Спенсер Лавирль. Колибри

   – Ради Бога, как я люблю тебя в этой старой, полинявшей юбке, – тоже задыхаясь, проговорил Джесси и расстегнул вторую пуговицу, в то время как мисс Абигейл пыталась схватить сразу две руки Джесси и освободиться.
   – Ты мерзкая вошь... Я надеюсь, они... повесят тебя! – хрипела мисс Абигейл.
   – Если меня повесят... – отвечал Джесси, – по крайней мере дай мне... один последний... момент для сладких воспоминаний... которые останутся со мной.
   Теперь он завладел одной грудью мисс Абигейл и пригнулся, уворачиваясь от ее острых локтей.
   – Забияка Эбби, повернись ко мне тем местом, за которое я тебя поймал.
   Его черные усы потянулись к ее губам, но она вцепилась ему в волосы и со всей силой дернула.
   – У-у! – завопил Джесси и вдруг неожиданно отпустил ее.
   Она съехала вниз, упала на колени и локтем ударила точно по тому месту, куда попала пуля. Джесси открыл рот, откинулся назад и непроизвольно дернул руками, словно мисс Абигейл распяла его на стуле. Он гортанно застонал, и она поняла, что битва окончилась.
   Мисс Абигейл с трудом встала и застегнула пуговицы на блузке. Его глаза оставались закрытыми, веки подрагивали, губы приоткрылись. Он провел кончиком языка по ровной границе верхних зубов, длинно, глубоко вздохнул и посмотрел на потолок. Его голова все еще была откинута назад. Он дотронулся до виска и осторожно потер его. Мисс Абигейл, дрожащая и настороженная, наблюдала за ним. Он, кряхтя, подтянулся и сел нормально, облокотясь на стол и тупо уставившись в тарелку между своих локтей. В комнате повисла тишина. Мисс Абигейл села на свой стул, опустила руки на колени, но тут же взяла нож, который был воткнут в картофельное пюре. Она очистила его о край своей тарелки и очень осторожно положила на стол. Никто из них не мог говорить. Мисс Абигейл откусила кусочек, но он, казалось, прилип к горлу. Джесси поднял голову и устремил взгляд поверх мисс Абигейл в глубину дома. Делать вид, что они заняты едой, не было смысла, поэтому мисс Абигейл тщательно вытерла рот, сложила салфетку и положила ее аккуратно, словно ожидая отпущения грехов.
   Джесси понял, почему сделал это. Для него не было сюрпризом то, что он ревновал, странным было, что он ревновал такую женщину. Но ведь он еще ни разу не заставил ее улыбаться, смеяться и сиять, как это удалось Мелчеру своей посылкой.
   Спинка стула Эбби скрипнула, и в тот же миг Джесси решил заговорить.
   – Эбби, я думаю...
   – Что? – Она замерла с тарелкой в руке. Он боялся посмотреть на мисс Абигейл.
   – Я думаю, мне лучше уйти отсюда, пока мы не навредили друг другу.
   Она уставилась на тарелку в своей руке и внезапно почувствовала себя очень виноватой за то, что причинила ему боль.
   – Да, – сказала она слабо. – Я думаю, так будет лучше.
   – Не могла бы ты принести мои костыли из спальни? – очень вежливо спросил он.
   – Конечно, – согласилась она также вежливо и вышла за ними. Она хотела сказать, что сожалеет о том, что сделала, но ждала, когда он первым это скажет. Он первым начал. Она молча протянула ему костыли.
   – Спасибо, – сказал он, снова очень вежливо, встал на костыли и заковылял из комнаты, оберегая правую ногу. Опустившись на кровать, он глубоко вздохнул.
   Эбби долго сидела молча, наконец она вздохнула и стала приводить комнату в порядок, а когда закончила, поднялась наверх и сняла цветочную блузку.
   Печальная, она тяжело опустилась на край кровати и спрятала лицо в ладонях. Ох, как все запуталось! А ведь было так просто до того, как в ее жизнь вошли двое мужчин. Она не могла больше отрицать, что Джесси нравится ей. Временами он мог быть таким отзывчивым и понимающим. Например, вчера, когда она рассказала ему то, что никогда не рассказывала ни одной живой душе, и начала доверять ему. А в результате – вот что он сделал сегодня. Почему он не может быть как Дэвид? Дэвид– так похож на нее саму. Дэвид – джентльмен с теми же взглядами, что и у нее. Дэвид – который целовал ее на лестнице так сладко, ни разу не пробовал ничего вроде того, что Джесси только что вытворял внизу. Но думая об этом, она ощутила странную, запретную веселость. Почему она не может противостоять темным, дурным чарам, которые ввергали ее снова и снова в сети Джесси.
   Она попыталась представить, чтобы ее отец обращался так с ее матерью, но не смогла. Конечно же, ее магь после такого ушла бы из дома. И все же Эбби удивлялась, почему ее мать и отец никогда не ласкали друг друга и не целовались. Она всегда полагала, что все благовоспитанные пары ведут себя так же.
   Эбби прижала руки к разгоряченному лицу, вспомнив, как ее мать сказала, что все мужчины– звери. Она вспомнила Ричарда, пристававшего к ней однажды на конюшне, и как она врезала ему за это. Она вспомнила Джесси на стуле, и ту ночь в постели, когда его язык касался ее груди и живота. Окутанная горячим воздухом верхней спальни, она тем не менее задрожала и стала убеждать себя, что ее чувства в ту ночь и сегодня – ни что иное как страх. Потому что все остальное было бы грехом.
   Она резко встала, оделась, чтобы спуститься и принести Джесси извинения за то, что она сделала ему больно. Она также собиралась приготовить лимонад, как оправдание на случай, если не сможет вымолвить ни слова.

ГЛАВА 13

   Мисс Абигейл только собиралась налить лимонада, когда раздался стук во входную дверь. На веранде стоял смуглый, с иголочки одетый мужчина лет сорока пяти. Все в нем, начиная от козлиной кожи туфлей до стетсона^[1] было новеньким, чистеньким и опрятным. Он снял свою шляпу безупречным движением ухоженной руки и слегка поклонился, поправив пакет, который держал под мышкой.
   – Добрый день. Мисс Абигейл Маккензи?
   – Да– В городе мне сказали, что мистер Дюфрейн у вас.
   – Дюфрейн? – повторила она в замешательстве.
   – Джесси Дюфрейн, – внес ясность мужчина.
   Это имя ее моментально огорошило. Джесси Дюфрейн? Джесси Дюфрейн. Это рифмовалось с поездом^[2] и несло в себе какой-то ритм. Имя самопроизвольно стало повторяться в голове мисс Абигейл, словно стук колес по рельсам:
   В поезде ехал Джесси Дюфрейн... В поезде ехал Джесси Дюфрейн Все же мисс Абигейл надеялась, что эта фамилия не принадлежит тому Джесси, которого она знала. Наделить его подлинной фамилией значило признать недопускаемую раньше обоснованность его заявлений.
   – Он здесь, мисс Маккензи?
   Мисс Абигейл вышла из задумчивости.
   – Ох, простите, мистер...
   – Хадсон. Джеймс Хадсон, из Роки-Маунтин-Рэйлроад. Мы по праву принимаем, как вы уже, наверно, предположили, большое участие в Джесси Дюфрейне.
   Значит, подумала она, мистер Джесси Дюфрейн не грабитель? Этого момента она так ждала, пришел час мести. Но месть каким-то образом потеряла свою привлекательность.
   – Заходите, мистер Хадсон, пожалуйста, заходите, – сказала она, открывая входную дверь и приглашая его жестом внутрь. – Полагаю, тот, кого вы ищете, здесь. Он отказался сообщить...
   Но в тот момент из спальни раздался голос Джесси:
   – Это вы, док? Заходите. – Лицо мистера Хадсона внезапно осветилось улыбкой, и он поспешил на голос. Потом остановился и с нетерпением спросил:
   – Можно?
   Она кивнула и указала на дверь спальни.
   – Он там.
   Джеймс Хадсон не скрывал, что сверх всякой меры торопится оказаться в спальне.
   Шесть или семь длинных шагов по гостиной, и уже загремели их голоса.
   – Джесси, черт тебя побери, как ты здесь очутился?
   – Джим! Как я рад видеть тебя! – Эбби робко на цыпочках подошла к двери. Джесси брился, но даже сквозь хлопья пены ей было видно, что он совсем не боялся Джима Хадсона, а как раз наоборот – встречал его с воодушевлением.
   На ее удивление, мужчины по-медвежьи обнялись и хлопали друг друга по спине.
   – Черт, да ты прямо мишень для чувствительных сердец, – воскликнул Дюфрейн, отстраняясь.
   – Посмотри на себя! Я могу сказать то же самое. По линии прошел слух, что тебя подстрелили. Что случилось? Кто-нибудь шальной пулей срезал тебе усы? Они выглядят немного клочковато.
   Дюфрейн искренне засмеялся, рассматривая себя в зеркало:
   – Хотел бы я, чтобы это было все, что повредила шальная пуля.
   – Да? А что еще?
   – Мою правую ногу, но благодаря мисс Абигейл уже все в порядке. Они сняли меня с поезда и привезли сюда, с тех пор мисс Абигейл не отходит от меня.
   – Мисс Маккензи, как мы можем вас отблагодарить? – спросил Джим Хадсон, но словно сам отвечая на вопрос поднял пакет, который принес, и протянул ей, он имел форму бутылки. – Это не много, но, пожалуйста, примите это с благодарностью от всего сердца.
   Она стояла, застыв в изумлении, автоматически протянув руки за подарком, и недоумевая, что все это значит, но Хадсон тут же повернулся к Дюфрейну.
   – Что случилось, Джесси? Мы чертовски беспокоились. Ты пропал, а ребята в Роквелле нашли на поезде твое оборудование, а тебя самого – нет! Потом кто-то со станции Разъезда Стюарта телеграфировал описание предполагаемого грабителя, которого они сняли с поезда, и оно совпадало с твоим: черные как смоль усы и высокий как амбарная дверь. Я сказал себе, если это не Джесси, я съем свой пятнадцатидолларовый стетсон.
   Джесси снова рассмеялся сквозь мыльную пену и сел на постель.
   – Ну что ж, ты можешь оставить свой стетсон в покое, потому что это я. – Он бросил на Эбби осторожный взгляд. – Сегодня утром моя нога уже немного поработала, так что, я думаю, я лучше посижу до конца бритья.
   – Ну... так что случилось? Ты собираешься держать меня в неведении весь день?
   – Не г, не весь день, но еще немножко подержу. Пена начинает высыхать, а кожа – зудеть. Не возражаешь, если я покончу с этим вначале?
   – Нет, нет, продолжай.
   – Заходи, Эбби. Не стоит стоять у двери. Джим, это Эбби. Примерно три недели назад она провернула чертовски большое дело – не дала моим костям сгнить. Если бы не она, я бы уже пошел на корм воронам. Мисс Абигейл Маккензи, познакомьтесь, мистер Хадсон.
   – Мы с мистером Хадсоном познакомились у входа. Не хотите присесть, мистер Хадсон? – пригласила она, выдвигая вперед кресло-качалку. – Я оставлю вас вдвоем.
   – Погоди минутку, Эбби, хорошо? – Джесси опять поднял бритву, удерживая зеркало, но управляться со всем сразу было трудновато, для бритья по всем правилам требовалось две руки. – Подержи эту чертову вещицу, так чтобы я смог закончить.
   Просьба была сделана столь дружелюбным тоном, что она забыла нанесенные ей обиды и подошла, чтобы помочь ему.
   Наблюдая за ними, Джим Хадсон решил, что эта домашняя сцена совсем не в духе его друга Джесси и удивился, что же происходило здесь?
   – Джесси, что, черт возьми, случилось с твоими усами? Ты побрил их? Никогда не думал, что доживу до такого дня, – заметил он.
   Джесси и Эбби встретились взглядами поверх зеркала, и Джесси ответил:
   – Я тоже не думал. Я просто решил посмотреть, что будет, если я их сбрею. Думаю, ты и сам можешь догадаться, что я решил для себя. Хватило одного дня, чтобы я захотел, чтобы они отрасли как можно быстрее. Эбби тоже согласна, что с усами мне лучше.
   Она почувствовала, как покраснела и была рада, что стоит спиной к Джиму Хадсону. Джесси вытер лицо, снова весело взглянул на нее, и она удивилась, как по-другому Джесси относится к ней при посторонних – всегда уважительно, не упоминает о ее поступках, беря вину только на себя. Что он за человек, гадала мисс Абигейл.
   Побрившись, Джесси остался на кровати, и мужчины продолжили разговор.
   – Что с твоей рукой, Джесси?
   – Ее кто-то отдавил в поезде.
   – Продолжай, я так долго ждал. Расскажи, что здесь случилось.
   – Рассказывать особенно нечего. Я сделал чертовски глупую ошибку, вот и все. Я направлялся в Роквелл, как ты знаешь...
   Джесси начал описывать происшествие на поезде, а Эбби склонилась над кроватью, чтобы собрать бритвенные принадлежности. Он рассеянно положил руку на ее талию и легонько хлопнул, когда она выпрямилась. Джим Хадсон наблюдал за ними с интересом. Этот интимный небрежный жест мог быть только лаской, потому что Джесси продолжал рассказывать как ни в чем не бывало, и Джим был уверен, что он вообще не заметил, что дотронулся до женщины. Хадсону стоило больших усилий скрыть свое удивление. Мисс Абигейл Маккензи была вовсе не в духе Джесси, Хадсон понял это уже у входной двери. Ломая голову над тем, что все это значит, Джим смотрел, как мисс Абигейл покидает комнату.
   Джесси не сознавал, что делал, зато Эбби сознавала очень хорошо. Место на спине, где он дотронулся, казалось, пылало в огне. За всю ее жизнь ни один мужчина не касался ее так небрежно. Джесси Дюфрейн дотрагивался до нее и раньше: иногда дразня, иногда дерзко, иногда яростно, но всегда осмысленно, это прикосновение было другим. Она никогда не видела, чтобы ее родители обменивались такими жестами. Сама небрежность прикосновения заставила ее сердце биться сильнее.
   Она готовила лимонад на кухне, а в голове стучала одна мысль – Джесси Дюфрейн только что дотронулся до меня перед своим другом...
   В спальне Джим Хадсон говорил:
   – Послушай меня, Джесс, со всем этим мы разберемся очень быстро. Ты знаешь, за железной дорогой не заржавеет. – Он рассмеялся, добродушно покачал головой и закончил. – Какого черта, мы знаем, что ты не грабил никакого поезда. Но этот Мелчер поднимает смуту. Он настроен весьма решительно и собирается выбить из нас все, что сможет, из-за своей нетрудоспобности.
   – И как ты думаешь, что он потребует?
   – Узнаем завтра. Я назначил встречу здесь, в городе, в полдень, на ней мы все и утрясем, если сможем. Мелчер должен приехать, а железную дорогу буду представлять я, так что тебе не надо туда идти, если только ты сам не захочешь, если чувствуешь себя здоровым. Я уверен, Мелчер приведет с собой адвоката. Было бы лучше не афишировать это дело, ты согласен?
   – Согласен, Джим, но меня бесит то, что эта креветка может чего-то требовать, наставив на железную дорогу обвиняющий палец, и смоется через два дня, а я лежу здесь с дыркой размером с гусиное яйцо.
   – И это главная вещь, о которой ты должен заботиться. Судебными делами позволь заниматься мне. Черт, всех больше заботит, что будет с тобой, а не то, что Мелчер потребует для себя в качестве компенсации. Он, возможно, больше блефует, чем угрожает. Но как ты? Нога лучше?
   – Чертовски затекла, и рука тоже, но мне страшно повезло, что я попал в руки доктора Догерти– он местный врач. Эбби же знала такие рецепты, о которых доктор Догерти и не 10 мечтал. Он прооперировал меня в первый день, но потом моя жизнь была в ее руках.
   – Да, я вспомнил, – отозвался Хадсон, – она получила наше уведомление, где говорилось, что мы оплатим ей уход за тобой и Мелчером?
   – Она получила его... и, Джим, – Джесси понизил голос, хотя они говорили тихо. – Посмотри за тем, чтобы она получила прилично. Я вел себя с ней как сукин сын.
   На кухне мисс Абигейл услышала взрыв смеха, хотя не знала, что его вызвало.
   – Я так понимаю, эта леди произвела на тебя впечатление? – тихо спросил Джим Хадсон, приподняв бровь.
   – Ты когда-нибудь видел леди, которая не производила бы на меня впечатление, Джим?
   – Черт возьми, я не думаю, что видел тебя хоть раз с леди, Джесс.
   Оба они от души веселились.
   – Она немного странновата, но все равно я замечательно проводил здесь время, если не считать того, что она считает меня грабителем, развратником, лжецом и последним подлецом. И она делает все, чтобы перевоспитать меня. Я терплю это, потому что люблю ее стряпню – водянистый бульон, склизкие яйца и смертоносную печенку.
   Вспоминая все это, Джесси рассмеялся.
   – Похоже она как раз такая, каких ты всегда сторонился, Джесс, – женщина строгих правил. Может быть, она как раз то, что тебе нужно.
   – Все что мне нужно, Джеймс Хадсон– Смышленый-Мальчик, это поезд отсюда, и чем раньше, тем лучше. Я буду завтра на встрече, вне зависимости от того, отпустит меня доктор или нет. Когда ты пришел, я думал, это доктор. Предполагается, что он должен снабдить меня выездными документами, так сказать. Я уже прекрасно справляюсь с этими костылями.
   – Ну, не торопись, Джесс. Мне надо тоже повидать Догерти, пока я в городе. Надеюсь ты и ему выпишешь чек?
   – Я его все еще пишу, но чек, в мое отсутствие, можешь подписать и ты.
   Хадсон рассмеялся.
   – Ребята в Роквелле хотят знать, что делать с твоим оборудованием.
   – С ним все в порядке, Джим?
   – В целости и сохранности, уверяю тебя. Они хранят его в домике обходчика.
   – В домике обходчика! Черт, эти остолопы разнесут вдребезги все мои пластинки. Я хочу, чтобы их забрали оттуда. Ты не собираешься туда?
   – Нет, завтра после встречи я направляюсь обратно в Денвер. Знаешь, в каждом горняцком городке мэры умоляют нас провести к ним ветку, чтобы вывозить руду. Мы не можем строить так быстро, так что поторопись с выздоровлением.
   – Я тебе доверяю, Джим. Только дай мне знать, что там происходит, потому что я уже устал от здешней праздной жизни. Как только док разрешит, я приеду на конечную станцию. Я только волнуюсь, чтобы мое оборудование было в целости и сохранности.
   – Я могу попросить Стокера взять его в поезд снабжения, – предложил Хадсон.
   – Ради Бога,, нет! Избавь меня от Стокеpa! – Они оба засмеялись. – Он хорошо управляется со сталью и деревом, но я уж скорее сброшу свое оборудование с горы, чем доверю Стокеру с его паровозом. Оставь его, где есть. Может быть, я придумаю что-нибудь. Может, я смогу выбраться отсюда завтра вместе с тобой, кто знает?
   – Ну выздоравливай, приятель. Мне надо еще повидаться с доктором Догерти, и раз уж я здесь, то заодно проверю, нет ли каких жалоб у начальника станции на работу новой ветки. Ну, я пошел, Джесс. Так или иначе, я увижу тебя перед отъездом.
   Когда Хадсон собирался уходить, в дверях появилась мисс Абигейл с подносом:
   – Могу я предложить вам стаканчик лимонада, мистер Хадсон?
   – Мы доставили вам уже немало хлопот, мисс Маккензи. Это я должен вам кое-что предложить, прежде чем уйду. Сколько я вам должен за уход за двумя людьми?
   Несмотря на то, что мисс Абигейл бесчисленное число раз напоминала Джесси, что взяла его в свой дом только из-за денег, теперь, когда ей их предложили, она растерялась.
   Джесси мог понять ее замешательство от вопроса Джима и видел, что она не могла оценивать в долларах все то, что она сделала. Ведь деньги являлись тем предметом, которые леди не обсуждают.
   – Дай леди хорошую цену, Джим.
   – Так во сколько же ты оцениваешь свою шкуру, Дюфрейн? – Они обменялись заговорщическими взглядами, и Джесс ответил:
   – Я не знаю, сколько стоит моя шкура, но стакан знаменитого лимонада Эбби стоит в любой день тысячу долларов.
   – В таком случае, я попробую этот лимонад перед уходом, – сказал Джим Хадсон, улыбаясь Эбби.
   – Так я налью вам? – предложила Эбби, чувствуя себя неуютно от их очевидных подшучиваний. – Где вы его выпьете, мистер Хадсон? – спросила она.
   – Как насчет вашей веранды, мисс Маккензи? Вы присоединитесь ко мне?
   Зачем она сперва посмотрела на Джесси, словно нуждалась в его разрешении сидеть на веранде с другим мужчиной?
   – Давай, Эбби, ты заслужила отдых, – сказал он, заметив, как порозовели ее щеки, – эй, Джим, большой остолоп, спасибо за то, что пришел.
   Хадсон подошел к кровати, и они пожали друг другу руки, прощаясь. Хадсон сказал Джесси:
   – Приводи в порядок свои мощи и возвращайся на дорогу. И не утруждай леди, это приказ!
   – Убирайся к черту, пока лимонад не испарился на жаре.
   Когда Хадсон и мисс Абигейл выходили из комнаты, Джесси крикнул вслед:
   – Последи за своими манерами, Джим. Мисс Абигейл в высшей степени благовоспитанная леди.
   Северный конец веранды мисс Абигейл теперь, в полдень, находился в прохладной тени. Хадсон увидел там раскачивающиеся деревянные качели, но жестом пригласил Эбби в противоположный конец, к плетеным стульям. Какие у него прекрасные манеры, подумала она, даже в том, что он предпочел стулья на паляr\щем солнце, вместо качелей в прохладной тени. Он подождал, пока она сядет. Мисс Абигейл заметила, как он поддернул тщательно отутюженные брюки, садясь напротив.
   – Полагаю, Джесси был далеко не примерным пациентом, – начал он разговор.
   – Он был серьезно ранен, мистер Хадсон, никто не верил, что он выживет. Любому при таких условиях было бы трудно быть примерным пациентом.
   Мисс Абигейл не могла понять, почему стала защищать Джесси, так же как и он ее.
   – Вам, наверное, пришлось ходить вокруг него на цыпочках, мисс Маккензи, уж я-то знаю Джесси. Вы получите все до последнего пенни. Боюсь, что он не из тех, кто с благодарностью позволяет ухаживать за собой и держать взаперти. Но в своем деле он чертовски хорош, лучший из всех.
   – И что же это за дело, мистер Хадсон?
   – Железная дорога, конечно.
   – Значит, он работает на железную дорогу?
   – Да, и прекрасно работает. – Услышав это, мисс Абигейл почувствовала головокружение. Итак, это было правдой. Она чуть не всплеснула руками, но сдержалась.
   – Ваша верность делает ему честь, мистер Хадсон, гак как вы производите впечатление уважаемого человека. – Его безупречная элегантность, вежливость, восхищение Джесси Дюфрейном опрокинули представления мисс Абигейл о ее пациенте.
   – Мужчины завоевывают уважение по– разному, мисс Маккензи. Если я уважаем, то по другим причинам, нежели Джесси. Даю слово, Джесс Дюфрейн – необработанный драгоценный камень, и на РМР нет человека, который бы с этим не согласился.
   – Так что же он сделал, чтобы заслужить такое уважение?
   Мисс Абигейл волновалась, не заметил ли Хадсон, как дрожит стакан в ее руке.
   – Я слышу недоверие в вашем тоне, мисс Маккензи, и, я думаю, Джесси вряд ли давал вам повод, чтобы подумать о нем хорошо. Я бы оказал ему медвежью услугу, перечислив его достоинства. Вы должны открыть их сами. Если у вас будет возможность посмотреть его фотографии, хорошенько присмотритесь к ним. Вы увидите больше чем простые картинки... вы увидите, что у него в душе.
   Забавно, она раньше никогда не думала, что у Джесси есть душа.
   – Да, я посмотрю, мистер Хадсон, если когда-нибудь представится возможность.
   Он действительнофотограф, подумала она, ощущая стук в висках, настоящий фотограф!
   – Джесс был прав, – сказал Джим Хадсон, ставя пустой стакан на плетеный стол между ними. – Этот лимонад стоит тысячи долларов за стакан в любой день, вроде сегодняшнего.
   – Я рада, что он понравился вам.
   – Если вам что-нибудь понадобится, пока Джесси здесь, скажите только слово, и вы это получите.
   – Как великодушно с вашей стороны, сэр.
   – Но мое великодушие нельзя сравнить с вашим. До свиданья, мисс Маккензи. Позаботьтесь о нем ради меня.
   Говоря это, Джим Хадсон смотрел на входную дверь.
   Это последнее необычно сердечное замечание вконец смутило и без того находящуюся в расстройстве чувств мисс Абигейл. Она ожидала, что Джим Хадсон придет к ней и восстановит справедливость, а вместо этого он реабилитировал человека, которого мисс Абигейл не переставала называть «грабителем». Наблюдая за брюками Хадсона, по мере того, как он удалялся по пыльной дороге, мисс Абигейл не переставала вспоминать его откровения о Джесси Камероне – Дюфрейне.
   Опять, как будто из ниоткуда, возник припев:
   В поезде ехал Джесси Дюфрейн...
   Но она не могла стоять на веранде" так долго, надо было идти к нему. Что же она скажет? Ей стало трудно дышать, кровь стучала в висках, сердце бешено билось, нахлынули мучительные воспоминания, как сотни раз она насмехалась над Джесси, считая его грабителем. Она попыталась взять себя в руки, но почувствовала себя еще более слабой и уязвимой. Как бы мог смеяться сам над собой все эти дни, подумала она. И что он думает теперь?
   Она тихо открыла дверь, встала перед стойкой для зонтиков, чтобы проверить, как выглядит, но рука ее застыла, так и не дотронувшись до волос. Там на сиденье лежал прямоугольный листочек бумаги. Что-то насторожило мисс Абигейл, она чуть помедлила, но все-таки взяла листок.
   Это был чек, наверху печатными буквами было выведено: РОКИ МАУНТИН РЕИЛРОАД, ДЕНВЕР, КОЛОРАДО. Он был выписан на имя Абигейл Маккензи на сумму в одну тысячу долларов!
   Все внутри мисс Абигейл перевернулось, бумага задрожала в ее руках. Она заглянула в дверной проем спальни, еще больше боясь увидеться с Джесси.
   Одна тысяча долларов! Чего уж там, ей потребовалось бы два года или больше, чтобы заработать такую сумму, обслуживая столики у Луи Калпеппера. Кто же этот Джесси Дюфрейн, если железная дорога может заплатить такие деньги за уход за ним? Совсем сбитая с толку, мисс Абигейл уставилась на чек, зная, что не заработала и четверти этой суммы. Она вспомнила понимающие взгляды, которыми обменялись Джесси и Джим Хадсон и слова: «стакан лимонада Эбби стоит в любой день тысячу долларов». Совершенно растерянная, она проглотила комок, подступивший к горлу.
   – Эбби, Джим ушел? – спросил Джесси.
   – Да, ушел, мистер...
   Как ей теперь к нему обращаться? Она не могла связать его с его новым именем, да и со старым тоже. Все внезапно переменилось. В зеркале она увидела себя – вспыхнувшее лицо, бумага в руке, смущение в глазах, она словно окаменела, внезапно растерявшись, как вести себя перед человеком за стеной, у которого было настоящее имя, хорошая работа, представительные друзья, и которого на железной дороге весьма уважали. А огромные деньги, которые заплатила железная дорога за его огнестрельную рану?