Сологуб Федор. Мелкий бес

   Зато Варварин голос дребезжал непрерывно, часто сопровождаемый сочувственною болтовнею Грушиной.
   – Мой-то гусь опять был у Марфушки, – сказала Варвара.
   Грушина ответила с сочувственною злостью:
   – Это они его ловят. Еще бы, жених-то хоть куда, особенно ей-то, Марфушке. Ей такого и во сне не снилось.
   – Уж не знаю, право, как и быть, – жаловалась Варвара, – ершистый такой стал, что просто страх. Поверите ли, голова кругам идет. Женится, а я на улицу ступай.
   – Что вы, голубушка, Варвара Дмитриевна, – утешала Грушина, – не думайте этого. Никогда он ни на ком, кроме вас, не женится. Он к вам привык.
   – Уйдет иногда к ночи, а я заснуть не могу, – говорила Варвара. – Кто его знает, может быть, венчается где-нибудь. Иногда всю ночь промаешься. Все на него зарятся: и Рутиловские три кобылы, – ведь они всем на шею вешаются, – и Женька толсторожая.
   И долго жаловалась Варвара, и по всему ее разговору Грушина видела, что у нее еще что-то есть, какая-то просьба, и заранее радовалась заработку.
   Клавдия понравилась. Жена акциозного ее хвалила. Ее наняли и велели приходить сегодня же вечером, так как акцизный уезжал сегодня.
   Наконец приехали к Грушиной. Грушина жила в собственном домике, довольно неряшливо, с тремя малыми своими ребятишками, обтрепанными, грязными, глупыми и злыми, как ошпаренные собачонки. Откровенный разговор только теперь начался.
   – Мой-то дурак Ардальошка, – заговорила Варвара, – требует, чтобы я опять княгине написала. А чего я ей попусту писать стану! Онa и не ответит или ответит неладное. Знакомство-то не больно великое.
   Княгиня Волчанская, у которой Варвара когда-то жила домашнею портнихою для простых работ, могла бы оказать Передонову покровительство: ее дочь была замужем за тайным советником Щепкиным, важною в учебном ведомстве особою. Она уже писала Варваре в ответ на ее просьбы в прошлом году, что не станет просить за Варварина жениха, а за мужа – другое дело, при случае можно будет попросить. То письмо Передонова не удовлетворило: там дана только неясная надежда, а не сказано прямо, что непременно княгиня выхлопочет Варварину мужу инспекторское место. Чтобы разъяснить это недоумение, ездили нынче в Петербург; Варвара сходила к княгине, потом повела к ней Передонова, но нарочно оттянула это посещение, так что уже не застали княгиню: Варвара поняла, что княгиня в лучшем случае ограничится только советом повенчаться поскорее да несколькими неопределенными обещаниями при случае попросить, – обещаниями, которые были бы совсем недостаточны для Передонова. И Варвара решила не показывать княгиню Передонову.
   – Уж я на вас, как на каменную гору, надеюсь, – сказала Варвара, – помогите мне, голубушка Марья Осиповна.
   – Как же я могу помочь, душечка Варвара Дмитриевна? – спросила Грушина.
   – Уж вы знаете, я для вас все готова сделать, что только можно. Поворожить не хотите ли?
   – Ну, что ваша ворожка, знаю я, – сказала со смехом Варвара, – нет, вы мне иначе должны помочь.
   – Как же? – с тревожно-радостным ожиданием спросила Грушина.
   – Очень просто, – сказала, ухмыляясь, Варвара, – вы напишите письмо, будто бы от княгини, под ее руку, а я покажу Ардальону Борисычу.
   – Ой, голубушка, что вы, как это можно! – заговорила Грушина, притворяясь испуганною, – как узнают все это дело, что мне тогда будет?
   Варвара нисколько не смутилась ее ответом, вытащила из кармана измятое письмо и сказала:
   – Вот я и письмо княгинино взяла вам для образца.
   Грушина долго отнекивалась. Варвара ясно видела, что Грушина согласится, но что ей хочется получить за это побольше. А Варваре хотелось дать поменьше. И она осторожно увеличивала посулы, наобещала разных мелких подарков, шелковое старое платье, и наконец Грушина увидела, что уж больше Варвара ни за что не даст. Жалобные слова так и сыпались с Варварина языка. Грушина сделала вид, что соглашается только из жалости, и взяла письмо [²].

IV

   [³] В биллиардной было дымно накурено. Передонов, Рутилов, Фаластов, Володин и Мурин, – помещик громадного роста, с глупою наружностью, владелец маленького имения, человек оборотливый и денежный, – все пятеро, окончив игру, собирались уходить.
   Вечерело. На грязном досчатом столе возвышалось много опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и пил меньше других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.
   Грубые слова носились в воздухе. Никто на это не обижался: по дружбе.
   Передонов проиграл, как почти всегда. Он плохо играл на биллиарде. Но он сохранял на своем лице невозмутимую угрюмость и расплачивался с неохотою. Мурин громко крикнул:
   – Пли!
   И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить. Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал:
   – Терпеть не могу таких шуток.
   Мурин уже раскаивался, что испугал Передонова: его сын учился в гимназии, и потому он считал своею обязанностью всячески угождать гимназическим учителям. Теперь он стал извиняться перед Передоновым и угощал его вином и сельтерскою.
   Передонов угрюмо сказал:
   – У меня нервы немного расстроены. Я директором нашим недоволен.
   – Проигрался будущий инспектор, – блеющим голосом закричал Володин, – жаль денежек!
   – Несчастлив в игре – счастлив в любви, – сказал Рутилов, посмеиваясь и показывая гниловатые зубы.
   Передонов и без того был не в духе из-за проигрыша и от испуга, да еще его принялись дразнить Варварою.
   Он крикнул:
   – Женюсь, а Варьку вон!
   Приятели хохотали и поддразнивали:
   – А вот и не посмеешь.
   – А вот посмею. Завтра же пойду свататься.
   – Пари! идет? – предложил Фаластов, – на десять рублей.
   Но Передонову жаль стало денег, – проиграешь, пожалуй, так платить придется. Он отвернулся и угрюмо отмалчивался.
   У ворот из сада расстались и разошлись в разные стороны. Передонов и Рутилов пошли вместе. Рутилов принялся уговаривать Передонова сейчас же венчаться на одной из его сестер.
   – Я все наладил, не беспокойся, – твердил он.
   – Оглашения не было, – отговаривался Передонов.
   – Я все наладил, говорю тебе, – убеждал Рутилов. – Попа такого нашел: он знает, что вы не родня.
   – Шаферов нет, – сказал Передонов.
   – Ну вот, нет. Шаферов достанем сейчас же, пошлю за ними, они и приедут прямо в церковь. Или сам за ними заеду. А раньше нельзя было, сестрица твоя узнала бы и помешала.
   Передонов замолчал и тоскливо озирался по сторонам, где темнели редкие, молчаливые дома за дремотными садишками да шаткими изгородями.
   – Ты только постой у ворот, – убедительно говорил Рутилов, – я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два – четыре, так или нет?
   – Так, – отвечал Передонов.
   – Ну вот, дважды два – четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.
   Передонов был поражен.
   “А ведь и правда, – подумал он, – конечно, дважды два – четыре”. И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова. “Придется венчаться! С ним не сговоришь”.
   Приятели в это время подошли к Рутиловскому дому и остановились у ворот.
   – Нельзя же нахрапом, – сердито сказал Передонов.
   – Чудак, ждут не дождутся, – воскликнул Рутилов.
   – Да я-то, может быть, не хочу.
   – Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем жить станешь? – уверенно возразил Рутилов. – Или в монастырь собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.
   Передонов отрывисто и коротко захохотал, но сейчас же нахмурился и сказал:
   – Да и они, может быть, не хотят.
   – Ну, как не хотят, чудак! – отвечал Рутилов. – Уж я даю тебе слово.
   – Они гордые, – придумывал Передонов.
   – Да тебе-то что! Еще лучше.
   – Насмешницы.
   – Да ведь не над тобой, – убеждал Рутилов.
   – Почем я знаю!
   – Да уж ты мне поверь, я тебя не обману. Они тебя уважают. Ведь ты не Павлушка какой-нибудь, чтоб над тобой смеяться.
   – Да, поверь тебе, – недоверчиво сказал Передонов. – Нет, я хочу сам уверяться, что они надо мной не смеются.
   – Вот чудак, – с удивлением сказал Рутилов, – да как же они смеют смеяться? Ну, как же ты, однако, хочешь увериться?
   Передонов подумал и сказал:
   – Пусть выйдут сейчас же на улицу.
   – Ну, ладно, это можно, – согласился Рутилов.
   – Все трое, – продолжал Передонов.
   – Ну, ладно.
   – И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет.
   – Зачем же это? – с удивлением спросил Рутилов.
   – Вот я и вижу, что они хотят, а то вы меня за нос поведете, – объяснил Передонов.
   – Никто тебя за нос не поведет.
   – Они надо мной, может быть, посмеяться хотят, – рассуждал Передонов, – а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят смеяться, так и я буду над ними смеяться.
   Рутилов подумал, передвинул шляпу на затылок и опять на лоб и наконец сказал:
   – Ну, погоди, пойду скажу им. Вот-то чудодей! Только ты во двор войди пока, а то еще кого-нибудь чорт понесет по улице, увидят.
   – Наплевать, – сказал Передонов, но все же вошел за Рутиловым в калитку.
   Рутилов отправился в дом к сестрам, а Передонов остался ждать на дворе.
   В гостиной, угловой к воротам горнице, сидели все четыре сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные, веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная; вертлявая да быстрая Дарья, самая высокая и тонкая из сестер; смешливая Людмила и Валерия, маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и, очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного, вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.
   Уже с утра они были готовы ехать под венец. Оставалось только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
   – Привел! – объявил Рутилов, входя в гостиную, – у ворот стоит.
   Сестры взволнованно поднялись и все разом заговорили и засмеялись.
   – Только есть заковычка, – сказал Рутилов, посмеиваясь.
   – Что, что такое? – спросила Дарья. Валерия досадливо нахмурила свои красивые, темные брови.
   – Уж не знаю, говорить ли? – спросил Рутилов.
   – Ну, скорее, скорее! – торопила Дарья.
   С некоторым смущением Рутилов рассказал о том, чего желает Передонов. Барышни подняли крик и взапуски принялись бранить Передонова. Но мало-по-малу их негодующие крики заменились шутками и смехом, Дарья сделала угрюмо-ожидающее лицо и сказала:
   – Вот он так стоит у ворот. Вышло похоже и забавно.
   Барышни стали выглядывать из окна к воротам. Дарья приоткрыла окно и крикнула:
   – Ардальон Борисыч, а из окошка сказать можно?
   Послышался угрюмый голос:
   – Нельзя.
   Дарья поспешно захлопнула окно. Сестры расхохотались звонко и неудержимо и убежали из гостиной в столовую, чтобы Передонов не услышал. В этом веселом семействе умели от самого сердитого настроения переходить к смеху и шуткам, и веселое слово зачастую решало дело.
   Передонов стоял и ждал. Ему было грустно и страшно. Подумывал он убежать, да не решился и на это. Откуда-то очень издалека доносилась музыка: должно быть, предводителева дочь играла на рояле. Слабые, нежные звуки лились в вечернем тихом, темном воздухе, наводили грусть, рождали сладкие мечты.
   Сначала мечты Передонова приняли эротическое направление. Он представлял барышень Рутиловых в самых соблазнительных положениях. Но чем дальше продолжалось ожидание, тем больше Передонов испытывал раздражение, – зачем заставляют его ждать. И музыка, едва задев его мертвенно-грубые чувства, умерла для него.
   А вокруг спустилась ночь, тихая, шуршащая зловещими подходами и пошептами. И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял в пространстве, освещенном лампою в гостиной, свет от которой двумя полосами ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные бревенчатые стены. В глубине двора подозрительно темнели и шептались о чем-то деревья Рутиловского сада. На улицах по мосткам где-то недалеко долго слышались чьи-то замедленные, тяжелые шаги. Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал.
   Но вот по освещенным полосам на дворе пробежали длинные тени, захлопали двери, послышались за дверью на крыльце голоса. Передонов оживился. “Идут!” – радостно подумал он, и приятные мечты о красотках-сестрицах опять лениво зашевелились в его голове, – паскудные детища его скудного воображения.
   Сестры стояли в сенях. Рутилов вышел на двор к воротам и огляделся, не идет ли кто по улице.
   Никого не было ни видно, ни слышно.
   – Никого нет, – громким шопотом сказал он сестрам в сложенные трубою руки.
   Он остался сторожить на улице. Вместе с ним вышел на улицу и Передонов.
   – Ну вот, сейчас они тебе скажут, – сказал Рутилов.
   Передонов стоял у самой калитки и смотрел в щель меж калиткою и приворотным столбом. Лицо его было угрюмо и почти испуганно, и всякие мечты и думы погасли в его голове и сменились тяжелым, беспредметным вожделением.
   Дарья первая подошла к приотворенной калитке.
   – Ну, чем же вам угодить? – спросила она.
   Передонов угрюмо молчал. Дарья сказала:
   – Я вам блины буду превкусные печь, горячие, только не подавитесь.
   Людмила из-за ее плеча крикнула:
   – А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом вам рассказывать. Превесело.
   Между веселыми лицами двух сестер показалось на миг капризное, тонкое Валерочкино лицо, и послышался ее хрупкий голосок:
   – А я ни за что не скажу, чем вам угожу, – догадывайтесь сами.
   Сестры побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы лучше записочки. Но уже поздно тут стоять и ждать.
   – Ну, видел? – спросил Рутилов. – Которую же тебе?
   Передонов погрузился в размышление. Конечно, сообразил он наконец, надо выбирать самую молоденькую. Что же ему на перестарке жениться!
   – Веди Валерию, – решительно сказал он.
   Рутилов отправился домой, а Передонов опять вошел во двор.
   Людмила выглядывала тайком в окно, стараясь услышать, что говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе. Сестры притихли и сидели взволнованные и cмущенные. Вошел Рутилов и объявил:
   – Валерию выбрал. Ждет, – стоит у ворот.
   Сестры зашумели, засмеялись. Валерия слегка побледнела.
   – Вот, вот, – повторяла она, – очень я хочу, очень мне надо.
   Ее руки дрожали. Ее стали наряжать, – все три сестры хлопотали около нее. Она, как всегда, жеманилась и медлила. Сестры ее торопили. Рутилов неустанно болтал, радостно и возбужденно. Ему нравилось, что все это дело он так ловко устроил.
   – А извозчиков ты приготовил? – озабоченно спросила Дарья.
   Рутилов отвечал с досадою:
   – Да разве можно? Весь город сбежался бы. Варвара бы его за волосы оттащила к себе.
   – Так как же мы?
   – А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, – да и то не сразу, а то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.
   Передонов, оставшись один, погрузился в сладкие мечтания. Ему грезилась Валерия в обаянии брачной ночи, раздетая, стыдливая, но веселая. Вся тоненькая, субтильная.
   Мечтал, а сам таскал из кармана завалявшиеся там карамельки и сосал их.
   Потом пришло ему на память, что Валерия – кокетка. Ведь она, подумал он, потребует нарядов, обстановки. Уж тогда, пожалуй, деньги придется не откладывать каждый месяц, а и прикопленное растрачивать. А жена-то станет привередничать, а за кухней, пожалуй, и не доглядит. А еще на кухне подсыплют ему яду, – Варя со злости подкупит кухарку. “Да и вообще, – думал Передонов, – уж слишком тонкая штучка – Валерия. К такой не знаешь, как и подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь? Изойдет слезами, осрамит на весь город. Нет, страшно с нею связываться. Вот Людмила, так та проще. Не взять ли ее?”
   Передонов подошел к окну и стукнул палкою в раму. Через полминуты Рутилов высунулся из окна.
   – Чего тебе? – спросил он с беспокойством,
   – Передумал, – буркнул Передонов.
   – Ну! – испуганно крикнул Рутилов.
   – Веди Людмилу, – сказал Передонов.
   Рутилов отошел от окна.
   – Чорт очкастый, – проворчал он и пошел к сестрам.
   Валерия обрадовалась.
   – Твое счастье, Людмила, – весело сказала она.
   Людмила принялась хохотать, – упала в кресло, откинулась на спинку и хохотала, хохотала.
   – Что ему сказать-то? – спрашивал Рутилов, – согласна, что ли?
   Людмила от смеха не могла сказать ни слова и только махала руками.
   – Да, согласна, конечно, – сказала за нее Дарья. – Скажи ему скорее, а то еще уйдет сдуру, не дождется.
   Рутилов вышел в гостиную и сказал шопотом в окно:
   – Погоди, сейчас будет готова.
   – Да живее, – сердито сказал Передонов, – что там копаются!
   Людмилу проворно наряжали. Минут через пять она была уже совсем готова.
   Передонов думал о ней. Она – веселая, сдобная. Только уж очень любит хохотать. Засмеет, пожалуй. Страшно. Дарья, хоть и бойкая, а все же посолиднее и потише. А тоже красивая. Лучше взять ее. Он опять стукнул в окно.
   – Стучит опять, – сказала Лариса, – уж не за тобой ли, Дарья?
   – Вот чорт-то! – выругался Рутилов и побежал к окну.
   – Чего еще? – сердитым шопотом спросил он, – опять передумал, что ли?
   – Веди Дарью, – отвечал Передонов.
   – Ну, подожди, – свирепо прошептал Рутилов.
   Передонов стоял и думал о Дарье, – и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? – подумал он: – еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, – думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
   Досадно стало Передонову на самого себя. С чего он тут путается с Рутиловым? Словно Рутилов очаровал его. Да, может быть, и в самом деле очаровал его. Надо поскорее зачураться.
   Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал:
   – Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур.
   На лице его изображалось строгое внимание, как при совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал себя в безопасности от Рутиловского навождения. Решительно застучал он палкой в окно, сердито бормоча:
   – Донести бы, – заманивают. Нет, не хочу сегодня жениться, – объявил он высунувшемуся к нему Рутилову.
   – Да что ты, Ардальон Борисыч, ведь уже все готово, – пытался убеждать Рутилов.
   – Не хочу, – решительно сказал Передонов, – пойдем ко мне в карты играть.
   – Вот чорт-то! – выругался Рутилов. – Не хочет венчаться, струсил, – объявил он сестрам. – Но я еще уломаю дурака. Зовет к себе в карты играть.
   Сестры закричали все разом, браня Передонова.
   – И ты пойдешь к этому прохвосту? – с досадою спросила Валерия.
   – Ну да, пойду и возьму с него штраф. И он еще от нас не уйдет, – говорил Рутилов, стараясь сохранить уверенный тон, но чувствуя себя очень неловко.
   Досада на Передонова быстро заменилась у девиц смехом. Рутилов ушел. Сестры побежали к окнам.
   – Ардальон Борисыч! – крикнула Дарья, – что ж вы такой нерешительный? Так нельзя.
   – Кисляй Кисляевич! – с хохотом крикнула Людмила.
   Передонову стало досадно. По его мнению, сестры должны бы плакать от печали, что он их отверг. “Притворяются!” – подумал он, молча уходя со двора. Девицы перебежали к окнам на улицу и кричали вслед Передонову насмешливые слова пока он не скрылся в темноте.

V

   Передонова томила тоска. Уже и карамелек не было в кармане, и это его опечалило и раздосадовало. Рутилов почти всю дорогу говорил один, – продолжал выхвалять сестер. Передонов только однажды вступил в разговор. Он сердито спросил:
   – У быка есть рога?
   – Ну, есть, так что же из того? – сказал удивленный Рутилов.
   – Ну, а я не хочу быть быком, – объяснил Передонов.
   Раздосадованный Рутилов сказал:
   – Ты, Ардальон Борисыч, и не будешь никогда быком, потому что ты – форменная свинья.
   – Врешь! – угрюмо сказал Передонов.
   – Нет, не вру, и могу доказать, – злорадно сказал Рутилов.
   – Докажи, – потребовал Передонов.
   – Погоди, докажу, – с тем же злорадством в голосе ответил Рутилов.
   Оба замолчали. Передонов пугливо ждал, и томила его злость на Рутилова. Вдруг Рутилов спросил:
   – Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?
   – Есть, да тебе не дам, – злобно ответил Передонов.
   Рутилов захохотал.
   – Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! – крикнул он радостно.
   Передонов в ужасе хватился за нос.
   – Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, – бормотал он.
   Рутилов хохотал. Передонов, сердито и трусливо посматривая на Рутилова, сказал:
   – Ты меня сегодня нарочно над дурманом водил да и одурманил, чтобы с сестрами окрутить. Мало мне одной ведьмы, на трех разом венчаться!
   – Чудород, да как же я-то не одурманился? – спросил Рутилов.
   – Ты средство знаешь, – говорил Передонов. – Ты, может быть, через рот дышал, а в нос не пускал, или слова такие говорил, а я ничего не знаю, как надо против волшебства. Я не чернокнижник. Пока не зачурался, все одурманенный стоял.
   Рутилов хохотал.
   – Как же ты чурался? – спрашивал он.
   Но уже Передонов молчал.
   – Что ты за Варвару так уцепился? – говорил Рутилов. – Ты думаешь, хорошо тебе будет, если ты через нее получишь место? Она тебя оседлает.
   Это было непонятно Передонову.
   Ведь она для себя старается, – думал он. – Ей самой будет лучше, когда он будет начальником и будет получать много денег. Значит, не он ей, а она ему должна быть благодарна. Да и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы то ни было другим.
   Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, – может быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею. Другую такую ведь и на заказ бы не найти.
   Было уже поздно. У Передонова в квартире горели лампы, окна ярко выделялись в уличной темноте.
   Вокруг чайного стола сидели гости: Грушина, – она же теперь ежеденничала у Варвары, – Володин, Преполовенская, ее муж, Константин Петрович, высокий человек лет под сорок, матово-бледный, черноволосый и необычайно молчаливый. Варвара принарядилась, – надела белое платье. Пили чай, беседовали. Варвару, как всегда, беспокоило, что Передонов долго не возвращался. Володин с веселым блеющим хохотом рассказал, что Передонов пошел куда-то с Рутиловым. Это увеличило Варварино беспокойство.
   Наконец явился Передонов с Рутиловым. Их встретили криком, смехом, глупыми, нескромными шутками.
   – Варвара, а где же водка? – сердито крикнул Передонов.
   Варвара метнулась из-за стола, виновато ухмыляясь, и быстро принесла водку в большом, грубо граненом графине.
   – Выпьем, – угрюмо пригласил Передонов.
   – Подожди, – сказала Варвара, – Клавдюшка закуску принесет. Копа, шевелись, – крикнула она в кухню.
   Но уже Передонов разливал водку по рюмкам и бормотал:
   – Чего ждать, время не ждет.
   Выпили и закусили пирожками с черносмородинным вареньем. У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты да водка. Так как за карты сесть еще нельзя было, – чай надо было пить, – то оставалась водка.
   Меж тем принесли и закуску, так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.
   – Вечно двери настежь, – ворчал он.
   Он боялся сквозняка, – простудиться можно. Поэтому в квартире всегда было душно и смрадно.
   Преполовенская взяла яйцо.
   – Хорошие яйца, – сказала она, – где вы их достаете?
   Передонов сказал:
   – Это еще что яйца, а вот в нашем имении у отца курица по два крупных яйца в день круглый год несла.
   – Что ж такое, – ответила Преполовенская, – эка невидаль, нашли чем хвастать! У нас в деревне была курица, несла в день по два яйца и по ложке масла.