Борзилов.
К несомненной заслуге командира 20-й тб следует отнести и очень малые
потери, понесенные личным составом вверенной ему части. За три месяца боев в
тяжелейших природно-климатических условиях его бригада потеряла 169 человек
убитыми и 338 ранеными [8]. Всего ничего - в сравнении с тем, что общие
потери Красной Армии в той позорной сталинской авантюре превысили 330 тысяч
человек [35].
Доклад Борзилова, несмотря на малый объем, содержит столько ценнейшей
информации, что его стоит процитировать очень подробно:
„...на 22 июня 1941 года дивизия была укомплектована в личном
составе: рядовым на 98 проц., младшим начсоставом на 60 проц., и командным
составом на 80 проц. Материальной частью: тяжелые танки - 51, средние танки
- 150, БТ-5/7 - 125, Т-26 - 42 единицы (таким образом, в одной только
дивизии Борзилова было двести новейших танков Т-34 и КВ с противоснарядным
бронированием), ...части дивизии находились в основном районе дислокации м.
Хоро-Новоселки-Жолтки и готовились к учению на 23 июня 1941 года, которое
должно было проводиться штабом армии (еще одно свидетельство того, что в
конце июня 1941 г. в Западном Особом военном округе, уже официально
преобразованном решением Политбюро ЦК от 21 июня 1941 г. в Западный фронт,
готовились к крупной „игре". Из других документов известно, что
незадолго до начала этой „игры" в танки мехкорпусов Западного ОВО были
загружены снаряды, усилена охрана парков и складов. Было приказано
„все делать без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать
по плану"):
...22 июня в 2 часа был получен пароль через делегата связи о боевой
тревоге со вскрытием „Красного пакета" (еще одно подтверждение того,
что боевая тревога на Западном фронте была объявлена ДО „внезапного
нападения". То же самое время получения приказа о вскрытии „красного
пакета" с оперативным планом - 2 часа ночи 22 июня - содержится и в
воспоминаниях командира 86 сд 10-й армии Западного фронта полковника
Зашибалова), ...через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога
и в 4 часа 30 мин. части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой
тревоге..., в 22 часа 22 июня дивизия получила приказ о переходе в новый
район сосредоточения - ст. Валпа и последующую задачу: уничтожить танковую
дивизию, прорвавшуюся в район Белостока... Дивизия, выполняя приказ,
столкнулась с созданными на всех дорогах пробками из-за беспорядочного
отступления тылов армии из Белостока... Дивизия, находясь на марше и в
районе сосредоточения с 4 до 9 часов и с 11 до 14 часов 23 июня, все время
находилась под ударами авиации противника. За период марша и нахождения в
районе сосредоточения до 14 часов дивизия имела потери: подбито танков - 63,
разбиты все тылы полков... (Сопоставимые потери понесла и 4-я танковая
дивизия 6-го МК. В одном из немногих уцелевших донесений ее командира
Потатурчева сказано, что к 18.00 24 июня дивизия сосредоточилась в районе
Лебежаны, Новая Мышь, имея потери до 20-26%, главным образом за счет легких
танков; тяжелые танки КВ, как указано в донесении, выдерживали даже прямые
попадания авиабомб) [8].
...танковой дивизии противника не оказалось в районе Бельска, благодаря
чему дивизия не была использована (в переводе с русского на русский это
означает, что весь первый день войны дивизия просто бездействовала. На
второй день она была направлена командующим 10-й армии Голубевым, вследствие
панических донесений его подчиненных, на юг к Бельску, т. е. в прямо
противоположном от Гродно направлении. Никаких танковых частей противника в
полосе 10-й армии просто не было, потому и найти их Борзилов не смог. Это,
однако, не помешало Болдину даже в его послевоенных мемуарах упомянуть
„большое количество танков", атаковавших южный фланг 10-й армии).
...24-25 июня дивизия, выполняя приказ командира корпуса и маршала т.
Кулика, наносила удар с рубежа Старое Дубно- Кузница на Гродно (вот,
наконец, и первое упоминание об участии 7-й тд в запланированном контрударе
на Гродно), где было уничтожено до двух батальонов пехоты и до двух
артиллерийских батарей противника, при этом части дивизии потеряли танков 18
штук сгоревшими и завязшими в болотах...
(На этом и заканчивается описание контрудара 6-го мехкорпуса. Дальше
начинается описание разгрома).
...к исходу дня 25 июня был получен приказ командира корпуса на отход
за р. Свислочь. (Этот приказ, вероятно последний в своей жизни, Хацкилевич
отдал, выполняя распоряжение командующего Западным фронтом Павлова, который
25 июня в 16 часов 45 минут приказал: „немедленно прервите бой и
форсированным маршем, следуя ночью и днем, сосредоточьтесь в Слоним. О
начале движения утром 26 и об окончании марша донесите. Радируйте о
состоянии горючего и боеприпасов". В свою очередь, Павлов принял такое
решение на основании директивы Ставки и ее представителя в штабе Западного
фронта маршала Шапошникова об отводе всех войск фронта на линию реки Щара,
т. е. на 100-150 км на восток. Правду сказать, из дальнейшего становится
очевидно, что приказ об отходе лишь „узаконил" начавшееся
беспорядочное бегство).
...По предварительным данным, 4-я тд 6-го мехкорпуса в ночь на 26 июня
отошла за р. Свислочь, в результате чего был открыт фланг 36-й кавалерийской
дивизии... В 21 час. 26 июня части 36-й кд и 29-й мотострелковой дивизии
(6-го мехкорпуса) беспорядочно начали отход. Мною были приняты меры для
восстановления положения, но это успеха не имело.
Я отдал приказ прикрывать отходящие части 29 мсд и 36 кд (здесь как
видим, Борзилов дословно повторяет политдонесение 11-го мехкорпуса) и в
районе м. Кринки сделал вторую попытку задержать отходящие части, где
удалось задержать 128 мсп (это не вражеский, это наш полк из состава 6-го
мехкорпуса все пытается задержать Борзилов) и в ночь на 27 июня переправился
через р. Свислочь восточнее м. Кринки, что стало началом общего
беспорядочного отступления...
...29 июня в 11 часов с остатками матчасти (3 машины) и отрядом пехоты
и конницы подошел в леса восточнее Слонима, где вел бой 29 и 30 июня. 30
июня в 22 часа двинулся с отрядом в леса и далее в Пинские болота по
маршруту Гомель-Вязьма...
...материальная часть вся оставлена на территории, занятой противником,
от Белостока до Слонима. Оставляемая матчасть приводилась в негодность.
Материальная часть оставлена по причине отсутствия ГСМ и ремфонда..."
Да уж... Переведем дыхание и попытаемся для начала подвести самые
простые, т. е. арифметические, итоги.
К началу боевых действий в 7-й тд было 368 танков. Пресловутое
„внезапное нападение" никакого ущерба дивизии Борзилова не нанесло.
Еще до начала первых авианалетов дивизия покинула место постоянной
дислокации и никаких ощутимых потерь 22 июня не понесла. В ходе
наступательного боя 24-25 июня дивизия потеряла только 18 танков, да и то не
все они были подбиты немецкой противотанковой артиллерией - несколько машин,
как пишет комдив, просто увязли в болотах.
Борзилов в своем докладе не уточняет, какие именно танки были потеряны.
Тем не менее, зная возможности противотанковой артиллерии немецких пехотных
дивизий, можно с высокой достоверностью предположить, что основная ударная
сила дивизии - новейшие танки Т-34 и КВ - остались в строю (на 90-мм броне
тяжелого танка КВ снаряды любых немецких противотанковых пушек могли
оставить только более или менее заметные вмятины).
Даже с учетом того, что 63 танка были потеряны на марше, к утру 26 июня
- т. е. к началу разгрома - в 7-й танковой должно было оставаться ни много
ни мало - 287 танков. Ни одна из семнадцати танковых дивизий вермахта не
имела 22 июня 1941 г. в своем составе такого количества танков (в среднем на
одну дивизию приходилось по 192 танка, а в пяти дивизиях 1-й танковой группы
Клейста числилось от 143 до 149 танков), ни одна не имела танков такого
качества, как Т-34 и КВ, которых в дивизии Борзилова были сотни!
И уже через три дня отступления, практически без соприкосновения с
противником (да и не могла немецкая пехота, при всем желании догнать
отступающую моторизованную армию), ото всей 7-й танковой дивизии остается
„отряд пехоты с тремя танками".
Что это - фантастика? Или просто история панического бегства
деморализованной толпы, сметавшей на своем пути даже тех, кто пытался ее
остановить?
Впрочем, в докладе Борзилова указаны и две объективные (на первый
взгляд) причины разгрома дивизии и потери всей матчасти: отсутствие ГСМ и
беспрерывные удары авиации противника.
В мемуарах Болдина, как помните, названы и причины, по которым его
войска остались без горючего: немецкая авиация сожгла все склады и
разбомбила все железнодорожные эшелоны с топливом.
Казалось бы - о чем тут еще спорить? Нет горючего - нет и боеспособного
мехкорпуса. Но не будем спешить с выводами, а лучше зададим себе два простых
вопроса.
Сколько складов с ГСМ на территории Белоруссии было в распоряжении
танковых групп Гота и Гудериана в июне 1941 г.? Логичный ответ: если
немецкая же авиация разбомбила все склады, то ни одного. Есть и правильный
ответ - до одной трети всего потребляемого бензина немцы взяли со
„сгоревших складов" Западного фронта! [40].
Сколько эшелонов с горючим поступило в расположение немецких танковых
дивизий в июне 1941 г.? Даже не открывая ни одного справочника, можно дать
точный ответ: ни одного. Дело в том, что немецкие вагоны по нашей широкой
колее не ходят, а „перешивка" на узкую европейскую колею в июне 41 г.
еще и не начиналась.
И тем не менее, уже к концу июня 2-я танковая группа вермахта вышла к
Бобруйску (500 км от района исходного развертывания), а 3-я танковая группа
прошла 450 км по маршруту Сувалки-Вильнюс-Минск-Борисов. При этом ни Гот, ни
Гудериан ни единым словом не упоминают в своих мемуарах о каких-либо
проблемах с обеспечением частей горючим! И это при том, что запас хода
немецких танков был в полтора - два раза меньше, чем у наших Т-34 и БТ.
А удивляться тут совершенно нечему. Танки в глубокой наступательной
операции заправляются не на „складах", и уж тем более - не из
железнодорожных цистерн.
„...Я оглашу очень маленькую справку. Всего, чтобы боевые машины
обеспечить на 500 км марша, нужно для заправки 1200 т горючего. Исходя из
этой нормы, на сутки боевой работы при марше в 125 км, обеспечение боевых
машин на сутки потребует 300 т...
...во всяком случае горючего должно браться столько, чтобы полностью
обеспечить выполнение двух-, четырехдневной работы и поставленной задачи...
Кроме полной заправки в машинах, мы рекомендуем на каждую машину в бидонах и
бачках брать не менее ползаправки...
...нечего стесняться и брать на верх танка бидоны и бочонки. Если мы
раньше боялись, что бидоны с бензином при попадании зажигательных пуль будут
загораться, то теперь дизельное топливо не горит и зажечь его невозможно
никакой зажигательной пулей... Это дает нам право положить некоторую толику
дизельного топлива в танки и иметь возможность наиболее продуктивно питать
себя горючим..." [14].
Это не запоздалые советы дилетанта. Это цитата из многократно
упомянутого нами доклада Павлова на декабрьском (1940 г.) Совещании. Цифра в
1 200 тонн не покажется нам такой огромной, если вспомнить, что по штату
мехкорпусу полагалось иметь в своем составе 5 165 автомашин разного
назначения, в том числе - по 139 топливных автоцистерн в каждой из двух
танковых дивизий.
Павлов предлагал брать при вводе мехкорпуса в прорыв горючее в расчете
на 2-3 полные заправки танков. Это вызвало справедливые возражения.
Генерал-майор Куркин (в то время - командир 5-й танковой дивизии, а в начале
войны - командир 3 МК Северо-Западного фронта) позволил себе возразить
генералу армии:
„ Это не наша творческая мысль, а приказ Народного комиссара так
решил вопрос, что мы сейчас будем иметь 4-5 заправок горючего на колесных
машинах..."
То есть не на складах, а непосредственно в походных колоннах!
А теперь переведем эти самые „заправки" в более понятные каждому
километры.
Самый устаревший из имевшихся в дивизии Борзилова танк Т-26 имел запас
хода на одной заправке равный 170 км. Самый мощный и современный КВ - те же
самые 180 км (тяжело таскать 50 тонн стали). Скоростные БТ и средние Т-34
имели запас хода примерно по 300 километров.
Уточним: это минимальные цифры и относятся они к движению танков по
пересеченной местности. При движении по дорогам запас хода возрастает в
полтора-два раза.
Таким образом, даже две „заправки" - это уже 350-500 км пути. А
на пяти „заправках" корпус Куркина по хорошим европейским дорогам мог
дойти до Парижа (всего-то 1 600 км от Каунаса).
Вернемся, однако, от планов Великого Похода к трагической реальности.
По замыслу командования, 6 МК должен был нанести удар от Белостока на Гродно
с выходом к исходу дня 24 июня в район переправ через Неман у
Меркине-Друскиникай. Это 120 км по прямой. Даже с учетом боевого
маневрирования эту задачу можно было выполнить вообще нигде ни разу не
заправляясь, только за счет того горючего, которое было в баках танков.
Фактически, 7-я танковая дивизия, беспорядочно кружась по маршруту
Белосток-Валпа-Сокулка-Волковыск-Слоним, прошла никак не более 250 км.
Главным образом - по дорогам, а вовсе не по лесам и болотам. Бросить при
этом всю технику „по причине отсутствия ГСМ" можно было бы только при
одновременном сочетании следующих двух неблагоприятных условий:
- до 10 часов вечера 22 июня (т. е. до начала марша) танки все еще не
были заправлены горючим „под пробку" и вышли на марш с полупустыми
баками;
- топлива в округе, 10-й армии и в мехкорпусе просто не было или все
его запасы на окружных складах и в тылах дивизии уничтожила вездесущая
немецкая авиация.
Могут ли соответствовать действительности такие предположения?
Начнем с первого. В соответствии с „Планом действий войск по
прикрытию отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа",
утвержденным Павловым в начале июня 1941 г., „...потребность в горючем
обеспечивается за счет: двух заправок, хранящихся в частях (одна в баках
машин, вторая в таре), трех заправок для боевых машин и шести заправок для
транспортных, хранящихся на окружных складах" [ВИЖ.- 1996.- No 3].
Конечно, не все приказы исполняются точно и в срок, бывают и случаи
преступного разгильдяйства, но едва ли это могло относится к Борзилову,
бригада которого еще в финскую войну была отмечена за образцовую организацию
службы материально-технического обеспечения [8].
Теперь о наличии горючего на окружных складах. Из уже упомянутого
„Плана прикрытия..." мы узнаем, что в районе несостоявшегося
контрудара КМГ Болдина, в треугольнике Белосток- Гродно-Волковыск,
находилось 12 (двенадцать) стационарных складов горючего.
Конкретно: NoNo 920, 922, 923, 924, 1018, 1019, 1040, 1044 в полосе
10-й армии и 919, 929, 1020, 1033 в районе дислокации 11-го мехкорпуса
(Гродно-Мосты-Волковыск).
Расстояния между этими складами не превышали 60-80 км. Даже для ветхой
„полуторки" это не более двух часов езды.
Но, может быть, склады-то были, а бензина на них и не было?
Еще в самые что ни на есть „застойные годы" Военно-исторический
журнал, издаваемый Министерством обороны СССР, сообщал читателям, что:
„...к 29 июня на территории Белоруссии, занятой противником,
осталось более 60 окружных складов, в том числе ... 25 складов горючего...
Общие потери к этому времени составили: боеприпасов - свыше 2 000 вагонов
(30% всех запасов фронта), горючего - более 50 000 т (50% запасов)..."
[ВИЖ.- 1966.- No 8].
Известный психологический парадокс заключается в том, что стакан со 100
мл жидкости одни люди называют „полупустым", а другие -
„наполовину полным". Коммунистические же „историки" (в отличие
от просто людей) всегда говорили и писали о потерянных „50% запаса
горючего", но никогда не обращали внимание доверчивых читателей на то, что
даже 29 июня в распоряжении войск Западного фронта все еще оставалась
половина предвоенных запасов горючего, т. е. порядка 50 000 тонн бензина и
солярки.
Это по меньшей мере в десять раз превышало потребность в горючем для
четырех полностью укомплектованных мехкорпусов на 500 км марша (см. выше).
Но четырех полностью укомплектованных мехкорпусов (т. е. 4 000 танков)
в округе не было даже и 22 июня. По разным источникам, количество танков,
находившихся в составе войск ЗапОВО к началу войны, не превышало 2 500
единиц. К 29 июня 1941 г. число „потребителей" топлива в округе
катастрофически уменьшилось. Как же им могло не хватить 50 000 тонн
горючего?
Но если проблемы с горючим еще можно как-то объяснить многодневными
хаотичными маршами по дорогам, запруженным беженцами и беглецами, то как же
КМГ Болдина, так и не вступившая в бой с главными силами противника, могла
остаться без боеприпасов?
Минимальный боекомплект танка БТ - 132 снаряда, 147 снарядов в танке
Т-26, 116 снарядов в КВ, 77 снарядов в „тридцатьчетверке".
Совокупный боезапас танков 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч
снарядов.
Это - минимум, и это только в танках. А еще в корпусе было 229 пушечных
бронеавтомобилей и 335 „стволов" пушек, гаубиц и минометов различных
калибров [78]. Если бы все это на самом деле обрушилось в течение двух дней
на две пехотные дивизии вермахта, то вряд ли они смогли бы после этого
куда-то наступать. С темпом 20-30 км в день.
Впрочем, если бы даже ста тысяч снарядов не хватило для того, чтобы, по
крайней мере, затормозить продвижение 30 тысяч немецких солдат, то можно
было и добавить.
„На окружных складах было накоплено около 6 700 вагонов
боеприпасов различных видов".
Это строка из уже упомянутого исследования „Тыл Западного фронта"
[ВИЖ.- 1966.- No 8]. Современные военные историки уточняют, что это совсем
не так много, как может показаться дилетантам - всего лишь 85% от нормы,
установленной Генеральным штабом [3].
Установленной на первые два месяца боевых действий. Как же этого могло
не хватить на пять дней?
Вот тут, прижатые к стенке, коммунистические „историки" привычно
вытаскивают свою любимую, свою универсальную, волшебную
„палочку-выручалочку".
Авиация. Всемогущая немецкая авиация. Это она уничтожила тысячи
советских танков, сожгла все автоцистерны, разбомбила 6 700 вагонов с
боеприпасами, разрушила 60 окружных складов с горючим и снарядами,
„растрепала" 36-ю и разгромила 6-ю кавдивизии, да при этом еще и
успевала „расстреливать буквально каждую нашу машину" (так сказал в
своем последнем слове на суде командующий 4-й Армии генерал Коробков) и
своим страшным гулом мешала Болдину отдавать приказы по телефону и прочая,
прочая, прочая...
Всякий раз, когда нашим военным „историкам" приходится объяснять
очередной разгром, развал, очередную потерю людей и техники, невыполнение
приказов и срыв всех планов, появляется она - „несокрушимая и
легендарная" немецкая авиация.
Изо всех мифов о начале войны этот - одновременно и самый абсурдный и
самый укорененный. Любая Марьиванна с кафедры новейшей истории, не умеющая
отличить патрон от понтона и танк от трака, рассказывает своим студентам про
то, что „немецкая авиация с первых дней войны захватила господство в
воздухе", с той же нерассуждающей уверенностью, с какой она объясняет своим
внукам про то, что надо слушаться маму с папой.
Спорить со всеобщим заблуждением трудно, но - попробуем.
Для начала послушаем людей, знающих войну и военную авиацию не
понаслышке.
„...25 июня советские войска в составе 11-го и 6-го
механизированных корпусов нанесли по противнику контрудар в районе Гродно.
Из Могилева позвонили, чтобы наша дивизия всем составом приняла участие в
этой операции. Вечером от прибывшего к нам представителя штаба фронта узнаю:
кроме нас контрудар поддерживают полки 12-й бомбардировочной и 43-й
истребительной дивизий, а также 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации,
которым командовал полковник Н. С. Скрипко (ныне маршал авиации). На этом
участке фронта авиаторы совершили тогда 780 самолето-вылетов, уничтожили
около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой. Успех воодушевил
нас..." [49].
Чем, главным образом, примечательно это свидетельство? Даже не тем,
что, оказывается, не одна только немецкая авиация висела в воздухе над
районом несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, а своей последней фразой.
Уничтожение 30 танков и 60 автомашин в результате 780 самолето-вылетов
оценивается автором мемуаров как крупный, воодушевляющий успех! При этом не
будем забывать, что и цифры-то эти взяты „с воздуха", т. е. из отчетов
самих летчиков, а вовсе не из журналов боевых потерь немецких дивизий.
Степень достоверности этих отчетов хорошо известна историкам авиации.
Реальные потери противника были, конечно же, раза в два меньше. И это
оценивается как большой успех? Кто же автор? Может быть, он разбирается в
вопросах боевого применения авиации хуже Марьиванны?
Герой Советского Союза, командир 13-й бомбардировочной авиадивизии (13
БАД) генерал-майор Ф. П. Полынин еще до начала Второй мировой войны стал
известен всему авиационному миру. Правда, в соответствии с принятыми тогда в
Советском Союзе нормами сверхсекретности, Полынина знали заочно и без
фамилии, просто как командира „того самого" бомбардировочного
соединения, которое 23 февраля 1938 г. разбомбило японскую авиабазу на
острове Тайвань.
Беспримерный рейд протяженностью в 800 км над захваченной японцами
территорией Китая был организован и проведен Полыниным так, что японская ПВО
не только не смогла оказать какое-либо противодействие, но даже не
обнаружила сам факт пролета 28 советских бомбардировщиков.
После войны в Китае, в которой Полынин с перерывами участвовал с 1933
года, он становится командующим ВВС 13-й армии во время финской войны. В
ходе той войны советская военная авиация (численность которой на ТВД к
февралю 1940 г. превысила 3 200 самолетов) выполнила 84 тысячи боевых
вылетов. Эта цифра сопоставима с показателями применения авиации в
крупнейших сражениях Великой Отечественной войны (Курская битва - 118 тысяч
вылетов с 5 июля по 23 августа 1943 г. и Сталинградская битва - 114 тысяч
вылетов с июля 42 г. по февраль 43 г.) [60].
Начавшаяся 22 июня 1941 г. война была для Полынина третьей по счету, и
едва ли кто-то из командиров немецких бомбардировочных авиагрупп имел к
этому дню больший, чем у него, боевой опыт.
Теперь прочитаем страницы воспоминаний маршала авиации (в те дни -
командира вышеупомянутого 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса) Н. С.
Скрипко [50].
Уже в 10 часов утра 22 июня его корпус получил приказ сосредоточить все
силы для разгрома моторизованных колонн противника в районе Сувалки-Алитус.
Первый бомбовый удар по частям 3-й танковой группы наши летчики нанесли 22
июня, в 15 часов 40 минут, в районе Меркине. Всего в тот день силами трех
бомбардировочных авиаполков (96, 207 и 98-го) по танковым дивизиям Гота было
выполнено полторы сотни боевых вылетов.
24 июня, как пишет в своих мемуарах Н. С. Скрипко, „боевая задача
3-го авиакорпуса оставалась прежней - уничтожать немецкие танки и
моторизованные части группы Гота, наступавшей непосредственно на Минск". В
тот день его летчики выполнили 170 самолето-вылетов. 26 июня, когда немецкие
танки вышли уже к северным окраинам Минска, летчики 3-го авиакорпуса
выполнили 254 боевых вылета, поддерживая обороняющие Минск стрелковые
дивизии. Именно в этот день, 26 июня 1941 г., атакуя колонну войск 3-й
танковой группы на шоссе Молодечно-Минск в районе местечка Радошковичи,
совершил свой бессмертный подвиг капитан Николай Францевич Гастелло -
командир 4-й эскадрильи 207-го авиаполка, ветеран боев в Финляндии и на
Халхин-Голе.
Как видим, советская авиация отнюдь не бездействовала. Ежедневно по
моторизованным колоннам 3-й танковой группы Г. Гота наносились удары сотнями
самолето-вылетов, но она (танковая группа вермахта) никуда при этом не
исчезала, а продолжала, практически безостановочно, двигаться вперед. Более
того, в мемуарах Гота нет почти никаких „следов" этих бомбежек, кроме
одной-единственной фразы в записи от 24 июня: „в последующие дни
действия авиации противника активизировались". Вот и все. На плохие дороги,
пыль, лесные пожары, проливные июльские дожди Гот жалуется гораздо чаще и
пространнее.
Воспитанный советскими писателями читатель все уже понял. Самолеты-то
наши были „безнадежно устаревшими гробами", летчики - „с налетом
шесть часов" (один только Полынин, наверное, летать умел, да и тот не летал,
а командовал) - вот почему на Г. Гота удары советской авиации большого
впечатления не произвели.
Правды ради надо отметить, что и люди с большими звездами поначалу
имели схожее мнение об эффективности действий советской авиации в первые дни
войны. Так, Ставка в Директиве No 00285 от 11 июля 1941 г. отмечала, что
„наша авиация действовала главным образом по механизированным и
танковым войскам немцев. В бой с танками вступали сотни самолетов, но
должного эффекта достигнуто не было, потому что борьба авиации против танков
была плохо организована" [5, с. 63]. Подписана эта Директива была
К несомненной заслуге командира 20-й тб следует отнести и очень малые
потери, понесенные личным составом вверенной ему части. За три месяца боев в
тяжелейших природно-климатических условиях его бригада потеряла 169 человек
убитыми и 338 ранеными [8]. Всего ничего - в сравнении с тем, что общие
потери Красной Армии в той позорной сталинской авантюре превысили 330 тысяч
человек [35].
Доклад Борзилова, несмотря на малый объем, содержит столько ценнейшей
информации, что его стоит процитировать очень подробно:
„...на 22 июня 1941 года дивизия была укомплектована в личном
составе: рядовым на 98 проц., младшим начсоставом на 60 проц., и командным
составом на 80 проц. Материальной частью: тяжелые танки - 51, средние танки
- 150, БТ-5/7 - 125, Т-26 - 42 единицы (таким образом, в одной только
дивизии Борзилова было двести новейших танков Т-34 и КВ с противоснарядным
бронированием), ...части дивизии находились в основном районе дислокации м.
Хоро-Новоселки-Жолтки и готовились к учению на 23 июня 1941 года, которое
должно было проводиться штабом армии (еще одно свидетельство того, что в
конце июня 1941 г. в Западном Особом военном округе, уже официально
преобразованном решением Политбюро ЦК от 21 июня 1941 г. в Западный фронт,
готовились к крупной „игре". Из других документов известно, что
незадолго до начала этой „игры" в танки мехкорпусов Западного ОВО были
загружены снаряды, усилена охрана парков и складов. Было приказано
„все делать без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать
по плану"):
...22 июня в 2 часа был получен пароль через делегата связи о боевой
тревоге со вскрытием „Красного пакета" (еще одно подтверждение того,
что боевая тревога на Западном фронте была объявлена ДО „внезапного
нападения". То же самое время получения приказа о вскрытии „красного
пакета" с оперативным планом - 2 часа ночи 22 июня - содержится и в
воспоминаниях командира 86 сд 10-й армии Западного фронта полковника
Зашибалова), ...через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога
и в 4 часа 30 мин. части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой
тревоге..., в 22 часа 22 июня дивизия получила приказ о переходе в новый
район сосредоточения - ст. Валпа и последующую задачу: уничтожить танковую
дивизию, прорвавшуюся в район Белостока... Дивизия, выполняя приказ,
столкнулась с созданными на всех дорогах пробками из-за беспорядочного
отступления тылов армии из Белостока... Дивизия, находясь на марше и в
районе сосредоточения с 4 до 9 часов и с 11 до 14 часов 23 июня, все время
находилась под ударами авиации противника. За период марша и нахождения в
районе сосредоточения до 14 часов дивизия имела потери: подбито танков - 63,
разбиты все тылы полков... (Сопоставимые потери понесла и 4-я танковая
дивизия 6-го МК. В одном из немногих уцелевших донесений ее командира
Потатурчева сказано, что к 18.00 24 июня дивизия сосредоточилась в районе
Лебежаны, Новая Мышь, имея потери до 20-26%, главным образом за счет легких
танков; тяжелые танки КВ, как указано в донесении, выдерживали даже прямые
попадания авиабомб) [8].
...танковой дивизии противника не оказалось в районе Бельска, благодаря
чему дивизия не была использована (в переводе с русского на русский это
означает, что весь первый день войны дивизия просто бездействовала. На
второй день она была направлена командующим 10-й армии Голубевым, вследствие
панических донесений его подчиненных, на юг к Бельску, т. е. в прямо
противоположном от Гродно направлении. Никаких танковых частей противника в
полосе 10-й армии просто не было, потому и найти их Борзилов не смог. Это,
однако, не помешало Болдину даже в его послевоенных мемуарах упомянуть
„большое количество танков", атаковавших южный фланг 10-й армии).
...24-25 июня дивизия, выполняя приказ командира корпуса и маршала т.
Кулика, наносила удар с рубежа Старое Дубно- Кузница на Гродно (вот,
наконец, и первое упоминание об участии 7-й тд в запланированном контрударе
на Гродно), где было уничтожено до двух батальонов пехоты и до двух
артиллерийских батарей противника, при этом части дивизии потеряли танков 18
штук сгоревшими и завязшими в болотах...
(На этом и заканчивается описание контрудара 6-го мехкорпуса. Дальше
начинается описание разгрома).
...к исходу дня 25 июня был получен приказ командира корпуса на отход
за р. Свислочь. (Этот приказ, вероятно последний в своей жизни, Хацкилевич
отдал, выполняя распоряжение командующего Западным фронтом Павлова, который
25 июня в 16 часов 45 минут приказал: „немедленно прервите бой и
форсированным маршем, следуя ночью и днем, сосредоточьтесь в Слоним. О
начале движения утром 26 и об окончании марша донесите. Радируйте о
состоянии горючего и боеприпасов". В свою очередь, Павлов принял такое
решение на основании директивы Ставки и ее представителя в штабе Западного
фронта маршала Шапошникова об отводе всех войск фронта на линию реки Щара,
т. е. на 100-150 км на восток. Правду сказать, из дальнейшего становится
очевидно, что приказ об отходе лишь „узаконил" начавшееся
беспорядочное бегство).
...По предварительным данным, 4-я тд 6-го мехкорпуса в ночь на 26 июня
отошла за р. Свислочь, в результате чего был открыт фланг 36-й кавалерийской
дивизии... В 21 час. 26 июня части 36-й кд и 29-й мотострелковой дивизии
(6-го мехкорпуса) беспорядочно начали отход. Мною были приняты меры для
восстановления положения, но это успеха не имело.
Я отдал приказ прикрывать отходящие части 29 мсд и 36 кд (здесь как
видим, Борзилов дословно повторяет политдонесение 11-го мехкорпуса) и в
районе м. Кринки сделал вторую попытку задержать отходящие части, где
удалось задержать 128 мсп (это не вражеский, это наш полк из состава 6-го
мехкорпуса все пытается задержать Борзилов) и в ночь на 27 июня переправился
через р. Свислочь восточнее м. Кринки, что стало началом общего
беспорядочного отступления...
...29 июня в 11 часов с остатками матчасти (3 машины) и отрядом пехоты
и конницы подошел в леса восточнее Слонима, где вел бой 29 и 30 июня. 30
июня в 22 часа двинулся с отрядом в леса и далее в Пинские болота по
маршруту Гомель-Вязьма...
...материальная часть вся оставлена на территории, занятой противником,
от Белостока до Слонима. Оставляемая матчасть приводилась в негодность.
Материальная часть оставлена по причине отсутствия ГСМ и ремфонда..."
Да уж... Переведем дыхание и попытаемся для начала подвести самые
простые, т. е. арифметические, итоги.
К началу боевых действий в 7-й тд было 368 танков. Пресловутое
„внезапное нападение" никакого ущерба дивизии Борзилова не нанесло.
Еще до начала первых авианалетов дивизия покинула место постоянной
дислокации и никаких ощутимых потерь 22 июня не понесла. В ходе
наступательного боя 24-25 июня дивизия потеряла только 18 танков, да и то не
все они были подбиты немецкой противотанковой артиллерией - несколько машин,
как пишет комдив, просто увязли в болотах.
Борзилов в своем докладе не уточняет, какие именно танки были потеряны.
Тем не менее, зная возможности противотанковой артиллерии немецких пехотных
дивизий, можно с высокой достоверностью предположить, что основная ударная
сила дивизии - новейшие танки Т-34 и КВ - остались в строю (на 90-мм броне
тяжелого танка КВ снаряды любых немецких противотанковых пушек могли
оставить только более или менее заметные вмятины).
Даже с учетом того, что 63 танка были потеряны на марше, к утру 26 июня
- т. е. к началу разгрома - в 7-й танковой должно было оставаться ни много
ни мало - 287 танков. Ни одна из семнадцати танковых дивизий вермахта не
имела 22 июня 1941 г. в своем составе такого количества танков (в среднем на
одну дивизию приходилось по 192 танка, а в пяти дивизиях 1-й танковой группы
Клейста числилось от 143 до 149 танков), ни одна не имела танков такого
качества, как Т-34 и КВ, которых в дивизии Борзилова были сотни!
И уже через три дня отступления, практически без соприкосновения с
противником (да и не могла немецкая пехота, при всем желании догнать
отступающую моторизованную армию), ото всей 7-й танковой дивизии остается
„отряд пехоты с тремя танками".
Что это - фантастика? Или просто история панического бегства
деморализованной толпы, сметавшей на своем пути даже тех, кто пытался ее
остановить?
Впрочем, в докладе Борзилова указаны и две объективные (на первый
взгляд) причины разгрома дивизии и потери всей матчасти: отсутствие ГСМ и
беспрерывные удары авиации противника.
В мемуарах Болдина, как помните, названы и причины, по которым его
войска остались без горючего: немецкая авиация сожгла все склады и
разбомбила все железнодорожные эшелоны с топливом.
Казалось бы - о чем тут еще спорить? Нет горючего - нет и боеспособного
мехкорпуса. Но не будем спешить с выводами, а лучше зададим себе два простых
вопроса.
Сколько складов с ГСМ на территории Белоруссии было в распоряжении
танковых групп Гота и Гудериана в июне 1941 г.? Логичный ответ: если
немецкая же авиация разбомбила все склады, то ни одного. Есть и правильный
ответ - до одной трети всего потребляемого бензина немцы взяли со
„сгоревших складов" Западного фронта! [40].
Сколько эшелонов с горючим поступило в расположение немецких танковых
дивизий в июне 1941 г.? Даже не открывая ни одного справочника, можно дать
точный ответ: ни одного. Дело в том, что немецкие вагоны по нашей широкой
колее не ходят, а „перешивка" на узкую европейскую колею в июне 41 г.
еще и не начиналась.
И тем не менее, уже к концу июня 2-я танковая группа вермахта вышла к
Бобруйску (500 км от района исходного развертывания), а 3-я танковая группа
прошла 450 км по маршруту Сувалки-Вильнюс-Минск-Борисов. При этом ни Гот, ни
Гудериан ни единым словом не упоминают в своих мемуарах о каких-либо
проблемах с обеспечением частей горючим! И это при том, что запас хода
немецких танков был в полтора - два раза меньше, чем у наших Т-34 и БТ.
А удивляться тут совершенно нечему. Танки в глубокой наступательной
операции заправляются не на „складах", и уж тем более - не из
железнодорожных цистерн.
„...Я оглашу очень маленькую справку. Всего, чтобы боевые машины
обеспечить на 500 км марша, нужно для заправки 1200 т горючего. Исходя из
этой нормы, на сутки боевой работы при марше в 125 км, обеспечение боевых
машин на сутки потребует 300 т...
...во всяком случае горючего должно браться столько, чтобы полностью
обеспечить выполнение двух-, четырехдневной работы и поставленной задачи...
Кроме полной заправки в машинах, мы рекомендуем на каждую машину в бидонах и
бачках брать не менее ползаправки...
...нечего стесняться и брать на верх танка бидоны и бочонки. Если мы
раньше боялись, что бидоны с бензином при попадании зажигательных пуль будут
загораться, то теперь дизельное топливо не горит и зажечь его невозможно
никакой зажигательной пулей... Это дает нам право положить некоторую толику
дизельного топлива в танки и иметь возможность наиболее продуктивно питать
себя горючим..." [14].
Это не запоздалые советы дилетанта. Это цитата из многократно
упомянутого нами доклада Павлова на декабрьском (1940 г.) Совещании. Цифра в
1 200 тонн не покажется нам такой огромной, если вспомнить, что по штату
мехкорпусу полагалось иметь в своем составе 5 165 автомашин разного
назначения, в том числе - по 139 топливных автоцистерн в каждой из двух
танковых дивизий.
Павлов предлагал брать при вводе мехкорпуса в прорыв горючее в расчете
на 2-3 полные заправки танков. Это вызвало справедливые возражения.
Генерал-майор Куркин (в то время - командир 5-й танковой дивизии, а в начале
войны - командир 3 МК Северо-Западного фронта) позволил себе возразить
генералу армии:
„ Это не наша творческая мысль, а приказ Народного комиссара так
решил вопрос, что мы сейчас будем иметь 4-5 заправок горючего на колесных
машинах..."
То есть не на складах, а непосредственно в походных колоннах!
А теперь переведем эти самые „заправки" в более понятные каждому
километры.
Самый устаревший из имевшихся в дивизии Борзилова танк Т-26 имел запас
хода на одной заправке равный 170 км. Самый мощный и современный КВ - те же
самые 180 км (тяжело таскать 50 тонн стали). Скоростные БТ и средние Т-34
имели запас хода примерно по 300 километров.
Уточним: это минимальные цифры и относятся они к движению танков по
пересеченной местности. При движении по дорогам запас хода возрастает в
полтора-два раза.
Таким образом, даже две „заправки" - это уже 350-500 км пути. А
на пяти „заправках" корпус Куркина по хорошим европейским дорогам мог
дойти до Парижа (всего-то 1 600 км от Каунаса).
Вернемся, однако, от планов Великого Похода к трагической реальности.
По замыслу командования, 6 МК должен был нанести удар от Белостока на Гродно
с выходом к исходу дня 24 июня в район переправ через Неман у
Меркине-Друскиникай. Это 120 км по прямой. Даже с учетом боевого
маневрирования эту задачу можно было выполнить вообще нигде ни разу не
заправляясь, только за счет того горючего, которое было в баках танков.
Фактически, 7-я танковая дивизия, беспорядочно кружась по маршруту
Белосток-Валпа-Сокулка-Волковыск-Слоним, прошла никак не более 250 км.
Главным образом - по дорогам, а вовсе не по лесам и болотам. Бросить при
этом всю технику „по причине отсутствия ГСМ" можно было бы только при
одновременном сочетании следующих двух неблагоприятных условий:
- до 10 часов вечера 22 июня (т. е. до начала марша) танки все еще не
были заправлены горючим „под пробку" и вышли на марш с полупустыми
баками;
- топлива в округе, 10-й армии и в мехкорпусе просто не было или все
его запасы на окружных складах и в тылах дивизии уничтожила вездесущая
немецкая авиация.
Могут ли соответствовать действительности такие предположения?
Начнем с первого. В соответствии с „Планом действий войск по
прикрытию отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск округа",
утвержденным Павловым в начале июня 1941 г., „...потребность в горючем
обеспечивается за счет: двух заправок, хранящихся в частях (одна в баках
машин, вторая в таре), трех заправок для боевых машин и шести заправок для
транспортных, хранящихся на окружных складах" [ВИЖ.- 1996.- No 3].
Конечно, не все приказы исполняются точно и в срок, бывают и случаи
преступного разгильдяйства, но едва ли это могло относится к Борзилову,
бригада которого еще в финскую войну была отмечена за образцовую организацию
службы материально-технического обеспечения [8].
Теперь о наличии горючего на окружных складах. Из уже упомянутого
„Плана прикрытия..." мы узнаем, что в районе несостоявшегося
контрудара КМГ Болдина, в треугольнике Белосток- Гродно-Волковыск,
находилось 12 (двенадцать) стационарных складов горючего.
Конкретно: NoNo 920, 922, 923, 924, 1018, 1019, 1040, 1044 в полосе
10-й армии и 919, 929, 1020, 1033 в районе дислокации 11-го мехкорпуса
(Гродно-Мосты-Волковыск).
Расстояния между этими складами не превышали 60-80 км. Даже для ветхой
„полуторки" это не более двух часов езды.
Но, может быть, склады-то были, а бензина на них и не было?
Еще в самые что ни на есть „застойные годы" Военно-исторический
журнал, издаваемый Министерством обороны СССР, сообщал читателям, что:
„...к 29 июня на территории Белоруссии, занятой противником,
осталось более 60 окружных складов, в том числе ... 25 складов горючего...
Общие потери к этому времени составили: боеприпасов - свыше 2 000 вагонов
(30% всех запасов фронта), горючего - более 50 000 т (50% запасов)..."
[ВИЖ.- 1966.- No 8].
Известный психологический парадокс заключается в том, что стакан со 100
мл жидкости одни люди называют „полупустым", а другие -
„наполовину полным". Коммунистические же „историки" (в отличие
от просто людей) всегда говорили и писали о потерянных „50% запаса
горючего", но никогда не обращали внимание доверчивых читателей на то, что
даже 29 июня в распоряжении войск Западного фронта все еще оставалась
половина предвоенных запасов горючего, т. е. порядка 50 000 тонн бензина и
солярки.
Это по меньшей мере в десять раз превышало потребность в горючем для
четырех полностью укомплектованных мехкорпусов на 500 км марша (см. выше).
Но четырех полностью укомплектованных мехкорпусов (т. е. 4 000 танков)
в округе не было даже и 22 июня. По разным источникам, количество танков,
находившихся в составе войск ЗапОВО к началу войны, не превышало 2 500
единиц. К 29 июня 1941 г. число „потребителей" топлива в округе
катастрофически уменьшилось. Как же им могло не хватить 50 000 тонн
горючего?
Но если проблемы с горючим еще можно как-то объяснить многодневными
хаотичными маршами по дорогам, запруженным беженцами и беглецами, то как же
КМГ Болдина, так и не вступившая в бой с главными силами противника, могла
остаться без боеприпасов?
Минимальный боекомплект танка БТ - 132 снаряда, 147 снарядов в танке
Т-26, 116 снарядов в КВ, 77 снарядов в „тридцатьчетверке".
Совокупный боезапас танков 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч
снарядов.
Это - минимум, и это только в танках. А еще в корпусе было 229 пушечных
бронеавтомобилей и 335 „стволов" пушек, гаубиц и минометов различных
калибров [78]. Если бы все это на самом деле обрушилось в течение двух дней
на две пехотные дивизии вермахта, то вряд ли они смогли бы после этого
куда-то наступать. С темпом 20-30 км в день.
Впрочем, если бы даже ста тысяч снарядов не хватило для того, чтобы, по
крайней мере, затормозить продвижение 30 тысяч немецких солдат, то можно
было и добавить.
„На окружных складах было накоплено около 6 700 вагонов
боеприпасов различных видов".
Это строка из уже упомянутого исследования „Тыл Западного фронта"
[ВИЖ.- 1966.- No 8]. Современные военные историки уточняют, что это совсем
не так много, как может показаться дилетантам - всего лишь 85% от нормы,
установленной Генеральным штабом [3].
Установленной на первые два месяца боевых действий. Как же этого могло
не хватить на пять дней?
Вот тут, прижатые к стенке, коммунистические „историки" привычно
вытаскивают свою любимую, свою универсальную, волшебную
„палочку-выручалочку".
Авиация. Всемогущая немецкая авиация. Это она уничтожила тысячи
советских танков, сожгла все автоцистерны, разбомбила 6 700 вагонов с
боеприпасами, разрушила 60 окружных складов с горючим и снарядами,
„растрепала" 36-ю и разгромила 6-ю кавдивизии, да при этом еще и
успевала „расстреливать буквально каждую нашу машину" (так сказал в
своем последнем слове на суде командующий 4-й Армии генерал Коробков) и
своим страшным гулом мешала Болдину отдавать приказы по телефону и прочая,
прочая, прочая...
Всякий раз, когда нашим военным „историкам" приходится объяснять
очередной разгром, развал, очередную потерю людей и техники, невыполнение
приказов и срыв всех планов, появляется она - „несокрушимая и
легендарная" немецкая авиация.
Изо всех мифов о начале войны этот - одновременно и самый абсурдный и
самый укорененный. Любая Марьиванна с кафедры новейшей истории, не умеющая
отличить патрон от понтона и танк от трака, рассказывает своим студентам про
то, что „немецкая авиация с первых дней войны захватила господство в
воздухе", с той же нерассуждающей уверенностью, с какой она объясняет своим
внукам про то, что надо слушаться маму с папой.
Спорить со всеобщим заблуждением трудно, но - попробуем.
Для начала послушаем людей, знающих войну и военную авиацию не
понаслышке.
„...25 июня советские войска в составе 11-го и 6-го
механизированных корпусов нанесли по противнику контрудар в районе Гродно.
Из Могилева позвонили, чтобы наша дивизия всем составом приняла участие в
этой операции. Вечером от прибывшего к нам представителя штаба фронта узнаю:
кроме нас контрудар поддерживают полки 12-й бомбардировочной и 43-й
истребительной дивизий, а также 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации,
которым командовал полковник Н. С. Скрипко (ныне маршал авиации). На этом
участке фронта авиаторы совершили тогда 780 самолето-вылетов, уничтожили
около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой. Успех воодушевил
нас..." [49].
Чем, главным образом, примечательно это свидетельство? Даже не тем,
что, оказывается, не одна только немецкая авиация висела в воздухе над
районом несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, а своей последней фразой.
Уничтожение 30 танков и 60 автомашин в результате 780 самолето-вылетов
оценивается автором мемуаров как крупный, воодушевляющий успех! При этом не
будем забывать, что и цифры-то эти взяты „с воздуха", т. е. из отчетов
самих летчиков, а вовсе не из журналов боевых потерь немецких дивизий.
Степень достоверности этих отчетов хорошо известна историкам авиации.
Реальные потери противника были, конечно же, раза в два меньше. И это
оценивается как большой успех? Кто же автор? Может быть, он разбирается в
вопросах боевого применения авиации хуже Марьиванны?
Герой Советского Союза, командир 13-й бомбардировочной авиадивизии (13
БАД) генерал-майор Ф. П. Полынин еще до начала Второй мировой войны стал
известен всему авиационному миру. Правда, в соответствии с принятыми тогда в
Советском Союзе нормами сверхсекретности, Полынина знали заочно и без
фамилии, просто как командира „того самого" бомбардировочного
соединения, которое 23 февраля 1938 г. разбомбило японскую авиабазу на
острове Тайвань.
Беспримерный рейд протяженностью в 800 км над захваченной японцами
территорией Китая был организован и проведен Полыниным так, что японская ПВО
не только не смогла оказать какое-либо противодействие, но даже не
обнаружила сам факт пролета 28 советских бомбардировщиков.
После войны в Китае, в которой Полынин с перерывами участвовал с 1933
года, он становится командующим ВВС 13-й армии во время финской войны. В
ходе той войны советская военная авиация (численность которой на ТВД к
февралю 1940 г. превысила 3 200 самолетов) выполнила 84 тысячи боевых
вылетов. Эта цифра сопоставима с показателями применения авиации в
крупнейших сражениях Великой Отечественной войны (Курская битва - 118 тысяч
вылетов с 5 июля по 23 августа 1943 г. и Сталинградская битва - 114 тысяч
вылетов с июля 42 г. по февраль 43 г.) [60].
Начавшаяся 22 июня 1941 г. война была для Полынина третьей по счету, и
едва ли кто-то из командиров немецких бомбардировочных авиагрупп имел к
этому дню больший, чем у него, боевой опыт.
Теперь прочитаем страницы воспоминаний маршала авиации (в те дни -
командира вышеупомянутого 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса) Н. С.
Скрипко [50].
Уже в 10 часов утра 22 июня его корпус получил приказ сосредоточить все
силы для разгрома моторизованных колонн противника в районе Сувалки-Алитус.
Первый бомбовый удар по частям 3-й танковой группы наши летчики нанесли 22
июня, в 15 часов 40 минут, в районе Меркине. Всего в тот день силами трех
бомбардировочных авиаполков (96, 207 и 98-го) по танковым дивизиям Гота было
выполнено полторы сотни боевых вылетов.
24 июня, как пишет в своих мемуарах Н. С. Скрипко, „боевая задача
3-го авиакорпуса оставалась прежней - уничтожать немецкие танки и
моторизованные части группы Гота, наступавшей непосредственно на Минск". В
тот день его летчики выполнили 170 самолето-вылетов. 26 июня, когда немецкие
танки вышли уже к северным окраинам Минска, летчики 3-го авиакорпуса
выполнили 254 боевых вылета, поддерживая обороняющие Минск стрелковые
дивизии. Именно в этот день, 26 июня 1941 г., атакуя колонну войск 3-й
танковой группы на шоссе Молодечно-Минск в районе местечка Радошковичи,
совершил свой бессмертный подвиг капитан Николай Францевич Гастелло -
командир 4-й эскадрильи 207-го авиаполка, ветеран боев в Финляндии и на
Халхин-Голе.
Как видим, советская авиация отнюдь не бездействовала. Ежедневно по
моторизованным колоннам 3-й танковой группы Г. Гота наносились удары сотнями
самолето-вылетов, но она (танковая группа вермахта) никуда при этом не
исчезала, а продолжала, практически безостановочно, двигаться вперед. Более
того, в мемуарах Гота нет почти никаких „следов" этих бомбежек, кроме
одной-единственной фразы в записи от 24 июня: „в последующие дни
действия авиации противника активизировались". Вот и все. На плохие дороги,
пыль, лесные пожары, проливные июльские дожди Гот жалуется гораздо чаще и
пространнее.
Воспитанный советскими писателями читатель все уже понял. Самолеты-то
наши были „безнадежно устаревшими гробами", летчики - „с налетом
шесть часов" (один только Полынин, наверное, летать умел, да и тот не летал,
а командовал) - вот почему на Г. Гота удары советской авиации большого
впечатления не произвели.
Правды ради надо отметить, что и люди с большими звездами поначалу
имели схожее мнение об эффективности действий советской авиации в первые дни
войны. Так, Ставка в Директиве No 00285 от 11 июля 1941 г. отмечала, что
„наша авиация действовала главным образом по механизированным и
танковым войскам немцев. В бой с танками вступали сотни самолетов, но
должного эффекта достигнуто не было, потому что борьба авиации против танков
была плохо организована" [5, с. 63]. Подписана эта Директива была