Страница:
Все удивляются:
– Как это кататься? Куда кататься? Какие такие саночки?
– Так вот же... Вот они, саночки. А вот горочка гладенька. Сели-покатились.
– Да что же это... Да как же это... Небывальщина какая-то!
– А вот! Новые времена. Все можно.
Сказано – сделано. По бечеве топором, лямки в кратер. Обхватили барку: пятеро за левый бок, пятеро за правый, Ларька сзади. Раскачивают. И – раз, и – два, и – три, пошла, родимая!... Запрыгнули один за другим, Ларька сзади несется, толкает в корму из последних сил, и тоже – прыг вовнутрь! Оба-на! Какой там бобслей, бобслей отдыхает.
Склон как полированный, скорость набирается, туман свистит в ушах, ветер в харю, а чего нам, мы привычные, мы скока натерпелись, мы щас всем покажем, тока малехо разгонимся, давай-давай родимая, а тумана-то уже и нету, выехали из тумана, кругом видать, и нас видать, и вон уже девки запрыгивают, и ладно, места хватит, и негры гляди-кось, и педики вон чего, давай-давай-сигай, веселее будет, кто там еще бедный-чудной-убогий, все к нам давай, все влезут, уж мы прокатимся, уж по кому надо проедемся, а лавушка под нами гладкая, скользкая, разогнались так разогнались, первая космическая, теперь один хрен горка не горка, уже и в океан плюхнулись, а все летим, во как, гуляй бурлак, оттягивайся, нарезай круги по планете, твоя она теперь.
А с острова, с атолла, с кокосовой пальмы на эту красоту, на наглость эту, на оттяг вселенский смотрит туземец, океанец, бабаложец ноне дикой. Не выдержало у парня ретивое, забилось часто, побежал он к берегу, схватил весло, сел в пирогу, погреб через волны, через рифы, через моря, через течения, хотел тоже запрыгнуть, присел, спружинился, нацелился, сиганул – и не получилось, не рассчитал, ошибся, промахнулся; только пронеслась по нему барка, оглушила, выбила мозги, разметала пирогу, кормой притопила напоследок и дальше понеслась, а парень только и успел, что булькнуть разок – и на дно, к скатам, камбалам, палтусам, к акулам на закуску.
Что тут скажешь? Одно слово – «трагедь»...
...Храбрый воин Ёсицунэ Минамото сидел на спине своего боевого коня, покачиваясь на волнах. Конь из последних сил болтал ногами и отфыркивался от соленой воды – а его хозяин недоуменно глядел на бурлящий пенистый след, который тянулся от берега до горизонта. Где-то там, в этом клокочущем водовороте исчезли обломки благородного оружия, спасти которое от вражеских издевательств так хотел сиятельный князь. Все получилось не так, как в песне, все обернулось непонятным и страшным боком. Неприятели из дома Тайра, в панике попрыгавшие за борт, теперь выныривали, отплевывались, хватались за перевернутые челны и тревожно смотрели на восток, где из-за кромки горизонта поднималось бледно-розовое солнце нового тысячелетия.
Почтовый ящик (3)
Киевское динамо
– Как это кататься? Куда кататься? Какие такие саночки?
– Так вот же... Вот они, саночки. А вот горочка гладенька. Сели-покатились.
– Да что же это... Да как же это... Небывальщина какая-то!
– А вот! Новые времена. Все можно.
Сказано – сделано. По бечеве топором, лямки в кратер. Обхватили барку: пятеро за левый бок, пятеро за правый, Ларька сзади. Раскачивают. И – раз, и – два, и – три, пошла, родимая!... Запрыгнули один за другим, Ларька сзади несется, толкает в корму из последних сил, и тоже – прыг вовнутрь! Оба-на! Какой там бобслей, бобслей отдыхает.
Склон как полированный, скорость набирается, туман свистит в ушах, ветер в харю, а чего нам, мы привычные, мы скока натерпелись, мы щас всем покажем, тока малехо разгонимся, давай-давай родимая, а тумана-то уже и нету, выехали из тумана, кругом видать, и нас видать, и вон уже девки запрыгивают, и ладно, места хватит, и негры гляди-кось, и педики вон чего, давай-давай-сигай, веселее будет, кто там еще бедный-чудной-убогий, все к нам давай, все влезут, уж мы прокатимся, уж по кому надо проедемся, а лавушка под нами гладкая, скользкая, разогнались так разогнались, первая космическая, теперь один хрен горка не горка, уже и в океан плюхнулись, а все летим, во как, гуляй бурлак, оттягивайся, нарезай круги по планете, твоя она теперь.
А с острова, с атолла, с кокосовой пальмы на эту красоту, на наглость эту, на оттяг вселенский смотрит туземец, океанец, бабаложец ноне дикой. Не выдержало у парня ретивое, забилось часто, побежал он к берегу, схватил весло, сел в пирогу, погреб через волны, через рифы, через моря, через течения, хотел тоже запрыгнуть, присел, спружинился, нацелился, сиганул – и не получилось, не рассчитал, ошибся, промахнулся; только пронеслась по нему барка, оглушила, выбила мозги, разметала пирогу, кормой притопила напоследок и дальше понеслась, а парень только и успел, что булькнуть разок – и на дно, к скатам, камбалам, палтусам, к акулам на закуску.
Что тут скажешь? Одно слово – «трагедь»...
...Храбрый воин Ёсицунэ Минамото сидел на спине своего боевого коня, покачиваясь на волнах. Конь из последних сил болтал ногами и отфыркивался от соленой воды – а его хозяин недоуменно глядел на бурлящий пенистый след, который тянулся от берега до горизонта. Где-то там, в этом клокочущем водовороте исчезли обломки благородного оружия, спасти которое от вражеских издевательств так хотел сиятельный князь. Все получилось не так, как в песне, все обернулось непонятным и страшным боком. Неприятели из дома Тайра, в панике попрыгавшие за борт, теперь выныривали, отплевывались, хватались за перевернутые челны и тревожно смотрели на восток, где из-за кромки горизонта поднималось бледно-розовое солнце нового тысячелетия.
Почтовый ящик (3)
From polivan@hotmail.com
To vsmol@aw-daigaku.ac.jp
Subject glas wopijushchego
Кладезь вы мой премудрый! Сосуд скудельный!
Уж прямо вы и жнец и швец и коровка божия, умиление одно! Уж нагородили так нагородили. Пегас вас покопытил али красна девица? Так-то вот медведя не убив все глаза и промозолишь. Я уж и слева, и справа, и доброжелательно, чисто Ариадна, а все тетеря тетерей. Оно, конечно, и жук мясо, да только семя-то ваше не крапивное, это вам не икру метать, могиканин вы наш. Бирюльки бирюлькам розь. Так-то вот вся искорка под копыль и убежит, поди разбери потом, кто кого на помочах держал. А ежели по-другому? Ежели не блеска самоварного, а тех же щей, да пожиже? Чай мы тут не голь-шмоль, с клюквы не зардеемся, уж коли вымещать на ком, то не голову сломя. На одном фимиаме далеко не выгребешь, вы уж лучше в чернила макайте. Глядишь, из кулька в рогожку и пересыплется, будете павой ходить, медные горы ворочать, сам себе Егоров, сам себе Кантария. А пока – смежьте очеюшки.
Полина Ивановна.
To vsmol@aw-daigaku.ac.jp
Subject genki kai
Д о р о г о и с у м о т я н !
В п е р в ы е e-mail н а п и ш у п о р у с к и .
К о м п ю т а т р у д н о . М о л о д о и н е д е л а и . Т е п е р ъ п л о х о
п о т о м у ч т о с т а р о .
К а к в ы п о ж и в а е т е ? К а к в а ш е з д о р о в ь е ? С к о р о
х о л о д н о з и м а о п а с н о б е р е г и с ь
Э т о т г о д л е т о в о е н н о п л е н н н й м н о г о в ч и т а г о р о д
п о е х а л и т ь . Я т о ж е п р и н и м а ъ у ч а с т и е. Д е р е в н я о ч е н ь
д а л ё к о . Р у с к и и ч е л о б е к т р у д н о . п р о х о и х у л и г а н
м н о г о
С у м о т я н д а в н о н е в с т р е ч а л и т ь . Д а в а й г о с т и
п р и е х а л и т ь . Н а д о с у м о т я н в с т р е ч а и . П о т о м у ч т о
л ю б л ю с у м о т я н
В с е г о в а м н а и л у ч ш е г о
С о т а К а д з у х о
To vsmol@aw-daigaku.ac.jp
Subject glas wopijushchego
Кладезь вы мой премудрый! Сосуд скудельный!
Уж прямо вы и жнец и швец и коровка божия, умиление одно! Уж нагородили так нагородили. Пегас вас покопытил али красна девица? Так-то вот медведя не убив все глаза и промозолишь. Я уж и слева, и справа, и доброжелательно, чисто Ариадна, а все тетеря тетерей. Оно, конечно, и жук мясо, да только семя-то ваше не крапивное, это вам не икру метать, могиканин вы наш. Бирюльки бирюлькам розь. Так-то вот вся искорка под копыль и убежит, поди разбери потом, кто кого на помочах держал. А ежели по-другому? Ежели не блеска самоварного, а тех же щей, да пожиже? Чай мы тут не голь-шмоль, с клюквы не зардеемся, уж коли вымещать на ком, то не голову сломя. На одном фимиаме далеко не выгребешь, вы уж лучше в чернила макайте. Глядишь, из кулька в рогожку и пересыплется, будете павой ходить, медные горы ворочать, сам себе Егоров, сам себе Кантария. А пока – смежьте очеюшки.
Полина Ивановна.
* * *
From sota_kazuho@kagami.co.jpTo vsmol@aw-daigaku.ac.jp
Subject genki kai
Д о р о г о и с у м о т я н !
В п е р в ы е e-mail н а п и ш у п о р у с к и .
К о м п ю т а т р у д н о . М о л о д о и н е д е л а и . Т е п е р ъ п л о х о
п о т о м у ч т о с т а р о .
К а к в ы п о ж и в а е т е ? К а к в а ш е з д о р о в ь е ? С к о р о
х о л о д н о з и м а о п а с н о б е р е г и с ь
Э т о т г о д л е т о в о е н н о п л е н н н й м н о г о в ч и т а г о р о д
п о е х а л и т ь . Я т о ж е п р и н и м а ъ у ч а с т и е. Д е р е в н я о ч е н ь
д а л ё к о . Р у с к и и ч е л о б е к т р у д н о . п р о х о и х у л и г а н
м н о г о
С у м о т я н д а в н о н е в с т р е ч а л и т ь . Д а в а й г о с т и
п р и е х а л и т ь . Н а д о с у м о т я н в с т р е ч а и . П о т о м у ч т о
л ю б л ю с у м о т я н
В с е г о в а м н а и л у ч ш е г о
С о т а К а д з у х о
Киевское динамо
На улицу Накабяку опустилась полночь. Часы на фасаде кофейни «Хаппи Хаус» возвещали, что через десять минут пятница закончится, а суббота начнется. Тротуары, по будням пустынные, были изрядно оживлены. Туда-сюда по ним перемещались расслабляющиеся трудовые коллективы, шумные компании студентов, отдельные сладкие парочки и вовсе одинокие гуляки. Радуясь наступлению выходных, они устраивали себе длинные праздники живота и печени с торжественными переходами из заведения в заведение.
На дне моего желудка устало шевелил пережеванными щупальцами свежесъеденный жареный кальмар. Сверху его придавливали тунцовые сасими, куриные шашлычки, морские водоросли и маринованные трепанги. Вся эта кухня плавала в двух кувшинчиках горячего сакэ – оно активно воспаряло в головной мозг и приятно колебало уличную перспективу. Мой праздник был ничем не хуже любого другого.
Кофейня по левую руку сменилась рестораном «Тэнгу» – аляповатая вывеска на нем звала отведать черепашьей крови и жареной рыбы фугу. Круглые мумии трех таких рыб висели у входа на ниточках, покачивались на ветерке и стукались друг о дружку лбами. Чуть в стороне, покачиваясь в одном ритме с мумиями, справлял малую нужду изнуренный клиент, перебравший черепашьей крови. Проходящие мимо удостаивали его молчаливым пониманием.
Далее высилось трехэтажное здание «Апоро-биру». По тротуару слонялись развязные зазывалы и совали в руки прохожим рекламные листки. Двое из них гайдзином не побрезговали, двое гайдзина проигнорировали, а один повел себя странно: развернулся к стене и обхватил голову, как приговоренный к расстрелу. Но это ему не помогло – долговязую сутулую фигуру трудно было не узнать.
– Эй! – позвал я. – Дзюнтаро!
Он уронил руки, нехотя повернулся.
– Привет, Бадыму. Давно не виделись.
– Новая работа?
– Третий день сегодня. Не могу привыкнуть. Стесняюсь...
– Чего стесняться? Работа как работа.
– Тогда держи. – В руке у меня оказался календарик с полуголой девицей. – Топпурэсу дансу.
– Хм... Где-то я это уже видел.
– Возможно. Они тут уже полгода. Большое заведение, на втором этаже. Раньше это был гей-бар, единственный в городе, маму-сан все знали. А потом он умер, и бар закрылся.
– Кто умер?
– Мама-сан. От рака. Теперь новые хозяева, бизнес новый, перспективный. Меня вот взяли... Раньше я еще успел санитаром поработать, а потом на фабрике. Но это хуже гораздо – до того тупеешь, что вечером пальцы не слушаются. Уж лучше здесь.
– Тебя в «Кукле» давно не видно. С Кеном больше не играешь?
– Да, на фьюжн потянуло, к мэйнстриму остыл. Кстати, ты слышал последнего Рона Джейсона? «Форева блайнд» – слышал?
– Не слышал.
– Это что-то. Ты просто обязан его послушать. Пойдем наверх, у меня диск в сумке.
Мы поднялись по широкой открытой лестнице. Из ниши в стене на нас глядел Аполлон, воздвигнутый в эпоху гей-бара.
– Скоро уберут, – сказал Дзюнтаро. – Венеру поставят.
Он взмахнул рукой, показывая на широченную, в полстены, вывеску:
– Где тэнчик? – закричала первая. – Тэнчик где? У меня три кекса, блин, все без заказов, два уже на морозе. Пусть отсодит нахер! Пусть нормальных даст!
– Та шо ты, блин, Оксана! Я тебя умоляю, – сказала вторая. – На шоу-тайме сдерешь.
Заметив меня, они недоуменно переглянулись и скрылись за дверью. Вышел Дзюнтаро.
– Слушай, – сказал он. – Я забыл, что этот диск мне завтра будет нужен. Ты сейчас куда шел?
– Домой.
– А чего бы тебе не зайти? Посидишь, выпьешь, на девушек посмотришь. Один час – четыре тысячи. Пей, сколько влезет. А я пока на кассету перепишу.
– Откуда девушки-то?
– Из этой, как ее... Из Украины. Зайдешь?
– Ну хорошо, зайду.
– Только скажи начальству, что это я тебя привел, ладно?
За дверью оказалась стойка с холеным молодым человеком. Его лицо источало профессиональную смесь достоинства и угодливости.
– Хороший у вас зазывала, – сказал я ему. – Невозможно мимо пройти.
– Добро пожаловать, – ответствовал он с легким поклоном. – Будете делать именной заказ?
– В смысле?
– Заказ на девушку будете делать?
– Это обязательно?
– Можно и без заказа. Но тогда мы не гарантируем вам общество.
– А выпить гарантируете?
– Выпить гарантируем. С вас четыре тысячи иен.
Я заплатил. Заведение раздвинуло стеклянные двери, обдало меня табачным дымом, пахучей парфюмерией и долбливой попсой. Вдоль стен тянулись зеркала, вдоль зеркал сидели клиенты и старательно наслаждались гарантированным обществом. Словив пару любопытствующих взглядов, я присел за пустующий столик и стал изучать стоящие в его середине бутылки. Коньяк Suntory, виски Suntory, еще виски Suntory, опять виски Suntory...
– Hello! – раздалось над ухом. Я увидел чернявого цыганистого парня. – Меня зовут Карлос. Что будете пить?
– Привет, Карлос, – сказал я. – Дай мне стакан, я сам разберусь.
Не успел Карлос исчезнуть, как на его месте оказалось прелестное создание в кожаной мини-юбке и короткой маечке. Распущенные белые волосы напоминали исполинский одуванчик. Грациозно оттопырив задик, создание уселось напротив и протянуло мне кончики пальцев.
– Комбанва! Анжелика дэс.
– Вадик дэс, – сказал я, осторожно за них подержавшись.
– Сумимасэн?
– Можно по-русски, я свой.
Косметика на ее лице изобразила крайнюю степень удивления.
– Чё, правда?
– Правда, правда... Хонто.
– Ничего себе... – Она встала и захлопала в ладоши. – Девчонки!!! Сюда!!! Карлос!!! Бринг водка!!! – Снова села, внимательно вгляделась в меня и спросила:
– А ты в курсе, что Карлос голубой?
– Теперь буду в курсе.
– У нас все бразильцы голубые. Чтобы мы от кексов не отвлекались.
– От чего?
– Ну, от клиентов. «О-кяку-сан». Сокращенно «кекс». Знакомься, вот это Барби, а это Моника.
Я кивнул двум подошедшим красавицам. Внешность первой довольно точно повторяла американский кукольный прототип. Вторая больше походила на бабу с одесского привоза.
– Ох ты ё! – сказала она, усаживаясь ко мне поближе. – В кои-то веки.
На столе появилась бутылка водки Suntory, четыре стакана и контейнер со льдом. Барби взяла щипцы и навалила полный стакан ледяных кубиков.
– Ты шо, дура? – сказала Моника.
– Привычка, – смутилась Барби. – Всё виски да виски...
Она ссыпала кубики обратно в контейнер, Анжелика наполнила стаканы, и я провозгласил тост:
– За встречу!
Пятьдесят грамм водки Suntory оросили маринованных трепангов. Градус повысился. Жареный кальмар блаженно раскинул щупальца в стороны.
– Кайф! – сказала Анжелика. – С кексом по-русски... Непривычно даже.
– Та шо это, кекс? – возразила Моника. – Кексы вон сидят. Козлы, блин... А это наш русский мужик! Мы его сейчас попросим, и он нам всем заказ сделает.
– Чего сделаю?
– Ну, заказ! Платишь две сэнки, и я с тобой целый час сижу. Давай, а то меня опять к этим козлам отсодят.
– Вот придут отсаживать, тогда и будет тебе заказ.
– О-о-о! – Она запустила пятерню мне в волосы. – У тебя такие кудри!
– Где у меня кудри?
– О-о-о! Русские кудри! Я не могу... Ты такой, блин, плэйбой!.. Ты такой, блин, альфонс!.. Ох, бляха, я щас кончу...
– Моника! – раздалось откуда-то сзади. – Шоу-тайм!
– Та шоб их всех, – сказала Моника, отрываясь от русских кудрей.
Снова появился Карлос, поставил на стол закуску – порезанные вдоль огурцы и морковки, плюс майонез на отдельном блюдечке. Анжелика повторила разлитие, уже в три стакана – и вдруг послышался надтреснутый, еле живой голос:
– Приве..е..ет...
Голос принадлежал очень худой и очень бледной девице с потухшими глазами. Она держалась обеими руками за спинку стула и слегка покачивалась.
– Добрый вечер, – сказал я. – Присаживайтесь.
– Не..е..е... У меня зака..а..аз...
Она сделала плаксивое лицо и медленно уползла.
– Что это с ней? – спросил я. – Болеет?
– Это понарошку, – объяснила Анжелика. – Роза всегда типа болеет, у нее имидж такой. Ее тогда кексы жалеют и денег дают больше. А так она нормальная, только в роль сильно вошла, мы даже беспокоимся теперь. Давай выпьем, чтоб она была здорова.
На трепангов обрушилось еще полста.
– Бааби!.. Андзерика!.. Симэй дэс!..
– Нас заказали, – деловито сказала Барби, ставя на стол пустой стакан. – Отдыхай, увидимся.
В одиночестве я сидел недолго и через минуту перешел под опеку следующей красавицы. Она была похожа на воздушный шарик, в нужных местах перетянутый тугими резинками, – а походку имела такую, словно ее с отскоком от пола вел невидимый баскетболист. Плюхнувшись напротив, выбросила в мою сторону жеманно изогнутую руку:
– Говорят, наши в городе?
– Не врут.
– Каролина.
– Очень рад.
– А чего ты девчонкам не башляешь?
– Жадный.
– Да ладно тебе. Ты давай башляй.
– Ага.
Попса в динамиках вдруг обрубилась, и свет в заведении стал медленно гаснуть.
– Рэдиз андо дзенторимен!– раздалось под потолком. – Сёу-тайм!!!
Публика затихла и напряженно подалась вперед. Сценическое возвышение осветилось, заиграл какой-то несуразный гопак – и кулисы исторгли тощенькую приму в цветастой пачке и в таком же цветастом бюстгальтере. Выбежав на середину, прима исполнила несколько не вполне уверенных па, а затем нажатием потайной кнопки отправила обе половины бюстгальтера дуплетом в потолок, явив взорам изголодавшейся публики давно обещанное.
– Рэдиз андо дзенторимен!– торжественно возгласил ведущий. – Дзыс из Синди!!!
Под одобрительные крики и рукоплескания Синди разыграла минутную пантомиму, изображая сразу и корову, и доярку. Затем спустилась в зал и подиумным шагом направилась к ближайшему зрителю. Пантомима повторилась в сокращенном варианте у него перед носом. Зритель вытащил кошелек.
– Понял, как надо? – наставительно сказала Каролина.
Когда Синди взошла обратно на сцену, балетной пачки на ней уже не было, а из трусов во множестве торчали тысячные банкноты – как подрывные брошюры за кушаком революционного студента. Она раскланялась, послала залу воздушный поцелуй и исчезла за кулисами.
– Ну, чего не дал? – строго спросила Каролина. – Жаба давит?
– Так она не подошла... Кабы подошла, я б дал...
– Рассказывай! – Каролина махнула рукой, поднялась и отпасовалась на другую половину поля.
Музыка сменилась на что-то сладкозвучно-персидское. Я взял два морковных ломтика и попробовал загрести ими побольше майонеза. Ломтики были длинные, хлипкие, немилосердно гнулись и на роль палочек совсем не годились.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Моника!!!
Я поднял глаза и увидел на сцене свою недавнюю собеседницу. Она блестела и переливалась, вся увитая разноцветной мишурой и перьями. Из области копчика произрастал павлиний хвост. Спереди, потеснив перья и мишуру, выпукло торчало все то же. Новую пантомиму следовало бы назвать «Птичье молоко».
Выполнив план по надою, Моника спустилась со сцены и направилась прямиком ко мне. Дойдя, развернулась задом и несколько раз подвигала вверх-вниз хвостом. Амплитуда была впечатляющей.
– Классно, – сказал я.
Уперев руки в боки, она стояла передо мной. Ей не хватало лишь прилавка с толстолобиками.
– И что теперь? – спросил я. – Денег дать?
Она уверенно кивнула. Я вытащил из кармана тысячную купюру и сунул ей куда-то в мишуру. Она довольно хлопнула себя по оперению, потрепала меня по щеке и проследовала к следующему столику – а там уселась на зрителя верхом и скакала на нем амазонкой, покуда тот не раскошелился.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Памэра!!!
Третий номер программы был, видимо, задуман гвоздем. Таких размеров и таких надоев не видывала никакая ВДНХ. Клиенты заведения благоговейно примолкли и таращились на рекордсменку, чтобы во всех деталях донести увиденное до друзей и сослуживцев. Памела властно и величественно прошлась по залу – как татарский хан, собирающий дань с покоренного племени. Я был единственным, кто удостоился от нее каких-то слов. Принимая от меня очередную сэнку, она наклонилась и жарко прошептала:
– Милый, как меня достали эти обезьяны!..
Я проводил ее взглядом до следующего столика, где уже взволнованно трепыхались протянутые банкноты. Вдруг справа вытянулась чья-то рука и утерла мне нижнюю губу влажной салфеткой. Рука принадлежала конопатой девчонке с озорными глазами – я и не заметил, как она подсела ко мне со своими шуточками.
– Привет, меня зовут Миранда.
– Привет, Миранда.
– За знакомство?
– Давай.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Антонио!!!
На сцене нарисовался мускулистый бронзовый красавец в плавках. Он поворачивался туда-сюда и напрягал различные группы мышц, как на турнире по бодибилдингу.
– Антонио из МАЧО !!!
– МАЧО !!! МАЧО !!!– в восторге заголосили пьяные гости.
– Тьфу ты! – сказала Миранда. – Руки-то красные. «Мачо»...
– А почему красные?
– Он у нас посудомойка. Сейчас покривляется, штаны наденет, и опять на трудовую вахту.
Мачо обошел зал, собирая в плавки чаевые.
– Рэдиз андо дзенторимен! Сёу-тайм из ова! Санкю вери мач!!!
На сцену выкатили установку для караоке. Из зала вышла тетенька лет семидесяти, овладела микрофоном и затянула грустную песню.
– Надеюсь, она не будет раздеваться? – спросил я.
– Эта не будет. А вообще бывает – иной кекс переберет и давай стриптизить. Помню, один монах из рясы выпрыгнул и за Каролиной погнался. Еле убежала.
– Весело тут у вас.
– Ну. Потом, говорят, надоедает. Но я недавно, мне еще не надоело.
– А с языком как?
– Пока не очень. Но я учу. Вот, смотри...
Миранда протянула крохотный блокнотик. Я открыл наугад и прочитал:
боинчан – грудь скебе – козел
печапай – грудь сэнэн – сэнка
ощили – жопа ичиман – манка
атока – мужик оманка – спросить у девч.
– Хороший глоссарий, – сказал я. – Репрезентативный. Но есть некоторые неточности в переводе. Вот, скажем, «скебе» – это не то, чтобы «козел».
– А как?
– Ну, что ли... «сексуально озабоченный».
– Значит, козел и есть. Все правильно. Что они, не козлы разве?
– Козлы, блин, все как один! – вернувшаяся Моника, уже без хвоста и перьев, устраивалась рядом. – Тупые, грязные, скебешныекозлы!
– Точно, – подтвердила Синди, вливаясь в компанию. – Козлы. И обезьяны. Все до одного. Ненавижу.
– Кто это «все до одного»?
– Кто, кто... Японцы! Нация дегенератов. Или я неправа?
– По-моему, нет.
– Погоди, – сказала Моника. – А ты шо вообще тут делаешь? Работаешь?
– Да, в университете...
– И хочешь сказать, они тут не козлы?
– Бывают, конечно, но ведь не все...
– Та ну! Шо ты видел в своем, блин, университете? Я тебя умоляю! Козел на козле и козлом погоняет. Вон, гляди:
– ДЗЯН !!! КЕН !!! ПОН !!!– грохнуло за столиком в углу. Клиенты играли с девушками в «камень-ножницы-бумагу» – выбрасывали кто кулак, кто два пальца, кто ладонь. Проигравший выпивал рюмку водки.
– Ну шо, не козлы? Ты можешь представить, шоб русские мужики маялись вот такой же, я извиняюсь, херней? А эти ничего другого не умеют и не хотят. В натуре козлы. У нас, блин, Кучма – и тот умнее.
– Ладно, – сказал я, – вас не переспоришь. Козлы, так козлы.
– Правильно! Давайте выпьем за русских мужиков!
– Ура-а-а!!!... За русских!!!... За мужиков!!!...
– А где Сабина? – осведомилась Моника, опорожнив свой стакан. – Мы тут за москалей пьем, так она шо – спряталась?
– Кто такая Сабина?
– Да то заподэнка. Тернопольская. Пропала куда-то.
– А остальные откуда?
– Остальные с Киева.
– Слушай, почему у вас с закуской так хило? Бразильцы на кухне съедают?
– Щас будет. Значит так. Я тебе закуску, ты мне заказ. Две сэнки. Нормально?
– Нормально.
– Давай сюда, я в кассу отнесу.
Она сгребла деньги и ушла к дверям. Пользуясь ее отсутствием, Миранда наклонилась ко мне и сказала:
– Я тоже так думаю!
– Как?
– Что они не все козлы. Я знаешь, как думаю? Я думаю, что есть плохие, а есть хорошие. Как и у нас. Я над этим очень долго думала.
– Сабина, дывысь, якый гарный хлопец! – Моника вела за руку высокую шатенку. – Мы тут общаемся, а ты спряталась.
– Мэнэ кексы замовылы, – сказала Сабина, усаживаясь. – Я хлопця ще з самого початку побачила. Очам не повирыла: звидкыля такый узявся? Зачудувалася. Хто тилькы до нас не прыходыть...
– Сабина, он говорит: наши кексы не козлы!
– Та ну! Та вже ж воны не дурни? Прыходять, сидають и мэнэ запытують: ты звидкыля? Я им говорю: з Тернопиля. Що?! З Чорнобыля?! Лякаються и видразу тикають. Хто ж воны ще, як не дурни?
– Ну и хорошо, что дурни. Были бы умные, разве б мы столько зарабатывали? Давайте выпьем за наших кексов!
– Ура-а-а!!!... За кексов!!!...
Пришел Карлос, поставил на стол новую бутылку водки Suntory и блюдечко. Сфокусировав взгляд, я разглядел на блюдечке горсть фисташек.
– Это «закуска»?!
– А шо? Где я тебе еще найду? У нас тут, блин, не Макдональдс.
– Я найду! – сказала Синди. – Сделаешь мне заказ?
– Сначала найди, потом заказ.
Синди побежала за сцену, Миранда за ней. Моника деловито наполняла стаканы. Сабина, подперев щеку, глядела на меня.
– Обережно з горилкою, хлопче! До хаты не потрапыш, пид забором будеш ночуваты. Мы з усима кексами пидряд пьемо, натренувалыся, куды тоби до нас.
– Ничего, – сказал я. – Ты нашего брата москаля еще не знаешь.
– Та господы! – вздохнула Сабина. – Хиба ж я вас не бачила...
На столе появилась картонная коробка с половинкой холодной пиццы. Синди стояла над ней с видом Геракла, добывшего золотые яблоки. Миранда подбежала и пристроилась рядом. Я медленно поднялся, оглядел зал, поманил пальцем человека в жилетке. Он мигом подскочил.
– Этой заказ. И этой заказ.
– Хай! Четыре тысячи иен.
Я ткнул пальцем в Сабину.
– И этой тоже заказ.
– Хай! Шесть тысяч иен.
Освободясь от лишних бумажек, я опустился в кресло и взял стакан.
– За щедрость! – сказала Моника. – За широкую, блин, русскую душу!
– Ура-а-а!!!... За щедрость!!!... За душу!!!...
Я вернул пустой стакан на стол и засунул в рот кусок пиццы. В следующую секунду, как танк над окопом, надо мной навис бюст Памелы.
– Караоке простаивает. Споешь?
– Спою.
– Что споешь?
– Оперу спою.
– Оперы нет.
– Тогда не спою. Хочешь заказ?
– Хочу.
– Этой тоже заказ!!!
– Хай! Простите, у вас время вышло. Будете продлевать?
– Буду.
– Еще полчаса – две тысячи иен. С заказом – четыре тысячи иен.
– Держи.
– Ну чего? Раскочегарился? Башляешь?
– И этой тоже заказ!!!
– Хай! Еще две тысячи иен.
– Вообще всем заказ! Кто тут у вас есть? Всем заказ!!!
– Будет исполнено! Одну минуту... Двенадцать тысяч иен.
– На.
– Это десять тысяч. Нужно еще две.
– Погоди... Больше нету. Всем заказ минус одна.
– Кто «одна»?
– Не знаю. Минус кто-нибудь. Кто у вас остался?
– Роза, Анжелика, Барби, Виолетта... Но они заняты...
– Да, да, вот им всем заказ. Ничего, что заняты. Кто еще?
– Все, больше нельзя. У вас полчаса. Отдыхайте, пожалуйста.
В полчаса уместилось многое. Трогательные брудершафты, разбитые стаканы, бородатые анекдоты, дурацкий смех, очередная бутылка, удивленный Дзюнтаро с кассетой, камни, ножницы, бумага, много чего другого, обреченного на ретроградную амнезию, а в довершение всего – прямо перед глазами – белая табличка с красными иероглифами: «Не бросайте в писсуар окурки, мусор и др.»
Иероглиф «и др.»располагался по центру и был сильно засижен мухами.
Кто-то потеребил меня за правый локоть.
– Хорошие девочки, да?
– Ага...
– Примите мою визитную карточку.
– Угу...
– Я здесь часто бываю. Мы с вами еще встретимся.
– Ммм...
Зашумел слив. На выходе меня поджидал человек в жилетке.
– Простите, у вас опять время вышло. Будете продлевать?
– Буду...
– Две тысячи иен.
– В смысле не буду... Выход где?
Заказанные мною вышли меня проводить. Схватившись за перила на краю площадки, я посмотрел в черное небо, глотнул трезвящего ночного воздуха и оглянулся. Они стояли у дверей, выстроившись в шеренгу. У меня зарябило в глазах и засвербило в глотке.
На дне моего желудка устало шевелил пережеванными щупальцами свежесъеденный жареный кальмар. Сверху его придавливали тунцовые сасими, куриные шашлычки, морские водоросли и маринованные трепанги. Вся эта кухня плавала в двух кувшинчиках горячего сакэ – оно активно воспаряло в головной мозг и приятно колебало уличную перспективу. Мой праздник был ничем не хуже любого другого.
Кофейня по левую руку сменилась рестораном «Тэнгу» – аляповатая вывеска на нем звала отведать черепашьей крови и жареной рыбы фугу. Круглые мумии трех таких рыб висели у входа на ниточках, покачивались на ветерке и стукались друг о дружку лбами. Чуть в стороне, покачиваясь в одном ритме с мумиями, справлял малую нужду изнуренный клиент, перебравший черепашьей крови. Проходящие мимо удостаивали его молчаливым пониманием.
Далее высилось трехэтажное здание «Апоро-биру». По тротуару слонялись развязные зазывалы и совали в руки прохожим рекламные листки. Двое из них гайдзином не побрезговали, двое гайдзина проигнорировали, а один повел себя странно: развернулся к стене и обхватил голову, как приговоренный к расстрелу. Но это ему не помогло – долговязую сутулую фигуру трудно было не узнать.
– Эй! – позвал я. – Дзюнтаро!
Он уронил руки, нехотя повернулся.
– Привет, Бадыму. Давно не виделись.
– Новая работа?
– Третий день сегодня. Не могу привыкнуть. Стесняюсь...
– Чего стесняться? Работа как работа.
– Тогда держи. – В руке у меня оказался календарик с полуголой девицей. – Топпурэсу дансу.
– Хм... Где-то я это уже видел.
– Возможно. Они тут уже полгода. Большое заведение, на втором этаже. Раньше это был гей-бар, единственный в городе, маму-сан все знали. А потом он умер, и бар закрылся.
– Кто умер?
– Мама-сан. От рака. Теперь новые хозяева, бизнес новый, перспективный. Меня вот взяли... Раньше я еще успел санитаром поработать, а потом на фабрике. Но это хуже гораздо – до того тупеешь, что вечером пальцы не слушаются. Уж лучше здесь.
– Тебя в «Кукле» давно не видно. С Кеном больше не играешь?
– Да, на фьюжн потянуло, к мэйнстриму остыл. Кстати, ты слышал последнего Рона Джейсона? «Форева блайнд» – слышал?
– Не слышал.
– Это что-то. Ты просто обязан его послушать. Пойдем наверх, у меня диск в сумке.
Мы поднялись по широкой открытой лестнице. Из ниши в стене на нас глядел Аполлон, воздвигнутый в эпоху гей-бара.
– Скоро уберут, – сказал Дзюнтаро. – Венеру поставят.
Он взмахнул рукой, показывая на широченную, в полстены, вывеску:
Биинасу
топпурэсу сё
Venus
topless show
– Подожди здесь. – Не успела дверь за ним закрыться, как на площадку выскочила рослая блондинка и понеслась к лестнице, выбивая шпильками дробь из бетонного пола. Схватилась за перила, коротко глянула вниз и побежала обратно. Из дверей выглянула еще одна – тоже блондинка, но пониже.– Где тэнчик? – закричала первая. – Тэнчик где? У меня три кекса, блин, все без заказов, два уже на морозе. Пусть отсодит нахер! Пусть нормальных даст!
– Та шо ты, блин, Оксана! Я тебя умоляю, – сказала вторая. – На шоу-тайме сдерешь.
Заметив меня, они недоуменно переглянулись и скрылись за дверью. Вышел Дзюнтаро.
– Слушай, – сказал он. – Я забыл, что этот диск мне завтра будет нужен. Ты сейчас куда шел?
– Домой.
– А чего бы тебе не зайти? Посидишь, выпьешь, на девушек посмотришь. Один час – четыре тысячи. Пей, сколько влезет. А я пока на кассету перепишу.
– Откуда девушки-то?
– Из этой, как ее... Из Украины. Зайдешь?
– Ну хорошо, зайду.
– Только скажи начальству, что это я тебя привел, ладно?
За дверью оказалась стойка с холеным молодым человеком. Его лицо источало профессиональную смесь достоинства и угодливости.
– Хороший у вас зазывала, – сказал я ему. – Невозможно мимо пройти.
– Добро пожаловать, – ответствовал он с легким поклоном. – Будете делать именной заказ?
– В смысле?
– Заказ на девушку будете делать?
– Это обязательно?
– Можно и без заказа. Но тогда мы не гарантируем вам общество.
– А выпить гарантируете?
– Выпить гарантируем. С вас четыре тысячи иен.
Я заплатил. Заведение раздвинуло стеклянные двери, обдало меня табачным дымом, пахучей парфюмерией и долбливой попсой. Вдоль стен тянулись зеркала, вдоль зеркал сидели клиенты и старательно наслаждались гарантированным обществом. Словив пару любопытствующих взглядов, я присел за пустующий столик и стал изучать стоящие в его середине бутылки. Коньяк Suntory, виски Suntory, еще виски Suntory, опять виски Suntory...
– Hello! – раздалось над ухом. Я увидел чернявого цыганистого парня. – Меня зовут Карлос. Что будете пить?
– Привет, Карлос, – сказал я. – Дай мне стакан, я сам разберусь.
Не успел Карлос исчезнуть, как на его месте оказалось прелестное создание в кожаной мини-юбке и короткой маечке. Распущенные белые волосы напоминали исполинский одуванчик. Грациозно оттопырив задик, создание уселось напротив и протянуло мне кончики пальцев.
– Комбанва! Анжелика дэс.
– Вадик дэс, – сказал я, осторожно за них подержавшись.
– Сумимасэн?
– Можно по-русски, я свой.
Косметика на ее лице изобразила крайнюю степень удивления.
– Чё, правда?
– Правда, правда... Хонто.
– Ничего себе... – Она встала и захлопала в ладоши. – Девчонки!!! Сюда!!! Карлос!!! Бринг водка!!! – Снова села, внимательно вгляделась в меня и спросила:
– А ты в курсе, что Карлос голубой?
– Теперь буду в курсе.
– У нас все бразильцы голубые. Чтобы мы от кексов не отвлекались.
– От чего?
– Ну, от клиентов. «О-кяку-сан». Сокращенно «кекс». Знакомься, вот это Барби, а это Моника.
Я кивнул двум подошедшим красавицам. Внешность первой довольно точно повторяла американский кукольный прототип. Вторая больше походила на бабу с одесского привоза.
– Ох ты ё! – сказала она, усаживаясь ко мне поближе. – В кои-то веки.
На столе появилась бутылка водки Suntory, четыре стакана и контейнер со льдом. Барби взяла щипцы и навалила полный стакан ледяных кубиков.
– Ты шо, дура? – сказала Моника.
– Привычка, – смутилась Барби. – Всё виски да виски...
Она ссыпала кубики обратно в контейнер, Анжелика наполнила стаканы, и я провозгласил тост:
– За встречу!
Пятьдесят грамм водки Suntory оросили маринованных трепангов. Градус повысился. Жареный кальмар блаженно раскинул щупальца в стороны.
– Кайф! – сказала Анжелика. – С кексом по-русски... Непривычно даже.
– Та шо это, кекс? – возразила Моника. – Кексы вон сидят. Козлы, блин... А это наш русский мужик! Мы его сейчас попросим, и он нам всем заказ сделает.
– Чего сделаю?
– Ну, заказ! Платишь две сэнки, и я с тобой целый час сижу. Давай, а то меня опять к этим козлам отсодят.
– Вот придут отсаживать, тогда и будет тебе заказ.
– О-о-о! – Она запустила пятерню мне в волосы. – У тебя такие кудри!
– Где у меня кудри?
– О-о-о! Русские кудри! Я не могу... Ты такой, блин, плэйбой!.. Ты такой, блин, альфонс!.. Ох, бляха, я щас кончу...
– Моника! – раздалось откуда-то сзади. – Шоу-тайм!
– Та шоб их всех, – сказала Моника, отрываясь от русских кудрей.
Снова появился Карлос, поставил на стол закуску – порезанные вдоль огурцы и морковки, плюс майонез на отдельном блюдечке. Анжелика повторила разлитие, уже в три стакана – и вдруг послышался надтреснутый, еле живой голос:
– Приве..е..ет...
Голос принадлежал очень худой и очень бледной девице с потухшими глазами. Она держалась обеими руками за спинку стула и слегка покачивалась.
– Добрый вечер, – сказал я. – Присаживайтесь.
– Не..е..е... У меня зака..а..аз...
Она сделала плаксивое лицо и медленно уползла.
– Что это с ней? – спросил я. – Болеет?
– Это понарошку, – объяснила Анжелика. – Роза всегда типа болеет, у нее имидж такой. Ее тогда кексы жалеют и денег дают больше. А так она нормальная, только в роль сильно вошла, мы даже беспокоимся теперь. Давай выпьем, чтоб она была здорова.
На трепангов обрушилось еще полста.
– Бааби!.. Андзерика!.. Симэй дэс!..
– Нас заказали, – деловито сказала Барби, ставя на стол пустой стакан. – Отдыхай, увидимся.
В одиночестве я сидел недолго и через минуту перешел под опеку следующей красавицы. Она была похожа на воздушный шарик, в нужных местах перетянутый тугими резинками, – а походку имела такую, словно ее с отскоком от пола вел невидимый баскетболист. Плюхнувшись напротив, выбросила в мою сторону жеманно изогнутую руку:
– Говорят, наши в городе?
– Не врут.
– Каролина.
– Очень рад.
– А чего ты девчонкам не башляешь?
– Жадный.
– Да ладно тебе. Ты давай башляй.
– Ага.
Попса в динамиках вдруг обрубилась, и свет в заведении стал медленно гаснуть.
– Рэдиз андо дзенторимен!– раздалось под потолком. – Сёу-тайм!!!
Публика затихла и напряженно подалась вперед. Сценическое возвышение осветилось, заиграл какой-то несуразный гопак – и кулисы исторгли тощенькую приму в цветастой пачке и в таком же цветастом бюстгальтере. Выбежав на середину, прима исполнила несколько не вполне уверенных па, а затем нажатием потайной кнопки отправила обе половины бюстгальтера дуплетом в потолок, явив взорам изголодавшейся публики давно обещанное.
– Рэдиз андо дзенторимен!– торжественно возгласил ведущий. – Дзыс из Синди!!!
Под одобрительные крики и рукоплескания Синди разыграла минутную пантомиму, изображая сразу и корову, и доярку. Затем спустилась в зал и подиумным шагом направилась к ближайшему зрителю. Пантомима повторилась в сокращенном варианте у него перед носом. Зритель вытащил кошелек.
– Понял, как надо? – наставительно сказала Каролина.
Когда Синди взошла обратно на сцену, балетной пачки на ней уже не было, а из трусов во множестве торчали тысячные банкноты – как подрывные брошюры за кушаком революционного студента. Она раскланялась, послала залу воздушный поцелуй и исчезла за кулисами.
– Ну, чего не дал? – строго спросила Каролина. – Жаба давит?
– Так она не подошла... Кабы подошла, я б дал...
– Рассказывай! – Каролина махнула рукой, поднялась и отпасовалась на другую половину поля.
Музыка сменилась на что-то сладкозвучно-персидское. Я взял два морковных ломтика и попробовал загрести ими побольше майонеза. Ломтики были длинные, хлипкие, немилосердно гнулись и на роль палочек совсем не годились.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Моника!!!
Я поднял глаза и увидел на сцене свою недавнюю собеседницу. Она блестела и переливалась, вся увитая разноцветной мишурой и перьями. Из области копчика произрастал павлиний хвост. Спереди, потеснив перья и мишуру, выпукло торчало все то же. Новую пантомиму следовало бы назвать «Птичье молоко».
Выполнив план по надою, Моника спустилась со сцены и направилась прямиком ко мне. Дойдя, развернулась задом и несколько раз подвигала вверх-вниз хвостом. Амплитуда была впечатляющей.
– Классно, – сказал я.
Уперев руки в боки, она стояла передо мной. Ей не хватало лишь прилавка с толстолобиками.
– И что теперь? – спросил я. – Денег дать?
Она уверенно кивнула. Я вытащил из кармана тысячную купюру и сунул ей куда-то в мишуру. Она довольно хлопнула себя по оперению, потрепала меня по щеке и проследовала к следующему столику – а там уселась на зрителя верхом и скакала на нем амазонкой, покуда тот не раскошелился.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Памэра!!!
Третий номер программы был, видимо, задуман гвоздем. Таких размеров и таких надоев не видывала никакая ВДНХ. Клиенты заведения благоговейно примолкли и таращились на рекордсменку, чтобы во всех деталях донести увиденное до друзей и сослуживцев. Памела властно и величественно прошлась по залу – как татарский хан, собирающий дань с покоренного племени. Я был единственным, кто удостоился от нее каких-то слов. Принимая от меня очередную сэнку, она наклонилась и жарко прошептала:
– Милый, как меня достали эти обезьяны!..
Я проводил ее взглядом до следующего столика, где уже взволнованно трепыхались протянутые банкноты. Вдруг справа вытянулась чья-то рука и утерла мне нижнюю губу влажной салфеткой. Рука принадлежала конопатой девчонке с озорными глазами – я и не заметил, как она подсела ко мне со своими шуточками.
– Привет, меня зовут Миранда.
– Привет, Миранда.
– За знакомство?
– Давай.
– Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Антонио!!!
На сцене нарисовался мускулистый бронзовый красавец в плавках. Он поворачивался туда-сюда и напрягал различные группы мышц, как на турнире по бодибилдингу.
– Антонио из МАЧО !!!
– МАЧО !!! МАЧО !!!– в восторге заголосили пьяные гости.
– Тьфу ты! – сказала Миранда. – Руки-то красные. «Мачо»...
– А почему красные?
– Он у нас посудомойка. Сейчас покривляется, штаны наденет, и опять на трудовую вахту.
Мачо обошел зал, собирая в плавки чаевые.
– Рэдиз андо дзенторимен! Сёу-тайм из ова! Санкю вери мач!!!
На сцену выкатили установку для караоке. Из зала вышла тетенька лет семидесяти, овладела микрофоном и затянула грустную песню.
– Надеюсь, она не будет раздеваться? – спросил я.
– Эта не будет. А вообще бывает – иной кекс переберет и давай стриптизить. Помню, один монах из рясы выпрыгнул и за Каролиной погнался. Еле убежала.
– Весело тут у вас.
– Ну. Потом, говорят, надоедает. Но я недавно, мне еще не надоело.
– А с языком как?
– Пока не очень. Но я учу. Вот, смотри...
Миранда протянула крохотный блокнотик. Я открыл наугад и прочитал:
боинчан – грудь скебе – козел
печапай – грудь сэнэн – сэнка
ощили – жопа ичиман – манка
атока – мужик оманка – спросить у девч.
– Хороший глоссарий, – сказал я. – Репрезентативный. Но есть некоторые неточности в переводе. Вот, скажем, «скебе» – это не то, чтобы «козел».
– А как?
– Ну, что ли... «сексуально озабоченный».
– Значит, козел и есть. Все правильно. Что они, не козлы разве?
– Козлы, блин, все как один! – вернувшаяся Моника, уже без хвоста и перьев, устраивалась рядом. – Тупые, грязные, скебешныекозлы!
– Точно, – подтвердила Синди, вливаясь в компанию. – Козлы. И обезьяны. Все до одного. Ненавижу.
– Кто это «все до одного»?
– Кто, кто... Японцы! Нация дегенератов. Или я неправа?
– По-моему, нет.
– Погоди, – сказала Моника. – А ты шо вообще тут делаешь? Работаешь?
– Да, в университете...
– И хочешь сказать, они тут не козлы?
– Бывают, конечно, но ведь не все...
– Та ну! Шо ты видел в своем, блин, университете? Я тебя умоляю! Козел на козле и козлом погоняет. Вон, гляди:
– ДЗЯН !!! КЕН !!! ПОН !!!– грохнуло за столиком в углу. Клиенты играли с девушками в «камень-ножницы-бумагу» – выбрасывали кто кулак, кто два пальца, кто ладонь. Проигравший выпивал рюмку водки.
– Ну шо, не козлы? Ты можешь представить, шоб русские мужики маялись вот такой же, я извиняюсь, херней? А эти ничего другого не умеют и не хотят. В натуре козлы. У нас, блин, Кучма – и тот умнее.
– Ладно, – сказал я, – вас не переспоришь. Козлы, так козлы.
– Правильно! Давайте выпьем за русских мужиков!
– Ура-а-а!!!... За русских!!!... За мужиков!!!...
– А где Сабина? – осведомилась Моника, опорожнив свой стакан. – Мы тут за москалей пьем, так она шо – спряталась?
– Кто такая Сабина?
– Да то заподэнка. Тернопольская. Пропала куда-то.
– А остальные откуда?
– Остальные с Киева.
– Слушай, почему у вас с закуской так хило? Бразильцы на кухне съедают?
– Щас будет. Значит так. Я тебе закуску, ты мне заказ. Две сэнки. Нормально?
– Нормально.
– Давай сюда, я в кассу отнесу.
Она сгребла деньги и ушла к дверям. Пользуясь ее отсутствием, Миранда наклонилась ко мне и сказала:
– Я тоже так думаю!
– Как?
– Что они не все козлы. Я знаешь, как думаю? Я думаю, что есть плохие, а есть хорошие. Как и у нас. Я над этим очень долго думала.
– Сабина, дывысь, якый гарный хлопец! – Моника вела за руку высокую шатенку. – Мы тут общаемся, а ты спряталась.
– Мэнэ кексы замовылы, – сказала Сабина, усаживаясь. – Я хлопця ще з самого початку побачила. Очам не повирыла: звидкыля такый узявся? Зачудувалася. Хто тилькы до нас не прыходыть...
– Сабина, он говорит: наши кексы не козлы!
– Та ну! Та вже ж воны не дурни? Прыходять, сидають и мэнэ запытують: ты звидкыля? Я им говорю: з Тернопиля. Що?! З Чорнобыля?! Лякаються и видразу тикають. Хто ж воны ще, як не дурни?
– Ну и хорошо, что дурни. Были бы умные, разве б мы столько зарабатывали? Давайте выпьем за наших кексов!
– Ура-а-а!!!... За кексов!!!...
Пришел Карлос, поставил на стол новую бутылку водки Suntory и блюдечко. Сфокусировав взгляд, я разглядел на блюдечке горсть фисташек.
– Это «закуска»?!
– А шо? Где я тебе еще найду? У нас тут, блин, не Макдональдс.
– Я найду! – сказала Синди. – Сделаешь мне заказ?
– Сначала найди, потом заказ.
Синди побежала за сцену, Миранда за ней. Моника деловито наполняла стаканы. Сабина, подперев щеку, глядела на меня.
– Обережно з горилкою, хлопче! До хаты не потрапыш, пид забором будеш ночуваты. Мы з усима кексами пидряд пьемо, натренувалыся, куды тоби до нас.
– Ничего, – сказал я. – Ты нашего брата москаля еще не знаешь.
– Та господы! – вздохнула Сабина. – Хиба ж я вас не бачила...
На столе появилась картонная коробка с половинкой холодной пиццы. Синди стояла над ней с видом Геракла, добывшего золотые яблоки. Миранда подбежала и пристроилась рядом. Я медленно поднялся, оглядел зал, поманил пальцем человека в жилетке. Он мигом подскочил.
– Этой заказ. И этой заказ.
– Хай! Четыре тысячи иен.
Я ткнул пальцем в Сабину.
– И этой тоже заказ.
– Хай! Шесть тысяч иен.
Освободясь от лишних бумажек, я опустился в кресло и взял стакан.
– За щедрость! – сказала Моника. – За широкую, блин, русскую душу!
– Ура-а-а!!!... За щедрость!!!... За душу!!!...
Я вернул пустой стакан на стол и засунул в рот кусок пиццы. В следующую секунду, как танк над окопом, надо мной навис бюст Памелы.
– Караоке простаивает. Споешь?
– Спою.
– Что споешь?
– Оперу спою.
– Оперы нет.
– Тогда не спою. Хочешь заказ?
– Хочу.
– Этой тоже заказ!!!
– Хай! Простите, у вас время вышло. Будете продлевать?
– Буду.
– Еще полчаса – две тысячи иен. С заказом – четыре тысячи иен.
– Держи.
– Ну чего? Раскочегарился? Башляешь?
– И этой тоже заказ!!!
– Хай! Еще две тысячи иен.
– Вообще всем заказ! Кто тут у вас есть? Всем заказ!!!
– Будет исполнено! Одну минуту... Двенадцать тысяч иен.
– На.
– Это десять тысяч. Нужно еще две.
– Погоди... Больше нету. Всем заказ минус одна.
– Кто «одна»?
– Не знаю. Минус кто-нибудь. Кто у вас остался?
– Роза, Анжелика, Барби, Виолетта... Но они заняты...
– Да, да, вот им всем заказ. Ничего, что заняты. Кто еще?
– Все, больше нельзя. У вас полчаса. Отдыхайте, пожалуйста.
В полчаса уместилось многое. Трогательные брудершафты, разбитые стаканы, бородатые анекдоты, дурацкий смех, очередная бутылка, удивленный Дзюнтаро с кассетой, камни, ножницы, бумага, много чего другого, обреченного на ретроградную амнезию, а в довершение всего – прямо перед глазами – белая табличка с красными иероглифами: «Не бросайте в писсуар окурки, мусор и др.»
Иероглиф «и др.»располагался по центру и был сильно засижен мухами.
Кто-то потеребил меня за правый локоть.
– Хорошие девочки, да?
– Ага...
– Примите мою визитную карточку.
– Угу...
– Я здесь часто бываю. Мы с вами еще встретимся.
– Ммм...
Зашумел слив. На выходе меня поджидал человек в жилетке.
– Простите, у вас опять время вышло. Будете продлевать?
– Буду...
– Две тысячи иен.
– В смысле не буду... Выход где?
Заказанные мною вышли меня проводить. Схватившись за перила на краю площадки, я посмотрел в черное небо, глотнул трезвящего ночного воздуха и оглянулся. Они стояли у дверей, выстроившись в шеренгу. У меня зарябило в глазах и засвербило в глотке.