Смит Мартин Круз. Полярная звезда

   — Если ты предупредила ее держаться подальше от американцев на «Полярной звезде», то почему ты ни словом не обмолвилась о команде «Орла».
   — Она сказала, что встретила настоящую любовь. Это невозможно остановить.
   — Ты можешь повторить ее слова?
   — Она сказала, что никто не в силах остановить ее.
   — Если вы говорите о Майке, — вмешался Морган, — то они встречались только пару раз на танцах. Ну, махали еще друг другу руками. И потом, все мои люди вернулись на судно, так что, какое это имеет значение?
   — И все-таки она была убита, — произнесла Сьюзен.
   Морган улыбнулся тонкой улыбкой человека, которого беседа с простодушными людьми уже начала утомлять. К простодушным он относил всех, кроме Гесса, подумал Аркадий.
   — У меня кончились сигареты, — сказала Сьюзен. — Там в вестибюле есть автомат. Тебе можно выйти? — обратилась она к Аркадию.
   Аркадий взглянул на Гесса, тот медленно кивнул головой. Обратившись в сторону Сьюзен, Морган, в свою очередь, отрицательно покачал своей, однако Сьюзен не обратила на него никакого внимания.
   — Вернемся через минуту, — проговорила она быстро.
   Сигарет в автомате было сортов десять, как мороженого в продовольственной секции. У Сьюзен не оказалось мелочи.
   — У тебя-то наверняка ничего нет.
   — Нет, — ответил Аркадий.
   — У меня в номере сигареты. Пойдем.
   Ее номер располагался на втором этаже, в самом конце коридора, полного какофонией звуков. За каждой дверью либо ругались и спорили, либо на полной громкости слушали музыку. По пути к комнате Сьюзен пришлось дважды опереться о стену, и Аркадий подумал: интересно, насколько она пьяна?
   Номер оказался не больше, чем каюта на «Полярной звезде», только в нем были двуспальные кровати, душ, телефон и, вместо советского встроенного двухпрограммного приемничка, на столике стоял телевизор. На тумбочке возле кровати царил беспорядок, бутылка виски, пластиковое ведерко из-под льда, настольная лампа на гибкой ножке. Кровати стояли у окна, причем вторая рама отсутствовала, а стекло было тонким и грязным. Аркадий почувствовал себя купающимся в роскоши.
   Солнце уже опустилось, Датч-Харбор погружался в темноту. Стоя у окна, Аркадий смотрел на своих товарищей, выходивших из магазина и собиравшихся у дороги с видом явного нежелания возвращаться на судно, хотя руки их ныли под тяжестью пластиковых пакетов и авосек, набитых разными коробками и свертками. Эти люди привыкли стоять часами в очередях за ананасом или за парой чулок. Здесь еще ничего, здесь рай. Мелькали фотовспышки, поляроид тут же выдавал снимок, на котором в далеком американском порту улыбались друг другу коллеги по работе. Наташа и Динка Лидия и Олимпиада. На вершине холма позади склада горючего вспыхнул костер. Как маяк. Ридли говорил, что тут все время горели костры, ребятишки играли в деревянных развалинах, оставшихся со времен войны. Сгущавшийся вокруг холма туман превращал языки пламени в мягкие крылья какой-то птицы.
   Аркадий нащупал выключатель, нажал.
   — Что ты имела в виду, когда сказала, что Морган и я, мы вместе сварганили что-то?
   — Капитана Моргана не очень-то волнует, что за люди ходят в его ближайшем окружении. — Сьюзен выключила свет. — Впрочем, как и меня.
   — Пару дней назад кто-то пытался убить меня.
   — На «Полярной звезде»?
   — Где же еще?
   — Больше никаких вопросов. — Рука Сьюзен легла на его рот. — Ты становишься похож на настоящего человека, — сказала Сьюзен, — но я знаю, что и это — тоже подделка. Все на свете подделка. Помнишь поэму?
   Глаза ее показались ему такими темными, что мелькнула мысль: а сам-то он сколько успел выпить? Он вдыхал запах ее волос.
   — Помню. — Он знал, какую именно она имела в виду.
   — Ну, начни.
   — «Расскажи, как тебя целуют…»*
   ></emphasis>
   * Анна Ахматова, «Гость».
 
   Сьюзен подалась к нему и тут же встала, ее лицо вровень с его. Странно. Человек уже считает себя почти мертвым, остывшим, бесчувственным, и вдруг вспыхивает где-то огонек, и он готов лететь к нему, как мотылек в ночи.
   Их губы соприкасались.
   — Если бы ты был реальностью, — прошептала она.
   — Я так же реален, как и ты, — отвечал он.
   Приподняв, он понес ее к постели. В окне он видел, что на площади продолжали полыхать вспышки фотоаппаратов, запечатлевая последние моменты безмолвного празднества, последние взмахи рук осчастливленных гостей, его товарищей, перед уходом в док, к ожидающей их шлюпке.
   Чуть дальше по дороге вспышка света вырвала из темноты Наташу, стоявшую в кокетливой позе, распахнув шубку и чуть склонив набок голову, она открывала взгляду новое ожерелье и серьги из горного хрусталя. Аркадия при виде ее охватило странное чувство: как будто бы он предавал ее в этом номере.
   Он стоял, размышляя, у ее кровати, переживая один из тех моментов, которые оказывают потом свое влияние на всю последующую жизнь. Еще одна голубоватая вспышка осветила на дороге Наташу и Гурия, там же мелькнула тень Майка, алеута, только что, видимо, вышедшего из бара.
   — В чем дело? — спросила Сьюзен.
   Теперь в круге света вдруг предстала Мальцева со штукой сатина, и тут Аркадий увидел Волового, бросившегося ко входу в гостиницу.
   — Мне нужно идти.
   — Почему?
   — Воловой здесь. Он пришел за мной.
   — И ты пойдешь с ним?
   — Нет.
   — Ты хочешь бежать?
   — Нет. На острове это невозможно, даже если бы я и хотел. Слишком уж вы здесь от нас зависите. Кому тогда будут местные рыбаки продавать рыбу? Кто станет приезжать и скупать стереоаппаратуру и обувь? Если кто-то из советских вздумает бежать прямо здесь, то ваши вышвырнут его назад тут же, как только поймают.
   — Так куда же ты идешь?
   — Не знаю. Но не назад. Во всяком случае, пока.

Глава 20

   Взбираясь по склону холма, Аркадий чувствовал, как густая трава сначала уступает его натиску, а потом, когда он делал шаг, вновь пружинисто устремляется вверх. Позади и чуть ниже по склону стояло залитое электрическим светом здание гостиницы, над тротуаром светились окна ее номеров. Фигура у самого входа замедленно двигалась: Воловой вертел головой то вправо, то влево.
   Последние советские граждане влились уже в ожидающую на дороге толпу, а наиболее нетерпеливые начали двигаться потихоньку в направлении доков, увлекая за собой остальных, как послушное стадо. Кое-кто из мужчин медлил, дожидаясь Ланца, который, выйдя из винного магазина, начал распределять между ними какие-то бутылки. Мужчины торопливо совали их в карманы брюк. Наташа и Лидия тоже не спешили, как бы наслаждаясь вечерним воздухом. Америка? С улицей, полной советских людей, это мог бы быть и русский городок, с русскими собаками, лающими по дворам, русскими холмами, покрытыми стелющейся травой. Аркадий представил себе Колю, возящегося в темноте вокруг нежных орхидей, и Обидина, стоящего на пороге церкви.
   Он пересек проезжую часть чуть в стороне от гостиницы и пробрался между контейнерами позади магазина. В задней стене здания окон не было, в тени он проскользнул между домами в складке холма — длинными строениями с алюминиевыми оконными рамами. Судя по отсветам, бросаемым на шторы, люди внутри сидели у экранов телевизоров. Одна-две собаки попытались облаять его, но никто из хозяев не вышел. Во дворах валялись ловушки, запасные части, куски шлангов, чуть запорошенные снегом, но Аркадий споткнулся всего один раз, прежде чем добрался до склона холма. Чуть дальше впереди маячила фигура Майка, лучик света его фонарика метался по тропинке. Пока еще он ни разу не оглянулся.
   Темневшая под ногами земля манила, звала к себе, но была твердой, не раскисала. Время от времени Аркадий ступал ногой на мягкую подушку из мха. По рукам били метелки сухого люпина. Он не столько видел, сколько чувствовал, как в темноте перед ним уходили вверх конусообразные вулканические сопки, как стены в тумане. Еще на какой-то вершине вспыхнуло пламя костра. Огни стоящих посреди залива судов виднелись более отчетливо, в полной тьме покачивались туда и сюда прожекторы на «Полярной звезде».
   Бежать? Но на острове нет ни деревца, за которым можно спрятаться, всего несколько домиков, куда можно обратиться с мольбой. Правда, на другом краю острова есть аэродром. Ну и что? Подпрыгнуть и вцепиться в колесо самолета?
   Попадавшиеся под ногами кочки облегчали подъем. Снег скопился в основном на северном склоне, здесь же света еще было достаточно, чтобы рассмотреть чуть голубевшие сугробы. После десяти месяцев, проведенных в море, Аркадию казалось, что он взбирается прямо на небеса. Холодный ветер, предвестник зимы, нес с собой запахи ягод, дикой петрушки, мхов. Неспешно следуя за пятном света по тропинке, Майк, казалось, наслаждался окружавшим его миром.
   В тот момент, когда тропинка влилась в покрытую слоем грязи дорогу, туман еще более сгустился. Шедшая по гребню дорога время от времени заходила на другой склон, о чем Аркадий догадывался по доносившемуся до него дыханию моря. Он представлял себе, в каком направлении двигаться, так как свет костра, хотя и не очень ясный в тумане, становился все ближе и ярче.
   Через несколько шагов туман вдруг совершенно рассеялся. Было такое впечатление, что он выбрался на поверхность еще одного океана, что перед ним лежала еще одна цепь гор. Плотный белый туман лежал у его ног совершенно неподвижно, над головой простиралось бесконечно черное небо со сверкающими вкраплениями звезд. Вершины соседних гор плыли в тумане, как крошечные островки, обломки скал или небольшие льдины.
   У костра дорога обрывалась. В его неясных отблесках Аркадий увидел, что находится на заброшенной позиции артиллерийской батареи: окопы и брустверы превратились в покрытые травой бугорки, сошки для стрелкового оружия разъела ржавчина, словом, какая-то фантасмагория, густо оплетенная колючей проволокой. В огне костра горели доски, остатки пружинных матрасов, банки из-под масла, шины. По ту сторону костра Майк потянул на себя какую-то дверь, встроенную в склон холма. Только сейчас Аркадий заметил, что за плечом у Майка было ружье.
   Звезды висели совсем рядом, Малая Медведица все так же сидела на цепи, прикованная к Полярной звезде. Рука Ориона тянулась к горизонту, разбрасывая по небосклону крошечные бриллианты. За десять месяцев в Беринговом море ни разу Аркадию не пришлось видеть звезды так близко: они были чуть-чуть выше пелены тумана.
   Обойдя костер, он подошел к двери. Дверь оказалась металлической, рама залита цементом. Это был бункер времен войны. Стены его кое-где осыпались, покрылись пятнами плесени и ржавчины, но все же устояли наперекор прошедшим годам и усилиям местных вандалов. Новый замок, свисающий с засова, свидетельствовал о том, что бункер перешел в чью-то собственность; дверные петли были обильно смазаны маслом.
   — Майк! — крикнул Аркадий.
   Керосиновая лампа зажглась на полу, и в ее свете Аркадий увидел, что бункер чьими-то заботливыми руками превращен в каморку рыбака. С потолка картинно спадала рыбацкая сеть, вдоль стен шли полки с морскими звездами, раковинами морских ушек, челюстями новорожденных акул. Стояла рыбацкая койка, рядом с ней нечто вроде книжного шкафа из ящиков для фруктов, в которых теперь хранились книжки в мягких обложках и журналы, дальше шли несколько бочонков со всякой дрянью типа принесенных прибоем кусков ткани, измочаленных буксирных концов, треснувших и сплющенных поплавков.
   Увидев на койке ружье, Аркадий облегченно вздохнул.
   — Майк?
   В центре бункера, занимая почти все свободное пространство, на специальной подставке покоился самый большой каяк из тех, что Аркадию доводилось видеть. Он был по меньшей мере шести метров в длину, низким и узким, с двумя прикрытыми специальными клапанами сиденьями. И хотя суденышко было еще явно не закончено, его грация и изящество линий говорили сами за себя. Аркадий вспомнил голос на Зининой кассете, описывавший лодку местных жителей, байдару, в которой сам говоривший сделал несколько кругов около «Полярной звезды». Чем дольше Аркадий осматривал лодку, тем интереснее ему становилось. Киль был наполовину деревянным, наполовину костяным, ребра из гнутого дерева были перевиты сухожилиями. Во всей конструкции Аркадий не заметил ни единого гвоздя. Только обшивка лодки представляла собой некий компромисс с современностью: фиберглассовая ткань вокруг клапанов для посадки была прошита нейлоновой нитью с вплетенными в нее жилами какого-то морского животного. На верстаке лежал набор рубанков, напильников, парусных игл, бечева, малярные кисти, респиратор, фен для сушки волос и банки с эпоксидной смолой. Эпоксидная смола — материал легковоспламеняющийся, поэтому вокруг верстака были насыпаны кучи песка; в воздухе висел не очень приятный специфический запах: небольшой участок днища байдары был пропитан смолой.
   — Иди сюда, — позвал Аркадий, — нужно поговорить.
   Судя по тому, как это творение подлинного мастера чуть покачивалось на подставке, Аркадию не составило труда представить себе, как лодка будет смотреться на волнах. Ему также становилось все яснее, почему Зину так тянуло к Майку. Он и в самом деле был «водяным», как она звала его, романтиком, мечтавшим вместе с ней проплыть в этой байдаре через весь Тихий океан. Как далеко это было от Аркадия, ведь он хотел только одного — остаться на земле.
   Наличие фена говорило о том, что здесь должно быть электричество. Наклонившись, Аркадий увидел на полу провод. Следуя по нему, он добрался до одеяла, висевшего на задней стене, откинул его в сторону и увидел вторую, меньшую по размерам комнату. В ней стоял работавший от керосина генератор, в тот момент выключенный, с выхлопной трубой, выведенной наружу. Рядом на боку лежала канистра с керосином, а возле нее — включенный электрический фонарик.
   Майк развалился прямо в самом проходе, на грубом и грязном полу. Левый его глаз был раскрыт и подернут легкой пеленой, походя на влажный камешек. Ни пульса, ни дыхания лежащего Аркадий не ощущал. Однако, с другой стороны, нигде не было видно ни капли крови. Майк вошел в бункер только на несколько шагов впереди него, зажег лампу и затем направился к генератору. Сердечные припадки случаются и с молодыми людьми. Аркадий перевернул алеута на спину, расстегнул на груди его рубашку и несильно ударил ладонью по ребрам, чувствуя, как Майк следит за ним одним глазом.
   — Ну же, — требовательно сказал Аркадий.
   На груди Майка на цепочке из металлических бусин висела какая-то костяная пластина, знак религиозности ее хозяина. При каждом ударе Аркадия бусинки, задевая друг за друга, издавали негромкий шуршащий звук. Майк был еще совсем теплым, совсем молодым и очень сильным, и каяк его не был еще закончен.
   — Михаил! Вставай!
   Аркадий открыл ему рот, подул в него, почувствовал запах пива. Еще раз постучал по груди, как бы пытаясь разбудить там, внутри, кого-то. Металлические бусины постукивали по пластине, взгляд Майка становился все более мутным.
   Или у него удар? Аркадий осторожно засунул два пальца Майку в рот, чтобы освободить его язык. Пальцы нащупали что-то необычно, невозможно твердое, и когда он поднял руку к глазам, то увидел, что кончики его пальцев в чем-то красном. Тогда он раскрыл рот Майка так широко, как только смог, направил туда луч фонарика и увидел торчащий из языка острый металлический конец, похожий на серебряный шип. Очень осторожно Аркадий повернул его голову набок и пальцами развел на затылке густые волосы в стороны от двух овальных металлических колец, похожих на дужки старинного лорнета, запутавшегося почему-то в волосах. Мужчины в Америке любят украшения: серьги, тяжелые перстни, кожаную бахрому по низу куртки. Но эти два поблескивающих овала оказались ножницами, аккуратно, без капли крови, вогнанными в основание черепа, как ледоруб. О них-то и стучали бусинки цепочки. Одной рукой в ладоши не хлопнешь, бусины сами по себе тоже не стали бы стучать.
   Аркадий осторожно убрал руку, и тело Майка плавно растянулось на полу.
   В бункер вошел Воловой, за ним — Карп Коробец.
   — Он мертв, — произнес Аркадий.
   Первого помощника и тралмастера больше заинтересовал сам бункер, чем лежащее на полу тело.
   — Еще одно самоубийство? — спросил Воловой, оглядываясь по сторонам.
   — Может, и так. — Аркадий поднялся на ноги. — Это Майк с «Орла». Я шел за ним, он опередил меня не более чем на минуту. Отсюда никто не выходил. Кто бы ни был убийца, он должен все еще быть здесь.
   — Я уверен в этом, — произнес Воловой.
   Аркадий повел фонариком по стенам этой второй комнаты. Кроме генератора здесь не было ничего, если не считать надписей и рисунков на стенах. В углу натекла лужа воды, над ней вертикально вверх по стене уходил покрытый пятнами плесени, весь в разводах сырости деревянный брус. Он поднимался к выдержавшему бы прямое попадание бомбы потолку. В потолке был небольшой люк, находившийся вне пределов досягаемости, хотя на брусе еще виднелись кое-где следы крепившихся к нему когда-то ступеней.
   — Здесь должна быть веревка или лестница, — сказал Аркадий. — Тот, кто отсюда выбрался, должно быть, вытащил ее за собой и захлопнул люк.
   — Мы шли следом за тобой. — Карп взял с койки ружье и стал в восхищении рассматривать его. — Но мы не видели никого, кто бы отсюда выходил.
   — Для чего ты пошел за американцем? — спросил Воловой.
   — Давайте посмотрим снаружи. — Аркадий не обратил внимания на вопрос.
   На пути его вырос Карп.
   — Для чего ты пошел за американцем? — повторил Воловой.
   — Спросить его о Зине, — не успел ответить он, как Воловой оборвал его:
   — Расследование закончено. Теперь уже это не является уважительным поводом для того, чтобы следить за кем-то. Или для того, чтобы в нарушение всех инструкций покидать судно, прятаться от своих сограждан, тайком выбираться в одиночку из чужого города. Но я ничему не удивляюсь. Я не удивляюсь никаким твоим поступкам. Дай ему.
   Дулом ружья Карп нанес Аркадию удар сзади, между лопаток, затем неспешно развернулся, как крестьянин с косой в руках, и ударил, опять-таки сзади, по коленям. Хватая воздух широко раскрытым ртом, Аркадий повалился на пол.
   Воловой уселся на койку и закурил. Взял из ящика порядком уже зачитанный журнал, раскрыл его на середине и тут же отбросил в сторону, на розовом лице его появилась гримаса отвращения.
   — Значит, я был прав. Тебе и раньше случалось убивать, это есть в твоем личном деле. А теперь ты хотел бежать, хотел уйти на ту сторону, опозорить своих товарищей и свое судно при первом выдавшемся случае. Ты выбрал самого слабого из американцев, этого беднягу, а когда он отказался помочь тебе, ты его просто убил.
   — Нет.
   Воловой бросил взгляд на тралмастера, и тот обрушил новый удар стволом по ребрам. Брезентовая куртка несколько ослабила его силу, однако Карп был мужчина мощный, ассистировал он Воловому с удовольствием и энергией.
   — Предсмертная записка, которую написала Зина Патиашвили, — продолжал Воловой. — была найдена в ее постели. Я сам спрашивал Наташу Чайковскую, почему же ты не посмотрел там. Она сказала, что ты смотрел, а ведь ты так и не доложил о записке.
   — Потому что ее там не было.
   Несмотря на царящий в бункере холод, первый помощник начал покрываться потом. Ну, конечно же, ведь он поднимался в гору, а потом, Аркадий неоднократно замечал это в прошлом, допрос одинаково утомителен для всех его участников. В неярком свете лампы стрижка первого помощника «под ежик» вся блестела мельчайшими капельками пота. Выполнявший же всю черную работу Карп стоял потный, как Вулкан в своей кузнице.
   — Вы шли по моим пятам вдвоем? — спросил Аркадий.
   — Вопросы задаю я. Он до сих пор не понял, — пожаловался Воловой Карпу.
   Карп ткнул Аркадия в живот. Пока это все не более чем обычная милицейская работа, думал Аркадий, это хороший признак, пока еще только запугивают, ничего более серьезного.
   Тут же Карп прикладом придавил шею Аркадия к полу, готовясь нанести удар более болезненный, после которого дуло, войдя в живот, может, черт его знает, выйти из спины.
   — Стоп, — остановил его Воловой.
   — Почему? — прорычал Карп, собираясь ткнуть лежащего Аркадия носком ботинка.
   — Обожди. — Он снисходительно улыбнулся: не может же руководитель абсолютно все объяснять подчиненному.
   Аркадий приподнялся на локте. Нельзя позволять себе быть полностью пассивным.
   — Чего-то в этом роде я и ждал, — продолжал Воловой. — Может, в Москве и нужна перестройка, но мы уж больно далеко от Москвы. Нам-то здесь известно, что, когда двигаешь камни, можно потревожить змей. Сейчас у нас как раз такой случай. В назидание хочу привести пример.
   — Какой? — Аркадий чувствовал, что должен быть не только слушателем, но и участником беседы.
   — Пример того, как опасно бывает поощрять таких типов, как ты.
   Аркадий смог опереться плечом о верстак, он не хотел садиться, чтобы не спровоцировать еще серию ударов.
   — А я и не знал, что меня поощряют, — сказал он. — Собираетесь устроить суд?
   — Не суд, — ответил Карп. — Вы не видели его перед судьей, — обратился он к Воловому, — как же он умеет выворачивать все наизнанку!
   — Я не убивал парня. Если и вы этого не делали, то убийца, значит, в этот самый момент спускается с холма.
   Увидев приближающийся приклад, он резко отвел голову в сторону, так что вместо лица Карп угодил в стоящие на верстаке банки. Этот неожиданный выпад встревожил Аркадия: санкционированные побои еще можно было как-то терпеть, Воловой держал их в грубых, но все-таки рамках, сейчас же Карп, видимо, уже вышел из-под его контроля.
   — Товарищ Коробец! — повысил голос Воловой. — Довольно.
   — Он собирается врать нам, — со злобой сказал Карп.
   — Коробец, конечно, не интеллектуал, — обратился к Аркадию Воловой, — зато он отличный рабочий, он понимает линию партии, тебе же это всегда было недоступно.
   За исключением белого шва вдоль ставшего узеньким лба, лицо Карпа было багрово-красным.
   — То есть вашу линию? — Аркадий попытался приблизиться к упавшей с верстака стамеске.
   — Мы же настигли его, когда он бежал, мы поймали его на месте убийства. Он должен умереть.
   — Не тебе это решать, — оборвал его Воловой. — У меня есть серьезные вопросы, на которые он должен ответить. Например, кто, зная, как опасен и неустойчив в личном плане Ренько, все же убедил капитана разрешить ему сойти на берег в чужом порту? Что Ренько планировал вместе со своими американскими друзьями? Новое мышление действительно необходимо для повышения производительности труда, но в области политической выдержанности слишком уж много у нас делается послаблений. Еще год назад ему бы ни за что не разрешили сойти на берег. Вот почему так нужен хороший пример.
   — Я ничего не сделал, — произнес Аркадий.
   Воловой и об этом уже подумал.
   — А твое провокационное расследование, попытка обмануть доверчивого капитана и всю команду? Твоя измена родине в ту же минуту, что ты ступил на чужую землю? Кто знает, чего еще от тебя можно ожидать? Мы разобьем все судно на квадраты, обыщем и простучим каждую переборку, каждую кладовку. Марчук получит соответствующую радиограмму. Все капитаны получат.
   — Но Ренько не контрабандист, — заметил Карп.
   — Кто знает? А потом, всегда можно что-то найти. Уж если я этим займусь, я разнесу «Полярную звезду» на щепки.
   — Вы это и называете перестройкой? — спросил Карп.
   — Коробец, — терпение Волового кончилось, — я не собираюсь спорить о политике с зэком.
   — Сейчас я покажу тебе споры.
   Карп наклонился и подобрал с пола остро заточенную стамеску раньше, чем это успел сделать Аркадий, резко развернулся к койке и молниеносным движением поднес ее острый конец вплотную к шее Волового.
   — Вот как спорят зэки. — С этими словами Карп сгреб рукой волосы на затылке Волового, потянул его голову к себе.
   Воловой сделал попытку высвободиться, струйка крови брызнула на стену. Лицо его набухло, глаза горели неверием в происходящее.
   — Что, речи закончились? — спросил Карп. — Перестройка отвечает требованиям… кого? Не слышу! Ну, говори! Отвечает требованиям рабочего класса! Это нужно знать!
   А ведь он занимался тяжелой атлетикой, поддерживал свое тело в форме. И все же это не то же самое, что ежедневный тяжелый физический труд; было слишком очевидно, что мускулы Волового не шли ни в какое сравнение с железными ручищами Карпа. Первый помощник отчаянно молотил по воздуху руками и ногами, однако пальцы Карпа, сжимавшие стамеску, наполовину ушедшую в горло Волового, были столь же спокойны, как если бы они лежали на рычаге лебедки. Так было и в лагере, когда урки вдруг обнаруживали стукача. В горло, только в горло.
   — А рабочие требуют работы? Да? — не отступал Карп.
   Лицо Волового темнело, наливалось кровью, а глаза выкатывались и белели, как если бы изнутри его душили и рвались наружу все непрочитанные им лекции, непроизнесенные речи. Язык вывалился изо рта.
   — Ты думал, что я буду вечно лизать тебе задницу?
   Лицо Волового почернело, он дернулся к стене, руки его взметнулись и безвольно упали. Все еще открытые глаза были полны изумления, как будто следили за сценой со стороны, как будто все это происходило не с ним самим, с другим.
   Нет, подумал Аркадий, Воловой уже ничему не удивится.
   Воловой был мертв.
   — Ему давно нужно было заткнуться, — сказал Карп Аркадию, повернув стамеску в горле, прежде чем вытащить ее.