Страница:
— Мне вы нужны, Бесс, — мягко сказал он. — Моего состояния хватит на нас двоих!
— А сколь долго вы сможете сохранить его, как только перестанете быть преданным и любящим рыцарем королевы, Уолтер? — спросила она. — Я не хочу быть причиной вашего падения после всего, что вы сделали, чтобы добиться своего нынешнего положения.
— Простила же она Лестера.
— Роберт Дадли, как вы знаете, — это особый случай, Уолтер. Они родились в один день и друзья с детства. В те времена, когда королева была всего лишь принцессой Елизаветой и была заключена ее сестрой Марией в башню, именно Роберт Дадли, сам находившийся под стражей, использовал свои личные, совсем небольшие средства, чтобы, подкупив стражу, сделать ее жизнь более терпимой, снабжая ее маленькими радостями жизни, хотя бы такими, как дрова для камина. Она любила Дадли, искренне любила. Думаю, она простила бы ему все что угодно, Уолтер, но мы-то ничем не защищены от ее гнева. И тем не менее спасибо вам за ваше предложение, я всегда буду лелеять его. — Я люблю вас, Бесс, — тихо сказал он. Элизабет Трокмортон покраснела.
— Я тоже люблю вас, Уолтер, — так же тихо ответила она и затем отвернулась от него, чтобы посмотреть на детей, с визгом и гамом игравших в чехарду.
Роберт Саутвуд взглянул на Уолтера Рэлея.
— Надеюсь, вы не возражаете против той простоты, с которой мм отмечаем этот день? — спросил он с улыбкой, тоже следя за детьми. — Эйнджел хотела, чтобы вы и Бесс встретили этот праздник с нами, но вообще-то я в отличие от многих других людей моего положения предпочитаю семейные торжества.
Уолтер Рэлей улыбнулся в ответ и кивнул:
— Только что Бесс и я говорили о том, как нам не хватает простой жизни. Я, однако, слышал, что вы решили возродить традиции своего отца и устроить для двора бал-маскарад по случаю кануна Крещения в новом году.
— Да! Королева пожелала этого, и я не смог отказать ей. После, однако, я постараюсь отойти от двора, по крайней мере до тех пор, пока моя жена не родит весной. Это ее первые роды, и мне посоветовали избавить ее от волнений. Если получится, мы вернемся домой в Девон, чтобы ребенок появился на свет в Линмуте.
Время было позднее, детей увели спать, и музыканты заиграли быструю лавольту. Граф Линмутский вывел свою жену в центр зала, и они открыли танцы. К ним быстро примкнули все остальные, но, когда кончилась лавольта и музыканты заиграли испанскую кэнери, Эйнджел ее танцевать уже не стала — зажигательная джига опасна в ее нынешнем положении. Наконец, когда день Рождества почти перешел в День святого Стефана, праздник подошел к концу.
Сэр Уолтер Рэлей и госпожа Трокмортон уехали еще раньше, помня о своих обязанностях перед королевой. Виллоу с мужем остались в Линмут-Хаусе еще на несколько дней, а Велвет и Алекс отправились домой через сад, оба весьма довольные своим первым совместно встреченным Рождеством.
Оказавшись вновь в своих апартаментах, Алекс нежно сказал своей жене:
— Сегодня у нас не было времени обменяться подарками, дорогая. Загляни под подушку.
Зеленые глаза Велвет округлились в предвкушении сюрприза, и она бросилась через спальню к своей постели. Сунув руку под пышную подушку, она вытащила из-под нее прочный, обтянутый белой кожей футляр для ювелирных изделий и, открыв его, обнаружила в нем роскошное ожерелье из бриллиантов и рубинов с укрепленным в центре его ограненным в форме сердечка камнем темно-красного цвета.
— О, Алекс! — Она вынула ожерелье из белого атласного ложа и подержала его против света. — О, Алекс! Он довольно улыбнулся:
— Я рад, что наконец-то смог лишить тебя дара речи, Велвет. Значит ли это, что вещица тебе нравится?
— О да, милорд! Она мне нравится! Очень нравится! Это самая красивая вещь, которая у меня когда-нибудь была! — Сжимая в руке подарок, она повисла на нем и крепко обняла.
Его руки скользнули вокруг ее талии, и он вдохнул теплый аромат духов. Затем склонился к ее шее и вздохнул.
— Черт возьми, дорогая, как же я тебя люблю! Никогда не подозревал, что любовь может быть таким всезахватывающим чувством, и Господь свидетель, я не жалею ни о едином мгновении! Я кляну себя за то, что был таким самонадеянным болваном по отношению к тебе все эти годы.
Велвет прильнула к плечу Алекса, ее сердце переполняло какое-то чудесное тепло. Так вот какая она, любовь, подумала она. Совсем не неприятное чувство. Более чем терпимое. Она счастливо вздохнула, когда он теснее прижал ее к себе.
Лицо Алекса, закаменевшее во всепоглощающей страсти, вдруг зажглось любопытством. Он размышлял, о чем она думает, и был недалек от истины. Он чувствовал, как его сердце дико бьется в груди, пока ему не стало казаться, что оно сейчас разорвется от любви к этой женщине. Господи, как же он любит ее! И однако, ей совсем не надо знать всю глубину его чувств. Женщины, которые слишком уверены В любви мужчины, часто становятся неуправляемыми. Лучше закончить этот момент ласки до того, как он скажет что-нибудь такое, о чем потом будет жалеть. И он бесстрастно спросил:
— А ты мне что-нибудь подаришь, дорогая?
— О Господи! — воскликнула она. — Конечно! — Она пробежала через комнату и, открыв большой шкаф у двери, нагнулась и вытащила из него какой-то сверток. Развернув, она с триумфом извлекла на свет Божий маленькую картину в резной позолоченной раме. Когда она повернула ее к нему, он увидел, что это был ее портрет в материном кремовом шелковом подвенечном платье.
Алекс с удивлением воззрился на портрет, чувствуя, что у него отвисла челюсть, — Как? — воскликнул он. — Как это могло быть? На это просто не было времени! — Его глаза с восхищением разглядывали портрет.
Велвет триумфально улыбнулась.
— Это все маэстро Хиллард, — гордо сказала она. — Когда я впервые попала ко двору, он написал с меня миниатюру, предназначенную в подарок моим родителям на Рождество. Когда мы вернулись из Шотландии, я пошла к нему и упросила его написать с миниатюры большой портрет, чтобы я могла подарить его тебе на Рождество. Он редко пишет портреты в полный рост, так что это особая честь, Алекс. Он перерисовал голову с миниатюры, а потом я дважды позировала ему в платье, чтобы он мог, как он сказал, набросать его в общих чертах. Потом я просто оставила ему платье, и он срисовал с него все детали. Ты и не подозревал, да? — радостно закончила она.
Он на секунду оторвался от портрета, чтобы взглянуть на нее.
— Нет, дорогая, не подозревал.
Чудесная картина, думал он, глядя на портрет жены. Она стояла выпрямившись, с двумя сеттерами по бокам, одного из которых она гладила по голове. Другая рука была опущена на уровень талии, и в ней она держала маленькую, покрытую искусным орнаментом бонбоньерку для ароматических шариков. Велвет глядела с портрета прямо перед собой, ее изумрудные глаз, а сияли невинностью молодости и пытливостью. Она была такой, какой он увидел ее впервые много лет назад. Казалось, она несла в себе некую тайну, которой не собиралась ни с кем делиться, и выражение ее лица, ясно говорило зрителю: я горда, я знаю нечто такое, что вам неведомо. Фоном портрету служило чистое голубое небо, но, когда Алекс пригляделся к картине повнимательнее, он заметил в левом нижнем углу, на турецком ковре, на котором она стояла, барсука в украшенном драгоценными камнями ошейнике.
Она увидела, как у него от удивления широко раскрылись глаза, и довольно рассмеялась.
— Ну, разве я не жена барсука, Алекс? — поддразнила она его.
— У барсуков не бывает жен, у них самки. Ты же жена, но моя, — ответил он.
— Да, — медленно сказала она, — я ваша жена. Но и вы мой муж, милорд. Четырежды я клялась вам в верности, но так же, как я клялась в моей верности и преданности вам, так же и вы клялись мне. Помните об этом, когда вас постараются затащить в чужую постель, милорд. Я не потерплю ни малейшей тени на моей чести.
Он в удивлении уставился на нее. — Кой черт заставляет тебя говорить подобные вещи? — спросил он, разгневанный не только ее словами, но и тем угрожающим тоном, каким они были произнесены.
— Эйнджел сказала мне, что Робин был вынужден пригласить на свой бал-маскарад по случаю Крещения лорда и леди де Боулт. Лорд де Боулт недавно оказал королеве какую-то маленькую, но важную услугу и сейчас у нее в фаворе. Не пригласить его было бы оскорблением.
— Ты думаешь, я буду приставать к даме на людях? — Его голос был опасно спокойным.
— Когда-то она уже была вашей любовницей! — резко ответила Велвет.
— Никогда! — столь же яростно воскликнул Алекс с потемневшими от гнева глазами.
— Никогда? — Она явно сомневалась.
— Никогда, мадам! Все это делалось для того, чтобы заставить вас ревновать, но никогда я не спал с этой змеей! Как ты могла такое подумать и как ты вообще могла предположить, что теперь, когда мы с тобой поженились, я возобновлю эту связь, даже если бы таковая и была!
— Верю вам на слово, Алекс, что между вами и леди де Боулт ничего не было, но вы должны признать, что очень хорошо разыгрывали передо мной роль ее любовника и, насколько я помню, наша первая свадьба и стала результатом того, что я нашла вас в королевском саду, обнимающим эту стерву! Что я, по-вашему, должна была делать, молиться, милорд? Если я оскорбила вас, приношу свои извинения, но я не могла быть полностью уверенной, что у вас не было связи с этой тварью!
— Было или не было, но осмеливаться учить меня, как мне следует себя вести, — это невиданно!
— Да неужели, милорд? Разве вы не пытались учить меня, как себя вести?
— Вы моя жена!
— А вы мой муж!
Внезапно до него дошла вся нелепость положения, и он фыркнул.
— Кажется, мы опять добрались до лошадей и собак, — сдавленно рассмеялся он.
— Негодяй! — улыбнулась она в ответ. — Господи, Алекс, мы с тобой — как два самодовольных павлина! Между нами когда-нибудь будет мир и покой?
— Ничего не имею против маленьких сражений, — мягко проговорил он, привлекая ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые волосы, он поцеловал ее в макушку и повторил:
— Ничего не имею против сражений, ибо так люблю процесс примирения.
Велвет почувствовала, как вся оттаяла от этих слов. В его руках она всегда чувствовала себя так тепло и спокойно. Может быть, из этого замужества еще что-нибудь и получится. Они любят друг друга, и она достаточно умна и понимает, что он вообще-то хороший человек, несмотря на все творимые им глупости. Она улыбнулась про себя. И творимые ею глупости тоже, ибо истинная правда заключалась в том, что она ничем не лучше его. Закинув руки ему на шею, она прошептала:
— Здесь холодно, милорд. Не стоит ли нам продолжить обсуждение достигнутого договора в постели?
Ничего не говоря, он поднял ее на руки, пересек спальню и, откинув одеяла, уложил ее и сам пристроился рядом. Они провели ночь, усиленно «торгуясь» друг с другом, но, когда пришел рассвет, граф Брок-Кэрнский и его графиня были вполне удовлетворены результатами сделки.
Глава 7
— А сколь долго вы сможете сохранить его, как только перестанете быть преданным и любящим рыцарем королевы, Уолтер? — спросила она. — Я не хочу быть причиной вашего падения после всего, что вы сделали, чтобы добиться своего нынешнего положения.
— Простила же она Лестера.
— Роберт Дадли, как вы знаете, — это особый случай, Уолтер. Они родились в один день и друзья с детства. В те времена, когда королева была всего лишь принцессой Елизаветой и была заключена ее сестрой Марией в башню, именно Роберт Дадли, сам находившийся под стражей, использовал свои личные, совсем небольшие средства, чтобы, подкупив стражу, сделать ее жизнь более терпимой, снабжая ее маленькими радостями жизни, хотя бы такими, как дрова для камина. Она любила Дадли, искренне любила. Думаю, она простила бы ему все что угодно, Уолтер, но мы-то ничем не защищены от ее гнева. И тем не менее спасибо вам за ваше предложение, я всегда буду лелеять его. — Я люблю вас, Бесс, — тихо сказал он. Элизабет Трокмортон покраснела.
— Я тоже люблю вас, Уолтер, — так же тихо ответила она и затем отвернулась от него, чтобы посмотреть на детей, с визгом и гамом игравших в чехарду.
Роберт Саутвуд взглянул на Уолтера Рэлея.
— Надеюсь, вы не возражаете против той простоты, с которой мм отмечаем этот день? — спросил он с улыбкой, тоже следя за детьми. — Эйнджел хотела, чтобы вы и Бесс встретили этот праздник с нами, но вообще-то я в отличие от многих других людей моего положения предпочитаю семейные торжества.
Уолтер Рэлей улыбнулся в ответ и кивнул:
— Только что Бесс и я говорили о том, как нам не хватает простой жизни. Я, однако, слышал, что вы решили возродить традиции своего отца и устроить для двора бал-маскарад по случаю кануна Крещения в новом году.
— Да! Королева пожелала этого, и я не смог отказать ей. После, однако, я постараюсь отойти от двора, по крайней мере до тех пор, пока моя жена не родит весной. Это ее первые роды, и мне посоветовали избавить ее от волнений. Если получится, мы вернемся домой в Девон, чтобы ребенок появился на свет в Линмуте.
Время было позднее, детей увели спать, и музыканты заиграли быструю лавольту. Граф Линмутский вывел свою жену в центр зала, и они открыли танцы. К ним быстро примкнули все остальные, но, когда кончилась лавольта и музыканты заиграли испанскую кэнери, Эйнджел ее танцевать уже не стала — зажигательная джига опасна в ее нынешнем положении. Наконец, когда день Рождества почти перешел в День святого Стефана, праздник подошел к концу.
Сэр Уолтер Рэлей и госпожа Трокмортон уехали еще раньше, помня о своих обязанностях перед королевой. Виллоу с мужем остались в Линмут-Хаусе еще на несколько дней, а Велвет и Алекс отправились домой через сад, оба весьма довольные своим первым совместно встреченным Рождеством.
Оказавшись вновь в своих апартаментах, Алекс нежно сказал своей жене:
— Сегодня у нас не было времени обменяться подарками, дорогая. Загляни под подушку.
Зеленые глаза Велвет округлились в предвкушении сюрприза, и она бросилась через спальню к своей постели. Сунув руку под пышную подушку, она вытащила из-под нее прочный, обтянутый белой кожей футляр для ювелирных изделий и, открыв его, обнаружила в нем роскошное ожерелье из бриллиантов и рубинов с укрепленным в центре его ограненным в форме сердечка камнем темно-красного цвета.
— О, Алекс! — Она вынула ожерелье из белого атласного ложа и подержала его против света. — О, Алекс! Он довольно улыбнулся:
— Я рад, что наконец-то смог лишить тебя дара речи, Велвет. Значит ли это, что вещица тебе нравится?
— О да, милорд! Она мне нравится! Очень нравится! Это самая красивая вещь, которая у меня когда-нибудь была! — Сжимая в руке подарок, она повисла на нем и крепко обняла.
Его руки скользнули вокруг ее талии, и он вдохнул теплый аромат духов. Затем склонился к ее шее и вздохнул.
— Черт возьми, дорогая, как же я тебя люблю! Никогда не подозревал, что любовь может быть таким всезахватывающим чувством, и Господь свидетель, я не жалею ни о едином мгновении! Я кляну себя за то, что был таким самонадеянным болваном по отношению к тебе все эти годы.
Велвет прильнула к плечу Алекса, ее сердце переполняло какое-то чудесное тепло. Так вот какая она, любовь, подумала она. Совсем не неприятное чувство. Более чем терпимое. Она счастливо вздохнула, когда он теснее прижал ее к себе.
Лицо Алекса, закаменевшее во всепоглощающей страсти, вдруг зажглось любопытством. Он размышлял, о чем она думает, и был недалек от истины. Он чувствовал, как его сердце дико бьется в груди, пока ему не стало казаться, что оно сейчас разорвется от любви к этой женщине. Господи, как же он любит ее! И однако, ей совсем не надо знать всю глубину его чувств. Женщины, которые слишком уверены В любви мужчины, часто становятся неуправляемыми. Лучше закончить этот момент ласки до того, как он скажет что-нибудь такое, о чем потом будет жалеть. И он бесстрастно спросил:
— А ты мне что-нибудь подаришь, дорогая?
— О Господи! — воскликнула она. — Конечно! — Она пробежала через комнату и, открыв большой шкаф у двери, нагнулась и вытащила из него какой-то сверток. Развернув, она с триумфом извлекла на свет Божий маленькую картину в резной позолоченной раме. Когда она повернула ее к нему, он увидел, что это был ее портрет в материном кремовом шелковом подвенечном платье.
Алекс с удивлением воззрился на портрет, чувствуя, что у него отвисла челюсть, — Как? — воскликнул он. — Как это могло быть? На это просто не было времени! — Его глаза с восхищением разглядывали портрет.
Велвет триумфально улыбнулась.
— Это все маэстро Хиллард, — гордо сказала она. — Когда я впервые попала ко двору, он написал с меня миниатюру, предназначенную в подарок моим родителям на Рождество. Когда мы вернулись из Шотландии, я пошла к нему и упросила его написать с миниатюры большой портрет, чтобы я могла подарить его тебе на Рождество. Он редко пишет портреты в полный рост, так что это особая честь, Алекс. Он перерисовал голову с миниатюры, а потом я дважды позировала ему в платье, чтобы он мог, как он сказал, набросать его в общих чертах. Потом я просто оставила ему платье, и он срисовал с него все детали. Ты и не подозревал, да? — радостно закончила она.
Он на секунду оторвался от портрета, чтобы взглянуть на нее.
— Нет, дорогая, не подозревал.
Чудесная картина, думал он, глядя на портрет жены. Она стояла выпрямившись, с двумя сеттерами по бокам, одного из которых она гладила по голове. Другая рука была опущена на уровень талии, и в ней она держала маленькую, покрытую искусным орнаментом бонбоньерку для ароматических шариков. Велвет глядела с портрета прямо перед собой, ее изумрудные глаз, а сияли невинностью молодости и пытливостью. Она была такой, какой он увидел ее впервые много лет назад. Казалось, она несла в себе некую тайну, которой не собиралась ни с кем делиться, и выражение ее лица, ясно говорило зрителю: я горда, я знаю нечто такое, что вам неведомо. Фоном портрету служило чистое голубое небо, но, когда Алекс пригляделся к картине повнимательнее, он заметил в левом нижнем углу, на турецком ковре, на котором она стояла, барсука в украшенном драгоценными камнями ошейнике.
Она увидела, как у него от удивления широко раскрылись глаза, и довольно рассмеялась.
— Ну, разве я не жена барсука, Алекс? — поддразнила она его.
— У барсуков не бывает жен, у них самки. Ты же жена, но моя, — ответил он.
— Да, — медленно сказала она, — я ваша жена. Но и вы мой муж, милорд. Четырежды я клялась вам в верности, но так же, как я клялась в моей верности и преданности вам, так же и вы клялись мне. Помните об этом, когда вас постараются затащить в чужую постель, милорд. Я не потерплю ни малейшей тени на моей чести.
Он в удивлении уставился на нее. — Кой черт заставляет тебя говорить подобные вещи? — спросил он, разгневанный не только ее словами, но и тем угрожающим тоном, каким они были произнесены.
— Эйнджел сказала мне, что Робин был вынужден пригласить на свой бал-маскарад по случаю Крещения лорда и леди де Боулт. Лорд де Боулт недавно оказал королеве какую-то маленькую, но важную услугу и сейчас у нее в фаворе. Не пригласить его было бы оскорблением.
— Ты думаешь, я буду приставать к даме на людях? — Его голос был опасно спокойным.
— Когда-то она уже была вашей любовницей! — резко ответила Велвет.
— Никогда! — столь же яростно воскликнул Алекс с потемневшими от гнева глазами.
— Никогда? — Она явно сомневалась.
— Никогда, мадам! Все это делалось для того, чтобы заставить вас ревновать, но никогда я не спал с этой змеей! Как ты могла такое подумать и как ты вообще могла предположить, что теперь, когда мы с тобой поженились, я возобновлю эту связь, даже если бы таковая и была!
— Верю вам на слово, Алекс, что между вами и леди де Боулт ничего не было, но вы должны признать, что очень хорошо разыгрывали передо мной роль ее любовника и, насколько я помню, наша первая свадьба и стала результатом того, что я нашла вас в королевском саду, обнимающим эту стерву! Что я, по-вашему, должна была делать, молиться, милорд? Если я оскорбила вас, приношу свои извинения, но я не могла быть полностью уверенной, что у вас не было связи с этой тварью!
— Было или не было, но осмеливаться учить меня, как мне следует себя вести, — это невиданно!
— Да неужели, милорд? Разве вы не пытались учить меня, как себя вести?
— Вы моя жена!
— А вы мой муж!
Внезапно до него дошла вся нелепость положения, и он фыркнул.
— Кажется, мы опять добрались до лошадей и собак, — сдавленно рассмеялся он.
— Негодяй! — улыбнулась она в ответ. — Господи, Алекс, мы с тобой — как два самодовольных павлина! Между нами когда-нибудь будет мир и покой?
— Ничего не имею против маленьких сражений, — мягко проговорил он, привлекая ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые волосы, он поцеловал ее в макушку и повторил:
— Ничего не имею против сражений, ибо так люблю процесс примирения.
Велвет почувствовала, как вся оттаяла от этих слов. В его руках она всегда чувствовала себя так тепло и спокойно. Может быть, из этого замужества еще что-нибудь и получится. Они любят друг друга, и она достаточно умна и понимает, что он вообще-то хороший человек, несмотря на все творимые им глупости. Она улыбнулась про себя. И творимые ею глупости тоже, ибо истинная правда заключалась в том, что она ничем не лучше его. Закинув руки ему на шею, она прошептала:
— Здесь холодно, милорд. Не стоит ли нам продолжить обсуждение достигнутого договора в постели?
Ничего не говоря, он поднял ее на руки, пересек спальню и, откинув одеяла, уложил ее и сам пристроился рядом. Они провели ночь, усиленно «торгуясь» друг с другом, но, когда пришел рассвет, граф Брок-Кэрнский и его графиня были вполне удовлетворены результатами сделки.
Глава 7
Новый, тысяча пятьсот восемьдесят девятый год с Рождества Христова возвестил о своем приходе установлением спокойствия в Англии. Угроза Армады больше не висела дамокловым мечом над правлением Елизаветы Тюдор. Королева и ее двор с нетерпением ожидали крещенского бала-маскарада, обещанного графом и графиней Линмугскими. Вот уже более двадцати лет, с тех пор как умер отец Робина Джеффри Саутвуд, Линмут-Хаус на Стрэнде не открывал своих дверей для проведения столь пышных празднеств.
Эйнджел, уже слегка раздавшаяся в талии, обратилась к своим золовкам за помощью в проведении бесчисленных приготовлений. Молодая графиня, выросшая при дворе, точно знала, что должно быть сделано, но такая ответственная подготовка требовала нескольких холодных голов. Виллоу, которой Эйнджел день ото дня нравилась все больше, была рада помочь и с энтузиазмом окунулась с головой в предпраздничную суматоху. Велвет же, будучи столь же неопытной хозяйкой, как и Эйнджел, больше волновалась по поводу того, что она наденет на маскарад, чем из-за всех тех мелочей, которые предстояло разрешить, чтобы достойно принять королеву и других гостей.
— Ты бы лучше повнимательнее вникала во все это, — ворчала графиня Альсестерская на свою младшую сестру. — В конце концов, может быть, тебе тоже придется принимать короля Джеймса, когда ты уедешь в Шотландию.
— У них двор не столь официальный, — отвечала Велвет.
— Но это же не значит, что ты должна забыть все правила хорошего тона, которым тебя учили? — Виллоу выглядела потрясенной. — Мама — ирландка, но она никогда не забывала, что носит английский дворянский титул, и вела себя соответствующим образом.
— Мама ведет себя так, как ей нравится, — рассмеялась Велвет. — Ты не можешь отрицать этого, сестра, даже королева сказала об этом!
Виллоу всплеснула руками, но в уголках ее рта таилась довольная улыбка. Она никак не могла понять, как это она, дочь ирландской мятежницы и испанского аристократа, вдруг стала столь уважаемой англичанкой. Потом она вспомнила, как росла и воспитывалась сама, в основном под наблюдением леди Сесили. Ее бедная мать с ее полной приключений жизнью мало уделяла внимания Виллоу, разве что безмерно гордилась ею. Между леди Сесили и Виллоу с самого ее рождения существовала теснейшая связь, и Скай, любившая свою дочь, понимала, что лучше всего перепоручить ее бездетной англичанке, любившей девочку как родную.
Виллоу еще раз посмотрела на свою сестру. Прелестная, испорченная Велвет, которую так любили и баловали родители, была еще, конечно, слишком молода, чтобы быть женой. У нее нет должного чувства ответственности, но нет и злобности. Ну что же, подумала Виллоу, она совсем не глупая девочка и быстро всему научится. Потом сменила тему:
— Расскажите, в чем вы собираетесь блеснуть на празднике? Сначала ты, Эйнджел, так как ты хозяйка. Господи, до сих пор помню платья мамы и элегантного Джеффри! Никто никогда заранее не знал, во что они будут одеты, но на следующий год появлялось не меньше полудюжины подражаний их прошлогодним костюмам. — Она рассмеялась при этом воспоминании.
Эйнджел улыбнулась:
— Робин будет изображать солнце, а я буду его небом. Мое платье сшито из материи невероятно изысканного голубого оттенка.
Виллоу в восторге захлопала в ладоши.
— Прекрасно! — сказала она. — Голубой — это определенно твой цвет. — Она повернулась к Велвет. — А ты, Велвет? Кем будешь ты?
— Нет, сначала ты, — запротестовала Велвет. — Представляю, что испытывает провинциал Джеймс к такого рода вещам.
Виллоу уныло кивнула:
— Да, правда, но мне удалось убедить его, и он весьма изящно уступил мне. Я выйду как прекрасный английский весенний день, а Джеймс предстанет прекрасной английской весенней ночью.
— И что же носит прекрасная английская весенняя ночь? — хихикнула Велвет.
— Черный бархат, — был ясный ответ. — Но камзол Джеймса будет расшит серебряными нитями, жемчугом и мелкими бриллиантами, изображающими звезды и луну.
— Как вы умны! — воскликнула Эйнджел.
— Да, — согласилась Виллоу. — Его подкупила сама простота костюма. Надо знать, как обращаться с мужчинами. На самом деле это достаточно просто.
— Зависит от мужчины, — не согласилась Велвет. — Хорошо, что твой Джеймс и, уж конечно, наш брат Робин — мужчины, которых можно в чем-то убедить. Но мой лорд Гордон наверняка самое упрямое существо мужского пола, когда-либо созданное Господом Богом. Он отказался надеть любую, по его словам, глупую маску и заявил, что лучше выйдет в своем пледе, ибо подозревает, что никто при дворе никогда не видел, как выглядит Шотландский горец в полном облачении. Это самое большее, на что я смогла уговорить его. Он просто невозможен.
— А кем же будешь тогда ты, Велвет? — спросила Эйнджел.
Велвет хитро улыбнулась.
— Я буду огнем, — ответила она. — Ярко горящим, полыхающим пламенем! Я думала над костюмом не одну неделю, конечно, и, зная об этом, Алекс подарил мне на Новый год чудесное рубиновое ожерелье и серьги. Все женщины при дворе будут мне завидовать, мои дорогие, даже сама королева!
— Он очень щедр, не правда ли? — заметила Виллоу. — Бриллианты и рубины на Рождество, а теперь еще и рубины на Новый год. Похоже, что ты, как наша мама, прямо притягиваешь драгоценности.
На минуту лицо Велвет стало печальным.
— Я так скучаю без мамы, Виллоу! Кончится когда-нибудь эта зима? Если бы ты знала, как я жду весны и возвращения родителей! Так много всего случилось за те два года, пока они отсутствуют. Мне так много надо им рассказать, посоветоваться. Ну что поделать, Виллоу, если мне так не хватает родителей!
Виллоу успокаивающе положила руку ей на плечо.
— Видишь ли, Велвет, нам все это кажется немного странным, потому что рядом с нами никогда подолгу не было двух родителей сразу. Ты хоть понимаешь, что ты единственная из детей Скай О'Малли, которая выросла, держась за ее юбку? И что ты единственная, выросшая при живых отце и матери? И если твоя привязанность к родителям и кажется нам несколько преувеличенной, то причину надо искать, наверное, в этом. Детьми мы были рады, если мама хоть несколько дней проводила с нами. Ты же была с ней всю жизнь. Конечно, ты близка с ней, Велвет, и даже то, что ты вышла замуж за Алекса, не разрушит этой близости, но ты должна уже и сама принимать на себя кое-какие женские обязанности. Что, если через год ты сама станешь матерью? — Она поцеловала сестру в щеку. — Так какого же цвета твое платье?
— Цветов, Виллоу, а не цвета! В нем будут все оттенки пламени. И алый, и красный, и золотой, и оранжевый! Подожди, сама увидишь! Получилось очень оригинально!
Все это прозвучало для Виллоу весьма вульгарно. И алый, и красный, и золотой, и оранжевый? Даже цыганка не позволила бы себе такой безвкусицы, а уж с золотисто-каштановыми волосами Велвет и подавно! Ну что же, это, в конце концов, первый маскарад в жизни девочки. И если ее костюм окажется не таким прекрасным, как у других, она, конечно, будет разочарована. Однако она сообразительна и быстро сделает для себя выводы из этого печального опыта, подумала Виллоу.
В ночь бала-маскарада Виллоу пришлось переменить свое мнение о вкусе младшей сестры. Три женщины встретились в главном зале Линмута, чтобы осмотреть друг друга. Эйнджел была самим совершенством в небесно-голубом шелковом платье, настоящем произведении искусства: перед юбки расшит жемчугом и лунными камнями, создававшими эффект пушистых белых облачков. Там и здесь разбросанные по голубому шелку маленькие булавки из драгоценных камней изображали птиц в полете. Золотистые белокурые волосы Эйнджел были спрятаны под пушистой накидкой из белого батиста и кружев, призванной изобразить собой большое облако. Накидку венчала многоцветная драгоценная радуга из сверкавших рубинов, изумрудов, топазов и аметистов.
Так как шея у нее была почти совсем закрыта, надевать ожерелье не понадобилось.
Рядом с ней стоял Робин, великолепный в своем костюме из золотой парчи, сверкающем нашитыми на него золотистыми бериллами. На голове сиял нарядный головной убор, выполненный в форме солнца с лучами. Глядя на него, Виллоу не могла вспомнить, чтобы даже его покойный отец, Джеффри Саутвуд, когда-нибудь выглядел столь блистательно.
Виллоу, как и обещала, пришла в костюме прекрасного английского весеннего дня. Платье из бледно-зеленого атласа, перед юбки представлял собой настоящий луг из желтых и белых цветов. Поперек юбки резвились маленькие серебряные овечки, а в темных волосах приютилось крохотное золотое птичье гнездышко с полным набором птенцов, выточенных из драгоценных камней. Рядом с ней стоял ее муж, одетый, как она и говорила, в черный бархат.
Алекс, верный своему слову, пришел в полном облачении шотландского горца, и единственной его уступкой обряду праздника была маска на золоченой палочке, которая должна была быть у каждого из гостей. Но застыть с открытыми от удивления ртами всех заставила все-таки Велвет, появившаяся действительно в костюме огня. Это было не просто платье в обычном понимании этого слова, как у ее сестры и невестки. Велвет надела какую-то невообразимую мешанину из развевающихся одеяний разных оттенков алого, красного, золотого и оранжевого, переливавшихся и переходивших из одного в другой так неожиданно, что трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. На шее поблескивало горящее огнем рубиновое ожерелье, а в ушах пламенели такие же серьги.
— Ты не можешь появиться на людях в таком виде! — запротестовала Виллоу, — Это самый неприличный костюм, какой я когда-либо видела. Святая Дева Мария! Даже твои ноги видны!
— Не будь брюзжащей старухой, Виллоу, — заявила Велвет. — На мне надеты алые шелковые чулки. — Она вытянула весьма изящную ножку, обтянутую красным шелком. — Посмотрите! — Ее подвязки, усыпанные гранатами, ярко вспыхнули на свету.
— Еще того хуже! — воскликнула Виллоу.
— Я не могу быть огнем в закрытом платье и с валиками на бедрах, Виллоу. Это слишком просто. Огонь должен изящно скакать и струиться.
— Мне кажется, она выглядит весьма оригинально, — сказал Робин. Его зеленые глаза загорелись от удовольствия. — У меня определенно нет никаких возражений против ее костюма, и я так понимаю, Алекс, что у тебя тоже, иначе мы не увидели бы здесь Велвет в этом ее очаровательном наряде.
Алекс позволил себе лениво и одобрительно пробежать глазами по своей жене.
— Она гораздо больше одета, Виллоу, чем вы, с вашим весьма глубоким вырезом.
— Конечно, — согласился лорд Альсестер, намеренно заглядывая в декольте своей жены. — Кроме того, думаю, Велвет выглядит очень привлекательно.
Виллоу в отчаянии воздела руки. — Не могу даже представить, что скажет королева, — разволновалась она и, поджав губы, замолчала.
Королева, однако, была очарована оригинальностью костюма Велвет и долго хвалила ее. При дворе не было мужчины, который полностью не согласился бы с проницательным суждением ее величества, и Алексу неоднократно приходилось сдерживать свой горячий нрав этой ночью. Женщины разделились на тех, кто был согласен с королевой, и тех, кто спрятал свою зависть за несогласием, выражающимся в неодобрительно сдвинутых бровях и шокированном виде от столь необычного наряда графини Брок-Кэрнской.
Мэри де Боулт была среди последних. Она пришла в костюме английской розы, но выбрала для платья темно-красный цвет и слишком поздно поняла, что он придает ее мелочно-белой коже мертвенный оттенок. Она выглядела бы гораздо лучше, остановись на чисто-розовом материале, как ее и пыталась уговорить ее портниха. Если к этому еще добавить, что платье было напрочь лишено оригинальности, так как в зале порхала как минимум еще целая дюжина таких же роз, то становилось понятным, что расстройство леди де Боулт было полным, особенно на фоне обсуждавшегося всеми костюма Велвет.
— Я просто потрясена тем, что лорд Гордон вообще позволил своей жене появиться в таком странном наряде, но, в конце концов, он ведь всего лишь грубый и дикий скотт, — сказала она злобно.
Граф Эссекский обернулся и пригвоздил даму к месту свирепым взглядом.
— Мадам, — сказал он, — боюсь, что ваше недовольство произрастает из того, что Александр Гордон использовал вас только для того, чтобы позлить Велвет. Да и как он мог вообще серьезно заинтересоваться вами, если он уже был обручен с ней?
Мэри де Боулт задохнулась и онемела от оскорбления, и прежде чем нашлась, что ответить, Эссекс уже отвернулся от нее, а те несколько человек, что собрались было вокруг нее, моментально растворились в толпе, пробормотав какие-то бессвязные извинения. Рассерженная и оскорбленная, она поклялась отомстить. Эссекс был прав. Алекс просто использовал ее. Он самый восхитительный мужчина из всех, кого она знала. Но он забыл, что она тоже живое существо. Он просто использовал ее в своих целях. А она даже не смогла завлечь его в свою постель, что для нее вообще было неслыханным делом. Мужчины всегда стремились овладеть ею. Он за это заплатит! Святой Боже, он заплатит сторицей! И эта горделивая, высокомерная стерва, на которой он женился, заплатит тоже!
Мэри де Боулт отыскала своего мужа.
— Поехали домой, — скомандовала она. — Я себя плохо чувствую.
Клиффорд де Боулт был почти на двадцать лет старше своей жены. Его первая супруга умерла бездетной после более чем пятнадцати лет брака. У него не было особых иллюзий и насчет Мэри, когда он женился на ней. Ей в то время было пятнадцать, и она происходила из многодетной семьи. Он отметил для себя ее цветущий вид и понадеялся, что она окажется плодовитой, что она быстро и доказала, родив ему за четыре года четырех здоровых детишек. Сейчас у него три сына и дочь. Она выполнила свою часть соглашения, и теперь он выполнял свою, позволяя ей проводить часть года при дворе и закрывая глаза на ее маленькие флирты до тех пор, пока они не выходили за рамки приличий. Он надеялся, что жена не сделала его рогоносцем, и вызвал бы на дуэль любого, кого заподозрил бы в интимной связи со своей Мэри, ибо по-своему он любил ее.
Наклонившись, он заботливо спросил:
— В чем дело, моя дорогая? — От всего этого шума и дыма у меня разболелась голова, — пожаловалась она. — Я думала, у каминов в Линмуте тяга лучше.
Эйнджел, уже слегка раздавшаяся в талии, обратилась к своим золовкам за помощью в проведении бесчисленных приготовлений. Молодая графиня, выросшая при дворе, точно знала, что должно быть сделано, но такая ответственная подготовка требовала нескольких холодных голов. Виллоу, которой Эйнджел день ото дня нравилась все больше, была рада помочь и с энтузиазмом окунулась с головой в предпраздничную суматоху. Велвет же, будучи столь же неопытной хозяйкой, как и Эйнджел, больше волновалась по поводу того, что она наденет на маскарад, чем из-за всех тех мелочей, которые предстояло разрешить, чтобы достойно принять королеву и других гостей.
— Ты бы лучше повнимательнее вникала во все это, — ворчала графиня Альсестерская на свою младшую сестру. — В конце концов, может быть, тебе тоже придется принимать короля Джеймса, когда ты уедешь в Шотландию.
— У них двор не столь официальный, — отвечала Велвет.
— Но это же не значит, что ты должна забыть все правила хорошего тона, которым тебя учили? — Виллоу выглядела потрясенной. — Мама — ирландка, но она никогда не забывала, что носит английский дворянский титул, и вела себя соответствующим образом.
— Мама ведет себя так, как ей нравится, — рассмеялась Велвет. — Ты не можешь отрицать этого, сестра, даже королева сказала об этом!
Виллоу всплеснула руками, но в уголках ее рта таилась довольная улыбка. Она никак не могла понять, как это она, дочь ирландской мятежницы и испанского аристократа, вдруг стала столь уважаемой англичанкой. Потом она вспомнила, как росла и воспитывалась сама, в основном под наблюдением леди Сесили. Ее бедная мать с ее полной приключений жизнью мало уделяла внимания Виллоу, разве что безмерно гордилась ею. Между леди Сесили и Виллоу с самого ее рождения существовала теснейшая связь, и Скай, любившая свою дочь, понимала, что лучше всего перепоручить ее бездетной англичанке, любившей девочку как родную.
Виллоу еще раз посмотрела на свою сестру. Прелестная, испорченная Велвет, которую так любили и баловали родители, была еще, конечно, слишком молода, чтобы быть женой. У нее нет должного чувства ответственности, но нет и злобности. Ну что же, подумала Виллоу, она совсем не глупая девочка и быстро всему научится. Потом сменила тему:
— Расскажите, в чем вы собираетесь блеснуть на празднике? Сначала ты, Эйнджел, так как ты хозяйка. Господи, до сих пор помню платья мамы и элегантного Джеффри! Никто никогда заранее не знал, во что они будут одеты, но на следующий год появлялось не меньше полудюжины подражаний их прошлогодним костюмам. — Она рассмеялась при этом воспоминании.
Эйнджел улыбнулась:
— Робин будет изображать солнце, а я буду его небом. Мое платье сшито из материи невероятно изысканного голубого оттенка.
Виллоу в восторге захлопала в ладоши.
— Прекрасно! — сказала она. — Голубой — это определенно твой цвет. — Она повернулась к Велвет. — А ты, Велвет? Кем будешь ты?
— Нет, сначала ты, — запротестовала Велвет. — Представляю, что испытывает провинциал Джеймс к такого рода вещам.
Виллоу уныло кивнула:
— Да, правда, но мне удалось убедить его, и он весьма изящно уступил мне. Я выйду как прекрасный английский весенний день, а Джеймс предстанет прекрасной английской весенней ночью.
— И что же носит прекрасная английская весенняя ночь? — хихикнула Велвет.
— Черный бархат, — был ясный ответ. — Но камзол Джеймса будет расшит серебряными нитями, жемчугом и мелкими бриллиантами, изображающими звезды и луну.
— Как вы умны! — воскликнула Эйнджел.
— Да, — согласилась Виллоу. — Его подкупила сама простота костюма. Надо знать, как обращаться с мужчинами. На самом деле это достаточно просто.
— Зависит от мужчины, — не согласилась Велвет. — Хорошо, что твой Джеймс и, уж конечно, наш брат Робин — мужчины, которых можно в чем-то убедить. Но мой лорд Гордон наверняка самое упрямое существо мужского пола, когда-либо созданное Господом Богом. Он отказался надеть любую, по его словам, глупую маску и заявил, что лучше выйдет в своем пледе, ибо подозревает, что никто при дворе никогда не видел, как выглядит Шотландский горец в полном облачении. Это самое большее, на что я смогла уговорить его. Он просто невозможен.
— А кем же будешь тогда ты, Велвет? — спросила Эйнджел.
Велвет хитро улыбнулась.
— Я буду огнем, — ответила она. — Ярко горящим, полыхающим пламенем! Я думала над костюмом не одну неделю, конечно, и, зная об этом, Алекс подарил мне на Новый год чудесное рубиновое ожерелье и серьги. Все женщины при дворе будут мне завидовать, мои дорогие, даже сама королева!
— Он очень щедр, не правда ли? — заметила Виллоу. — Бриллианты и рубины на Рождество, а теперь еще и рубины на Новый год. Похоже, что ты, как наша мама, прямо притягиваешь драгоценности.
На минуту лицо Велвет стало печальным.
— Я так скучаю без мамы, Виллоу! Кончится когда-нибудь эта зима? Если бы ты знала, как я жду весны и возвращения родителей! Так много всего случилось за те два года, пока они отсутствуют. Мне так много надо им рассказать, посоветоваться. Ну что поделать, Виллоу, если мне так не хватает родителей!
Виллоу успокаивающе положила руку ей на плечо.
— Видишь ли, Велвет, нам все это кажется немного странным, потому что рядом с нами никогда подолгу не было двух родителей сразу. Ты хоть понимаешь, что ты единственная из детей Скай О'Малли, которая выросла, держась за ее юбку? И что ты единственная, выросшая при живых отце и матери? И если твоя привязанность к родителям и кажется нам несколько преувеличенной, то причину надо искать, наверное, в этом. Детьми мы были рады, если мама хоть несколько дней проводила с нами. Ты же была с ней всю жизнь. Конечно, ты близка с ней, Велвет, и даже то, что ты вышла замуж за Алекса, не разрушит этой близости, но ты должна уже и сама принимать на себя кое-какие женские обязанности. Что, если через год ты сама станешь матерью? — Она поцеловала сестру в щеку. — Так какого же цвета твое платье?
— Цветов, Виллоу, а не цвета! В нем будут все оттенки пламени. И алый, и красный, и золотой, и оранжевый! Подожди, сама увидишь! Получилось очень оригинально!
Все это прозвучало для Виллоу весьма вульгарно. И алый, и красный, и золотой, и оранжевый? Даже цыганка не позволила бы себе такой безвкусицы, а уж с золотисто-каштановыми волосами Велвет и подавно! Ну что же, это, в конце концов, первый маскарад в жизни девочки. И если ее костюм окажется не таким прекрасным, как у других, она, конечно, будет разочарована. Однако она сообразительна и быстро сделает для себя выводы из этого печального опыта, подумала Виллоу.
В ночь бала-маскарада Виллоу пришлось переменить свое мнение о вкусе младшей сестры. Три женщины встретились в главном зале Линмута, чтобы осмотреть друг друга. Эйнджел была самим совершенством в небесно-голубом шелковом платье, настоящем произведении искусства: перед юбки расшит жемчугом и лунными камнями, создававшими эффект пушистых белых облачков. Там и здесь разбросанные по голубому шелку маленькие булавки из драгоценных камней изображали птиц в полете. Золотистые белокурые волосы Эйнджел были спрятаны под пушистой накидкой из белого батиста и кружев, призванной изобразить собой большое облако. Накидку венчала многоцветная драгоценная радуга из сверкавших рубинов, изумрудов, топазов и аметистов.
Так как шея у нее была почти совсем закрыта, надевать ожерелье не понадобилось.
Рядом с ней стоял Робин, великолепный в своем костюме из золотой парчи, сверкающем нашитыми на него золотистыми бериллами. На голове сиял нарядный головной убор, выполненный в форме солнца с лучами. Глядя на него, Виллоу не могла вспомнить, чтобы даже его покойный отец, Джеффри Саутвуд, когда-нибудь выглядел столь блистательно.
Виллоу, как и обещала, пришла в костюме прекрасного английского весеннего дня. Платье из бледно-зеленого атласа, перед юбки представлял собой настоящий луг из желтых и белых цветов. Поперек юбки резвились маленькие серебряные овечки, а в темных волосах приютилось крохотное золотое птичье гнездышко с полным набором птенцов, выточенных из драгоценных камней. Рядом с ней стоял ее муж, одетый, как она и говорила, в черный бархат.
Алекс, верный своему слову, пришел в полном облачении шотландского горца, и единственной его уступкой обряду праздника была маска на золоченой палочке, которая должна была быть у каждого из гостей. Но застыть с открытыми от удивления ртами всех заставила все-таки Велвет, появившаяся действительно в костюме огня. Это было не просто платье в обычном понимании этого слова, как у ее сестры и невестки. Велвет надела какую-то невообразимую мешанину из развевающихся одеяний разных оттенков алого, красного, золотого и оранжевого, переливавшихся и переходивших из одного в другой так неожиданно, что трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. На шее поблескивало горящее огнем рубиновое ожерелье, а в ушах пламенели такие же серьги.
— Ты не можешь появиться на людях в таком виде! — запротестовала Виллоу, — Это самый неприличный костюм, какой я когда-либо видела. Святая Дева Мария! Даже твои ноги видны!
— Не будь брюзжащей старухой, Виллоу, — заявила Велвет. — На мне надеты алые шелковые чулки. — Она вытянула весьма изящную ножку, обтянутую красным шелком. — Посмотрите! — Ее подвязки, усыпанные гранатами, ярко вспыхнули на свету.
— Еще того хуже! — воскликнула Виллоу.
— Я не могу быть огнем в закрытом платье и с валиками на бедрах, Виллоу. Это слишком просто. Огонь должен изящно скакать и струиться.
— Мне кажется, она выглядит весьма оригинально, — сказал Робин. Его зеленые глаза загорелись от удовольствия. — У меня определенно нет никаких возражений против ее костюма, и я так понимаю, Алекс, что у тебя тоже, иначе мы не увидели бы здесь Велвет в этом ее очаровательном наряде.
Алекс позволил себе лениво и одобрительно пробежать глазами по своей жене.
— Она гораздо больше одета, Виллоу, чем вы, с вашим весьма глубоким вырезом.
— Конечно, — согласился лорд Альсестер, намеренно заглядывая в декольте своей жены. — Кроме того, думаю, Велвет выглядит очень привлекательно.
Виллоу в отчаянии воздела руки. — Не могу даже представить, что скажет королева, — разволновалась она и, поджав губы, замолчала.
Королева, однако, была очарована оригинальностью костюма Велвет и долго хвалила ее. При дворе не было мужчины, который полностью не согласился бы с проницательным суждением ее величества, и Алексу неоднократно приходилось сдерживать свой горячий нрав этой ночью. Женщины разделились на тех, кто был согласен с королевой, и тех, кто спрятал свою зависть за несогласием, выражающимся в неодобрительно сдвинутых бровях и шокированном виде от столь необычного наряда графини Брок-Кэрнской.
Мэри де Боулт была среди последних. Она пришла в костюме английской розы, но выбрала для платья темно-красный цвет и слишком поздно поняла, что он придает ее мелочно-белой коже мертвенный оттенок. Она выглядела бы гораздо лучше, остановись на чисто-розовом материале, как ее и пыталась уговорить ее портниха. Если к этому еще добавить, что платье было напрочь лишено оригинальности, так как в зале порхала как минимум еще целая дюжина таких же роз, то становилось понятным, что расстройство леди де Боулт было полным, особенно на фоне обсуждавшегося всеми костюма Велвет.
— Я просто потрясена тем, что лорд Гордон вообще позволил своей жене появиться в таком странном наряде, но, в конце концов, он ведь всего лишь грубый и дикий скотт, — сказала она злобно.
Граф Эссекский обернулся и пригвоздил даму к месту свирепым взглядом.
— Мадам, — сказал он, — боюсь, что ваше недовольство произрастает из того, что Александр Гордон использовал вас только для того, чтобы позлить Велвет. Да и как он мог вообще серьезно заинтересоваться вами, если он уже был обручен с ней?
Мэри де Боулт задохнулась и онемела от оскорбления, и прежде чем нашлась, что ответить, Эссекс уже отвернулся от нее, а те несколько человек, что собрались было вокруг нее, моментально растворились в толпе, пробормотав какие-то бессвязные извинения. Рассерженная и оскорбленная, она поклялась отомстить. Эссекс был прав. Алекс просто использовал ее. Он самый восхитительный мужчина из всех, кого она знала. Но он забыл, что она тоже живое существо. Он просто использовал ее в своих целях. А она даже не смогла завлечь его в свою постель, что для нее вообще было неслыханным делом. Мужчины всегда стремились овладеть ею. Он за это заплатит! Святой Боже, он заплатит сторицей! И эта горделивая, высокомерная стерва, на которой он женился, заплатит тоже!
Мэри де Боулт отыскала своего мужа.
— Поехали домой, — скомандовала она. — Я себя плохо чувствую.
Клиффорд де Боулт был почти на двадцать лет старше своей жены. Его первая супруга умерла бездетной после более чем пятнадцати лет брака. У него не было особых иллюзий и насчет Мэри, когда он женился на ней. Ей в то время было пятнадцать, и она происходила из многодетной семьи. Он отметил для себя ее цветущий вид и понадеялся, что она окажется плодовитой, что она быстро и доказала, родив ему за четыре года четырех здоровых детишек. Сейчас у него три сына и дочь. Она выполнила свою часть соглашения, и теперь он выполнял свою, позволяя ей проводить часть года при дворе и закрывая глаза на ее маленькие флирты до тех пор, пока они не выходили за рамки приличий. Он надеялся, что жена не сделала его рогоносцем, и вызвал бы на дуэль любого, кого заподозрил бы в интимной связи со своей Мэри, ибо по-своему он любил ее.
Наклонившись, он заботливо спросил:
— В чем дело, моя дорогая? — От всего этого шума и дыма у меня разболелась голова, — пожаловалась она. — Я думала, у каминов в Линмуте тяга лучше.