Больше всего Митьку поражало, что никто на него не налетал.
Пытаясь понять, что же происходит, Митька попробовал вставать в узком проходе, где его нельзя было обойти — в дверях подъезда. Подошедший снаружи мужчина не заметил Митьки, однако внезапно остановился, будто что-то вспомнил, повернулся и пошел было назад. Потом успокоился, встал возле входа и задумчиво закурил. Видно было, что он вытащил пачку, вставил в рот сигарету и зажег ее привычными движениями, очевидно не сознавая, что делает. Какая-то мысль совершенно захватила его, так что он перестал замечать вообще все вокруг, будто на весь мир надели шапку-невидмку. Сигаретный дым шел прямо на Митьку, что было крайне неприятно. Митька уже собрался было уйти с прохода, но тут стукнул лифт, и к Митьке подошла изнутри подъезда девочка. Не обращая внимания на Митьку, она осторожно выглянула наружу, и чего-то испугалась, увидев курящего мужчину. Недолго подумав, она тихонько пошла обратно вверх по лестнице. Сигаретная вонь стала нестерпимой. Митька наконец не выдержал и освободил проход. Мужчина тут же бросил сигарету, как будто приняв какое-то решение, и решительно вошел в подъезд, следом за девочкой. Митька последовал за ним. На втором этаже они прошли мимо той самой девочки, которая как ни в чем не бывало звонила в дверь. На мужчину она глянула искоса, но без испуга.
Митька вернулся на свой пост — в узком проходе. Появилась тетенька с тяжелой сумкой — очевидно, возвращалась из магазина. Подойдя к Митьке, поставила сумку на бетон и стала отдыхать. Митька терпеливо ждал. Надо же ей войти домой. Но тетенька, видно, решилась досыта подышать свежим воздухом, прежде чем возвращаться к кухонной плите.
Поскольку тетенька была некурящая, выкурить Митьку с его поста она не могла.
Наконец, на первом этаже стукнула дверь и появился здоровенный молодой парень. Явно, крутой, и очень крутой. Подойдя к выходу, он бесцеремонно отстранил Митьку, совершенно не обратив на него внимания. Тетенька тут же взяла сумочку и попыталась войти. Но не тут-то было. Посторонившись перед вышибалой, Митька тут же проворно встал на свое место. Тетенька резко затормозила, стукнув Митьку сумкой по ноге. Поставив сумку, она вдруг погналась за здоровенным парнем, крикнув:
— Молодой человек, сколько времени?
Парень ответил, глянув на часы, и поспешил дальше по своим делам. Его ответ, видно, совершенно утешил тетеньку и она решила еще погулять. Переставив сумку с прохода, она села на лавочку в пределах видимости. Митьку вдруг начала грызть совесть. Ему вдруг представилось, что там, дома у этой тетеньки, маленький ребенок без присмотра. Она оставила его на пять минут и побежала в магазин. А тут Митька ее гипнотизирует. Угрызения были столь внезапными и сильными, что Митька не выдержал и дал дорогу. Тетенька тут же поднялясь с лавочки, вздохнула и побрела домой.
Вдоволь наэкспериментировавшись, Митька пришел к выводу, что когда он завязывает лямочки, всем просто становится трудно сосредотачивать на нем внимание. То есть видят, но не смотрят; слышат, но не вслушиваются. В точности как это бывает со знакомой мелодией или привычным предметом. Митька в восприятии окружающих совершенно сливался с фоном.
На другой день Волшебник показал Митьке ковер-самолет. Он предложил Митьке полететь.
— Сядь, чтобы не свалиться, — приказал он. — Теперь лети.
— А как? — сказал Митька. — Я же не умею.
— А чего тебе не хватает?
— Не знаю. Откуда я знаю? Может, надо сказать волшебное слово.
— Скажи: лети.
— Лети, — скомандовал Митька. Ковер не летел. На мгновение Митьке показалось, что Волшебник просто шутит над ним: ковер самый обыкновенный.
— Не получилось? — сказал Волшебник. — Давай вместе.
Он уселся на кавер рядом с Митькой и скомандовал:
— Лети.
Ковер полетел. Дав Митьке насладиться полетом, Волшебник велел ковру сесть.
— А теперь ты.
Митька втянул голову в плечи. Волшебник сидел рядом. Наверное, поэтому ковер и послушался.
— Лети, — сказал Митька, и ковер начал подниматься вверх, но как-то неуверенно, покачиваясь, как падающий лист.
— Спокойно, — сказал Волшебник. — У тебя получилось.
И Митька успокоился.
Ковер завис в воздухе неподвижно. Митька перевел дыхание.
— Дыши как обычно, — сказал Волшебник. — Если ты будешь управлять им так сильно напрягаясь, то ты быстро устанешь. А если понадобится лететь далеко? Расслабься. Он сам должен работать. А ты сиди себе, отдыхай.
— А как управлять?
— А как хочешь. Можешь командовать голосом, для начала это легче всего.
— Вперед, — попросил Митька Ковер. Ковер медленно пополз вперед.
— Летите по кругу, — попросил Митька, и Ковер послушно полетел по кругу.
— Сажай, — скомандовал Волшебник.
— Садитесь, — попросил Митька.
— А почему ты с ним на "Вы"? — спросил Волшебник, когда ковер лег на пол.
Митька затруднился ответить. Волшебник встал:
— Плохо, если ты подумал, что у него есть душа, что он способен понимать твои слова.
— А как же? Ведь слушается же?
— Ну, и что? Это — вещь, — сказал Волшебник, топнув ногой по ковру. — Он ДОЛЖЕН слушаться. Что это еще за гилозоизм?
— Что-что?
— Гилозоизм. Это такое лжеучение. Ну-ка, командуй сам.
Волшебник сошел с ковра, нахмурившись. Митька испугался.
— Лети, — сказал он ковру сурово.
Ковер начал подыматься.
— Сажай, — скомандовал Волшебник.
— Садись, — испуганно повторил Митька.
— Пока хватит. У тебя получилось.
— Не сердитесь на меня, — попросил Митька. — Я не знал.
Волшебник улыбался.
— Я не сердился, — сказал он с любовью. — Просто, чтобы ты поверил, что у тебя получится, понадобилась суровость.
— Посмотри, что у меня есть, — сказал Волшебник, отпирая дверцу огромного сейфа.
В сейфе лежала одна-единственная вещь — трость, завернутая в какую-то драгоценную ткань. Развернув ее и показав Митьке замысловатую резьбу по дереву, Волшебник продолжал:
— Это моя тайна. Я чувствую и даже знаю, что ты для меня — человек неслучайный. Потому показываю тебе это. Это — магический жезл, по-простому, волшебная палочка. В древности он принадлежал одному великому магу, имени которого я называть не хочу.
— Почему?
— Это имя имеет силу.
— А можно потрогать? — спросил Митька.
— Нельзя, — сказал Волшебник и спрятал тросточку в сейф. — Когда-нибудь я расскажу тебе историю, как он ко мне попал.
— Интересно.
— Это правда интересно. Мне пришлось ввязаться в тяжелую войну с одним черным магом. Но, слава Богу, мой враг не выдержал. Черные маги слишком зависят от вещей. И от имен.
Этой ночью Митьке приснился странный и неприятный сон. Ему явился во сне некто в черном и заявил:
— Ты летал на моем ковре. Ты использовал мои чары. Теперь ты — мой ученик.
Затем перед Митькой как будто распахнулась дверь, а за дверью была бездна, заполненная причудливыми формами. Митьку потянуло туда, но он вдруг почувствовал страх и захотел перекреститься. Рука была будто каменная. Митька закричал и напрягся изо всех сил.
Он проснулся от собственного крика и, лежа в постели, крестился и крестился освобожденной от сна рукой.
Мама зажгла свет:
— Митька, что с тобой?!
— Сон, — сказал Митька. — Страшный сон.
— Чушь, — сказал Волшебник. — Это ковер мой. Я своими руками принес его из магазина. Тебя пытались обмануть.
— Как это — из магазина? Из какого магазина?
— Ты думаешь — из волшебного магазина? Ерунда. Из мебельного, за углом. Пошли.
Они сходили и купили еще один такой же ковер.
— Вот еще один ковер-самолет, — сказал Волшебник невозмутимо, — Сядь, чтобы не свалиться.
љ- Теперь лети.
Чувствуя себя полным идиотом, Митька приказал ковру:
— Лети.
Ковер, конечно, не послушался.
Волшебник покачал головой.
— Тебе, конечно, надо, чтобы я произнес над ним какое-нибудь заклинание, побрызгал очарованной водой и прочее, так? Ладно.
Он достал из шкафа бутыль с водой, велел Митьке сойти с ковра, побрызгал и пошептал.
— Теперь лети.
Митька сел на ковер и попробовал еще раз. Не получилось.
— Да, пока средненько, — сказал Волшебник. Он сам сел на ковер и заставил его лететь. Потом сошел с ковра и заметил:
— Теперь должно получиться. Ты же видел — он летает.
И правда — получилось. На сей раз Волшебник разрешил Митьке сделать самостоятельно несколько кругов по залу, только на минимальной высоте.
— Пока я еще в тебе не уверен, — объяснил он.
Посадив ковер на пол, Митька почувствовал себя смертельно уставшим.
— Ты опять напрягался, — сказал Волшебник. — Ляг, поспи несколько минут. А я пока выясню, кто это к тебе приходил.
Митька тут же, на ковре-самолете, провалился в сон. Проснулся он через пять минут совершенно бодрым и с чувством непонятного ликования во всем теле. Хотелось прыгать и смеяться.
Внимательно поглядав не Митьку, Волшебник сказал:
— Ты, я вижу, начал понимать.
— Наверное, — сказал Митька. — Только я не могу понять, что же я понял.
— Это понятно. Просто не находишь слов. Ты понял, КАК совершается волшебство. Ты понял, что надо просто ПОВЕРИТЬ, и все. Так?
— Точно! — сказал Митька и засмеялся. — Именно! Я всегда это знал.
— Именно, — повторил Волшебник. — Ты всегда это знал. Просто ты не верил. А теперь — поверил.
Митька блаженно кивал головой. У него была эйфория.
— А всякими заклинаниями и волшебными предметами НИКОГДА не увлекайся. Чтобы не подпасть под власть сказки.
— А зачем они вообще нужны? — спросил Митька. В эту минуту самому ему ничего не нужно было.
— А просто, чтобы поверить. Я побрызгал ковер очарованной водой, чтобы ты поверил. Я мог бы с таким же успехом побрызгать и обычной водой, мог бы и вообще не брызгать. Ты же все равно пока не смог САМ полететь.
— Ну, а как же поверить, кто же поверит, что можно летать на ОБЫЧНОМ ковре?!
— Да это все обычные ковры, уверяю тебя. Пошли, полетаем вон на том ковре, или вон на той ковровой дорожке. Пошли, пошли!..
Митька уселся на потертую ковровую дорожку.
— Попробуй все-таки сам. Может быть, получится?
Митька сел на пыльный, затоптанный ковер, и подумал: все же Волшебник рядом; наверное, он незаметно помогает. Он велел ковру лететь, и у него получилось.
Дома, конечно, Митька перепробовал все ковры и половики, но пока ничего не получалось. Не хватало присутствия Волшебника. Он засыпал с блаженной улыбкой, думая о завтрашнем дне.
Странно, но Митька ничего не стал рассказывать Юрке. Знакомство с Волшебником будто провело между ними невидимую черту. Пытаясь разобраться в своих чувствах, Митька понял: он, Митька, застрявший в чужой сказке, наконец начал возвращаться к себе домой. Волшебник был для Митьки родным, и Митька хотел жить в его реальности. А Юрка был местный, и с ним придется расстаться. Когда Митька осознал это, ему вдруг стало так тоскливо, что он даже тихо всплакнул. А может, можно будет взять Юрку с собой?
Митька попытался объяснить свои ощущения Волшебнику.
— А ты думаешь, он захочет уйти отсюда?
— Не знаю, — сказал Митька серьезно. Его удивило, что Волшебник с ходу согласился с версией, что Митька — уходит. Сам-то Митька высказал это как метафору, чтобы как-то передать свои чувства. Он спросил осторожно:
— А что, я правда уйду?
— В каком-то смысле, непременно уйдешь. Мир вокруг тебя изменится. Те, кто прежде были близкими, отдалятся. Появятся новые люди. То, что тебя связывает с Юркой, может стать тебе просто неинтересным.
Это Митьку устраивало. Сурово… но этого-то он и хотел.
Потом они с Волшебником перебирали разные волшебные предметы. Так захотел Митька.
— Я тебя понимаю, — сказал Волшебник. — Поверить в шапку-невидимку гораздо легче, чем поверить в себя.
Митька шмыгнул носом и развел руками.
— Просто в этом мире, в той реальности, в какой ты живешь, для настоящего чуда необходимо присутствие какого-то волшебного предмета. Правильно?
— Ну да. Или Ваше присутствие.
Волшебник засмеялся.
— Это то же самое. Я для тебя — волшебный предмет.
— Ну, все-таки не предмет… — запротестовал Митька.
— Именно — не предмет. Но для тебя я — волшебный предмет.
— Вы для меня — Божий дар, — сказал Митька серьезно.
Волшебник тоже стал серьезным.
— Вот послушай, — сказал он. — Я объясню тебе, чем черная магия отличается от белой.
Чем отличается черная от белой — это было важно для Митьки. Черная магия осуждалась обществом и преследовалась по закону. А вот к белой отношение было разное. Может ли православный человек быть ДОБРЫМ волшебником — тут встречались разные мнения.
По этому поводу у Митьки был даже спор с отцом Федором. Отец Федор был папиным духовником. Он был иеромонахом и очень строгим ригористом. Мама за глаза называла его «зилотом». Как Митька понял, это было не ругательство, но и так… не очень лестное определение.
Митька с ним однажды разговаривал о волшебстве.
— Всякая магия — дело демонов. И черная, и белая, — сказал он Митьке по поводу Митькиной мечты.
— А какая тогда разница? — не поверил Митька. — Есть же и белая, и черная. Есть же разница.
— Черный маг знает, что творит. А белый не знает, что творит. Но они делают одно общее дело: служат злым духам.
— А почему тогда воюют между собой?
— Они воюют, а бесы радуются.
Митька сильно смутился и весь вечер размышлял над словами отца Федора. Но так и не понял, что злого в белой магии, ведь добрые волшебники побеждают злых.
А буквально на следующий день он услышал в храме слова Христа из Евангелия: "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет. Если и сатана разделился сам в себе, то как устоит царство его? а вы говорите, что Я силою веельзевула изгоняю бесов." Это читал сам же отец Федор. Митька специально после службы подошел к нему, надеясь, что тот разъяснит противоречие. Если сатана сам с собой не воюет, то откуда разделение в волшебном мире на черных и белых? Но отец Федор, видно, не заметил противоречия, а может, просто сохранил невозмутимость.
љ- Я объясню тебе, чем черная магия отличается от белой, — сказал Волшебник. — К сожалению, это мало кто понимает. Обычно это так представляют, что черный маг — это такой любитель всевозможных пороков и злодейств. Он любит деньги и славу, похищает девиц и кушает маленьких детей, стремится к власти над миром и ненавидит благородных добрых волшебников, которые бескорыстно творят добро людям и животным, любят музыку, цветочки и расколдовывают злые чары. Так?
— Так, — засмеялся Митька.
— Так вот. Это неправда. Или, точнее, не вся правда.
Митька сел поудобнее. Ему нравилось слушать Волшебника. Митька не совсем понимал его мысли, но это, очевидно, было и необязательно.
Митька заметил, что Волшебнику нравится, когда Митька в ответ говорит ему просто, что в голову взбредет. Каким-то образом Митькины несуразицы в преломлении Волшебника обретали глубокий смысл. Наверное, Волшебник достиг уже такого уровня мудрости, когда глупость просто исчезает. Все осмысливается, все исполняется особого значения.
С ним было легко говорить: он сам улавливал в твоих словах необходимую для беседы с ним мудрость, которой у самого Митьки по молодости лет недоставало. Опять-таки после каждого разговора Митька почти физически чувствовал, что поумнел…љ Главное, стал лучше понимать себя самого, свои смутные ощущения.
— Такие примитивные злодеи, конечно, бывают. И их, конечно, тоже можно назвать черными магами. Хотя на самом деле это просто мелкая шпана. Но тот, кто своим волшебством творит добро людям и любит цветочки, на самом деле тоже может оказаться черным магом.
Митька задрал брови.
— Суть тут не в пользе или вреде. Черный маг — это раб сказки, хотя воображает, что он — господин. А белому магу сказка сама служит, хотя он ее об этом даже и не просит.
— А мне один батюшка сказал, что и черные, и белые служат бесам.
— Ну, он, наверное, белыми называет просто добрых.
— А разве добрые служат бесам?
— Не прямо. Косвенно.
— А почему тогда они воюют? Белые с черными?
— Понятно же, почему. Почему ты спрашиваешь?
— А в Евангелии написано, что сатана с сатаной не воюет.
— Сатана и не воюет. Это они между собой воюют, а сатана радуется.
Это было почти то же, что говорил отец Федор.
— А настоящие белые не воюют? — уточнил Митька.
— Нисколько, ни с кем, никогда.
љВечером Митька рассказал Коту о Волшебнике. Кот отнесся весьма одобрительно.
— Тебе попался настоящий мудрец. Не зевай, хватай и ешь: дичь сама пошла, — посоветовал он.
Митька пожаловался, что не понимает учения Волшебника.
— А чего тут понимать? — сказал Кот. — Совершенный правитель не управляет, и народ при нем благоденствует.
— Как это — не управляет?
— Он идет по Пути, по которому все идет, — объяснил Кот. — Потому как бы стоит на месте.
Яснее не стало. Но ясно было, что Митьке надо в лепешку разбиться, но понять. Возраст такой, что ли, подошел. До сих пор Митька философствовал так, для удовольствия, из эстетических соображений… ну, еще для красного словца. А теперь — Митька чуял как кот! — надо было начать шевелить мозгами не на шутку. Потому что Митька наконец встретил настоящего Учителя.
— Непонятно? А ты вникни в дело. Доброму волшебнику, чтобы делать добро, необходимо зло, необходимы болезни. И волшебная шпана тоже необходима, чтобы было с кем бороться. Если зла не будет, его волшебство потеряет смысл. Останется ему только нюхать цветочки.
То, что говорил Волшебник, странно похоже на то, что говорил отец Феодор.
— А зачем они тогда воюют — добрые со злыми? Если они все черные? — не понял Митька.
— А зачем милиция воюет с преступниками? Тут то же самое. Шпана — она и есть шпана. Злой волшебник колдует из криминальных побуждений. Ради денег, ради власти, ради наслаждений. А добрый — кого все считают белым — ради добра. Для сохранения равновесия. Хотя они между собой воюют, но они — люди одного мира. Одной реальности.
— А настоящий белый — он что?
— А белый — совсем из другого мира, где зла просто нет. А черному нужно зло. Служит он ему или борется с ним — принципиальной разницы нет.
Митька подумал.
— А что ж тут черного? Что плохого? Он же борется со злом. И пусть делает. Почему Вы против?
— Я не против, — сказал Волшебник. — Я вообще не против никого из людей. У меня нет противников среди людей.
— Ну, — сказал Митька.
— А у этих «добрых» волшебников есть враги: эти злодейские кудесники. Видишь разницу?
— Ну, так надо же воевать со шпаной, — сказал Митька, пожав плечами. — А то никакой жизни не будет.
Волшебник покачал головой.
— К настоящему белому магу шпана не может даже приблизиться. Ему не приходится ни с кем воевать. Злые чары рассеиваются просто при его приближении, еще издалека. Ему просто не приходится ни с кем воевать. Вокруг него зла нет.
Это звучало круто. Митька не нашелся, что ответить. Но злые чары Серого с командой ведь не рассеялись сами по себе, когда Волшебник приблизился.
— А шапочка? — сказал Митька
— Шапочка, ковер, сапоги… о том и речь,љ — сказал Волшебник. — Настоящему белому магу это просто не надо. Но тебе пока полезно. Как костыль.
И опять-таки. В сущности, Митька так ничего и не понял. Главного он так и не понял.
— Я так и не понял, что же такое настоящая белая магия. Получается это — черная, и это — черная. А где ж белая? Вы-то ведь — белый?
— Надеюсь, — засмеялся Волшебник. Но тут же стал серьезным:
— А если серьезно, Белая магия — это идеал. Как линия горизонта. Я что есть сил стараюсь. Но мне, боюсь, пока далеко до настоящей Белой магии.
Он это сказал так смиренно, что Митьке тоже захотелось что есть сил стараться.
— Давай мы будем с тобой беседовать небольшими порциями, — предложил Волшебник. — Обдумай пока то, что уже услышал, а в другой раз спросишь. Мне кажется, на сегодня ты уже перебрал. Идет?
Вернувшись домой, Митька стал думать. И выходила у него ерунда. Получалось, что врачи и пожарники — тоже черные маги. Если не будет пожаров и болезней, им тоже придется цветочки нюхать. И милиция — то же, что и шпана. А это уже была философия Серого.
Серый тоже был философом.
Однажды Митька повстречался с Серым далеко от родного города. Они вместе плыли на прогулочном катере по широкой реке. Отделившись от родителей, эемляки сели на корме со стратегическим запасом мороженого, и стали философствовать. Серый, конечно, поучал более молодого Митьку. Но в словесном-то поединке Митька ему ничуть не уступал, и спорил с удовольствием. У Митьки мелькнула надежда, что после спокойного и серьезного разговора их отношения изменятся к лучшему.
Тут-то Серый и высказал убеждение, что между милицией и шпаной нет принципиальной разницы.
— Там и там власть. Как Царь берет налоги, так и мафии надо отстегивать. Милиция для тебя при серьезном залете — крыша. Но ведь и мафия при серьезном залете может прикрыть, причем мафия гораздо удобнее и доступнее.
— Милиция — добрая. А мафия — злая, — указал Митька.
— Милиция для своих добрая, — разъяснил Серый. — Для тех, кто ее законы уважает. А для тех, кто живет по понятиям, мафия добрая. Всякая власть для своих добрая. Вот ты — станешь меня слушаться, будешь своим — буду и я для тебя добрый.
Слушаться Серого Митька все равно не хотел.
— Нет, Серый! Все равно есть разница. Мафий много, они все между собой воюют. А Царь — один. Это для человека гораздо удобнее. Если я тебя стану слушаться, на меня тот же Чака все равно может наехать.
— Если ты меня станешь слушаться, я Чаку за тебя ушибу, — протянул Серый, сплюнув в пенную струю за кормой.
— Ты все равно не самый крутой в стране, — сказал Митька. — Царь все рано тебя круче.
— Я и не претендую, — спокойно ответил Серый. — Я тебе как раз это и объясняю. Царь — просто самый крутой атаман в этом лесу.
Митька покачал головой.
— Ты — дисседент, Серый. Не говори твои мысли кому попало.
Они помолчали, задумавшись каждый о своем.
— Есть разница, Серый, — повторил Митька. — Царь — он Помазанник. Его Бог благословил править. Он один такой. А остальные атаманы — самозванцы, ты уж прости меня, атаман.
Серый великодушно кивнул.
— Тут я не спорю. Помазанник — это круто. Ну, а меня зато народ избрал — это тоже неплохо.
— Кто тебя избрал, Серый? — нахмурился Митька. — Какой народ?
— Мои люди — все за меня, — сказал Серый. — А за Царя вряд ли все. Так ведь.
— Его люди все за него, — возразил Митька, — и их гораздо больше, чем твоих, Серый.
— Вот и нету разницы. Просто ты решил прогибаться перед тем, кто сильнее всех. А я тебе базарю — о свободе.
— О какой свободе, Серый? Ты же хочешь, чтобы я тебя слушался. Какая же это свобода?
— А тебе всяко придется кого-то слушаться, Митек. Меня или другого атамана. Ты ведь сам-то — не атаман по натуре.
Это была правда. Митька не был атаманом по натуре. Атаманы — народ крутой. А Митька не хотел быть крутым. Хотя свободу — любил. Как быть свободным — и не быть атаманом — это был вопрос. Как совместить несовместимое? Не для того ли Митька искал Волшебника?
— Ну, так о какой свободе ты базаришь, Серый? — напомнил Митька. — Какая мне свобода, если я — не атаман. По натуре.
— О реальной. Тебе есть резон прогибаться перед тем, кто ближе к тебе. Со мной ты всегда запросто сможешь побазарить, убедить меня, что тебе надо. А до Царя тебе ни в жисть не достать, в натуре. Твоя свобода — это быть ближе к атаману.
И тут выходила правда у Серого! А Серый продолжал.
— Вот и выбирай, перед кем прогибаться — перед тем, кто ближе, или перед тем, кто сильнее! Вот и вся разница.
— Есть еще разница. Царь — Помазанник, — напомнил Митька.
Так они спорили долго и откровенно, и Митьке даже показалось, что они — подружились. Но, вопреки ожиданиям, задушевный разговор никак не повлиял на политику Серого в отношении Митьки по возвращении в родной город. Это было обидно и непонятно. Получалось, что у Серого тоже вроде того, что дружба — дружбой, а служба — службой. А это Митьке всегда претило.
Ближе к ночи Митька вдруг вспомнил, что Волшебник так ни слова и не сказал ему о таинственном ночном посетителе. Почему-то эта мысль была пугающей. Ночь приближалась, и Митьку стал охватывать страх. Он лег в постель и попросил Маму не выключать свет.
— Что еще за глупости?
— Боюсь. Очень страшный сон.
— Ну, расскажи, что тебе приснилось.
— Злой волшебник.
— Вот не увлекайся волшебниками. Это все глупости. Помолись, и спи.
И Мама все-таки выключила свет. Тогда Митька, скорчившись под одеялом, стал мысленно звать Волшебника.
— Защити меня, приди ко мне…
Он не заметил, как уснул. Во сне ему явился Волшебник и сказал:
— Ты звал меня.
— Да. Я боюсь этого, черного.
— Прости, я совсем забыл про него сказать. Это, можно сказать, мелкий хулиган. Не думай про него, он больше не придет.
— Это хорошо.
— Вообще, если будут проблемы, ты можешь звать меня, как сегодня. Если ты — мой ученик, я обязан тебя защищать. А ты, похоже, решил стать моим учеником.
Пытаясь понять, что же происходит, Митька попробовал вставать в узком проходе, где его нельзя было обойти — в дверях подъезда. Подошедший снаружи мужчина не заметил Митьки, однако внезапно остановился, будто что-то вспомнил, повернулся и пошел было назад. Потом успокоился, встал возле входа и задумчиво закурил. Видно было, что он вытащил пачку, вставил в рот сигарету и зажег ее привычными движениями, очевидно не сознавая, что делает. Какая-то мысль совершенно захватила его, так что он перестал замечать вообще все вокруг, будто на весь мир надели шапку-невидмку. Сигаретный дым шел прямо на Митьку, что было крайне неприятно. Митька уже собрался было уйти с прохода, но тут стукнул лифт, и к Митьке подошла изнутри подъезда девочка. Не обращая внимания на Митьку, она осторожно выглянула наружу, и чего-то испугалась, увидев курящего мужчину. Недолго подумав, она тихонько пошла обратно вверх по лестнице. Сигаретная вонь стала нестерпимой. Митька наконец не выдержал и освободил проход. Мужчина тут же бросил сигарету, как будто приняв какое-то решение, и решительно вошел в подъезд, следом за девочкой. Митька последовал за ним. На втором этаже они прошли мимо той самой девочки, которая как ни в чем не бывало звонила в дверь. На мужчину она глянула искоса, но без испуга.
Митька вернулся на свой пост — в узком проходе. Появилась тетенька с тяжелой сумкой — очевидно, возвращалась из магазина. Подойдя к Митьке, поставила сумку на бетон и стала отдыхать. Митька терпеливо ждал. Надо же ей войти домой. Но тетенька, видно, решилась досыта подышать свежим воздухом, прежде чем возвращаться к кухонной плите.
Поскольку тетенька была некурящая, выкурить Митьку с его поста она не могла.
Наконец, на первом этаже стукнула дверь и появился здоровенный молодой парень. Явно, крутой, и очень крутой. Подойдя к выходу, он бесцеремонно отстранил Митьку, совершенно не обратив на него внимания. Тетенька тут же взяла сумочку и попыталась войти. Но не тут-то было. Посторонившись перед вышибалой, Митька тут же проворно встал на свое место. Тетенька резко затормозила, стукнув Митьку сумкой по ноге. Поставив сумку, она вдруг погналась за здоровенным парнем, крикнув:
— Молодой человек, сколько времени?
Парень ответил, глянув на часы, и поспешил дальше по своим делам. Его ответ, видно, совершенно утешил тетеньку и она решила еще погулять. Переставив сумку с прохода, она села на лавочку в пределах видимости. Митьку вдруг начала грызть совесть. Ему вдруг представилось, что там, дома у этой тетеньки, маленький ребенок без присмотра. Она оставила его на пять минут и побежала в магазин. А тут Митька ее гипнотизирует. Угрызения были столь внезапными и сильными, что Митька не выдержал и дал дорогу. Тетенька тут же поднялясь с лавочки, вздохнула и побрела домой.
Вдоволь наэкспериментировавшись, Митька пришел к выводу, что когда он завязывает лямочки, всем просто становится трудно сосредотачивать на нем внимание. То есть видят, но не смотрят; слышат, но не вслушиваются. В точности как это бывает со знакомой мелодией или привычным предметом. Митька в восприятии окружающих совершенно сливался с фоном.
На другой день Волшебник показал Митьке ковер-самолет. Он предложил Митьке полететь.
— Сядь, чтобы не свалиться, — приказал он. — Теперь лети.
— А как? — сказал Митька. — Я же не умею.
— А чего тебе не хватает?
— Не знаю. Откуда я знаю? Может, надо сказать волшебное слово.
— Скажи: лети.
— Лети, — скомандовал Митька. Ковер не летел. На мгновение Митьке показалось, что Волшебник просто шутит над ним: ковер самый обыкновенный.
— Не получилось? — сказал Волшебник. — Давай вместе.
Он уселся на кавер рядом с Митькой и скомандовал:
— Лети.
Ковер полетел. Дав Митьке насладиться полетом, Волшебник велел ковру сесть.
— А теперь ты.
Митька втянул голову в плечи. Волшебник сидел рядом. Наверное, поэтому ковер и послушался.
— Лети, — сказал Митька, и ковер начал подниматься вверх, но как-то неуверенно, покачиваясь, как падающий лист.
— Спокойно, — сказал Волшебник. — У тебя получилось.
И Митька успокоился.
Ковер завис в воздухе неподвижно. Митька перевел дыхание.
— Дыши как обычно, — сказал Волшебник. — Если ты будешь управлять им так сильно напрягаясь, то ты быстро устанешь. А если понадобится лететь далеко? Расслабься. Он сам должен работать. А ты сиди себе, отдыхай.
— А как управлять?
— А как хочешь. Можешь командовать голосом, для начала это легче всего.
— Вперед, — попросил Митька Ковер. Ковер медленно пополз вперед.
— Летите по кругу, — попросил Митька, и Ковер послушно полетел по кругу.
— Сажай, — скомандовал Волшебник.
— Садитесь, — попросил Митька.
— А почему ты с ним на "Вы"? — спросил Волшебник, когда ковер лег на пол.
Митька затруднился ответить. Волшебник встал:
— Плохо, если ты подумал, что у него есть душа, что он способен понимать твои слова.
— А как же? Ведь слушается же?
— Ну, и что? Это — вещь, — сказал Волшебник, топнув ногой по ковру. — Он ДОЛЖЕН слушаться. Что это еще за гилозоизм?
— Что-что?
— Гилозоизм. Это такое лжеучение. Ну-ка, командуй сам.
Волшебник сошел с ковра, нахмурившись. Митька испугался.
— Лети, — сказал он ковру сурово.
Ковер начал подыматься.
— Сажай, — скомандовал Волшебник.
— Садись, — испуганно повторил Митька.
— Пока хватит. У тебя получилось.
— Не сердитесь на меня, — попросил Митька. — Я не знал.
Волшебник улыбался.
— Я не сердился, — сказал он с любовью. — Просто, чтобы ты поверил, что у тебя получится, понадобилась суровость.
— Посмотри, что у меня есть, — сказал Волшебник, отпирая дверцу огромного сейфа.
В сейфе лежала одна-единственная вещь — трость, завернутая в какую-то драгоценную ткань. Развернув ее и показав Митьке замысловатую резьбу по дереву, Волшебник продолжал:
— Это моя тайна. Я чувствую и даже знаю, что ты для меня — человек неслучайный. Потому показываю тебе это. Это — магический жезл, по-простому, волшебная палочка. В древности он принадлежал одному великому магу, имени которого я называть не хочу.
— Почему?
— Это имя имеет силу.
— А можно потрогать? — спросил Митька.
— Нельзя, — сказал Волшебник и спрятал тросточку в сейф. — Когда-нибудь я расскажу тебе историю, как он ко мне попал.
— Интересно.
— Это правда интересно. Мне пришлось ввязаться в тяжелую войну с одним черным магом. Но, слава Богу, мой враг не выдержал. Черные маги слишком зависят от вещей. И от имен.
Этой ночью Митьке приснился странный и неприятный сон. Ему явился во сне некто в черном и заявил:
— Ты летал на моем ковре. Ты использовал мои чары. Теперь ты — мой ученик.
Затем перед Митькой как будто распахнулась дверь, а за дверью была бездна, заполненная причудливыми формами. Митьку потянуло туда, но он вдруг почувствовал страх и захотел перекреститься. Рука была будто каменная. Митька закричал и напрягся изо всех сил.
Он проснулся от собственного крика и, лежа в постели, крестился и крестился освобожденной от сна рукой.
Мама зажгла свет:
— Митька, что с тобой?!
— Сон, — сказал Митька. — Страшный сон.
— Чушь, — сказал Волшебник. — Это ковер мой. Я своими руками принес его из магазина. Тебя пытались обмануть.
— Как это — из магазина? Из какого магазина?
— Ты думаешь — из волшебного магазина? Ерунда. Из мебельного, за углом. Пошли.
Они сходили и купили еще один такой же ковер.
— Вот еще один ковер-самолет, — сказал Волшебник невозмутимо, — Сядь, чтобы не свалиться.
љ- Теперь лети.
Чувствуя себя полным идиотом, Митька приказал ковру:
— Лети.
Ковер, конечно, не послушался.
Волшебник покачал головой.
— Тебе, конечно, надо, чтобы я произнес над ним какое-нибудь заклинание, побрызгал очарованной водой и прочее, так? Ладно.
Он достал из шкафа бутыль с водой, велел Митьке сойти с ковра, побрызгал и пошептал.
— Теперь лети.
Митька сел на ковер и попробовал еще раз. Не получилось.
— Да, пока средненько, — сказал Волшебник. Он сам сел на ковер и заставил его лететь. Потом сошел с ковра и заметил:
— Теперь должно получиться. Ты же видел — он летает.
И правда — получилось. На сей раз Волшебник разрешил Митьке сделать самостоятельно несколько кругов по залу, только на минимальной высоте.
— Пока я еще в тебе не уверен, — объяснил он.
Посадив ковер на пол, Митька почувствовал себя смертельно уставшим.
— Ты опять напрягался, — сказал Волшебник. — Ляг, поспи несколько минут. А я пока выясню, кто это к тебе приходил.
Митька тут же, на ковре-самолете, провалился в сон. Проснулся он через пять минут совершенно бодрым и с чувством непонятного ликования во всем теле. Хотелось прыгать и смеяться.
Внимательно поглядав не Митьку, Волшебник сказал:
— Ты, я вижу, начал понимать.
— Наверное, — сказал Митька. — Только я не могу понять, что же я понял.
— Это понятно. Просто не находишь слов. Ты понял, КАК совершается волшебство. Ты понял, что надо просто ПОВЕРИТЬ, и все. Так?
— Точно! — сказал Митька и засмеялся. — Именно! Я всегда это знал.
— Именно, — повторил Волшебник. — Ты всегда это знал. Просто ты не верил. А теперь — поверил.
Митька блаженно кивал головой. У него была эйфория.
— А всякими заклинаниями и волшебными предметами НИКОГДА не увлекайся. Чтобы не подпасть под власть сказки.
— А зачем они вообще нужны? — спросил Митька. В эту минуту самому ему ничего не нужно было.
— А просто, чтобы поверить. Я побрызгал ковер очарованной водой, чтобы ты поверил. Я мог бы с таким же успехом побрызгать и обычной водой, мог бы и вообще не брызгать. Ты же все равно пока не смог САМ полететь.
— Ну, а как же поверить, кто же поверит, что можно летать на ОБЫЧНОМ ковре?!
— Да это все обычные ковры, уверяю тебя. Пошли, полетаем вон на том ковре, или вон на той ковровой дорожке. Пошли, пошли!..
Митька уселся на потертую ковровую дорожку.
— Попробуй все-таки сам. Может быть, получится?
Митька сел на пыльный, затоптанный ковер, и подумал: все же Волшебник рядом; наверное, он незаметно помогает. Он велел ковру лететь, и у него получилось.
Дома, конечно, Митька перепробовал все ковры и половики, но пока ничего не получалось. Не хватало присутствия Волшебника. Он засыпал с блаженной улыбкой, думая о завтрашнем дне.
Странно, но Митька ничего не стал рассказывать Юрке. Знакомство с Волшебником будто провело между ними невидимую черту. Пытаясь разобраться в своих чувствах, Митька понял: он, Митька, застрявший в чужой сказке, наконец начал возвращаться к себе домой. Волшебник был для Митьки родным, и Митька хотел жить в его реальности. А Юрка был местный, и с ним придется расстаться. Когда Митька осознал это, ему вдруг стало так тоскливо, что он даже тихо всплакнул. А может, можно будет взять Юрку с собой?
Митька попытался объяснить свои ощущения Волшебнику.
— А ты думаешь, он захочет уйти отсюда?
— Не знаю, — сказал Митька серьезно. Его удивило, что Волшебник с ходу согласился с версией, что Митька — уходит. Сам-то Митька высказал это как метафору, чтобы как-то передать свои чувства. Он спросил осторожно:
— А что, я правда уйду?
— В каком-то смысле, непременно уйдешь. Мир вокруг тебя изменится. Те, кто прежде были близкими, отдалятся. Появятся новые люди. То, что тебя связывает с Юркой, может стать тебе просто неинтересным.
Это Митьку устраивало. Сурово… но этого-то он и хотел.
Потом они с Волшебником перебирали разные волшебные предметы. Так захотел Митька.
— Я тебя понимаю, — сказал Волшебник. — Поверить в шапку-невидимку гораздо легче, чем поверить в себя.
Митька шмыгнул носом и развел руками.
— Просто в этом мире, в той реальности, в какой ты живешь, для настоящего чуда необходимо присутствие какого-то волшебного предмета. Правильно?
— Ну да. Или Ваше присутствие.
Волшебник засмеялся.
— Это то же самое. Я для тебя — волшебный предмет.
— Ну, все-таки не предмет… — запротестовал Митька.
— Именно — не предмет. Но для тебя я — волшебный предмет.
— Вы для меня — Божий дар, — сказал Митька серьезно.
Волшебник тоже стал серьезным.
— Вот послушай, — сказал он. — Я объясню тебе, чем черная магия отличается от белой.
Чем отличается черная от белой — это было важно для Митьки. Черная магия осуждалась обществом и преследовалась по закону. А вот к белой отношение было разное. Может ли православный человек быть ДОБРЫМ волшебником — тут встречались разные мнения.
По этому поводу у Митьки был даже спор с отцом Федором. Отец Федор был папиным духовником. Он был иеромонахом и очень строгим ригористом. Мама за глаза называла его «зилотом». Как Митька понял, это было не ругательство, но и так… не очень лестное определение.
Митька с ним однажды разговаривал о волшебстве.
— Всякая магия — дело демонов. И черная, и белая, — сказал он Митьке по поводу Митькиной мечты.
— А какая тогда разница? — не поверил Митька. — Есть же и белая, и черная. Есть же разница.
— Черный маг знает, что творит. А белый не знает, что творит. Но они делают одно общее дело: служат злым духам.
— А почему тогда воюют между собой?
— Они воюют, а бесы радуются.
Митька сильно смутился и весь вечер размышлял над словами отца Федора. Но так и не понял, что злого в белой магии, ведь добрые волшебники побеждают злых.
А буквально на следующий день он услышал в храме слова Христа из Евангелия: "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет. Если и сатана разделился сам в себе, то как устоит царство его? а вы говорите, что Я силою веельзевула изгоняю бесов." Это читал сам же отец Федор. Митька специально после службы подошел к нему, надеясь, что тот разъяснит противоречие. Если сатана сам с собой не воюет, то откуда разделение в волшебном мире на черных и белых? Но отец Федор, видно, не заметил противоречия, а может, просто сохранил невозмутимость.
љ- Я объясню тебе, чем черная магия отличается от белой, — сказал Волшебник. — К сожалению, это мало кто понимает. Обычно это так представляют, что черный маг — это такой любитель всевозможных пороков и злодейств. Он любит деньги и славу, похищает девиц и кушает маленьких детей, стремится к власти над миром и ненавидит благородных добрых волшебников, которые бескорыстно творят добро людям и животным, любят музыку, цветочки и расколдовывают злые чары. Так?
— Так, — засмеялся Митька.
— Так вот. Это неправда. Или, точнее, не вся правда.
Митька сел поудобнее. Ему нравилось слушать Волшебника. Митька не совсем понимал его мысли, но это, очевидно, было и необязательно.
Митька заметил, что Волшебнику нравится, когда Митька в ответ говорит ему просто, что в голову взбредет. Каким-то образом Митькины несуразицы в преломлении Волшебника обретали глубокий смысл. Наверное, Волшебник достиг уже такого уровня мудрости, когда глупость просто исчезает. Все осмысливается, все исполняется особого значения.
С ним было легко говорить: он сам улавливал в твоих словах необходимую для беседы с ним мудрость, которой у самого Митьки по молодости лет недоставало. Опять-таки после каждого разговора Митька почти физически чувствовал, что поумнел…љ Главное, стал лучше понимать себя самого, свои смутные ощущения.
— Такие примитивные злодеи, конечно, бывают. И их, конечно, тоже можно назвать черными магами. Хотя на самом деле это просто мелкая шпана. Но тот, кто своим волшебством творит добро людям и любит цветочки, на самом деле тоже может оказаться черным магом.
Митька задрал брови.
— Суть тут не в пользе или вреде. Черный маг — это раб сказки, хотя воображает, что он — господин. А белому магу сказка сама служит, хотя он ее об этом даже и не просит.
— А мне один батюшка сказал, что и черные, и белые служат бесам.
— Ну, он, наверное, белыми называет просто добрых.
— А разве добрые служат бесам?
— Не прямо. Косвенно.
— А почему тогда они воюют? Белые с черными?
— Понятно же, почему. Почему ты спрашиваешь?
— А в Евангелии написано, что сатана с сатаной не воюет.
— Сатана и не воюет. Это они между собой воюют, а сатана радуется.
Это было почти то же, что говорил отец Федор.
— А настоящие белые не воюют? — уточнил Митька.
— Нисколько, ни с кем, никогда.
љВечером Митька рассказал Коту о Волшебнике. Кот отнесся весьма одобрительно.
— Тебе попался настоящий мудрец. Не зевай, хватай и ешь: дичь сама пошла, — посоветовал он.
Митька пожаловался, что не понимает учения Волшебника.
— А чего тут понимать? — сказал Кот. — Совершенный правитель не управляет, и народ при нем благоденствует.
— Как это — не управляет?
— Он идет по Пути, по которому все идет, — объяснил Кот. — Потому как бы стоит на месте.
Яснее не стало. Но ясно было, что Митьке надо в лепешку разбиться, но понять. Возраст такой, что ли, подошел. До сих пор Митька философствовал так, для удовольствия, из эстетических соображений… ну, еще для красного словца. А теперь — Митька чуял как кот! — надо было начать шевелить мозгами не на шутку. Потому что Митька наконец встретил настоящего Учителя.
— Непонятно? А ты вникни в дело. Доброму волшебнику, чтобы делать добро, необходимо зло, необходимы болезни. И волшебная шпана тоже необходима, чтобы было с кем бороться. Если зла не будет, его волшебство потеряет смысл. Останется ему только нюхать цветочки.
То, что говорил Волшебник, странно похоже на то, что говорил отец Феодор.
— А зачем они тогда воюют — добрые со злыми? Если они все черные? — не понял Митька.
— А зачем милиция воюет с преступниками? Тут то же самое. Шпана — она и есть шпана. Злой волшебник колдует из криминальных побуждений. Ради денег, ради власти, ради наслаждений. А добрый — кого все считают белым — ради добра. Для сохранения равновесия. Хотя они между собой воюют, но они — люди одного мира. Одной реальности.
— А настоящий белый — он что?
— А белый — совсем из другого мира, где зла просто нет. А черному нужно зло. Служит он ему или борется с ним — принципиальной разницы нет.
Митька подумал.
— А что ж тут черного? Что плохого? Он же борется со злом. И пусть делает. Почему Вы против?
— Я не против, — сказал Волшебник. — Я вообще не против никого из людей. У меня нет противников среди людей.
— Ну, — сказал Митька.
— А у этих «добрых» волшебников есть враги: эти злодейские кудесники. Видишь разницу?
— Ну, так надо же воевать со шпаной, — сказал Митька, пожав плечами. — А то никакой жизни не будет.
Волшебник покачал головой.
— К настоящему белому магу шпана не может даже приблизиться. Ему не приходится ни с кем воевать. Злые чары рассеиваются просто при его приближении, еще издалека. Ему просто не приходится ни с кем воевать. Вокруг него зла нет.
Это звучало круто. Митька не нашелся, что ответить. Но злые чары Серого с командой ведь не рассеялись сами по себе, когда Волшебник приблизился.
— А шапочка? — сказал Митька
— Шапочка, ковер, сапоги… о том и речь,љ — сказал Волшебник. — Настоящему белому магу это просто не надо. Но тебе пока полезно. Как костыль.
И опять-таки. В сущности, Митька так ничего и не понял. Главного он так и не понял.
— Я так и не понял, что же такое настоящая белая магия. Получается это — черная, и это — черная. А где ж белая? Вы-то ведь — белый?
— Надеюсь, — засмеялся Волшебник. Но тут же стал серьезным:
— А если серьезно, Белая магия — это идеал. Как линия горизонта. Я что есть сил стараюсь. Но мне, боюсь, пока далеко до настоящей Белой магии.
Он это сказал так смиренно, что Митьке тоже захотелось что есть сил стараться.
— Давай мы будем с тобой беседовать небольшими порциями, — предложил Волшебник. — Обдумай пока то, что уже услышал, а в другой раз спросишь. Мне кажется, на сегодня ты уже перебрал. Идет?
Вернувшись домой, Митька стал думать. И выходила у него ерунда. Получалось, что врачи и пожарники — тоже черные маги. Если не будет пожаров и болезней, им тоже придется цветочки нюхать. И милиция — то же, что и шпана. А это уже была философия Серого.
Серый тоже был философом.
Однажды Митька повстречался с Серым далеко от родного города. Они вместе плыли на прогулочном катере по широкой реке. Отделившись от родителей, эемляки сели на корме со стратегическим запасом мороженого, и стали философствовать. Серый, конечно, поучал более молодого Митьку. Но в словесном-то поединке Митька ему ничуть не уступал, и спорил с удовольствием. У Митьки мелькнула надежда, что после спокойного и серьезного разговора их отношения изменятся к лучшему.
Тут-то Серый и высказал убеждение, что между милицией и шпаной нет принципиальной разницы.
— Там и там власть. Как Царь берет налоги, так и мафии надо отстегивать. Милиция для тебя при серьезном залете — крыша. Но ведь и мафия при серьезном залете может прикрыть, причем мафия гораздо удобнее и доступнее.
— Милиция — добрая. А мафия — злая, — указал Митька.
— Милиция для своих добрая, — разъяснил Серый. — Для тех, кто ее законы уважает. А для тех, кто живет по понятиям, мафия добрая. Всякая власть для своих добрая. Вот ты — станешь меня слушаться, будешь своим — буду и я для тебя добрый.
Слушаться Серого Митька все равно не хотел.
— Нет, Серый! Все равно есть разница. Мафий много, они все между собой воюют. А Царь — один. Это для человека гораздо удобнее. Если я тебя стану слушаться, на меня тот же Чака все равно может наехать.
— Если ты меня станешь слушаться, я Чаку за тебя ушибу, — протянул Серый, сплюнув в пенную струю за кормой.
— Ты все равно не самый крутой в стране, — сказал Митька. — Царь все рано тебя круче.
— Я и не претендую, — спокойно ответил Серый. — Я тебе как раз это и объясняю. Царь — просто самый крутой атаман в этом лесу.
Митька покачал головой.
— Ты — дисседент, Серый. Не говори твои мысли кому попало.
Они помолчали, задумавшись каждый о своем.
— Есть разница, Серый, — повторил Митька. — Царь — он Помазанник. Его Бог благословил править. Он один такой. А остальные атаманы — самозванцы, ты уж прости меня, атаман.
Серый великодушно кивнул.
— Тут я не спорю. Помазанник — это круто. Ну, а меня зато народ избрал — это тоже неплохо.
— Кто тебя избрал, Серый? — нахмурился Митька. — Какой народ?
— Мои люди — все за меня, — сказал Серый. — А за Царя вряд ли все. Так ведь.
— Его люди все за него, — возразил Митька, — и их гораздо больше, чем твоих, Серый.
— Вот и нету разницы. Просто ты решил прогибаться перед тем, кто сильнее всех. А я тебе базарю — о свободе.
— О какой свободе, Серый? Ты же хочешь, чтобы я тебя слушался. Какая же это свобода?
— А тебе всяко придется кого-то слушаться, Митек. Меня или другого атамана. Ты ведь сам-то — не атаман по натуре.
Это была правда. Митька не был атаманом по натуре. Атаманы — народ крутой. А Митька не хотел быть крутым. Хотя свободу — любил. Как быть свободным — и не быть атаманом — это был вопрос. Как совместить несовместимое? Не для того ли Митька искал Волшебника?
— Ну, так о какой свободе ты базаришь, Серый? — напомнил Митька. — Какая мне свобода, если я — не атаман. По натуре.
— О реальной. Тебе есть резон прогибаться перед тем, кто ближе к тебе. Со мной ты всегда запросто сможешь побазарить, убедить меня, что тебе надо. А до Царя тебе ни в жисть не достать, в натуре. Твоя свобода — это быть ближе к атаману.
И тут выходила правда у Серого! А Серый продолжал.
— Вот и выбирай, перед кем прогибаться — перед тем, кто ближе, или перед тем, кто сильнее! Вот и вся разница.
— Есть еще разница. Царь — Помазанник, — напомнил Митька.
Так они спорили долго и откровенно, и Митьке даже показалось, что они — подружились. Но, вопреки ожиданиям, задушевный разговор никак не повлиял на политику Серого в отношении Митьки по возвращении в родной город. Это было обидно и непонятно. Получалось, что у Серого тоже вроде того, что дружба — дружбой, а служба — службой. А это Митьке всегда претило.
Ближе к ночи Митька вдруг вспомнил, что Волшебник так ни слова и не сказал ему о таинственном ночном посетителе. Почему-то эта мысль была пугающей. Ночь приближалась, и Митьку стал охватывать страх. Он лег в постель и попросил Маму не выключать свет.
— Что еще за глупости?
— Боюсь. Очень страшный сон.
— Ну, расскажи, что тебе приснилось.
— Злой волшебник.
— Вот не увлекайся волшебниками. Это все глупости. Помолись, и спи.
И Мама все-таки выключила свет. Тогда Митька, скорчившись под одеялом, стал мысленно звать Волшебника.
— Защити меня, приди ко мне…
Он не заметил, как уснул. Во сне ему явился Волшебник и сказал:
— Ты звал меня.
— Да. Я боюсь этого, черного.
— Прости, я совсем забыл про него сказать. Это, можно сказать, мелкий хулиган. Не думай про него, он больше не придет.
— Это хорошо.
— Вообще, если будут проблемы, ты можешь звать меня, как сегодня. Если ты — мой ученик, я обязан тебя защищать. А ты, похоже, решил стать моим учеником.