Страница:
Глава 14. МАРИНА ВРОНСКАЯ
Машину Сергей отпустил незадолго до цели и шел пешком по удивительно знакомому уже маршруту, изо дня в день, впрочем, меняющемуся. Сегодня ему встречалось неожиданно много прохожих. Вдоль переулков сидели за столиками люди. Девушка с блестками в волосах вскинула ресницы… Пузатый розовый мужчина в расстегнутой до пояса рубашке с бабочкой в районе живота… Дети прыгали кружком, гоняя друг к другу порхающий кораблик. Пахло духами и вином. Отовсюду неслась музыка, фантомы вдоль стен и на тротуарах жили собственной виртуальной жизнью. А ближе к ее дому, под облаками пушистых крон деревьев на главном бульваре негромко и праздно гудели фланирующие толпы, мелькали разноцветные одежды мужчин и, согласно моде, почти совсем неприкрытые тела женщин. Тут и там, в брызгах цветных фейерверков, пылали в лиловом сумраке кафе — столики стояли прямо на тротуарах. В глубине за столиками пели трое мальчиков, и лишь увидев, как, закончив петь, дети разбежались каждый к своему столику, где их ожидали родители, Сергей понял, что они настоящие.
У него было настроение… такое настроение!.. Зная, что его ждет у Лены, он не хотел спешить. Даже и идти не хотел.
В памяти у него пронеслось что-то… как сорвавшаяся звезда, — что-то из области призрачных кнехтов, его тогдашней пронзительной тоски и ее нескрываемого счастья, так прочно разделившего их в прошлой жизни.
Почти нарочито, словно кто-то забавлялся тем, что выдумывал ту Лену, и предстоящий разговор с нынешней женщиной, единым предсмертным всплеском мирабовских воспоминаний превращенный в Марию Вронскую. Пахнуло нежностью ненасытных встреч, и сразу, по чудному и тайному сочетанию мысли и надежды, мир показался обреченным не настолько, чтобы не надеяться вновь обрести покой.
Сергей, впитав память погибающего Мираба Мамедова, знал теперь о ней многое. Не все, только то, что мог знать Вселенский Маг, но и этого было более чем достаточно.
Сергей наконец дошел. В эту ночь дом Лены, в мановение ока обернувшейся Мариной Вронской, вновь стал таким же, как и в их первую встречу. Огромная рыба, проплывающая под прозрачными плитами дорожки, попыталась ткнуться губастым носом в подошвы Сергея, впереди, словно запечатанный грот, светился вход в ее псевдоподводный мир.
Волков вздохнул, усмехнулся опять, крепко сжал руки за спиной, чтобы расправить плечи, и, глядя на звезды, тоже непонятно зачем проявившиеся в этом подземном этаже, стал думать о своей ускользающей любви.
Прокатилась падавшая звезда с нежданностью сердечного перебоя. Сильный и чистый порыв ветра прошел по его волосам, и все же, несмотря на печаль, чувства утраты в нем сейчас не было.
Сергей вошел в дом и, пройдя бесконечные анфилады комнат, коридоров, переходов и лестниц, добрался до цели.
Лена в воздушном халатике сидела на кровати, и ее светлые крашеные волосы небрежно рассыпались по плечам.
— Сергей! — вскрикнула она и подбежала к нему. — Ты прилетел, я только что узнала. Ах! Я так боялась! — Ее руки сомкнулись на его шее, она изо всех сил прижималась к нему.
Сергей пытался понять, что это — страх, издевательство, испорченность окончательно падшей женщины?
— Мираб мне успел все рассказать, — спокойно произнес он.
— Что? Что он рассказал?
— Ты не Ланская Елена. Ты Вронская, Марина Вронская.
Она подняла к нему лицо с искорками слезинок на ресницах, говоривших о ее таланте актрисы.
— Откуда он мог?.. Значит, ты знаешь!
— Все знаю. Как же глупо я попался!
— Я не…
— Мамедов, Премьер-министр — эти понятно. Но ты!.. Ты хотела расправиться с Мирабом моими руками.
— О чем ты говоришь?! Ты же сам начал! Ты же сразу дал понять, что играешь в какую-то свою глупую игру и не хочешь, чтобы я встревала и портила… Ставкой была твоя жизнь, вот я и не стала вмешиваться.
— Нет, ты так не отвертишься. Ответить придется и тебе. Ты думала, что погибнет либо один, либо другой. Так знай — они оба мертвы, как и лейтенант Стражников… Ты и о Стражникове, конечно, знаешь. Все умерли.
Она закрыла губы тыльной стороной ладони и молча, с недоверием и страхом смотрела на Сергея.
— Я вот все думал, как же тебя наказать за то, что ты меня использовала. Как и всех? Убить? Это было бы справедливо. Это было бы здорово: избавить мир от такого лживого создания. Но хватит смертей. Я придумал тебе другую кару. Я думаю, лучше всего просто забыть о тебе и не вспоминать больше. Это будет самое лучшее наказание. Тем более что сделать это в моих силах.
Лена, словно бы ничего не понимая, продолжала с ужасом смотреть на Волкова. «Актриса она и впрямь замечательная, это у нее не отнять», — думал Сергей. Он вновь вспомнил кнехтов, Прокуратора Монгрота, мужа Лениного двойника и от ярости и злобы едва не задохнулся. Незаметно для себя он вынул бластер, ненужный уже лейтенанту Стражникову. Зачем? Не убивать же ее он собирался? События последних дней так истощили его, что сейчас он поступал почти бессознательно, бездумно.
За это короткое время с Леной что-то произошло. Сергей не понял, в чем было дело, но ужас исчез из глаз ее.
— Ты изменила внешность так, чтобы тебя никто не мог узнать. Это, конечно, легко. Ты переселилась сюда, подальше от родственников, от нового Премьер-министра. Ты ждала, когда что-нибудь изменится, и ты сможешь отомстить Мирабу, которого разлюбила так же, как и Николая.
— Ты ошибаешься, — спокойно сказала она.
— Пока ты была с Мамедовым, тебе не составило труда узнать все о нем, и его планах. Потом ты обманула и его. Ты только не могла знать, что ему известно все о каждом твоем шаге и, если бы не я, он, когда пришло бы время, настиг бы тебя мгновенно. Ты могла бы все мне рассказать, но ты хотела остаться в стороне. Я был обречен самостоятельно разгребать эту грязь, а ты должна была в стороне посмеиваться надо мной и над всеми. Слишком много здесь у вас любителей загребать жар чужими руками. Слишком много тут у вас кукловодов. Мне все вы противны!
В горле у Сергея пересохло. Он вдруг опомнился. Он взглянул на себя со стороны: стоит с бластером, говорит речи, которые все равно ничего изменить не могут!
Вдруг Лена… нет, уже Марина, медленно пошла к нему с очень странным выражением на лице. Она подошла совсем близко и — Сергей не понял как! — отобрала бластер.
Она была очень красива. Даже сквозь негодование и обиду он не мог не отметить это. В своем коротком халатике она была прекрасна, как Афродита! Нет, Афина с бластером вместо копья!
Тем временем хозяйка дома отошла в сторону и включила экран. Со стены доброжелательно светилось металлическое лицо мажордома.
— Пролистайте карту медицинских данных на Николая Орлова. Я скажу, когда остановиться. Замелькали страницы.
— Здесь, — неожиданно сказала она и приказала уже Сергею: — Читай!
Сергей добросовестно прочел, что в одной из экскурсий на Сигму в созвездии Лебедя, куда Николая занесло в юности, он подхватил проявляющийся лишай на правой лопатке — болезнь неопасную, но вызывавшую появление пятен, похожих на родимые. Были произведены три безуспешные попытки пятно вывести, но все они оказались неудачные.
— Снимай рубашку! — потребовала Марина. Сергей непонимающе уставился на нее. Та шевельнула дулом бластера:
— Мне повторить?
Волков, все еще пребывая в каком-то затмении, подчинился.
— Тебе дать зеркало? Или и так видно?
Только тут лихорадочный поток мыслей смог упорядочиться. В его голове словно взорвали заряд взрывчатки. Мозг немедленно запылал, и невероятная догадка осветила все, забытое им прежде. Он вспомнил все то, что, казалось, потерял после взрыва вулкана на Уране.
Память окончательно к нему вернулась.
— Сергей Волков был очень хитрым человеком, — говорила Марина. — Он воспользовался твоей амнезией. На вас там на Уране, конечно, особенно никто не обращал внимания. Не знаю каким образом, тебе это должно быть известно лучше, чем мне, но Волков сумел обменяться с тобой отпечатками пальцев и рисунком сетчатки глаз. Я думаю, это было, нетрудно сделать?
Вронская посмотрела на него, увидела в лице подтверждение своим словам и продолжила:
— Двойник получился отменный. Быть сыном бывшего Премьер-министра, наследником Империи, хоть и не состоявшимся, за это стоило побороться. А может быть, у него были другие планы, настолько важные, что он кинулся спасать тебе жизнь даже с риском для себя. Вот ты и стал Сергеем Волковым, провинциальным убийцей. А он — Николаем Орловым. Его планы спутал случай, только и всего. Ты же рассказывал, что твой друг погиб, съеденный каким-то чудовищем.
Сергей потрясенно молчал. Уже уясненная, уловленная, но так до конца не принятая тайна напряженно встала между ними.
— А с Мирабом у меня ничего не было. Я несколько лет водила его за нос, чтобы узнать побольше об убийстве Ивана Силантьевича Орлова, а когда выяснила, поняла, что мне с такой информацией не жить. Поэтому скрылась от всех. Я не знала, как обо всем сказать тебе. Не Сергею Волкову, а Николаю Орлову. Я навела справки сразу, как ты появился. Это стоило мне недешево, но благодаря тебе я это смогла позволить.
Волков с удивлением смотрел на нее. Последнюю ее фразу он совсем не понял.
— Как это благодаря мне?
— Да, да. — Она что-то продиктовала в сторону экрана, и на нем возник новый документ. — Ты по собственноручно подписанной дарственной передал мне в собственность планету класса «А» промышленного типа и еще две аграрные планеты класса «С». Все это случилось незадолго до убийства отца.
Она бросила бластер на пол и закрыла лицо руками.
— Это еще не все. Смотри на экран.
На экране возникло свидетельство о браке между Николаем Орловым и Мариной Вронской.
— Теперь тебе понятно?
Она потерянно улыбнулась, и Сергей, словно загипнотизированный, сделал к ней шаг. Голова не вмещала всего, что он узнал и начал вспоминать. Еще будет время разобраться.
И в этот момент Марина бросилась к нему…
У него было настроение… такое настроение!.. Зная, что его ждет у Лены, он не хотел спешить. Даже и идти не хотел.
В памяти у него пронеслось что-то… как сорвавшаяся звезда, — что-то из области призрачных кнехтов, его тогдашней пронзительной тоски и ее нескрываемого счастья, так прочно разделившего их в прошлой жизни.
Почти нарочито, словно кто-то забавлялся тем, что выдумывал ту Лену, и предстоящий разговор с нынешней женщиной, единым предсмертным всплеском мирабовских воспоминаний превращенный в Марию Вронскую. Пахнуло нежностью ненасытных встреч, и сразу, по чудному и тайному сочетанию мысли и надежды, мир показался обреченным не настолько, чтобы не надеяться вновь обрести покой.
Сергей, впитав память погибающего Мираба Мамедова, знал теперь о ней многое. Не все, только то, что мог знать Вселенский Маг, но и этого было более чем достаточно.
Сергей наконец дошел. В эту ночь дом Лены, в мановение ока обернувшейся Мариной Вронской, вновь стал таким же, как и в их первую встречу. Огромная рыба, проплывающая под прозрачными плитами дорожки, попыталась ткнуться губастым носом в подошвы Сергея, впереди, словно запечатанный грот, светился вход в ее псевдоподводный мир.
Волков вздохнул, усмехнулся опять, крепко сжал руки за спиной, чтобы расправить плечи, и, глядя на звезды, тоже непонятно зачем проявившиеся в этом подземном этаже, стал думать о своей ускользающей любви.
Прокатилась падавшая звезда с нежданностью сердечного перебоя. Сильный и чистый порыв ветра прошел по его волосам, и все же, несмотря на печаль, чувства утраты в нем сейчас не было.
Сергей вошел в дом и, пройдя бесконечные анфилады комнат, коридоров, переходов и лестниц, добрался до цели.
Лена в воздушном халатике сидела на кровати, и ее светлые крашеные волосы небрежно рассыпались по плечам.
— Сергей! — вскрикнула она и подбежала к нему. — Ты прилетел, я только что узнала. Ах! Я так боялась! — Ее руки сомкнулись на его шее, она изо всех сил прижималась к нему.
Сергей пытался понять, что это — страх, издевательство, испорченность окончательно падшей женщины?
— Мираб мне успел все рассказать, — спокойно произнес он.
— Что? Что он рассказал?
— Ты не Ланская Елена. Ты Вронская, Марина Вронская.
Она подняла к нему лицо с искорками слезинок на ресницах, говоривших о ее таланте актрисы.
— Откуда он мог?.. Значит, ты знаешь!
— Все знаю. Как же глупо я попался!
— Я не…
— Мамедов, Премьер-министр — эти понятно. Но ты!.. Ты хотела расправиться с Мирабом моими руками.
— О чем ты говоришь?! Ты же сам начал! Ты же сразу дал понять, что играешь в какую-то свою глупую игру и не хочешь, чтобы я встревала и портила… Ставкой была твоя жизнь, вот я и не стала вмешиваться.
— Нет, ты так не отвертишься. Ответить придется и тебе. Ты думала, что погибнет либо один, либо другой. Так знай — они оба мертвы, как и лейтенант Стражников… Ты и о Стражникове, конечно, знаешь. Все умерли.
Она закрыла губы тыльной стороной ладони и молча, с недоверием и страхом смотрела на Сергея.
— Я вот все думал, как же тебя наказать за то, что ты меня использовала. Как и всех? Убить? Это было бы справедливо. Это было бы здорово: избавить мир от такого лживого создания. Но хватит смертей. Я придумал тебе другую кару. Я думаю, лучше всего просто забыть о тебе и не вспоминать больше. Это будет самое лучшее наказание. Тем более что сделать это в моих силах.
Лена, словно бы ничего не понимая, продолжала с ужасом смотреть на Волкова. «Актриса она и впрямь замечательная, это у нее не отнять», — думал Сергей. Он вновь вспомнил кнехтов, Прокуратора Монгрота, мужа Лениного двойника и от ярости и злобы едва не задохнулся. Незаметно для себя он вынул бластер, ненужный уже лейтенанту Стражникову. Зачем? Не убивать же ее он собирался? События последних дней так истощили его, что сейчас он поступал почти бессознательно, бездумно.
За это короткое время с Леной что-то произошло. Сергей не понял, в чем было дело, но ужас исчез из глаз ее.
— Ты изменила внешность так, чтобы тебя никто не мог узнать. Это, конечно, легко. Ты переселилась сюда, подальше от родственников, от нового Премьер-министра. Ты ждала, когда что-нибудь изменится, и ты сможешь отомстить Мирабу, которого разлюбила так же, как и Николая.
— Ты ошибаешься, — спокойно сказала она.
— Пока ты была с Мамедовым, тебе не составило труда узнать все о нем, и его планах. Потом ты обманула и его. Ты только не могла знать, что ему известно все о каждом твоем шаге и, если бы не я, он, когда пришло бы время, настиг бы тебя мгновенно. Ты могла бы все мне рассказать, но ты хотела остаться в стороне. Я был обречен самостоятельно разгребать эту грязь, а ты должна была в стороне посмеиваться надо мной и над всеми. Слишком много здесь у вас любителей загребать жар чужими руками. Слишком много тут у вас кукловодов. Мне все вы противны!
В горле у Сергея пересохло. Он вдруг опомнился. Он взглянул на себя со стороны: стоит с бластером, говорит речи, которые все равно ничего изменить не могут!
Вдруг Лена… нет, уже Марина, медленно пошла к нему с очень странным выражением на лице. Она подошла совсем близко и — Сергей не понял как! — отобрала бластер.
Она была очень красива. Даже сквозь негодование и обиду он не мог не отметить это. В своем коротком халатике она была прекрасна, как Афродита! Нет, Афина с бластером вместо копья!
Тем временем хозяйка дома отошла в сторону и включила экран. Со стены доброжелательно светилось металлическое лицо мажордома.
— Пролистайте карту медицинских данных на Николая Орлова. Я скажу, когда остановиться. Замелькали страницы.
— Здесь, — неожиданно сказала она и приказала уже Сергею: — Читай!
Сергей добросовестно прочел, что в одной из экскурсий на Сигму в созвездии Лебедя, куда Николая занесло в юности, он подхватил проявляющийся лишай на правой лопатке — болезнь неопасную, но вызывавшую появление пятен, похожих на родимые. Были произведены три безуспешные попытки пятно вывести, но все они оказались неудачные.
— Снимай рубашку! — потребовала Марина. Сергей непонимающе уставился на нее. Та шевельнула дулом бластера:
— Мне повторить?
Волков, все еще пребывая в каком-то затмении, подчинился.
— Тебе дать зеркало? Или и так видно?
Только тут лихорадочный поток мыслей смог упорядочиться. В его голове словно взорвали заряд взрывчатки. Мозг немедленно запылал, и невероятная догадка осветила все, забытое им прежде. Он вспомнил все то, что, казалось, потерял после взрыва вулкана на Уране.
Память окончательно к нему вернулась.
— Сергей Волков был очень хитрым человеком, — говорила Марина. — Он воспользовался твоей амнезией. На вас там на Уране, конечно, особенно никто не обращал внимания. Не знаю каким образом, тебе это должно быть известно лучше, чем мне, но Волков сумел обменяться с тобой отпечатками пальцев и рисунком сетчатки глаз. Я думаю, это было, нетрудно сделать?
Вронская посмотрела на него, увидела в лице подтверждение своим словам и продолжила:
— Двойник получился отменный. Быть сыном бывшего Премьер-министра, наследником Империи, хоть и не состоявшимся, за это стоило побороться. А может быть, у него были другие планы, настолько важные, что он кинулся спасать тебе жизнь даже с риском для себя. Вот ты и стал Сергеем Волковым, провинциальным убийцей. А он — Николаем Орловым. Его планы спутал случай, только и всего. Ты же рассказывал, что твой друг погиб, съеденный каким-то чудовищем.
Сергей потрясенно молчал. Уже уясненная, уловленная, но так до конца не принятая тайна напряженно встала между ними.
— А с Мирабом у меня ничего не было. Я несколько лет водила его за нос, чтобы узнать побольше об убийстве Ивана Силантьевича Орлова, а когда выяснила, поняла, что мне с такой информацией не жить. Поэтому скрылась от всех. Я не знала, как обо всем сказать тебе. Не Сергею Волкову, а Николаю Орлову. Я навела справки сразу, как ты появился. Это стоило мне недешево, но благодаря тебе я это смогла позволить.
Волков с удивлением смотрел на нее. Последнюю ее фразу он совсем не понял.
— Как это благодаря мне?
— Да, да. — Она что-то продиктовала в сторону экрана, и на нем возник новый документ. — Ты по собственноручно подписанной дарственной передал мне в собственность планету класса «А» промышленного типа и еще две аграрные планеты класса «С». Все это случилось незадолго до убийства отца.
Она бросила бластер на пол и закрыла лицо руками.
— Это еще не все. Смотри на экран.
На экране возникло свидетельство о браке между Николаем Орловым и Мариной Вронской.
— Теперь тебе понятно?
Она потерянно улыбнулась, и Сергей, словно загипнотизированный, сделал к ней шаг. Голова не вмещала всего, что он узнал и начал вспоминать. Еще будет время разобраться.
И в этот момент Марина бросилась к нему…
Эпилог
Я находился у себя в замке Бога-Императора, куда некогда (когда? Я уже почти не помню) прибыл в качестве паломника. Изредка Я и сейчас встречаю длинную вереницу перепуганных людей, храбро шагающих в неизвестность, но делаю это просто…
Я не знаю, почему делаю это, да и вопроса как такового нет.
Только что Я сидел у себя в кабинете и, переключая экраны, лениво просматривал жизнь в отдаленных и близких уголках ойкумены. Сказать, что это необходимо, нельзя, потому что в экстренных случаях, грозящих глобальными катаклизмами моему населению (войны, сбившиеся с мест кометы, солнце, внезапно вознамерившееся раздуться в сверхновом всплеске), необходимость вмешательства Я ощущал задолго до события. Вероятно, потому, что, как демиург этого мира, Я настроен на сети импульсных искажений в гравитационных и синоптических полях времени и пространства.
Я лениво оглядывал степи вокруг своей резиденции, поля с работающими и, конечно, счастливыми обрами, стайки гордых арланов и не менее гордых сколотов, без моего участия как-то упорядочивших свою совместную жизнь. Правда, под сенью моего божественного покровительства.
Заглянул в Мечтоград, где за промелькнувшие там триста пятьдесят лет после моей последней жизни почти ничего не изменилось. Подумал, что пора, вероятно, готовить нового посланца в большую-маленькую жизнь.
Ведь Я помню все двести двадцать лет моего первого правления Премьер-министром (были ведь и другие), так счастливо прожитые вместе с Мариной.
Воспоминание, вернее, желание вспоминать об этом говорит о том, что, возможно, в скором времени я вновь покину дворец. Хотя, может быть, еще задержусь. С некоторых пор меня преследует мысль о застойности моего давно упорядоченного бытия. Я предполагаю, что есть другой путь познания себя и — этого сожительствующего со мной мира. До сих пор меня устраивала моя жизнь: короткое общение с людьми, обрами, арланами и даже кнехтами — полуночными санитарами помрачневших и ослабленных систем. Все существа, включая и людей, безгрешны и невинны, они готовы выполнить каждый приказ, исходящий от меня, вплоть до их собственного уничтожения. Хотя что Я могу предложить, кроме того, что они и так имеют: еду, питье, партнеров для сексуальных утех… Я не упомянул власть. Действительно, о ней грезят, не понимая, что сладость правителя ограничена ближним окружением, все остальное — сущая абстракция, поэтому вожди всегда так легко отдают приказы, к примеру, о смертных казнях.
Иногда мне кажется, что Я становлюсь брюзгливым старым циником. На самом деле это не так. Мой организм — организм двадцатипятилетнего человека — и функционирует именно с этой возрастной лихостью. Притуплено лишь сенсорное восприятие, но это поправимо, поэтому и возникла мысль о новом погружении в человеческий мир лет эдак на двести-триста. А может быть, все же…
Недалеко от меня возникает Малинин, в этот момент лениво опускающийся в кресло. И рядом с ним — Исаев, огромный нос которого еще больше обострился за полторы тысячи лет, прошедшие со времени нашей первой встречи. Иногда мы посещаем друг друга, конечно, виртуально, и удивительнее всего, что желание встретиться возникает у нескольких Властителей одновременно.
— Ну как, решился? — сразу без приветствия спросил Малинин. Я понял, что он имеет в виду мой проект воссоздания нового мира внутри собственного сознания, о чем Я говорил как-то в беседах с Властителями.
— Не знаю, — ответил я. — Боюсь, это выше моих сил.
— Что ты знаешь о своих силах? Не смеши меня. Я вот до сих пор не знаю, как налажена наша связь, если обмен материальными телами и энергией между нашими Вселенными невозможен. Мы даже не способны определиться во времени и пространстве. Так что дерзай.
— О чем это вы? — сморщил нос Исаев.
— Орлов хочет придать форму тому бессвязному, мутящему разум веществу, из которого созданы наши сны.
— Может, пусть для начала потренируется вить веревки из песка? — ядовито заметил Исаев.
— Почему бы и нет, — откликнулся Малинин. — Если представить время, которое нас еще будет терзать — для меня сейчас и какой-то миллион лет полнейшая абстракция, — вить веревки из песка или там чеканить ветер — занятия равно достойные.
— Что с тобой? — спросил чуткий Исаев.
— Ничего. Я тут подумал, что наше существование лишено смысла. Мы превратились в богов древних людей— просто люди, наделенные преувеличенными чертами.
— То есть?..
— Ну, вспомни Бога Ветхого Завета, например. Вспыльчивый, жаждущий поклонения и жертв, завидовавший другим богам… или египетские боги, лишь формально разделенные, а не то устроили бы склоку не хуже олимпийских поседельцев…
— Это не так. Я имею в виду нас, — перебил его Я. — Мы, правда, ограничены в своем всеведении и всесилии, но мы эволюционируем, нам еще предстоит очень большой путь, пока мы осознаем свое бессилие.
— Мальчик! — с бесконечной печалью и сожалением произнес Малинин. — Самое ужасное то, что счастье, радость, печаль или даже отчаяние не имеют ни малейшего отношения к смыслу бытия. Бог — не мы, а настоящий Бог — может все. Он может создавать и изменять цели. Мы лишь функционируем в системах координат, созданных другими. Наши инстинкты, устремления, цели можно определить несколькими словами: плодитесь, размножайтесь и создавайте подобных себе.
— Зачем же так мрачно? — неуверенно, заметил Исаев. — Здравствуй, Марина! — поздоровался он с моей только что вошедшей супругой. — Представляешь, эти нытики разочаровались в смысле жизни.
— Да ну вас. Вы мне напоминаете подростков, которые, тайно торжествуя, обсуждают собственные мужские подвиги. Живите… пока взрослыми не станете.
Последующие годы Я был занят. Неожиданно задуманное дело увлекло меня. Усилием воли Я погружал себя в состояние полуяви-полусна — то пограничное бытие, в котором все видится намного ярче, чем в реальном мире, и пытался в деталях представить собственный иллюзорный мир и себя в нем. Надо было сделать свои, вначале зыбкие видения достаточно четкими, чтобы сомнения в подлинности, как это и бывает во сне, не возникало.
На этот эксперимент ушло гораздо больше времени, чем Я думал, начинать пришлось с первовзрыва, и мысль могла лишь догнать разбегающиеся галактики. Но спешить было некуда, и творчество захватило меня.
А потом ожил и мой двойник. И попутно случилось то, на что Я не рассчитывал, — свершилось мое слияние со сверхзамыслом этой иллюзорной Вселенной. Я увидел некий Шар-Колесо, нет, Круг, который был бесконечным и включал все, что было, есть и будет. Я был одной из нитей этой бесконечной ткани, а Марина, Малинин, Исаев — другими.
В Круге заключались все причины и следствия, и достаточно было мне взглянуть на него, чтобы понять все, всю бесконечность. Я видел Вселенную и постиг ее сокровенные помыслы. Видел бесчисленные деяния, слагавшиеся в единое блаженство, и понимая все. Постиг Я и первооснову — безликое Начало, стоявшее позади всех богов. И Я понял, что, покуда владею собой и покуда у меня есть силы оставаться собой, никогда не стану тем Всемогущим Ничто.
Кто видел всю Вселенную, кто проник в огненные помыслы, кто принял все это — тот не станет думать о человеке, его жалких радостях и горестях, даже если он тоже когда-то был точно таким же человеком.
Теперь это уже ему безразлично — ведь сам он в конце концов и является НИКЕМ.
И поняв все это, Я заторопился, вдохнул жизнь в иллюзорного себя и сделал его бессмертным и неуязвимым, даже для огня, которого, впрочем, тоже надлежало избегать, чтобы он не догадался, что он лишь призрак, а считал бы себя обычным человеком. По этой же причине Я начисто стер из его памяти годы творения.
Исторгнув Вселенную из себя и уже не заботясь о том, что будет без меня и вне меня, пустил Миры в самостоятельное плавание.
Конец наступил внезапно, и виной всему, конечно, был Я. После всех трудов Я решил прогуляться по степи, где властвовали арланы. Я отпустил машину, чтобы побыть одному и напитаться силой от бесконечной степи. Там меня и настигла стена огня, разбуженного кем-то и для чего-то. Ревущее огненное море, паническое бегство животных и птиц и мое необъяснимое колебание, зачеркнувшее надежду спастись.
Я подумал, что смерть может освободить от других потерь, и остался. Может, Я тем самым вырастал из пеленок, — не знаю.
Огонь прошел мимо меня, сквозь меня, но не опалил и не испепелил.
И Я с содроганием понял, что и сам — лишь призрак, снящийся другому…
Я не знаю, почему делаю это, да и вопроса как такового нет.
Только что Я сидел у себя в кабинете и, переключая экраны, лениво просматривал жизнь в отдаленных и близких уголках ойкумены. Сказать, что это необходимо, нельзя, потому что в экстренных случаях, грозящих глобальными катаклизмами моему населению (войны, сбившиеся с мест кометы, солнце, внезапно вознамерившееся раздуться в сверхновом всплеске), необходимость вмешательства Я ощущал задолго до события. Вероятно, потому, что, как демиург этого мира, Я настроен на сети импульсных искажений в гравитационных и синоптических полях времени и пространства.
Я лениво оглядывал степи вокруг своей резиденции, поля с работающими и, конечно, счастливыми обрами, стайки гордых арланов и не менее гордых сколотов, без моего участия как-то упорядочивших свою совместную жизнь. Правда, под сенью моего божественного покровительства.
Заглянул в Мечтоград, где за промелькнувшие там триста пятьдесят лет после моей последней жизни почти ничего не изменилось. Подумал, что пора, вероятно, готовить нового посланца в большую-маленькую жизнь.
Ведь Я помню все двести двадцать лет моего первого правления Премьер-министром (были ведь и другие), так счастливо прожитые вместе с Мариной.
Воспоминание, вернее, желание вспоминать об этом говорит о том, что, возможно, в скором времени я вновь покину дворец. Хотя, может быть, еще задержусь. С некоторых пор меня преследует мысль о застойности моего давно упорядоченного бытия. Я предполагаю, что есть другой путь познания себя и — этого сожительствующего со мной мира. До сих пор меня устраивала моя жизнь: короткое общение с людьми, обрами, арланами и даже кнехтами — полуночными санитарами помрачневших и ослабленных систем. Все существа, включая и людей, безгрешны и невинны, они готовы выполнить каждый приказ, исходящий от меня, вплоть до их собственного уничтожения. Хотя что Я могу предложить, кроме того, что они и так имеют: еду, питье, партнеров для сексуальных утех… Я не упомянул власть. Действительно, о ней грезят, не понимая, что сладость правителя ограничена ближним окружением, все остальное — сущая абстракция, поэтому вожди всегда так легко отдают приказы, к примеру, о смертных казнях.
Иногда мне кажется, что Я становлюсь брюзгливым старым циником. На самом деле это не так. Мой организм — организм двадцатипятилетнего человека — и функционирует именно с этой возрастной лихостью. Притуплено лишь сенсорное восприятие, но это поправимо, поэтому и возникла мысль о новом погружении в человеческий мир лет эдак на двести-триста. А может быть, все же…
Недалеко от меня возникает Малинин, в этот момент лениво опускающийся в кресло. И рядом с ним — Исаев, огромный нос которого еще больше обострился за полторы тысячи лет, прошедшие со времени нашей первой встречи. Иногда мы посещаем друг друга, конечно, виртуально, и удивительнее всего, что желание встретиться возникает у нескольких Властителей одновременно.
— Ну как, решился? — сразу без приветствия спросил Малинин. Я понял, что он имеет в виду мой проект воссоздания нового мира внутри собственного сознания, о чем Я говорил как-то в беседах с Властителями.
— Не знаю, — ответил я. — Боюсь, это выше моих сил.
— Что ты знаешь о своих силах? Не смеши меня. Я вот до сих пор не знаю, как налажена наша связь, если обмен материальными телами и энергией между нашими Вселенными невозможен. Мы даже не способны определиться во времени и пространстве. Так что дерзай.
— О чем это вы? — сморщил нос Исаев.
— Орлов хочет придать форму тому бессвязному, мутящему разум веществу, из которого созданы наши сны.
— Может, пусть для начала потренируется вить веревки из песка? — ядовито заметил Исаев.
— Почему бы и нет, — откликнулся Малинин. — Если представить время, которое нас еще будет терзать — для меня сейчас и какой-то миллион лет полнейшая абстракция, — вить веревки из песка или там чеканить ветер — занятия равно достойные.
— Что с тобой? — спросил чуткий Исаев.
— Ничего. Я тут подумал, что наше существование лишено смысла. Мы превратились в богов древних людей— просто люди, наделенные преувеличенными чертами.
— То есть?..
— Ну, вспомни Бога Ветхого Завета, например. Вспыльчивый, жаждущий поклонения и жертв, завидовавший другим богам… или египетские боги, лишь формально разделенные, а не то устроили бы склоку не хуже олимпийских поседельцев…
— Это не так. Я имею в виду нас, — перебил его Я. — Мы, правда, ограничены в своем всеведении и всесилии, но мы эволюционируем, нам еще предстоит очень большой путь, пока мы осознаем свое бессилие.
— Мальчик! — с бесконечной печалью и сожалением произнес Малинин. — Самое ужасное то, что счастье, радость, печаль или даже отчаяние не имеют ни малейшего отношения к смыслу бытия. Бог — не мы, а настоящий Бог — может все. Он может создавать и изменять цели. Мы лишь функционируем в системах координат, созданных другими. Наши инстинкты, устремления, цели можно определить несколькими словами: плодитесь, размножайтесь и создавайте подобных себе.
— Зачем же так мрачно? — неуверенно, заметил Исаев. — Здравствуй, Марина! — поздоровался он с моей только что вошедшей супругой. — Представляешь, эти нытики разочаровались в смысле жизни.
— Да ну вас. Вы мне напоминаете подростков, которые, тайно торжествуя, обсуждают собственные мужские подвиги. Живите… пока взрослыми не станете.
Последующие годы Я был занят. Неожиданно задуманное дело увлекло меня. Усилием воли Я погружал себя в состояние полуяви-полусна — то пограничное бытие, в котором все видится намного ярче, чем в реальном мире, и пытался в деталях представить собственный иллюзорный мир и себя в нем. Надо было сделать свои, вначале зыбкие видения достаточно четкими, чтобы сомнения в подлинности, как это и бывает во сне, не возникало.
На этот эксперимент ушло гораздо больше времени, чем Я думал, начинать пришлось с первовзрыва, и мысль могла лишь догнать разбегающиеся галактики. Но спешить было некуда, и творчество захватило меня.
А потом ожил и мой двойник. И попутно случилось то, на что Я не рассчитывал, — свершилось мое слияние со сверхзамыслом этой иллюзорной Вселенной. Я увидел некий Шар-Колесо, нет, Круг, который был бесконечным и включал все, что было, есть и будет. Я был одной из нитей этой бесконечной ткани, а Марина, Малинин, Исаев — другими.
В Круге заключались все причины и следствия, и достаточно было мне взглянуть на него, чтобы понять все, всю бесконечность. Я видел Вселенную и постиг ее сокровенные помыслы. Видел бесчисленные деяния, слагавшиеся в единое блаженство, и понимая все. Постиг Я и первооснову — безликое Начало, стоявшее позади всех богов. И Я понял, что, покуда владею собой и покуда у меня есть силы оставаться собой, никогда не стану тем Всемогущим Ничто.
Кто видел всю Вселенную, кто проник в огненные помыслы, кто принял все это — тот не станет думать о человеке, его жалких радостях и горестях, даже если он тоже когда-то был точно таким же человеком.
Теперь это уже ему безразлично — ведь сам он в конце концов и является НИКЕМ.
И поняв все это, Я заторопился, вдохнул жизнь в иллюзорного себя и сделал его бессмертным и неуязвимым, даже для огня, которого, впрочем, тоже надлежало избегать, чтобы он не догадался, что он лишь призрак, а считал бы себя обычным человеком. По этой же причине Я начисто стер из его памяти годы творения.
Исторгнув Вселенную из себя и уже не заботясь о том, что будет без меня и вне меня, пустил Миры в самостоятельное плавание.
Конец наступил внезапно, и виной всему, конечно, был Я. После всех трудов Я решил прогуляться по степи, где властвовали арланы. Я отпустил машину, чтобы побыть одному и напитаться силой от бесконечной степи. Там меня и настигла стена огня, разбуженного кем-то и для чего-то. Ревущее огненное море, паническое бегство животных и птиц и мое необъяснимое колебание, зачеркнувшее надежду спастись.
Я подумал, что смерть может освободить от других потерь, и остался. Может, Я тем самым вырастал из пеленок, — не знаю.
Огонь прошел мимо меня, сквозь меня, но не опалил и не испепелил.
И Я с содроганием понял, что и сам — лишь призрак, снящийся другому…