Страница:
В августе-месяце секретарь рейс-еффенди сообщил по секрету переводчику русского посольства Мальцеву, что если император не будет распространять своих завоеваний в Персии далее Шемахи, которую имеет право овладеть за причиненные здесь лезгинцами обиды русским купцам, то Порта этому не воспрепятствует, хотя и будет ей неприятно; но если русский государь по взятии Шемахи вознамерится взять под свою державу имеретинцев и грузин, то этого Порта никак позволить не может, ибо она хочет присоединить грузин, находящихся под персидским владычеством, к тем, которые уже находятся под ее властию, потому что если персидские грузины отойдут к России, то в случае разрыва ее с Портою и турецкие грузины отойдут к ней же. Порта будет дожидаться, что произойдет нынешним летом, ибо ей со всех сторон внушают, что русские войска будут иметь большие успехи в Персии и это со временем будет опасно для Турции. Через несколько времени «другой друг» сообщил в посольство, что Порте известно о пребывании русского войска в Дагестане и о построении новой крепости, известно и о том, что некоторые народы склоняются к России, а именно грузины и черкесы, что подаст явную причину к разрыву между Россиею и Турциею. Порта не препятствовала вступлению русских войск в персидские владения, думая, что государь русский хочет только принудить лезгинцев к уплате вознаграждения за убытки, а не намерен овладевать областями. Визирь пригласил к себе Неплюева, при нем вынул из мешка донесение крымского хана, азовского паши и лезгинцев и начал говорить: «Ваш государь, преследуя своих неприятелей, вступает в области, зависящие от Порты: это разве не нарушение вечного мира? Если бы мы начали войну с шведами и пошли их искать через ваши земли, то что бы вы сказали? И к лезгинцам по такому малому делу не следовало твоему государю собственною особою с великими войсками идти, мог бы удовлетворение получить и чрез наше посредство. Мы видим, что государь ваш сорок лет своего царствования проводит в постоянной войне; хотя бы на малое время успокоился и дал покой и друзьям своим; а если он желает нарушить с нами дружбу, то мог бы и явно объявить нам войну; мы, слава богу, в состоянии отпор сделать». «Не могу верить, — отвечал Неплюев, — чтоб государь мой вступил в пределы Оттоманской империи; что же касается лезгинцев, то государь мой заблаговременно дал знать султану о движении своих войск против них, потому что получить удовлетворение можно только оружием: шах доставить удовлетворение не в силах». Визирь увернулся в сторону, объявил, что большие обиды турецким подданным от козаков и от пограничного начальника Ивана Хромого и Порта имеет право требовать на это удовлетворения. Разговор, начавшийся жестокими словами, кончился очень дружелюбно. Неплюев уверял, что дружба между обеими высокими империями, как храмина, построенная на камне, который ветры не поколеблют; а визирь объявил, что Порта желает заключить с Россиею оборонительный и наступательный союз без всяких исключений. «Этим союзом, — говорил визирь, — будем страшны всему свету; цесарь римский с Польшею и Венециею в союзе, и об этом дали нам знать для показания силы своей стороны; и хотя мы, турки, с русскими разной веры, но это не препятствие, потому что вера относится к будущей жизни, а на этом свете союзы заключаются не по вере, а по государственному интересу».
Через несколько времени от Порты дано знать Неплюеву, что грузины, подданные персидские, имеющие столицею Тифлис, взбунтовались против персидского шаха и делают набеги на подданных Порты, поэтому решено в Диване, чтоб эрзерумский паша с 50000 войска вступил в персидскую Грузию и сдержал ее жителей; Порта делает это, охраняя себя и вместе шаха персидского, а не для того, чтоб овладеть Грузиею. «Видя здешние замешательства, — писал Неплюев, — я обещал визирскому кегае и рейс-еффенди по тысяче червонных, чтоб они постарались сохранить дружбу, пока Порта получит ответ вашего величества через своего посланного, к вам отправленного; турецкие дела и слова непостоянны: может произойти бунт, или визирь переменится, или к татарам склонится, или татары самовольно нападут на русские пределы, и от подобного случая может произойти ссора, поэтому соизвольте на границах Остерегаться и приготовляться к войне. Порта принимает в свое подданство Дауд-хана и хочет сначала овладеть персидскою Грузиею, а потом вытеснить русские войска из Дагестана. Рассуждают здесь как знатные люди, так и простой народ, чтоб им двинуться всею силою против России; беспрестанно посылается амуниция и артиллерия в Азов и Эрзерум. Видя все это, я письма, нужные, черные, сжег, а иные переписал в цифры, а сына моего поручил французскому послу, который отправил его в Голландию. Сам я готов варварские озлобления терпеть и последнюю каплю крови за имя вашего величества и за отечество пролить; но повели, государь, послать указ в Голландию князю Куракину, чтоб сына моего своею протекциею не оставил, повели определить сыну моему жалованье на содержание и учение и отдать его в академию для сциении учиться иностранным языкам, философии, географии, математике и прочих исторических книг чтения; умилостивься, государь, над десятилетним младенцем, который со временем может вашему величеству заслужить».
В начале ноября кегая великого визиря сообщил Неплюеву приказание Порты писать императору, чтоб вышел из персидских владений, потому что пребывание здесь русских войск внушает сильное подозрение всем окрестным государям и турецкий народ покоен быть не может. Особенно встревожило Порту известие, что русский император находится в дружеских сношениях с персидским шахом; сейчас же заключили, что между Россиею и Персию готовится союз против бунтовщиков. В то же время татары подкинули самому султану бумагу, в которой упрекали его за неосмотрительность. «Министры тебя обманывают, — говорилось в бумаге, — ты и не узнаешь, как русский царь разорит половину твоего государства». Султан сильно смутился, хотел казнить визиря, против которого готовился и бунт в народе, но визирь сохранил жизнь и место тем, что велел войскам двинуться в Грузию. Также пошел слух в Константинополе, что лезгинцы нанесли страшное поражение русскому войску и сам Петр едва спасся морем в Астрахань; догадывались, что этот слух пущен нарочно для успокоения народа. Впрочем, основанием слуху служило действительное отплытие Петра в Астрахань. Неплюев узнал, что между Портою и Хивою происходят сношения о союзе оборонительном и наступательном против России. Рагоци, в интересах которого было сохранение мира и приязни между Россиею и Турциею, составил проект примирения интересов обоих государств; турки, говорилось в проекте, по единоверию хотят взять себе Дагестан, но по тому же единоверию Россия должна взять себе персидскую Грузию и для торговых выгод гавань на Каспийском море; когда Россия и Турция поделят таким образом кавказские области, то примут на себя посредничество между персидским шахом и Мирвеизом.
В конце года, когда получено было достоверное известие, что Петр из Дербента возвратился назад, великий визирь прислал объявить Неплюеву, что этим возвращением уничтожены все подозрения и Порта желает сохранения и усиления постановленной с Россиею дружбы; но в то же время Порта спешила воспользоваться удалением русского императора, чтоб как можно выгоднее устроить свои дела на Кавказе. К Дауд-беку отправлена была жалованная грамота, по которой он принимался в подданство Порты на правах крымского хана, давался ему титул ханский и власть над двумя областями — Дагестаном и Ширваном; при этом ему внушалось, чтоб он старался покорить и другие ближайшие персидские провинции, которые также поступят в его владение; внушалось, чтоб он всеми средствами старался вытеснить русский гарнизон из Дербента и из других тамошних мест; послано к нему 30000 червонных и обещано вспоможение войском. Неплюев за 100 червонных достал копию с грамоты к Дауду и с инструкции, данной посланному к нему.
Петр, еще не зная об этом, поручил Неплюеву предложить Порте согласиться насчет персидских дел. В феврале 1723 года великий визирь пригласил к себе русского резидента и объявил ему, что соглашаться не в чем: Магомет, или, как обыкновенно его называли отцовским именем, Мирвеиз, овладел персидскою столицею Испаганью и большею частию провинций; с другой стороны, Ширваном, Ардебилем и Армениею овладел Дауд-бек лезгинский, который теперь вступил в подданство к Порте, да и Мирвеиз скоро должен последовать его примеру; русскому государю, следовательно, опасаться теперь нечего: все эти народы теперь подданные турецкие, русское купечество у них будет вполне безопасно. Неплюев заметил, что со стороны России война начата для получения удовлетворения за оскорбление, нанесенное русским подданным в Шемахе. Визирь отвечал, что «удовлетворение уже получено, потому что император прошел с войском до Дербента и разорил все на пути; правда, Порта обещала не принимать в подданство Дагестан, но она обещала это тогда, когда просьбы от его жителей не получала, а теперь они просили принять их по единоверию, и отказать им было нельзя, и если русский государь нынешним годом вступит с войском в персидские владения, то Дауд, Мирвеиз и все тамошние народы против него соединятся, и Порта по единоверию, как защитница магометанских народов, принуждена будет также вооружиться. Следствия войны неизвестны, и если бы даже вашему государю удалось завладеть некоторыми провинциями, то удержать их не может, потому что все тамошние народы — магометане и будут стараться всеми средствами русских от себя выгнать; и шевкала тарковского Дауд принудит по единоверию поддаться Порте». Визирь окончил свою речь словами: «Всякий бы желал для себя больших приобретений, но равновесие сего света не допускает: например, и мы бы послали войско против Италии и прочих малосильных государей, но другие государи не допустят; поэтому и мы за Персиею смотрим».
На третий день после этого разговора к Неплюеву приехал переводчик Порты и объявил, что на общем совете постановлено сообщить русскому государю через его резидента, что если он считает себя вправе искать чего на лезгинцах или Мирвеизе, то должен с своими требованиями обращаться к Порте, потому что Персия теперь в подданстве у Порты; и русский государь должен вывести свои войска из персидских областей, в противном случае Порта принуждена будет вступить с ним за Персию в войну. Переводчик Порты сообщил Неплюеву по секрету, что на днях английский посол подал Порте мемориал на турецком языке, где говорится, что, по сообщениям от прусского двора, русский государь собирает огромное войско и хочет выступить в поход против Дагестана и распространить свои владения до Черного моря; Порта, говорилось в мемориале, должна беречься России, бороться с которою легко, ибо русский государь не в дружбе ни с одним из европейских государей, все они ему злодеи. Неплюев повидался с французским послом де Бонаком, и тот ему сказал: «Донесите своему двору, что все дело в двух словах: сохранять мир с Турциею и не вступаться в персидские дела; продолжать войну в персидских областях — разорвать с Турциею». Неплюев очень дорожил советами и сообщениями де Бонака и подарил ему два меха собольих в 1300 рублей.
Де Бонак, с умыслом или без умысла, говорил слишком решительно. Диван не хотел войны с Россиею и только стращал, выставляя нравственную для себя необходимость воевать; нравственной необходимости не было: Персия не была в подданстве у Порты, Мирвеиз не думал признавать свою зависимость от султана; в Константинополе хлопотали не о защите нового, правоверного персидского шаха, но хотели прежде всего овладеть христианскою Грузиею, чтоб не перепустить ее в русские руки и не быть отрезанными от магометанских народов Кавказа. Турки угрозами надеялись заставить русского императора покинуть кавказские страны, но Петра трудно было напугать, особенно когда приобретение Каспийского побережья он считал необходимым дополнением к приобретению побережья Балтийского. 4 апреля он сделал нужные приготовления к войне с турками: назначил князя Михаила Михайловича Голицына главным начальником украинской армии; полки были отпущены с работ на квартиры, и велено им быть в готовности; послан указ не высылать малороссийских козаков на канал, воротить тех, которые уже вышли, и быть им готовыми на службу; а 9 апреля Петр велел написать Неплюеву: «Наши интересы отнюдь не допускают, чтоб какая другая держава, чья б ни была, на Каспийском море утвердилась; а что касается Дербента и других мест, в которых наши гарнизоны находятся, то они никогда во владении персидских бунтовщиков, ни лезгинцев, ни Мирвеиза не бывали, а по собственному их письменному и словесному прошению, как-то бывшему при дворе нашем турецкому посланнику, явно доказано: под покровительство наше добровольно отдались; и если Порта в противность вечному миру будет принимать под свое покровительство лезгинцев, наших явных врагов, тотем менее должно быть противно Порте, если мы принимаем под свое покровительство народы, не имеющие никакого отношения к Порте и находящиеся в дальнем от нее расстоянии, на самом Каспийском море, до которого нам никакую другую державу допустить нельзя. Если Порта безо всякой со стороны нашей причины хочет нарушить вечный мир, то мы предаем такой беззаконный поступок суду божию и к обороне своей, с помощию божиею, потребные способы найдем». Но в это время, когда продолжение военных действий на берегах Каспийского моря условливало войну турецкую, Петр был обеспокоен одним явлением, касавшимся интересов дорогой ему русской торговли: император узнал, что в Италию привезено много икры из Константинополя, тогда как эта страна обыкновенно снабжалась икрою из России; немедленно отправляется поручение к Неплюеву разведать, откуда пошла эта икра, приготовлена ли она в Турции или доставлена русскими купцами и в последнем случае из каких мест?
Русские войска поплыли в Баку, а Турция не объявляла войну России, несмотря на внушения английского посланника, что его король вместе с датским королем хочет напасть на Россию. Туркам хотелось прежде всего утвердиться в Армении и Грузии. Петру это очень не нравилось. 14 и 18 июля и 8 августа происходили конференции между Неплюевым, рейс-еффенди и де Бонаком, который был приглашен в качестве посредника. Неплюев объявил, что его император, несмотря на убытки, причиненные лезгинцами русской торговле, не пошлет против них своих войск, если Порта запретит лезгинцам нападать на те города, в которых находятся русские гарнизоны, и не будет вводить своих войск в персидские провинции, Армению и Грузию, до тех пор пока между Россиею и Турциею будет все улажено насчет персидских дел. Рейс-еффенди отвечал, что Порта имеет права не только на Грузию и Армению, но и на все прикаспийские области, а Россия на последние не имеет никакого права, особенно потому, что народы, здесь обитающие, магометанской веры; недавно шевкал тарковский и другие владельцы писали Порте, чтобы по единоверию освободила их из русских рук. Неплюев возражал, что это рассуждение политическим правам противно: вера не служит определением границ, ибо если бы определять границы по вере, то во всем свете мира не было бы: сколько христианских народов под властию Порты, а магометанских под властию России! Неплюев объявил решительно, что император не допустит к каспийским берегам никакой другой державы, особенно Турции.
Между тем английский посланник продолжал внушать Порте, что война с Россиею не опасна, что внутри новой империи происходят замешательства. Посол завел сношения и с человеком, который в случае войны мог быть полезен туркам: то был известный нам Орлик, называвшийся гетманом Войска Запорожского. Орлик, привезенный Карлом XII в Швецию, теперь приехал оттуда в турецкие владения и жил в Солониках, откуда посредством одного шведа, жившего при английском после, передавал Порте разные предложения; он домогался, чтоб султан вызвал его в Константинополь, обещая в случае войны с Россиею поднять против нее козаков. Визирь потребовал, чтоб он изъяснил обстоятельно, каким образом надеется возмутить Украйну и имеет с русскими козаками сношения. Неплюев писал, что до объявления войны Орлика в Константинополь не вызовут.
В конце года по указу от своего двора Неплюев в новой конференции с рейс-еффенди и де Бонаком предложил остановить военные действия с обеих сторон. Порта, уже овладевшая Тифлисом, отвечала, что она готова остановить свои войска, но не прежде, как они овладеют городами Эриванью и Ганджею; согласились, однако, с обеих сторон послать начальствующим войсками приказ, чтоб они поступали между собою дружески, пока дело не решится на дальнейших конференциях в Константинополе. В это время Порта узнала о договоре, заключенном между Россиею и Персиею в Петербурге. На конференции 23 декабря рейс-еффенди выразил свое удивление: в Персии государя нет, и потому она, естественно, переходит во владение Порты, а между тем русский государь публикует какой-то договор, заключенный с человеком, Порте неизвестным. Резидент отвечал, что в Персии есть государь Тохмасиб, который наследовал престол законным образом после отца. С этим-то законным шахом заключен у России договор с обещанием помогать ему против бунтовщиков, а шах за эту помощь уступил России известные земли. Таким образом, Порта знает теперь, чем Россия владеет; известно и русскому императору, чем Порта в Персии овладела, и так как Персия обоим государствам соседственна, то для уничтожения всяких подозрений император предлагает, чтоб оба государства не распространяли больше своих владений в Персии, остались при том, чем действительно в настоящее время владеют, чтоб турецкие войска не переходили реку Куру, в Шемахе пусть владеет Дауд-бек, но чтоб турецких войск в этом городе никогда не было и город не был укреплен. Рейс-еффенди твердил свое, что Персия вся принадлежит султану, что Тохмасиб не может быть законным шахом, потому что отец его жив, хотя и в неволе. И какая польза русскому государю от договора с Тохмасибом, который принужден бежать в Араратские горы и живет там, как дикий человек; скоро вся Персия покорится туркам, и все тамошние народы, естественно, встанут против русских и выгонят их вон, потому что там искони нога христианская никогда не бывала; в договоре с Тохмасибом русский государь обязан стоять за него, против всех его неприятелей, следовательно, и против турок; значит, вечный мир у России с Портою нарушен. В конференции 30 декабря рейс-еффенди сказал, что султан объявил о русских требованиях своим министрам, духовенству и воинскому чину и все единогласно отвечали, что об этих требованиях слышать не могут, но готовы кровию своею защищать Персию, которая теперь, не имея своего государя, принадлежат Порте, и нога христианская в Персии никогда не бывала; поэтому дается указом султанским последнее решение — договариваться о тех местах, где теперь находятся русские гарнизоны, а до другого ни до чего русскому государю дела нет. Неплюев отвечал, что он остается при прежних своих предложениях. Этим кончились переговоры в 1723 году. 2 января 1724 года переводчик Порты приехал к Неплюеву с вопросом: принимает ли он условия Порты или нет? Неплюев отвечал, что без указу государя своего этих условий принять не может. «В таком случае, — сказал переводчик, — объявляется война, и ты должен выбрать одно из трех: или возвратиться в отечество, или быть при визире в походе, или жить в Цареграде простым человеком, ибо Порта с этой минуты не признает тебя больше за министра. Хотя у нас и нет обычая при таких случаях оставлять министров на свободе, однако для тебя делается исключение за твое доброе поведение». Неплюев, разумеется, выбрал возвращение в Россию. Он послал немедленно же за паспортом, но ему паспорта не давали, а между тем де Бонак делал Порте представления, что война ей в Персии будет тяжела, ибо тамошний народ враждебен туркам, и Мирвеиза, как человека дикого, надобно опасаться; Россия увеличит число врагов, а быть может, русская дружба со временем Порте пригодится; правда, что русский государь много земель себе забирает, но к турецким границам не приближается, и от французского посла при петербургском дворе Кампредона есть верные известия, что Россия не начнет войны, если Порта первая не нарушит мира. Благодаря этим внушениям султан решил: войны России не объявлять, но приготовляться к ней.
Вслед за тем Неплюев имел приватную аудиенцию у великого визиря в присутствии де Бонака. Резидент начал говорить, что все недоразумение произошло от предложений слишком общих и неопределенных; а если б откровенно сообщили друг другу, кто чего желает, то давно бы дело было кончено. Визирь сказал на это: «Резидент говорит совершенную правду, и Порта объявит, чего желает. Положим, что у шаха Гуссейна было три сына: один турецкий государь, другой русский, а третий, меньшой, — Тохмасиб; по смерти Гуссейна каждому из них следует иметь свою часть. Российский государь взял уже себе долю; теперь следует Порте получить свою, и пусть французский посол, как посредник, выделит каждому надлежащую часть, чтоб никому обидно не было». «Очень благодарен за такую честь, — отвечал де Бонак, — только по моему разделу наибольшая часть следует младшему, и я буду держать его сторону, как самого слабого». Визирь начал было дележ, уступал России берега Каспийского моря до слияния реки Аракса с Курой, откуда должны были начинаться турецкие владения, но Неплюев и де Бонак объявили, что без новых указов из России дела решить нельзя, и французский посол предложил отправить за этими указами в Петербург племянника своего, Дальона. Визирь согласился, прибавив, что желает заключения оборонительного и наступательного союза между Россиею, Турциею и Франциею, об Англии же турки прямо говорили, что в угоду ей нельзя ссориться с Россиею: в прошлых годах Англия обязалась помогать Швеции против России, а как помогла? Несмотря на то, со стороны Англии продолжались внушения, что русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу через турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу короны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успехи русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского.
В начале мая Дальон возвратился из России вместе с русским курьером, и у Неплюева начались конференции с турецкими министрами, причем резидент сейчас же заметил перемену в тоне у турок. Они не хотели слышать об ограничении своих будущих завоеваний в Персии, и визирь притворялся, что забыл об условиях, им самим прежде предложенных. Еще более удивило Неплюева то, что де Бонак, получивший перед тем 2000 червонных от России, явно брал сторону турок и однажды сказал Неплюеву: «Разве вы хотите ослушаться указа государя своего, что моих советов не принимаете? Или подозреваете меня во вражде к России? Но государь ваш не так смотрит на дело: он своеручно изволил мне писать, чтоб настоящие переговоры как можно скорее приводить к концу, и во всем положился на меня; если вы не отступите от своего требования, то я слагаю с себя посредничество». В другой раз де Бонак сказал резиденту, что не хочет с ним больше говорить, и выслал его из своего дома. Донося о трудностях, какие он претерпел при заключении договора, Неплюев писал: «Больше того ныне без войны получить было нельзя; но хотя не очень ясно, однако сущность дела вся внесена. От французского посла вместо помощи были только одни препятствия; проект трактата раз десять переправляли; я желал, чтоб все ясно было, а французский посол при турках прямо говорил, что резидент спорит не дельно, в турецком проекте разумеется все то, чего он требует; а племянник его Дальон, как ребенок, при переводчике Порты сказал: „Не знаешь ты, что мы имеем из России проект за подписанием министерским и во всем уполномочены“ — и некоторые слова о лезгинцах говорил; но переводчик Порты этого туркам, по моей просьбе, не сказал. Дальон по приезде в Царьград, не видавшись с послом, прямо взят был к визирю и там невоздержанием ребяческим сказал, что ваше величество на все турецкие предложения склонился, кроме самых неважных пунктов, и те резидент имеет право устранить; сказал также, что вы сильно желаете мира».
Раз десять исправленный договор наконец был составлен таким образом: Шемаха останется под владением вассала Порты Дауда. Пространство от города. Шемахи по прямой линии к Каспийскому морю разделяется на три равные части; из этих трех частей две, лежащие к Каспийскому морю, должны принадлежать России, а третья, ближайшая к Шемахе, будет находиться во владении Дауда под верховною властию Порты. От Дербента на 22 часа пути внутрь страны будет поставлен знак; от этого знака проведется прямая линия к югу, к тому месту, где по означенному выше способу обозначится граница между русскими владениями и Шемахинскою областию: страна по правую сторону от этой линии внутрь страны будет принадлежать Порте, по левую, к морю, — России; наконец, от того места, где будет обозначена граница между русскими владениями и Шемахою, проведется прямая линия к месту слияния рек Аракса и Куры: здесь будет граница между Россиею, Турциею и Персиею. Шемаха не будет укреплена, и в ней не будет турецкого гарнизона, исключая тот случай, когда владелец тамошний воспротивится власти султана или между жителями произойдет смута; и тогда турецкие войска не прежде перейдут реку Куру, как уведомив о своем движении русских комендантов, и по утишении смуты ни один человек из турецкого войска не должен оставаться в Шемахе. Император всероссийский обещает склонять шаха Тохмасиба к уступке Турции занятых ее войском персидских провинций; если же шах не захочет уступить России или Порте выговоренных ими провинций, то Россия и Порта действуют против него заодно. Договор был подписан 12 июня 1724 года.
Через несколько времени от Порты дано знать Неплюеву, что грузины, подданные персидские, имеющие столицею Тифлис, взбунтовались против персидского шаха и делают набеги на подданных Порты, поэтому решено в Диване, чтоб эрзерумский паша с 50000 войска вступил в персидскую Грузию и сдержал ее жителей; Порта делает это, охраняя себя и вместе шаха персидского, а не для того, чтоб овладеть Грузиею. «Видя здешние замешательства, — писал Неплюев, — я обещал визирскому кегае и рейс-еффенди по тысяче червонных, чтоб они постарались сохранить дружбу, пока Порта получит ответ вашего величества через своего посланного, к вам отправленного; турецкие дела и слова непостоянны: может произойти бунт, или визирь переменится, или к татарам склонится, или татары самовольно нападут на русские пределы, и от подобного случая может произойти ссора, поэтому соизвольте на границах Остерегаться и приготовляться к войне. Порта принимает в свое подданство Дауд-хана и хочет сначала овладеть персидскою Грузиею, а потом вытеснить русские войска из Дагестана. Рассуждают здесь как знатные люди, так и простой народ, чтоб им двинуться всею силою против России; беспрестанно посылается амуниция и артиллерия в Азов и Эрзерум. Видя все это, я письма, нужные, черные, сжег, а иные переписал в цифры, а сына моего поручил французскому послу, который отправил его в Голландию. Сам я готов варварские озлобления терпеть и последнюю каплю крови за имя вашего величества и за отечество пролить; но повели, государь, послать указ в Голландию князю Куракину, чтоб сына моего своею протекциею не оставил, повели определить сыну моему жалованье на содержание и учение и отдать его в академию для сциении учиться иностранным языкам, философии, географии, математике и прочих исторических книг чтения; умилостивься, государь, над десятилетним младенцем, который со временем может вашему величеству заслужить».
В начале ноября кегая великого визиря сообщил Неплюеву приказание Порты писать императору, чтоб вышел из персидских владений, потому что пребывание здесь русских войск внушает сильное подозрение всем окрестным государям и турецкий народ покоен быть не может. Особенно встревожило Порту известие, что русский император находится в дружеских сношениях с персидским шахом; сейчас же заключили, что между Россиею и Персию готовится союз против бунтовщиков. В то же время татары подкинули самому султану бумагу, в которой упрекали его за неосмотрительность. «Министры тебя обманывают, — говорилось в бумаге, — ты и не узнаешь, как русский царь разорит половину твоего государства». Султан сильно смутился, хотел казнить визиря, против которого готовился и бунт в народе, но визирь сохранил жизнь и место тем, что велел войскам двинуться в Грузию. Также пошел слух в Константинополе, что лезгинцы нанесли страшное поражение русскому войску и сам Петр едва спасся морем в Астрахань; догадывались, что этот слух пущен нарочно для успокоения народа. Впрочем, основанием слуху служило действительное отплытие Петра в Астрахань. Неплюев узнал, что между Портою и Хивою происходят сношения о союзе оборонительном и наступательном против России. Рагоци, в интересах которого было сохранение мира и приязни между Россиею и Турциею, составил проект примирения интересов обоих государств; турки, говорилось в проекте, по единоверию хотят взять себе Дагестан, но по тому же единоверию Россия должна взять себе персидскую Грузию и для торговых выгод гавань на Каспийском море; когда Россия и Турция поделят таким образом кавказские области, то примут на себя посредничество между персидским шахом и Мирвеизом.
В конце года, когда получено было достоверное известие, что Петр из Дербента возвратился назад, великий визирь прислал объявить Неплюеву, что этим возвращением уничтожены все подозрения и Порта желает сохранения и усиления постановленной с Россиею дружбы; но в то же время Порта спешила воспользоваться удалением русского императора, чтоб как можно выгоднее устроить свои дела на Кавказе. К Дауд-беку отправлена была жалованная грамота, по которой он принимался в подданство Порты на правах крымского хана, давался ему титул ханский и власть над двумя областями — Дагестаном и Ширваном; при этом ему внушалось, чтоб он старался покорить и другие ближайшие персидские провинции, которые также поступят в его владение; внушалось, чтоб он всеми средствами старался вытеснить русский гарнизон из Дербента и из других тамошних мест; послано к нему 30000 червонных и обещано вспоможение войском. Неплюев за 100 червонных достал копию с грамоты к Дауду и с инструкции, данной посланному к нему.
Петр, еще не зная об этом, поручил Неплюеву предложить Порте согласиться насчет персидских дел. В феврале 1723 года великий визирь пригласил к себе русского резидента и объявил ему, что соглашаться не в чем: Магомет, или, как обыкновенно его называли отцовским именем, Мирвеиз, овладел персидскою столицею Испаганью и большею частию провинций; с другой стороны, Ширваном, Ардебилем и Армениею овладел Дауд-бек лезгинский, который теперь вступил в подданство к Порте, да и Мирвеиз скоро должен последовать его примеру; русскому государю, следовательно, опасаться теперь нечего: все эти народы теперь подданные турецкие, русское купечество у них будет вполне безопасно. Неплюев заметил, что со стороны России война начата для получения удовлетворения за оскорбление, нанесенное русским подданным в Шемахе. Визирь отвечал, что «удовлетворение уже получено, потому что император прошел с войском до Дербента и разорил все на пути; правда, Порта обещала не принимать в подданство Дагестан, но она обещала это тогда, когда просьбы от его жителей не получала, а теперь они просили принять их по единоверию, и отказать им было нельзя, и если русский государь нынешним годом вступит с войском в персидские владения, то Дауд, Мирвеиз и все тамошние народы против него соединятся, и Порта по единоверию, как защитница магометанских народов, принуждена будет также вооружиться. Следствия войны неизвестны, и если бы даже вашему государю удалось завладеть некоторыми провинциями, то удержать их не может, потому что все тамошние народы — магометане и будут стараться всеми средствами русских от себя выгнать; и шевкала тарковского Дауд принудит по единоверию поддаться Порте». Визирь окончил свою речь словами: «Всякий бы желал для себя больших приобретений, но равновесие сего света не допускает: например, и мы бы послали войско против Италии и прочих малосильных государей, но другие государи не допустят; поэтому и мы за Персиею смотрим».
На третий день после этого разговора к Неплюеву приехал переводчик Порты и объявил, что на общем совете постановлено сообщить русскому государю через его резидента, что если он считает себя вправе искать чего на лезгинцах или Мирвеизе, то должен с своими требованиями обращаться к Порте, потому что Персия теперь в подданстве у Порты; и русский государь должен вывести свои войска из персидских областей, в противном случае Порта принуждена будет вступить с ним за Персию в войну. Переводчик Порты сообщил Неплюеву по секрету, что на днях английский посол подал Порте мемориал на турецком языке, где говорится, что, по сообщениям от прусского двора, русский государь собирает огромное войско и хочет выступить в поход против Дагестана и распространить свои владения до Черного моря; Порта, говорилось в мемориале, должна беречься России, бороться с которою легко, ибо русский государь не в дружбе ни с одним из европейских государей, все они ему злодеи. Неплюев повидался с французским послом де Бонаком, и тот ему сказал: «Донесите своему двору, что все дело в двух словах: сохранять мир с Турциею и не вступаться в персидские дела; продолжать войну в персидских областях — разорвать с Турциею». Неплюев очень дорожил советами и сообщениями де Бонака и подарил ему два меха собольих в 1300 рублей.
Де Бонак, с умыслом или без умысла, говорил слишком решительно. Диван не хотел войны с Россиею и только стращал, выставляя нравственную для себя необходимость воевать; нравственной необходимости не было: Персия не была в подданстве у Порты, Мирвеиз не думал признавать свою зависимость от султана; в Константинополе хлопотали не о защите нового, правоверного персидского шаха, но хотели прежде всего овладеть христианскою Грузиею, чтоб не перепустить ее в русские руки и не быть отрезанными от магометанских народов Кавказа. Турки угрозами надеялись заставить русского императора покинуть кавказские страны, но Петра трудно было напугать, особенно когда приобретение Каспийского побережья он считал необходимым дополнением к приобретению побережья Балтийского. 4 апреля он сделал нужные приготовления к войне с турками: назначил князя Михаила Михайловича Голицына главным начальником украинской армии; полки были отпущены с работ на квартиры, и велено им быть в готовности; послан указ не высылать малороссийских козаков на канал, воротить тех, которые уже вышли, и быть им готовыми на службу; а 9 апреля Петр велел написать Неплюеву: «Наши интересы отнюдь не допускают, чтоб какая другая держава, чья б ни была, на Каспийском море утвердилась; а что касается Дербента и других мест, в которых наши гарнизоны находятся, то они никогда во владении персидских бунтовщиков, ни лезгинцев, ни Мирвеиза не бывали, а по собственному их письменному и словесному прошению, как-то бывшему при дворе нашем турецкому посланнику, явно доказано: под покровительство наше добровольно отдались; и если Порта в противность вечному миру будет принимать под свое покровительство лезгинцев, наших явных врагов, тотем менее должно быть противно Порте, если мы принимаем под свое покровительство народы, не имеющие никакого отношения к Порте и находящиеся в дальнем от нее расстоянии, на самом Каспийском море, до которого нам никакую другую державу допустить нельзя. Если Порта безо всякой со стороны нашей причины хочет нарушить вечный мир, то мы предаем такой беззаконный поступок суду божию и к обороне своей, с помощию божиею, потребные способы найдем». Но в это время, когда продолжение военных действий на берегах Каспийского моря условливало войну турецкую, Петр был обеспокоен одним явлением, касавшимся интересов дорогой ему русской торговли: император узнал, что в Италию привезено много икры из Константинополя, тогда как эта страна обыкновенно снабжалась икрою из России; немедленно отправляется поручение к Неплюеву разведать, откуда пошла эта икра, приготовлена ли она в Турции или доставлена русскими купцами и в последнем случае из каких мест?
Русские войска поплыли в Баку, а Турция не объявляла войну России, несмотря на внушения английского посланника, что его король вместе с датским королем хочет напасть на Россию. Туркам хотелось прежде всего утвердиться в Армении и Грузии. Петру это очень не нравилось. 14 и 18 июля и 8 августа происходили конференции между Неплюевым, рейс-еффенди и де Бонаком, который был приглашен в качестве посредника. Неплюев объявил, что его император, несмотря на убытки, причиненные лезгинцами русской торговле, не пошлет против них своих войск, если Порта запретит лезгинцам нападать на те города, в которых находятся русские гарнизоны, и не будет вводить своих войск в персидские провинции, Армению и Грузию, до тех пор пока между Россиею и Турциею будет все улажено насчет персидских дел. Рейс-еффенди отвечал, что Порта имеет права не только на Грузию и Армению, но и на все прикаспийские области, а Россия на последние не имеет никакого права, особенно потому, что народы, здесь обитающие, магометанской веры; недавно шевкал тарковский и другие владельцы писали Порте, чтобы по единоверию освободила их из русских рук. Неплюев возражал, что это рассуждение политическим правам противно: вера не служит определением границ, ибо если бы определять границы по вере, то во всем свете мира не было бы: сколько христианских народов под властию Порты, а магометанских под властию России! Неплюев объявил решительно, что император не допустит к каспийским берегам никакой другой державы, особенно Турции.
Между тем английский посланник продолжал внушать Порте, что война с Россиею не опасна, что внутри новой империи происходят замешательства. Посол завел сношения и с человеком, который в случае войны мог быть полезен туркам: то был известный нам Орлик, называвшийся гетманом Войска Запорожского. Орлик, привезенный Карлом XII в Швецию, теперь приехал оттуда в турецкие владения и жил в Солониках, откуда посредством одного шведа, жившего при английском после, передавал Порте разные предложения; он домогался, чтоб султан вызвал его в Константинополь, обещая в случае войны с Россиею поднять против нее козаков. Визирь потребовал, чтоб он изъяснил обстоятельно, каким образом надеется возмутить Украйну и имеет с русскими козаками сношения. Неплюев писал, что до объявления войны Орлика в Константинополь не вызовут.
В конце года по указу от своего двора Неплюев в новой конференции с рейс-еффенди и де Бонаком предложил остановить военные действия с обеих сторон. Порта, уже овладевшая Тифлисом, отвечала, что она готова остановить свои войска, но не прежде, как они овладеют городами Эриванью и Ганджею; согласились, однако, с обеих сторон послать начальствующим войсками приказ, чтоб они поступали между собою дружески, пока дело не решится на дальнейших конференциях в Константинополе. В это время Порта узнала о договоре, заключенном между Россиею и Персиею в Петербурге. На конференции 23 декабря рейс-еффенди выразил свое удивление: в Персии государя нет, и потому она, естественно, переходит во владение Порты, а между тем русский государь публикует какой-то договор, заключенный с человеком, Порте неизвестным. Резидент отвечал, что в Персии есть государь Тохмасиб, который наследовал престол законным образом после отца. С этим-то законным шахом заключен у России договор с обещанием помогать ему против бунтовщиков, а шах за эту помощь уступил России известные земли. Таким образом, Порта знает теперь, чем Россия владеет; известно и русскому императору, чем Порта в Персии овладела, и так как Персия обоим государствам соседственна, то для уничтожения всяких подозрений император предлагает, чтоб оба государства не распространяли больше своих владений в Персии, остались при том, чем действительно в настоящее время владеют, чтоб турецкие войска не переходили реку Куру, в Шемахе пусть владеет Дауд-бек, но чтоб турецких войск в этом городе никогда не было и город не был укреплен. Рейс-еффенди твердил свое, что Персия вся принадлежит султану, что Тохмасиб не может быть законным шахом, потому что отец его жив, хотя и в неволе. И какая польза русскому государю от договора с Тохмасибом, который принужден бежать в Араратские горы и живет там, как дикий человек; скоро вся Персия покорится туркам, и все тамошние народы, естественно, встанут против русских и выгонят их вон, потому что там искони нога христианская никогда не бывала; в договоре с Тохмасибом русский государь обязан стоять за него, против всех его неприятелей, следовательно, и против турок; значит, вечный мир у России с Портою нарушен. В конференции 30 декабря рейс-еффенди сказал, что султан объявил о русских требованиях своим министрам, духовенству и воинскому чину и все единогласно отвечали, что об этих требованиях слышать не могут, но готовы кровию своею защищать Персию, которая теперь, не имея своего государя, принадлежат Порте, и нога христианская в Персии никогда не бывала; поэтому дается указом султанским последнее решение — договариваться о тех местах, где теперь находятся русские гарнизоны, а до другого ни до чего русскому государю дела нет. Неплюев отвечал, что он остается при прежних своих предложениях. Этим кончились переговоры в 1723 году. 2 января 1724 года переводчик Порты приехал к Неплюеву с вопросом: принимает ли он условия Порты или нет? Неплюев отвечал, что без указу государя своего этих условий принять не может. «В таком случае, — сказал переводчик, — объявляется война, и ты должен выбрать одно из трех: или возвратиться в отечество, или быть при визире в походе, или жить в Цареграде простым человеком, ибо Порта с этой минуты не признает тебя больше за министра. Хотя у нас и нет обычая при таких случаях оставлять министров на свободе, однако для тебя делается исключение за твое доброе поведение». Неплюев, разумеется, выбрал возвращение в Россию. Он послал немедленно же за паспортом, но ему паспорта не давали, а между тем де Бонак делал Порте представления, что война ей в Персии будет тяжела, ибо тамошний народ враждебен туркам, и Мирвеиза, как человека дикого, надобно опасаться; Россия увеличит число врагов, а быть может, русская дружба со временем Порте пригодится; правда, что русский государь много земель себе забирает, но к турецким границам не приближается, и от французского посла при петербургском дворе Кампредона есть верные известия, что Россия не начнет войны, если Порта первая не нарушит мира. Благодаря этим внушениям султан решил: войны России не объявлять, но приготовляться к ней.
Вслед за тем Неплюев имел приватную аудиенцию у великого визиря в присутствии де Бонака. Резидент начал говорить, что все недоразумение произошло от предложений слишком общих и неопределенных; а если б откровенно сообщили друг другу, кто чего желает, то давно бы дело было кончено. Визирь сказал на это: «Резидент говорит совершенную правду, и Порта объявит, чего желает. Положим, что у шаха Гуссейна было три сына: один турецкий государь, другой русский, а третий, меньшой, — Тохмасиб; по смерти Гуссейна каждому из них следует иметь свою часть. Российский государь взял уже себе долю; теперь следует Порте получить свою, и пусть французский посол, как посредник, выделит каждому надлежащую часть, чтоб никому обидно не было». «Очень благодарен за такую честь, — отвечал де Бонак, — только по моему разделу наибольшая часть следует младшему, и я буду держать его сторону, как самого слабого». Визирь начал было дележ, уступал России берега Каспийского моря до слияния реки Аракса с Курой, откуда должны были начинаться турецкие владения, но Неплюев и де Бонак объявили, что без новых указов из России дела решить нельзя, и французский посол предложил отправить за этими указами в Петербург племянника своего, Дальона. Визирь согласился, прибавив, что желает заключения оборонительного и наступательного союза между Россиею, Турциею и Франциею, об Англии же турки прямо говорили, что в угоду ей нельзя ссориться с Россиею: в прошлых годах Англия обязалась помогать Швеции против России, а как помогла? Несмотря на то, со стороны Англии продолжались внушения, что русский государь хочет овладеть не только персидскою, но и всею восточною торговлею, вследствие чего товары, шедшие прежде в Европу через турецкие владения, пойдут через Россию, и тогда англичане и другие европейцы выедут из Турции, к великому ущербу короны султановой. Поэтому Порта оружием должна остановить успехи русских на Востоке; и если Порта объявит России войну, то получит денежное вспоможение не только от короля, но и от всего народа английского.
В начале мая Дальон возвратился из России вместе с русским курьером, и у Неплюева начались конференции с турецкими министрами, причем резидент сейчас же заметил перемену в тоне у турок. Они не хотели слышать об ограничении своих будущих завоеваний в Персии, и визирь притворялся, что забыл об условиях, им самим прежде предложенных. Еще более удивило Неплюева то, что де Бонак, получивший перед тем 2000 червонных от России, явно брал сторону турок и однажды сказал Неплюеву: «Разве вы хотите ослушаться указа государя своего, что моих советов не принимаете? Или подозреваете меня во вражде к России? Но государь ваш не так смотрит на дело: он своеручно изволил мне писать, чтоб настоящие переговоры как можно скорее приводить к концу, и во всем положился на меня; если вы не отступите от своего требования, то я слагаю с себя посредничество». В другой раз де Бонак сказал резиденту, что не хочет с ним больше говорить, и выслал его из своего дома. Донося о трудностях, какие он претерпел при заключении договора, Неплюев писал: «Больше того ныне без войны получить было нельзя; но хотя не очень ясно, однако сущность дела вся внесена. От французского посла вместо помощи были только одни препятствия; проект трактата раз десять переправляли; я желал, чтоб все ясно было, а французский посол при турках прямо говорил, что резидент спорит не дельно, в турецком проекте разумеется все то, чего он требует; а племянник его Дальон, как ребенок, при переводчике Порты сказал: „Не знаешь ты, что мы имеем из России проект за подписанием министерским и во всем уполномочены“ — и некоторые слова о лезгинцах говорил; но переводчик Порты этого туркам, по моей просьбе, не сказал. Дальон по приезде в Царьград, не видавшись с послом, прямо взят был к визирю и там невоздержанием ребяческим сказал, что ваше величество на все турецкие предложения склонился, кроме самых неважных пунктов, и те резидент имеет право устранить; сказал также, что вы сильно желаете мира».
Раз десять исправленный договор наконец был составлен таким образом: Шемаха останется под владением вассала Порты Дауда. Пространство от города. Шемахи по прямой линии к Каспийскому морю разделяется на три равные части; из этих трех частей две, лежащие к Каспийскому морю, должны принадлежать России, а третья, ближайшая к Шемахе, будет находиться во владении Дауда под верховною властию Порты. От Дербента на 22 часа пути внутрь страны будет поставлен знак; от этого знака проведется прямая линия к югу, к тому месту, где по означенному выше способу обозначится граница между русскими владениями и Шемахинскою областию: страна по правую сторону от этой линии внутрь страны будет принадлежать Порте, по левую, к морю, — России; наконец, от того места, где будет обозначена граница между русскими владениями и Шемахою, проведется прямая линия к месту слияния рек Аракса и Куры: здесь будет граница между Россиею, Турциею и Персиею. Шемаха не будет укреплена, и в ней не будет турецкого гарнизона, исключая тот случай, когда владелец тамошний воспротивится власти султана или между жителями произойдет смута; и тогда турецкие войска не прежде перейдут реку Куру, как уведомив о своем движении русских комендантов, и по утишении смуты ни один человек из турецкого войска не должен оставаться в Шемахе. Император всероссийский обещает склонять шаха Тохмасиба к уступке Турции занятых ее войском персидских провинций; если же шах не захочет уступить России или Порте выговоренных ими провинций, то Россия и Порта действуют против него заодно. Договор был подписан 12 июня 1724 года.