Смолл Бертрис. Мое сердце

   — А! — воскликнул Генрих Наваррский, и по его голосу было ясно, что он все понял. — Так это женщина! Никогда не подумал бы такого о Джеймсе Стюарте. Я не слышал, что он большой охотник до женщин.
   — Он делает вид, что верен королеве Анне, — ответила Велвет, — но на самом деле довольно долго добивался благосклонности именно этой женщины. В конце концов она сбежала от него, чтобы быть с Фрэнсисом, который хочет жениться на ней.
   — А!.. — опять воскликнул Генрих Наваррский. — Так, значит, эта женщина не только отказала королю, но еще и предпочла его постоянного соперника? Чудовищное оскорбление! Нечего сомневаться, что король тут же впал в бешенство. Но как вы, моя дорогая, оказались замешанной в этот водоворот страстей?
   Прежде чем ответить, Велвет глубоко вздохнула.
   — Монсеньор, я не могу сказать ничего больше, пока вы не поклянетесь, что не выдадите меня Джеймсу Стюарту. Франция и Шотландия ведь союзники, насколько я знаю.
   Генрих улыбнулся:
   — Мы союзники, дорогая, потому что нам доставляет удовольствие помогать скоттам против англичан. Точно так же обстоит дело и с испанцами. Они рады помочь ирландцам в борьбе против тех же англичан. Это союзничество гроша ломаного не стоит. Только и всего. Так что я могу смело дать вам слово короля, дорогая, что мы не выдадим вас.
   — Я бы предпочла иметь слово Генриха Наваррского, монсеньор, — ответила Велвет. — На слово короля не всегда можно положиться. Простите меня, я не хотела вас обидеть, но так всегда говорила моя мать, а она мудрейшая из всех женщин, каких я знаю.
   Король грустно улыбнулся:
   — Ваша мать и правда мудрая женщина, дорогая. Очень хорошо, тогда я даю вам слово Генриха Наваррского. Что бы вы мне ни рассказали, все это останется тайной. Я не предам вас и, уж конечно, не предам своего старинного друга Франсуа Стюарт-Хэпберна. Но взамен я потребую от вас одно одолжение.
   — Все что угодно, монсеньор! — поклялась Велвет. Король рассмеялся.
   — Все что угодно? — спросил он.
   — Ну, в пределах разумного, конечно, — поправилась Велвет.
   — Тогда мы, с вашего разрешения, заберемся под одеяло, дорогая, так как я уже окоченел в этой ночной рубашке, которую вы насквозь промочили своими слезами. Мне надо согреться, иначе утром меня будет трепать лихорадка.
   — О Господи! Вам надо немедленно снять эту мокрую рубашку, монсеньор! — участливо воскликнула Велвет.
   Она выскользнула из его рук и, подбежав к сундуку, стоявшему в изножье постели, открыла его и вытащила другую шелковую ночную рубашку.
   — Это спальня моих родителей, — объяснила она, — а ночные аксессуары принадлежат моему отцу. — Протянув ему рубашку, она улыбнулась:
   — Я не буду подглядывать. Скажите, когда будете готовы.
   Король с облегчением переоделся в сухую ночную рубашку и, нырнув под одеяло, позвал:
   — Все в порядке, дорогая, лезьте сюда. Даме в вашем деликатном положении ни к чему мерзнуть.
   На этот раз Велвет даже в голову не пришло спросить, будет ли он вести себя как следует. Она просто не допускала ничего другого. Удобно устроившись рядом с ним, она начала свою историю:
   — Фрэнсис тайно отправился на север в конце лета, чтобы встретиться с графом Хантли. В ночь перед этим он заночевал у нас, прежде чем ехать дальше в сопровождении моего мужа, который взял с собой почти всех своих людей, чтобы по мере возможности защитить его. Мой муж приходится Фрэнсису кузеном, он также кузен Хантли и самого короля.
   — Кто же ваш муж? — прервал ее Генрих Наваррский.
   — Мой муж Александр Гордон, граф Брок-Кэрнский, — объяснила Велвет. — У Алекса из всей его семьи в живых осталась только сестра Анабелла. Ее муж Ян Грант решил, что если он похитит меня, то сможет заставить Фрэнсиса сдаться. Тогда Ян передал бы его Мэйтланду и получил обещанную за его голову королем награду.
   Потом она рассказала о своем ужасном пленении в Лейте, о том, как им с Пэнси удалось счастливо сбежать от Раналда Торка и Яна.
   — Мне надо было спрятаться, чтобы король не нашел меня, и дождаться того времени, когда ему надоест меня искать, — продолжала Велвет свою историю, — или пока он и Фрэнсис не помирятся. Но боюсь, что на этот раз они вряд ли смогут миром уладить свою ссору. А так как я считалась англичанкой, то была уверена, что никому в Шотландии и в голову не придет искать меня во Франции. Они ничего не знают о Бель-Флере и о том, что я поехала сюда.
   — А кто же все-таки ваши дедушка и бабушка? — спросил Наваррский.
   — Граф и графиня де Шер, чей дворец Аршамбо расположен не далее как в четырех милях отсюда.
   — И я так понимаю, что все эти долгие недели ваш муж понятия не имеет, что вы здесь, дорогая?
   — Откуда же ему знать? — удивилась Велвет. — Я не осмелилась связаться с ним, или с моими родителями, или с кем-нибудь из родственников, опасаясь, что Джеймс Стюарт найдет меня и использует в своей войне с Фрэнсисом.
   — Алекс Гордон хотя бы знает, что ему предстоит стать отцом?
   — О да! — сказала Велвет. — Это наш первый ребенок, и я едва успела сказать ему об этом, как нас разлучили.
   — Господи! — вздохнул Генрих Наваррский. — Какой невероятно запутанный клубок! Я разузнаю, продолжает ли ваш король все еще искать вас. Будь я вашим мужем, моя обожаемая Велвет, я бы с ума сошел, не зная, где моя жена, особенно в вашем интересном положении.
   — Вы не выдадите меня? — Ее голос дрожал.
   — Я же дал вам слово, дорогая. Я не выдам вас, но вам совсем ни к чему прятаться. Завтра, когда я вернусь в Шинон, я осторожненько разведаю, что же там все-таки произошло между вашим королем и нашим общим другом Франсуа. Если вы все еще разыскиваетесь шотландской короной, дорогая, я узнаю об этом, и тогда мы как-нибудь вместе разрешим эту проблему, обещаю вам.
   — Вы правда поможете мне?
   Генрих улыбнулся в темноте. Она была так очаровательна.
   — Да, — сказал он. — Я помогу вам, дорогая. Как же я могу не помочь? — Нагнувшись, он повернул к себе ее лицо и поцеловал.
   Велвет отстранилась, вдруг отчетливо поняв, что за помощь король потребует награды.
   — Вы дали мне слово, — мягко сказала она.
   — Я дал вам слово не принуждать вас, дорогая, и я не стану. Но если я предлагаю вам нечто, чего вы очень хотите, то не будет ли справедливо, если и вы в ответ предложите мне нечто, чего очень хочу я? Заниматься любовью не всегда значит вовлекать в это дело эмоции. Это просто прелестный спорт, в котором двое участвующих в нем людей могут доставить друг другу удовольствие.
   — Ваш ум слишком изощрен для меня, монсеньор. Я простая женщина, которая с трудом может себе представить занятия любовью вне брака.
   — Вас очень правильно воспитали, и я аплодирую вашим родителям, которые вырастили из вас добропорядочную католичку. Но тем не менее бывают времена, когда даже самым добродетельным женщинам приходится принимать серьезные решения такого рода. Вы хотите, чтобы я помог вам, а я хочу заняться с вами любовью. Решать вам, дорогая. Посол вашей страны при моем дворе расскажет мне все, что я захочу узнать. Если Джеймс Стюарт все еще разыскивает вас, я смогу тайно доставить сюда вашего мужа. Вы сможете счастливо жить здесь, во Франции, пока не окажетесь в безопасности. Когда должен родиться ребенок?
   — Ранней весной, — сказала Велвет, — наверное, в апреле.
   — Я могу сделать так, чтобы к этому времени ваш муж уже был здесь. Вы же этого хотите, не так ли? Если же Джеймс уже забыл про ваше существование, тогда можно связаться с вашим мужем, и он немедленно приедет. Разве это не стоит одной ночи любви?
   Велвет прикусила губу. Она знала историю Кэт Лесли и как король заставил ее лечь в его постель. Неужели так же будет и с Генрихом Наваррским? Почему-то она не думала так, ведь французский король был человеком, открыто любившим женщин, у него всегда была по меньшей мере одна всем известная любовница. Она беременна и не сможет понести от него, Алекс никогда не узнает о том, что произошло… Она не может продолжать жить вдали от него! Она любит своего мужа, и он ей нужен!
   — Обещайте мне, что мой муж никогда не узнает об этом постыдном эпизоде, — сказала она.
   — Мадам, я не тот человек, который целует женщину, а потом трезвонит об этом на каждом углу, — заявил он обиженно.
   — Но вы не вернулись сегодня вечером в Шинон, и, конечно, приехавшие с вами джентльмены решат, что вы провели ночь в моей постели.
   — Они решили бы так, даже если бы этого не случилось, дорогая, и я не стану этого отрицать. Все равно их распутные мозги не переделаешь. Но не бойтесь, моя прекрасная Велвет, мои придворные понятия не имеют, кто вы такая. Они даже не знают, как называется этот чудесный маленький дворец. Даже если вы приедете к моему двору вместе с вашим мужем, никто из них не посмеет подорвать вашу репутацию.
   — Тогда, если вы обещаете мне свою помощь, монсеньор, у меня не остается другого выбора, кроме как отдаться вам, — тихо сказала Велвет.
   — Ах, дорогая! — воскликнул он, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия. — Вы сделали меня счастливейшим из мужчин!
   Он-то, может быть, и счастлив, подумала Велвет, но она-то уж наверняка нет. Ей не давала покоя одна мысль: она никогда не спала с мужчиной, которого не любила. Генрих Наваррский может разочароваться в ней, посчитает себя обманутым, решит, что заключил плохую сделку, и не будет считать себя обязанным помогать ей.
   — Монсеньор, — начала она, — у меня нет никакого опыта в любви, кроме как с моим мужем. — Упоминать Акбара не стоило. Это было слишком постыдно.
   — Зато у меня, дорогая, опыта более чем достаточно. Вы попадете в руки мастера, и для начала я бы хотел, чтобы вы разделись передо мной.
   Он встал с постели и, подойдя к камину, подбросил в него дров. Вся комната сразу осветилась мягким розовым светом. Затем взял тоненькую свечку и зажег канделябры, стоявшие по обеим сторонам постели.
   — Любовь моя, — сказал он, — не стоит прятаться в темноте, в наготе нет ничего стыдного. Женское тело — это, пожалуй, самое совершенное и красивое творение Господа Бога, а я поклонник красоты. Я всегда любил смотреть в лица женщинам, с которыми занимался любовью. Это моя слабость.
   Велвет медленно встала с постели. На ней была надета простая ночная рубашка из белого шелка с длинными широкими рукавами, украшенными на запястьях и высоком воротнике розовыми лентами. Ей вдруг стало очень-очень стыдно. И Акбар, и Алекс видели ее нагой, но этот человек совсем чужой, она знает о его дурной репутации в отношении женщин. Она начала дрожать, и король, уже успевший скинуть свою рубашку, заметил это.
   Подойдя к ней, он обнял ее своими длинными руками за талию и, нагнув голову, осторожными, легкими прикосновениями начал целовать ее шею.
   — Не надо меня бояться, дорогая. Я не сделаю ничего плохого ни вам, ни ребенку. Наоборот, я обещаю сделать вас очень счастливой, хотя ваша восхитительно строгая мораль и не дает вам поверить, что такое возможно прямо сейчас.
   Его изящные пальцы ласково развязали ленты на вороте рубашки, распахнув ее полы до талии. Спустив рубашку с ее плеч, он смотрел, как она скользнула сначала ей на бедра, а потом вдоль ее стройных ног на пол, где легла, как пятно лунного света.
   Чисто автоматически Велвет, сделав шаг вперед, вышла из этого кольца белого шелка, и у нее быстрее забилось сердце, когда она заметила, как у короля перехватило дыхание.
   — А-а-а, дорогая, — благоговейно вздохнул он. — Вы несравненно прекрасны, так прекрасны, что я не мог себе и вообразить в самых необузданных мечтаниях! Вас надо ваять в мраморе, но я очень сомневаюсь, что найдется скульптор среди живых или мертвых, кто смог бы справиться с такой задачей! Идите сюда! — схватив ее за руку, он быстро подвел ее к высокому трюмо. — Взгляните на себя, дорогая! Разве вы не великолепны? Взгляните на нас обоих! Мы превосходны! Господи! Я должен молиться на вас, моя богиня!
   Говоря все это, король опустился на колени и начал целовать Велвет, начиная от пальцев ног и все выше, крепко держа ее при этом за бедра.
   Его теплые губы бродили сначала по лодыжкам ее левой ноги, потом правой. Он медленно повернул ее так, чтобы можно было поцеловать ее бедра там, где они, плавно изгибаясь, уходили от талии вниз, ее твердые ягодицы, ложбинку на спине. Опять повернув ее, он нашел ртом переднюю часть ее бедер, задняя уже получила свою долю его восторга.
   Велвет почувствовала, как он раздвигает ей ноги, и, когда его губы нашли щель, ведущую к ее венериной тайне, и его язык медленно прошелся вдоль этой щели, она чуть не вскрикнула, но его рот был уже на шелковистом пушке, покрывавшем ее пупок. Он легонько потянул ее вниз, заставив тоже опуститься на колени, чтобы он мог поцеловать ее юные полные груди, плечи, горло, рот, ее глаза. Велвет пришлось признаться самой себе, что никогда ее еще так никто не целовал, как делал это Генрих Наваррский, и это было приятно.
   Он встал, подняв на ноги и ее, и крепко прижался к ней всем телом. Впервые Велвет почувствовала, что король тоже мужчина. Его мужское естество стало твердым от желания, но она не осмеливалась посмотреть вниз на него. Она была в состоянии, близком к обмороку, и едва дышала. Заметив это, он поднял ее на руки и, положив на огромную постель, лег рядом, обняв ее.
   — Вы все еще боитесь, — сказал он, — и меня это очень огорчает, дорогая — Его большие руки ласкали ее волосы. — Такая прелесть, — пробормотал он, поглаживая ее, как это делают, когда хотят успокоить испуганное животное. Вдруг он погрузил лицо в ее волосы и глубоко вдохнул их аромат. — Вы пахнете левкоями, — сказал он. — Вам этот запах очень подходит — свежий, тонкий и какой-то, я бы даже сказал, невинный. Теперь, вдыхая аромат левкоев, я всегда буду вспоминать вас, дорогая. — Затем одним быстрым ловким движением он перекатил ее на спину и опять нашел ее губы.
   По какой-то ей самой непонятной причине губы Велвет охотно открылись ему навстречу, и его язык скользнул внутрь, чтобы найти ее язычок, чтобы играть с ним и ласкать его в сладостной пещере ее рта, раздувая скрытые глубоко в ее теле искорки страсти, которые, казалось, только того и ждали, чтобы их возродил к жизни этот великий мастер эротических игр. Велвет почувствовала, как желание постепенно охватывает ее, и, к своему ужасу, вдруг поняла, что король абсолютно прав. Мужчина и женщина могут доставить друг другу удовольствие, несмотря на отсутствие чувств между ними. Для такой вещи существует свое определение. Ее называют похотью. И хотя одна часть ее существа резко отвергала ее, другая часть признавала, что похоть иногда может быть весьма привлекательной вещью.
   Она вдруг обнаружила, что не в силах сдерживаться. Она целовала его сама, жадно ловя своими губами его губы. Он поощрял ее к дальнейшим действиям, то задерживаясь своим ртом в каком-то одном месте, то переходя на другое, то легонько целуя уголки ее губ. Давление его губ все росло, пока она не почувствовала, что еще немного — и у нее останутся синяки на нежной коже.
   — Вы — самый роскошный цветок, который только можно вообразить, — прошептал он, прижимаясь губами к ее губам, — и, как огромный шмель, я мог бы пить ваш нектар всю ночь. Но есть и другие фонтаны, из которых я буду пить! — Его большая голова передвинулась к ее грудям, и, обхватив своими губами ее нежный сосок, он начал его медленно посасывать.
   Это оказалось так восхитительно, что она тихо вскрикнула. Появилось ощущение, что ее внезапно от головы до пят пронзила молния. Прикосновение его губ к ее груди оказалось необычайно чувственным, так как соски из-за беременности стали необыкновенно чувствительными. К тому же, пока его губы занимались одной грудью, его рука нежно обнимала вторую грудь, чтобы через какое-то время поменяться местами, что только усиливало ее наслаждение.
   Велвет начинала терять контроль над своими эмоциями, особенно когда король передвинул голову еще ниже, чтобы нежно исследовать наиболее потайную святыню ее женственности. Как колибри, ищущий сахарный нектар, его язык двигался необычайно быстро, трепеща, возвращался назад, перелетал опять вперед, кружась вокруг ее драгоценности, пока она не рассыпалась на тысячи осколков в неизъяснимом блаженстве — и раз, и второй, и третий, один за другим. Когда она наконец пришла в себя, он прошептал:
   — Видите, моя дорогая, я и на самом деле могу доставить вам наслаждение. Может быть, вы и не признаетесь в этом, но ваше прелестное лицо сказало мне все. О лицо женщины в порыве страсти! В мире нет ничего прекраснее!
   — Я… я не могу не признать вашей правоты, монсеньор, — тихо сказала Велвет, — но занятия любовью без любви для меня не то же самое.
   — Иногда это даже лучше, — возразил он. — Тут чувства чисты, не затуманены никакой любовью.
   — Я не верю, что вы действительно так думаете, — запротестовала Велвет. — Вы просто не можете, а будучи таким… — Она, покраснев, запнулась.
   — Таким что? — заинтересовался он. — Скажите мне, дорогая.
   — Таким великолепным любовником, — закончила она. — Я бы соврала, если бы сказала, что это не так. Вы знаете, что такое любовь, монсеньор, независимо от того, желаете вы это признать или нет.
   — В некоторых отношениях вы очень умны, дорогая, — сказал он, — и так невинны в других. А теперь, однако, я намерен приступить к осуществлению условий нашего договора. — Он опять привлек ее к себе, впившись в ее губы, которые и так уже болели от множества его поцелуев.
   Ее тело было готово ответить на его любовь. К ее удивлению, король повернул Велвет на бок, подсунув одну ее ногу под себя, а другую положив на свои собственные ноги. Быстрым, неуловимым движением он пронзил ее, войдя сразу очень глубоко. Она ахнула, но его губы уже закрыли ее рот, а его руки обхватили ее за плечи и ягодицы. Он двигался внутри нее долгими равномерными движениями, в ритме, за которым легко было следовать. Его карие глаза неотрывно смотрели в ее изумрудные, и, когда она почувствовала, что начинает скатываться к обрыву страсти, она увидела в них быстро мелькнувший отблеск триумфа. Велвет издала пронзительный крик сладостной капитуляции и явно услышала, как к ее крику присоединился его.
   Когда все было кончено, он сказал ей:
   — Вы, дорогая, рождены для любви. Вам не следует никогда, вы понимаете, никогда стыдиться этого чудесного дара, которым вас наградил Господь Бог. Честное слово, мне даже жаль, что вы счастливы с мужем.
   Еще дважды за эту ночь он занимался с ней страстной любовью, и Велвет наконец заснула, полностью измотанная их дикой схваткой с Эросом. Когда она проснулась, ураган кончился, свечи догорели в серебряных подсвечниках, от огня в камине остались только тлеющие угольки, а в окна широкими потоками вливался солнечный свет. Рядом с ней на подушке лежала одинокая красная роза — наверняка последняя в этом году — и сложенный пергамент. Развернув, она прочитала:
   «Ваше гостеприимство, госпожа графиня, не имеет себе равных. Я не забуду, что я ваш должник. Прощайте, дорогая. Наваррский».
   На мгновение Велвет почувствовала неизъяснимую печаль, чувство большой и глубокой потери. Король вел себя оскорбительно, воспользовавшись ее затруднительным положением, ее беспомощностью. И все-таки она не таила на него зла. Она выполнила свою часть сделки и почему-то была уверена, что и он выполнит свою. «Итак, — подумала она, — у меня есть уже две тайны, которые я должна хранить от тебя, мой дорогой супруг. Возможно, правда, что настанет такой день, когда я смогу рассказать тебе о моей дочери. Когда-нибудь, когда ты будешь весь окутан моей любовью и окружен детьми, которых я рожу тебе, если Бог даст. Но я никогда не расскажу тебе об этом приключении с Генрихом Наваррским, Алекс. Почему-то я уверена, что ты не поймешь, что мне пришлось заложить душу и тело для того, чтобы мы опять могли быть вместе. Есть вещи, теперь я знаю, о которых женщина никогда не должна говорить мужчине, которого любит, особенно если она его и правда любит. Любовь, узнала я, — это способность молча терпеть боль для того, чтобы защитить того, кого любишь. Господи, пожалуйста, положи быстрее конец нашей разлуке!»— молча помолилась Велвет.

Глава 17

   Мольба Велвет тысячекратным эхом каждодневно отдавалась в сердце Алекса с того самого дня, как он узнал о том, что ее похитили. Оказавшись не в состоянии выудить что-либо ценное из Раналда Торка, он вернулся в Брок-Эйлен и отправился к Джин Лаури. Ее муж Ангус Лаури был одним из шести человек, которые сопровождали Велвет в тот день, когда ее выкрали. Как и остальные его товарищи, он был безжалостно зарезан разбойниками Раналда Торка. Все остальные были молодыми, неженатыми и неопытными людьми, которых в замке-то и оставили только потому, что у них не было достаточно опыта, а экспедиция в Хантли представлялась опасным делом. Сначала он посетил семьи этих пятерых, выплатив им денежную компенсацию. Слава Богу, что после них не осталось овдовевших жен с малыми детьми на руках и что они не были единственными сыновьями в семье. Его визит к Джин Лаури был гораздо тяжелее, так как он знал ее с детства, когда они играли вместе, как брат и сестра. Ангус Лаури — ее первая и единственная любовь. Они хорошо жили, с грустью подумал Алекс.
   Несколько долгих минут он продержал свою старинную подругу в крепких объятиях и потом сказал:
   — Сейчас у меня нет времени, Джинни, но обещаю тебе, что Раналд Торк заплатит за смерть Ангуса, и заплатит сторицей. Он нам обоим очень много должен.
   Она кивнула, ее глаза покраснели от бесконечных слез и тревоги за троих детей, теперь оставшихся без отца.
   — Что с ее милостью, Алекс?
   — У меня такое впечатление, что она просто исчезла с лица земли, Джинни. Я завтра уезжаю в Англию, к ее родителям. Может быть, она вместе с Пэнси скрывается у них. Дагалд тоже сходит с ума, как и я, и даже Мораг выразила некоторую тревогу.
   — Да, — сказала Джин, — очень может быть, что она скрывается в доме у матери. Это естественно для молодой женщины, носящей своего первого ребенка. Ты почти наверняка найдешь свою жену у ее матери.
   — Надеюсь, Джинни, — лихорадочно ответил Алекс, — но сейчас я хочу поговорить с тобой о твоем будущем и будущем твоих детей. Этот дом теперь твой, можешь делать с ним все, что хочешь. Мне бы хотелось, чтобы ты перебралась в замок и стала няней при Сибби и ребенке, которого весной родит Велвет. Твои дети будут расти вместе с моими и даже смогут получить образование, если проявят к этому склонность. Ты сможешь заботиться о Сибби, зная, что ее мать теперь жена Раналда Торка?
   — Ох! — сказала Джин Лаури. — Малышка не должна расплачиваться за мать. А ее милость позволит ей жить в замке?
   — Да, — сказал он. — Раналд Торк рассказал мне, что та уже ругалась с Аланной, заявив, что вырастит Сибби как собственную дочь и что спустит собак на Аланну, если та когда-нибудь хоть близко подойдет к Дан-Броку.
   — Поезжай на юг, в Англию, Алекс, и привези домой свою жену, — сказала Джин Лаури, ободряюще похлопав его по руке.
   Обняв ее на прощание, граф Брок-Кэрнский сделал именно так. Быстро покрывая милю за милей вместе с Дагалдом и дюжиной своих людей, он добрался до Королевского Молверна в рекордно короткий срок. Первой он увидел тещу.
   На лице Скай было написано удивление, когда Алекс и его люди подъезжали к дому. Она только что вернулась с долгой прогулки верхом с Адамом, который повел лошадей на конюшню.
   — Алекс! Где Велвет? Она не приехала с вами?
   Он почувствовал, как у него упало сердце, но он все-таки соскочил с лошади и поцеловал ее руку.
   — Мадам, — сказал он, — я надеялся, что вы мне скажете, где Велвет.
   — Что? — У Скай кровь застыла в жилах.
   — Велвет похитили несколько дней назад и увезли в Лейт. Ей удалось убежать от похитителей, но мы не можем ее найти. Она исчезла. Я надеялся, что она прискакала к вам.
   — Кто, черт побери, похитил ее? — Адам де Мариско подошел от конюшни как раз вовремя и услышал краткое объяснение своего зятя.
   — Пожалуйста, Адам! — Скай успокаивающе положила свою руку на напряженную руку мужа. — Пройдем в дом и выслушаем, что нам хочет сказать Алекс. Разве ты не видишь, как он взволнован?
   Она повела своего мужа, Алекса и Дагалда в библиотеку и устроила их поудобнее с кубками темно-красного вина. Она двигалась как во сне, хотя никто из мужчин этого не заметил. Велвет, ее ребенок, возможно, самый любимый из всех ее детей, если мать, которая родила восьмерых детей, может иметь любимчиков. Они напряженно ждали, пока она наконец присоединится к ним, и только тогда Алекс начал рассказывать свою историю.
   Когда он закончил, Адам взорвался от переполнявшего его гнева:
   — Вы принимали заклятого врага Джеймса Стюарта в своем доме, вы, несчастный глупец? Что за дьявол подтолкнул вас общаться с предателем? Если что-нибудь случится с моей дочерью, милорд, я сам разделаюсь с вами!
   — Лорд Ботвелл не предатель, Адам! — возразил Алекс. — Король всегда завидовал и боялся Фрэнсиса и сейчас боится и завидует ему. Да, это правда, что Фрэнсис иногда намеренно дразнил Джемми, но нет человека более преданного Джеймсу Стюарту, чем его кузен Фрэнсис Стюарт-Хэпберн!
   — Где вы искали женщин в Лейте? — прервала его Скай, постепенно начиная приходить в себя.
   — Где мы могли искать, Скай? Она убежала из того притона, где ее держали. Поблизости от того места я и искал.
   — Лейт — это порт, Алекс. Вам не пришло в голову, что она могла уплыть на корабле? — спросила Скай.
   — Но зачем? — удивился он.