Соколов Михаил. Гладиатор

   – – Ты меня больше не любишь? – убито спросила она и в ту же минуту, не в силах удержаться, зарыдала.
   – Брось меня, брось! – выговаривала она сквозь рыдания. – Я уеду… Убью его и уеду. Ты меня не можешь любить. Я покончу с собой!
   Ему стало жалко ее и все-таки досадно. Он уверял ее в своей любви, говорил, что не переставал и не перестанет ее любить, что любит больше, чем прежде.
   Говорил так, потому что видел, только это теперь может успокоить ее. Однако в душе он ее упрекал.
   И те уверения в любви, которые казались ему до того пошлыми, что даже совестно было их произносить, она впитывала в себя, как губка. Мгновенно отчаянный страх Нины перешел в отчаянную, страстную нежность: она обнимала его, покрывала поцелуями его голову, шею, руки.
   Чувствуя, что разрыва не произошло, Нина развила бурную деятельность. Все еще блестя непросохшими слезами, тут же позвонила в ресторан, заказала обильный завтрак на двоих (сама есть не хотела, но решила, что Николаю двойная порция не повредит), отправила его в душ, позвонила в гараж и приказала подготовить машину. Она практично решила, что для бегства лучше всего подойдет "Форд-внедорожник", великолепной мощи машина сиреневого цвета, которую она, впрочем, почти никогда не использовала из-за накрутки тяжелых труб вокруг корпуса, хоть и придававших вид надежности, но задевавших ее эстетическое чувство.
   Николай вышел в халате значительно посвежевший.
   Подоспел к завтраку, который на тележке вкатил поваренок.
   Он с аппетитом съел курицу, салат из морской дальневосточной капусты и выпил две чашки кофе с двойными бутербродами: хлеб, масло, сыр, ветчина – ему так нравилось. Было еще много чего, но оставил, и так достаточно.
   – Машина будет готова минут через пятнадцать, вчерашний наличный тотализатор у меня в сейфе. Там же деньги, которые чуть не украл Упырь. Мы их все берем, на первое время хватит. Там около полутора миллионов долларов.
   Он застыл, забыв сделать глоток. Упоминание об Упыре неприятно поразило его. Поставив чашку на стол, он достал сигарету, закурил. Она улыбалась и, глядя на него, ожидала похвалы за свои энергичные действия.
   – – Почему ты решила, что мы уедем прямо сейчас?
   – А когда? – испугалась она. – Не хочешь же ты сказать, что останешься до вечера? Или собрался драться с Гоблином?
   – Именно это я и хочу сказать.
   – Но это же самоубийство! – всплеснула она руками.
   Он вспомнил, что хотел спросить.
   – Кроме компьютерного зала на восьмом этаже, здесь есть еще возможность следить за постояльцами?
   Нас могут сейчас прослушивать?
   Нина мотнула головой, ничего не понимая.
   – Какой компьютерный зал?
   Пришлось объяснять, как он нашел этот зал.
   – Так вот откуда ты узнал? – краска стыда вновь залила ей щеки.
   – Прекрати, котенок! – сказал он. – Все в прошлом. Пойдем на балкон.
   Они вышли.
   – Тогда расскажи, есть ли возможность пустить слух, что я заболел? Повредил руку, например. Лучше правую.
   – Да, – согласилась она. – Конечно. Только зачем?
   – А теперь скажи, – не отвечая, продолжил он, – есть ли у тебя свой счет в банке и можешь ли ты сама делать ставки?
   – Конечно.
   – И сразу перевести деньги подальше можешь?
   – Хоть в Швейцарию, это как раз нетрудно.
   – Сколько ты можешь поставить? Сколько у тебя на счету? Какой суммой ты располагаешь?
   – Тысяч шестьсот-семьсот, точно не знаю.
   – Солидно. Это тебе столько папа на булавки дает?.. – По ее потерянной улыбке он вдруг осознал, какой невольно привнес контекст.
   – Извини, крошка, я не хотел…
   У нее вновь заблестели ресницы, и ему пришлось обнять ее, чтобы остановить готовые хлынуть слезы.
   – В общем, твоя задача убедить здешних игроков, что ставить на меня сегодня – значит потерять деньги, а самой поставить все. Поняла?
   Она кивнула, но тут же попыталась возразить:
   – Но.., милый! Это же глупо! У нас есть деньги.
   Давай сейчас же уедем.
   Николай устало покачал головой. Заглянул в двери и посмотрел на часы на стене. Половина восьмого.
   – Сейчас оденусь, и мы пойдем позаботимся о машине. Еще надо заехать за моими шмотками и паспортом в город.
   Все же клонило в сон. Николай перед уходом вытащил свой боевой арсенал. Спросил Нину, умеет ли она пользоваться чем-либо. Она, взяв "узи", лихо отстегнула обойму, со стуком вставила обратно и быстро расстреляла по сторонам воображаемых врагов. Николай догадывался кого.
   – Возьмешь с собой. Мало ли?
   Нина поискала глазами, куда деть оружие. Улыбнувшись, взяла полиэтиленовый пакет с чайкой, конвоирующей яхту на фоне голубых волн, и спрятала туда.
   В фойе к ним подошел молодой человек – вновь банковский служащий! – и, теребя фирменную заколку на галстуке, передал ей ключ от стоявшей у входа лиловой машины. Потом наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Что? Николай не расслышал. Видел, как она улыбнулась и, раскрыв пакет, показала содержимое парню. Глаза у того округлились.
   – Вот, едем, в город за документами нашего победителя.
   Тот сразу все понял и боялся посмотреть на Николая, чтобы не выдать коварную дочь босса. А Николай, следя за утрированно-конспиративной комедией, разыгрываемой с сублимированной условностью, чувствовал, что у него самого глупое лицо: всегда становится неловко, когда играешь по навязанным правилам. А тут еще он был невольно связан со всем этим сумасшедшим домом, где каждый играет роль, собственноручно написанную. И очень, очень хотелось спать.
   Николай закурил, решительно подхватив Нину под руку, и провел сквозь расшаркавшиеся двери главного входа к огромному "Форду", лишь формой своей маскировавшемуся под легковушку.
   Подумав, он сам сел за руль. Перевозбужденные нервы требовали действия, грозя в противном случае просто усыпить. Ворота, к счастью, были открыты. Он еще сильнее вдавил педаль газа, натужно ревя мотором, машина одолела подъем, а дальше дорога поглотила все его внимание. Не совсем, потому что он еще уточнял с Ниной детали будущего вечера, время, когда ей – лучше в начале боя, в крайнем случае через несколько минут – необходимо будет незаметно исчезнуть.
   – Это нетрудно, – говорил он, лихо выворачивая руль и выезжая на шоссе, ведущее к городу, – это нетрудно, потому что все, разумеется, будут любоваться зрелищем.
   – Николай!.. – начала было она, но он прервал ее, не хотел больше слушать уговоры:
   – Нет, нет, решено и подписано.
   Солнце ощутимо давило: жгло колени, локти, лица – все, что попадало под лучи. Мимо бежала серая, высушенная трава, пыльные кусты акации, невысокие деревья, мелкие стволы, – ослепительно просиял в голом просвете поляны кусок моря, мигнул за рощицей, окончательно исчез, с быстрым грохотом проскочил груженный железным прокатом грузовик, визжащая "восьмерка", хлестнула хвостом дорога, – и замелькали пятнистым частоколом, от которого кружилась голова, по линейке выращенные пирамидальные тополя.
   Потом выскочили на набережную, сразу окунувшись в кипящее марево пляжной фиесты, проскочили всю, свернули, спугнули с проезжей части собачонку, чуть не раздавили ленивого голубя – приехали.
   – В машине посидишь или со мной пойдешь? – спросил он Нину.
   – С тобой, – быстро ответила она.
   – Пошли.
   Валентина Петровна обирала в саду черешню.
   Синее платьице повязала белым фартуком, пестревшим старыми и новыми пятнами от ягод.
   – Гость дорогой! Я уж заждалась. А это ваша знакомая? – мгновенно и неприязненно осмотрела Нину, оценила, решила пока не ссориться и вновь запела:
   – Заходите, заходите и вы, гостьей будете. Вы, Николай Иванович, заплатили, поэтому чувствуйте себя как хозяин. Для меня главное, чтобы постояльцы были спокойны и за порядком следили. Я же…
   – Валентина Петровна! Я пришел за вещами.
   Ухожу от вас, переезжаю.
   – Как?! Мы так не договаривались, – тут же ощетинилась добрая женщина. – Я сдала на месяц, вы заплатили вперед, теперь дом ваш, хоть живите, хоть совсем не живите. Я никому другому не сдам, а ваши деньги раз уплочены…
   – Валентина Петровна! – вновь прервал он ее пронзительный, ввинчивающийся в его уставший мозг голос. – Я деньги, которые вам заплатил, назад брать не собираюсь.
   – Да я же.., я ничего.., я не о том. Я по справедливости.
   – Ну и хорошо, пойду возьму свою сумку.
   Они с Ниной прошли к домику. Валентина Петровна поколебалась было, но борьба длилась недолго, сдалась и тоже пришла. Зайти не смогла, втроем здесь было делать нечего, места не хватало, так что просто надзирала. Сразу забеспокоилась, когда Николай отодвинул лук, достал пакет с паспортом и доллары. Дабы успокоить, – а на самом деле, наоборот, – показал содержимое. У Валентины Петровны глаза полезли на лоб.
   – Это же какая прорва денег! Это же миллионы!..
   Все. Сумка, деньги, документы. Нина последний раз оглядела внутренности домика, посмотрела на Николая, покачала головой.
   – Это здесь ты собирался проводить свой отпуск?
   – А нам, славянам, наплевать, – решительно сказал Николай и ухмыльнулся.
   Он закурил, взял вещи. Распрощавшись с хозяйкой, вышли за калитку и сели в машину.
   – Странно, как люди живут?.. – задумчиво произнесла Нина.
   – Ты имеешь в виду свои хоромы или еще что-то? – ехидно спросил Николай и вздохнул. – Сейчас бы пивка, ломать начинает.
   – Николай! – сразу встревожилась Нина.
   – Сделаем, как решили, – оборвал он ее.
   Он посмотрел на часы. Пятнадцать минут десятого.
   Спешить надо.
   По дороге он остановился у кафе и, благо рубли были с собой, купил две бутылки пива. Нина отказалась, и он стал пить прямо из горлышка.
   Медленно проехала поливальная машина, сильной струей сбивая к панели домов мокрую пыль, бумажный мусор, всполошенных голубей и прохожих. Набережная еще почти пуста, а вот внизу, на пляже, народу полным-полно. Мимо прокатывает милицейский "жигуленок" – сам синий, с белым передним капотом, – приостановился было… Николай видит капитана, напарника сгинувшего ни за грош (а за большие деньги!) старшего лейтенанта и щурится от неприятных воспоминаний. Капитан узнал его, потом увидел Нину, замялся и, кивнув, умчался по делам.
   Допив пиво, Николай заводит мотор и трогает с места. В голове шумит, Нина рядом что-то продолжает втолковывать об опасности вечерних боев, сонная одурь заполняет извилины, делая их холестериново непрочными… Какая чушь лезет в голову! На ходу вынимает сигарету, прикуривает от электрозажигалки.
   Нина тоже закуривает.
   Потом они направляются к заповеднику, и, когда доезжают до спуска к дому отдыха, Николай, не сворачивая вниз, едет дальше по ответвлению дороги, которую топографически изучил во время ночного вояжа на здешнюю вершину. Благо лунного освещения оказалось достаточно.
   – Машину, лапушка, мы спрячем здесь и оставим до вечера. Когда начнется бой, ты пойдешь к той бухте, где мы купались, и, не спускаясь вниз, сразу поднимешься. Дорога здесь совсем рядом, метров двадцать, не больше. Мы сейчас, кстати, проверим. У тебя есть "узи", в случае чего, пуль не жалей. Я это к тому, если тех недоносков-наркоманов встретишь. Это все чушь, думаю, ты справишься. После боя я бегу сюда, мы уезжаем, и все о'кей.
   Он остановил "Форд" и повернулся к Нине.
   – Вот и приехали. Сейчас машину в кусты заведуй дело сделано.
   Николай взял ее за подбородок, повернул к себе, заглянул в глаза и увидел в них тревогу.
   – Не боишься? Если да, скажи, котенок.
   Она замотала головой – нет, мол, не боюсь, и, взяв его руку, приложила к своей щеке.
   – Ну все, крошка, двигаем.
   Николай, сколько мог, углубился в дикую придорожную поросль, задом машины сминая кусты и мелкие деревца. Со стороны дороги не видно. Заглушил мотор, вышел проверить степень лесной маскировки.
   Вернулся и стал забирать вещи.
   – Пошли, девочка, все нормально.
   По дороге он заставил ее приглядываться к ориентирам.
   – Ночью все будет выглядеть по-другому. Ты, главное, запомни, где стоит машина.
   Они спустились по склону метров десять, не больше, и возле огромного раздвоенного клена наткнулись на тропу.
   – Видишь? От этого клена полезешь вверх. Бухта чуть дальше. Только не вздумай туда идти. "Форд" найдешь, закроешься и будешь ждать меня. Если что, повторяю, лупи из автомата без разбору. Все поняла?
   Нина кивнула.
   – Конечно. Дойти до этого раздвоенного клена, подняться вверх к "Форду", запереться и стрелять в каждую движущуюся тень.
   – Молодец! Раз шутишь, значит, не боишься.
   – Еще чего! Я никого не боюсь.
   – Вдвойне молодец! А теперь двигаем.
   Охранник у калитки был удивлен их появлением.
   – Как же я не видел? Или вы прошли до пересменки? Почему же Петро ничего не сказал?
   – Не волнуйся, боец, мы ограду обходили. Усекаешь, инспекторский осмотр на случай внешнего нападения.
   Тот хмыкнул.
   – А дальше не будете осматривать?
   – Хватит с нас.
   Они зашли к Николаю в номер. По дороге, да и в лифте, никто не встретился. Мелькнуло, правда, в фойе что-то бело-черно-галстучное, но издали, так что, ввалившись в номер, Николай еще на ходу с чувством облегчения стал раздеваться: скинул туфли, носки, пиджак…
   – Все, я отрубаюсь. Если сам не проснусь, ты уж проследи. Да и папаша твой, наверное, распорядится проследить, чтобы срыва не было. Удивляюсь, почему нас выпустили в город?
   – Он мне еще доверяет, – тихо сказала Нина.
   – Зря, да? – пробормотал Николай и прошел в спальню.
   Когда Нина через минуту зашла туда, он уже лежал поверх простыни в одних плавках: огромный, красивый.., спит, как зверь… И бормотал, засыпая:
   – Главное, убеди всех, что я хромой, косой, весь покалеченный.., и руку повредил…
   Он уснул. Вскоре, заперев его, ушла и Нина. Убеждать народ.

Глава 36
СОДЕРЖАНИЕ ЖИВОТНЫХ В ЗАКРЫТЫХ ПОМЕЩЕНИЯХ

   Уже давно Николай понял одну простую вещь: нет ничего на свете глупее разных там драк, боев, стычек, вообще войн. И то, что все это продолжает существовать, наполняло его удивлением, пока он не понял, что, если исключить бытовые потасовки, организаторами более серьезных забав выступают еще более тупые люди, чем исполнители. Дело в том, что эти организаторы имеют ни на чем не основанную уверенность, что уж их-то конкретно ничто не затронет, и для их вящей славы кто-то другой будет умирать, убивать, насиловать – словом, делать все то, что украшает истинного воина, а значит, и пославшего его в бой стратега. Все это было бы слишком противно, если бы в систему не входило понятие "человек"; ведь и пацифист ратует за мир только до тех пор, пока у него нет сил уничтожить этих вояк на корню. Такие вот простые рассуждения развлекали Николая, когда он начал просыпаться, нет, проснулся, конечно, но все же лежал на кровати, мистически цепляясь сознанием за то потустороннее, зыбкое, что живет в нереальном мягком мире устойчивых грез, называемом коротко и ничего не значаще – сном.
   Наконец проснулся. Рывком вскочив с кровати, посмотрел на часы: шесть часов без малого. Нина предупредила, что его выход около восьми. Ну что ж.
   Он потянулся, ощущая легкость хорошо отдохнувшего тела. Его казенный парадно-выходной костюм совершенно траурно и очень аккуратно был разложен в кресле. "Нина, конечно", – подумал он и пошел в душ.
   Душ смыл сонную одурь. Выйдя в халате, он несколько раз присел на ходу, сделал пару наклонов.
   Подумал, что неплохо бы перекусить. И сразу захотелось пить. В холодильнике (вновь полном, как скатерть-самобранка) взял бутылку пива, пальцем сковырнул пробку и вылил содержимое в глотку. Теперь хорошо. Теперь пожрать. Поискал взглядом телефон – на месте.
   Николай подошел к телефону, взял трубку и не сразу сообразил, что слышит тишину. Телефон молчал, и это было подозрительно. Он подошел к двери, открыл и выглянул. Возле двери стояли два мордоворота. Еще двое – каждый в своем конце коридора – прохаживались поодаль.
   – Что вы тут делаете, мужики? – спросил он, отлично зная, что они тут делают.
   – Приказано вас не выпускать, – примирительно ответил высокий худощавый парень, бывший, видимо, старшим.
   Все четверо были экипированы по-разному. Двое у его двери – только дубинками. Те, что в концах коридора, – только что без бронежилетов и касок. Направили в сторону двери автоматы. Все равно глупо. А если он дернется и его придется ранить? Сорвется представление.
   – Что, цирк отменяется?
   – Нет, ничего подобного. Все давно началось.
   Шеф хочет застраховаться от случайностей, – пояснил охранник. И, поколебавшись, спросил:
   – Правда, что вы руку сломали?
   Мысль Николая, затрепетав вверх и вниз, успокоилась в совершенном довольстве. Пока все идет по плану, пока Нина прекрасно справляется.
   – Вывих, – мрачно пояснил он. – Правая рука плохо двигается. И левая нога. Видно, последствия вчерашнего выступления.
   Охранники сочувственно качали головами.
   – Почему телефон не работает? – спросил Николай. – Хотел в столовую звякнуть насчет пожрать, а он молчит.
   – Тоже распоряжение шефа, – сказал длинный. – Тут слухи пошли, что вы совсем умираете, вот шеф и отключил вас от внешнего мира, чтобы не беспокоить.
   А то тут звонить бы начали, а вам надо было отдохнуть.
   – Ну и правильно, – – согласился Николай. И тут же поторопил:
   – Скорее, ребята, насчет пожрать.
   Охранник достал из кармана телефон, стал набирать номер, а Николай вернулся к себе.
   Он прошел в спальню и заглянул в шкаф. Ну конечно… Пока спал, убрали его автоматы-пулеметы.
   Ничего не оставили, кроме ножа. А это уже совсем глупо. Забирать, так все. Древние говорили, что нож длиной в палец может совершить то, на что неспособно целое войско. А этот нож опробирован, очень хороший нож. Николай ухмыльнулся и перепрятал его под матрац.
   "Пока все отлично, – думал он. – Пока все замечательно".
   Через двадцать минут принесли сытный, но не обременительный ужин: тушеное мясо без гарнира, сыр, виноградный сок, кофе, пирожное. Неизвестно, кто выбирал, но сойдет. Съел все с аппетитом и стал ждать.
   Примерно через час пришел Качаури. За ним ввалились два незнакомых охранника. Нет, почему же незнакомые? Эти двое служили привратниками во время торжественного пира по случаю прибытия высоких гостей. Здоровенные, могучие…
   – А где ваш Крокодил? – невинно поинтересовался Николай. – Вышел из доверия?
   Качаури нахмурился и подозрительно посмотрел на него.
   – Вы что-нибудь знаете?
   – О чем?
   – Так, ни о чем… Вы готовы?
   – Конечно.
   Сам Качаури, впрочем, не торопился. Он прошел по гостиной, хмуро поглядывая из-под кустистых бровей. Махнул рукой охранникам, те вышли.
   – Вы случайно не в курсе?.. Кто-то скорее всего ведет здесь свою политику. Мне это, положим, особенно не вредит. Но кто? Зачем? Я специально создавал вам рекламу, чтобы ставили на вас, потому что Гоблин, конечно же, сильнее. Вам его точно не победить, – повернулся он к Николаю. – Так что не обольщайтесь. Вам в самом деле ничего не известно?
   – Увы, – просто ответил Николай.
   – Да, конечно, откуда, – махнул рукой Качаури. – Однако вы мне за эти дни стоили нервов. Я вас рекламировал как свободного бойца. Не надо было, слишком вы шустрый, – злобно закончил он. – Везде нос свой суете.
   – Вы имеете в виду?..
   – И компьютерный зал, и эти экскурсии по зоопарку. Если бы не дочь, которую вы развлекали.., не самым лучшим образом, я бы вас еще вчера бросил в клетку.
   – Я так понимаю, что теперь это ваша главная цель…
   – Моя цель состоит в том, чтобы Гоблин сегодня вам показал, на что способен, – злобно сказал Качаури. – Моя цель состоит в том, чтобы использовать вас на полную катушку, а потом постараться вас больше никогда не видеть.
   – Кстати, – уже повернув к двери, добавил он:
   – убытки за битье компьютеров и за пострелянный джип – за ваш счет.
   Николай ухмыльнулся:
   – А мне плевать!
   Конвоируемые автоматчиками, они повторили вчерашний путь. На этот раз в проходе между трибунами Качаури не стал задерживаться. Они прошли внутрь трибуны, двинулись по коридору, миновали дверь в клетку, где вчера готовили Николая, и вошли к Гоблину.
   Это была другая комната. Свет тускловато светил;
   Гоблин был здесь и, видимо, готовился к выходу на арену, потому что вокруг него суетились два белых халата с аппаратами для подкожных инъекций в руках.
   – Не любит колоться, – пояснил один из медиков, заметив интерес Николая.
   Сам Гоблин полулежал в большом, похожем на зубоврачебное, кресле, равнодушный к суете вокруг себя.
   До чего же он огромен!
   – Чем это вы его накачиваете? – спросил Николай, с сомнением наблюдая инертность Гоблина.
   Вмешался Качаури, до этого увлеченно разглядывавший своего раба.
   – О, это отдельная тема! Понимаете, его бой должен быть впечатляющим, его должны запомнить. Он должен выглядеть в бою как ходячий ужас.
   – Он так и выглядит, – ухмыльнулся Николай. – Идиот и есть идиот.
   – Зря смеетесь, – спокойно заметил Качаури.
   – Открой ему рот, – приказал он одному из врачей (если это были врачи, конечно).
   Тот раздвинул губы дебила и, потянув за нижнюю челюсть, заставил пациента открыть пасть.
   Потому что это была пасть!
   Самая настоящая, с зубами, вроде тех накладных, что продаются для устроителей шуток.
   И это были его настоящие зубы!
   – Что это? – удивился Николай. – Неужели его собственные зубы?
   Клыки уж точно оказались сантиметра три длиной, и, самое интересное, прикус был нормальным. А в общем, зрелище – жуткое.
   Качаури наслаждался эффектом. Прочие смотрели с разной степенью испуга, отвращения или опасливого восхищения. Последнее относилось к тому медику, который все еще держал рот монстра открытым.
   – Достижение современной стоматологии, – пояснил Качаури. – До этого зубы у него были, прямо скажем, не для эстрады. А теперь он запросто разгрызет вашу руку, например. Настоящий хищник. Мы его сырым мясом кормим. Да вы ведь уже знаете, знакомились.
   Игнорируя последнюю реплику, Николай повторил свой вопрос:
   – Так что это за инъекции?
   – Кое-что гормональное: адреналин и прочее. Он же туп, как.., корова. Ну а гормональные уколы его немного подстегнут. Это же, по сути, механизм, хоть и биологический.
   Вдруг, словно живая иллюстрация к последним словам, раздался характерный оглушительный звук, и в воздухе разлилось зловоние. Гоблин равнодушно посмотрел на ближайшего медика, судорожно зажавшего себе нос.
   – Издержки содержания животных в закрытых помещениях, – весело отметил Качаури и направился к выходу.
   – Пойдемте, пойдемте! – крикнул он замешкавшемуся Николаю, со странным чувством разглядывавшему эту здоровенную гору мяса.
   – Вы относитесь к нему, как к роботу, – со злобой сказал Николай Барону.
   – Почти. Скорее как к животному. Так он и есть животное. К тому же очень ценное. Идите к себе, вами тоже займутся.
   – Инъекции? – подозрительно спросил Николай.
   – Нет, что вы. Нам нужны ваши естественные реакции. Кстати, – приостановился он, – у вас ничего не болит? Руки, ноги? Мне не нужен поврежденный материал. И не нужен преждевременно остановленный бой.
   – Катитесь-ка вы лучше.., на трибуну! – в сердцах воскликнул Николай, направляясь к знакомой двери, где его уже поджидал Аслан.

Глава 37
ВСЕ БЕССМЫСЛЕННО

   Трибуны возбужденно шевелились. Последний бой прошел прекрасно. Подскочивший помощник доложил, что пара бойцов, вооруженных ножом, как и было договорено, резали себя беспощадно. Жизненно важные органы остались неповрежденными, но мышцы они друг другу исполосовали в лапшу.
   Качаури, слушая доклад, рассеянно оглядывался.
   Нина была на месте, в операторской ложе. Это его обрадовало и успокоило. С самого утра его тревожила любая мысль о дочери. Ее на время пресеченный бунт, дурацкое девичье влечение к этому дебильному самцу-милиционеру, их сегодняшний вояж утром, потеря машины, которую, как пояснила Нина, у них нагло угнали из-под носа, – все вместе тревожило. Он даже приказал не пускать ее к Казанцеву перед вечерним выступлением. Сейчас, увидев ее, он успокоился было, и тут же беспорядочный рой предположений, страхов, попыток успокоить себя заполнил его голову.
   На арене стайка девочек а-ля американские герлы выбрасывали ножки из-под красных балетных пачек.
   В их кольце извивалась с гибкими самцами певица Лайма Вайкуле и хрипела, страстно изнывая.
   Качаури прошел между рядов, приветствуя тех, кого сегодня еще не видел.
   Прошло минут десять. Кордебалет упорхнул. Вайкуле, содрогающуюся от сценического оргазма, унесли гибкие и мышцастые партнеры. Вдруг цирк встрепенулся, и на арену вышел Казанцев. Как и вчера, был он в красных спортивных трусах, больше на нем ничего не было. Даже перчаток. Бой с Гоблином не нуждался в сценических эффектах. Обычно в схватках с Гоблином крови хватало с избытком.
   Краем глаза Качаури увидел направляющегося к нему подполковника Мишина. Значит, ему передали приглашение. Правильно. Последнее время начальник Управления полковник Сидоренко перестал проявлять лояльность. Хотя бы в случае с этим старшим лейтенантом, которого зачем-то уволил. Хорошо, капитан Сапожков вовремя сообщил обо всей этой чехарде с аквалангами… "Шустрый, однако, этот москвич!" – вновь с беспокойством подумал Качаури.
   – Отари Карлович! Отари Карлович! Наконец-то я вас нашел.
   – А, Владимир Михайлович! – повернулся к подполковнику Качаури. – Как видите, я выполнил вашу просьбу. Вы уже на кого-нибудь поставили?