Страница:
Ему казалось любопытным, почему он не встречал здесь женщин, похожих на Ирину, хотя та была родом из Сибири. Он не видел похожих на нее ни в одном лагере или деревне, куда его забрасывала судьба. И уж, конечно, на нее были не похожи комсомольские богини, приезжавшие сюда на полгода, околачивавшиеся вокруг тракторов и улетавшие обратно, чтобы уже не работать до конца жизни.
Когда становилось невмоготу, он подходил к воротам лагеря и смотрел, как женщины выпрыгивают из грузовиков в грязь — в распахнутых ватниках, в платках, держа в руках судки с обедом. Ему казалось, что следующей выпрыгнет Ирина. Она вернулась и по какому-то невероятному стечению обстоятельств попала туда же, где находился он. У него замирало сердце, но тут он видел лицо женщины и старался себя уверить, что следующей будет уж точно Ирина. Это было похоже на детскую игру.
А вообще он старался не думать о ней.
В конце второго года своего изгнания Аркадию удалось обойти пограничный контроль на Сахалине к пробраться на материк. Там он сел на поезд, идущий в южном направлении по одной из веток Транссибирской магистрали. На этот раз он ехал на открытой платформе — иначе было нельзя, он насквозь пропах рыбой. К вечеру он прибыл во Владивосток, «владыку Тихого океана», как его называли, крупнейший тихоокеанский порт СССР. Под высокими фонарями разгуливали прилично одетые, сытые люди, по улицам сновали автобусы и мотоциклы. Напротив вокзала стоял памятник Ленину. Протянутая рука вождя указывала в направлении бухты Золотой Рог. Над бронзовым челом Ленина пламенел неоновый лозунг — «Вперед к победе коммунизма!».
А куда вперед? После двухлетних скитаний у Аркадия в кармане было всего десять рублей, остальные деньги остались на острове. В общежитии моряков можно было переночевать всего за десять копеек, но ведь есть-то тоже было нужно. Он поехал на автобусе в Управление рыболовного флота, где на стене висело расписание движения каждого судна, приписанного к владивостокскому порту. Согласно расписанию, плавучий рыбозавод «Полярная звезда» должен был выйти в море сегодня, однако, когда Аркадий прошел в порт, он увидел, что судно все еще под погрузкой. Мощные краны поднимали на борт ящики, прошедшие таможенный досмотр. На таможне в основном служили бывшие офицеры КГБ, вышедшие в отставку по возрасту. Они были одеты в синюю форму, напоминавшую форму морских офицеров. Их собаки обнюхивали каждый ящик. Впрочем, что может учуять собака, когда воздух вокруг пропитан запахом мазута и вонью от размораживающихся судов-рефрижераторов?
Чуть свет Аркадий снова был в Управлении. Дежурный сказал, что «Полярная звезда» все еще в порту и что там по-прежнему нужен рабочий в разделочный цех. Аркадий прошел в Особый отдел, предъявил трудовую книжку, а также подписал бумагу, где было сказано, что бегство советского моряка в иностранном порту считается изменой родине. На столе особиста стояли два черных телефона местной связи и один красный — прямой провод с Москвой. Аркадий удивился, потому что на Сахалине он не видел ничего подобного. Черные телефоны — это ерунда, даже если они запросят Сахалин. А вот если его проверят по красному телефону — ему конец.
— Там американцы, — предупредил особист.
Аркадий не сводил глаз с телефонов.
— Что?
— Я говорю, американцы на борту «Полярной звезды». Ведите себя с ними естественно, дружелюбно, но не слишком, конечно. Лучше всего вообще с ними не общайтесь.
Он шлепнул печать в трудовую книжку, даже не взглянув на имя ее владельца.
— Но это не значит, что вы должны прятаться от них.
А что делал Аркадий эти годы, как не прятался? Сначала его спрятали в психиатрическую лечебницу, в ее страшные лабиринты. Потом его освободил Приблуда, и Аркадий спрятался в Сибири, а потом на борту траулера.
И сейчас, засыпая на своей тесной койке, он спрашивал себя: «Не пора ли вернуться к жизни?»
Зину Патиашвили подняли со дна. Может быть, и ему удастся подняться?
Глава 10
Глава 11
Когда становилось невмоготу, он подходил к воротам лагеря и смотрел, как женщины выпрыгивают из грузовиков в грязь — в распахнутых ватниках, в платках, держа в руках судки с обедом. Ему казалось, что следующей выпрыгнет Ирина. Она вернулась и по какому-то невероятному стечению обстоятельств попала туда же, где находился он. У него замирало сердце, но тут он видел лицо женщины и старался себя уверить, что следующей будет уж точно Ирина. Это было похоже на детскую игру.
А вообще он старался не думать о ней.
В конце второго года своего изгнания Аркадию удалось обойти пограничный контроль на Сахалине к пробраться на материк. Там он сел на поезд, идущий в южном направлении по одной из веток Транссибирской магистрали. На этот раз он ехал на открытой платформе — иначе было нельзя, он насквозь пропах рыбой. К вечеру он прибыл во Владивосток, «владыку Тихого океана», как его называли, крупнейший тихоокеанский порт СССР. Под высокими фонарями разгуливали прилично одетые, сытые люди, по улицам сновали автобусы и мотоциклы. Напротив вокзала стоял памятник Ленину. Протянутая рука вождя указывала в направлении бухты Золотой Рог. Над бронзовым челом Ленина пламенел неоновый лозунг — «Вперед к победе коммунизма!».
А куда вперед? После двухлетних скитаний у Аркадия в кармане было всего десять рублей, остальные деньги остались на острове. В общежитии моряков можно было переночевать всего за десять копеек, но ведь есть-то тоже было нужно. Он поехал на автобусе в Управление рыболовного флота, где на стене висело расписание движения каждого судна, приписанного к владивостокскому порту. Согласно расписанию, плавучий рыбозавод «Полярная звезда» должен был выйти в море сегодня, однако, когда Аркадий прошел в порт, он увидел, что судно все еще под погрузкой. Мощные краны поднимали на борт ящики, прошедшие таможенный досмотр. На таможне в основном служили бывшие офицеры КГБ, вышедшие в отставку по возрасту. Они были одеты в синюю форму, напоминавшую форму морских офицеров. Их собаки обнюхивали каждый ящик. Впрочем, что может учуять собака, когда воздух вокруг пропитан запахом мазута и вонью от размораживающихся судов-рефрижераторов?
Чуть свет Аркадий снова был в Управлении. Дежурный сказал, что «Полярная звезда» все еще в порту и что там по-прежнему нужен рабочий в разделочный цех. Аркадий прошел в Особый отдел, предъявил трудовую книжку, а также подписал бумагу, где было сказано, что бегство советского моряка в иностранном порту считается изменой родине. На столе особиста стояли два черных телефона местной связи и один красный — прямой провод с Москвой. Аркадий удивился, потому что на Сахалине он не видел ничего подобного. Черные телефоны — это ерунда, даже если они запросят Сахалин. А вот если его проверят по красному телефону — ему конец.
— Там американцы, — предупредил особист.
Аркадий не сводил глаз с телефонов.
— Что?
— Я говорю, американцы на борту «Полярной звезды». Ведите себя с ними естественно, дружелюбно, но не слишком, конечно. Лучше всего вообще с ними не общайтесь.
Он шлепнул печать в трудовую книжку, даже не взглянув на имя ее владельца.
— Но это не значит, что вы должны прятаться от них.
А что делал Аркадий эти годы, как не прятался? Сначала его спрятали в психиатрическую лечебницу, в ее страшные лабиринты. Потом его освободил Приблуда, и Аркадий спрятался в Сибири, а потом на борту траулера.
И сейчас, засыпая на своей тесной койке, он спрашивал себя: «Не пора ли вернуться к жизни?»
Зину Патиашвили подняли со дна. Может быть, и ему удастся подняться?
Глава 10
Утром, побрившись и приняв душ, Аркадий сделал вылазку в рулевую рубку «Полярной звезды» и в каюту главного электротехника флотилии, чтобы получить совет.
— Вам повезло, — сказал Антон Гесс, — вы поймали меня после дежурства. Я как раз готовлю кофе.
Жилище Гесса ничем не отличалось от других кают, но он жил там один. Да еще в каюте стоял письменный стол. На стене висела карта, где были обозначены советские рыболовецкие суда в северной части Тихого океана. На резиновой прокладке на столе стояла кофеварка, которая могла бы украсить любую московскую квартиру.
Гесс выглядел как подводник, вернувшийся из заполярного плавания, — таких Аркадий когда-то встречал. Глаза красные, как с похмелья, походка шаркающая, неуверенная. Густые волосы Гесса были взъерошены, словно на голову ему прыгнула кошка, свитер насквозь пропах трубочным табаком. Кофе капал жирными черными каплями. Он налил две кружки, щедро плеснул в них коньяку из бутылки и предложил одну Аркадию.
— Французская смесь, — заметил Гесс.
— Охотно выпью.
Кофе подействовал на сердце, оно учащенно забилось. Гесс вздохнул и медленно опустился на стул. Он устало смотрел на вертикальную трубку из стекла высотой в половину человеческого роста, укрепленную в стойке, от которой тянулся шнур. Ультрафиолетовая лампа — источник витамина Д. Зимой в Сибири дети загорают под такими лампами.
Улыбка заиграла на бледном лице Гесса.
— Жена настаивала, чтобы я взял лампу. Ей хочется, чтобы я чувствовал себя, как в южных морях. Хорош кофе?
Такой должности, как главный электротехник флотилии, не существовало. Это была удобная крыша, позволявшая офицерам КГБ или морской разведки беспрепятственно перебираться с корабля на корабль. Вопрос лишь в том, к какому из этих учреждений принадлежал гостеприимный хозяин. Угадать было проще всего по поведению замполита Волового, а он разговаривал с Гессом уважительно, но в то же время не скрывал своей неприязни. Вдобавок в КГБ брали главным образом русских, и с такой фамилией, как Гесс, там делать было нечего. В морской разведке предпочитали брать способных и сообразительных, кроме евреев, конечно.
На карте Аляска тянулась к Сибири. Или наоборот? Советские траулеры точками покрывали водное пространство, начиная с Камчатки, затем пересекали арку Алеутских островов и тянулись вниз, к Орегону. Аркадий удивился, как густо были испещрены подступы к американскому побережью. Разумеется, в советско-американских совместных предприятиях советские траулеры функционировали как вспомогательные суда, каждая флотилия сопровождалась американскими траулерами. Только гигант-рыбозавод, подобный «Полярной звезде», мог действовать автономно, в сопровождении только американцев. Красная точка, обозначающая «Полярную звезду», находилась севернее Датч-Харбора, до которого осталось идти два дня. Вокруг нее никаких советских судов не было.
— Товарищ Гесс, извините, что побеспокоил вас.
Гесс кивнул головой устало, но снисходительно.
— Ну что вы, какое беспокойство. Чем могу служить?
— Тогда перейдем к делу. Предположим, Зина Патиашвили не случайно упала за борт.
— А, так вы изменили свое мнение, — обрадовался Гесс.
— Предположим, мы займемся расследованием. Не настоящим, с экспертами и следователями, а с теми скудными ресурсами, которыми мы располагаем.
— То есть с вами.
— Тогда мы должны иметь в виду слабую вероятность, что в конце концов мы действительно что-то обнаружим. Или раскроем нечто такое, что и не предполагалось вначале. Здесь мне нужен ваш совет.
— Да? — Гесс подался вперед, всем своим видом показывая, что он внимательно слушает.
— Видите ли, мои возможности очень ограничены. Да и что может знать человек, который чистит рыбу в трюме? Вы же обладаете информацией обо всем, что происходит на судне, да что там, на всей флотилии. Работа главного электротехника наверняка очень сложна. — Особенно, подумал Аркадий, для человека, столь далекого от флота. — Вы должны быть в курсе событий, о которых я ничего не знаю. Или не должен ничего знать.
Гесс нахмурился, словно не мог сообразить, что все это значит.
— Вы хотите сказать, что имеются причины не задавать вопросов. И если они есть, лучше вообще не спрашивать, чем прекратить дело на полпути?
— Вы сформулировали лучше меня, — признал Аркадий.
Гесс потер глаза, нашарил кисет с табаком и плотно набил трубку. Это была штурманская трубка, которую удобно держать во рту, пока хозяин изучает морские карты. Он раскурил ее короткими затяжками, пыхтя как паровоз.
— Я пока не вижу таких причин. Девушка молодая, заурядная, немного распущенная. Но я предлагаю вот что: если вы наткнетесь на что-нибудь из ряда вон выходящее, на то, что вас встревожит, вы, пожалуйста, сообщите мне первому.
— Временами вас трудновато найти. — В конце концов, до вчерашнего вечера я понятия не имел, что ты существуешь, подумал Аркадий.
— «Полярная звезда» — большое судно, однако не более чем судно. Капитан Марчук или его главный помощник всегда знают, где я нахожусь.
— Главный помощник? Не первый?
— Нет, не товарищ Воловой. — Казалось, вопрос Аркадия позабавил Гесса.
Аркадию захотелось узнать о Гессе побольше. Немцев приглашали селиться, возделывать землю и врастать корнями на Волге с незапамятных времен вплоть до Великой Отечественной войны, когда Сталин перед фашистским нашествием за одну ночь переселил их в Среднюю Азию.
Гесс в свою очередь внимательно изучал Аркадия.
— Генерал Ренько — ваш отец, да?
— Да.
— Где вы служили?
— В Берлине.
— Интересно. А чем занимались?
— Сидел на радиоперехвате, слушал американцев.
— Значит, в разведке были?
— Я бы так громко не называл свою службу.
— Но вы следили за передвижениями противника. Накладок у вас не было?
— Война по моей вине не началась.
— А это самое главное для разведчика — Гесс пригладил волосы, но они упрямо встали ежиком. — Скажите, что вам требуется для работы?
— Освобождение от моих непосредственных обязанностей.
— Так и будет.
Аркадий говорил спокойно, стараясь не выдать, что с каждым словом кровь в жилах пульсировала все сильнее.
— Я могу работать со Славой Буковским, но хотел бы сам выбрать себе помощника. Ведь, возможно, придется допрашивать членов экипажа включая начальства.
— Все возможно, если обойтись без излишней шумихи.
— И допрашивать американцев по необходимости.
— Почему бы и нет? С какой стати им отказываться сотрудничать с нами? В конце концов, это всего лишь предварительное расследование с целью собрать факты для компетентных органов во Владивостоке.
— Вряд ли я с ними смогу поладить.
— По-моему, каюта главного представителя как раз под моей. Поговорите со Сьюзен сейчас.
— Ее, по-видимому, раздражает все, что бы я ни сказал.
— Мы же вместе занимаемся ловлей рыбы. Начните с того, что побеседуйте о море.
— О Беринговом?
— Можно и о Беринговом.
Гесс сидел, уютно сложив руки на животе. Он напоминал Будду немецких кровей. Может быть, он все-таки из КГБ? Кто его разберет?
Аркадий сказал:
— О Беринговом море я впервые услышал, когда мне исполнилось восемь лет. В нашем доме была энциклопедия. Однажды нам пришла в конверте страница. Точно такую же получили все подписчики вместе с приказом вырезать страницу о Берии и вставить эту — с самыми последними сведениями о Беринговом море. Как же иначе — ведь Берию расстреляли, он больше не был Героем Советского Союза. Это была та редкая минута, когда я видел своего отца по-настоящему счастливым. Ему доставило огромное удовольствие вырезать страницу о главе секретной службы.
Если Гесс из КГБ, расследование смерти Зины после этих слов закончится. Но Гесс всего лишь натянуто улыбнулся, как человек, который купил себе собаку и обнаружил, что она скалит зубы на хозяина.
— Вы убили прокурора Москвы, вашего начальника. Воловой был прав.
— Я всего лишь защищался.
— Еще несколько человек погибли.
— Не от моей руки.
— А немец и американец?
— Эти — да.
— Непрофессионально сработали. Вы еще помогли той женщине бежать на Запад…
— Не совсем так. — Аркадий пожал плечами. — Я просто помахал ей на прощание рукой.
— Но сами все-таки не сбежали. Все было за это, но вы не сбежали. Мы учли данный факт. Вы видели тюленей?
— Тюленей?
— Да. Как они прячутся подо льдом зимой, рядом с полыньей. Высунут морду, вдохнут и обратно. Разве вы на них не похожи?
Аркадий смолчал, и Гесс продолжал:
— Не надо смешивать нас и КГБ. Признаюсь: иногда мы бываем жестоки. Когда я был курсантом, давно, во времена Хрущева, мы испытывали водородную бомбу в Северном море. Бомба была мощностью в сотню мегатонн, самая мощная по тем временам. Мы заключили пятидесятитонную боеголовку в контейнер с ураном, чтобы удвоить мощность взрыва. О радиации и говорить не приходится. Мы не предупредили ни шведов, ни финнов и, уж конечно, наших, которые пили молочко после дождей в тысячу раз хуже, чем чернобыльские. И нашим рыбакам, ловящим рыбу в Северном море, мы ничего не сказали. Меня взяли на один корабль третьим помощником. Моя задача заключалась в том, чтобы пронести на борт счетчик Гейгера и помалкивать. Однажды мы поймали акулу, которая на проверку выдала четыре сотни рентген. Ну что тут сказать капитану? Бросай весь свой улов за борт? Матросы засыпали бы нас вопросами, поднялся бы шум. Однако американцам мы сообщили, и в результате Кеннеди напугался и сел за стол переговоров, чтобы в итоге подписать соглашение о запрещении ядерных испытаний.
Гесс без улыбки посмотрел в глаза Аркадию. Он был похож на палача, который случайно проболтался сынишке о своей профессии. Потом лицо его прояснилось.
— Для большинства экипажа плавание на «Полярной звезде» ничем не отличается от работы на любом заводе на суше, разве что тут имеется свой плюс — заход в заграничный порт. Ну а минус — это морская болезнь. Для некоторых имеет значение и то ощущение свободы, которое дает открытое море. От Владивостока мы далеко, кажется, что наши пограничники вообще на другом конце света, а мы — в свободных просторах Тихого океана.
— Так я могу заручиться вашей поддержкой?
— Разумеется, — отвечал Гесс, — и я с большим интересом буду следить за вашей деятельностью.
При выходе из каюты Гесса Аркадий заметил Скибу и Слезко, мелькнувших в конце коридора. Идите спокойно, подумал Аркадий, не бегите, не неситесь сломя голову, а то прикусите языки и не сможете рассказать Инвалиду, кто из матросов навестил главного электротехника флотилии. Донесите до него новость бережно, как чашку кофе, которую мог бы налить вам Гесс. Не расплескайте ни капли.
Сьюзен сидела за столом в своей каюте, подперев голову рукой. Дым от сигареты уходил прямо в копну волос. Ее поза была очень русской, поэтической и трагичной. Рядом с ней сидел Слава. Они ели суп, который Слава, как подумал Аркадий, притащил прямо с камбуза.
— Я не помешаю? — спросил Аркадий. — Я бы не вошел, но ваша дверь была открыта.
— Я взяла себе за правило не запирать дверь от советских мужчин. Даже когда они приносят мне довольно странную пищу.
Без куртки и сапог она выглядела, как девчонка. Карие глаза и светлые волосы — не столь уж редкое, но интересное сочетание. Лицо овальным не назовешь, хотя черты его явно не славянские. Сигарета подчеркивала изящную линию рта, но от курения, видимо, появились первые морщинки вокруг глаз. Сьюзен была очень стройна, словно на нее не действовала советская еда. Суп представлял собой тестообразную жидкость, усеянную каплями жира. Она лениво вылавливала кости, потом бросала обратно.
— Масло у нас сладкое, — растолковывал Слава мудрость советской кухни. — Говорил же Олимпиаде: не клади в суп чеснока… Нет, вы непременно должны побывать на озере Байкал. Оно содержит шестнадцать процентов мирового запаса пресной воды.
— А сколько в этой миске? — спросила Сьюзен.
— Я хотел бы узнать… — начал Аркадий.
Слава глубоко вздохнул. Если Ренько намерен нарушить интимность цивилизованной трапезы, третий помощник капитана быстро поставит его на место.
— Ренько, все вопросы следовало задавать вчера. А по тебе, кажется, разделочная линия плачет.
— Я заметила, — сказала Сьюзен, — что вы всегда просто «хотели бы узнать». Что именно?
— Как вам нравится лов рыбы?
— Как мне нравится? Боже мой, безумно нравится, иначе меня бы здесь не было, верно?
— Тогда делайте так. — Аркадий вынул ложку из пальцев Сьюзен. — Представьте себе, что это траулер. Если желаете поймать кости, тральте дно. В этом супе, как и в море, все плавает на своих глубинах. Капуста и картошка, например, — чуть повыше дна.
— На Байкале водятся тюлени, — Слава старался не потерять нить своего монолога, — много видов…
— Лук выловить труднее, — объяснял Аркадий, — нужно воспользоваться сетью для средних глубин. Ага! — С торжественным видом он выудил луковицу, напоминавшую обугленную жемчужину, и возвратил ложку Сьюзен. Она съела лук.
Слава потерял терпение.
— Ренько, твоя смена заступила на вахту!
Аркадий обратился к американке:
— Вам, наверное, вопрос покажется глупым, но я хотел бы знать, в чем вы были на танцах?
Сьюзен невольно фыркнула.
— Разумеется, не в своем бальном платье.
— А оно у вас есть?
— С корсажем и кринолином. Но на сей раз я надела блузку и джинсы.
— Белую блузку и синие джинсы?
— Да, а в чем дело?
— Вы выходили подышать свежим воздухом во время танцев? Скажем, на палубу?
Сьюзен умолкла. Откинувшись назад, она изучала Аркадия с явным подозрением.
— Вы все хотите что-то выяснить насчет Зины?
Слава вышел из себя.
— Ренько, расспросы кончились. Ты сам сказал об этом вчера вечером!
— Утро вечера мудренее, — возразил Аркадий. — Я изменил свое мнение.
— Почему вы так зациклились на американцах? На этом рыбозаводе работают сотни русских, а вы цепляетесь к нам. Вы похожи на радио в моей каюте — делаете не свое дело. — Она ткнула сигаретой в угол, где висел громкоговоритель. — Мне было интересно, почему он не работает. Тогда я залезла наверх и нашла микрофон. Он-то работал, но не так, как я хотела бы. — Сьюзен наклонила голову и, словно стрелу, выпустила дым в сторону Аркадия. — Когда я сойду на берег в Датч-Харборе, я навсегда избавлюсь от липовых радиоприемников и от липовых сыщиков. Еще вопросы будут?
— Я здесь ни при чем, — заявил Слава.
— Вы заберете книги с собой? — спросил Аркадий.
На верхней койке стояла пишущая машинка и ящики с книгами, которые ранее вызвали восхищение Аркадия Советскую поэзию и туалетную бумагу роднило одно — дефицит, возникший из-за неразберихи в советской бумажной промышленности. И это при том, что страна обладает богатейшими запасами древесины!
— Хотите почитать? Следователь и рабочий оказался еще и любителем книг?
— Не всяких.
— Кто же вам нравится?
— Сьюзен — сама писательница, — пояснил Слава. — Лично я люблю Хемингуэя.
— Я имею в виду русских писателей, — сказала Сьюзен Аркадию. — Вы — русский, и у вас должна быть русская душа. Называйте.
— Здесь так много книг…
У Сьюзен больше хороших книг, чем в судовой библиотеке, подумал Аркадий.
— Вам нравится Ахматова?
— Разумеется, — Аркадий пожал плечами.
Сьюзен продекламировала:
Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он сказал: «Быть с тобой в аду».
Аркадий подхватил:
Но поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
«Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты».
Слава поглядывал то на Сьюзен, то на Аркадия.
— Это любой помнит наизусть, — произнес Аркадий. — Иначе нельзя, ведь книгу купить невозможно.
Сьюзен уронила сигарету в тарелку с супом, вскочила, схватила первую попавшуюся под руку книгу и швырнула ее Аркадию.
— Мой прощальный подарок, — проговорила она. — И больше никаких расспросов, никаких «я хотел бы узнать». Мне повезло, что вы всплыли на поверхность только в конце плавания.
— Ну, на самом деле вам повезло гораздо больше, — произнес Аркадий.
— Что вы этим хотите сказать?
— Вы были одеты, как Зина. Если действительно кто-то сбросил ее за борт, хорошо, что на ее месте не оказались вы. По ошибке.
— Вам повезло, — сказал Антон Гесс, — вы поймали меня после дежурства. Я как раз готовлю кофе.
Жилище Гесса ничем не отличалось от других кают, но он жил там один. Да еще в каюте стоял письменный стол. На стене висела карта, где были обозначены советские рыболовецкие суда в северной части Тихого океана. На резиновой прокладке на столе стояла кофеварка, которая могла бы украсить любую московскую квартиру.
Гесс выглядел как подводник, вернувшийся из заполярного плавания, — таких Аркадий когда-то встречал. Глаза красные, как с похмелья, походка шаркающая, неуверенная. Густые волосы Гесса были взъерошены, словно на голову ему прыгнула кошка, свитер насквозь пропах трубочным табаком. Кофе капал жирными черными каплями. Он налил две кружки, щедро плеснул в них коньяку из бутылки и предложил одну Аркадию.
— Французская смесь, — заметил Гесс.
— Охотно выпью.
Кофе подействовал на сердце, оно учащенно забилось. Гесс вздохнул и медленно опустился на стул. Он устало смотрел на вертикальную трубку из стекла высотой в половину человеческого роста, укрепленную в стойке, от которой тянулся шнур. Ультрафиолетовая лампа — источник витамина Д. Зимой в Сибири дети загорают под такими лампами.
Улыбка заиграла на бледном лице Гесса.
— Жена настаивала, чтобы я взял лампу. Ей хочется, чтобы я чувствовал себя, как в южных морях. Хорош кофе?
Такой должности, как главный электротехник флотилии, не существовало. Это была удобная крыша, позволявшая офицерам КГБ или морской разведки беспрепятственно перебираться с корабля на корабль. Вопрос лишь в том, к какому из этих учреждений принадлежал гостеприимный хозяин. Угадать было проще всего по поведению замполита Волового, а он разговаривал с Гессом уважительно, но в то же время не скрывал своей неприязни. Вдобавок в КГБ брали главным образом русских, и с такой фамилией, как Гесс, там делать было нечего. В морской разведке предпочитали брать способных и сообразительных, кроме евреев, конечно.
На карте Аляска тянулась к Сибири. Или наоборот? Советские траулеры точками покрывали водное пространство, начиная с Камчатки, затем пересекали арку Алеутских островов и тянулись вниз, к Орегону. Аркадий удивился, как густо были испещрены подступы к американскому побережью. Разумеется, в советско-американских совместных предприятиях советские траулеры функционировали как вспомогательные суда, каждая флотилия сопровождалась американскими траулерами. Только гигант-рыбозавод, подобный «Полярной звезде», мог действовать автономно, в сопровождении только американцев. Красная точка, обозначающая «Полярную звезду», находилась севернее Датч-Харбора, до которого осталось идти два дня. Вокруг нее никаких советских судов не было.
— Товарищ Гесс, извините, что побеспокоил вас.
Гесс кивнул головой устало, но снисходительно.
— Ну что вы, какое беспокойство. Чем могу служить?
— Тогда перейдем к делу. Предположим, Зина Патиашвили не случайно упала за борт.
— А, так вы изменили свое мнение, — обрадовался Гесс.
— Предположим, мы займемся расследованием. Не настоящим, с экспертами и следователями, а с теми скудными ресурсами, которыми мы располагаем.
— То есть с вами.
— Тогда мы должны иметь в виду слабую вероятность, что в конце концов мы действительно что-то обнаружим. Или раскроем нечто такое, что и не предполагалось вначале. Здесь мне нужен ваш совет.
— Да? — Гесс подался вперед, всем своим видом показывая, что он внимательно слушает.
— Видите ли, мои возможности очень ограничены. Да и что может знать человек, который чистит рыбу в трюме? Вы же обладаете информацией обо всем, что происходит на судне, да что там, на всей флотилии. Работа главного электротехника наверняка очень сложна. — Особенно, подумал Аркадий, для человека, столь далекого от флота. — Вы должны быть в курсе событий, о которых я ничего не знаю. Или не должен ничего знать.
Гесс нахмурился, словно не мог сообразить, что все это значит.
— Вы хотите сказать, что имеются причины не задавать вопросов. И если они есть, лучше вообще не спрашивать, чем прекратить дело на полпути?
— Вы сформулировали лучше меня, — признал Аркадий.
Гесс потер глаза, нашарил кисет с табаком и плотно набил трубку. Это была штурманская трубка, которую удобно держать во рту, пока хозяин изучает морские карты. Он раскурил ее короткими затяжками, пыхтя как паровоз.
— Я пока не вижу таких причин. Девушка молодая, заурядная, немного распущенная. Но я предлагаю вот что: если вы наткнетесь на что-нибудь из ряда вон выходящее, на то, что вас встревожит, вы, пожалуйста, сообщите мне первому.
— Временами вас трудновато найти. — В конце концов, до вчерашнего вечера я понятия не имел, что ты существуешь, подумал Аркадий.
— «Полярная звезда» — большое судно, однако не более чем судно. Капитан Марчук или его главный помощник всегда знают, где я нахожусь.
— Главный помощник? Не первый?
— Нет, не товарищ Воловой. — Казалось, вопрос Аркадия позабавил Гесса.
Аркадию захотелось узнать о Гессе побольше. Немцев приглашали селиться, возделывать землю и врастать корнями на Волге с незапамятных времен вплоть до Великой Отечественной войны, когда Сталин перед фашистским нашествием за одну ночь переселил их в Среднюю Азию.
Гесс в свою очередь внимательно изучал Аркадия.
— Генерал Ренько — ваш отец, да?
— Да.
— Где вы служили?
— В Берлине.
— Интересно. А чем занимались?
— Сидел на радиоперехвате, слушал американцев.
— Значит, в разведке были?
— Я бы так громко не называл свою службу.
— Но вы следили за передвижениями противника. Накладок у вас не было?
— Война по моей вине не началась.
— А это самое главное для разведчика — Гесс пригладил волосы, но они упрямо встали ежиком. — Скажите, что вам требуется для работы?
— Освобождение от моих непосредственных обязанностей.
— Так и будет.
Аркадий говорил спокойно, стараясь не выдать, что с каждым словом кровь в жилах пульсировала все сильнее.
— Я могу работать со Славой Буковским, но хотел бы сам выбрать себе помощника. Ведь, возможно, придется допрашивать членов экипажа включая начальства.
— Все возможно, если обойтись без излишней шумихи.
— И допрашивать американцев по необходимости.
— Почему бы и нет? С какой стати им отказываться сотрудничать с нами? В конце концов, это всего лишь предварительное расследование с целью собрать факты для компетентных органов во Владивостоке.
— Вряд ли я с ними смогу поладить.
— По-моему, каюта главного представителя как раз под моей. Поговорите со Сьюзен сейчас.
— Ее, по-видимому, раздражает все, что бы я ни сказал.
— Мы же вместе занимаемся ловлей рыбы. Начните с того, что побеседуйте о море.
— О Беринговом?
— Можно и о Беринговом.
Гесс сидел, уютно сложив руки на животе. Он напоминал Будду немецких кровей. Может быть, он все-таки из КГБ? Кто его разберет?
Аркадий сказал:
— О Беринговом море я впервые услышал, когда мне исполнилось восемь лет. В нашем доме была энциклопедия. Однажды нам пришла в конверте страница. Точно такую же получили все подписчики вместе с приказом вырезать страницу о Берии и вставить эту — с самыми последними сведениями о Беринговом море. Как же иначе — ведь Берию расстреляли, он больше не был Героем Советского Союза. Это была та редкая минута, когда я видел своего отца по-настоящему счастливым. Ему доставило огромное удовольствие вырезать страницу о главе секретной службы.
Если Гесс из КГБ, расследование смерти Зины после этих слов закончится. Но Гесс всего лишь натянуто улыбнулся, как человек, который купил себе собаку и обнаружил, что она скалит зубы на хозяина.
— Вы убили прокурора Москвы, вашего начальника. Воловой был прав.
— Я всего лишь защищался.
— Еще несколько человек погибли.
— Не от моей руки.
— А немец и американец?
— Эти — да.
— Непрофессионально сработали. Вы еще помогли той женщине бежать на Запад…
— Не совсем так. — Аркадий пожал плечами. — Я просто помахал ей на прощание рукой.
— Но сами все-таки не сбежали. Все было за это, но вы не сбежали. Мы учли данный факт. Вы видели тюленей?
— Тюленей?
— Да. Как они прячутся подо льдом зимой, рядом с полыньей. Высунут морду, вдохнут и обратно. Разве вы на них не похожи?
Аркадий смолчал, и Гесс продолжал:
— Не надо смешивать нас и КГБ. Признаюсь: иногда мы бываем жестоки. Когда я был курсантом, давно, во времена Хрущева, мы испытывали водородную бомбу в Северном море. Бомба была мощностью в сотню мегатонн, самая мощная по тем временам. Мы заключили пятидесятитонную боеголовку в контейнер с ураном, чтобы удвоить мощность взрыва. О радиации и говорить не приходится. Мы не предупредили ни шведов, ни финнов и, уж конечно, наших, которые пили молочко после дождей в тысячу раз хуже, чем чернобыльские. И нашим рыбакам, ловящим рыбу в Северном море, мы ничего не сказали. Меня взяли на один корабль третьим помощником. Моя задача заключалась в том, чтобы пронести на борт счетчик Гейгера и помалкивать. Однажды мы поймали акулу, которая на проверку выдала четыре сотни рентген. Ну что тут сказать капитану? Бросай весь свой улов за борт? Матросы засыпали бы нас вопросами, поднялся бы шум. Однако американцам мы сообщили, и в результате Кеннеди напугался и сел за стол переговоров, чтобы в итоге подписать соглашение о запрещении ядерных испытаний.
Гесс без улыбки посмотрел в глаза Аркадию. Он был похож на палача, который случайно проболтался сынишке о своей профессии. Потом лицо его прояснилось.
— Для большинства экипажа плавание на «Полярной звезде» ничем не отличается от работы на любом заводе на суше, разве что тут имеется свой плюс — заход в заграничный порт. Ну а минус — это морская болезнь. Для некоторых имеет значение и то ощущение свободы, которое дает открытое море. От Владивостока мы далеко, кажется, что наши пограничники вообще на другом конце света, а мы — в свободных просторах Тихого океана.
— Так я могу заручиться вашей поддержкой?
— Разумеется, — отвечал Гесс, — и я с большим интересом буду следить за вашей деятельностью.
При выходе из каюты Гесса Аркадий заметил Скибу и Слезко, мелькнувших в конце коридора. Идите спокойно, подумал Аркадий, не бегите, не неситесь сломя голову, а то прикусите языки и не сможете рассказать Инвалиду, кто из матросов навестил главного электротехника флотилии. Донесите до него новость бережно, как чашку кофе, которую мог бы налить вам Гесс. Не расплескайте ни капли.
Сьюзен сидела за столом в своей каюте, подперев голову рукой. Дым от сигареты уходил прямо в копну волос. Ее поза была очень русской, поэтической и трагичной. Рядом с ней сидел Слава. Они ели суп, который Слава, как подумал Аркадий, притащил прямо с камбуза.
— Я не помешаю? — спросил Аркадий. — Я бы не вошел, но ваша дверь была открыта.
— Я взяла себе за правило не запирать дверь от советских мужчин. Даже когда они приносят мне довольно странную пищу.
Без куртки и сапог она выглядела, как девчонка. Карие глаза и светлые волосы — не столь уж редкое, но интересное сочетание. Лицо овальным не назовешь, хотя черты его явно не славянские. Сигарета подчеркивала изящную линию рта, но от курения, видимо, появились первые морщинки вокруг глаз. Сьюзен была очень стройна, словно на нее не действовала советская еда. Суп представлял собой тестообразную жидкость, усеянную каплями жира. Она лениво вылавливала кости, потом бросала обратно.
— Масло у нас сладкое, — растолковывал Слава мудрость советской кухни. — Говорил же Олимпиаде: не клади в суп чеснока… Нет, вы непременно должны побывать на озере Байкал. Оно содержит шестнадцать процентов мирового запаса пресной воды.
— А сколько в этой миске? — спросила Сьюзен.
— Я хотел бы узнать… — начал Аркадий.
Слава глубоко вздохнул. Если Ренько намерен нарушить интимность цивилизованной трапезы, третий помощник капитана быстро поставит его на место.
— Ренько, все вопросы следовало задавать вчера. А по тебе, кажется, разделочная линия плачет.
— Я заметила, — сказала Сьюзен, — что вы всегда просто «хотели бы узнать». Что именно?
— Как вам нравится лов рыбы?
— Как мне нравится? Боже мой, безумно нравится, иначе меня бы здесь не было, верно?
— Тогда делайте так. — Аркадий вынул ложку из пальцев Сьюзен. — Представьте себе, что это траулер. Если желаете поймать кости, тральте дно. В этом супе, как и в море, все плавает на своих глубинах. Капуста и картошка, например, — чуть повыше дна.
— На Байкале водятся тюлени, — Слава старался не потерять нить своего монолога, — много видов…
— Лук выловить труднее, — объяснял Аркадий, — нужно воспользоваться сетью для средних глубин. Ага! — С торжественным видом он выудил луковицу, напоминавшую обугленную жемчужину, и возвратил ложку Сьюзен. Она съела лук.
Слава потерял терпение.
— Ренько, твоя смена заступила на вахту!
Аркадий обратился к американке:
— Вам, наверное, вопрос покажется глупым, но я хотел бы знать, в чем вы были на танцах?
Сьюзен невольно фыркнула.
— Разумеется, не в своем бальном платье.
— А оно у вас есть?
— С корсажем и кринолином. Но на сей раз я надела блузку и джинсы.
— Белую блузку и синие джинсы?
— Да, а в чем дело?
— Вы выходили подышать свежим воздухом во время танцев? Скажем, на палубу?
Сьюзен умолкла. Откинувшись назад, она изучала Аркадия с явным подозрением.
— Вы все хотите что-то выяснить насчет Зины?
Слава вышел из себя.
— Ренько, расспросы кончились. Ты сам сказал об этом вчера вечером!
— Утро вечера мудренее, — возразил Аркадий. — Я изменил свое мнение.
— Почему вы так зациклились на американцах? На этом рыбозаводе работают сотни русских, а вы цепляетесь к нам. Вы похожи на радио в моей каюте — делаете не свое дело. — Она ткнула сигаретой в угол, где висел громкоговоритель. — Мне было интересно, почему он не работает. Тогда я залезла наверх и нашла микрофон. Он-то работал, но не так, как я хотела бы. — Сьюзен наклонила голову и, словно стрелу, выпустила дым в сторону Аркадия. — Когда я сойду на берег в Датч-Харборе, я навсегда избавлюсь от липовых радиоприемников и от липовых сыщиков. Еще вопросы будут?
— Я здесь ни при чем, — заявил Слава.
— Вы заберете книги с собой? — спросил Аркадий.
На верхней койке стояла пишущая машинка и ящики с книгами, которые ранее вызвали восхищение Аркадия Советскую поэзию и туалетную бумагу роднило одно — дефицит, возникший из-за неразберихи в советской бумажной промышленности. И это при том, что страна обладает богатейшими запасами древесины!
— Хотите почитать? Следователь и рабочий оказался еще и любителем книг?
— Не всяких.
— Кто же вам нравится?
— Сьюзен — сама писательница, — пояснил Слава. — Лично я люблю Хемингуэя.
— Я имею в виду русских писателей, — сказала Сьюзен Аркадию. — Вы — русский, и у вас должна быть русская душа. Называйте.
— Здесь так много книг…
У Сьюзен больше хороших книг, чем в судовой библиотеке, подумал Аркадий.
— Вам нравится Ахматова?
— Разумеется, — Аркадий пожал плечами.
Сьюзен продекламировала:
Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он сказал: «Быть с тобой в аду».
Аркадий подхватил:
Но поднявши руку сухую,
Он слегка потрогал цветы:
«Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты».
Слава поглядывал то на Сьюзен, то на Аркадия.
— Это любой помнит наизусть, — произнес Аркадий. — Иначе нельзя, ведь книгу купить невозможно.
Сьюзен уронила сигарету в тарелку с супом, вскочила, схватила первую попавшуюся под руку книгу и швырнула ее Аркадию.
— Мой прощальный подарок, — проговорила она. — И больше никаких расспросов, никаких «я хотел бы узнать». Мне повезло, что вы всплыли на поверхность только в конце плавания.
— Ну, на самом деле вам повезло гораздо больше, — произнес Аркадий.
— Что вы этим хотите сказать?
— Вы были одеты, как Зина. Если действительно кто-то сбросил ее за борт, хорошо, что на ее месте не оказались вы. По ошибке.
Глава 11
В каюте, где когда-то жила Зина Патиашвили, властвовали интим и уют. Включив свет, Аркадий почувствовал себя незваным гостем.
Динка была узбечкой, поэтому на подушке верхней койки стоял игрушечный верблюд из Самарканда. У «мамаши» Мальцевой имелись вышитые подушки, благоухающие пудрой и помадой. В ее альбоме с заграничными открытками пестрели минареты и руины храмов. Чеканка с портретом Ленина охраняла койку Наташи Чайковской. Рядом висел снимок матери, робко улыбающейся на фоне огромных подсолнухов, а по соседству — глянцевитое фото Хулио Иглесиаса.
Стеклянные абажуры в виде колокольчиков, висевшие перед иллюминатором, окрашивали переборки каюты романтическим темно-бордовым светом. Каюта напоминала морскую многоцветную раковину со множеством складок и углублений, полную волнующих ароматов, крепких, как ладан, — словом, жизнь, втиснутая в стальной отсек, вызывала легкое головокружение. Бросалось в глаза большее, чем в первый приход Аркадия, число фотографий, словно с уходом Зины исчезла последняя напряженность, сковывавшая трех оставшихся обитательниц каюты. Дверцу шкафа украшало еще большее число фотографий узбеков и сибирских строителей, улыбавшихся в водянистом отражении колокольчиков.
Когда вошла Наташа, Аркадий копался под полосатым матрасом Зины. Женщина была одета в синий спортивный костюм — универсальная советская форма для занятий спортом. На лице ее блестели капельки пота, однако помада на губах была свежей.
— Ты похож на ворону, — объявила она Аркадию, — которая выискивает падаль.
— Вы наблюдательны. — Аркадий, однако, не сказал, на что похожа она — на огромный автомобиль, от которого и пошло ее прозвище — «Чайка». Запыхавшаяся Чайка в голубом оперении.
— Я занималась гимнастикой на палубе. Мне сказали, что ты хочешь встретиться со мной здесь.
Руками в резиновых перчатках, взятых из лазарета, Аркадий тщательно ощупывал матрас и обнаружил в нем отверстие. Оттуда выскользнула магнитофонная кассета с надписью «Ван Хален». Порывшись в матрасе, он нашел еще три кассеты и маленький англо-русский словарь. Перелистывая его, Аркадий заметил, что некоторые слова подчеркнуты карандашом, как делают школьницы. Линии четкие, как и сами слова, целиком относящиеся к сексу.
— Главная улика? — усмехнулась Наташа.
— Не совсем.
— Разве при обыске не полагается присутствие двух понятых?
— Это не официальный обыск, я просто осматриваю вещи покойной. Может, ваша соседка погибла случайно, а может, и нет. Капитан приказал мне выяснить.
— Ха-ха!
— Совершенно согласен. Просто я когда-то работал следователем.
— Знаю. В Москве. И оказался замешанным в антисоветских кознях.
— Ну, когда это было… Я ведь уже год на «Полярной звезде». Большая честь, разумеется, вносить свой вклад в разделку рыбы для могучего советского рынка.
— Мы кормим советский народ.
— Замечательный лозунг. Однако за это время я не имел возможности совершенствоваться в своей профессия. До сих пор случая не было.
Наташа нахмурилась, словно перед ней лежала вещь, обращаться с которой она не умела.
— Если капитан приказал, ты должен выполнять его задание с радостью.
— Конечно. Существует, однако, одно «но». Наташа, мы вместе работаем на конвейере. Ты как-то обмолвилась, что кое-кто у нас — мягкотелый интеллигент.
— Да такие собственный член не найдут, если бы он иногда не чесался.
— Спасибо. А у тебя другое происхождение?
— Два поколения гидростроителей. Моя мать работала на верхней Братской плотине. Я была бригадиром на Богучанской гидростанции.
— И твой труд, конечно, был награжден по заслугам?
— У меня орден Трудового Красного Знамени, — Наташа восприняла комплимент как должное.
— И еще ты член партии?
— Мне оказали эту высокую честь.
— Но мне кажется, твой ум и инициативу в должной мере не ценят.
Аркадий вспомнил, как Коле отрезало палец пилой. Кровь фонтаном брызнула в лицо, на рыбу, залила все кругом. Именно Наташа среагировала мгновенно, туго перевязав Коле запястье косынкой, она заставила его лечь, приподняла ноги и всячески оберегала его, пока не прибыли носилки. Когда его унесли в лазарет, она излазила пол на коленках, пока не нашла отрезанный палец, чтобы его пришили обратно.
— Мне достаточно, что меня ценит партия. Зачем ты просил меня прийти сюда?
— Почему ты уехала со стройки и стала разделывать рыбу? На строительстве больше платят, идут северные надбавки. Ты работала на свежем воздухе — не то что здесь, в трюме.
Наташа скрестила руки на груди. Ее щеки порозовели.
Динка была узбечкой, поэтому на подушке верхней койки стоял игрушечный верблюд из Самарканда. У «мамаши» Мальцевой имелись вышитые подушки, благоухающие пудрой и помадой. В ее альбоме с заграничными открытками пестрели минареты и руины храмов. Чеканка с портретом Ленина охраняла койку Наташи Чайковской. Рядом висел снимок матери, робко улыбающейся на фоне огромных подсолнухов, а по соседству — глянцевитое фото Хулио Иглесиаса.
Стеклянные абажуры в виде колокольчиков, висевшие перед иллюминатором, окрашивали переборки каюты романтическим темно-бордовым светом. Каюта напоминала морскую многоцветную раковину со множеством складок и углублений, полную волнующих ароматов, крепких, как ладан, — словом, жизнь, втиснутая в стальной отсек, вызывала легкое головокружение. Бросалось в глаза большее, чем в первый приход Аркадия, число фотографий, словно с уходом Зины исчезла последняя напряженность, сковывавшая трех оставшихся обитательниц каюты. Дверцу шкафа украшало еще большее число фотографий узбеков и сибирских строителей, улыбавшихся в водянистом отражении колокольчиков.
Когда вошла Наташа, Аркадий копался под полосатым матрасом Зины. Женщина была одета в синий спортивный костюм — универсальная советская форма для занятий спортом. На лице ее блестели капельки пота, однако помада на губах была свежей.
— Ты похож на ворону, — объявила она Аркадию, — которая выискивает падаль.
— Вы наблюдательны. — Аркадий, однако, не сказал, на что похожа она — на огромный автомобиль, от которого и пошло ее прозвище — «Чайка». Запыхавшаяся Чайка в голубом оперении.
— Я занималась гимнастикой на палубе. Мне сказали, что ты хочешь встретиться со мной здесь.
Руками в резиновых перчатках, взятых из лазарета, Аркадий тщательно ощупывал матрас и обнаружил в нем отверстие. Оттуда выскользнула магнитофонная кассета с надписью «Ван Хален». Порывшись в матрасе, он нашел еще три кассеты и маленький англо-русский словарь. Перелистывая его, Аркадий заметил, что некоторые слова подчеркнуты карандашом, как делают школьницы. Линии четкие, как и сами слова, целиком относящиеся к сексу.
— Главная улика? — усмехнулась Наташа.
— Не совсем.
— Разве при обыске не полагается присутствие двух понятых?
— Это не официальный обыск, я просто осматриваю вещи покойной. Может, ваша соседка погибла случайно, а может, и нет. Капитан приказал мне выяснить.
— Ха-ха!
— Совершенно согласен. Просто я когда-то работал следователем.
— Знаю. В Москве. И оказался замешанным в антисоветских кознях.
— Ну, когда это было… Я ведь уже год на «Полярной звезде». Большая честь, разумеется, вносить свой вклад в разделку рыбы для могучего советского рынка.
— Мы кормим советский народ.
— Замечательный лозунг. Однако за это время я не имел возможности совершенствоваться в своей профессия. До сих пор случая не было.
Наташа нахмурилась, словно перед ней лежала вещь, обращаться с которой она не умела.
— Если капитан приказал, ты должен выполнять его задание с радостью.
— Конечно. Существует, однако, одно «но». Наташа, мы вместе работаем на конвейере. Ты как-то обмолвилась, что кое-кто у нас — мягкотелый интеллигент.
— Да такие собственный член не найдут, если бы он иногда не чесался.
— Спасибо. А у тебя другое происхождение?
— Два поколения гидростроителей. Моя мать работала на верхней Братской плотине. Я была бригадиром на Богучанской гидростанции.
— И твой труд, конечно, был награжден по заслугам?
— У меня орден Трудового Красного Знамени, — Наташа восприняла комплимент как должное.
— И еще ты член партии?
— Мне оказали эту высокую честь.
— Но мне кажется, твой ум и инициативу в должной мере не ценят.
Аркадий вспомнил, как Коле отрезало палец пилой. Кровь фонтаном брызнула в лицо, на рыбу, залила все кругом. Именно Наташа среагировала мгновенно, туго перевязав Коле запястье косынкой, она заставила его лечь, приподняла ноги и всячески оберегала его, пока не прибыли носилки. Когда его унесли в лазарет, она излазила пол на коленках, пока не нашла отрезанный палец, чтобы его пришили обратно.
— Мне достаточно, что меня ценит партия. Зачем ты просил меня прийти сюда?
— Почему ты уехала со стройки и стала разделывать рыбу? На строительстве больше платят, идут северные надбавки. Ты работала на свежем воздухе — не то что здесь, в трюме.
Наташа скрестила руки на груди. Ее щеки порозовели.