Страница:
Иван Фомин, возвратившись из Дании, подал записку, что королевич Волмер 20 лет, волосом рус, ростом не мал, собою тонок, глаза серые, хорош, пригож лицом, здоров и разумен, умеет по-латыни, по-французски, по-итальянски, знает немецкий верхний язык, искусен в воинском деле; сам он, Фомин, видел, как королевич пушку к цели приводил; мать его, Христина, больна: отец ее был боярин и рыцарь большой, именем Лудвиг Мунк, и мать ее также боярыня большого родства. Относительно портретов Фомин доносил: «Присылал за мною копенгагенский державца Ульфелт и говорил: „Слух до меня дошел, что ты подкупаешь, чтоб тебе написали портреты короля и королевичей подлинно, без приписи, но ты сам знаешь, что это невозможное дело, потому что живописец должен стоять перед королем и королевичами и на них глядеть; но государь наш на то соизволил, велел себя и королевичей своих написать и послать к вашему государю“». После этого Ульфелт спросил: «Зачем это государю вашему нужны портреты?» Фомин отвечал: «Государевы мысли в божиих руках: мне неизвестно». Потом королевский секретарь повторил тот же вопрос и прибавил: «Если государю вашему королевич Волмер надобен для воинского дела, то король отпустит его к царскому величеству». Летом 1641 года дали знать в Москву, что едет к государю необыкновенное посольство из Дании: в послах едет королевич Вальдемар, граф шлезвиг-голштинский, а вторым послом — Григорий Краббе. Сделаны были распоряжения об особенных почестях; во всех городах воеводы ездили к графу Вальдемару челом ударить. В Москве послов поместили на дворе думного дьяка Ивана Грамотина в Китае-городе, причем велено палаты, поварню, все хоромы и конюшню осмотреть, вычистить, худые места починить, столы, скамьи и окончины поставить, навоз и щепы со двора свозить и посыпать на дворе песком; у средней палаты двери были железные, а мосту перед нею и всходу не было, так велено было сделать мост с перилами и лестницу, колодезь вычистить, в двух палатах да в покоевой задней деревянной горнице лавки и скамьи обиты были сукнами червчатыми, да в тех же палатах и в горнице, где стоял граф Вальдемар, один стол покрыт был ковром, а три — сукнами червчатыми багрецовыми. Приставам дан был наказ: «Вы бы рассмотрели всякими мерами подлинно и у дворян и у посольских людей в разговорах тайно разведали, как графа Вальдемара посол Краббе, дворяне и посольские люди почитают, государским ли обычаем или рядовым обычаем?» Приставы отвечали, что Краббе перед графом шляпу временем снимает, по дороге едучи, и в шляпе с ним говорит, за обедом сидит с ним вместе; думные и дворяне графа почитают, говорят с ним все, снявши шляпы, и в разговоре с ним называют его королевичем, а не послом и во всем его почитают государским обычаем.
Посольство было принято обыкновенным образом, потому что в грамоте королевской Вальдемар был написан послом, а не королевичем; просьба Вальдемара, чтоб позволено ему было представиться в шпаге, не была исполнена, хотя он и говорил, что будет терпеть за это вечный позор. В ответе с боярами Вальдемар потребовал повольней торговли для датских купцов по всему Московскому государству. Бояре отвечали: пусть датские купцы приезжают по пяти и по шести человек и торгуют свальным товаром, а не порознь, с обычными пошлинами. Вальдемар просил позволения устроить прядильню для канатного дела, бояре отвечали: без смолы прядильне быть нельзя, а смоляной промысл отдан на откуп с 1636 года, когда же урочные откупные годы отойдут, то государь велит смоляной откуп отдать датским людям также на урочные годы. Вальдемар просил позволения датчанам строить дворы и церкви и получил ответ, что двор у датских купцов в Москве есть, а в Новгороде, Пскове и Архангельске пусть купят дворы или поставят на посаде, но киркам не быть; также чтоб и русским купцам было позволено иметь свои дворы в Дании. Вальдемар требовал, чтоб позволено было датчанам иметь в Москве агентов и прикащиков, позволоо иметь одного агента. Требовал, чтоб с разбитых кораблей вещи сыскивались и возвращались хозяевам, а переем был бы мирный, без десятины; согласились с замечанием, что и прежде никогда десятины не брали. Требовал позволения учредить компанию датских купцов для исключительной торговли в России кожами и юфтью, за что компания надбавит пошлин: прежде бралось по 4 со 100, а датчане будут платить по 7 со 100; бояре отвечали, что такой повольной торговле быть непригоже: царского величества подданным в том будет оскорбленье. Вальдемар требовал позволения для датчан покупать ежегодно 1000 ластов хлеба для Дании и столько же — для Норвегии; ему отвечали, что в Российском государстве был хлебный недород не по один год и свои люди хлебом еще не наполнились, а если вперед будет урожай, то позволение дадут. После этих переговоров хотели писать грамоты на вечное докончание, но тут опять неодолимое препятствие: Вальдемар требовал, чтоб в датской грамоте имя королевское было написано прежде царского, бояре не согласились, и послы по-прежнему поехали ни с чем.
В октябре 1641 года уехали датские послы, а в апреле 1642 г. в Москве признали за нужное отправить в Данию посольство с важным делом. Отправлены были известный уже нам окольничий Степан Матвеич Проестев и дьяк Иван Патрикеев для заключения докончания, причем должны были отвезти подарки королевичу Вальдемару; в запас дано им было соболей на 2000 рублей, велено расходовать, смотря по тамошнему делу, искрепка, без чего быть нельзя, чтоб государское дело совершить добром. Это государское дело состояло в предложении брачного союза между королевичем Вальдемаром и царевною Ириною Михайловною. Тайный наказ послам по этому делу говорил: «Если спросят, есть ли с ними персона царевны, — отвечать: „У наших великих государей российских того не бывает, чтоб персоны их государских дочерей, для остереганья их государского здоровья, в чужие государства возить, да и в Московском государстве очей государыни царевны, кроме самых ближних бояр, другие бояре и всяких чинов люди не видают“.
Послы были приняты в Дании не очень ласково; когда они на представлении королю по обычаю сказали, что великий государь велел королю поклониться, про свое государское здоровье сказать и брата своего здоровье видеть, то король на это смолчал, про государское здоровье не спросил и не встал. Послы, не подавая царской грамоты, долго стояли молча, все ждали, что король встанет и спросит про государево здоровье; наконец Проестев сказал, что они ждут исполнения обычая; тогда король велел канцлеру сказать, что рад слышать про здоровье своего брата. Послы отвечали на это, что царь про королевское здоровье спрашивал сам, вставши; король спросил их: «Как были у вашего государя наши послы, то им у вас что делали?» Проестев отвечал: «Когда были ваши послы у нашего государя, то государь наш у вашего королевского величества чести не умалял, а мы теперь видим тому противное». Король встал, снял шляпу и сам спросил про государево здоровье. Начались переговоры, начались с вопроса: кого прежде писать в грамотах? Канцлер сказал: «Этому делу по вашей мере не быть; государь наш во всей Европе никакому государю своей чести не уступит и такою дорогою ценою ни у которого государя дружбы купить не хочет». И опять дело о докончании кончилось ничем. Началось другое дело: послы стали говорить о государственных великих делах, что великий государь хочет быть с его королевским величеством в приятельстве, крепкой дружбе, любви и соединении свыше всех великих государей и для того велел его королевскому величеству объявить, что его государской дщери царевне Ирине Михайловне приспело время сочетаться законным браком и ведомо ему, великому государю, что у датского Христиануса короля есть доброродный и высокорожденный его королевский сын, королевич Вальдемар Христиан, граф шлезвиг-голштинский. И если его королевское величество захочет быть с ним, великим государем, в братской дружбе навеки, то он бы позволил сыну своему государскую дщерь взять к сочетанию законного брака». Ближние королевские люди спросили: «Как великий государь графа Вальдемара хочет иметь у себя в присвоеньи и в какой чести? Какие именно города и села даст ему на содержание?» Послы ответа на это не дали по неимению наказа, о вере же сказали, что Вальдемар должен креститься в православную веру греческого закона. На это последовал отказ, и послы по обоим делам отпущены ни с чем. Вальдемара в это время не было в Копенгагене, послы отправили к нему царский подарок — пять сороков соболей: когда уже они получили отпуск, то Вальдемар приехал в Копенгаген и пришел к ним бить челом за государское жалованье. «Теперь, — говорил он, — я милость государя вашего к себе незабытную вижу, потому что пожаловал меня своим государским многим жалованьем». Послы королевича почитали и говорили, чтоб сел, но королевич говорил: «Когда вы, послы, сядете, то и я с вами сяду». Послы отвечали: «Ты государский сын, мы по указу государя нашего тебя почитаем, тебе, по твоему достоянью, добро пожаловать сесть, и мы с тобою сядем». Королевич сел посередине стола, а по конец не сел. О сватовстве он сказал: «Отец все мне рассказал об этом деле; с вами много говорить не позволено, да и нечего; во всем положился я на волю отца своего».
Проестева и Патрикеева ждал дурной прием в Москве; их обвинили, что великое дело делали не по наказу; в наказе было сказано: радеть и промышлять всякими мерами, уговаривать и дарить, кого надобно; а послы, услыхавши первый отказ, сейчас же и уехали, с государем не обославшись; для государева дела послана была с ними казна, соболи, давать было что, а они соболи раздавали для своей чести, а не для государева дела, с ближними королевскими людьми говорили самыми короткими словами, что к делу не пристало, многих самых надобных дел не говорили и ближним королевским людям во многих статьях были безответны. В сентябре возвратились Проестев с Патрикеевым в Москву; в декабре государь отправил в Данию датского же комиссара Петра Марселиса, «веря ему в таком великом деле, потому что его, Петров, отец Гавриил и сам он, Петр, прежде ему, великому государю, служили верно: как был в Польше и Литве отец его, государев, то Гаврила Марселис о его государском освобожденье радел и всякими мерами промышлял, да и другие их, Гаврилы и Петра, к великому государю многие и верные службы были». Марселис должен был объявить королю, что прежние послы, Проестев и Патрикеев, говорили не по царскому наказу и не против ближних людей вопроса о вере и крещенье, говорили и делали нераденьем: им велено было из Копенгагена отписать к его царскому величеству, если объявится какое-нибудь затруднение, но они ни о чем не писали и сами приехали, не сделав ничего; за это царское величество положил на них опалу. Великий государь станет королевского сына держать у себя в ближнем приятельстве и в государской большой чести, как государского сына и своего зятя: ближние и всяких чинов люди Российского государства будут его, королевича, почитать большою честию, и будет он обдарен всем: города, села и денежная казна будет у него многая; государь велел дать ему города большие, Суздаль и Ярославль, с уездами и другие города и села, которые ему, королевичу, будут годны. В вере неволи не будет королевичу, а в православную христианскую веру греческого закона крещение всем людям дар божий, кого бог приведет, тот и примет; а воля божия свыше человеческой мысли и дела. Которые ближние и дворовые люди будут при королевиче и захотят служить при его дворе, тем всем государская милость будет во всем по их достоинству, а неволи им ни в чем не будет.
Марселису нужно было преодолеть разного рода трудности, опровергнуть разные возражения, но он радел и промышлял всякими мерами. Так многие люди в Датской земле говорили: «Как это королевичу ехать в Москву, к диким людям, там ему быть навеки в холопстве, и что обещают, того не исполнят, можно ему прожить и отцовским жалованьем». Говорили это те люди, которым хотелось, чтоб Вальдемар женился на дочери чешского короля (несчастного Фридриха Пфальцского). Марселис отвечал им: «Если б в Москве люди были дикие, то я бы столько лет там не жил и вперед не искал, чтоб там жить; хорошо, если б и в Датской земле был такой же порядок, как в Москве; никто не может доказать, чтоб царь не исполнил того, что обещал, слово свое он держит крепко не только христианским государям, но и бусурманским». Королевские ближние люди говорили: «В Москве многие бояре не хотят, чтоб царь выдавал дочерей своих за государских сыновей для того, чтоб им самим быть у царя в родстве». На это Марселис отвечал: «Московский государь — самодержец и делает все по своей воле, а знают про это великое дело ближние большие бояре». Шведы и голландцы внушали: «Сперва королевичу в Москве будет большая честь, чтоб отвести его от лютеранской веры, а если он на это не согласится, то и перестанут его почитать». Марселис отвечал, что шведы и голландцы нарочно говорят, не желая такого великого дела; начато оно с добрым рассуждением, добром и кончится. Наконец, сам Вальдемар, вывезя из прежней поездки своей в Москву очень неприятные воспоминания, обнаружил сильное нежелание ехать в другой раз туда женихом и согласился только из боязни рассердить короля-отца. Он упрашивал Марселиса, чтоб все честно делалось; Марселис уверял, что все будет хорошо: «Если вам будет дурно, то и мне будет дурно же, моя голова будет в ответе», — говорил ему Марселис. «А какая мне будет польза в твоей голове, когда мне дурно будет?» — отвечал королевич и прибавил: «Видно, уже так богу угодно, если король и его думные люди так уложили; много я на своем веку постранствовал и так воспитан, что умею с людьми жить, уживусь и с лихим человеком, а такому добронравному государю как не угодить?»
Король объявил Марселису условия, на которые должны были предварительно отвечать в Москве: 1) в вере королевичу неволи не будет, и церковь ему будет поставлена по его закону. На это в Москве отвечали, что королевичу и его двору в вере и законе неволи никакой не будет; а о том, чтоб дать место для кирхи, договор будет с королевскими послами, которые приедут с графом Вальдемаром в Москву. 2) Чтоб королевичу от всех, высокого и низкого, духовного и мирского чина, почитаемому быть царским зятем, чтоб ему над собою никакого начальства не иметь, кроме великого государя и сына его, государя царевича, их он будет почитать своими государями, а больше никого. На это условие последовало согласие. 3) Королевичу и его прямым наследникам обещанные города иметь вовеки без помешки; если Вальдемар умрет без наследников, то Ирина наследует эти города в пожизненное владение; если же великий государь, кроме городов и земель, изволит дать денежное приданое, то это честнее и славнее будет. Последовало согласие с прибавкою: «Если после Вальдемара останутся наследники, то имения графа в Датской земле должны быть за Ириною и за его наследниками; также мы, великий государь, приданое — всякие утвари и деньгами всего на 300000 рублей — дать изволили. 4) Кроме городов, давать королевичу на дворовое содержание, ибо неизвестны доходы с городов. Ответ: с назначенных городов собирается доходу много, а если окажется мало на дворовое содержание, то мы прибавим городов и сел. 5) Королевич будет одевать свой двор по своей воле; вольно ему слуг принимать из Датской земли и отпускать назад. Последовало согласие, причем определено, чтоб королевич взял с собою в Москву 300 человек.
Когда Марселис съездил с королевскими условиями в Москву и привез на них удовлетворительные ответные статьи за государскою печатью, то Вальдемар с двумя послами — Олавом Пассбиргом и Стрено Билленом — в октябре 1643 года отплыл из Копенгагена в Данциг, чтоб через польские, а не через шведские владения достигнуть Москвы; в Вильне он был принят с большою ласкою и честию королем Владиславом и удивил польских придворных отличным знанием французского и итальянского языков.
В декабре 1643 года Вальдемар переехал русскую границу и был встречен под Псковом боярином князем Юрьем Сицким и дьяком Шипулиным. Во Пскове встретил его воевода; гости и посадские лучшие люди встретили его с дарами — с хлебами, соболями и золотыми: соболей было два сорока и сто золотых. Вальдемар сначала не хотел брать даров, но когда дьяк Шипулин, по государеву указу, заметил ему, что он этим оскорбит псковичей, то принял. Сицкому наказано было: «Королевичу Вальдемару Христианусовичу всякое береженье и честь держать великую, здоровье его от русских и от всяких людей остерегать накрепко». Но ото всех неприятностей остеречь было нельзя: так, в Опочке испортили у королевича возок, вырезав бархат у дверей. В Новгороде была королевичу такая же встреча, что и во Пскове. В Москве, куда королевич въехал 21 января 1644 года, поднесли ему хлебы и дары московские, голландские и английские гости и торговые люди, а Вальдемар жаловал их к руке. Когда королевич приехал во дворец (28 января), то середи Грановитой палаты, прешедши столп, встретил его царевич Алексей Михайлович, а явил царевича Вальдемару боярин князь Львов: царевич спросил гостя о здоровье, подал ему руку и потом пошел с королевичем вместе по правую сторону. Тот же боярин князь Львов явил королевича государю, который сошел с своего места, подал королевичу руку (витался) и спросил о здоровье: королевич на государевом жалованье бил челом и правил поклон от короля, отца своего, — сперва государю, потом царевичу Алексею Михайловичу. Послы королевские говорили речь: «Его королевское величество во имя св. троицы послал своего любительного сына, графа Вальдемара-Христиана, к его царскому величеству, чтоб ему по царского величества хотенью и прошенью закон принять (вступить в брак) с царского величества дочерью, великою княжною Ириною Михайловною. Король просит, чтоб его царское величество изволил для большей верности и укрепления договор о сватанье крестным целованьем при его королевских послах укрепить и письмо дать, также принять и почитать королевского сына, как своего сына и зятя, а король накрепко наказал сыну своему царское величество, как отца, почитать, достойную честь и службу воздавать». Думный дьяк от царского имени отвечал: «Желаем, чтоб всесильный бог великое и доброначатое дело к доброму совершенью привел; хотим с братом нашим, его королевским величеством, быть в крепкой дружбе и любви, а королевича Вальдемара Христианусовича хотим иметь в ближнем присвоении, добром приятельстве и почитать, достойную честь ему воздавать, как есть своему государскому сыну и зятю».
3 февраля датские послы были в ответе с боярами, князем Никитою Ивановичем Одоевским, князем Юрием Андреевичем Сицким, окольничим Васильем Ивановичем Стрешневым да с дьяками Григорием Львовым и Михайлою Волошениновым. Послы говорили о вечном докончанье по статьям: 1) подтвердить старинные договоры о мире, соединении и вольности торгового промысла. 2) Датским и норвежским купцам производить беспрепятственную торговлю по всем местам Московского государства и заводить прядильни. 3) Позволить датчанам иметь свои кирхи и дворы. 4) Вольно королю ставить агентов и прикащиков в каких городах будет надобно. 5) В случае кораблекрушения отдавать товары владельцу их беспошлинно, а тому, кто их переймет, давать за береженье умеренную плату. 6) Вольно королевским подданным покупать в России хлеба ластов 1000 или больше или меньше; также и в Норвежскую землю вывозить по стольку же. 7) Так как между великим государем и королем польским идут споры и ссоры о порубежных делах, то король датский берется быть посредником. 8) Что касается до церковных чинов при венчании королевича с царевною, то они, послы, надеются, что все будет устроено к чести бога вышнего. 9) Послы надеются, что все договоренное с Петром Марселисом будет подтверждено. 10) Хотят они знать, на котором месте будет поставлена церковь для королевича и на котором месте будет у него двор и дворовый чин? II) Король приказал им разведать, сколько доходов с городов Суздаля и Ярославля, чтоб знать, можно ли будет королевичу и его наследникам этими доходами дворовый чин свой содержать, и если нельзя, то чтоб государь по своему обещанию доходов прибавил, иначе королевич войдет в долги. 12) Каким образом королевичу и его наследникам города и земли в своих титулах, гербах и печатях иметь? 13) Как будет поступлено в случае смерти королевича или жены его? 14) В королевских грамотах имя короля Христиана должно писаться выше царского.
4 февраля государь посетил королевича, который жаловался ему на неправду шведов, вторгнувшихся в Голштинию мимо договора. «Поэтому, — говорил Вальдемар, — всем государям можно знать правду шведов и от них беречься; особенно же надобно крепко беречься от них царскому величеству; об этом он, королевич, напоминает государю потому, что приехал быть с ним в родственном союзе, он государю и всему Российскому государству добра хочет, потому что если государю будет хорошо, то и ему будет хорошо». Михаил Феодорович отвечал: «Есть так, что правды в шведах мало и верить им нечего; только до сих пор ко мне от них задору не бывало, и у меня с шведским королем заключен вечный мир». Королевич сказал на это: «А какую они неправду Московскому государству сделали? Призваны были на помощь от царя Василия и объявились злыми врагами».
8 февраля по царскому приказу патриарх Иосиф (преемник Иоасафа) прислал к королевичу бывшего в Швеции резидентом Дмитрия Францбекова с такою речью: «Великий святитель со всем освященным собором сильно обрадовался, что вас, великого государского сына, бог принес к великому государю нашему для сочетанья законным браком с царевною Ириною Михайловною: и вам бы, государскому сыну, с великим государем нашим, с царицею и их благородными детьми и с нами, богомольцами своими, верою соединиться». Королевич отвечал, что ему принять веру греческого закона никак нельзя, не будет он делать ничего мимо договора, который заключен Петром Марселисом. Если Марселис царю обещал на словах, что он, королевич, переменит веру, а королю Христиану и ему, Вальдемару, не сказал, то он солгал, обманул и за это ему от короля Христиана и от него, королевича, не пробудет. Если бы он, королевич, знал, что будет речь о вере, то он бы из своей земли не поехал. И если теперь царское величество не изволит дело делать по статьям Марселисова договора, то пусть прикажет отпустить его, королевича, назад к королю Христиану с честию. Францбеков отвечал, что Марселису не было наказано говорить и решать дело о вере; теперь ему, королевичу, назад в свою землю ехать нечестно и он бы не оскорблялся, а гораздо помыслил, да не угодно ли ему поговорить о вере от книг с духовными людьми. Королевич отвечал: «Я сам грамотен лучше всякого попа, библию прочел пять раз и всю ее помню; а если царю и патриарху угодно поговорить со мною от книг, то я говорить и слушать готов».
13 февраля был королевич у царя в комнате, и Михаил обратился к нему с такими словами: «Послы королевские у нас на посольстве говорили, что король велел тебе быть в моей государской воле и послушанье и делать то, что мне угодно, а мне угодно, чтоб ты принял православную веру». Королевич отвечал: «Я рад быть в твоей государской воле и послушанье, кровь свою пролить за тебя готов, но веры своей переменить не могу, потому что боюсь преступить клятвы отца моего, а в наших государствах ведется, что муж держит веру свою, а жена — другую; и если вашему царскому величеству по договору сделать не угодно, то отпустите меня назад к отцу моему». Царь: «Любя тебя, королевича, для ближнего присвоенья, я воздал тебе достойную великую честь, какой прежде никогда не бывало: так тебе надобно нашу приятную любовь знать, что мне угодно, исполнять, со мною верою соединиться, и за такое превеликое дело будет над тобою милость божия, моя государская приятная любовь и ото всех людей честь. Не соединяясь со мною верою, в присвоеньи быть и законным браком с моей дочерью сочетаться тебе нельзя, потому что у нас муж с женою в разной вере быть не может; Петр Марселис в Московском государстве живет долго и знает подлинно, что не только в наших государских чинах, но и в простых людях того не повелось. Отпустить же тебя назад непригоже и нечестно; во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не соверша доброго дела. Ты бы подумал и мое прошенье исполнил, да и почему ты не хочешь быть в православной вере греческого закона? Знаешь ли, что господь наш Иисус Христос всем православным христианам собою образ спасения показал и погрузился в три погружения?» Королевич: «И у нас в лютеранской вере погружение было же, а перестали погружать тому лет с тридцать, и погружения не хулю: только теперь мне креститься в другой раз никак нельзя, потому что боюсь клятвы от отца своего; да и при царе Иване Васильевиче было же, что его племянница была за королевичем Магнусом». Царь: «Царь Иван Васильевич сделал это, не жалуя и не любя племянницы своей; а я хочу быть с тобою в одной вере, любя тебя, как родного сына». Королевич просил, чтоб ему с государем сойтись и о вере поговорить иным временем.
Посольство было принято обыкновенным образом, потому что в грамоте королевской Вальдемар был написан послом, а не королевичем; просьба Вальдемара, чтоб позволено ему было представиться в шпаге, не была исполнена, хотя он и говорил, что будет терпеть за это вечный позор. В ответе с боярами Вальдемар потребовал повольней торговли для датских купцов по всему Московскому государству. Бояре отвечали: пусть датские купцы приезжают по пяти и по шести человек и торгуют свальным товаром, а не порознь, с обычными пошлинами. Вальдемар просил позволения устроить прядильню для канатного дела, бояре отвечали: без смолы прядильне быть нельзя, а смоляной промысл отдан на откуп с 1636 года, когда же урочные откупные годы отойдут, то государь велит смоляной откуп отдать датским людям также на урочные годы. Вальдемар просил позволения датчанам строить дворы и церкви и получил ответ, что двор у датских купцов в Москве есть, а в Новгороде, Пскове и Архангельске пусть купят дворы или поставят на посаде, но киркам не быть; также чтоб и русским купцам было позволено иметь свои дворы в Дании. Вальдемар требовал, чтоб позволено было датчанам иметь в Москве агентов и прикащиков, позволоо иметь одного агента. Требовал, чтоб с разбитых кораблей вещи сыскивались и возвращались хозяевам, а переем был бы мирный, без десятины; согласились с замечанием, что и прежде никогда десятины не брали. Требовал позволения учредить компанию датских купцов для исключительной торговли в России кожами и юфтью, за что компания надбавит пошлин: прежде бралось по 4 со 100, а датчане будут платить по 7 со 100; бояре отвечали, что такой повольной торговле быть непригоже: царского величества подданным в том будет оскорбленье. Вальдемар требовал позволения для датчан покупать ежегодно 1000 ластов хлеба для Дании и столько же — для Норвегии; ему отвечали, что в Российском государстве был хлебный недород не по один год и свои люди хлебом еще не наполнились, а если вперед будет урожай, то позволение дадут. После этих переговоров хотели писать грамоты на вечное докончание, но тут опять неодолимое препятствие: Вальдемар требовал, чтоб в датской грамоте имя королевское было написано прежде царского, бояре не согласились, и послы по-прежнему поехали ни с чем.
В октябре 1641 года уехали датские послы, а в апреле 1642 г. в Москве признали за нужное отправить в Данию посольство с важным делом. Отправлены были известный уже нам окольничий Степан Матвеич Проестев и дьяк Иван Патрикеев для заключения докончания, причем должны были отвезти подарки королевичу Вальдемару; в запас дано им было соболей на 2000 рублей, велено расходовать, смотря по тамошнему делу, искрепка, без чего быть нельзя, чтоб государское дело совершить добром. Это государское дело состояло в предложении брачного союза между королевичем Вальдемаром и царевною Ириною Михайловною. Тайный наказ послам по этому делу говорил: «Если спросят, есть ли с ними персона царевны, — отвечать: „У наших великих государей российских того не бывает, чтоб персоны их государских дочерей, для остереганья их государского здоровья, в чужие государства возить, да и в Московском государстве очей государыни царевны, кроме самых ближних бояр, другие бояре и всяких чинов люди не видают“.
Послы были приняты в Дании не очень ласково; когда они на представлении королю по обычаю сказали, что великий государь велел королю поклониться, про свое государское здоровье сказать и брата своего здоровье видеть, то король на это смолчал, про государское здоровье не спросил и не встал. Послы, не подавая царской грамоты, долго стояли молча, все ждали, что король встанет и спросит про государево здоровье; наконец Проестев сказал, что они ждут исполнения обычая; тогда король велел канцлеру сказать, что рад слышать про здоровье своего брата. Послы отвечали на это, что царь про королевское здоровье спрашивал сам, вставши; король спросил их: «Как были у вашего государя наши послы, то им у вас что делали?» Проестев отвечал: «Когда были ваши послы у нашего государя, то государь наш у вашего королевского величества чести не умалял, а мы теперь видим тому противное». Король встал, снял шляпу и сам спросил про государево здоровье. Начались переговоры, начались с вопроса: кого прежде писать в грамотах? Канцлер сказал: «Этому делу по вашей мере не быть; государь наш во всей Европе никакому государю своей чести не уступит и такою дорогою ценою ни у которого государя дружбы купить не хочет». И опять дело о докончании кончилось ничем. Началось другое дело: послы стали говорить о государственных великих делах, что великий государь хочет быть с его королевским величеством в приятельстве, крепкой дружбе, любви и соединении свыше всех великих государей и для того велел его королевскому величеству объявить, что его государской дщери царевне Ирине Михайловне приспело время сочетаться законным браком и ведомо ему, великому государю, что у датского Христиануса короля есть доброродный и высокорожденный его королевский сын, королевич Вальдемар Христиан, граф шлезвиг-голштинский. И если его королевское величество захочет быть с ним, великим государем, в братской дружбе навеки, то он бы позволил сыну своему государскую дщерь взять к сочетанию законного брака». Ближние королевские люди спросили: «Как великий государь графа Вальдемара хочет иметь у себя в присвоеньи и в какой чести? Какие именно города и села даст ему на содержание?» Послы ответа на это не дали по неимению наказа, о вере же сказали, что Вальдемар должен креститься в православную веру греческого закона. На это последовал отказ, и послы по обоим делам отпущены ни с чем. Вальдемара в это время не было в Копенгагене, послы отправили к нему царский подарок — пять сороков соболей: когда уже они получили отпуск, то Вальдемар приехал в Копенгаген и пришел к ним бить челом за государское жалованье. «Теперь, — говорил он, — я милость государя вашего к себе незабытную вижу, потому что пожаловал меня своим государским многим жалованьем». Послы королевича почитали и говорили, чтоб сел, но королевич говорил: «Когда вы, послы, сядете, то и я с вами сяду». Послы отвечали: «Ты государский сын, мы по указу государя нашего тебя почитаем, тебе, по твоему достоянью, добро пожаловать сесть, и мы с тобою сядем». Королевич сел посередине стола, а по конец не сел. О сватовстве он сказал: «Отец все мне рассказал об этом деле; с вами много говорить не позволено, да и нечего; во всем положился я на волю отца своего».
Проестева и Патрикеева ждал дурной прием в Москве; их обвинили, что великое дело делали не по наказу; в наказе было сказано: радеть и промышлять всякими мерами, уговаривать и дарить, кого надобно; а послы, услыхавши первый отказ, сейчас же и уехали, с государем не обославшись; для государева дела послана была с ними казна, соболи, давать было что, а они соболи раздавали для своей чести, а не для государева дела, с ближними королевскими людьми говорили самыми короткими словами, что к делу не пристало, многих самых надобных дел не говорили и ближним королевским людям во многих статьях были безответны. В сентябре возвратились Проестев с Патрикеевым в Москву; в декабре государь отправил в Данию датского же комиссара Петра Марселиса, «веря ему в таком великом деле, потому что его, Петров, отец Гавриил и сам он, Петр, прежде ему, великому государю, служили верно: как был в Польше и Литве отец его, государев, то Гаврила Марселис о его государском освобожденье радел и всякими мерами промышлял, да и другие их, Гаврилы и Петра, к великому государю многие и верные службы были». Марселис должен был объявить королю, что прежние послы, Проестев и Патрикеев, говорили не по царскому наказу и не против ближних людей вопроса о вере и крещенье, говорили и делали нераденьем: им велено было из Копенгагена отписать к его царскому величеству, если объявится какое-нибудь затруднение, но они ни о чем не писали и сами приехали, не сделав ничего; за это царское величество положил на них опалу. Великий государь станет королевского сына держать у себя в ближнем приятельстве и в государской большой чести, как государского сына и своего зятя: ближние и всяких чинов люди Российского государства будут его, королевича, почитать большою честию, и будет он обдарен всем: города, села и денежная казна будет у него многая; государь велел дать ему города большие, Суздаль и Ярославль, с уездами и другие города и села, которые ему, королевичу, будут годны. В вере неволи не будет королевичу, а в православную христианскую веру греческого закона крещение всем людям дар божий, кого бог приведет, тот и примет; а воля божия свыше человеческой мысли и дела. Которые ближние и дворовые люди будут при королевиче и захотят служить при его дворе, тем всем государская милость будет во всем по их достоинству, а неволи им ни в чем не будет.
Марселису нужно было преодолеть разного рода трудности, опровергнуть разные возражения, но он радел и промышлял всякими мерами. Так многие люди в Датской земле говорили: «Как это королевичу ехать в Москву, к диким людям, там ему быть навеки в холопстве, и что обещают, того не исполнят, можно ему прожить и отцовским жалованьем». Говорили это те люди, которым хотелось, чтоб Вальдемар женился на дочери чешского короля (несчастного Фридриха Пфальцского). Марселис отвечал им: «Если б в Москве люди были дикие, то я бы столько лет там не жил и вперед не искал, чтоб там жить; хорошо, если б и в Датской земле был такой же порядок, как в Москве; никто не может доказать, чтоб царь не исполнил того, что обещал, слово свое он держит крепко не только христианским государям, но и бусурманским». Королевские ближние люди говорили: «В Москве многие бояре не хотят, чтоб царь выдавал дочерей своих за государских сыновей для того, чтоб им самим быть у царя в родстве». На это Марселис отвечал: «Московский государь — самодержец и делает все по своей воле, а знают про это великое дело ближние большие бояре». Шведы и голландцы внушали: «Сперва королевичу в Москве будет большая честь, чтоб отвести его от лютеранской веры, а если он на это не согласится, то и перестанут его почитать». Марселис отвечал, что шведы и голландцы нарочно говорят, не желая такого великого дела; начато оно с добрым рассуждением, добром и кончится. Наконец, сам Вальдемар, вывезя из прежней поездки своей в Москву очень неприятные воспоминания, обнаружил сильное нежелание ехать в другой раз туда женихом и согласился только из боязни рассердить короля-отца. Он упрашивал Марселиса, чтоб все честно делалось; Марселис уверял, что все будет хорошо: «Если вам будет дурно, то и мне будет дурно же, моя голова будет в ответе», — говорил ему Марселис. «А какая мне будет польза в твоей голове, когда мне дурно будет?» — отвечал королевич и прибавил: «Видно, уже так богу угодно, если король и его думные люди так уложили; много я на своем веку постранствовал и так воспитан, что умею с людьми жить, уживусь и с лихим человеком, а такому добронравному государю как не угодить?»
Король объявил Марселису условия, на которые должны были предварительно отвечать в Москве: 1) в вере королевичу неволи не будет, и церковь ему будет поставлена по его закону. На это в Москве отвечали, что королевичу и его двору в вере и законе неволи никакой не будет; а о том, чтоб дать место для кирхи, договор будет с королевскими послами, которые приедут с графом Вальдемаром в Москву. 2) Чтоб королевичу от всех, высокого и низкого, духовного и мирского чина, почитаемому быть царским зятем, чтоб ему над собою никакого начальства не иметь, кроме великого государя и сына его, государя царевича, их он будет почитать своими государями, а больше никого. На это условие последовало согласие. 3) Королевичу и его прямым наследникам обещанные города иметь вовеки без помешки; если Вальдемар умрет без наследников, то Ирина наследует эти города в пожизненное владение; если же великий государь, кроме городов и земель, изволит дать денежное приданое, то это честнее и славнее будет. Последовало согласие с прибавкою: «Если после Вальдемара останутся наследники, то имения графа в Датской земле должны быть за Ириною и за его наследниками; также мы, великий государь, приданое — всякие утвари и деньгами всего на 300000 рублей — дать изволили. 4) Кроме городов, давать королевичу на дворовое содержание, ибо неизвестны доходы с городов. Ответ: с назначенных городов собирается доходу много, а если окажется мало на дворовое содержание, то мы прибавим городов и сел. 5) Королевич будет одевать свой двор по своей воле; вольно ему слуг принимать из Датской земли и отпускать назад. Последовало согласие, причем определено, чтоб королевич взял с собою в Москву 300 человек.
Когда Марселис съездил с королевскими условиями в Москву и привез на них удовлетворительные ответные статьи за государскою печатью, то Вальдемар с двумя послами — Олавом Пассбиргом и Стрено Билленом — в октябре 1643 года отплыл из Копенгагена в Данциг, чтоб через польские, а не через шведские владения достигнуть Москвы; в Вильне он был принят с большою ласкою и честию королем Владиславом и удивил польских придворных отличным знанием французского и итальянского языков.
В декабре 1643 года Вальдемар переехал русскую границу и был встречен под Псковом боярином князем Юрьем Сицким и дьяком Шипулиным. Во Пскове встретил его воевода; гости и посадские лучшие люди встретили его с дарами — с хлебами, соболями и золотыми: соболей было два сорока и сто золотых. Вальдемар сначала не хотел брать даров, но когда дьяк Шипулин, по государеву указу, заметил ему, что он этим оскорбит псковичей, то принял. Сицкому наказано было: «Королевичу Вальдемару Христианусовичу всякое береженье и честь держать великую, здоровье его от русских и от всяких людей остерегать накрепко». Но ото всех неприятностей остеречь было нельзя: так, в Опочке испортили у королевича возок, вырезав бархат у дверей. В Новгороде была королевичу такая же встреча, что и во Пскове. В Москве, куда королевич въехал 21 января 1644 года, поднесли ему хлебы и дары московские, голландские и английские гости и торговые люди, а Вальдемар жаловал их к руке. Когда королевич приехал во дворец (28 января), то середи Грановитой палаты, прешедши столп, встретил его царевич Алексей Михайлович, а явил царевича Вальдемару боярин князь Львов: царевич спросил гостя о здоровье, подал ему руку и потом пошел с королевичем вместе по правую сторону. Тот же боярин князь Львов явил королевича государю, который сошел с своего места, подал королевичу руку (витался) и спросил о здоровье: королевич на государевом жалованье бил челом и правил поклон от короля, отца своего, — сперва государю, потом царевичу Алексею Михайловичу. Послы королевские говорили речь: «Его королевское величество во имя св. троицы послал своего любительного сына, графа Вальдемара-Христиана, к его царскому величеству, чтоб ему по царского величества хотенью и прошенью закон принять (вступить в брак) с царского величества дочерью, великою княжною Ириною Михайловною. Король просит, чтоб его царское величество изволил для большей верности и укрепления договор о сватанье крестным целованьем при его королевских послах укрепить и письмо дать, также принять и почитать королевского сына, как своего сына и зятя, а король накрепко наказал сыну своему царское величество, как отца, почитать, достойную честь и службу воздавать». Думный дьяк от царского имени отвечал: «Желаем, чтоб всесильный бог великое и доброначатое дело к доброму совершенью привел; хотим с братом нашим, его королевским величеством, быть в крепкой дружбе и любви, а королевича Вальдемара Христианусовича хотим иметь в ближнем присвоении, добром приятельстве и почитать, достойную честь ему воздавать, как есть своему государскому сыну и зятю».
3 февраля датские послы были в ответе с боярами, князем Никитою Ивановичем Одоевским, князем Юрием Андреевичем Сицким, окольничим Васильем Ивановичем Стрешневым да с дьяками Григорием Львовым и Михайлою Волошениновым. Послы говорили о вечном докончанье по статьям: 1) подтвердить старинные договоры о мире, соединении и вольности торгового промысла. 2) Датским и норвежским купцам производить беспрепятственную торговлю по всем местам Московского государства и заводить прядильни. 3) Позволить датчанам иметь свои кирхи и дворы. 4) Вольно королю ставить агентов и прикащиков в каких городах будет надобно. 5) В случае кораблекрушения отдавать товары владельцу их беспошлинно, а тому, кто их переймет, давать за береженье умеренную плату. 6) Вольно королевским подданным покупать в России хлеба ластов 1000 или больше или меньше; также и в Норвежскую землю вывозить по стольку же. 7) Так как между великим государем и королем польским идут споры и ссоры о порубежных делах, то король датский берется быть посредником. 8) Что касается до церковных чинов при венчании королевича с царевною, то они, послы, надеются, что все будет устроено к чести бога вышнего. 9) Послы надеются, что все договоренное с Петром Марселисом будет подтверждено. 10) Хотят они знать, на котором месте будет поставлена церковь для королевича и на котором месте будет у него двор и дворовый чин? II) Король приказал им разведать, сколько доходов с городов Суздаля и Ярославля, чтоб знать, можно ли будет королевичу и его наследникам этими доходами дворовый чин свой содержать, и если нельзя, то чтоб государь по своему обещанию доходов прибавил, иначе королевич войдет в долги. 12) Каким образом королевичу и его наследникам города и земли в своих титулах, гербах и печатях иметь? 13) Как будет поступлено в случае смерти королевича или жены его? 14) В королевских грамотах имя короля Христиана должно писаться выше царского.
4 февраля государь посетил королевича, который жаловался ему на неправду шведов, вторгнувшихся в Голштинию мимо договора. «Поэтому, — говорил Вальдемар, — всем государям можно знать правду шведов и от них беречься; особенно же надобно крепко беречься от них царскому величеству; об этом он, королевич, напоминает государю потому, что приехал быть с ним в родственном союзе, он государю и всему Российскому государству добра хочет, потому что если государю будет хорошо, то и ему будет хорошо». Михаил Феодорович отвечал: «Есть так, что правды в шведах мало и верить им нечего; только до сих пор ко мне от них задору не бывало, и у меня с шведским королем заключен вечный мир». Королевич сказал на это: «А какую они неправду Московскому государству сделали? Призваны были на помощь от царя Василия и объявились злыми врагами».
8 февраля по царскому приказу патриарх Иосиф (преемник Иоасафа) прислал к королевичу бывшего в Швеции резидентом Дмитрия Францбекова с такою речью: «Великий святитель со всем освященным собором сильно обрадовался, что вас, великого государского сына, бог принес к великому государю нашему для сочетанья законным браком с царевною Ириною Михайловною: и вам бы, государскому сыну, с великим государем нашим, с царицею и их благородными детьми и с нами, богомольцами своими, верою соединиться». Королевич отвечал, что ему принять веру греческого закона никак нельзя, не будет он делать ничего мимо договора, который заключен Петром Марселисом. Если Марселис царю обещал на словах, что он, королевич, переменит веру, а королю Христиану и ему, Вальдемару, не сказал, то он солгал, обманул и за это ему от короля Христиана и от него, королевича, не пробудет. Если бы он, королевич, знал, что будет речь о вере, то он бы из своей земли не поехал. И если теперь царское величество не изволит дело делать по статьям Марселисова договора, то пусть прикажет отпустить его, королевича, назад к королю Христиану с честию. Францбеков отвечал, что Марселису не было наказано говорить и решать дело о вере; теперь ему, королевичу, назад в свою землю ехать нечестно и он бы не оскорблялся, а гораздо помыслил, да не угодно ли ему поговорить о вере от книг с духовными людьми. Королевич отвечал: «Я сам грамотен лучше всякого попа, библию прочел пять раз и всю ее помню; а если царю и патриарху угодно поговорить со мною от книг, то я говорить и слушать готов».
13 февраля был королевич у царя в комнате, и Михаил обратился к нему с такими словами: «Послы королевские у нас на посольстве говорили, что король велел тебе быть в моей государской воле и послушанье и делать то, что мне угодно, а мне угодно, чтоб ты принял православную веру». Королевич отвечал: «Я рад быть в твоей государской воле и послушанье, кровь свою пролить за тебя готов, но веры своей переменить не могу, потому что боюсь преступить клятвы отца моего, а в наших государствах ведется, что муж держит веру свою, а жена — другую; и если вашему царскому величеству по договору сделать не угодно, то отпустите меня назад к отцу моему». Царь: «Любя тебя, королевича, для ближнего присвоенья, я воздал тебе достойную великую честь, какой прежде никогда не бывало: так тебе надобно нашу приятную любовь знать, что мне угодно, исполнять, со мною верою соединиться, и за такое превеликое дело будет над тобою милость божия, моя государская приятная любовь и ото всех людей честь. Не соединяясь со мною верою, в присвоеньи быть и законным браком с моей дочерью сочетаться тебе нельзя, потому что у нас муж с женою в разной вере быть не может; Петр Марселис в Московском государстве живет долго и знает подлинно, что не только в наших государских чинах, но и в простых людях того не повелось. Отпустить же тебя назад непригоже и нечестно; во всех окрестных государствах будет стыдно, что ты от нас уехал, не соверша доброго дела. Ты бы подумал и мое прошенье исполнил, да и почему ты не хочешь быть в православной вере греческого закона? Знаешь ли, что господь наш Иисус Христос всем православным христианам собою образ спасения показал и погрузился в три погружения?» Королевич: «И у нас в лютеранской вере погружение было же, а перестали погружать тому лет с тридцать, и погружения не хулю: только теперь мне креститься в другой раз никак нельзя, потому что боюсь клятвы от отца своего; да и при царе Иване Васильевиче было же, что его племянница была за королевичем Магнусом». Царь: «Царь Иван Васильевич сделал это, не жалуя и не любя племянницы своей; а я хочу быть с тобою в одной вере, любя тебя, как родного сына». Королевич просил, чтоб ему с государем сойтись и о вере поговорить иным временем.