердце мое обливается кровью.
— Аркадий, ты пришел! — В руку вцепилась Наташа, со стороны это должно было выглядеть, как на маскараде. — Этим все сказано. Ты — нормальный, достойный доверия гражданин, в противном случае они не пустили бы тебя. Что сказал Воловой?
— Я не успел дождаться его ответа. Успела что-нибудь купить?
Наташа покраснела: в ее авоське лежали только два апельсина.
— Одежда наверху, — сказала она. — Джинсы, спортивные костюмы, кроссовки.
— Халаты, шлепанцы, — влезла «мамаша» Мальцева.
Гурий уже нацепил себе на руку массивные часы с компасом в ремешке. Подходя к прилавку, он все вертел телом, как человек, который танцует сам с собой.
— Не хотите кусочек яблока? — предложила ему старушка-продавщица.
— «Ямаха», — опробовал Гурий свой английский. — Программное обеспечение, чистые дискеты.
Без цента денег Аркадий чувствовал себя пассивным наблюдателем. Заметив двух женщин, направлявшихся к лестнице на второй этаж, он поспешил развернуться на сто восемьдесят градусов. В продовольственной секции он увидел Лидию Таратута, набивающую свою сумку банками с растворимым кофе. Двое механиков купили себе ящик с мороженым и стояли сейчас у холодильника с вафельными рожками в руках, похожие на двух алкашей. Искушение было слишком велико. Вся советская реклама являла собой одну-единственную директиву: «ПОКУПАЙТЕ!..» На упаковке, как правило, изображается звезда флаг или само предприятие, выпускающее данную продукцию. На американских же коробках, коробочках и пакетах они видели чарующее многообразие цветных фотографий неправдоподобно красивых женщин и обаятельных малышей, наслаждающихся «новыми и улучшенными» товарами. Лидия уже между тем передвинулась к полке со стиральными порошками и начала укладывать коробки в тележку.
В продовольственной секции Аркадий и сам остановился. Да, салат-латук был в целлофане и уже начал подсыхать, да виноградины в кисти уже отчасти помялись, но это были первые за четыре месяца неконсервированные, свежие фрукты, Аркадий не мог пройти мима них равнодушно. После этого единственный член команды «Полярной звезды», сумевший устоять перед прелестями капитализма, вышел на улицу.
Медленно убывающий свет северного дня нежно и мягко освещал огромное поле грязи, украшавшее центр городка. На одной стороне центральной площади был магазин, на другой — гостиница. Оба здания со стенами из гофрированного металла, с поднимающимися вверх окнами выглядели слишком длинными, оттого что грязь, казалось, засосала их нижние этажи. Ряд таких же домиков заводской сборки, но размерами поменьше прятался в складке ближайшего холма. Там же виднелись грузовые контейнеры, вагонетки, служившие как для складских целей, так и накопителями мусора, груды запутанного шланга широкого сечения, использовавшегося при разгрузке рыбы. Почти повсюду лежала грязь. Дороги представляли собой подмерзшие волны грязи; грузовые машины и автофургоны покачивались на этих волнах, словно лодки, забрызганные грязью до самых кабин. Почти все постройки были выкрашены какой-то невзрачной краской типа охры — тоже явное признание поражения в борьбе с раскисшей бурой землей, пятна которой виднелись даже на белоснежных островках снега. И все же Аркадий был рад встрече с сушей, с землей, готов был лечь и ласкать ее своими руками.
У входа в магазин стояло человек десять его сограждан, либо отдыхая от изнурительного процесса совершения покупок, либо из чистого волнения решивших выйти на свежий воздух покурить. Они стояли кружком: видимо, плечо товарища придавало им больше уверенности на чужой земле.
— Знаешь, не очень-то здесь все отличается от дома, — сказал один, — такое можно увидеть и в Сибири.
— У нас строят из особо прочного бетона, — ответил ему другой.
— Самое интересное, что здесь все так, как и говорил Воловой. А ведь я ему не поверил.
— Так это и есть нормальный американский город? — задал вопрос третий.
— Так сказал первый помощник.
— У нас строят из бетона.
— Дело не в этом.
Посмотрев по сторонам, Аркадий увидел, что с площади берут начало три дороги: одна к хранилищу горючего, другая — в поселок алеутов, третья уходила в глубь острова. Раньше, еще на судне, он заметил и другие стоянки для траулеров и сейнеров, и еще он заметил вдали аэропорт.
Разговор у магазина продолжался.
— …вся эта еда, вся техника. По-твоему, это у них так всегда? Я смотрел документальный фильм: магазины действительно забиты битком, но тут дело в том, что у людей просто нет денег на такие покупки.
— Да брось ты.
— Нет, правда Познер говорил по телевизору. Любит американцев, а вот так прямо и сказал.
Аркадий вытащил папиросу, хотя здесь она смотрелась совершенно не к месту. Он продолжал крутить головой. В одном здании с магазинчиком на первом этаже помещался еще и банк, на втором — какие-то учреждения. Свет за шторами в ранних сумерках был совсем по-домашнему теплым. Окна стоявшей через дорогу гостиницы уже едва виднелись в быстро опускающейся темноте, а по размерам своим они не шли ни в какое сравнение с витриной расположившегося на первом этаже винного магазина, заходить в который команде было «не рекомендовано».