То есть Волшебник раздвоился — он лежал на диване и он сидел в кресле. Вначале Митька было запаниковал, но быстро привык: сон же. Его собственное, митькино тело, тоже спало. Далеко отсюда, на Туневке. А душа его говорила с душою Волшебника.
— Чтобы стать белым магом, — говорил Волшебник, — надо начинать заниматься в детстве, как можно раньше. Надо сохранить естественную детскую веру в добро. Почти все теряют ее с возрастом. Вот и ты уже начал терять, и это плохо. Если она потеряна, ее почти невозможно восстановить. Те три упражнения, которые ты выполняешь, служат, чтобы сохранить то, что еще осталось.
Сказав это, Волшебник долго молчал, будто задумавшись о чем-то своем. Глядя на него, Митька вдруг понял… он не мог бы выразить точно, что именно он понял.
— Но все-таки можно восстановить? — спросил Митька шепотом, чувствуя, что у него слезы наворачиваются на глаза.
— Конечно. Я начал гораздо позже тебя, уже взрослым, и все-таки сумел вернуться в детство.
— Как? — спросил Митька. Он… наконц, он понял простую вещь: он понял, что он, Митька, уже умудрился стать черным магом. Успел! Ну, не злым. Но черным. Но не злым. Но — черным.
— Надо обрести Отца. Надо опять стать маленьким. Это возможно, хотя и дорогой ценой. Но мне думается, мы должны рискнуть.
— А как?
— Правда, тогда ситуация может стать неуправляемой. Но игра стоит свеч.
— А как, как? — торопил Митька.
— Надо призывать Имя, — сказал Волшебник.
— Значит, все-таки Имя?… А какое Имя?
— Царя царствующих и Господа господствующих, — торжественно произнес Волшебник, будто говорил заклинание, — Владыки владеющих, Чьим рабом является каждый царь и король на свете.
— Иисуса Христа?!
Митька прошептал Имя, чувствуя, что у него поползли мурашки по спине.
Он немедленно проснулся, успев расслышатьљ еще слова:
— Тот, Кто смог воскреснуть из мертвых, конечно, вернет тебе детство. А другого пути просто нет.
Митька был взбудоражен и долго не мог уснуть, хотя изо всех сил старался, чтобы поскорее продолжить разговор.
Уразумев тайну Имени, Митька ревностно взялся за дело.
Проснувшись утром, он начал шептать как научил его Волшебник: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго."
— Что ты шуршишь? — спросил Папа.
— Ты молишься, что ли? — догадалась Мама.
Через некоторое время Митька догадался, что «грешный» он потому, что потерял веру в добро. Что поверил лукавому, будто что-то в жизни идет не так, как надо. А «помилуй» значит "верни мне веру, чтобы я опять, как маленький, поверил Тебе и не сомневался".
Сообразив это, Митька начал вспоминать, когда он первый раз в жизни усомнился в том, что все идет так, как надо. Но не смог вспомнить, а заметил, что забыл молиться. Тогда он, по указанию волшебника, оставил эти мысли, и опять зашептал: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго".
Теперь слова вдруг показались непонятными и какими-то пустыми. Пошептав некоторое время, Митька устал так сильно, что уже подумал бросить это дело. "Ага, — сообразил он, — вот пришло искушение." И он еще сильнее зашептал: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго." Язык ворочался как каменный. От усталости Митька лег на кровать и не заметил как уснул.
— Ты чего дрыхнешь? — громко сказал Папа.
Митька вскочил с таким чувством, будто пожар. Сообразив, что ничего не случилось, он надулся на Папу, даже не вспомнив ни про молитву, ни про волшебные правила. А вспомнив, он подумал: "Ну вот, я старался-старался, а толку никакого." Все-таки он начал по новой: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго".љ Взгляд упал на раскрытую книжку. Митька решил почитать, одновременно бормоча молитву. Спустя долгое время он заметил, что уже давно не молится.
Нет, так дело не пойдет.
— Твоя проблема в том, что ты ждешь какого-то немедленного результата, — сказал Волшебник. — Тебе тяжело, потому что дело кажется тебе бесполезным.
— Наверное.
— Так вот он, результат: сами по себе мысли о бесполезности молитвы — откуда они взялись? Заметь-ка! до сих пор ты не сомневался в моих словах. А как только дело дошло до молитвы, гляди, как все переменилось. Замечаешь?
Митька молчал. Волшебник внимательно посмотрел на него и заметил:
— Тебе даже не хочется со мной говорить.
— Что Вы, — испугался Митька, — очень хочется.
— О молитве — не очень хочется, — сказал Волшебник категорично. И Митька вдруг осознал, что учитель прав: именно что — не хотелось разговаривать о молитве.
— Вот это то, что я тебе говорил. Когда молишься, жди от молитвы только одного результата: что возникнет сопротивление. Просто БЕШЕНОЕ сопротивление. По всем фронтам. Все вокруг восстанет против того, что ты молишься. И в тебе самом все восстанет. А ты продолжай свое дело, вот и все. Молитва, как победитовые жернова. Если ты от нее не отстанешь, она все перемелет.
— И меня перемелет?
— И тебя перемелет! Так ты ради этого за нее и взлся, чтобы она тебя, грешного, перемолола.
Митька молчал. Что-то мешало ему согласиться.
— А зачем тогда молиться, если от нее одно сопротивление?
— Я не сказал, что одно сопротивление. Я сказал — ЖДИ только сопротивления, притом бешеного сопротивления. Главный результат молитвы — неожиданный.
— Какой?
— Я сказал — неожиданный. Совсем неожиданный. Я сам не знаю — какой именно.
Митька молчал.
— Ты просто поверь мне, — сказал Волшебник мягко. — Если ты не отступишь от молитвы, она все перемелет. Как именно — я не знаю. Но она окажется сильнее любого сопротивления — вот главный результат.
И Митька поверил.
Последовали искушения.
Деревенские мальчишки стали делать бормотунчика. Митька, конечно, принимал участие. Его тут, в деревне, вообще считали вроде эксперта по волшебству. Особенно в игре "волшебники против рыцарей" — тут Митька был просто незаменим!.. Митька умел закрутить такую интригу, что под вечер сам переставал понимать, что происходит на самом деле, а что — только иллюзия.
Митьку ждали и хотели увидеть. Но в этот раз — то ли из-за тайной митькиной молитвы, то ли еще из-за чего, бормотунчик никак не хотел оживать. Бились-бились — все напрасно. Тут Митьку позвали домой.
Митька ушел, а на следующий день выяснилось, что бормотунчик сразу после его ухода ожил и настроил ребят против Митьки, сказав, будто Митька учится у черного мага. Мол, поэтому в его присутствии я и не хотел оживать. Это была подлость, и подлость необъяснимая. Бормотунчики обычно говорят правду, иногда просто болтают глупости, но чтобы вот так авторитетно врать! Доверие к показаниям бормотунчика в мальчишеской среде настолько высоко, что Митька сам чуть не усомнился в своем Волшебнике — а ну как и впраду черный маг?
После этого играть с Митькой никто не хотел. Черная магия — в обычном понимании слова — вещь, чреватая неприятными последствиями, в том числе кровавыми. Митьку стали откровенно чуждаться, и это было крайне неприятно. Пришлось ему гулять как кошке, самому по себе. Вдвоем с Песом. Это быстро заметили родители.
Митька, следуя инструкции Волшебника, выложил всю правду, наплевав на омерту. Да и что было тут опасаться омерты, когда самое худшее, к чему она могла привести, уже случилось?
— Вот и хорошо, — заметил Папа. — Нечего заниматься чепухой.
Митька пожаловался на скуку и одиночество и спросил разрешения ездить на день в город.
— Это зачем? — нахмурился Папа. — К Юрке?
— К Волшебнику, — неохотно признался Митька, следуя инструкции Волшебника. К Юрке Митька не собирался: Юрка с родителями укатил на юг, к настоящему морю.
— К Волшебнику — давай! — сказал Папа одобрительно.
И это было приятным сюрпризом. Видать, слово отца Феодора превозмогло.
— Не хотят общаться с тобой? — сказал Волшебник. — Это неприятно, но, может, и к лучшему.
— Мы должны верить, что наверняка — к лучшему, — напомнил Митька.
— Вот именно. Но обычно это вскрывается со временем. Надо верить и ждать, пока не станет очевидно, что и правда — к лучшему.
— Я уже это понял, — сказал Митька. — А если не верить, то и не станет.
— Бог милостив. Бывает, и без веры становится. Но в данном случае лично для меня дело очевидно сразу, сходу. Конечно, к лучшему. И я могу тебе объяснить, почему.
— Почему?
— Потому что, когда практикуешь изменение мира, необходимо как можно меньше общаться с представителями старого мира. Общаясь с человеком, всегда хоть отчасти заражаешься его миром. Поверь, даже мне после разговора с тобой приходится некоторое время "отходить".
— Неужто?! — поразился Митька.
— Представь себе, да. После тебя я и правда начинаю чувствовать себя магом.
— Ну, и что? Вы же и правда — маг.
Волшебник сильно помотал головой, будто отряхиваясь.
— Никакой я не маг, пойми это наконец. Летать на ковре может любой человек. Любой человек. На любом ковре. Я — никакой не маг. Просто я живу в мире, где это — нормально. Я — не маг, я просто живу в мире белого мага. Когда ты переедешь ко мне, ты сам убедишься в этом. Я — обычный старикашка, и никакой особенной ценности не представляю. Ценен мир, в котором я живу. Ты увидишь сам. А пока после каждого разговора с тобой я мучаюсь чувством собственной важности. Потому что я в твоих глазах — важная птица. Когда два человека общаются, у них возникают общие важности.
Митька вдруг почувствовал, что отупел, и перестал соображать. Но решил барахтаться изо всех сил.
— Какие важности? Что значит — важности?
— Вспомни, я тебе это говорил во сне. Помнишь? На зеленых холмах. Мир изменяется, когда то, что раньше казалось существенным, оказывается случайным, неважным. И наоборот. Случайное становится важным. Вспомни. Про знак нового мира.
Митька кивнул.
— Чтобы общаться с человекам, необходимо признавать какие-то общие важности. Можно по-разному оценивать, для тебя «плюс», для него «минус»… можно спорить, но если ты просто считаешь несущественным то, что для другого важно, то говорить вам просто не о чем.
— Ну и ладно, ну и не надо говорить тогда, — согласился Митька, имея в виду деревенских мальчишек.
— И не надо, — подтвердил Волшебник. — Но если ты все-таки будешь общаться, то чужие важности начнут тебе передаваться… как бы заражаешься ими. Что важно для мальчишек?
— Ну, мало ли… — задумался Митька. — Волшебство важно… правда, больше для маленьких. Важно, кто круче. Одежда важна, особенно для девчонок. В общем, всякая ерунда важна.
— У тебя другие важности?
— По-моему, другие. По-моему, для меня нет особого вреда в общении с ребятами. Я же понимаю, что это неважное, просто подыгрываю…
— Даже если для тебя это не кажется важным, но ты просто обращаешь на это внимание… тратишь на это время… важность начинает нарастать. Люди, с которыми ты общаешься, незаметно держат тебя в плену своих важностей. Они не дадут тебе изменить мир. Понимаешь?
— Что-то понимаю. А вообще — не понимаю.
— Вот тебе на понятном тебе языке. Ты по складу ума — технарь.
Митька удивился.
— Ты начинаешь понимать, когда с тобой говорят на языке приемов… методов, технологий. Делай так и так, и получишь такой-то эффект. Вот тебе на языке технологий: чтобы изменить мир, нужно взять какую-то маловажную детель и начать уделять ей все больше и больше внимания. Знакомо?
Конечно, Митьке это было хорошо знакомо. Именно так и совершается волшебство. Например, берешь за основу шорох за стенкой… или удивительное место в городе, откуда не видно ни однй постойки… или назойливую бессмыслицу, которая сама лезет в голову…
— А почему Вы говорите — маловажную? Как раз-таки важную… только незаметную.
Волшебник кивнул.
— Незаметную для других. Незаметную потому, что она СЧИТАЕТСЯ неважной. Заметь: ты это делаешь тайно, ты понимаешь, что общение с теми, для кого это неважно, может помешать.
— Может, — кивнул Митька. Потому-то он сызмальства и предпочитал быть кошкой, которая гуляет сама по себе.
— Когда ты совершаешь переход, или материализуешь свою фантазию — ты и выполняешь упражнение по изменению мира.
Митька не согласился.
— Скорее уж, бегу от мира. Вы же сами говорили.
— Ты изменяешь мир, — громко, отчетливо произнес Волшебник. — Ты переходишь от мира, где такой фокус невозможен… или почти невозможен, в мир, где он — тривиален… или почти тривиален.
— Ладно. Допустим. Тогда что нового? О чем Вы тогда говорите?
Волшебник засмеялся.
— Ну, вот. Вначале не понимал, теперь понял, и тут же говоришь: ну, и что тут такого… Новое тут вот что. До сих пор ты брал за основу… начинал уделять внимание вещи, которая сразу имела какую-то важность — но только в твоих глазах. Все остальные считали ее мелочью. Так же точно можно брать за основу вещь ВООБЩЕ НЕВАЖНУЮ в твоих же собственных глазах. Напрмер, шелест птичьих крыльев… или стоять всегда так, чтобы вес был на пятках… Фиксировать внимание на том, что неважно — это трудное дело. Совмещение несовместимого. Но эффект — мощный.
Митька задрал брови.
— И что это даст?
— Могут быть совершенно разные эффекты. Все зависит от того, чему именно ты будешь уделять внимание. Мир изменится непременно. Куда именно — это зависит от основы. Что именно взято за основу. Чему именно ты уделяешь внимание. А это уже зависит от того, кто тебе подсказал.
— Так что угодно можно же. Неважных вещей же уйма!.. Зачем подсказывать?
Волшебник погрозил пальцем.
— Смотри, осторожнее! Что брать за основу — это вопрос для Учителя. Если ты решишь сам выбрать, тебе подсунут какую-нибудь вредную мелочь… а потом это будет далеко не мелочь. Это и называется "сделать из мухи слона".
— Кто подсунет? — нахмурился Митька.
— Невидимые разбойники. Они любят контролировать наши мысли. Когда человек решает делать, что взбредет в голову, он, как правило, действует по их подсказке. Они любят исподтишка учить.
— Ну, давайте, я буду слушать шелест птичьих крыльев, — предложил Митька. — Или начну стоять на пятках… То, что Вы сказали.
— Не нужно. В ту сторону ходить сейчас необязательно. Всему свое время. Я уже предложил тебе упражнение. Ты должен уделять внимание словам молитвы.
— А разве молитва — это неважное? — удивился Митька. — Я всегда думал, что важное.
— Потому-то у тебя еще сравнительно неплохой мир, — заметил Волшебник. — Но на самом деле молитва имеет гораздо большее значение, чем тебе сейчас кажется. Уделяй ей как можно больше внимания… гораздо больше, чем это, на твой взгляд, оправдано… и твой мир начнет меняться. Имя Божие будет иметь все большее и большее значение. А все остальное, что для тебя сейчас важно, начнет съеживаться… Это же понятно — чем больше внимания ты уделяешь одному, тем меньше другому.
Это-то Митька как раз понимал. По опыту. Так и делается переход.
— Все, — сказал он. — Дошло.
— Дошло? Вот и отлично. Теперь ты поймешь и то, почему тебе вредно общаться с людьми твоего старого мира. Даже если ты считаешь неважными ихние важности, эти важности все равно становятся важнее — просто оттого, что ты уделяешь им время. Внимание.
Митька постепенно понял, что к молитве привыкнуть нельзя. Удивительным образом Митька снова и снова обнаруживал, что не только забыл повторять слова молитвы, но даже и свое собственное намерение непрестанно молиться Богу. Как ни в чем не бывало занимаясь своими делами, он вспоминал о молитве, но как-то отстраненно, и молиться не начинал. Потом, опомнившись, начинал. Потом опять забывал.
— Я к этому неспособен, — сказал Митька, отчаявшись. — Давайте как-нибудь по-другому. Давайте возьмем за основу что-нибудь такое, что не вызывает сопротивления.
Волшебник покачал головой.
— Нет, нет, дружок. Именно так и только так. Вот эта самая мысль — "давайте по-другому" — это у тебя от врага. Ты их уже измучил своей молитвой. Это не ты отчаялся, а враг начал отчаиваться.
— Вряд ли, — сказал Митька, подумав. — Я же все время забываю.
— Зато ты все время снова начинаешь, вот что страшно-то. Вот это и есть война. Не сдавайся! Они порядочно попортили тебе жизнь; теперь твоя очередь.
Волшебник сказал это с каким-то азартом; с азартом охотника или снайпера.
— Терпи, терпи, выжидай!.. Молитва сильнее их. Они обречены.
Митька сокрушенно вздохнул.
— Что-то тяжело, — пожаловался он.
— А что ж тяжелого-то?! Повторяй себе и повторяй. Что тут трудного?
— Трудно то, что врага не видно. Вот Вы говорите — "они мешают". А мне кажется — просто я сам олух, ни к чему неспособный.
Волшебник поразмыслил.
— Во-он оно что… Ну, давай тогда обострим дело, хочешь? Заставим их показать рожки.
Митька опасливо поежился.
— Ну, дружок, решай. Или хочешь, чтобы было повеселей… и пострашней. Или терпи так.
— Давайте, повеселей, — выбрал Митька.
— Давай. Значит, будешь делать так. Когда тебя одолевают мысли о бесполезности молитвы, произносишь молитву один раз, ни о чем не думая. Ни о чем не думая — понимаешь, что это значит?
— Вроде, да.
— Потом постарайся сказать два раза подряд, ни о чем не думая, потом три… и так далее. Сколько получится. Делай так каждый раз, когда тебе начнет казаться, что пора бросать молитву.
Митька повеселел. Задача казалась нетрудной.
— Но имей в виду: это упражнение — как удар ниже пояса. Они этого очень боятся и сразу начинают злеть.
Митька попробовал, и дело вроде пошло. Молитва по прежнему не хотела становиться привычкой, зато и мысли против молитвы ослабели. Действительно, кто-то невидимый явно предпочитал не провоцировать удары ниже пояса.
Тем временем отпуска заканчивались. Папа перебрался в город, а Мама пока осталась помогать Бабушке на огороде. Митька жил то там, то сям, стараясь и урвать как можно больше лета, и Волшебника не упустить.
Странно, что Юрка с юга не слал депеши. И Митька почему-то не слал ему депеши.
— Вот теперь, с молитвой, я понял, как это можно — не делать ничего, кроме необходимого, — заметил Митька.
— Вот как? — Волшебник пристально глядел на него. — Ты это быстро понял, если ты действительно понял.
— Надо просто вообще ничего не выбирать, — сказал Митька. — Спокойно молиться и ничего не делать. Просто смотреть со стороны, как ты что-то делаешь… ешь… пьешь… в туалете сидишь… по лесу идешь… Смотреть, что происходит — и молиться.
— Точно! — Волшебник кивнул. — Ты это понял. Именно со стороны. Именно не выбирать, а наблюдать, как оно само выбирается.
— Но тяжеловато, — признался Митька. — Меня будто лишко.
Волшебник засмеялся.
— Именно лишко. Тебя — лишко. Ты сотворен с избытком. Для того тебе дана молитва. Стоит забыть молитву — начинаешь вовлекаться в происходящее. Не созерцать, что с тобой происходит, а правда действовать. Выбирать.
Митька кивнул.
— Именно выбирать. Это хуже всего. Я уж изо всех сил стараюсь не выбирать.
— Именно, не выбирай. Наблюдай со стороны, созерцай, как происходит выбор, а сам — не выбирай. Молись.
— Меня лишко, — опять пожаловался Митька. — Мне слишком много дано, приходится выбирать. Слишком много возможностей.
— Выбирай молитву, — сказал Волшебник. — На то тебе и дана молитва. Чтобы поглотить избыток. Этот избыток дан Богом для того, чтобы ты вернул его обратно Богу.
Митька кивнул. С ним в эти дни происходило что-то необыкновенное. Необыкновенная ясность ума.
— Еще я понял, как можно быть всем довольным, — сказал Митька. — Не почувствовал, а просто понял. Умом, не сердцем. Просто головой понял, как это может быть.
— Ну, и? — сказал Волшебник.
— Надо заново осмыслить все прошлые непрятности как приключение. Чтобы вышло, будто у тебя никогда не было никаких серьезных неприятностей. Никогда. Например, Серый мне был нужен, чтобы встретить Вас. Может, еще для чего-то, но для этого — точно.
Волшебник кивнул.
— Похоже.
— Но я одного не пойму, — продолжал Митька. — А как тогда в Царстве Небесном? Там же нет неприятностей. Значит, нет и приключений. Скучно же тогда.
Волшебник улыбнулся.
— Вы не смейтесь. Вы ответьте по правде. Нужно нам тогда Царство Небесное? Получается, нам и тут хорошо.
— Я не смеюсь. Я радуюсь. Вот, ты боялся неприятностей, а теперь полюбил. Не хочешь без них обходиться. А на твой вопрос я не могу ответить. Наверное, там будет еще лучше. Поживем — увидим.
— А куда лучше-то? — сказал Митька.
— Бог знает. Я тебе отвечу первое, что мне приходит в голову. Наверное, встреча с Богом — это Приключение. Недаром говорят: "Страх Божий во век пребывает". Он же старшный — Бог. И желанный, и страшный. Антиномия.
— Ага, — сказал Митька. — Понял. Это здорово. Встреча с Богом — это приключение, которое не кончается.
Волшебник глянул ему в глаза, и Митька будто провалился в небесную лазурь — от глаз Волшебника невозможного было отвести взгляд.
— Но ты не спеши, — сказал Волшебник. — Ты еще ничего не понял. Все только началось. Только начало открываться. И приключения у нас впереди.
Вдруг стала ненадежной шапка-невидимка.
Это произошло в самый неподходящий момент, когда Митька спокойно шел к себе домой мимо команды Серого. Он настолько привык к невидимости, что даже не обратил внимания на окрик:
— Эй, стой!
Митька продолжал идти, повторяя слова молитвы. Послышался топот, Митька обернулся. Его догоняли.
Митька автоматически ухватился рукой за бесполезный чепчик; не просто бесполезный, а вредный — теперь придется объясняться, почему он гуляет в чепчике. Митька быстро сорвал шапочку и скомкал ее в кулаке. Молитву он забыл.
— Ты что, крутой?! — спросили его. — Тебе команда была стоять.
Митьку окружили трое. Серый подходил не торопясь, как хозяин положения.
И тут появился Волшебник. Он просто вышел из ближайшего подъезда.
Он был почти неузнаваемым: теперь ему было на вид лет сорок; черные как смоль волосы, рост под два метра, косая сажень в плечах. Сверх того, он был одет казаком и имел шашку.
Добро-добро улыбнувшись, Волшебник сказал:
— Мальчики, мне нужно поговорить с Митькой.
Разбойники смутились.
— Вы тоже хотели поговорить с Митькой, или мне показалось? — спросил Волшебник.
— Показалось, — сказал Серый. — Мы потом поговорим.
— Приглашайте меня на разговор, — предложил Волшебник.
— А Вы кто? — спросили разбойники.
— Митькин покровитель.
Разбойники обалдело молчали.
— Не пугайся, — сказал Волшебник. — Я всегда рядом.
— А что с шапочкой?
— Сказка капризничает, — сказал Волшебник. — К сожалению, когда приходится прибегать к молитве, уже ни на что нельзя полагаться. Кроме самой молитвы.
— Ни на что?
Волшебник молча кивнул.
— В этом недостаток молитвы. Она сильнее всего, но она ревнива. Она постепенно забирает тебя всего. А все остальное от молитвы слабеет, сохнет, как трава от огня.
— Я напрочь забыл молитву, — признался Митька.
— Это неудивительно. Невидимые разбойники всегда помогают видимым. А видимые — невидимым. НЕ забыть молитву в такой ситуации ужасно трудно. Зато если это удастся, может быть настоящее чудо. От Бога, а не от людей.
— А Ваши чудеса — от людей?
— Ну, да. Я же человек. Изначально-то любое чудо — от Бога. Но потом я усваиваю чудо, и оно уже — мое. По вере.
— А чем отличается?
— От Бога? Новизной. Бог не повторяется.
— А как же с шапочкой? Она еще будет работать?
— Будет. А если вздумает капризничать, я тебя защищу. Не бойся.
Мама приехала из деревни почему-то расстроенная и отвела Митьку к своему духовнику, отцу Глебу, который разъяснил, что молитве нельзя обучаться у кого ни попадя, а не то впадешь в прелесть. Волшебник не годится на роль Учителя.
— А как надо? — спросил Митька.
— Утренние молитвы утром, вечерние — вечером. В начале всякого дела скажи: "Господи, благослови", в конце: "Слава тебе, Господи!"
— И все?
— Хватит с тебя. Подвига сверх силы не бери. Соблюдай посты, ходи в храм. Все прочее постепенно приложится.
Митька не поверил. Постоянно твердить слова молитвы вовсе не казалось ему чем-то непосильным. А что Иисусова молитва сама собой «приложится» к утренним и вечерним, казалось сомнительным.
— Мама, а ты давно ходишь в храм?
— Всю жизнь, сколько себя помню.
— Утренние молитвы читаешь?
— Конечно. Ну, конечно, всякое бывает…
— И вечерние?
— Конечно.
— А почему ты не читаешь Иисусову молитву?
— Этому обучают в монастырях. Я же не монахиня.
— Отпусти меня на лето в монастырь. К отцу Феодору.
Мама решила, что Митька собрался в монахи, и эта идея ее в восторг не привела. С монастырем пока решили не торопиться.
Тогда Митька решил продолжать на свой страх и риск.
Митька попытался научить Кота молиться. Но Мяо-цзы отказался даже пробовать.
— Никого никогда ни о чем не проси, — сказал он. — Сами придут, сами предложат, и еще начнут уговаривать.
Митьке понравились слова Кота. В них было нечто сходное с учением Волшебника. Не про молитву, а то, чему он учил Митьку вначале.
— А почему — сами придут? — спросил Митька.
— Не знаю, — сказал Мяо-Цзы. — Это так всегда бывает. Вон Пес — он просит, и сидит на цепи. А я не прошу, и меня носят на руках, и ласкают, пока мне не надоест.
— Чтобы стать белым магом, — говорил Волшебник, — надо начинать заниматься в детстве, как можно раньше. Надо сохранить естественную детскую веру в добро. Почти все теряют ее с возрастом. Вот и ты уже начал терять, и это плохо. Если она потеряна, ее почти невозможно восстановить. Те три упражнения, которые ты выполняешь, служат, чтобы сохранить то, что еще осталось.
Сказав это, Волшебник долго молчал, будто задумавшись о чем-то своем. Глядя на него, Митька вдруг понял… он не мог бы выразить точно, что именно он понял.
— Но все-таки можно восстановить? — спросил Митька шепотом, чувствуя, что у него слезы наворачиваются на глаза.
— Конечно. Я начал гораздо позже тебя, уже взрослым, и все-таки сумел вернуться в детство.
— Как? — спросил Митька. Он… наконц, он понял простую вещь: он понял, что он, Митька, уже умудрился стать черным магом. Успел! Ну, не злым. Но черным. Но не злым. Но — черным.
— Надо обрести Отца. Надо опять стать маленьким. Это возможно, хотя и дорогой ценой. Но мне думается, мы должны рискнуть.
— А как?
— Правда, тогда ситуация может стать неуправляемой. Но игра стоит свеч.
— А как, как? — торопил Митька.
— Надо призывать Имя, — сказал Волшебник.
— Значит, все-таки Имя?… А какое Имя?
— Царя царствующих и Господа господствующих, — торжественно произнес Волшебник, будто говорил заклинание, — Владыки владеющих, Чьим рабом является каждый царь и король на свете.
— Иисуса Христа?!
Митька прошептал Имя, чувствуя, что у него поползли мурашки по спине.
Он немедленно проснулся, успев расслышатьљ еще слова:
— Тот, Кто смог воскреснуть из мертвых, конечно, вернет тебе детство. А другого пути просто нет.
Митька был взбудоражен и долго не мог уснуть, хотя изо всех сил старался, чтобы поскорее продолжить разговор.
Уразумев тайну Имени, Митька ревностно взялся за дело.
Проснувшись утром, он начал шептать как научил его Волшебник: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго."
— Что ты шуршишь? — спросил Папа.
— Ты молишься, что ли? — догадалась Мама.
Через некоторое время Митька догадался, что «грешный» он потому, что потерял веру в добро. Что поверил лукавому, будто что-то в жизни идет не так, как надо. А «помилуй» значит "верни мне веру, чтобы я опять, как маленький, поверил Тебе и не сомневался".
Сообразив это, Митька начал вспоминать, когда он первый раз в жизни усомнился в том, что все идет так, как надо. Но не смог вспомнить, а заметил, что забыл молиться. Тогда он, по указанию волшебника, оставил эти мысли, и опять зашептал: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго".
Теперь слова вдруг показались непонятными и какими-то пустыми. Пошептав некоторое время, Митька устал так сильно, что уже подумал бросить это дело. "Ага, — сообразил он, — вот пришло искушение." И он еще сильнее зашептал: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго." Язык ворочался как каменный. От усталости Митька лег на кровать и не заметил как уснул.
— Ты чего дрыхнешь? — громко сказал Папа.
Митька вскочил с таким чувством, будто пожар. Сообразив, что ничего не случилось, он надулся на Папу, даже не вспомнив ни про молитву, ни про волшебные правила. А вспомнив, он подумал: "Ну вот, я старался-старался, а толку никакого." Все-таки он начал по новой: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго".љ Взгляд упал на раскрытую книжку. Митька решил почитать, одновременно бормоча молитву. Спустя долгое время он заметил, что уже давно не молится.
Нет, так дело не пойдет.
— Твоя проблема в том, что ты ждешь какого-то немедленного результата, — сказал Волшебник. — Тебе тяжело, потому что дело кажется тебе бесполезным.
— Наверное.
— Так вот он, результат: сами по себе мысли о бесполезности молитвы — откуда они взялись? Заметь-ка! до сих пор ты не сомневался в моих словах. А как только дело дошло до молитвы, гляди, как все переменилось. Замечаешь?
Митька молчал. Волшебник внимательно посмотрел на него и заметил:
— Тебе даже не хочется со мной говорить.
— Что Вы, — испугался Митька, — очень хочется.
— О молитве — не очень хочется, — сказал Волшебник категорично. И Митька вдруг осознал, что учитель прав: именно что — не хотелось разговаривать о молитве.
— Вот это то, что я тебе говорил. Когда молишься, жди от молитвы только одного результата: что возникнет сопротивление. Просто БЕШЕНОЕ сопротивление. По всем фронтам. Все вокруг восстанет против того, что ты молишься. И в тебе самом все восстанет. А ты продолжай свое дело, вот и все. Молитва, как победитовые жернова. Если ты от нее не отстанешь, она все перемелет.
— И меня перемелет?
— И тебя перемелет! Так ты ради этого за нее и взлся, чтобы она тебя, грешного, перемолола.
Митька молчал. Что-то мешало ему согласиться.
— А зачем тогда молиться, если от нее одно сопротивление?
— Я не сказал, что одно сопротивление. Я сказал — ЖДИ только сопротивления, притом бешеного сопротивления. Главный результат молитвы — неожиданный.
— Какой?
— Я сказал — неожиданный. Совсем неожиданный. Я сам не знаю — какой именно.
Митька молчал.
— Ты просто поверь мне, — сказал Волшебник мягко. — Если ты не отступишь от молитвы, она все перемелет. Как именно — я не знаю. Но она окажется сильнее любого сопротивления — вот главный результат.
И Митька поверил.
Последовали искушения.
Деревенские мальчишки стали делать бормотунчика. Митька, конечно, принимал участие. Его тут, в деревне, вообще считали вроде эксперта по волшебству. Особенно в игре "волшебники против рыцарей" — тут Митька был просто незаменим!.. Митька умел закрутить такую интригу, что под вечер сам переставал понимать, что происходит на самом деле, а что — только иллюзия.
Митьку ждали и хотели увидеть. Но в этот раз — то ли из-за тайной митькиной молитвы, то ли еще из-за чего, бормотунчик никак не хотел оживать. Бились-бились — все напрасно. Тут Митьку позвали домой.
Митька ушел, а на следующий день выяснилось, что бормотунчик сразу после его ухода ожил и настроил ребят против Митьки, сказав, будто Митька учится у черного мага. Мол, поэтому в его присутствии я и не хотел оживать. Это была подлость, и подлость необъяснимая. Бормотунчики обычно говорят правду, иногда просто болтают глупости, но чтобы вот так авторитетно врать! Доверие к показаниям бормотунчика в мальчишеской среде настолько высоко, что Митька сам чуть не усомнился в своем Волшебнике — а ну как и впраду черный маг?
После этого играть с Митькой никто не хотел. Черная магия — в обычном понимании слова — вещь, чреватая неприятными последствиями, в том числе кровавыми. Митьку стали откровенно чуждаться, и это было крайне неприятно. Пришлось ему гулять как кошке, самому по себе. Вдвоем с Песом. Это быстро заметили родители.
Митька, следуя инструкции Волшебника, выложил всю правду, наплевав на омерту. Да и что было тут опасаться омерты, когда самое худшее, к чему она могла привести, уже случилось?
— Вот и хорошо, — заметил Папа. — Нечего заниматься чепухой.
Митька пожаловался на скуку и одиночество и спросил разрешения ездить на день в город.
— Это зачем? — нахмурился Папа. — К Юрке?
— К Волшебнику, — неохотно признался Митька, следуя инструкции Волшебника. К Юрке Митька не собирался: Юрка с родителями укатил на юг, к настоящему морю.
— К Волшебнику — давай! — сказал Папа одобрительно.
И это было приятным сюрпризом. Видать, слово отца Феодора превозмогло.
— Не хотят общаться с тобой? — сказал Волшебник. — Это неприятно, но, может, и к лучшему.
— Мы должны верить, что наверняка — к лучшему, — напомнил Митька.
— Вот именно. Но обычно это вскрывается со временем. Надо верить и ждать, пока не станет очевидно, что и правда — к лучшему.
— Я уже это понял, — сказал Митька. — А если не верить, то и не станет.
— Бог милостив. Бывает, и без веры становится. Но в данном случае лично для меня дело очевидно сразу, сходу. Конечно, к лучшему. И я могу тебе объяснить, почему.
— Почему?
— Потому что, когда практикуешь изменение мира, необходимо как можно меньше общаться с представителями старого мира. Общаясь с человеком, всегда хоть отчасти заражаешься его миром. Поверь, даже мне после разговора с тобой приходится некоторое время "отходить".
— Неужто?! — поразился Митька.
— Представь себе, да. После тебя я и правда начинаю чувствовать себя магом.
— Ну, и что? Вы же и правда — маг.
Волшебник сильно помотал головой, будто отряхиваясь.
— Никакой я не маг, пойми это наконец. Летать на ковре может любой человек. Любой человек. На любом ковре. Я — никакой не маг. Просто я живу в мире, где это — нормально. Я — не маг, я просто живу в мире белого мага. Когда ты переедешь ко мне, ты сам убедишься в этом. Я — обычный старикашка, и никакой особенной ценности не представляю. Ценен мир, в котором я живу. Ты увидишь сам. А пока после каждого разговора с тобой я мучаюсь чувством собственной важности. Потому что я в твоих глазах — важная птица. Когда два человека общаются, у них возникают общие важности.
Митька вдруг почувствовал, что отупел, и перестал соображать. Но решил барахтаться изо всех сил.
— Какие важности? Что значит — важности?
— Вспомни, я тебе это говорил во сне. Помнишь? На зеленых холмах. Мир изменяется, когда то, что раньше казалось существенным, оказывается случайным, неважным. И наоборот. Случайное становится важным. Вспомни. Про знак нового мира.
Митька кивнул.
— Чтобы общаться с человекам, необходимо признавать какие-то общие важности. Можно по-разному оценивать, для тебя «плюс», для него «минус»… можно спорить, но если ты просто считаешь несущественным то, что для другого важно, то говорить вам просто не о чем.
— Ну и ладно, ну и не надо говорить тогда, — согласился Митька, имея в виду деревенских мальчишек.
— И не надо, — подтвердил Волшебник. — Но если ты все-таки будешь общаться, то чужие важности начнут тебе передаваться… как бы заражаешься ими. Что важно для мальчишек?
— Ну, мало ли… — задумался Митька. — Волшебство важно… правда, больше для маленьких. Важно, кто круче. Одежда важна, особенно для девчонок. В общем, всякая ерунда важна.
— У тебя другие важности?
— По-моему, другие. По-моему, для меня нет особого вреда в общении с ребятами. Я же понимаю, что это неважное, просто подыгрываю…
— Даже если для тебя это не кажется важным, но ты просто обращаешь на это внимание… тратишь на это время… важность начинает нарастать. Люди, с которыми ты общаешься, незаметно держат тебя в плену своих важностей. Они не дадут тебе изменить мир. Понимаешь?
— Что-то понимаю. А вообще — не понимаю.
— Вот тебе на понятном тебе языке. Ты по складу ума — технарь.
Митька удивился.
— Ты начинаешь понимать, когда с тобой говорят на языке приемов… методов, технологий. Делай так и так, и получишь такой-то эффект. Вот тебе на языке технологий: чтобы изменить мир, нужно взять какую-то маловажную детель и начать уделять ей все больше и больше внимания. Знакомо?
Конечно, Митьке это было хорошо знакомо. Именно так и совершается волшебство. Например, берешь за основу шорох за стенкой… или удивительное место в городе, откуда не видно ни однй постойки… или назойливую бессмыслицу, которая сама лезет в голову…
— А почему Вы говорите — маловажную? Как раз-таки важную… только незаметную.
Волшебник кивнул.
— Незаметную для других. Незаметную потому, что она СЧИТАЕТСЯ неважной. Заметь: ты это делаешь тайно, ты понимаешь, что общение с теми, для кого это неважно, может помешать.
— Может, — кивнул Митька. Потому-то он сызмальства и предпочитал быть кошкой, которая гуляет сама по себе.
— Когда ты совершаешь переход, или материализуешь свою фантазию — ты и выполняешь упражнение по изменению мира.
Митька не согласился.
— Скорее уж, бегу от мира. Вы же сами говорили.
— Ты изменяешь мир, — громко, отчетливо произнес Волшебник. — Ты переходишь от мира, где такой фокус невозможен… или почти невозможен, в мир, где он — тривиален… или почти тривиален.
— Ладно. Допустим. Тогда что нового? О чем Вы тогда говорите?
Волшебник засмеялся.
— Ну, вот. Вначале не понимал, теперь понял, и тут же говоришь: ну, и что тут такого… Новое тут вот что. До сих пор ты брал за основу… начинал уделять внимание вещи, которая сразу имела какую-то важность — но только в твоих глазах. Все остальные считали ее мелочью. Так же точно можно брать за основу вещь ВООБЩЕ НЕВАЖНУЮ в твоих же собственных глазах. Напрмер, шелест птичьих крыльев… или стоять всегда так, чтобы вес был на пятках… Фиксировать внимание на том, что неважно — это трудное дело. Совмещение несовместимого. Но эффект — мощный.
Митька задрал брови.
— И что это даст?
— Могут быть совершенно разные эффекты. Все зависит от того, чему именно ты будешь уделять внимание. Мир изменится непременно. Куда именно — это зависит от основы. Что именно взято за основу. Чему именно ты уделяешь внимание. А это уже зависит от того, кто тебе подсказал.
— Так что угодно можно же. Неважных вещей же уйма!.. Зачем подсказывать?
Волшебник погрозил пальцем.
— Смотри, осторожнее! Что брать за основу — это вопрос для Учителя. Если ты решишь сам выбрать, тебе подсунут какую-нибудь вредную мелочь… а потом это будет далеко не мелочь. Это и называется "сделать из мухи слона".
— Кто подсунет? — нахмурился Митька.
— Невидимые разбойники. Они любят контролировать наши мысли. Когда человек решает делать, что взбредет в голову, он, как правило, действует по их подсказке. Они любят исподтишка учить.
— Ну, давайте, я буду слушать шелест птичьих крыльев, — предложил Митька. — Или начну стоять на пятках… То, что Вы сказали.
— Не нужно. В ту сторону ходить сейчас необязательно. Всему свое время. Я уже предложил тебе упражнение. Ты должен уделять внимание словам молитвы.
— А разве молитва — это неважное? — удивился Митька. — Я всегда думал, что важное.
— Потому-то у тебя еще сравнительно неплохой мир, — заметил Волшебник. — Но на самом деле молитва имеет гораздо большее значение, чем тебе сейчас кажется. Уделяй ей как можно больше внимания… гораздо больше, чем это, на твой взгляд, оправдано… и твой мир начнет меняться. Имя Божие будет иметь все большее и большее значение. А все остальное, что для тебя сейчас важно, начнет съеживаться… Это же понятно — чем больше внимания ты уделяешь одному, тем меньше другому.
Это-то Митька как раз понимал. По опыту. Так и делается переход.
— Все, — сказал он. — Дошло.
— Дошло? Вот и отлично. Теперь ты поймешь и то, почему тебе вредно общаться с людьми твоего старого мира. Даже если ты считаешь неважными ихние важности, эти важности все равно становятся важнее — просто оттого, что ты уделяешь им время. Внимание.
Митька постепенно понял, что к молитве привыкнуть нельзя. Удивительным образом Митька снова и снова обнаруживал, что не только забыл повторять слова молитвы, но даже и свое собственное намерение непрестанно молиться Богу. Как ни в чем не бывало занимаясь своими делами, он вспоминал о молитве, но как-то отстраненно, и молиться не начинал. Потом, опомнившись, начинал. Потом опять забывал.
— Я к этому неспособен, — сказал Митька, отчаявшись. — Давайте как-нибудь по-другому. Давайте возьмем за основу что-нибудь такое, что не вызывает сопротивления.
Волшебник покачал головой.
— Нет, нет, дружок. Именно так и только так. Вот эта самая мысль — "давайте по-другому" — это у тебя от врага. Ты их уже измучил своей молитвой. Это не ты отчаялся, а враг начал отчаиваться.
— Вряд ли, — сказал Митька, подумав. — Я же все время забываю.
— Зато ты все время снова начинаешь, вот что страшно-то. Вот это и есть война. Не сдавайся! Они порядочно попортили тебе жизнь; теперь твоя очередь.
Волшебник сказал это с каким-то азартом; с азартом охотника или снайпера.
— Терпи, терпи, выжидай!.. Молитва сильнее их. Они обречены.
Митька сокрушенно вздохнул.
— Что-то тяжело, — пожаловался он.
— А что ж тяжелого-то?! Повторяй себе и повторяй. Что тут трудного?
— Трудно то, что врага не видно. Вот Вы говорите — "они мешают". А мне кажется — просто я сам олух, ни к чему неспособный.
Волшебник поразмыслил.
— Во-он оно что… Ну, давай тогда обострим дело, хочешь? Заставим их показать рожки.
Митька опасливо поежился.
— Ну, дружок, решай. Или хочешь, чтобы было повеселей… и пострашней. Или терпи так.
— Давайте, повеселей, — выбрал Митька.
— Давай. Значит, будешь делать так. Когда тебя одолевают мысли о бесполезности молитвы, произносишь молитву один раз, ни о чем не думая. Ни о чем не думая — понимаешь, что это значит?
— Вроде, да.
— Потом постарайся сказать два раза подряд, ни о чем не думая, потом три… и так далее. Сколько получится. Делай так каждый раз, когда тебе начнет казаться, что пора бросать молитву.
Митька повеселел. Задача казалась нетрудной.
— Но имей в виду: это упражнение — как удар ниже пояса. Они этого очень боятся и сразу начинают злеть.
Митька попробовал, и дело вроде пошло. Молитва по прежнему не хотела становиться привычкой, зато и мысли против молитвы ослабели. Действительно, кто-то невидимый явно предпочитал не провоцировать удары ниже пояса.
Тем временем отпуска заканчивались. Папа перебрался в город, а Мама пока осталась помогать Бабушке на огороде. Митька жил то там, то сям, стараясь и урвать как можно больше лета, и Волшебника не упустить.
Странно, что Юрка с юга не слал депеши. И Митька почему-то не слал ему депеши.
— Вот теперь, с молитвой, я понял, как это можно — не делать ничего, кроме необходимого, — заметил Митька.
— Вот как? — Волшебник пристально глядел на него. — Ты это быстро понял, если ты действительно понял.
— Надо просто вообще ничего не выбирать, — сказал Митька. — Спокойно молиться и ничего не делать. Просто смотреть со стороны, как ты что-то делаешь… ешь… пьешь… в туалете сидишь… по лесу идешь… Смотреть, что происходит — и молиться.
— Точно! — Волшебник кивнул. — Ты это понял. Именно со стороны. Именно не выбирать, а наблюдать, как оно само выбирается.
— Но тяжеловато, — признался Митька. — Меня будто лишко.
Волшебник засмеялся.
— Именно лишко. Тебя — лишко. Ты сотворен с избытком. Для того тебе дана молитва. Стоит забыть молитву — начинаешь вовлекаться в происходящее. Не созерцать, что с тобой происходит, а правда действовать. Выбирать.
Митька кивнул.
— Именно выбирать. Это хуже всего. Я уж изо всех сил стараюсь не выбирать.
— Именно, не выбирай. Наблюдай со стороны, созерцай, как происходит выбор, а сам — не выбирай. Молись.
— Меня лишко, — опять пожаловался Митька. — Мне слишком много дано, приходится выбирать. Слишком много возможностей.
— Выбирай молитву, — сказал Волшебник. — На то тебе и дана молитва. Чтобы поглотить избыток. Этот избыток дан Богом для того, чтобы ты вернул его обратно Богу.
Митька кивнул. С ним в эти дни происходило что-то необыкновенное. Необыкновенная ясность ума.
— Еще я понял, как можно быть всем довольным, — сказал Митька. — Не почувствовал, а просто понял. Умом, не сердцем. Просто головой понял, как это может быть.
— Ну, и? — сказал Волшебник.
— Надо заново осмыслить все прошлые непрятности как приключение. Чтобы вышло, будто у тебя никогда не было никаких серьезных неприятностей. Никогда. Например, Серый мне был нужен, чтобы встретить Вас. Может, еще для чего-то, но для этого — точно.
Волшебник кивнул.
— Похоже.
— Но я одного не пойму, — продолжал Митька. — А как тогда в Царстве Небесном? Там же нет неприятностей. Значит, нет и приключений. Скучно же тогда.
Волшебник улыбнулся.
— Вы не смейтесь. Вы ответьте по правде. Нужно нам тогда Царство Небесное? Получается, нам и тут хорошо.
— Я не смеюсь. Я радуюсь. Вот, ты боялся неприятностей, а теперь полюбил. Не хочешь без них обходиться. А на твой вопрос я не могу ответить. Наверное, там будет еще лучше. Поживем — увидим.
— А куда лучше-то? — сказал Митька.
— Бог знает. Я тебе отвечу первое, что мне приходит в голову. Наверное, встреча с Богом — это Приключение. Недаром говорят: "Страх Божий во век пребывает". Он же старшный — Бог. И желанный, и страшный. Антиномия.
— Ага, — сказал Митька. — Понял. Это здорово. Встреча с Богом — это приключение, которое не кончается.
Волшебник глянул ему в глаза, и Митька будто провалился в небесную лазурь — от глаз Волшебника невозможного было отвести взгляд.
— Но ты не спеши, — сказал Волшебник. — Ты еще ничего не понял. Все только началось. Только начало открываться. И приключения у нас впереди.
Вдруг стала ненадежной шапка-невидимка.
Это произошло в самый неподходящий момент, когда Митька спокойно шел к себе домой мимо команды Серого. Он настолько привык к невидимости, что даже не обратил внимания на окрик:
— Эй, стой!
Митька продолжал идти, повторяя слова молитвы. Послышался топот, Митька обернулся. Его догоняли.
Митька автоматически ухватился рукой за бесполезный чепчик; не просто бесполезный, а вредный — теперь придется объясняться, почему он гуляет в чепчике. Митька быстро сорвал шапочку и скомкал ее в кулаке. Молитву он забыл.
— Ты что, крутой?! — спросили его. — Тебе команда была стоять.
Митьку окружили трое. Серый подходил не торопясь, как хозяин положения.
И тут появился Волшебник. Он просто вышел из ближайшего подъезда.
Он был почти неузнаваемым: теперь ему было на вид лет сорок; черные как смоль волосы, рост под два метра, косая сажень в плечах. Сверх того, он был одет казаком и имел шашку.
Добро-добро улыбнувшись, Волшебник сказал:
— Мальчики, мне нужно поговорить с Митькой.
Разбойники смутились.
— Вы тоже хотели поговорить с Митькой, или мне показалось? — спросил Волшебник.
— Показалось, — сказал Серый. — Мы потом поговорим.
— Приглашайте меня на разговор, — предложил Волшебник.
— А Вы кто? — спросили разбойники.
— Митькин покровитель.
Разбойники обалдело молчали.
— Не пугайся, — сказал Волшебник. — Я всегда рядом.
— А что с шапочкой?
— Сказка капризничает, — сказал Волшебник. — К сожалению, когда приходится прибегать к молитве, уже ни на что нельзя полагаться. Кроме самой молитвы.
— Ни на что?
Волшебник молча кивнул.
— В этом недостаток молитвы. Она сильнее всего, но она ревнива. Она постепенно забирает тебя всего. А все остальное от молитвы слабеет, сохнет, как трава от огня.
— Я напрочь забыл молитву, — признался Митька.
— Это неудивительно. Невидимые разбойники всегда помогают видимым. А видимые — невидимым. НЕ забыть молитву в такой ситуации ужасно трудно. Зато если это удастся, может быть настоящее чудо. От Бога, а не от людей.
— А Ваши чудеса — от людей?
— Ну, да. Я же человек. Изначально-то любое чудо — от Бога. Но потом я усваиваю чудо, и оно уже — мое. По вере.
— А чем отличается?
— От Бога? Новизной. Бог не повторяется.
— А как же с шапочкой? Она еще будет работать?
— Будет. А если вздумает капризничать, я тебя защищу. Не бойся.
Мама приехала из деревни почему-то расстроенная и отвела Митьку к своему духовнику, отцу Глебу, который разъяснил, что молитве нельзя обучаться у кого ни попадя, а не то впадешь в прелесть. Волшебник не годится на роль Учителя.
— А как надо? — спросил Митька.
— Утренние молитвы утром, вечерние — вечером. В начале всякого дела скажи: "Господи, благослови", в конце: "Слава тебе, Господи!"
— И все?
— Хватит с тебя. Подвига сверх силы не бери. Соблюдай посты, ходи в храм. Все прочее постепенно приложится.
Митька не поверил. Постоянно твердить слова молитвы вовсе не казалось ему чем-то непосильным. А что Иисусова молитва сама собой «приложится» к утренним и вечерним, казалось сомнительным.
— Мама, а ты давно ходишь в храм?
— Всю жизнь, сколько себя помню.
— Утренние молитвы читаешь?
— Конечно. Ну, конечно, всякое бывает…
— И вечерние?
— Конечно.
— А почему ты не читаешь Иисусову молитву?
— Этому обучают в монастырях. Я же не монахиня.
— Отпусти меня на лето в монастырь. К отцу Феодору.
Мама решила, что Митька собрался в монахи, и эта идея ее в восторг не привела. С монастырем пока решили не торопиться.
Тогда Митька решил продолжать на свой страх и риск.
Митька попытался научить Кота молиться. Но Мяо-цзы отказался даже пробовать.
— Никого никогда ни о чем не проси, — сказал он. — Сами придут, сами предложат, и еще начнут уговаривать.
Митьке понравились слова Кота. В них было нечто сходное с учением Волшебника. Не про молитву, а то, чему он учил Митьку вначале.
— А почему — сами придут? — спросил Митька.
— Не знаю, — сказал Мяо-Цзы. — Это так всегда бывает. Вон Пес — он просит, и сидит на цепи. А я не прошу, и меня носят на руках, и ласкают, пока мне не надоест.