Вот так. Если бы не досадная помеха со стороны Гитлера, то советские
войска снова начали бы „действовать" на всем протяжении финской
границы, от Балтийского до Баренцева моря. Мемуары А. А. Новикова были
опубликованы в 1970 году. Задолго до „Ледокола"... Не будем
придираться к словам маршала. Человеку свойственно ошибаться. Скажешь,
бывало, правду, а потом гоняешься за этим воробьем. Давайте лучше посмотрим,
что писали в те дни центральные советские газеты, каждое слово в которых
проверялось дюжиной явных и тайных цензоров.
24 июня „Известия" сообщили (правда, пока еще со ссылкой на
„шведские источники") о том, что „среди подавляющего большинства
населения Финляндии царит недовольство правящим режимом". Вот так вот.
Третий день идет война, „последствия первых ударов противника
оказались катастрофическими", а „Известия" озабочены недовольством
заграничных „братьев по классу"...
28 июня, когда все подготовительные мероприятия были завершены, ставший
уже привычным по предыдущим „освободительным походам" угрожающий рык
раздался совершенно отчетливо:
„...дряхлый, забрызганный кровью Маннергейм вытащен из нафталина
и поставлен во главе финских фашистов, ...холопы германского фашизма получат
по заслугам..."
Вся эта риторика буквально дословно повторяла заголовки „Правды"
от 26-29 ноября 1939 г., когда эта достойнейшая газета изъяснялась таким
языком:
„...шут гороховый на посту премьера, ...проучить зарвавшихся
вояк, ...взбесившиеся собаки будут уничтожены..."
29 июня 1941 г. в „Известиях" появляется большая статья „На
границе". Через каждую строчку в ней повторялась мысль о том, что
„освободительный поход" в Финляндию будет вскорости продолжен:
„...мы снова приехали в места, памятные по тем боевым дням, когда
белофинские части в смятении отходили под сокрушительными ударами...
...на большой поляне среди высокого соснового бора стояли участники
недавних походов...
...их спокойная уверенность в победе основана на опыте суровых боев на
Карельском перешейке.
Для многих молодых бойцов это уже третья кампания (подчеркнуто
автором)...
... Я участвовал в боях с белофиннами. Сейчас, как и в те дни, у меня и
у всех людей моего подразделения только одно желание, одна мысль..."
Одним словом, „принимай нас, Суоми-красавица..."
Один из самых ярких, запоминающихся эпизодов в трилогии В. Суворова -
это та глава в книге „Последняя республика", где он рассказывает, как
моделировал „зимнюю войну" 39-40 гг. на английском суперкомпьютере.
Помните, задал В. Суворов машине такие исходные данные, как снег в полтора
метра, температура под минус 35, железобетонные доты с многометровым
перекрытием - и она, испуганно поморгав лампочками, ответила, что без
атомной бомбы „линию Маннергейма" прорвать нельзя. Лучше и не
пробуйте.
Жаль, очень жаль, что не воспользовался Суворов моментом и не спросил
супермашину, что она думает-понимает про июньское (1941 г.) наступление
Красной Армии на финском фронте: толщина снежного покрова - ноль целых,
толщина несуществующего бетона на отсутствующих дотах - хрен десятых,
температура ласкового северного лета - плюс 20.
У наступающих троекратное превосходство в артиллерии, абсолютное
господство в воздухе.
В ближнем оперативном тылу Красной Армии - огромный город с мощной
ремонтной, производственной, госпитальной базой. Северный фронт располагал
по меньшей мере восьмикратным численным превосходством в танках над
вероятным противником. По меньшей мере. Так как, кроме 1-го и 10-го
механизированных (танковых) корпусов, в каждой из пятнадцати стрелковых
дивизий округа был свой разведбат, вооруженный легкими плавающими танками -
как нельзя лучше подходящими для боевых действий среди озер Карелии. Только
этих танков в составе ЛенВО по состоянию на 1 июня 1941 г. насчитывалось 180
единиц [1, с. 475, 482, 597]. Примем во внимание и то, что большую часть из
86 финских танков составляли трофейные советские Т-26 и БТ, захваченные во
время „зимней войны". Их техническое состояние не вызывает сомнения,
если учесть полное отсутствие запчастей, да и то состояние, в котором они
были захвачены.
Так чем же, если не атомной бомбой, могли остановить финны триумфальный
марш Красной Армии на Гельсингфорс?
Ситуация на Северном фронте, где малочисленный и выжидающий противник
не смог помешать войскам Ленинградского округа провести мобилизацию и
развертывание сил в плановых объемах и сроках, была в известном смысле
уникальной. В то время, как на западной границе наступление вермахта 22 июня
1941 г. прервало плановый ход мобилизации и развертывания Красной Армии,
Северный фронт продолжал действовать строго по предвоенным планам.
Раскрученный 17 июня 1941 г. маховик не смогло остановить ни гитлеровское
вторжение, ни даже прорыв немцев за Западную Двину. Не обращая внимания на
эти „досадные помехи", командование Северного фронта продолжало шаг за
шагом разыгрывать отработанный сценарий вторжения в Финляндию. Вот почему
боевые действия на фронте начавшейся 25 июня 1941 г. второй советско-финской
войны могут служить своего рода моделью несостоявшейся „Грозы".
Некоторые авторы писали, и многие читатели согласились с ними в том,
что летом 1941 г. Красная Армия (если бы немцы ее не опередили) могла дойти
до Берлина. От Выборга до Хельсинки гораздо ближе. И противник несравненно
слабее. И первый удар нанесла Красная Армия.
Но дойти - не удалось. А ведь как красиво все было задумано...
Для того, чтобы оценить по достоинству красоту Плана, нам потребуется
карта - не карта сражений Великой Отечественной, а карта железных и
автомобильных дорог Скандинавии.
План войны привязан к дорогам. Так это было во времена Ксеркса и Батыя,
так же все осталось и в веке двадцатом. Более того, зависимость армий 20-го
столетия от материально-технического обеспечения (боеприпасы, горючее) еще
более повысила значимость транспортных коммуникаций при планировании и
проведении операций.
Финляндия может считаться „малой страной" только по численности
населения. По площади занимаемой территории Финляндия превосходит Австрию,
Венгрию, Бельгию, Данию и Голландию вместе взятые.
Так же, как и в России, заселена и освоена эта территория крайне
неравномерно. Густая сеть железных дорог на юге страны становится все более
разреженной в центре, пока не превращается в одну единственную нитку,
которая в северной точке Ботнического залива, у города Кеми, раздваивается:
одна ветка уходит на запад в Норвегию, связывая финские дороги с
незамерзающими норвежскими портами; другая уходит на восток к границе с
советской Карелией. Там же, через Рованиеми, Кемиярви и Салла проходит
единственная в этом районе „сквозная" автомобильная дорога,
связывающая западную (морскую) и восточную (советскую) границы. Еще дальше,
к северу от Рованиеми, через сотни километров заболоченной тайги и тундры
идет автомобильная дорога к Петсамо - самому северному городу Финляндии.
Петсамо - это крупнейшие в Европе никелевые рудники, это броневая сталь и
жаропрочные сплавы для авиационных моторов, это важнейшая статья экспорта
довоенной Финляндии. Правда, сегодня это российский город Печенга.
А теперь нанесем на эту карту район выгрузки 1-й танковой дивизии (Вы
еще помните, с чего все начиналось?) - и простой, как все гениальное,
замысел вторжения в Финляндию откроется Вам во всей красе.
Всего один удар мощным танковым кулаком (а по численности танков
дивизия Баранова почти в два раза превосходила танковый корпус Манштейна!)
от Алакуртти на Кемиярви, и 1-я танковая вырывается из лесной чащобы на
твердую автомобильную дорогу. Силы финской армии в этом регионе были слишком
малы для того, чтобы остановить советскую танковую лавину: в районе Кусамо
находилась только одна 6-я пехотная дивизия, а за 200 км от полосы
предполагаемого наступления, в Сумосисалми, еще одна финская дивизия, причем
общая численность этих двух дивизий, сведенных в 3-й корпус под
командованием генерал-майора X. Сииласвуо, составляла к концу июня всего 10
тысяч человек (в полтора раза меньше штатной численности советской
стрелковой дивизии) [28].
Далее, продвигаясь по шоссе через Рованиеми, 1-я танковая выходит к
Ботническому заливу, перерезает железную дорогу в Кеми - и вся оперативная
обстановка меняется на глазах. Петсамо, отрезанный от всего мира, можно
спокойно переименовывать в Печенгу - для этого в районе Мурманска развернута
14-я армия (14, 52, 104, 122 стрелковые дивизии). Финский никель навсегда
потерян для германской промышленности, а финская армия наглухо отрезана от
немецких войск, уже находящихся или еще могущих быть в будущем
переброшенными в Норвегию.
Разумеется, каким бы слабым ни был противник, наступление на глубину в
300 км никогда не будет „легкой прогулкой". Потому-то в Алакуртти и
отправили прекрасно подготовленную, полностью укомплектованную, имеющую
большой боевой опыт дивизию с командиром, для которого эта война должна была
стать третьей по счету.
Правды ради отметим, что в теории существовала и возможность
„прямого морского сообщения" между Германией и Финляндией через
финские порты в Ботническом заливе. При этом стратегическое значение
железнодорожной ветки через Кеми в Норвегию как будто бы снижалось. Но все
предвоенные планы исходили из того, что Краснознаменный Балтийский флот
имеет достаточно сил и средств (включая базу на финском полуострове Ханко)
для того, чтобы намертво закрыть Финский и Ботнический заливы для немецкого
флота.
Для „яростного похода" по шоссе через Рованиеми к Ботническому
заливу скоростной БТ, способный, сбросив гусеницы, разогнаться до 60-70
км/час, был лучшим из имеющихся на тот момент инструментов войны. Появление
советской танковой дивизии в Алакуртти настолько явно раскрывало содержание
и цель Плана, что с этой переброской тянули до 17 июня, а затем - произвели
ее в экстренном порядке, побросав в псковском военном лагере десятки танков.
И все для того, чтобы танковая армада появилась на финской границе в
„самый последний момент".
Отработка этого мудрого и комплексного (безо всяких кавычек) плана
началась уже осенью 1940 г., т. е. через полгода после заключения в марте
1940 г. мирного договора с Финляндией. 18 сентября Тимошенко (нарком
обороны) и Мерецков (начальник Генштаба РККА) подписали документ No 103203:
„Соображения по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай
войны с Финляндией".
Сразу же отметим, что среди этих „соображений" нет ни одного
слова о Германии! Безо всякой связи с возможным использованием финской
территории немецкой армией советское командование ставит такие задачи:
„...вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные
силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии..., одновременно
с главным ударом нанести удар в направлении на Рованиеми-Кеми, с тем чтобы
выходом на побережье Ботнического залива отрезать северную Финляндию и
прервать непосредственные сообщения центральной Финляндии со Швецией и
Норвегией..." [16, с. 253].
Главный удар предполагалось нанести по двум направлениям: через
Савонлинна на Миккели и через Лаппееранта на Хейнола. И что примечательно -
в июне 1941 г. именно в центре предполагаемой полосы главного удара,
напротив г. Иматра, был сосредоточен 10 МК. А для наступления через
Рованиеми на Кеми планировалось развернуть 21-я армию в районе Алакуртти -
т. е. точно там, где 22 июня 1941 г. выгружали 1-ю танковую дивизию...
Полтора месяца спустя после подписания „Соображений" на встречу с
Гитлером в Берлин отправился глава Советского правительства Молотов.
Переговоры продолжались два дня - 12 и 13 ноября 1940 г. Из стенограммы
переговоров следует, что обсуждение „финского вопроса" заняло добрую
половину всего времени! Правда, обсуждение это происходило в форме диалога
двух глухих. Молотов, с монотонностью заевшей грампластинки, повторял один и
тот же набор аргументов: вся Финляндия по секретному протоколу передана в
сферу интересов Советского Союза, поэтому СССР вправе приступить к
„окончательному решению" в любое удобное для него время. Гитлер же,
все более и более срываясь в истерику, отвечал на это, что он не потерпит
никакой новой войны в районе Балтики, так как эта новая война даст
англичанам и повод, и возможность для вмешательства, а Германия нуждается в
бесперебойных поставках железной руды из Швеции [69, с. 41-47, 63-71].
Стороны ни о чем конкретно не договорились и с чувством глубокого недоверия
расстались друг с другом.
Затем наступило 25 ноября 1940 г. В этот день Молотов передал послу
Германии графу Шуленбургу проект соглашения об условиях создания Пакта
четырех держав, т. е. нацистской Германии, фашистской Италии, милитаристской
Японии, „неизменно миролюбивого" Советского Союза [69, с.136]. В тот
же день нарком Тимошенко направил командованию ЛенВО директиву о подготовке
войны с Финляндией. Первые слова этого документа звучали так:
„В условиях войны СССР только против Финляндии (подчеркнуто
автором) для удобства управления и материального обеспечения войск..."
Далее в директиве ставилась задача „разгромить вооруженные силы
Финляндии, овладеть ее территорией... и выйти к Ботническому заливу на 45-й
день операции". Хельсинки собирались занять на „25-й день операции".
Детальную разработку всех составляющих плана операции требовалось завершить
к 15 февраля 1941 г. [16, с. 418-423].
Работа закипела. Уже в марте 1941 года заместитель наркома обороны
генерал армии Мерецков провел с командованием ЛенВО многодневную оперативную
игру, в ходе которой отрабатывались исключительно наступательные темы.
Документальные подтверждения этого были опубликованы совсем недавно, но еще
в старые добрые времена официальная „История ордена Ленина
Ленинградского военного округа" рассказывала, как „поучительно
проходили полевые поездки на Карельском перешейке и Кольском полуострове, в
ходе которых изучался характер современной наступательной операции..." Ну а
Петсамо советские генералы и вовсе считали почти что Печенгой. Тогдашний
начальник штаба 14-й (мурманской) армии Л. С. Сквирский вспоминает, что в
феврале 1941 г, узнав о том, что с Финляндией ведутся переговоры о дележе
акций никелевых рудников, он очень удивился: „зачем покупать, если мы
вскоре и без того возвратим себе рудники?" [33].
То, что Советский Союз в очередной раз собирался выступить в роли
вероломного агрессора, не удивительно. Странно и удивительно другое.
Полностью отмобилизованные к концу июня 1941 г. войска ЛенВО (Северного
фронта) были уже выведены в районы развертывания, советская авиация
продолжала начатые на рассвете 25 июня яростные бомбардировки Финляндии, а
наземная операция все никак не начиналась. Почему?
До сих пор наше повествование базировалось на твердом основании фактов
и документов.
В этом эпизоде мы переходим на зыбкую почву догадок и гипотез. Читатель
имеет полное право пропустить окончание этой главы за „отсутствием
улик", но автор не видит никакого другого объяснения бездействию войск
Северного фронта в последние дни июня 1941 г., кроме ареста Мерецкова и
ухода Сталина с работы.
Война войной, а „органы" работали. Набравшая обороты и почти уже
никем не управляемая машина террора и беззакония продолжала захватывать в
свои жернова все новые и новые жертвы.
На второй день войны, 23 июня 1941 г., волна арестов докатилась до
самой вершины военного руководства: был арестован генерал армии, заместитель
Наркома обороны, в прошлом - начальник Генштаба РККА К. А. Мерецков,
которому накануне (21 июня 1941 г.) решением Политбюро ЦК было поручено
„общее руководство Северным фронтом".
Но Кирилл Афанасьевич Мерецков - не чужой человек в Ленинградском
округе. С 1939 г. он был командующим ЛенВО, затем, во время финской войны,
Мерецков возглавил 7-ю армию, ставшую главной ударной силой Красной Армии в
боях на Карельском перешейке.
А теперь переведем все эти обстоятельства на язык протокола.
Получается, что командование Северного фронта состояло в июне 1941 г. из
выдвиженцев, сослуживцев и просто друзей „разоблаченного врага
народа". Смерть дышала им в затылок. И не та славная смерть на поле боя, к
которой должен быть готов каждый полководец, а страшная гибель в пыточной
камере или расстрельном подвале. И неминуемая в этом случае расправа с
родными и близкими - вдобавок.
Можно ли осуждать генералов Попова и Никишева (командующего и начштаба
Северного фронта) за то, что в такой ситуации они не стали проявлять личную
инициативу, тем более в таком деликатном вопросе, как переход границы
сопредельного государства?
У них был приказ - ввести в действие план прикрытия. Они его выполнили
- в полном объеме, точно и в срок. Как и положено по Уставу.
У них не было приказа - отказаться от предвоенного плана вторжения в
Финляндию и срочно перебросить все механизированные соединения навстречу
наступающим на Ленинград немцам - и они не отвели ни одного танка с финской
границы.
Бомбардировка Финляндии была предусмотрена заранее (в плане прикрытия
были „поименно" названы 17 объектов первоочередных бомбовых ударов) -
и они ее успешно провели.
А вот по поводу перехода границы уже на этапе сосредоточения и
развертывания войск в п. 8 Плана прикрытия было сказано довольно
расплывчато:
„...при благоприятных условиях ... по указанию Главного
Командования быть готовым к нанесению стремительных ударов по противнику..."
[ВИЖ.- 1996.- No 6].
Вероятнее всего, поэтому Попов и ждал, когда большое начальство само
решит, сложились ли уже „благоприятные условия", или надо еще
погодить.
Да только большое начальство в это время было занято совсем другими
делами.
Начальник Генерального штаба Г. К. Жуков первые дни войны провел на
Западной Украине, пытаясь организовать наступление войск огромного
Юго-Западного фронта (в том, что из этого вышло, мы будем подробно
разбираться в Части 3), а его первому заместителю, начальнику Оперативного
управления Генштаба Ватутину, поручено было спасать положение на
Северо-Западном фронте.
Ответственного за северный участок фронта Мерецкова в этот момент
избивали резиновыми дубинками и обливали следовательской мочой. Новый
представитель Ставки на северо-западном направлении был назначен только 10
июля. За неимением ничего лучшего, Сталин поручил это дело маршалу
Ворошилову. Правда, скоро выяснилось, что главком Ворошилов - это гораздо
хуже, чем ничего, но это будет потом.
Нарком обороны маршал Тимошенко, заместитель наркома обороны маршал
Буденный, бывший (и будущий) начальник Генштаба маршал Шапошников собрались
в конце июня в штабе Западного фронта под Могилевым, и думать про какие-то
иматры, рованиеми и прочие суомисалми им было совершенно некогда. 27-28 июня
танковые группы Гота и Гудериана, соединившись восточнее Минска, замкнули
кольцо окружения вокруг 3, 10 и 4 армий Западного фронта. Шестисоттысячная
группировка советских войск была разгромлена и большей частью взята в плен.
1 июля 1941 года немецкие танки вышли к Березине. Это означало, что третья
часть пути от границы до Москвы была уже пройдена, и пройдена всего за
восемь дней!
А что же делал в это время Самый Главный Начальник?
А самый главный, хотя и не получил даже обычного среднего образования,
все уже понял. Может быть, потому так быстро и так правильно понял, что его
„университетами" была подпольная работа в подрывной организации,
однажды уже удачно развалившей русскую армию прямо во время мировой войны.
Сталин конкретно знал, как рушатся империи и исчезают многомиллионные армии.
Поэтому всего семь дней потребовалось ему для того, чтобы понять, в чем
причина неслыханного разгрома. Открывшаяся в этот момент истина оказалась
непомерно тяжелой даже для этого человека с опытом сибирской ссылки,
кровавой бойни гражданской войны и смертельно опасных „разборок" с
Троцким в 20-е годы.
В ночь с 28 на 29 июня Сталин уехал на дачу, где и провел в состоянии
полной прострации два дня - 29 и 30 июня, не отвечая на телефонные звонки и
ни с кем не встречаясь.
Последствия этого трудно понять современному россиянину, которого
приучили к тому, что Первый Президент суверенной России по несколько месяцев
„работал на даче с документами".
Вот только сталинские порядки очень сильно отличались от ельцинских.
Сталин вникал во все и командовал всем. С его подписью выходили решения о
замене направляющих лопаток центробежного нагнетателя авиамотора АМ-35 или
об исключении из состава возимого ЗИПа танка Т-34 „брезента и одного
домкрата". Без его согласия не решались вопросы балетных постановок в
Большом театре и замены в песне слов „и летели наземь самураи" на
слова „и летела наземь вражья стая" (после подписания 13 апреля 1941
г. договора о нейтралитете с Японией). Вот почему двухдневное отсутствие
Сталина в Кремле не могло не парализовать работу всего высшего эшелона
власти.
Хотите - верьте, хотите - нет, но приказ на переход границы с
Финляндией поступил в 10-й мехкорпус 23-й армии Северного фронта только
после того, как соратники уговорили Вождя Народов вернуться на рабочее
место.
В полночь с 1 на 2 июля 1941 г. 21-я танковая дивизия получила боевой
приказ:
„...в 6-00 2.07 перейти границу в районе Энсо и провести боевую
разведку..., установить силы, состав и группировку противника. Путем захвата
контрольных пленных установить нумерацию частей противника...
...по овладении ст. Иматра - станцию взорвать и огнеметными танками
зажечь лес. В случае успешного действия и захвата рубежей Якола-Иматра -
удерживать их до подхода нашей пехоты..." [17].
Читаешь текст этого приказа и думаешь: как быстро, как неотвратимо
меняются времена и нравы! Вот раньше - какая была лепота:
„Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем..."
„Я хату покинул, ушел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам
отдать..."
Это - стихи. А вот и текст боевого приказа No 01 от 15 сентября 1939
года:
„...армии Белорусского фронта переходят в наступление с задачей
содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в
свержении ига помещиков и капиталистов..." [1, с. 113].
И что же? Не прошло и двух лет - и на тебе: ни мирового пожара, ни
восставших из ада рабочих и крестьян. Все просто и по-деловому: станцию на
сопредельной территории - взорвать, лес - зажечь...
Правда, ни того ни другого сделано не было. В „Журнале боевых
действий 21-й танковой дивизии" читаем, что „разведотряд полностью
свою задачу не выполнил, до Иматра не дошел, лес противника не зажег, лишь
установил, что этот участок обороняется незначительными силами
противника..."
Оцените, уважаемый читатель, насколько командиры 1941 года были
порядочнее советских „историков" последующих десятилетий. Уж у них-то
(историков наших) противник всегда был „многократно превосходящий".
Всегда и везде. Так, в созданной коллективным гением группы военных
историков монографии „Битва за Ленинград" [Под ред. Зубакова В. Е.-
М.: Воениздат, 1964] финские войска, при равном с нашими числе дивизий,
оказались почему-то в два раза более многочисленными (220 тысяч против 114
тысяч)...
Вечером первого дня наступления, в 23-30 2 июня 41 г., в штаб 21-й тд
прибыл начальник Автобронетанкового управления штаба 23-й армии
генерал-майор Лавринович и поставил новую (а фактически - прежнюю) боевую
задачу:
„...с 6-00 3.07 начать наступление на Иматра с задачей - овладеть
Иматра и перешейками между озерами Ималан-Ярви, Саймаа, удерживая последний
до подхода стрелковых частей".
Наступление танковой дивизии должны были поддержать огнем четыре
артиллерийских дивизиона 115-й стрелковой дивизии.
К полудню 3 июля части заняли исходное положение для наступления. Тут
же произошел и первый сбой во взаимодействии:
„Артиллерия задержалась с подготовкой и начала ее только в 13-00,
выпустив за час 50-55 снарядов..."
Другими словами, каждое орудие сделало за час один-два выстрела. Надо
полагать, такой „огневой шквал" скорее предупредил „белофиннов",
нежели подавил их оборону. В 14-00 два полка (мотострелковый и танковый)
21-й танковой дивизии перешли границу и начали наступление. Дабы избежать
обвинений в предвзятости, приведем ПОЛНОСТЬЮ все описание этого наступления,
как оно изложено в „Журнале боевых действий":
„...С переходом госграницы противник сначала оказывал слабое
сопротивление, и наши части быстро продвигались вперед. К 18-00 3.07
передовые роты вышли на северные скаты высоты 107,5, где были встречены
организованным огнем противника и отошли несколько назад...
К 22-00 3.07 положение стабилизировалось на рубеже: лесная тропа
юго-восточнее высоты 107,5, два домика севернее Якола, высота 39,5 4-я рота
2-го батальона мотострелкового полка встретила сильное сопротивление
войска снова начали бы „действовать" на всем протяжении финской
границы, от Балтийского до Баренцева моря. Мемуары А. А. Новикова были
опубликованы в 1970 году. Задолго до „Ледокола"... Не будем
придираться к словам маршала. Человеку свойственно ошибаться. Скажешь,
бывало, правду, а потом гоняешься за этим воробьем. Давайте лучше посмотрим,
что писали в те дни центральные советские газеты, каждое слово в которых
проверялось дюжиной явных и тайных цензоров.
24 июня „Известия" сообщили (правда, пока еще со ссылкой на
„шведские источники") о том, что „среди подавляющего большинства
населения Финляндии царит недовольство правящим режимом". Вот так вот.
Третий день идет война, „последствия первых ударов противника
оказались катастрофическими", а „Известия" озабочены недовольством
заграничных „братьев по классу"...
28 июня, когда все подготовительные мероприятия были завершены, ставший
уже привычным по предыдущим „освободительным походам" угрожающий рык
раздался совершенно отчетливо:
„...дряхлый, забрызганный кровью Маннергейм вытащен из нафталина
и поставлен во главе финских фашистов, ...холопы германского фашизма получат
по заслугам..."
Вся эта риторика буквально дословно повторяла заголовки „Правды"
от 26-29 ноября 1939 г., когда эта достойнейшая газета изъяснялась таким
языком:
„...шут гороховый на посту премьера, ...проучить зарвавшихся
вояк, ...взбесившиеся собаки будут уничтожены..."
29 июня 1941 г. в „Известиях" появляется большая статья „На
границе". Через каждую строчку в ней повторялась мысль о том, что
„освободительный поход" в Финляндию будет вскорости продолжен:
„...мы снова приехали в места, памятные по тем боевым дням, когда
белофинские части в смятении отходили под сокрушительными ударами...
...на большой поляне среди высокого соснового бора стояли участники
недавних походов...
...их спокойная уверенность в победе основана на опыте суровых боев на
Карельском перешейке.
Для многих молодых бойцов это уже третья кампания (подчеркнуто
автором)...
... Я участвовал в боях с белофиннами. Сейчас, как и в те дни, у меня и
у всех людей моего подразделения только одно желание, одна мысль..."
Одним словом, „принимай нас, Суоми-красавица..."
Один из самых ярких, запоминающихся эпизодов в трилогии В. Суворова -
это та глава в книге „Последняя республика", где он рассказывает, как
моделировал „зимнюю войну" 39-40 гг. на английском суперкомпьютере.
Помните, задал В. Суворов машине такие исходные данные, как снег в полтора
метра, температура под минус 35, железобетонные доты с многометровым
перекрытием - и она, испуганно поморгав лампочками, ответила, что без
атомной бомбы „линию Маннергейма" прорвать нельзя. Лучше и не
пробуйте.
Жаль, очень жаль, что не воспользовался Суворов моментом и не спросил
супермашину, что она думает-понимает про июньское (1941 г.) наступление
Красной Армии на финском фронте: толщина снежного покрова - ноль целых,
толщина несуществующего бетона на отсутствующих дотах - хрен десятых,
температура ласкового северного лета - плюс 20.
У наступающих троекратное превосходство в артиллерии, абсолютное
господство в воздухе.
В ближнем оперативном тылу Красной Армии - огромный город с мощной
ремонтной, производственной, госпитальной базой. Северный фронт располагал
по меньшей мере восьмикратным численным превосходством в танках над
вероятным противником. По меньшей мере. Так как, кроме 1-го и 10-го
механизированных (танковых) корпусов, в каждой из пятнадцати стрелковых
дивизий округа был свой разведбат, вооруженный легкими плавающими танками -
как нельзя лучше подходящими для боевых действий среди озер Карелии. Только
этих танков в составе ЛенВО по состоянию на 1 июня 1941 г. насчитывалось 180
единиц [1, с. 475, 482, 597]. Примем во внимание и то, что большую часть из
86 финских танков составляли трофейные советские Т-26 и БТ, захваченные во
время „зимней войны". Их техническое состояние не вызывает сомнения,
если учесть полное отсутствие запчастей, да и то состояние, в котором они
были захвачены.
Так чем же, если не атомной бомбой, могли остановить финны триумфальный
марш Красной Армии на Гельсингфорс?
Ситуация на Северном фронте, где малочисленный и выжидающий противник
не смог помешать войскам Ленинградского округа провести мобилизацию и
развертывание сил в плановых объемах и сроках, была в известном смысле
уникальной. В то время, как на западной границе наступление вермахта 22 июня
1941 г. прервало плановый ход мобилизации и развертывания Красной Армии,
Северный фронт продолжал действовать строго по предвоенным планам.
Раскрученный 17 июня 1941 г. маховик не смогло остановить ни гитлеровское
вторжение, ни даже прорыв немцев за Западную Двину. Не обращая внимания на
эти „досадные помехи", командование Северного фронта продолжало шаг за
шагом разыгрывать отработанный сценарий вторжения в Финляндию. Вот почему
боевые действия на фронте начавшейся 25 июня 1941 г. второй советско-финской
войны могут служить своего рода моделью несостоявшейся „Грозы".
Некоторые авторы писали, и многие читатели согласились с ними в том,
что летом 1941 г. Красная Армия (если бы немцы ее не опередили) могла дойти
до Берлина. От Выборга до Хельсинки гораздо ближе. И противник несравненно
слабее. И первый удар нанесла Красная Армия.
Но дойти - не удалось. А ведь как красиво все было задумано...
Для того, чтобы оценить по достоинству красоту Плана, нам потребуется
карта - не карта сражений Великой Отечественной, а карта железных и
автомобильных дорог Скандинавии.
План войны привязан к дорогам. Так это было во времена Ксеркса и Батыя,
так же все осталось и в веке двадцатом. Более того, зависимость армий 20-го
столетия от материально-технического обеспечения (боеприпасы, горючее) еще
более повысила значимость транспортных коммуникаций при планировании и
проведении операций.
Финляндия может считаться „малой страной" только по численности
населения. По площади занимаемой территории Финляндия превосходит Австрию,
Венгрию, Бельгию, Данию и Голландию вместе взятые.
Так же, как и в России, заселена и освоена эта территория крайне
неравномерно. Густая сеть железных дорог на юге страны становится все более
разреженной в центре, пока не превращается в одну единственную нитку,
которая в северной точке Ботнического залива, у города Кеми, раздваивается:
одна ветка уходит на запад в Норвегию, связывая финские дороги с
незамерзающими норвежскими портами; другая уходит на восток к границе с
советской Карелией. Там же, через Рованиеми, Кемиярви и Салла проходит
единственная в этом районе „сквозная" автомобильная дорога,
связывающая западную (морскую) и восточную (советскую) границы. Еще дальше,
к северу от Рованиеми, через сотни километров заболоченной тайги и тундры
идет автомобильная дорога к Петсамо - самому северному городу Финляндии.
Петсамо - это крупнейшие в Европе никелевые рудники, это броневая сталь и
жаропрочные сплавы для авиационных моторов, это важнейшая статья экспорта
довоенной Финляндии. Правда, сегодня это российский город Печенга.
А теперь нанесем на эту карту район выгрузки 1-й танковой дивизии (Вы
еще помните, с чего все начиналось?) - и простой, как все гениальное,
замысел вторжения в Финляндию откроется Вам во всей красе.
Всего один удар мощным танковым кулаком (а по численности танков
дивизия Баранова почти в два раза превосходила танковый корпус Манштейна!)
от Алакуртти на Кемиярви, и 1-я танковая вырывается из лесной чащобы на
твердую автомобильную дорогу. Силы финской армии в этом регионе были слишком
малы для того, чтобы остановить советскую танковую лавину: в районе Кусамо
находилась только одна 6-я пехотная дивизия, а за 200 км от полосы
предполагаемого наступления, в Сумосисалми, еще одна финская дивизия, причем
общая численность этих двух дивизий, сведенных в 3-й корпус под
командованием генерал-майора X. Сииласвуо, составляла к концу июня всего 10
тысяч человек (в полтора раза меньше штатной численности советской
стрелковой дивизии) [28].
Далее, продвигаясь по шоссе через Рованиеми, 1-я танковая выходит к
Ботническому заливу, перерезает железную дорогу в Кеми - и вся оперативная
обстановка меняется на глазах. Петсамо, отрезанный от всего мира, можно
спокойно переименовывать в Печенгу - для этого в районе Мурманска развернута
14-я армия (14, 52, 104, 122 стрелковые дивизии). Финский никель навсегда
потерян для германской промышленности, а финская армия наглухо отрезана от
немецких войск, уже находящихся или еще могущих быть в будущем
переброшенными в Норвегию.
Разумеется, каким бы слабым ни был противник, наступление на глубину в
300 км никогда не будет „легкой прогулкой". Потому-то в Алакуртти и
отправили прекрасно подготовленную, полностью укомплектованную, имеющую
большой боевой опыт дивизию с командиром, для которого эта война должна была
стать третьей по счету.
Правды ради отметим, что в теории существовала и возможность
„прямого морского сообщения" между Германией и Финляндией через
финские порты в Ботническом заливе. При этом стратегическое значение
железнодорожной ветки через Кеми в Норвегию как будто бы снижалось. Но все
предвоенные планы исходили из того, что Краснознаменный Балтийский флот
имеет достаточно сил и средств (включая базу на финском полуострове Ханко)
для того, чтобы намертво закрыть Финский и Ботнический заливы для немецкого
флота.
Для „яростного похода" по шоссе через Рованиеми к Ботническому
заливу скоростной БТ, способный, сбросив гусеницы, разогнаться до 60-70
км/час, был лучшим из имеющихся на тот момент инструментов войны. Появление
советской танковой дивизии в Алакуртти настолько явно раскрывало содержание
и цель Плана, что с этой переброской тянули до 17 июня, а затем - произвели
ее в экстренном порядке, побросав в псковском военном лагере десятки танков.
И все для того, чтобы танковая армада появилась на финской границе в
„самый последний момент".
Отработка этого мудрого и комплексного (безо всяких кавычек) плана
началась уже осенью 1940 г., т. е. через полгода после заключения в марте
1940 г. мирного договора с Финляндией. 18 сентября Тимошенко (нарком
обороны) и Мерецков (начальник Генштаба РККА) подписали документ No 103203:
„Соображения по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай
войны с Финляндией".
Сразу же отметим, что среди этих „соображений" нет ни одного
слова о Германии! Безо всякой связи с возможным использованием финской
территории немецкой армией советское командование ставит такие задачи:
„...вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные
силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии..., одновременно
с главным ударом нанести удар в направлении на Рованиеми-Кеми, с тем чтобы
выходом на побережье Ботнического залива отрезать северную Финляндию и
прервать непосредственные сообщения центральной Финляндии со Швецией и
Норвегией..." [16, с. 253].
Главный удар предполагалось нанести по двум направлениям: через
Савонлинна на Миккели и через Лаппееранта на Хейнола. И что примечательно -
в июне 1941 г. именно в центре предполагаемой полосы главного удара,
напротив г. Иматра, был сосредоточен 10 МК. А для наступления через
Рованиеми на Кеми планировалось развернуть 21-я армию в районе Алакуртти -
т. е. точно там, где 22 июня 1941 г. выгружали 1-ю танковую дивизию...
Полтора месяца спустя после подписания „Соображений" на встречу с
Гитлером в Берлин отправился глава Советского правительства Молотов.
Переговоры продолжались два дня - 12 и 13 ноября 1940 г. Из стенограммы
переговоров следует, что обсуждение „финского вопроса" заняло добрую
половину всего времени! Правда, обсуждение это происходило в форме диалога
двух глухих. Молотов, с монотонностью заевшей грампластинки, повторял один и
тот же набор аргументов: вся Финляндия по секретному протоколу передана в
сферу интересов Советского Союза, поэтому СССР вправе приступить к
„окончательному решению" в любое удобное для него время. Гитлер же,
все более и более срываясь в истерику, отвечал на это, что он не потерпит
никакой новой войны в районе Балтики, так как эта новая война даст
англичанам и повод, и возможность для вмешательства, а Германия нуждается в
бесперебойных поставках железной руды из Швеции [69, с. 41-47, 63-71].
Стороны ни о чем конкретно не договорились и с чувством глубокого недоверия
расстались друг с другом.
Затем наступило 25 ноября 1940 г. В этот день Молотов передал послу
Германии графу Шуленбургу проект соглашения об условиях создания Пакта
четырех держав, т. е. нацистской Германии, фашистской Италии, милитаристской
Японии, „неизменно миролюбивого" Советского Союза [69, с.136]. В тот
же день нарком Тимошенко направил командованию ЛенВО директиву о подготовке
войны с Финляндией. Первые слова этого документа звучали так:
„В условиях войны СССР только против Финляндии (подчеркнуто
автором) для удобства управления и материального обеспечения войск..."
Далее в директиве ставилась задача „разгромить вооруженные силы
Финляндии, овладеть ее территорией... и выйти к Ботническому заливу на 45-й
день операции". Хельсинки собирались занять на „25-й день операции".
Детальную разработку всех составляющих плана операции требовалось завершить
к 15 февраля 1941 г. [16, с. 418-423].
Работа закипела. Уже в марте 1941 года заместитель наркома обороны
генерал армии Мерецков провел с командованием ЛенВО многодневную оперативную
игру, в ходе которой отрабатывались исключительно наступательные темы.
Документальные подтверждения этого были опубликованы совсем недавно, но еще
в старые добрые времена официальная „История ордена Ленина
Ленинградского военного округа" рассказывала, как „поучительно
проходили полевые поездки на Карельском перешейке и Кольском полуострове, в
ходе которых изучался характер современной наступательной операции..." Ну а
Петсамо советские генералы и вовсе считали почти что Печенгой. Тогдашний
начальник штаба 14-й (мурманской) армии Л. С. Сквирский вспоминает, что в
феврале 1941 г, узнав о том, что с Финляндией ведутся переговоры о дележе
акций никелевых рудников, он очень удивился: „зачем покупать, если мы
вскоре и без того возвратим себе рудники?" [33].
То, что Советский Союз в очередной раз собирался выступить в роли
вероломного агрессора, не удивительно. Странно и удивительно другое.
Полностью отмобилизованные к концу июня 1941 г. войска ЛенВО (Северного
фронта) были уже выведены в районы развертывания, советская авиация
продолжала начатые на рассвете 25 июня яростные бомбардировки Финляндии, а
наземная операция все никак не начиналась. Почему?
До сих пор наше повествование базировалось на твердом основании фактов
и документов.
В этом эпизоде мы переходим на зыбкую почву догадок и гипотез. Читатель
имеет полное право пропустить окончание этой главы за „отсутствием
улик", но автор не видит никакого другого объяснения бездействию войск
Северного фронта в последние дни июня 1941 г., кроме ареста Мерецкова и
ухода Сталина с работы.
Война войной, а „органы" работали. Набравшая обороты и почти уже
никем не управляемая машина террора и беззакония продолжала захватывать в
свои жернова все новые и новые жертвы.
На второй день войны, 23 июня 1941 г., волна арестов докатилась до
самой вершины военного руководства: был арестован генерал армии, заместитель
Наркома обороны, в прошлом - начальник Генштаба РККА К. А. Мерецков,
которому накануне (21 июня 1941 г.) решением Политбюро ЦК было поручено
„общее руководство Северным фронтом".
Но Кирилл Афанасьевич Мерецков - не чужой человек в Ленинградском
округе. С 1939 г. он был командующим ЛенВО, затем, во время финской войны,
Мерецков возглавил 7-ю армию, ставшую главной ударной силой Красной Армии в
боях на Карельском перешейке.
А теперь переведем все эти обстоятельства на язык протокола.
Получается, что командование Северного фронта состояло в июне 1941 г. из
выдвиженцев, сослуживцев и просто друзей „разоблаченного врага
народа". Смерть дышала им в затылок. И не та славная смерть на поле боя, к
которой должен быть готов каждый полководец, а страшная гибель в пыточной
камере или расстрельном подвале. И неминуемая в этом случае расправа с
родными и близкими - вдобавок.
Можно ли осуждать генералов Попова и Никишева (командующего и начштаба
Северного фронта) за то, что в такой ситуации они не стали проявлять личную
инициативу, тем более в таком деликатном вопросе, как переход границы
сопредельного государства?
У них был приказ - ввести в действие план прикрытия. Они его выполнили
- в полном объеме, точно и в срок. Как и положено по Уставу.
У них не было приказа - отказаться от предвоенного плана вторжения в
Финляндию и срочно перебросить все механизированные соединения навстречу
наступающим на Ленинград немцам - и они не отвели ни одного танка с финской
границы.
Бомбардировка Финляндии была предусмотрена заранее (в плане прикрытия
были „поименно" названы 17 объектов первоочередных бомбовых ударов) -
и они ее успешно провели.
А вот по поводу перехода границы уже на этапе сосредоточения и
развертывания войск в п. 8 Плана прикрытия было сказано довольно
расплывчато:
„...при благоприятных условиях ... по указанию Главного
Командования быть готовым к нанесению стремительных ударов по противнику..."
[ВИЖ.- 1996.- No 6].
Вероятнее всего, поэтому Попов и ждал, когда большое начальство само
решит, сложились ли уже „благоприятные условия", или надо еще
погодить.
Да только большое начальство в это время было занято совсем другими
делами.
Начальник Генерального штаба Г. К. Жуков первые дни войны провел на
Западной Украине, пытаясь организовать наступление войск огромного
Юго-Западного фронта (в том, что из этого вышло, мы будем подробно
разбираться в Части 3), а его первому заместителю, начальнику Оперативного
управления Генштаба Ватутину, поручено было спасать положение на
Северо-Западном фронте.
Ответственного за северный участок фронта Мерецкова в этот момент
избивали резиновыми дубинками и обливали следовательской мочой. Новый
представитель Ставки на северо-западном направлении был назначен только 10
июля. За неимением ничего лучшего, Сталин поручил это дело маршалу
Ворошилову. Правда, скоро выяснилось, что главком Ворошилов - это гораздо
хуже, чем ничего, но это будет потом.
Нарком обороны маршал Тимошенко, заместитель наркома обороны маршал
Буденный, бывший (и будущий) начальник Генштаба маршал Шапошников собрались
в конце июня в штабе Западного фронта под Могилевым, и думать про какие-то
иматры, рованиеми и прочие суомисалми им было совершенно некогда. 27-28 июня
танковые группы Гота и Гудериана, соединившись восточнее Минска, замкнули
кольцо окружения вокруг 3, 10 и 4 армий Западного фронта. Шестисоттысячная
группировка советских войск была разгромлена и большей частью взята в плен.
1 июля 1941 года немецкие танки вышли к Березине. Это означало, что третья
часть пути от границы до Москвы была уже пройдена, и пройдена всего за
восемь дней!
А что же делал в это время Самый Главный Начальник?
А самый главный, хотя и не получил даже обычного среднего образования,
все уже понял. Может быть, потому так быстро и так правильно понял, что его
„университетами" была подпольная работа в подрывной организации,
однажды уже удачно развалившей русскую армию прямо во время мировой войны.
Сталин конкретно знал, как рушатся империи и исчезают многомиллионные армии.
Поэтому всего семь дней потребовалось ему для того, чтобы понять, в чем
причина неслыханного разгрома. Открывшаяся в этот момент истина оказалась
непомерно тяжелой даже для этого человека с опытом сибирской ссылки,
кровавой бойни гражданской войны и смертельно опасных „разборок" с
Троцким в 20-е годы.
В ночь с 28 на 29 июня Сталин уехал на дачу, где и провел в состоянии
полной прострации два дня - 29 и 30 июня, не отвечая на телефонные звонки и
ни с кем не встречаясь.
Последствия этого трудно понять современному россиянину, которого
приучили к тому, что Первый Президент суверенной России по несколько месяцев
„работал на даче с документами".
Вот только сталинские порядки очень сильно отличались от ельцинских.
Сталин вникал во все и командовал всем. С его подписью выходили решения о
замене направляющих лопаток центробежного нагнетателя авиамотора АМ-35 или
об исключении из состава возимого ЗИПа танка Т-34 „брезента и одного
домкрата". Без его согласия не решались вопросы балетных постановок в
Большом театре и замены в песне слов „и летели наземь самураи" на
слова „и летела наземь вражья стая" (после подписания 13 апреля 1941
г. договора о нейтралитете с Японией). Вот почему двухдневное отсутствие
Сталина в Кремле не могло не парализовать работу всего высшего эшелона
власти.
Хотите - верьте, хотите - нет, но приказ на переход границы с
Финляндией поступил в 10-й мехкорпус 23-й армии Северного фронта только
после того, как соратники уговорили Вождя Народов вернуться на рабочее
место.
В полночь с 1 на 2 июля 1941 г. 21-я танковая дивизия получила боевой
приказ:
„...в 6-00 2.07 перейти границу в районе Энсо и провести боевую
разведку..., установить силы, состав и группировку противника. Путем захвата
контрольных пленных установить нумерацию частей противника...
...по овладении ст. Иматра - станцию взорвать и огнеметными танками
зажечь лес. В случае успешного действия и захвата рубежей Якола-Иматра -
удерживать их до подхода нашей пехоты..." [17].
Читаешь текст этого приказа и думаешь: как быстро, как неотвратимо
меняются времена и нравы! Вот раньше - какая была лепота:
„Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем..."
„Я хату покинул, ушел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам
отдать..."
Это - стихи. А вот и текст боевого приказа No 01 от 15 сентября 1939
года:
„...армии Белорусского фронта переходят в наступление с задачей
содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в
свержении ига помещиков и капиталистов..." [1, с. 113].
И что же? Не прошло и двух лет - и на тебе: ни мирового пожара, ни
восставших из ада рабочих и крестьян. Все просто и по-деловому: станцию на
сопредельной территории - взорвать, лес - зажечь...
Правда, ни того ни другого сделано не было. В „Журнале боевых
действий 21-й танковой дивизии" читаем, что „разведотряд полностью
свою задачу не выполнил, до Иматра не дошел, лес противника не зажег, лишь
установил, что этот участок обороняется незначительными силами
противника..."
Оцените, уважаемый читатель, насколько командиры 1941 года были
порядочнее советских „историков" последующих десятилетий. Уж у них-то
(историков наших) противник всегда был „многократно превосходящий".
Всегда и везде. Так, в созданной коллективным гением группы военных
историков монографии „Битва за Ленинград" [Под ред. Зубакова В. Е.-
М.: Воениздат, 1964] финские войска, при равном с нашими числе дивизий,
оказались почему-то в два раза более многочисленными (220 тысяч против 114
тысяч)...
Вечером первого дня наступления, в 23-30 2 июня 41 г., в штаб 21-й тд
прибыл начальник Автобронетанкового управления штаба 23-й армии
генерал-майор Лавринович и поставил новую (а фактически - прежнюю) боевую
задачу:
„...с 6-00 3.07 начать наступление на Иматра с задачей - овладеть
Иматра и перешейками между озерами Ималан-Ярви, Саймаа, удерживая последний
до подхода стрелковых частей".
Наступление танковой дивизии должны были поддержать огнем четыре
артиллерийских дивизиона 115-й стрелковой дивизии.
К полудню 3 июля части заняли исходное положение для наступления. Тут
же произошел и первый сбой во взаимодействии:
„Артиллерия задержалась с подготовкой и начала ее только в 13-00,
выпустив за час 50-55 снарядов..."
Другими словами, каждое орудие сделало за час один-два выстрела. Надо
полагать, такой „огневой шквал" скорее предупредил „белофиннов",
нежели подавил их оборону. В 14-00 два полка (мотострелковый и танковый)
21-й танковой дивизии перешли границу и начали наступление. Дабы избежать
обвинений в предвзятости, приведем ПОЛНОСТЬЮ все описание этого наступления,
как оно изложено в „Журнале боевых действий":
„...С переходом госграницы противник сначала оказывал слабое
сопротивление, и наши части быстро продвигались вперед. К 18-00 3.07
передовые роты вышли на северные скаты высоты 107,5, где были встречены
организованным огнем противника и отошли несколько назад...
К 22-00 3.07 положение стабилизировалось на рубеже: лесная тропа
юго-восточнее высоты 107,5, два домика севернее Якола, высота 39,5 4-я рота
2-го батальона мотострелкового полка встретила сильное сопротивление