Страница:
— Жестокий ты, воевода. Все вы опасные для живых, потому что считаете свое существование главным. Дай вам волю — расползетесь по всей земле. Надо было к вам раньше прийти. Тридцать лет назад у вас едва нашлась бы сотня-другая мечей.
— Чего ж задержался? — лениво спрашивает Доброслав и смотрит на солнце, давая понять, что разговор пуст, а время идет.
— Не мог, знаешь ли, переубедить старейшин. Глупые старейшины слишком буквально приняли наказы Бога-Императора держаться от вас подальше. Теперь я убедился, Господь хотел уберечь нас от ваших убийц. И довольно. Смотри, мы тут вдвоем сидим, решаем каждый за свой народ. Не хочешь нас отпустить — давай биться. Но и твоих жизней мы возьмем много. А хочешь, решим один на один, тогда тебе не придется прятаться за своих бойцов. Я тебя одолею, твое войско будет моим. Ты меня свалишь — возьмешь всех моих, на веревке погонишь к себе. Или тебе выгодней прятаться за другими?
Воевода выпрямился и оглядел своих товарищей. Сергей вспомнил их разговор на вышке. Вновь воевода один, и решать ему одному. Легче спрятаться за шуткой, легче поиздеваться над почти побежденным обром. Но нельзя. Сильный сам творит законы, которые тяжелее всего для самого Творца. На то ты и сильный.
Сергей встретился взглядом со светлым взором Доброслава: что промелькнуло там, в ледяной глубине?.. Но воевода уже отвернулся.
— Вот ты и заговорил по-своему, змей, — сказал воевода. — Линяешь шкурой на ходу, не получилось нахрапом нас взять и в пораженье ищешь выгоды. Бой приму. А условия твои для глупых детишек. Одолеешь меня, мои всех вас добром отпустят. Я одолею — всех твоих возьму. Не согласен, иди прячься за спинами охраны, буду тебя силой брать. — И, поднимаясь, добавил — Оружие бери, какое хочешь. Мне все едино.
Выше урочища была площадка солончака, где и трава не росла, и сурки не рыли нор, а значит, конь не поломает ног. Трехпалым птичьим лапам лорков норы не страшны, а конь, на скаку ломая ногу, мог рассчитывать лишь на милосердный взмах стали.
На одном краю стеной столпились обры, на другом — люди. Все прослышали об условиях, но известие по-разному на всех действует. Людей веселит злая радость. Однако и колет мысль: а ну как?.. Нет, все будет хорошо! И сразу думается: а ну как все-таки?.. Будешь способен покорно отпустить врага, убийцу близких? Нет ответа, да и не нужен. Воевода Доброслав знает все. И делает как лучше.
А вот обры, кажется, забыли о войне. Чувствовалось, война для них в любом случае кончилась. Победит Арсун — уйдут домой, погибнет вождь — пленному тем более не нужно оружие. Стоит толпа чешуйчатых воинов и разевает розовые пасти. Так бы и воткнул меч!..
Приказав Радиму, чтобы заставил всех не на поле глазеть, а за обрами следить, воевода легко вскакивает в седло и шагом трогает коня.
Обр выше ростом, а сидя на лорке, кажется еще больше. И многие сомневаются на мгновение: ну как задавит нашего воеводу? Но вера в силу вождя торжествует — нет, не может быть.
Обры по природе мощнее, и руки — силы нечеловеческой, но на то они и нелюди. Кому же много дается, тот, уверовав в свою исключительность, обычно только слабеет, регрессирует во всем. По сравнению с этими ящерами человек от рождения не имеет ничего, он вынужден совершенствоваться, и предела этому нет.
Воевода одет в железный доспех. Точнее, в кафтан из кожи зубра в палец толщиной, на которую чешуйками — есть у кого поучиться! — нашиты железные бляхи. Под кафтаном — кольчуга, под ней поддет толстый ватник из льняной пряжи, иначе доспех как бы и ни к чему: от удара ломается кость. Так же одет и обр, лишь по верху шлема вместо острия, как у людей, идет острый гребень.
А щиты, копья и мечи одинаковы, все сделано по одному образцу, ибо умельцы-кузнецы есть только у людей — обры к тонкому ремеслу неспособны. Начав завоевания, они просто вынудили трудиться пленных. Сергею об этом рассказал Доброслав, а ему — пленные обры, которых заставило разговориться каленое железо.
На поле вот-вот начнется схватка. Арсун наклонил копье и, понукая лорка, помчался навстречу воеводе. Доброслав со щитом, но без копья, а с цепным кистенем, состоящим из ручки с ременной петлей для запястья, цепи длиной почти в метр и кованого железного шара с шишками, весом килограмма в два. Такое оружие требовало не столько силы, сколько безупречно тренированного глаза.
Два всадника несутся навстречу друг другу. Кто победит? Сомкнулись. Воевода поймал острие копья срединной бляхой щита, а сам, крутанув кистенем в воздухе, задел убийственным замахом утиную голову лорка.
Разъехались. Что-то там?.. Обр потерял копье — неудачно отбитое Доброславом, оно поразило коня, отъехав в горячке схватки, конь уже, шатаясь, падал. Вождь ловко соскочил. Все так быстро! У лорков, видно, нет мозгов — железный шар снес полчерепа, а тот все еще несет всадника.
Но нет, упал, — равный бой. Оба бойца потеряли своих животных. Оба спешат друг к другу. Арсун на ходу подбирает копье, в левой руке вместо меча свисает сеть. Он надвигается, не отрывая от земли ступней широко расставленных ног. Выставляет копье, отводя назад левую руку с сетью, огромная полированная морда сверкает на солнце.
Метнув в лицо Доброслава жало копья, Арсун сбил расчет воеводы. Пущенный в цель шар запутался шипами в ячейках: вместо своего тела обр подставил сеть.
Рывок, и Доброслав едва не падает. Ременная петля рвет кисть, занята щитом левая рука, и нечем полоснуть по крепкому ремешку… Упадет Доброслав?..
Нет, ременная петля не выдерживает, и вместе с сетью обр подтягивает к себе кистень. Доброслав с лязгом вытаскивает меч и, пока Арсун занят сетью и добычей, коротким взмахом перерубает древко вражеского копья.
Отскочив, зверочеловек отбрасывает бесполезное теперь древко, затем сеть и, возвращаясь к испытанному оружию, бросает щит со спины на левую руку. В правой меч уже кажется продолжением кисти, покрытой зеленоватыми, словно бы искусственными чешуйками.
Чего ждать? Нечего! Жарко. Обр будто бы наметился рубить сверху, а ударил наискось снизу, тяжелый меч летит в колено противнику, а голову с длинным рылом обр прячет под щит. Железо встретило железо, меч выщербил меч, и замелькали оба клинка, как змеиные жала.
Доброслав ударил врага по шлему, а сам получил удар по плечу. Стальной кованый погон остался цел, уцелело и плечо. Железо мечей бесплодно спорит с крепостью доспехов.
Теперь, когда первый запал боя прошел, оба бойца кажутся со стороны расчетливыми игроками. Обр тяжел и массивен, и Доброслав уже не мальчик, чтобы в прыжках и увертках испытывать ловкость и удачу. Опыт и мастерство сделали его лучшим среди людей, слева, справа, сверху, сверху, сверху бьет воевода, и обру уже тяжело выдерживать такой темп, он пробует силой переломить натиск, бьет изо всех сил, и воевода ловит лезвие вражеского меча краем щита точно между двумя коваными пластинами, которые и предназначены для подобного приема, резкое движение щитом, мгновенное напряжение всего тела — закаленная сталь звонко лопается, и отлетают обломки…
Арсун не медлит ни секунды, бьет Доброслава щитом, отвлекает внимание и успевает выхватить второй, запасной меч, не настолько длинный, как основной, но все же…
Люди забыли о времени, каждый человек и каждый обр бьется за своего и вмести с ним. Все исчезло, кануло в пустоту, и смешными кажутся страсти, измены, споры мир Господа нашего Отца-Императора сузился до этого поля, нет, еще уже, размахом меча можно охватить, и здесь прячется не одна жизнь, а жизнь тысяч людей, вот почему не может погибнуть воевода, а обры думают то же самое об их вожде.
Солнце светит сверху и с юга — поперек поля. В ярости мечется Арсун, и не поймешь, от чего ярость — от усталости? или от страха проиграть битву?.. Смерть пока утомилась, обходит поле стороной, и только звенят мечи, и глухо друг о друга бьются щиты.
Обры верят, что Бог-Отец занес путь каждого в книгу жизни и смерти. И уверены, что к судьбе своих верных слуг его воля всегда благосклонна. Людям и проще, и труднее. Наделив их своим обликом и подобием, Бог-Отец дал людям свободу воли. Так что твоя судьба — в твоих руках, и если не поможешь себе сам, Господь способен с презрением отвернуться. Тяжко трудясь, не отдыхая от воинских тренировок в юности, а потом, имея власть, заставляя трудиться себя сам, Доброслав превратился в неутомимого бойца. Но и обр не беспомощен: все в воле Бога, кто бы ни был твой противник, Бог в любое мгновенье может вмешаться: лопнет сосуд в голове, схватит судорогой мышцу… Беспокоиться — пустое…
На пряный запах разгоряченных тел слетаются мелкие мухи и слепни, черным роем жужжат над бойцами и лезут в нос, глаза. Арсун, отскакивая, опускает щит. Концом меча он пытается достать холодный, словно кусок льда, глаз воеводы. И не замечает широкого, как взмах косы, удара. Меч Доброслава словно бы метится в ноги, но по плавной дуге идет вверх, перерубает на ходу пряжку шлема и, зацепившись за железо, оголяет длинное рыло обра.
Сила удара такова, что меч вместе с зацепившимся за клинок шлемом взлетает вверх — Арсун в ярости раскрывает зубастую пасть, шипит, и оранжевые глаза пылают гневом. Не раздумывая, Доброслав широким махом бросает шлем в голову противника. Тяжелый гребень железного шлема с хрустом врезается в череп, Арсун опускает руки, на мгновение затянув глаза защитной пленкой, и тут воевода бьет его кованым краем щита в голову.
Все кончено: замерло множество людей и обров, только что врагов, а теперь победителей и побежденных.
Доброслав примеривается мечом, но вдруг машет рукой, и Радим уже летит на зов.
Все видят, как, подъехав, он падает на обра и, развернув тяжелое тело на живот, связывает за спиной руки.
Глава 13. ПОБЕДА
Глава 14. НЕ МЫ ПРИШЛИ, А К НАМ ПРИШЛИ
Глава 15. ВСТРЕЧА С КЕНТАВРАМИ
— Чего ж задержался? — лениво спрашивает Доброслав и смотрит на солнце, давая понять, что разговор пуст, а время идет.
— Не мог, знаешь ли, переубедить старейшин. Глупые старейшины слишком буквально приняли наказы Бога-Императора держаться от вас подальше. Теперь я убедился, Господь хотел уберечь нас от ваших убийц. И довольно. Смотри, мы тут вдвоем сидим, решаем каждый за свой народ. Не хочешь нас отпустить — давай биться. Но и твоих жизней мы возьмем много. А хочешь, решим один на один, тогда тебе не придется прятаться за своих бойцов. Я тебя одолею, твое войско будет моим. Ты меня свалишь — возьмешь всех моих, на веревке погонишь к себе. Или тебе выгодней прятаться за другими?
Воевода выпрямился и оглядел своих товарищей. Сергей вспомнил их разговор на вышке. Вновь воевода один, и решать ему одному. Легче спрятаться за шуткой, легче поиздеваться над почти побежденным обром. Но нельзя. Сильный сам творит законы, которые тяжелее всего для самого Творца. На то ты и сильный.
Сергей встретился взглядом со светлым взором Доброслава: что промелькнуло там, в ледяной глубине?.. Но воевода уже отвернулся.
— Вот ты и заговорил по-своему, змей, — сказал воевода. — Линяешь шкурой на ходу, не получилось нахрапом нас взять и в пораженье ищешь выгоды. Бой приму. А условия твои для глупых детишек. Одолеешь меня, мои всех вас добром отпустят. Я одолею — всех твоих возьму. Не согласен, иди прячься за спинами охраны, буду тебя силой брать. — И, поднимаясь, добавил — Оружие бери, какое хочешь. Мне все едино.
Выше урочища была площадка солончака, где и трава не росла, и сурки не рыли нор, а значит, конь не поломает ног. Трехпалым птичьим лапам лорков норы не страшны, а конь, на скаку ломая ногу, мог рассчитывать лишь на милосердный взмах стали.
На одном краю стеной столпились обры, на другом — люди. Все прослышали об условиях, но известие по-разному на всех действует. Людей веселит злая радость. Однако и колет мысль: а ну как?.. Нет, все будет хорошо! И сразу думается: а ну как все-таки?.. Будешь способен покорно отпустить врага, убийцу близких? Нет ответа, да и не нужен. Воевода Доброслав знает все. И делает как лучше.
А вот обры, кажется, забыли о войне. Чувствовалось, война для них в любом случае кончилась. Победит Арсун — уйдут домой, погибнет вождь — пленному тем более не нужно оружие. Стоит толпа чешуйчатых воинов и разевает розовые пасти. Так бы и воткнул меч!..
Приказав Радиму, чтобы заставил всех не на поле глазеть, а за обрами следить, воевода легко вскакивает в седло и шагом трогает коня.
Обр выше ростом, а сидя на лорке, кажется еще больше. И многие сомневаются на мгновение: ну как задавит нашего воеводу? Но вера в силу вождя торжествует — нет, не может быть.
Обры по природе мощнее, и руки — силы нечеловеческой, но на то они и нелюди. Кому же много дается, тот, уверовав в свою исключительность, обычно только слабеет, регрессирует во всем. По сравнению с этими ящерами человек от рождения не имеет ничего, он вынужден совершенствоваться, и предела этому нет.
Воевода одет в железный доспех. Точнее, в кафтан из кожи зубра в палец толщиной, на которую чешуйками — есть у кого поучиться! — нашиты железные бляхи. Под кафтаном — кольчуга, под ней поддет толстый ватник из льняной пряжи, иначе доспех как бы и ни к чему: от удара ломается кость. Так же одет и обр, лишь по верху шлема вместо острия, как у людей, идет острый гребень.
А щиты, копья и мечи одинаковы, все сделано по одному образцу, ибо умельцы-кузнецы есть только у людей — обры к тонкому ремеслу неспособны. Начав завоевания, они просто вынудили трудиться пленных. Сергею об этом рассказал Доброслав, а ему — пленные обры, которых заставило разговориться каленое железо.
На поле вот-вот начнется схватка. Арсун наклонил копье и, понукая лорка, помчался навстречу воеводе. Доброслав со щитом, но без копья, а с цепным кистенем, состоящим из ручки с ременной петлей для запястья, цепи длиной почти в метр и кованого железного шара с шишками, весом килограмма в два. Такое оружие требовало не столько силы, сколько безупречно тренированного глаза.
Два всадника несутся навстречу друг другу. Кто победит? Сомкнулись. Воевода поймал острие копья срединной бляхой щита, а сам, крутанув кистенем в воздухе, задел убийственным замахом утиную голову лорка.
Разъехались. Что-то там?.. Обр потерял копье — неудачно отбитое Доброславом, оно поразило коня, отъехав в горячке схватки, конь уже, шатаясь, падал. Вождь ловко соскочил. Все так быстро! У лорков, видно, нет мозгов — железный шар снес полчерепа, а тот все еще несет всадника.
Но нет, упал, — равный бой. Оба бойца потеряли своих животных. Оба спешат друг к другу. Арсун на ходу подбирает копье, в левой руке вместо меча свисает сеть. Он надвигается, не отрывая от земли ступней широко расставленных ног. Выставляет копье, отводя назад левую руку с сетью, огромная полированная морда сверкает на солнце.
Метнув в лицо Доброслава жало копья, Арсун сбил расчет воеводы. Пущенный в цель шар запутался шипами в ячейках: вместо своего тела обр подставил сеть.
Рывок, и Доброслав едва не падает. Ременная петля рвет кисть, занята щитом левая рука, и нечем полоснуть по крепкому ремешку… Упадет Доброслав?..
Нет, ременная петля не выдерживает, и вместе с сетью обр подтягивает к себе кистень. Доброслав с лязгом вытаскивает меч и, пока Арсун занят сетью и добычей, коротким взмахом перерубает древко вражеского копья.
Отскочив, зверочеловек отбрасывает бесполезное теперь древко, затем сеть и, возвращаясь к испытанному оружию, бросает щит со спины на левую руку. В правой меч уже кажется продолжением кисти, покрытой зеленоватыми, словно бы искусственными чешуйками.
Чего ждать? Нечего! Жарко. Обр будто бы наметился рубить сверху, а ударил наискось снизу, тяжелый меч летит в колено противнику, а голову с длинным рылом обр прячет под щит. Железо встретило железо, меч выщербил меч, и замелькали оба клинка, как змеиные жала.
Доброслав ударил врага по шлему, а сам получил удар по плечу. Стальной кованый погон остался цел, уцелело и плечо. Железо мечей бесплодно спорит с крепостью доспехов.
Теперь, когда первый запал боя прошел, оба бойца кажутся со стороны расчетливыми игроками. Обр тяжел и массивен, и Доброслав уже не мальчик, чтобы в прыжках и увертках испытывать ловкость и удачу. Опыт и мастерство сделали его лучшим среди людей, слева, справа, сверху, сверху, сверху бьет воевода, и обру уже тяжело выдерживать такой темп, он пробует силой переломить натиск, бьет изо всех сил, и воевода ловит лезвие вражеского меча краем щита точно между двумя коваными пластинами, которые и предназначены для подобного приема, резкое движение щитом, мгновенное напряжение всего тела — закаленная сталь звонко лопается, и отлетают обломки…
Арсун не медлит ни секунды, бьет Доброслава щитом, отвлекает внимание и успевает выхватить второй, запасной меч, не настолько длинный, как основной, но все же…
Люди забыли о времени, каждый человек и каждый обр бьется за своего и вмести с ним. Все исчезло, кануло в пустоту, и смешными кажутся страсти, измены, споры мир Господа нашего Отца-Императора сузился до этого поля, нет, еще уже, размахом меча можно охватить, и здесь прячется не одна жизнь, а жизнь тысяч людей, вот почему не может погибнуть воевода, а обры думают то же самое об их вожде.
Солнце светит сверху и с юга — поперек поля. В ярости мечется Арсун, и не поймешь, от чего ярость — от усталости? или от страха проиграть битву?.. Смерть пока утомилась, обходит поле стороной, и только звенят мечи, и глухо друг о друга бьются щиты.
Обры верят, что Бог-Отец занес путь каждого в книгу жизни и смерти. И уверены, что к судьбе своих верных слуг его воля всегда благосклонна. Людям и проще, и труднее. Наделив их своим обликом и подобием, Бог-Отец дал людям свободу воли. Так что твоя судьба — в твоих руках, и если не поможешь себе сам, Господь способен с презрением отвернуться. Тяжко трудясь, не отдыхая от воинских тренировок в юности, а потом, имея власть, заставляя трудиться себя сам, Доброслав превратился в неутомимого бойца. Но и обр не беспомощен: все в воле Бога, кто бы ни был твой противник, Бог в любое мгновенье может вмешаться: лопнет сосуд в голове, схватит судорогой мышцу… Беспокоиться — пустое…
На пряный запах разгоряченных тел слетаются мелкие мухи и слепни, черным роем жужжат над бойцами и лезут в нос, глаза. Арсун, отскакивая, опускает щит. Концом меча он пытается достать холодный, словно кусок льда, глаз воеводы. И не замечает широкого, как взмах косы, удара. Меч Доброслава словно бы метится в ноги, но по плавной дуге идет вверх, перерубает на ходу пряжку шлема и, зацепившись за железо, оголяет длинное рыло обра.
Сила удара такова, что меч вместе с зацепившимся за клинок шлемом взлетает вверх — Арсун в ярости раскрывает зубастую пасть, шипит, и оранжевые глаза пылают гневом. Не раздумывая, Доброслав широким махом бросает шлем в голову противника. Тяжелый гребень железного шлема с хрустом врезается в череп, Арсун опускает руки, на мгновение затянув глаза защитной пленкой, и тут воевода бьет его кованым краем щита в голову.
Все кончено: замерло множество людей и обров, только что врагов, а теперь победителей и побежденных.
Доброслав примеривается мечом, но вдруг машет рукой, и Радим уже летит на зов.
Все видят, как, подъехав, он падает на обра и, развернув тяжелое тело на живот, связывает за спиной руки.
Глава 13. ПОБЕДА
— Я хотел его убить, смерть уже сидела на острие моего меча, но подумал, что живой Арсун сделает менее хлопотным разоружение этой ползучей банды, — объяснял воевода, еще даже не расставшись с доспехами, лишь сняв шлем, открыв голову в спутанных прядях русых волос, мокрых от обильного пота. — Здесь нужны ваши знания, — продолжал он, имея в виду паломников. — Люди вы опытные в том, с чем мы не сталкивались прежде: что вообще нам делать с этой массой пленных? Где будут полезнее их жизни? И что творить завтра?
Нет человеку в жизни покоя. Сделав одно, он тянется к новому. Потому что человек так сотворен, и остановить его может только смерть, а если смерть запоздает, будет он говорить: вот раньше… Но что раньше было — то ушло, и каждый день приходит голодным, его не насытишь свершенным вчера.
Воевода отдал приказ пришедшему в себя Арсуну, тот приказал бывшему войску, и гигантские телеги стали наполняться доспехами и оружием. Наполнив телегу, немедленно отправляли к реке, к своим. Боялись, что среди множества пленных найдется тысяча-другая бойцов, которые не захотят исполнить приказ. Напрасно. И удивление поведению обров заставляло бунтовать чувства. Видя услужливую готовность исполнить любой приказ человека, многие воины, особенно из молодых, брезгливо предлагали посечь всех на месте. А у других преданные взгляды желтых глаз вызывали недоверие и гнев: а ну как подло притворяются?
Доброслав решил устроить лагерь для военнопленных здесь же, в урочище, где произошло первое сражение с обрами. Как давно это было!
Поют колеса обрских телег. Раскачиваясь, запинаясь в рытвинах, кренясь, подобно челнам в воде, движутся к реке крытые возы, каждый метров двадцать длиной и метра четыре шириной, Тарканы, чуя впереди воду, охотно передвигали ноги и, наклоняя длинные шеи, заглядывали в глаза людям. Безмозглое животное, чей хозяин тот, кто первым догадается заставить работать. Но к ним быстро привыкали, уже оценивая по-другому— добыча!..
Уступая робкой просьбе вождя обров, в их лагере оставили и самок. Их оказалось неожиданно много — несколько тысяч. И всплывали вопросы: не селиться ли пришли сюда обры? Не искоренять ли род людской?
Вот уж вам!..
Малинин, академически увлекаясь, советовал воеводе, как лучше организовать обров. Тот незамедлительно назначил его начальником лагеря. Валентин, все больше загораясь, остался создавать рабочие группы строителей для возведения бараков, а также и охотников, чтобы прокормить эту многотысячную ораву.
И незаметно война уходила в прошлое. Лишь временами ярилось сердце, вспоминая… бой? рану? котлы с человеческим мясом?..
У реки бойцов встречали женщины, дети и немногие мужчины, оставленные для поддержки и охранения. Навезли снеди — все что было привезли, разве пожалеешь? Праздник-то какой? Победа!
Лишь немногие из женщин встречали воинов плачем и криками. Лишь немногие воины отдали свои жизни, чтобы совершилось сегодня чествование, чтобы покорить обров на веки вечные. За едой и питьем Сергей думал: а что дальше? Временная остановка или это и есть их путь в этом мире? Он встречался глазами со своими за столом. Не было лишь Малинина, еще не вернувшегося из концлагеря обров. Рассудительный Илья, отправившийся в паломничество в безрассудной надежде вернуть выдуманную Лену, Катенька, их Елена Троянская, влюбленная в мир вокруг себя и в себя в этом мире, Кирилл Исаев, кинувшийся в местную войну, но не забывший глобальную — с самим Господом-Императором, Марго, может быть, чуть-чуть жалеющая о своем решении идти с мужем, Семен Кочетов, продолжавший исследовать границы собственных возможностей в тех рамках, что даровал ему Бог-Отец. Михайлов, честно отложивший решение убить Сергея до лучших времен. И сам Волков, во что бы то ни стало желавший вернуть Лену. А еще?., свою память, свою судьбу, свою свободу…
— Воевода! Если ты не решишься сейчас, ты вместо силы и свободы людей еще сможешь застать рабство. Сильный становится сильным от преодоления препятствий, без этого слабеет самый могучий, — говорил Сергей ему в ухо.
А со второй стороны вкрадчиво шептал Исаев:
— Обры узурпировали волю Бога-Отца. Кто, как не ты, может восстановить справедливость и вернуть все на свои места. Наш Господь может в любой момент вернуться, а что он увидит? Те, кто создан по образу и подобию, вынуждены воевать с низшими слугами. Не пора ли тебе, Доброслав, восстановить справедливость и скрытую волю Бога-Отца: стать во главе Империи, чтобы Господь по возвращении порадовался.
И пили, и кричали славу воеводе, и воинам, и всем людям, победившим нелюдей. И, поднимая золотой кубок с вином, отвечал Доброслав:
— Сердце остужается праздностью. Рука сохнет без труда. Мы узнали о нашей силе после победоносной войны. Если войско остынет в бездействии, станем мы слабее обров. Войску — дело ратное! — и, помолчав, добавил: — Покой теперь не для нас…
Нет человеку в жизни покоя. Сделав одно, он тянется к новому. Потому что человек так сотворен, и остановить его может только смерть, а если смерть запоздает, будет он говорить: вот раньше… Но что раньше было — то ушло, и каждый день приходит голодным, его не насытишь свершенным вчера.
Воевода отдал приказ пришедшему в себя Арсуну, тот приказал бывшему войску, и гигантские телеги стали наполняться доспехами и оружием. Наполнив телегу, немедленно отправляли к реке, к своим. Боялись, что среди множества пленных найдется тысяча-другая бойцов, которые не захотят исполнить приказ. Напрасно. И удивление поведению обров заставляло бунтовать чувства. Видя услужливую готовность исполнить любой приказ человека, многие воины, особенно из молодых, брезгливо предлагали посечь всех на месте. А у других преданные взгляды желтых глаз вызывали недоверие и гнев: а ну как подло притворяются?
Доброслав решил устроить лагерь для военнопленных здесь же, в урочище, где произошло первое сражение с обрами. Как давно это было!
Поют колеса обрских телег. Раскачиваясь, запинаясь в рытвинах, кренясь, подобно челнам в воде, движутся к реке крытые возы, каждый метров двадцать длиной и метра четыре шириной, Тарканы, чуя впереди воду, охотно передвигали ноги и, наклоняя длинные шеи, заглядывали в глаза людям. Безмозглое животное, чей хозяин тот, кто первым догадается заставить работать. Но к ним быстро привыкали, уже оценивая по-другому— добыча!..
Уступая робкой просьбе вождя обров, в их лагере оставили и самок. Их оказалось неожиданно много — несколько тысяч. И всплывали вопросы: не селиться ли пришли сюда обры? Не искоренять ли род людской?
Вот уж вам!..
Малинин, академически увлекаясь, советовал воеводе, как лучше организовать обров. Тот незамедлительно назначил его начальником лагеря. Валентин, все больше загораясь, остался создавать рабочие группы строителей для возведения бараков, а также и охотников, чтобы прокормить эту многотысячную ораву.
И незаметно война уходила в прошлое. Лишь временами ярилось сердце, вспоминая… бой? рану? котлы с человеческим мясом?..
У реки бойцов встречали женщины, дети и немногие мужчины, оставленные для поддержки и охранения. Навезли снеди — все что было привезли, разве пожалеешь? Праздник-то какой? Победа!
Лишь немногие из женщин встречали воинов плачем и криками. Лишь немногие воины отдали свои жизни, чтобы совершилось сегодня чествование, чтобы покорить обров на веки вечные. За едой и питьем Сергей думал: а что дальше? Временная остановка или это и есть их путь в этом мире? Он встречался глазами со своими за столом. Не было лишь Малинина, еще не вернувшегося из концлагеря обров. Рассудительный Илья, отправившийся в паломничество в безрассудной надежде вернуть выдуманную Лену, Катенька, их Елена Троянская, влюбленная в мир вокруг себя и в себя в этом мире, Кирилл Исаев, кинувшийся в местную войну, но не забывший глобальную — с самим Господом-Императором, Марго, может быть, чуть-чуть жалеющая о своем решении идти с мужем, Семен Кочетов, продолжавший исследовать границы собственных возможностей в тех рамках, что даровал ему Бог-Отец. Михайлов, честно отложивший решение убить Сергея до лучших времен. И сам Волков, во что бы то ни стало желавший вернуть Лену. А еще?., свою память, свою судьбу, свою свободу…
— Воевода! Если ты не решишься сейчас, ты вместо силы и свободы людей еще сможешь застать рабство. Сильный становится сильным от преодоления препятствий, без этого слабеет самый могучий, — говорил Сергей ему в ухо.
А со второй стороны вкрадчиво шептал Исаев:
— Обры узурпировали волю Бога-Отца. Кто, как не ты, может восстановить справедливость и вернуть все на свои места. Наш Господь может в любой момент вернуться, а что он увидит? Те, кто создан по образу и подобию, вынуждены воевать с низшими слугами. Не пора ли тебе, Доброслав, восстановить справедливость и скрытую волю Бога-Отца: стать во главе Империи, чтобы Господь по возвращении порадовался.
И пили, и кричали славу воеводе, и воинам, и всем людям, победившим нелюдей. И, поднимая золотой кубок с вином, отвечал Доброслав:
— Сердце остужается праздностью. Рука сохнет без труда. Мы узнали о нашей силе после победоносной войны. Если войско остынет в бездействии, станем мы слабее обров. Войску — дело ратное! — и, помолчав, добавил: — Покой теперь не для нас…
Глава 14. НЕ МЫ ПРИШЛИ, А К НАМ ПРИШЛИ
Пролетели короткие дни войны, события быстро стали отходить в предания, где обры были могучи, мужественны и кровожадны, и победа над ними возвысила людей.
Честь и хвала!
Поражение обров странным и непостижимым для людей образом изменило зверолюдей: в плену они неожиданно обрели смысл своего существования. Часто можно было теперь увидеть обра, на ходу заглядывающего человеку в глаза, — горели оранжевые глаза с вертикальной черточкой зрачка, — было в них лишь желание угадать волю человека и быть счастливым от случайного одобрения хозяев. Очень странно.
Арсун легко, словно актер, сбросил роль захватчика, но остался для своих непререкаемым авторитетом. Он рассуждал вслух:
— Это, конечно, кнехты. Появились ниоткуда, всех взбаламутили, перевернули все с ног на голову, заполнили собой дворец и столицу.
— Расскажи о них подробнее. Как они выглядят? Кто они? Что им нужно? — спрашивал Доброслав.
— Мы не знаем, что им нужно. Обры всегда занимались ирригацией, садоводством, следили за системами коммунального хозяйства, канализацией, водопроводом. Мы были слугами Господа, его рабочими слугами. И мы не были вхожи во дворец, разве только по работе. Кнехты появились прямо из покоев Императора. Господа давно не было, Он вновь отсутствовал, и все решили, что кнехты посланы им. Хотя они сразу стали нарушать порядок. Например, заявили, что мы, обры, на самом деле не рабочие, а любимые дети Отца нашего Господа. Что Бог через них, кнехтов, обязал нас заставить людей исполнять нашу работу, что люди самые ничтожные, обреченные на подлую жизнь существа. Кнехты убедили нас свободно размножаться.
— То есть как? — не выдержал Исаев.
— Раньше было правило, что за свою жизнь женщина обра может породить только двоих детей, редко — троих. Это притом, что обычная кладка яиц может доходить до тридцати-сорока. Кнехты убедили снять все ограничения рождаемости, так что за последние полвека наша численность увеличилась раз в сто. Ограничения, конечно, остались, потому что все упирается в количество питания, Но так как едим мы мало и способны без вреда для организма поститься до полугода, то численность наша возросла значительно. Настолько, что часть наших была послана на окраины завоевать «диких людей». Так кнехты называли вас.
— Сколько же сейчас всего обров? — интересовался Доброслав.
— Сто, может, двести тысяч, точно никто не знает.
— Кто-то должен знать.
— Наверно, кнехты.
— А сколько кнехтов? И кто же все-таки они?
— Наверное, тысяч пять-шесть. Видом они как вы, только не носят одежды, потому что покрыты густой бурой шерстью. Поменьше вас, но силы такой же.
Доброслав спрашивал, думал и считал.
Пути в замок, расположение замка. Длину дорог. Ширину реки у столицы. И высоту городских стен. Сколько живет людей, ставших рабами, что они могут.
Какие бойцы кнехты. Насколько смелы. Насколько трусливы.
Что было раньше, уже не будет. Новое пришло, и жизнь стала другой. Непостижимое завладело сердцами, и, глядя на свое, привычное и родное, каждый думал: «А как там? И что там?»
Господь-Отец успел отлучиться, как слуги Сатаны завладели Империей. Кому, как нелюбимым слугам Бога, одолеть воинство Сатаны и, вернув все назад, сделать, как было раньше, при Господе?
Воевода хочет пощупать нашей стрелой силу Сатаны. И это хорошо! Да и то, не люди ходили в столицу, а эти самые кнехты послали обров.
Теперь пусть ощутят силу людей.
Честь и хвала!
Поражение обров странным и непостижимым для людей образом изменило зверолюдей: в плену они неожиданно обрели смысл своего существования. Часто можно было теперь увидеть обра, на ходу заглядывающего человеку в глаза, — горели оранжевые глаза с вертикальной черточкой зрачка, — было в них лишь желание угадать волю человека и быть счастливым от случайного одобрения хозяев. Очень странно.
Арсун легко, словно актер, сбросил роль захватчика, но остался для своих непререкаемым авторитетом. Он рассуждал вслух:
— Это, конечно, кнехты. Появились ниоткуда, всех взбаламутили, перевернули все с ног на голову, заполнили собой дворец и столицу.
— Расскажи о них подробнее. Как они выглядят? Кто они? Что им нужно? — спрашивал Доброслав.
— Мы не знаем, что им нужно. Обры всегда занимались ирригацией, садоводством, следили за системами коммунального хозяйства, канализацией, водопроводом. Мы были слугами Господа, его рабочими слугами. И мы не были вхожи во дворец, разве только по работе. Кнехты появились прямо из покоев Императора. Господа давно не было, Он вновь отсутствовал, и все решили, что кнехты посланы им. Хотя они сразу стали нарушать порядок. Например, заявили, что мы, обры, на самом деле не рабочие, а любимые дети Отца нашего Господа. Что Бог через них, кнехтов, обязал нас заставить людей исполнять нашу работу, что люди самые ничтожные, обреченные на подлую жизнь существа. Кнехты убедили нас свободно размножаться.
— То есть как? — не выдержал Исаев.
— Раньше было правило, что за свою жизнь женщина обра может породить только двоих детей, редко — троих. Это притом, что обычная кладка яиц может доходить до тридцати-сорока. Кнехты убедили снять все ограничения рождаемости, так что за последние полвека наша численность увеличилась раз в сто. Ограничения, конечно, остались, потому что все упирается в количество питания, Но так как едим мы мало и способны без вреда для организма поститься до полугода, то численность наша возросла значительно. Настолько, что часть наших была послана на окраины завоевать «диких людей». Так кнехты называли вас.
— Сколько же сейчас всего обров? — интересовался Доброслав.
— Сто, может, двести тысяч, точно никто не знает.
— Кто-то должен знать.
— Наверно, кнехты.
— А сколько кнехтов? И кто же все-таки они?
— Наверное, тысяч пять-шесть. Видом они как вы, только не носят одежды, потому что покрыты густой бурой шерстью. Поменьше вас, но силы такой же.
Доброслав спрашивал, думал и считал.
Пути в замок, расположение замка. Длину дорог. Ширину реки у столицы. И высоту городских стен. Сколько живет людей, ставших рабами, что они могут.
Какие бойцы кнехты. Насколько смелы. Насколько трусливы.
Что было раньше, уже не будет. Новое пришло, и жизнь стала другой. Непостижимое завладело сердцами, и, глядя на свое, привычное и родное, каждый думал: «А как там? И что там?»
Господь-Отец успел отлучиться, как слуги Сатаны завладели Империей. Кому, как нелюбимым слугам Бога, одолеть воинство Сатаны и, вернув все назад, сделать, как было раньше, при Господе?
Воевода хочет пощупать нашей стрелой силу Сатаны. И это хорошо! Да и то, не люди ходили в столицу, а эти самые кнехты послали обров.
Теперь пусть ощутят силу людей.
Глава 15. ВСТРЕЧА С КЕНТАВРАМИ
Холм возвышался над бескрайней степью. Немного, но для ровной, как море, местности и этого достаточно. Они поместились все впятером — кроме Сергея, Кочетова, Михайлова и Ильи был с ними и Радим, за время похода привязавшийся к Сергею. Невысокий ростом, но очень сильный, верхом он казался слитым с конем, словно кентавр, передовые отряды которых, как предупреждали обры, уже могли встретиться им в любой момент.
Радим нервничал, чем заставлял животное беспокойно перебирать ногами. Черты его лица были достаточно тонки, но потом природа, словно убедившись, что творению не понадобится добывать пропитание ликом, допустила грубость в отделке, не скрывавшей, впрочем, доброты и простодушия, так нравящихся женщинам и вызывавших инстинктивную симпатию у мужчин.
Они стояли и смотрели на противоположный берег широкой реки, такой далекий, что остро слепящий разлив скрывал границу между водой и песком берега, за которым вновь разливалась степь.
Наконец-то дошли. От воды повеяло свежестью, но солнце привычно жгло. Конь захрапел и, вскинув голову, затанцевал. Сергей посмотрел под ноги и увидел: братски слившись после смерти, лежали кости коня и всадника-щит накрывал широкий лошадиный костяк, а рядом отвалился пробитый стрелой человеческий череп. Трава проросла сквозь ребра скелета, на грудной клетке дотлевали скрученные ремешки… одежды? кожи? Конь Волкова испугался лошадиных костей… каждая тварь боится мертвых только своего вида.
Много, много останков встретилось им на пути. Что кости! Находились бывшие поселения, разрушенные стены, расползшиеся рвы, завалившиеся колодцы, черные камни очага, пепел, угли — свидетели ушедшей куда-то жизни.
А степь чем далее, тем становилась прекраснее. Сергей, в отличие от местных людей, не привык отождествлять степь и врагов и потому с интересом непредвзятого путешественника любовался этой зеленой девственной пустошью. Иногда ему казалось, ничего в природе не может быть лучше: вся поверхность земли превратилась в зелено-золотой океан, по которому разбросали миллионы разных цветов. Сквозь тонкие высокие стебли трав сквозили голубые, синие и лиловые головки, просовывались высоко вверх желтые метелки, пестрели на поверхности белесые зонтики. А внизу, невидимые постороннему глазу, шныряли куропатки, воздух наполнялся тысячью разноголосых свистов. В небе, как и сейчас, неподвижно стояли ястреба, широко раскинув крылья и быстро, единым взглядом осматривавшие степь. Ближе к реке показывались чайки, мерно взмахивая крыльями, они подлетали ближе и, зависнув в потоке воздуха, плыли рядом, разглядывая войско. Потом улетали вдаль, мелькали последний раз черной точкой, пропадали в солнечном мареве…
Днем они продвигались быстрым аллюром, распугивая в траве прячущихся птиц. Вечером степь совершенно менялась: пестро-желтое пространство ее вдруг наполнялось теплым красным огнем заходящего солнца. Потом тень клиньями пробегала по степным просторам, трава, только что зеленая, вмиг чернела. Спрятавшееся солнце еще окрашивало небо слоями красно-розового золота, напуская свежеющий ветерок.
Укладываться спать было хорошо прямо на земле. Одеяло — на траву, седло под голову, и ночлег готов. Сергей думал: сколько же теряет человек цивилизованный, лишая себя среды, для которой создан! И сам же себе отвечал: чего не знаешь, то для тебя не существует, а значит, нет и потери.
А кругом свистели любопытные сурки, пестрыми столбиками разглядывавшие диковинных гостей. Кузнечики трещали громче, долго звенел в воздухе клич пролетавшей стаи гусей. Позже зажигались и всей громадой падали вниз звезды, а ночью проснувшийся человек мог перепутать небо и степь — так густо были усеяны травы ночными светляками.
Но сейчас время ночлега еще не наступило. Конь вновь захрапел. Успокаивая его, Сергей огляделся: к ним быстрой мерной рысью несся обр на лорке.
— Кто-то спешит, — сказал Сергей.
Все оглянулись, и Радим задумчиво заметил:
— Гонит-то как… Однако Арсун спешит.
И верно. Скоро затопали твердые страусиные лапы лорка, лошади потеснились, и Арсун осадил своего скакуна.
— Вы далеко оторвались. Воевода Доброслав послал меня предупредить, что надо быть уже осторожнее, — доложил он.
— А что так? — спросил Кочетов.
— Из-за них, — ответил Арсун и кивнул на кости перед ними. — Здесь начинается земля кентавров, лучше нам вернуться к войску.
Сергей посмотрел на скелет, только сейчас обратив внимание на отсутствие лошадиного черепа. Конечно, теперь видно: человеческий торс, пробитая стрелой голова, кости таза куда мощней человеческих, да и ноги уже совсем лошадиные.
— Да, пора, — сказал он и, дернув повод, стал разворачивать коня. В этот момент закричал Радим, указывая рукой вдоль реки. Оттуда, скрываясь в лучах солнца, приближался к ним отряд всадников… Нет, голые торсы вместо лошадиных голов… кентавры!..
Было их около сотни, и, отрезая врагов от воды, они с быстротой ветра преодолевали те пятьсот-шестьсот метров, что еще разделяли их.
Развернув своих животных и криками подбадривая друг друга, все помчались прочь. Сзади еще слабо, но уже слышны были дикие завывания полуконей.
Дикая скачка! Поле гулко, упруго проносилось под копытами, тревожно и весело сердцу, опасность вновь кружит голову… неизведанная опасность!
Кентавры быстро приближались. Оглядываясь по сторонам, Сергей понимал, что им не уйти. Это понимание он читал и в случайно пойманных взглядах товарищей. Радим кричит:
— Арсун!
Сергей оглядывается, лорк, не такой быстрый, как лошади, отстает. Его выносливость здесь не нужна, важна скорость. Люди обречены на схватку. Волков придерживает коня, равняясь по нему, замедляют скачку и другие. Лорк, шлепая ногами-поршнями, догоняет их. Радим достает лук.
Делать нечего, придется биться.
Приготовившись, люди начинают стрелять. И попадают: несколько кентавров отстают, два-три тела остаются лежать. Изменив тактику погони, полукони разрежают строй. Им легко, гораздо более быстрые, чем лошади, которым приходится нести груз всадников, кентавры быстро маневрируют на ходу.
Люди стреляют еще и еще. Новая пара противников отстает. Но сотня продолжает выглядеть сотней — те несколько раненых и убитых, кажется, не убавили их числа.
Положение глухое и безнадежное…
Конь Сергея словно бы споткнулся и снизил скорость. Кажется, нет… Все-таки снизил, и Волков отстает. Оглянувшись, заметил стрелу в бедре коня. Он выстрелил снова. Кентавры уже в полусотне метров, оперение стрелы остается торчать в горле кентавра, он падает, дикие вопли соплеменников… Над плечом Сергея скользит стрела и вонзается в затылок коню. Группируясь, Волков сразу падает, катится — трава смягчает падение.
Вскочив на ноги, он бросает бесполезный лук, перехватывает щит со спины и двумя руками сдерживает удар глыбы, обрушившейся на него. По инерции кентавра отнесло, и Сергей выхватывает меч. Новый удар он встречает левой рукой и щитом, а правой, вскинув вверх, прокалывает лошадиное тело.
Тут его так достают по затылку, что слетает шлем. Сквозь красную пелену Сергей еще пытается сориентироваться: стук копыт, страшные тиски, сдавившие грудь, странный грубый маслянистый запах, поток внизу… Он смотрит вниз, безвольно повисшая голова фиксирует лишь траву под копытами кентавра. Его новый противник просто схватил Сергея поперек туловища и резво уносит прочь. Правая рука у Сергея свободна, он подтянул правый сапог и достал нож из голенища. Сверху пронзительно, с улюлюкающими переливами раздается торжествующий клич… который Сергей прервал, перерезав победителю глотку.
Радим нервничал, чем заставлял животное беспокойно перебирать ногами. Черты его лица были достаточно тонки, но потом природа, словно убедившись, что творению не понадобится добывать пропитание ликом, допустила грубость в отделке, не скрывавшей, впрочем, доброты и простодушия, так нравящихся женщинам и вызывавших инстинктивную симпатию у мужчин.
Они стояли и смотрели на противоположный берег широкой реки, такой далекий, что остро слепящий разлив скрывал границу между водой и песком берега, за которым вновь разливалась степь.
Наконец-то дошли. От воды повеяло свежестью, но солнце привычно жгло. Конь захрапел и, вскинув голову, затанцевал. Сергей посмотрел под ноги и увидел: братски слившись после смерти, лежали кости коня и всадника-щит накрывал широкий лошадиный костяк, а рядом отвалился пробитый стрелой человеческий череп. Трава проросла сквозь ребра скелета, на грудной клетке дотлевали скрученные ремешки… одежды? кожи? Конь Волкова испугался лошадиных костей… каждая тварь боится мертвых только своего вида.
Много, много останков встретилось им на пути. Что кости! Находились бывшие поселения, разрушенные стены, расползшиеся рвы, завалившиеся колодцы, черные камни очага, пепел, угли — свидетели ушедшей куда-то жизни.
А степь чем далее, тем становилась прекраснее. Сергей, в отличие от местных людей, не привык отождествлять степь и врагов и потому с интересом непредвзятого путешественника любовался этой зеленой девственной пустошью. Иногда ему казалось, ничего в природе не может быть лучше: вся поверхность земли превратилась в зелено-золотой океан, по которому разбросали миллионы разных цветов. Сквозь тонкие высокие стебли трав сквозили голубые, синие и лиловые головки, просовывались высоко вверх желтые метелки, пестрели на поверхности белесые зонтики. А внизу, невидимые постороннему глазу, шныряли куропатки, воздух наполнялся тысячью разноголосых свистов. В небе, как и сейчас, неподвижно стояли ястреба, широко раскинув крылья и быстро, единым взглядом осматривавшие степь. Ближе к реке показывались чайки, мерно взмахивая крыльями, они подлетали ближе и, зависнув в потоке воздуха, плыли рядом, разглядывая войско. Потом улетали вдаль, мелькали последний раз черной точкой, пропадали в солнечном мареве…
Днем они продвигались быстрым аллюром, распугивая в траве прячущихся птиц. Вечером степь совершенно менялась: пестро-желтое пространство ее вдруг наполнялось теплым красным огнем заходящего солнца. Потом тень клиньями пробегала по степным просторам, трава, только что зеленая, вмиг чернела. Спрятавшееся солнце еще окрашивало небо слоями красно-розового золота, напуская свежеющий ветерок.
Укладываться спать было хорошо прямо на земле. Одеяло — на траву, седло под голову, и ночлег готов. Сергей думал: сколько же теряет человек цивилизованный, лишая себя среды, для которой создан! И сам же себе отвечал: чего не знаешь, то для тебя не существует, а значит, нет и потери.
А кругом свистели любопытные сурки, пестрыми столбиками разглядывавшие диковинных гостей. Кузнечики трещали громче, долго звенел в воздухе клич пролетавшей стаи гусей. Позже зажигались и всей громадой падали вниз звезды, а ночью проснувшийся человек мог перепутать небо и степь — так густо были усеяны травы ночными светляками.
Но сейчас время ночлега еще не наступило. Конь вновь захрапел. Успокаивая его, Сергей огляделся: к ним быстрой мерной рысью несся обр на лорке.
— Кто-то спешит, — сказал Сергей.
Все оглянулись, и Радим задумчиво заметил:
— Гонит-то как… Однако Арсун спешит.
И верно. Скоро затопали твердые страусиные лапы лорка, лошади потеснились, и Арсун осадил своего скакуна.
— Вы далеко оторвались. Воевода Доброслав послал меня предупредить, что надо быть уже осторожнее, — доложил он.
— А что так? — спросил Кочетов.
— Из-за них, — ответил Арсун и кивнул на кости перед ними. — Здесь начинается земля кентавров, лучше нам вернуться к войску.
Сергей посмотрел на скелет, только сейчас обратив внимание на отсутствие лошадиного черепа. Конечно, теперь видно: человеческий торс, пробитая стрелой голова, кости таза куда мощней человеческих, да и ноги уже совсем лошадиные.
— Да, пора, — сказал он и, дернув повод, стал разворачивать коня. В этот момент закричал Радим, указывая рукой вдоль реки. Оттуда, скрываясь в лучах солнца, приближался к ним отряд всадников… Нет, голые торсы вместо лошадиных голов… кентавры!..
Было их около сотни, и, отрезая врагов от воды, они с быстротой ветра преодолевали те пятьсот-шестьсот метров, что еще разделяли их.
Развернув своих животных и криками подбадривая друг друга, все помчались прочь. Сзади еще слабо, но уже слышны были дикие завывания полуконей.
Дикая скачка! Поле гулко, упруго проносилось под копытами, тревожно и весело сердцу, опасность вновь кружит голову… неизведанная опасность!
Кентавры быстро приближались. Оглядываясь по сторонам, Сергей понимал, что им не уйти. Это понимание он читал и в случайно пойманных взглядах товарищей. Радим кричит:
— Арсун!
Сергей оглядывается, лорк, не такой быстрый, как лошади, отстает. Его выносливость здесь не нужна, важна скорость. Люди обречены на схватку. Волков придерживает коня, равняясь по нему, замедляют скачку и другие. Лорк, шлепая ногами-поршнями, догоняет их. Радим достает лук.
Делать нечего, придется биться.
Приготовившись, люди начинают стрелять. И попадают: несколько кентавров отстают, два-три тела остаются лежать. Изменив тактику погони, полукони разрежают строй. Им легко, гораздо более быстрые, чем лошади, которым приходится нести груз всадников, кентавры быстро маневрируют на ходу.
Люди стреляют еще и еще. Новая пара противников отстает. Но сотня продолжает выглядеть сотней — те несколько раненых и убитых, кажется, не убавили их числа.
Положение глухое и безнадежное…
Конь Сергея словно бы споткнулся и снизил скорость. Кажется, нет… Все-таки снизил, и Волков отстает. Оглянувшись, заметил стрелу в бедре коня. Он выстрелил снова. Кентавры уже в полусотне метров, оперение стрелы остается торчать в горле кентавра, он падает, дикие вопли соплеменников… Над плечом Сергея скользит стрела и вонзается в затылок коню. Группируясь, Волков сразу падает, катится — трава смягчает падение.
Вскочив на ноги, он бросает бесполезный лук, перехватывает щит со спины и двумя руками сдерживает удар глыбы, обрушившейся на него. По инерции кентавра отнесло, и Сергей выхватывает меч. Новый удар он встречает левой рукой и щитом, а правой, вскинув вверх, прокалывает лошадиное тело.
Тут его так достают по затылку, что слетает шлем. Сквозь красную пелену Сергей еще пытается сориентироваться: стук копыт, страшные тиски, сдавившие грудь, странный грубый маслянистый запах, поток внизу… Он смотрит вниз, безвольно повисшая голова фиксирует лишь траву под копытами кентавра. Его новый противник просто схватил Сергея поперек туловища и резво уносит прочь. Правая рука у Сергея свободна, он подтянул правый сапог и достал нож из голенища. Сверху пронзительно, с улюлюкающими переливами раздается торжествующий клич… который Сергей прервал, перерезав победителю глотку.