Страница:
Относительно белого духовенства дело было труднее: здесь имелось дело не с людьми, которые бежали от труда и нужды в жизнь более спокойную и привольную; здесь нужно было позаботиться об улучшении материального быта, а где было взять для этого средств при тогдашнем финансовом состоянии? Мы видели, что прежде для улучшения положения священников старались ограничить число их при церквах и освободить их от обязанности покупать себе домы; теперь, последнее распоряжение было распространено на дьяконов и причетников, которые, подобно священникам, должны были жить в домах, купленных и поддерживаемых на сборные церковные деньги; но этих средств было мало. В ноябре 1722 года в соединенной конференции сенаторы вместе с членами Синода рассуждали о мерах более действительных и ничего не могли придумать. Решили, как обыкновенно решалось тогда в трудных случаях, узнать, как делается в других странах; в протоколе записали: «О определении при церквах священником и церковным служителем трактамента рассуждено: выписав из прав других христианских народов, и предложить впредь к рассуждению общему». Пока продолжали старое, запретили строить новые церкви без указа из Синода: «Понеже всякому здраворассудному известно, какое то небрежение славе божией в лишних церквах и множестве попов». Доход приходских священников уменьшался тем, что богатые люди имели своих священников при домовых церквах. Относительно этих так называемых крестовых священников предполагалась такая мера: «О священниках крестовых учинить бы предел, кому держать, кому не держать, понеже от оных многое бесчиние и унять их невозможно. И ежели кому позволится крестового попа держать, дабы тот хозяин повинен был приходским своим священникам дать такой же трактамент, какой оному крестовому на год даван будет, а за всякое его бесчиние обязан бы был ответствовать. А ежели никому не позволится (т.е. иметь крестовых попов), штрафовать бы оных волочащих попов чем тяжким, хотя на время и до каторжной работы, дабы прочие страх имели и без отпусков своих архиереев не волочились. На заставах заказать бы накрепко, дабы попов и чернецов, хотя и начальных, которые не позваны будут и от своих архиереев не явят пропусков, к С.-Петербургу не пропускать, такожде и нищих волочаг, понеже и от тех немалое злое в людех бывает»ю
Нужда заставляла и лучших людей решаться на поступки, незаконность которых они ясно сознавали. В 1722 году, в бытность Синода в Москве, церкви Девяти Мучеников священник Михаил Тимофеев подал повинное доношение, что в 719 году, находясь у дел в тиунской палате, трудился он неусыпно два года без всякого вознаграждения и, не получая от церкви и от треб дохода, пришел в крайнюю нищету и вынужден был для прокормления себя и домашних своих принимать от челобитчиков добровольные приношения деньгами, съестными припасами и напитками. Состоя ныне при инквизиторских делах и желая снять с себя всякое подозрение, он представил список всем принятым подаркам и просил по случаю заключения мира с Швециею прощения вины своей. Синод, как видно, был затруднен этим повинным доношением, и только в половине 1725 года состоялось определение: истязания чинить ему не надлежит; но токмо вместо истязания от инквизиторства его отрешить и впредь к делам не определять, но токмо быть ему у церкви Девяти Мучеников по-прежнему, а вышеописанными взятками впредь его никому не порочить и тех взяток (97 рублей, 3 червонца да припасов на 196 рублей 93 копейки), буде о том ни от кого челобитной не будет, не взыскивать.
Мы видели, что прежде Петр распоряжался обучением детей белого духовенства, кто пожелает , в школах заранее, чтоб были годны в попы. Но в описываемое время он признавал за нужное не ограничиваться желающими; в 1723 году издан был указ: «Поповских, дьяконских и причетнических детей набирать в школы всех тех, которые учиться могут, и, которые в учении быть не похотят, тех имать в школы и неволею и учить их в надежде священства». Петр не был того мнения, что в войске могут быть священники, способные только исправлять требы, и в 1723 году писал в Синод, чтоб в полки определять священников из ученых в школах. Об отношениях сельских священников к крестьянам Сенат в общем заседании с Синодом постановил, чтоб в праздничные дни прихожане приходили в церковь поочередно и домов своих пустыми не оставляли; если крестьянин в чем-нибудь ослушается священника, то последний, прежде чем писать об этом архиерею, должен объявить своим церковникам и старостам, чтоб крестьянину, по письму одного священника, в город волокиты не было. Обратили внимание и на вдовых священников и дьяконов, которым запрещено было вступать во вторичный брак без выхода из духовного звания; в апреле 1724 года Петр указал: вдовых попов и дьяконов, которые учились в школах и могут послужить в проповеди слова божия, обнадежить, что ежели они вступят в второбрачие, то могут быть при архиереях в учителях и у дел в духовных советах и управлениях.
Прежде Петр требовал от паствы соблюдения благочиния в церквах, безмолвного стояния во время божественной службы; теперь обратился к пастырям и в 1723 году указал именным указом всем архиереям и прочим духовным властям от Синода объявить, чтоб они в св. церквах во время божественного чтения и пения никаких челобитчиков ни с какими челобитьями, также приказных людей ни с какими докладами, кроме государственных великих и коснения не терпящих дел, отнюдь к себе не допускали и сами никого для таких дел не призывали, но упражнялись бы в богомыслии и молитвах и тем подавали бы приходящим на молитву людям образ благоговейного в церквах стояния. В церквах во время литургии доброхотные подаяния велено собирать в два кошелька: один — для церковных потреб, другой — на гошпиталь.
Как с учреждением Сената соединено было учреждение фискалов, так при учреждении Синода установлена была должность протоинквизитора, или главного фискала, по делам духовного ведомства, который обязан был выбирать провинциал-инквизиторов; должность их главным образом состояла в наблюдении, чтоб каждый чин исполнял свои обязанности, и в донесении о преступлениях.
Разумеется, прежде всего инквизиторы должны были наблюдать за раскольниками. Первым делом новоучрежденного Синода было издание пастырского увещания к раскольникам. Тогда же Синод объявил, чтоб все раскольнические учителя являлись для споров с Синодом свободно, без всякой боязни, наблюдая только должную учтивость в спорах, что никто из них не будет задержан, если даже и не согласится с Синодом; но если кто не явится в назначенный срок, тот подвергается гражданскому суду и казни. Но в январе 1725 года в увещании к православным против распространителей раскола Синод жалуется, что по этому приглашению никто из раскольнических учителей не явился на споры: «Когда их прежде взыскивано неволею к суду и наказанию за хуления их на церковь божию и за развращение простого народа, тогда они клеветы в народе пускали сицевые: неправедно страждем за древнее благочестие, гонение терпим и казни приемлем, понеже не хотяще послушать нашего оправдания и доводов, которые имамы от божественного писания осуждают нас в ссылки, во узы, в темницы и на смерть. А ныне, когда их призывано волею на любовный и безопасный честный разговор, не изволили явиться: кая тому причина? Не иная, токмо неправота их».
Кроме приглашения раскольнических учителей к спорам, Синод объявил: «Всяк, кто бы ни был, ежели в книгах, прежде печатанных, также и которые впредь с рассуждения и определения синодального будут печатаны, покажется ему какое-нибудь сомнение, приходил бы с объявлением этого сомнения в святейший правительствующий Синод без всякого подозрения и опасения, и ему сие сомнение разрешено будет от св. писания». В этом объявлении Синод, между прочим, говорит о раскольниках: «Показалось им что-нибудь за истинное, хотя и весьма ложное и непотребное, они в своем мнении и закрепили». Против этого места на поле Петр написал собственноручно: «И в том до смерти стоят и в мученичество себе вменяют, из которых один пример объявим зде: в 1701 году вор Талицкой ради возмущения людей писал письма, будто антихрист уже пришел, которому его учению последовал некто шорник Иван Савин и в том со удивлением, какие муки терпел, не внимая никакого от духовных наставления, за которое злодеяние и на смерть осужены, что все с радостию принял. Но когда во время казни копчением Талицкой, не стерпя того, покаялся и снят с оного, то, видя оное, Савин спросил караульщиков, для чего оного сняли, от которых уведал, что повинился, тогда просил и о себе, которого также сняли, и желал видеть его, и когда допущенный спросил его, впрямь ли он повинился и для чего. Тогда Талицкой все подробно сказал, что все то ложь, чему учил; а в какую горесть при сем тот Савин и с какими слезами раскаивался и пенял на Талицкова, для чего в такую беду его привел, что он ни для чего, только вменяя то за истину, страдать рад был».
Раскольнические учители не являлись в Синод для споров о вере, а между тем не переставали распространять свое учение; Синод начал требовать сильных мер. В 1722 году в общей конференции Синода с Сенатом в Москве архиепископ Феодосий новгородский говорил, что многие раскольники по окладу денег не платят, на Бутырках жители мало не все раскольники и посланным для платежа денег не дают и грозят побить, хотя бы к ним и офицера послали. В докладных пунктах своих государю Синод говорил: «Для поимки раскольнических учителей, которые, хотя тайно по домам, а кой-где имели и долговременное пребывание, размножают раскольническую прелесть и отвращают простонародье от церкви, очень потребен, кажется, такой указ, чтоб людям, посылаемым от духовного правительства для поимки этих учителей, оказываемо было беспрепятственно послушание и светские управители не требовали бы при этом от своих командиров указа. И если в поимке этих лжеучителей (что до исправления души надлежит) такой вольности Синоду дано не будет, то не только неудобно будет их сыскать и искоренить, но еще более под укрывательством и защитою без боязни приумножаться и многих к своей прелести привлекать могут, что будет святой церкви крайне вредно, ибо по ведомостям из Москвы раскольники так умножились, что в некоторых приходах никого, кроме них нет, и все по записке под двойным окладом значатся в раскольниках. В отыскании лжеучителей светские управители духовным не только не помогают, но и препятствуют: так, вязниковский судья Опрянин прислал подьячего с приставами и силою взял из-за решетки к себе на двор явившегося в расколе подьячего Лютова, которого держали у духовных дел под караулом, и на указ, присланный из приказа Церковных дел, Опрянин не дал никакого отзыва. Петр отвечал на доклад: „Брать таких, кто от Синода где к тому определен будет без всякого препятствия и светским начальникам, в том им вспомогать, и кто преслушает сего, будет штрафован, яко преслушатель указа; но дабы для какой страсти духовные приставники не затевали на кого напрасно, того для повинен духовный приставник, взяв такова, немало держав, привести сам к светскому начальнику, где он, приведенный, ведался, или начальнику того места, ежели далеко тот, где оной ведом; тогда светский начальник должен его освидетельствовать того ж дни, и, буде увидит, что раскольник, отдать духовному приставнику; буде же увидит, что в нем того нет, то и такого отдать ему, но притом сказать, что он будет о том писать в Синод и Сенат, и, отдав, писать немедленно, и когда такой репорт получат, тогда в Синоде при двух членах сенатских то исследовать и решить, чего будет кто достоин“.
Известный нам Питирим нижегородский продолжал свою деятельность против раскольников. В июле 1722 года он уведомлял Петра, что двое раскольнических учителей, старец Никон и старец Пахомий, обратились к св. церкви и он, с целию обратить и других, снова поставил их правителями над их согласиями на Керженце. Тогда же вместе с приятелем своим Ржевским он писал Петру, что по указу велено раскольникам быть на каторге, пока обратятся, а когда обратятся, тогда их для определения отсылать в Синод, а в Сибирь их посылать не велено. Несмотря на то, явился в Нижний из Петербурга капитан с каторжными колодниками, которых велено ему отвесть в Сибирь. «Уведомились мы, — пишет Питирим, — что посланы с ним раскольники необратившиеся, в том числе Василий Власов, злой раскола заводчик и учитель, которому не только в ссылке, но и на сем свете, по мнению нашему, быть не надлежит; также многие раскольники, опасные и неопасные, бегут и селятся в сибирских же городах, и ежели этим каторжным раскольникам позволено будет быть в тех городах и дастся им воля, то они, собравшись с беглыми раскольниками, могут произвести немалые пакости к возмущению народному». Петр отвечал указом Сенату: «Впредь раскольников отнюдь в Сибирь посылать не велите, ибо там и без них раскольников много, а велите их посылать в Рогервик».
А раскольники все ждали антихриста. В марте 1722 года в Пензе на базаре монах взобрался на крышу лавки, поднял клобук на палке и начал кричать, что Петр — антихрист, будет всех печатать и только тем, кто запечатан, будет давать хлеб. То был страдавший падучею болезнию, полупомешанный монах Варлаам, в миру драгунский капитан Василий Левин. В Тайной канцелярии Левин оговорил многих, в том числе и митрополита Стефана Яворского, то винился, то снова повторял прежнее. Его казнили смертию в Москве. В 1723 году раскольники ходили по деревням и учили: «Как то ныне минуло два года, праздновали две недели (Ништадтский мир), и был по всем церквам звон во весь день от утра и до вечера, и в то время антихрист садился на престол, и поделаны в Москве Красные ворота, только наши староверы в те ворота не ездят. Пройдет еще семь лет, и антихрист явится и выдаст 70 колырств ». Относительно ожидания антихриста один из самых любопытных эпизодов в истории раскола представляет жизнь монаха Самуила. «Было благочестие, а ныне отпало, как и Рим; царь Петр — антихрист, потому что владеет сам один, и патриарха нет, а то его печать, что бороды брить, и у драгунов раскаты». Так говорил монах Савва в Тамбове дьячку Степану; тот испугался и перестал ходить в церковь. Пошел к духовнику, а духовник, как нарочно, стал рассказывать: «Как мы бывали на Воронеже в певчих и певали пред государем и при компании, проклинали изменников кое-каких, и дошел разговор до Талицкого, и государь говорил: „Такой он вор Талицкий: уж и я антихрист! О, господи! Уж и я антихрист пред тобой!“ И мы, то слыша, думали: к чему он это говорит — бог знает». А у дьячка Степана от этих слов духовника сомнение все более и более усиливалось, и начал он убеждаться, что царь Петр — прямой антихрист; да и в Кирилловой старопечатной книге написано, что во имя Симона Петра имать сести гордый князь мира сего, антихрист. Степан решился постричься. Разговорился с одною женщиной, а та рассказывает, что родственники ее были в Суздале, где содержалась царица, и царица говорила людям: «Держите веру христианскую, это не мой царь, иной выше». Степан постригся от живой жены в тамбовском Трегуляевском монастыре и назван был Самуилом. Ему говорили, что первое гонение будет на монастыри. «Нет нужды, — отвечал он, — уйду тогда в горы». В Трегуляевском монастыре Самуил сходится с другим монахом, Филаретом, и тот рассказывает: теперь над нами царствует не наш государь, царь Петр Алексеевич, а Лефортов сын; царь Алексей Михайлович говорил жене своей: если сына не родишь, то разлюблю тебя; она родила дочь, а у Лефорта в это время родился сын; царица из страха и разменялась. Приехал в Трегуляевский монастырь дядя Самуила, монах Никодим из мигулинского Троицкого монастыря, инквизитор; племянник рассказал ему о своих сомнениях относительно антихриста. «Нет, не антихрист, — отвечал дядя, — а разве предтеча». С другой стороны шел слух, что нижегородские раскольники называют антихристом архиерея своего, Питирима, за его преследование старой веры. Скоро потом забрали всех монахов Трегуляевского монастыря в Воронеж по какому-то делу; там Самуил написал письмо, что Петр — антихрист, и подбросил на неизвестный двор. Монахов отпустили; на дороге из Воронежа, в селе Избердее, Самуил встретился с сыном боярским Лежневым, который говорил: «Носится слух, что наш государь пошел в Стекольню и там его посадили в заточенье, а это не наш государь». А Самуил думал: антихрист! Пришел указ не читать книгу Ефремову и соборник, пришел духовный регламент; явно, что царствует антихрист, отводит от монашества, надобно бежать в пустыню! Самуил бежал, но его поймали, отослали снова в Трегуляевский монастырь и посадили на цепь. Сидя на цепи, он тосковал, что царствует антихрист, не хотел кланяться игумену: как мне ему кланяться? Он слуга антихристов. Наконец Самуилу удалось уйти в степь, а оттуда пробраться к козакам, и где найдет какого бурлака, простого человека, внушает, что царствует антихрист; нашел попа, который на ектениях поминал вместо императора «имперетерь» и объяснял: «имперетерь», потому что людей перетерли. В это время в Самуиле благодаря его впечатлительной натуре произошла перемена: попались ему в руки книги, распространявшиеся правительством против раскола, сомнения его рассеялись, и он, возвратясь в свой монастырь, начал проповедовать православие. Но тут новое искушение: его взяли из Трегуляевского монастыря и отвезли в московский Богоявленский, откуда он должен был посещать училище. Самуил был не прочь почитать книги и подумать над прочитанным, но в летах уже не детских учиться грамматике было ему тяжело; не явится на урок — ждут плети от префекта. Он снова стал раздражаться против нового порядка и его виновника, хотя уже и не считал его более антихристом. А тут еще сильное искушение: пришло известие, что жена вышла замуж за другого; с одной стороны, мысль, что она совершила, по апостолу, прелюбодеяние по его вине, но кто виноват в этой вине? Тот же Петр, потому что и жена хотела постричься, но ей не велели; с другой стороны, ревность: Самуил не мог быть равнодушен при мысли, что жена его принадлежит другому. А товарищ монах Петр все бранит духовный регламент, все поджигает этою бранью Самуила; наконец тот не вытерпел и начал писать на бумажках ругательства против императора. Одну такую бумажку нашли, и Самуила взяли в Тайную канцелярию; он оправдывался, что писал не для того, чтоб распространять в народе, а для покою в совести, но ему не верили и казнили смертью.
Случаи самосожжения повторялись: узнали, что в Ишимской волости находятся раскольники, и туда отправился полковник Парфеньев для увещания и обращения, а если не обратятся, то для взятия двойного оклада; но раскольники в двух пустынях сами себя сожгли.Спокойно держали себя выговцы; с ними случилось любопытное происшествие: подьячий Саблин подделал указ, уполномочивавший его взять деньги с Выговской пустыни; но там были люди опытные, распознали, что указ фальшивый, и представили Саблина на Петровские заводы.
Такие явления встречались между раскольниками, державшимися, по их словам, старой веры, т.е. старых книг; но мы видели уже другие явления — ереси. Знаменитый еретик лекарь Дмитрий Тверитинов раскаялся в своем заточении и в 1722 году просил, чтоб ему дали духовника; но то направление ереси, какое мы видели у него, не ослабевало. В 1724 году ходил какой-то Алексей Попов и учил: доведется молиться на небо духом и истиною, таковых поклонников бог принимает, а иконам поклоняться не достоит: иконы — дело рук человеческих; в Москве явился человек многолетний — не Иоанн ли Богослов явился? В последнем времени явятся Иоанн Богослов, и Илия, и Енох; как император ходил в низовый поход, сказывают, что в полках явился великим возрастом человек и называли его богатырем — не Енох ли явился? В следующем году был сыскан в Астрахани еретик Артемий Иванов, который говорил, что сын божий на кресте распят не был, но был вместо его пророк Евсевий, называл иконы идолами, поклоняющихся им — идолопоклонниками, церковь — вертепом разбойников и таинства церкви уничтожал.
Раскол, отпадение от церкви имел и у нас, в России, такие же последствия, как и в других странах. Раз высвободившись от авторитета церкви, раскольники разделились на многоразличные толки, и это разделение, усиливаясь с течением времени все более и более, не знало границ. Протестантского влияния отрицать нельзя: оно явственно, например, в Тверитинове; но и без протестантского влияния дело шло дальше и дальше известным покатым путем. Смута, множество толков, невозможность добраться до истины посредством людей усиливали стремление ограничиваться одним св. писанием, но и писание толковалось различно; чтоб уйти от этих толков, начали стремиться войти в непосредственное сношение с духовным миром, с божеством, начали с того, что стали ждать появления людей, долженствующих быть вестниками великого переворота, который уничтожит смуту и водворит царство истины; вместе с появлением антихриста ждали появления Иоанна Богослова, Еноха, Илии; кончили тем, что стали приводить себя в напряженное, неестественное состояние, думая, что в этом состоянии отрешаются от земного и получают наитие свыше, дар пророчества; в мужчинах, наиболее способных к этим упражнениям, стали видеть христов, в женщинах — богородиц; еще один шаг — и Христос исторический исчезал, и каждый посредством известных упражнений, приводящих в восторженное состояние, мог стать Христом. Средства приводить себя в такое восторженное состояние с религиозной целью одинаковы во все времена, у всех народов, у шаманов и дервишей, у финских волхвов, о которых рассказывает древняя русская летопись, у трясущихся мужиков и баб, о которых упоминается в Стоглаве, и в западноевропейских сектах. Производить крайние русские секты XVIII века, и теперь существующие, развившиеся из религиозного движения XVII века, которое мы называем расколом, производить их от старинных богомилов точно так же ошибочно, как производить их от квакеров, и точно так же будет натяжкою производить западных альбигойцев от тех же богомилов. Но мы возвратимся к этому предмету, когда надобно будет описывать вскрытие означенных сект перед правительством и обществом.
Борясь с расколом, Синод не упускал из внимания протестантов и католиков. Так, он прислал ведение в Сенат по поводу доношений Иоакима, епископа астраханского, который писал, что в 1718 году приехал в Астрахань через Персию римской веры патер Антоний, который в 1721 году построил близ православной церкви кирху с главою и крестом; спрошенный епископом, отвечал, что построил церковь по приказу губернатора Волынского; в 720 году лютеранский пастор Яган Сикилис построил близ православной церкви свою церковь и поставил на ней четвероконечный крест, а в 721 году от живого мужа жену православной веры обвенчал с драгуном лютеранской веры; следовало по этому делу допросить пастора, но нельзя ничего сделать из страха перед губернатором Волынским, который запретил духовного приказа судье делать что-либо без его повеления. Синод в своем ведении изъявил желание, чтоб впредь Волынский в духовные дела не вступался. Сенат послал Волынскому указ не вступаться в духовные дела и потребовал ответа по обвинениям. В конце 1723 года издан был любопытный указ, чтоб католики, живущие в Петербурге, требовали пасторов только из французов: предпочтение, оказанное галликанской церкви, как более свободно относящейся к папе, понятно; кроме того, побуждением могли служить и дружественные отношения к Франции.
Нужда заставляла и лучших людей решаться на поступки, незаконность которых они ясно сознавали. В 1722 году, в бытность Синода в Москве, церкви Девяти Мучеников священник Михаил Тимофеев подал повинное доношение, что в 719 году, находясь у дел в тиунской палате, трудился он неусыпно два года без всякого вознаграждения и, не получая от церкви и от треб дохода, пришел в крайнюю нищету и вынужден был для прокормления себя и домашних своих принимать от челобитчиков добровольные приношения деньгами, съестными припасами и напитками. Состоя ныне при инквизиторских делах и желая снять с себя всякое подозрение, он представил список всем принятым подаркам и просил по случаю заключения мира с Швециею прощения вины своей. Синод, как видно, был затруднен этим повинным доношением, и только в половине 1725 года состоялось определение: истязания чинить ему не надлежит; но токмо вместо истязания от инквизиторства его отрешить и впредь к делам не определять, но токмо быть ему у церкви Девяти Мучеников по-прежнему, а вышеописанными взятками впредь его никому не порочить и тех взяток (97 рублей, 3 червонца да припасов на 196 рублей 93 копейки), буде о том ни от кого челобитной не будет, не взыскивать.
Мы видели, что прежде Петр распоряжался обучением детей белого духовенства, кто пожелает , в школах заранее, чтоб были годны в попы. Но в описываемое время он признавал за нужное не ограничиваться желающими; в 1723 году издан был указ: «Поповских, дьяконских и причетнических детей набирать в школы всех тех, которые учиться могут, и, которые в учении быть не похотят, тех имать в школы и неволею и учить их в надежде священства». Петр не был того мнения, что в войске могут быть священники, способные только исправлять требы, и в 1723 году писал в Синод, чтоб в полки определять священников из ученых в школах. Об отношениях сельских священников к крестьянам Сенат в общем заседании с Синодом постановил, чтоб в праздничные дни прихожане приходили в церковь поочередно и домов своих пустыми не оставляли; если крестьянин в чем-нибудь ослушается священника, то последний, прежде чем писать об этом архиерею, должен объявить своим церковникам и старостам, чтоб крестьянину, по письму одного священника, в город волокиты не было. Обратили внимание и на вдовых священников и дьяконов, которым запрещено было вступать во вторичный брак без выхода из духовного звания; в апреле 1724 года Петр указал: вдовых попов и дьяконов, которые учились в школах и могут послужить в проповеди слова божия, обнадежить, что ежели они вступят в второбрачие, то могут быть при архиереях в учителях и у дел в духовных советах и управлениях.
Прежде Петр требовал от паствы соблюдения благочиния в церквах, безмолвного стояния во время божественной службы; теперь обратился к пастырям и в 1723 году указал именным указом всем архиереям и прочим духовным властям от Синода объявить, чтоб они в св. церквах во время божественного чтения и пения никаких челобитчиков ни с какими челобитьями, также приказных людей ни с какими докладами, кроме государственных великих и коснения не терпящих дел, отнюдь к себе не допускали и сами никого для таких дел не призывали, но упражнялись бы в богомыслии и молитвах и тем подавали бы приходящим на молитву людям образ благоговейного в церквах стояния. В церквах во время литургии доброхотные подаяния велено собирать в два кошелька: один — для церковных потреб, другой — на гошпиталь.
Как с учреждением Сената соединено было учреждение фискалов, так при учреждении Синода установлена была должность протоинквизитора, или главного фискала, по делам духовного ведомства, который обязан был выбирать провинциал-инквизиторов; должность их главным образом состояла в наблюдении, чтоб каждый чин исполнял свои обязанности, и в донесении о преступлениях.
Разумеется, прежде всего инквизиторы должны были наблюдать за раскольниками. Первым делом новоучрежденного Синода было издание пастырского увещания к раскольникам. Тогда же Синод объявил, чтоб все раскольнические учителя являлись для споров с Синодом свободно, без всякой боязни, наблюдая только должную учтивость в спорах, что никто из них не будет задержан, если даже и не согласится с Синодом; но если кто не явится в назначенный срок, тот подвергается гражданскому суду и казни. Но в январе 1725 года в увещании к православным против распространителей раскола Синод жалуется, что по этому приглашению никто из раскольнических учителей не явился на споры: «Когда их прежде взыскивано неволею к суду и наказанию за хуления их на церковь божию и за развращение простого народа, тогда они клеветы в народе пускали сицевые: неправедно страждем за древнее благочестие, гонение терпим и казни приемлем, понеже не хотяще послушать нашего оправдания и доводов, которые имамы от божественного писания осуждают нас в ссылки, во узы, в темницы и на смерть. А ныне, когда их призывано волею на любовный и безопасный честный разговор, не изволили явиться: кая тому причина? Не иная, токмо неправота их».
Кроме приглашения раскольнических учителей к спорам, Синод объявил: «Всяк, кто бы ни был, ежели в книгах, прежде печатанных, также и которые впредь с рассуждения и определения синодального будут печатаны, покажется ему какое-нибудь сомнение, приходил бы с объявлением этого сомнения в святейший правительствующий Синод без всякого подозрения и опасения, и ему сие сомнение разрешено будет от св. писания». В этом объявлении Синод, между прочим, говорит о раскольниках: «Показалось им что-нибудь за истинное, хотя и весьма ложное и непотребное, они в своем мнении и закрепили». Против этого места на поле Петр написал собственноручно: «И в том до смерти стоят и в мученичество себе вменяют, из которых один пример объявим зде: в 1701 году вор Талицкой ради возмущения людей писал письма, будто антихрист уже пришел, которому его учению последовал некто шорник Иван Савин и в том со удивлением, какие муки терпел, не внимая никакого от духовных наставления, за которое злодеяние и на смерть осужены, что все с радостию принял. Но когда во время казни копчением Талицкой, не стерпя того, покаялся и снят с оного, то, видя оное, Савин спросил караульщиков, для чего оного сняли, от которых уведал, что повинился, тогда просил и о себе, которого также сняли, и желал видеть его, и когда допущенный спросил его, впрямь ли он повинился и для чего. Тогда Талицкой все подробно сказал, что все то ложь, чему учил; а в какую горесть при сем тот Савин и с какими слезами раскаивался и пенял на Талицкова, для чего в такую беду его привел, что он ни для чего, только вменяя то за истину, страдать рад был».
Раскольнические учители не являлись в Синод для споров о вере, а между тем не переставали распространять свое учение; Синод начал требовать сильных мер. В 1722 году в общей конференции Синода с Сенатом в Москве архиепископ Феодосий новгородский говорил, что многие раскольники по окладу денег не платят, на Бутырках жители мало не все раскольники и посланным для платежа денег не дают и грозят побить, хотя бы к ним и офицера послали. В докладных пунктах своих государю Синод говорил: «Для поимки раскольнических учителей, которые, хотя тайно по домам, а кой-где имели и долговременное пребывание, размножают раскольническую прелесть и отвращают простонародье от церкви, очень потребен, кажется, такой указ, чтоб людям, посылаемым от духовного правительства для поимки этих учителей, оказываемо было беспрепятственно послушание и светские управители не требовали бы при этом от своих командиров указа. И если в поимке этих лжеучителей (что до исправления души надлежит) такой вольности Синоду дано не будет, то не только неудобно будет их сыскать и искоренить, но еще более под укрывательством и защитою без боязни приумножаться и многих к своей прелести привлекать могут, что будет святой церкви крайне вредно, ибо по ведомостям из Москвы раскольники так умножились, что в некоторых приходах никого, кроме них нет, и все по записке под двойным окладом значатся в раскольниках. В отыскании лжеучителей светские управители духовным не только не помогают, но и препятствуют: так, вязниковский судья Опрянин прислал подьячего с приставами и силою взял из-за решетки к себе на двор явившегося в расколе подьячего Лютова, которого держали у духовных дел под караулом, и на указ, присланный из приказа Церковных дел, Опрянин не дал никакого отзыва. Петр отвечал на доклад: „Брать таких, кто от Синода где к тому определен будет без всякого препятствия и светским начальникам, в том им вспомогать, и кто преслушает сего, будет штрафован, яко преслушатель указа; но дабы для какой страсти духовные приставники не затевали на кого напрасно, того для повинен духовный приставник, взяв такова, немало держав, привести сам к светскому начальнику, где он, приведенный, ведался, или начальнику того места, ежели далеко тот, где оной ведом; тогда светский начальник должен его освидетельствовать того ж дни, и, буде увидит, что раскольник, отдать духовному приставнику; буде же увидит, что в нем того нет, то и такого отдать ему, но притом сказать, что он будет о том писать в Синод и Сенат, и, отдав, писать немедленно, и когда такой репорт получат, тогда в Синоде при двух членах сенатских то исследовать и решить, чего будет кто достоин“.
Известный нам Питирим нижегородский продолжал свою деятельность против раскольников. В июле 1722 года он уведомлял Петра, что двое раскольнических учителей, старец Никон и старец Пахомий, обратились к св. церкви и он, с целию обратить и других, снова поставил их правителями над их согласиями на Керженце. Тогда же вместе с приятелем своим Ржевским он писал Петру, что по указу велено раскольникам быть на каторге, пока обратятся, а когда обратятся, тогда их для определения отсылать в Синод, а в Сибирь их посылать не велено. Несмотря на то, явился в Нижний из Петербурга капитан с каторжными колодниками, которых велено ему отвесть в Сибирь. «Уведомились мы, — пишет Питирим, — что посланы с ним раскольники необратившиеся, в том числе Василий Власов, злой раскола заводчик и учитель, которому не только в ссылке, но и на сем свете, по мнению нашему, быть не надлежит; также многие раскольники, опасные и неопасные, бегут и селятся в сибирских же городах, и ежели этим каторжным раскольникам позволено будет быть в тех городах и дастся им воля, то они, собравшись с беглыми раскольниками, могут произвести немалые пакости к возмущению народному». Петр отвечал указом Сенату: «Впредь раскольников отнюдь в Сибирь посылать не велите, ибо там и без них раскольников много, а велите их посылать в Рогервик».
А раскольники все ждали антихриста. В марте 1722 года в Пензе на базаре монах взобрался на крышу лавки, поднял клобук на палке и начал кричать, что Петр — антихрист, будет всех печатать и только тем, кто запечатан, будет давать хлеб. То был страдавший падучею болезнию, полупомешанный монах Варлаам, в миру драгунский капитан Василий Левин. В Тайной канцелярии Левин оговорил многих, в том числе и митрополита Стефана Яворского, то винился, то снова повторял прежнее. Его казнили смертию в Москве. В 1723 году раскольники ходили по деревням и учили: «Как то ныне минуло два года, праздновали две недели (Ништадтский мир), и был по всем церквам звон во весь день от утра и до вечера, и в то время антихрист садился на престол, и поделаны в Москве Красные ворота, только наши староверы в те ворота не ездят. Пройдет еще семь лет, и антихрист явится и выдаст 70 колырств ». Относительно ожидания антихриста один из самых любопытных эпизодов в истории раскола представляет жизнь монаха Самуила. «Было благочестие, а ныне отпало, как и Рим; царь Петр — антихрист, потому что владеет сам один, и патриарха нет, а то его печать, что бороды брить, и у драгунов раскаты». Так говорил монах Савва в Тамбове дьячку Степану; тот испугался и перестал ходить в церковь. Пошел к духовнику, а духовник, как нарочно, стал рассказывать: «Как мы бывали на Воронеже в певчих и певали пред государем и при компании, проклинали изменников кое-каких, и дошел разговор до Талицкого, и государь говорил: „Такой он вор Талицкий: уж и я антихрист! О, господи! Уж и я антихрист пред тобой!“ И мы, то слыша, думали: к чему он это говорит — бог знает». А у дьячка Степана от этих слов духовника сомнение все более и более усиливалось, и начал он убеждаться, что царь Петр — прямой антихрист; да и в Кирилловой старопечатной книге написано, что во имя Симона Петра имать сести гордый князь мира сего, антихрист. Степан решился постричься. Разговорился с одною женщиной, а та рассказывает, что родственники ее были в Суздале, где содержалась царица, и царица говорила людям: «Держите веру христианскую, это не мой царь, иной выше». Степан постригся от живой жены в тамбовском Трегуляевском монастыре и назван был Самуилом. Ему говорили, что первое гонение будет на монастыри. «Нет нужды, — отвечал он, — уйду тогда в горы». В Трегуляевском монастыре Самуил сходится с другим монахом, Филаретом, и тот рассказывает: теперь над нами царствует не наш государь, царь Петр Алексеевич, а Лефортов сын; царь Алексей Михайлович говорил жене своей: если сына не родишь, то разлюблю тебя; она родила дочь, а у Лефорта в это время родился сын; царица из страха и разменялась. Приехал в Трегуляевский монастырь дядя Самуила, монах Никодим из мигулинского Троицкого монастыря, инквизитор; племянник рассказал ему о своих сомнениях относительно антихриста. «Нет, не антихрист, — отвечал дядя, — а разве предтеча». С другой стороны шел слух, что нижегородские раскольники называют антихристом архиерея своего, Питирима, за его преследование старой веры. Скоро потом забрали всех монахов Трегуляевского монастыря в Воронеж по какому-то делу; там Самуил написал письмо, что Петр — антихрист, и подбросил на неизвестный двор. Монахов отпустили; на дороге из Воронежа, в селе Избердее, Самуил встретился с сыном боярским Лежневым, который говорил: «Носится слух, что наш государь пошел в Стекольню и там его посадили в заточенье, а это не наш государь». А Самуил думал: антихрист! Пришел указ не читать книгу Ефремову и соборник, пришел духовный регламент; явно, что царствует антихрист, отводит от монашества, надобно бежать в пустыню! Самуил бежал, но его поймали, отослали снова в Трегуляевский монастырь и посадили на цепь. Сидя на цепи, он тосковал, что царствует антихрист, не хотел кланяться игумену: как мне ему кланяться? Он слуга антихристов. Наконец Самуилу удалось уйти в степь, а оттуда пробраться к козакам, и где найдет какого бурлака, простого человека, внушает, что царствует антихрист; нашел попа, который на ектениях поминал вместо императора «имперетерь» и объяснял: «имперетерь», потому что людей перетерли. В это время в Самуиле благодаря его впечатлительной натуре произошла перемена: попались ему в руки книги, распространявшиеся правительством против раскола, сомнения его рассеялись, и он, возвратясь в свой монастырь, начал проповедовать православие. Но тут новое искушение: его взяли из Трегуляевского монастыря и отвезли в московский Богоявленский, откуда он должен был посещать училище. Самуил был не прочь почитать книги и подумать над прочитанным, но в летах уже не детских учиться грамматике было ему тяжело; не явится на урок — ждут плети от префекта. Он снова стал раздражаться против нового порядка и его виновника, хотя уже и не считал его более антихристом. А тут еще сильное искушение: пришло известие, что жена вышла замуж за другого; с одной стороны, мысль, что она совершила, по апостолу, прелюбодеяние по его вине, но кто виноват в этой вине? Тот же Петр, потому что и жена хотела постричься, но ей не велели; с другой стороны, ревность: Самуил не мог быть равнодушен при мысли, что жена его принадлежит другому. А товарищ монах Петр все бранит духовный регламент, все поджигает этою бранью Самуила; наконец тот не вытерпел и начал писать на бумажках ругательства против императора. Одну такую бумажку нашли, и Самуила взяли в Тайную канцелярию; он оправдывался, что писал не для того, чтоб распространять в народе, а для покою в совести, но ему не верили и казнили смертью.
Случаи самосожжения повторялись: узнали, что в Ишимской волости находятся раскольники, и туда отправился полковник Парфеньев для увещания и обращения, а если не обратятся, то для взятия двойного оклада; но раскольники в двух пустынях сами себя сожгли.Спокойно держали себя выговцы; с ними случилось любопытное происшествие: подьячий Саблин подделал указ, уполномочивавший его взять деньги с Выговской пустыни; но там были люди опытные, распознали, что указ фальшивый, и представили Саблина на Петровские заводы.
Такие явления встречались между раскольниками, державшимися, по их словам, старой веры, т.е. старых книг; но мы видели уже другие явления — ереси. Знаменитый еретик лекарь Дмитрий Тверитинов раскаялся в своем заточении и в 1722 году просил, чтоб ему дали духовника; но то направление ереси, какое мы видели у него, не ослабевало. В 1724 году ходил какой-то Алексей Попов и учил: доведется молиться на небо духом и истиною, таковых поклонников бог принимает, а иконам поклоняться не достоит: иконы — дело рук человеческих; в Москве явился человек многолетний — не Иоанн ли Богослов явился? В последнем времени явятся Иоанн Богослов, и Илия, и Енох; как император ходил в низовый поход, сказывают, что в полках явился великим возрастом человек и называли его богатырем — не Енох ли явился? В следующем году был сыскан в Астрахани еретик Артемий Иванов, который говорил, что сын божий на кресте распят не был, но был вместо его пророк Евсевий, называл иконы идолами, поклоняющихся им — идолопоклонниками, церковь — вертепом разбойников и таинства церкви уничтожал.
Раскол, отпадение от церкви имел и у нас, в России, такие же последствия, как и в других странах. Раз высвободившись от авторитета церкви, раскольники разделились на многоразличные толки, и это разделение, усиливаясь с течением времени все более и более, не знало границ. Протестантского влияния отрицать нельзя: оно явственно, например, в Тверитинове; но и без протестантского влияния дело шло дальше и дальше известным покатым путем. Смута, множество толков, невозможность добраться до истины посредством людей усиливали стремление ограничиваться одним св. писанием, но и писание толковалось различно; чтоб уйти от этих толков, начали стремиться войти в непосредственное сношение с духовным миром, с божеством, начали с того, что стали ждать появления людей, долженствующих быть вестниками великого переворота, который уничтожит смуту и водворит царство истины; вместе с появлением антихриста ждали появления Иоанна Богослова, Еноха, Илии; кончили тем, что стали приводить себя в напряженное, неестественное состояние, думая, что в этом состоянии отрешаются от земного и получают наитие свыше, дар пророчества; в мужчинах, наиболее способных к этим упражнениям, стали видеть христов, в женщинах — богородиц; еще один шаг — и Христос исторический исчезал, и каждый посредством известных упражнений, приводящих в восторженное состояние, мог стать Христом. Средства приводить себя в такое восторженное состояние с религиозной целью одинаковы во все времена, у всех народов, у шаманов и дервишей, у финских волхвов, о которых рассказывает древняя русская летопись, у трясущихся мужиков и баб, о которых упоминается в Стоглаве, и в западноевропейских сектах. Производить крайние русские секты XVIII века, и теперь существующие, развившиеся из религиозного движения XVII века, которое мы называем расколом, производить их от старинных богомилов точно так же ошибочно, как производить их от квакеров, и точно так же будет натяжкою производить западных альбигойцев от тех же богомилов. Но мы возвратимся к этому предмету, когда надобно будет описывать вскрытие означенных сект перед правительством и обществом.
Борясь с расколом, Синод не упускал из внимания протестантов и католиков. Так, он прислал ведение в Сенат по поводу доношений Иоакима, епископа астраханского, который писал, что в 1718 году приехал в Астрахань через Персию римской веры патер Антоний, который в 1721 году построил близ православной церкви кирху с главою и крестом; спрошенный епископом, отвечал, что построил церковь по приказу губернатора Волынского; в 720 году лютеранский пастор Яган Сикилис построил близ православной церкви свою церковь и поставил на ней четвероконечный крест, а в 721 году от живого мужа жену православной веры обвенчал с драгуном лютеранской веры; следовало по этому делу допросить пастора, но нельзя ничего сделать из страха перед губернатором Волынским, который запретил духовного приказа судье делать что-либо без его повеления. Синод в своем ведении изъявил желание, чтоб впредь Волынский в духовные дела не вступался. Сенат послал Волынскому указ не вступаться в духовные дела и потребовал ответа по обвинениям. В конце 1723 года издан был любопытный указ, чтоб католики, живущие в Петербурге, требовали пасторов только из французов: предпочтение, оказанное галликанской церкви, как более свободно относящейся к папе, понятно; кроме того, побуждением могли служить и дружественные отношения к Франции.