Страница:
Он тут же последовал за ней со стаканами, которые она ему вручила.
– Эй, если это вечеринка, может мы возьмем бокалы, а пить будем шампанское, которое принес Джим?
– Шампанское?
– Я открыл сумку, пока ты уходила, и в ней – шампанское. Как раз к прощальной вечеринке. Что скажешь, если мы его откроем?
– Боюсь, что не пью спиртного, и не думаю, что вы... – Но теперь все изменилось. Он был уважаемым человеком. – Вы, если хотите, можете выпить.
– Где бокалы?
– Вот эти стаканы все, что у меня есть.
– Ладно, какая разница?
И он ушел, чтобы снова поставить их на стол.
Он открыл бутылку перочинным ножом на заднем дворе, и мисс Абигейл была уверена, что весь этот чертов город слышал хлопок – хотя не многие из них узнали бы этот звук.
.Все готово? – спросил он, вернувшись.
Мисс Абигейл сняла передник и, возглавив шествие, внесла в комнату бифштексы и овощи на широком, цвета слоновой кости подносе. Горели только свечи.
– Принесите лампу, – сказала она через плечо, – темнеет.
Он схватил ее с кухонного стола и вошел вслед за Эбби, не особо бойко передвигаясь из-за своей слабой ноги, лампа – в одной руке, бутылка шампанского – в другой.
– Спички... – сказала мисс Абигейл.
– Сейчас.
Ей пришло в голову, что теперь он знает, где в ее доме лежат многие вещи, и что ей это нравится. Она вдруг почувствовала укол печальной гордости, наблюдая за Джесси, который принес спички, чтобы, словно владелец поместья, зажечь огни.
– Садись, Эбби. Я поухаживаю за тобой. Я – ответственный за стол сегодня вечером.
Кроме лампы он зажег и две свечи. Комната озарилась розовым светом. Когда он задул спичку, его рука с длинными пальцами, согнутыми вокруг спички, с темными волосами на предплечье и запястье, завладела вниманием Эбби. Стол был в два раза больше кухонного, но Джесси поставил их тарелки рядом на одному углу.
– Простите, Эбби, я не одет соответственно случаю, – сказал он, проверяя пуговицы, пока садился.
Она улыбнулась.
– Для вас, мистер Дюфрейн, можно считать, что одеты.
Он похлопал себя по ребрам и рассмеялся.
– Думаю, ты права.
Она положила на его тарелку бифштекс с круглой поджаристой картошкой и золотистой морковью, такой, какую он ел в детстве, Джесси глазел на них, пока она накладывала ему еду, и потом с явным удовольствием, охая, принялся есть.
– Боже, как я проголодался. Обед был... Но они не собирались обсуждать обед, поэтому Джесси пожал плечами и продолжил есть.
– Обед был прерван, – закончила она за него, приподняв бровь.
Она ни разу в жизни не видела, чтобы так наслаждались едой. К ее удивлению, он делал это тихо, без лишних движений, не колол ножом и не ел с него, а только резал. Откинувшись расслабленно, после того как выпил, он вытер рот салфеткой, а не рукавом. Эбби не могла не сравнивать этого приятного вежливого человека с подлецом, который критиковал ее все время, когда она кормила его. Почему он сразу не был таким улыбчивым и дружелюбным?
– Мне будет не хватать таких изысканных блюд, – сказал он, словно прочитав ее мысли и еще больше усилил вновь сформировавшееся о себе мнение.
– Как и все то, что проходит, моя стряпня будет казаться лучше, чем она есть на самом деле.
– Ох, я сомневаюсь, Эбби. Раз уж мы прекратили ругаться во время еды, я по-настоящему наслаждаюсь ею.
– Я не знала этого раньше. Я думала, вам ничего не нравится больше, чем приличная... или, я бы сказала, отвратительная драчка.
– Частично ты права. Мне действительно нравится приличная драчка. Она, как мне кажется, воодушевляет и приводит в порядок эмоции. Хорошая драчка опустошает тебя и оставляет чистым, как лист бумаги, готовым начать новую. – Он лукаво взглянул на мисс Абигейл и добавил: – В некотором роде похоже на печенку.
Она засмеялась и быстро поднесла салфетку к губам. Ах, в конце концов, она не могла не признать, что Джесси был остроумным. Когда она проглотила кусок и снова смогла говорить, она обворожительно улыбалась.
– А ваши эмоции, мистер Дюфрейн, требуют, чтобы их так часто приводили в порядок?
Джесси открыто рассмеялся, откинувшись с наслаждением назад на своем стуле. Он любил ее такой, остроумной, и теперь в свою очередь подумал, что ему будет не хватать этого добродушного подшучивания, в котором они столь преуспели.
– Мне начинает нравиться твой насмешливый ум, Эбби. Он скрашивает дни так же хорошо, как и небольшие потасовки, которые мы устраивали время от времени.
Ночного тусклого освещения было недостаточно, чтобы мисс Абигейл могла определить, появились ли в его черных глазах, спрятавшихся за стаканом, карие крапинки или нет.
– Небольшиепотасовки? – спросила она. – Время от времени?
Насмешливо глядя на Эбби через стол, Джесси поддел кусок мяса.
– Полагаю, ты заслуженно разделила вместе со мной не только мой скверный характер... – Он махнул своей вилкой под носом мисс Абигейл. – Ты заслужила это, женщина. Она смерила его взглядом и с притворной строгостью крохотным пальчиком оттолкнула вилку в сторону.
– Кончай указывать на меня мясом, Джесси.
Она слишком поздно сообразила, что сказала. На его лице появилась усмешка. Мисс Абигейл вспыхнула, краска поднималась от подбородка до корней волос. Он не стал в угоду приличиям говорить ничего такого, что могло бы ослабить удар, как сделал бы на его месте настоящий рыцарь. Но когда Джесси был рыцарем? Он только откинулся на спинку и использовал это неудачное замечание в своих целях. Его зубы засверкали в широкой улыбке. Мисс Абигейл снова поднесла салфетку к губам и опустила взгляд на тарелку, пытаясь что-то проговорить.
– Я... я... не заслужила того, чтобы... чтобы в меня кидали тарелку через... через всю спальню и... и суп, и стакан, и все остальное.
Джесси водил по своей тарелке кусок мяса, с которого это все началось. В конце концов он решил пожалеть Эбби. Он положил мясо в рот, задумчиво посмотрел в потолок и сказал, размышляя:
– Ты не помнишь, какого черта я опять это начал?
На этот раз его нелепый невинный вопрос застал ее врасплох. Она тут же засмеялась и выплюнула кусок мяса. Он пролетел порядочное расстояние и приземлился на чистую скатерть. Эбби сжала рот ладонями, и, вздрагивая плечами, долго смеялась.
Джесси, тоже смеясь, поднял мясо и побранил ее:
– Так-так, мисс Абигейл Маккензи, положите-ка это обратно туда, где оно должно быть!
Он протянул мясо ей под нос. Она, не веря, что может вести себя столь легкомысленно, подчинилась, но есть и смеяться одновременно было необычайно трудно.
Она выслушала краткое шутливое перечисление всех унижений, какие Джесси терпел от нее, завершенное обвинением в том, что она пыталась утопить его в супе.
– Поэтому вы схватили тарелку и вылакали ее всю как боров из корыта, – добавила она.
– О, это что-то новенькое – боров в корыте. Я представляю из себя зверинец в одном лице. Вы отдаете себе отчет, мисс Маккензи, что вы называли меня большим числом названий животных, чем Ной имел на своем ковчеге.
– Неужели? – удивленно спросила Эбби.
– Несомненно.
– Я не называла!
Джесси стал перечислять, вызвав на губах мисс Абигейл усмешку:
– Козел, свинья, бабуин, боров... даже вошь. – Он держал нож и вилку по всем правилам. Как истинный знаток этикета. – Теперь я спрашиваю тебя, Эбби, неужели у меня действительно манеры козла?
– Как насчет печенки?
– Ах это. Ну, в ту ночь, как и во многие другие, как только я собрался пойти с тобой на мировую, ты принесла эту отраву. – Он вытер рот салфеткой, скрыв свою улыбку, а Эбби поняла, какое это удовольствие смеяться над прошлым вместе с Джесси. – Но знаешь что, Эбби? – спросил он, потянувшись за бутылкой шампанского. – Ты достойный противник. Не знаю, как мы уживались друг с другом все это время, но, думаю, мы оба заслужили то, что получили. – Он наполнил ее и свой стаканы и сказал: – Предлагаю тост. – Он поднял свой стакан и взглянул не мигая в ярко– лиловые глаза Абигейл. – За Абигейл Маккензи, женщину, которая спасла мою жизнь и в то же время чуть не убила меня.
Его стакан коснулся ее стакана, и темная фаланга указательного пальца слегка задела руку мисс Абигейл. Она отвернулась.
– Я не пью, – повторила она в притихшей комнате.
– Конечно, не пьешь. Ты только пытаешься убить своенравных головорезов.
Джесси по-прежнему держал свой стакан поднятым, ожидая, когда она поднесет свой. Она почувствовала, насколько глупо не дать Джесси возможность закончить все это полюбовно, тем более, что он весь чудесный ужин вел себя примерно. Поэтому она коснулась его стакана своим, сделала маленький, греховный глоток и обнаружила, что это вовсе не так ужасно, только ей захотелось чихнуть. Поэтому она сделала еще один глоток и действительно чихнула. Они вместе засмеялись. Джесси осушил свой стакан и вновь наполнил его и стакан мисс Абигейл.
– Ты тоже должна произнести тост, – начал настаивать он, беспечно откинувшись на спинку стула, – так принято.
В мягком свете глаза Абигейл были фиалкового цвета, и в них отразилась глубокая задумчивость. Джесси гадал, вспоминала ли она... так же, как он... хорошие времена, которые случались после того, как они встретились. Он захотел знать, какие образы пролетают в ее воображении, потому что сегодня вечером она была прелестной.
Эбби положила локти на стол. Непривычная к шампанскому, она ощущала, как пузырьки зашумели у нее в голове.
– Очень хорошо, – наконец согласилась она, потом посидела, смотря на Джесси сквозь бледно-золотую жидкость, размышляя над тем, как выразиться. В конце концов она опустила стакан так, чтобы видеть лицо Джесси и тихо проговорила: – За Джесси Дюфрейна, который восхищался моими добродетелями, все время пытаясь их запятнать.
На этот раз, после того как они чокнулись, уже Джесси не стал пить. Вместо этого он, сведя брови, немного нахмурился.
– Что ты сказала?
– Я сказала: «за Джесси Дюфрейна, который...» – Я знаю, что ты сказала, Эбби. Я хочу знать, с какой стати ты это сказала.
«Правда, хочешь, Джесси? – подумала она. – Правда, хочешь? Или, может быть, ты понимаешь так же хорошо, как и я, что ты мог применить ко мне силу каждый раз, но ты все же всегда отступал. Должна ли я говорить, почему? Неужели ты так плохо знаешь самого себя?» Эбби глубоко вздохнула и встретилась взглядом с Джесси.
– Потому, что это правда. Я заметила, что когда рядом кто-то есть, вы обращаетесь ко мне с уважением, как к мисс Абигейл, но совершенно не следите, как называете меня, когда мы вдвоем. Еще, возможно, потому, что вы... Ладно, не важно.
Она не считала, что должна ему рассказывать о том, что он сам не может заметить.
– Нет, я хочу знать, что ты собиралась сказать.
Он наклонился вперед, оперся локтями о край стола и, глядя хмуро на Абигейл, зажал стакан между ладонями.
Она подумала секунду, отпила немного шампанского и потом отвела взгляд от его рта: Джесси покусывал уголок своих усов, и это мог быть признак гнева.
– Правда в том виде, как я ее понимаю, представит меня тщеславной, а я не хочу, чтобы вы уехали отсюда, считая меня таковой.
– Из всех людей, которых я встречал, ты наименее тщеславна. Самодовольная, может быть, но не тщеславная.
– Не знаю, что мне надо делать, благодарить вас или презирать.
– Ни то, ни другое. Просто объясни, что ты имела в виду, говоря о моей и твоей морали.
Абигейл для храбрости отхлебнула шампанского и уставилась на пузырьки, в которых играл свет лампы.
– Очень хорошо, – согласилась она наконец, взглянув на стакан и обнаружив его, к своему удивлению, почти пустым. Джесси снова наполнил его, когда она заговорила.
– Я думаю, что вы нашли меня... скажем так, не такой уж отталкивающей. Кроме того я думаю, что мой женский род сам по себе мог привлечь вас, потому что вы любите женщин. Но это не самое главное. Я упомянула лишь затем, чтобы вы не подумали, что во мне говорит тщеславие. Вас привлекает возможность переделать меня. Если я не ошибаюсь, я первая женщина, с которой вам пришлось быть так долго, и которая обладает некоторыми качествами, одобряемыми заповедями. И все время, пока вы ругали меня за неумение быть гибкой, вы надеялись, что я не изменюсь в этом. Другими словами, мистер Дюфрейн, возможно, впервые в жизни вы обнаружили, что можно восхищаться не только женской плотью, но вы не знали, как управиться с таким восхищением, поэтому прибегли к унижению моих достоинств.
Он сидел, опираясь плечами под углом на спинку стула, но скривленные губы выдавали неестественное положение его тела. Положив локоть на подлокотник, Джесси провел указательным пальцем по нижней кромке усов.
– Возможно, ты права, Эбби, – он сделал глоток и оценил его на глаз, подняв стакан. – И если это так, почему ты краснеешь, как школьница? Твоя чистая натура не тронута – все на своих местах, как в тот момент, когда я впервые увидел тебя.
Джесси лениво наклонился вперед и вытянул тот самый бронзовый палец, которым приглаживал усы, и легонько коснулся подбородка Абигейл, вынудив ее посмотреть на него. Но она напряглась, снова отвела глаза в сторону и отвернула подбородок прочь от этого пальца, горячего и возбуждающего. Джесси провел шершавым пальцем по изящной скуле. Это, наконец, заставило Эбби взглянуть на него.
– Не надо! – Она отдернулась, но что-то странное творилось у нее в голове. На какой-то момент все предметы потеряли четкие границы.
Джесси перевел взгляд на ее открытые губы, заметил ее быстрое дыхание, раздувающиеся ноздри и медленно вернулся к голубым глубинам ее испуганных широко открытых глаз.
– Ладно, – согласился он мягко, – на этот раз я даже не стану спрашивать почему.
Разволновавшись из-за внезапной перемены в нем, Абигейл вскочила со стула, но внутри нее, казалось, закрутился целый смерч. Она упала вперед, опершись руками о стол. Голова гудела, шея безвольно повисла, на воротник выбился влажный локон волос.
– Вы опять меня обманули, мистер Дюфрейн? На этот раз с вашими невинными тостами.
Мисс Абигейл была не в силах поднять голову, не говоря уже о том, чтобы бросить на Джесси свирепый взгляд.
– Нет, я не обманывал. Даже если так, я не собирался этого делать. Ты выпила столько вина, что от него не захмелеет и колибри.
Он поднял бутылку и наклонил ее, глядя сквозь нее на лампу. Она была еще на половину полная.
– Ну, эта ко... кобибри за... захмелела бы ничуть не меньше, – сказала Эбби, обращаясь к накренившемуся столу. Ее голова с каждым мгновением склонялась все ниже.
Джесси улыбнулся, глядя на ее пробор, и подумал, в какой ужас придет она утром, и не мог себе представить, чтобы они вышли из этого положения, не вступив в новую перебранку. Эбби пьяна, только представьте себе, подумал он, не сумев удержаться от улыбки.
– Должно быть, это действие высоты, – сказал он, – на такой высоте, чтобы опьянеть, не требуется много спиртного, особенно если ты ни разу до этого не пила.
Он подошел, чтобы придержать ее и проводить к задней двери.
– Давай, Эбби, подыши свежим воздухом. Она споткнулась.
– Осторожно, Эбби, здесь ступеньки. Джесси свободной рукой обвил ее за талию и ухватил за юбку.
– Давай, Эбби, пойдем погуляем, или под тобой будет вертеться кровать, когда ты ляжешь спать.
– Я уверена, вы зна... знаете все о... вер... вертящихся кр... кроватях, – пробормотала она, и как подкошенная рухнула в его объятья. – Со мной все в порядке, все в порядке, – пьяно повторяла она, думая, что в некоторой мере вернула себе приличный вид.
Но в следующий момент она начала напевать про себя, прекрасно понимая при этом, что будь с ней все в порядке, она ни за что так не сделала бы.
– Ш-ш-ш! – прошептал Джесси, заставляя ее двигаться.
Она взмахнула вверх рукой.
– Но я же к... колибри, разве нет?
Она вызывающе захихикала, потом покачнулась и упала на Джесси, тыкая пальцем в его грудь.
– Разве я не колибри, Джесси?
Ее указательный палец буравил его подбородок, и Джесси уклонился в сторону.
– Да, да. А теперь помолчи, продолжай гулять и глубже дыши, понятно?
Она пыталась прилежно шагать, но земля, казалось, лежала так далеко от ее подошв и была такой уклончивой и подвыпившей. Они гуляли и гуляли, обходя по всему двору, и она еще раз захихикала. И еще много раз споткнулась, так что Джесси схватил ее крепче за талию и держал прямо.
– Гуляй, – настаивал он снова и снова, – черт, Эбби, я сделал это не нарочно. Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-нибудь пьянел с одного глотка шампанского. Веришь?
– Кому это важно, верю ли я тебе. Вот веришь ли ты мне?
– Гуляй.
– Я сказала, ты мне веришь? – внезапно потребовала она от него. Слова зазвенели в спокойном воздухе. – Ты веришь тому, что я сказала о нас с тобой?!
Она начала становиться буйной и попыталась вырваться, но он прижал ее ближе к своему бедру, и она подчинилась его сильной, мощной руке.
– Не поднимай голоса. Эбби. Соседи могут еще не спать.
– Ха! – чуть не заревела она. – Выгравируй это на мраморе! Ты предупреждаешь меня о том, что могут подумать мои соседи!
Она наклонилась и вцепилась руками за рубашку Джесси.
– Ш-ш-ш! Ты пьяна.
– Я трезва как стеклышко. Почему ты мне не отвечаешь?
Пьяна она была или нет, но только она подалась назад и завопила так, как совсем не пристало леди.
– Джесси Дюфрейн любит Эбби Мак...
Он залепил ей рот рукой. Руки Абигейл обвили его шею, и он оторвал ее от земли, крепко прижав к себе. Но стоило его губам соприкоснуться с ее губами, как он тут же забыл, что всего лишь пытался заставить мисс Абигейл замолчать. Он полностью охватил ее рот, и это был уже влажный поцелуй. Эбби обняла его за шею, ее ноги болтались в полуфуте от земли, и они стояли в серебряном свете луны и целовались, целовались, забыв, что клялись быть друг другу врагами. Ее рот был горячим и сладким, с привкусом шампанского, от накрахмаленной блузки шел запах роз. Абигейл испустила гортанный стон, ее теплое дыхание ударяло Джесси вщеку. И почти мгновенно его тело напряглось, он поставил мисс Абигейл не особо мягко на ноги, оторвал с шеи ее руки и свирепо приказал:
– Черт возьми, Эбби, иди в постель. Ты слышишь?!
Она стояла перед ним, поникнув.
– Ты можешь сама идти?
Его теплая рука по-прежнему придерживала ее за локоть.
– Я же сказала, что я не пьяна, – пробормотала она, глядя под ноги.
– Тогда докажи это и отправляйся внутрь, где ты обитаешь.
– Я трезва, мистер Дюфрейн, как самое чистое стеклышко! – похвалилась она, все еще уткнувшись в землю, так как не могла поднять головы.
Он осторожно отпустил ее локоть, она покачалась немного, но осталась стоять.
– Не суди меня за это, Эбби, только убирайся к чертям отсюда!
– Вам незачем так психовать, – сказала она по-детски, и где-то в глубине своей затуманенной головы поняла, насколько сильно она напилась, раз так хнычет. Пристыженная Абигейл повернулась и, глубоко вздохнув, поплелась к дому. По пути через столовую она опрокинула чашку холодного кофе и, взобравшись наверх, она уже осуждала себя, а не Джесси. Шампанское не умаляло ее вины, совсем не умаляло. Настоящая, неприкрытая правда была в том, что она хотела поцеловать его весь вечер. И что еще хуже, ей хотелось целовать его еще. А что было уж совсем плохо, она не была уверена, что не хочет еще чего-то кроме поцелуев.
Наверху она упала спиной на кровать. Ее руки были такими же непослушными, как и те оправдания, которые она пыталась выдумать. Как этот мужчина умеет целоваться! Эбби намотала на палец один из локонов, почувствовав, как натянулась кожа на голове. Она закрыла глаза и застонала, потом ухватилась за живот и свернулась калачиком, внезапно со всей трагичностью уверившись, что ее мать была не права. Вот она, Абигейл Маккензи, старая дева тридцати трех лет, и это еще не предел ее девичества, и она до сих пор не знает, от чего же так оберегала ее мать. Очевидно, что это не поцелуи. Это что-то не столь быстротечное, сладкое и чудесное как поцелуй. В последний раз она целовалась с Ричардом так давно, что не могла вспомнить, что это так прекрасно. А поцелуй Дэвида не произвел в ней такой вулканический взрыв, как поцелуй Джесси. До этого она всегда сдерживала себя, боясь того, что может сказать мать. Однако когда самоконтроль потерян, и все идет само собой, поцелуй становится совершенно другим. Он возбуждает такой странный и приятный трепет, пронизывающий все тело.
Лежа в темноте где-то над Джесси, она снова рисовала в своем воображении его тело. Ах, как хорошо она его знала! Знала его форму, оттенок кожи и ее поверхность на ощупь в любом его месте. Плоскости его лопаток, где сильные мускулы взбирались наверх, оставляя между собой манящие ложбинки. Его смуглые руки, длинные, сильные, покрытые венами на внутренней поверхности. Ноги и ступни – как часто она их видела, мыла их! Она знала его руки, крепкие, сильные, умеющие дразнить и ласкать. Его глаза, казалось, искали ее в темноте, глядя из-под бровей, форму которых она рисовала по памяти на своем животе. Глаза – вот они щурятся за мгновение до того, как мягкие-мягкие усы приподнимаются в ленивой улыбке. Она знала, что вниз по его телу кожа станет более гладкой, растительность на груди сужалась и сходилась в узкую линию вдоль живота, к паху.
Абигейл перевернулась на спину, потому что у нее заболела грудь. Она сжала себя руками, приподняв колени, плотно их сжав, пытаясь изгнать из воображения картину обнаженного Джесси. Но не смогла: она открыла рот в ожидании жаркого поцелуя. Но губы коснулись подушки, а не теплых, мягких губ Джесси. Она перевернулась на бок, сжав ночной рубашкой холмик между ног, чувствуя как там что-то происходит, отзываясь нестерпимым болезненным желанием быть наполненной.
Так вот, значит, как это бывает? А как это должно быть? Что знала ее мать? Чего ее мать никогда не узнала? Это была пустота и полнота, приятие и отрицание, жар и холод, дрожь и йот, да и нет. Это не подчинялось ни угрызениям совести, ни этике, ни моральным усюям, ни обычаям, ни целомудрию, которые молчали, потому что тело говорило громче, чем сознание.
Джесси был прав с самого начала, а ее мать ошиблась. Как такое непреодолимое влечение может быть неправильным? Чувства, о существовании которых она и не подозревала, теперь полностью завладели Эбби. Ее тело содрогалось, билось и умоляло. Единственно правильное... в высшей степени правильное решение... это просто пойти к нему и сказать: «Покажи мне, потому что я хочу это увидеть. Дай мне, потому что я это заслужила. Позволь мне, потому что я чувствую, что это правильно».
Больше не существовало вопроса, сможет ли она это сделать и жить впоследствии с этим. Теперь вопрос стоял так: сможет ли она не сделать этого и спокойно наблюдать, как завтра утром исчезнет последний шанс, и она останется непознавшей и невкусившей.
ГЛАВА 15
– Эй, если это вечеринка, может мы возьмем бокалы, а пить будем шампанское, которое принес Джим?
– Шампанское?
– Я открыл сумку, пока ты уходила, и в ней – шампанское. Как раз к прощальной вечеринке. Что скажешь, если мы его откроем?
– Боюсь, что не пью спиртного, и не думаю, что вы... – Но теперь все изменилось. Он был уважаемым человеком. – Вы, если хотите, можете выпить.
– Где бокалы?
– Вот эти стаканы все, что у меня есть.
– Ладно, какая разница?
И он ушел, чтобы снова поставить их на стол.
Он открыл бутылку перочинным ножом на заднем дворе, и мисс Абигейл была уверена, что весь этот чертов город слышал хлопок – хотя не многие из них узнали бы этот звук.
.Все готово? – спросил он, вернувшись.
Мисс Абигейл сняла передник и, возглавив шествие, внесла в комнату бифштексы и овощи на широком, цвета слоновой кости подносе. Горели только свечи.
– Принесите лампу, – сказала она через плечо, – темнеет.
Он схватил ее с кухонного стола и вошел вслед за Эбби, не особо бойко передвигаясь из-за своей слабой ноги, лампа – в одной руке, бутылка шампанского – в другой.
– Спички... – сказала мисс Абигейл.
– Сейчас.
Ей пришло в голову, что теперь он знает, где в ее доме лежат многие вещи, и что ей это нравится. Она вдруг почувствовала укол печальной гордости, наблюдая за Джесси, который принес спички, чтобы, словно владелец поместья, зажечь огни.
– Садись, Эбби. Я поухаживаю за тобой. Я – ответственный за стол сегодня вечером.
Кроме лампы он зажег и две свечи. Комната озарилась розовым светом. Когда он задул спичку, его рука с длинными пальцами, согнутыми вокруг спички, с темными волосами на предплечье и запястье, завладела вниманием Эбби. Стол был в два раза больше кухонного, но Джесси поставил их тарелки рядом на одному углу.
– Простите, Эбби, я не одет соответственно случаю, – сказал он, проверяя пуговицы, пока садился.
Она улыбнулась.
– Для вас, мистер Дюфрейн, можно считать, что одеты.
Он похлопал себя по ребрам и рассмеялся.
– Думаю, ты права.
Она положила на его тарелку бифштекс с круглой поджаристой картошкой и золотистой морковью, такой, какую он ел в детстве, Джесси глазел на них, пока она накладывала ему еду, и потом с явным удовольствием, охая, принялся есть.
– Боже, как я проголодался. Обед был... Но они не собирались обсуждать обед, поэтому Джесси пожал плечами и продолжил есть.
– Обед был прерван, – закончила она за него, приподняв бровь.
Она ни разу в жизни не видела, чтобы так наслаждались едой. К ее удивлению, он делал это тихо, без лишних движений, не колол ножом и не ел с него, а только резал. Откинувшись расслабленно, после того как выпил, он вытер рот салфеткой, а не рукавом. Эбби не могла не сравнивать этого приятного вежливого человека с подлецом, который критиковал ее все время, когда она кормила его. Почему он сразу не был таким улыбчивым и дружелюбным?
– Мне будет не хватать таких изысканных блюд, – сказал он, словно прочитав ее мысли и еще больше усилил вновь сформировавшееся о себе мнение.
– Как и все то, что проходит, моя стряпня будет казаться лучше, чем она есть на самом деле.
– Ох, я сомневаюсь, Эбби. Раз уж мы прекратили ругаться во время еды, я по-настоящему наслаждаюсь ею.
– Я не знала этого раньше. Я думала, вам ничего не нравится больше, чем приличная... или, я бы сказала, отвратительная драчка.
– Частично ты права. Мне действительно нравится приличная драчка. Она, как мне кажется, воодушевляет и приводит в порядок эмоции. Хорошая драчка опустошает тебя и оставляет чистым, как лист бумаги, готовым начать новую. – Он лукаво взглянул на мисс Абигейл и добавил: – В некотором роде похоже на печенку.
Она засмеялась и быстро поднесла салфетку к губам. Ах, в конце концов, она не могла не признать, что Джесси был остроумным. Когда она проглотила кусок и снова смогла говорить, она обворожительно улыбалась.
– А ваши эмоции, мистер Дюфрейн, требуют, чтобы их так часто приводили в порядок?
Джесси открыто рассмеялся, откинувшись с наслаждением назад на своем стуле. Он любил ее такой, остроумной, и теперь в свою очередь подумал, что ему будет не хватать этого добродушного подшучивания, в котором они столь преуспели.
– Мне начинает нравиться твой насмешливый ум, Эбби. Он скрашивает дни так же хорошо, как и небольшие потасовки, которые мы устраивали время от времени.
Ночного тусклого освещения было недостаточно, чтобы мисс Абигейл могла определить, появились ли в его черных глазах, спрятавшихся за стаканом, карие крапинки или нет.
– Небольшиепотасовки? – спросила она. – Время от времени?
Насмешливо глядя на Эбби через стол, Джесси поддел кусок мяса.
– Полагаю, ты заслуженно разделила вместе со мной не только мой скверный характер... – Он махнул своей вилкой под носом мисс Абигейл. – Ты заслужила это, женщина. Она смерила его взглядом и с притворной строгостью крохотным пальчиком оттолкнула вилку в сторону.
– Кончай указывать на меня мясом, Джесси.
Она слишком поздно сообразила, что сказала. На его лице появилась усмешка. Мисс Абигейл вспыхнула, краска поднималась от подбородка до корней волос. Он не стал в угоду приличиям говорить ничего такого, что могло бы ослабить удар, как сделал бы на его месте настоящий рыцарь. Но когда Джесси был рыцарем? Он только откинулся на спинку и использовал это неудачное замечание в своих целях. Его зубы засверкали в широкой улыбке. Мисс Абигейл снова поднесла салфетку к губам и опустила взгляд на тарелку, пытаясь что-то проговорить.
– Я... я... не заслужила того, чтобы... чтобы в меня кидали тарелку через... через всю спальню и... и суп, и стакан, и все остальное.
Джесси водил по своей тарелке кусок мяса, с которого это все началось. В конце концов он решил пожалеть Эбби. Он положил мясо в рот, задумчиво посмотрел в потолок и сказал, размышляя:
– Ты не помнишь, какого черта я опять это начал?
На этот раз его нелепый невинный вопрос застал ее врасплох. Она тут же засмеялась и выплюнула кусок мяса. Он пролетел порядочное расстояние и приземлился на чистую скатерть. Эбби сжала рот ладонями, и, вздрагивая плечами, долго смеялась.
Джесси, тоже смеясь, поднял мясо и побранил ее:
– Так-так, мисс Абигейл Маккензи, положите-ка это обратно туда, где оно должно быть!
Он протянул мясо ей под нос. Она, не веря, что может вести себя столь легкомысленно, подчинилась, но есть и смеяться одновременно было необычайно трудно.
Она выслушала краткое шутливое перечисление всех унижений, какие Джесси терпел от нее, завершенное обвинением в том, что она пыталась утопить его в супе.
– Поэтому вы схватили тарелку и вылакали ее всю как боров из корыта, – добавила она.
– О, это что-то новенькое – боров в корыте. Я представляю из себя зверинец в одном лице. Вы отдаете себе отчет, мисс Маккензи, что вы называли меня большим числом названий животных, чем Ной имел на своем ковчеге.
– Неужели? – удивленно спросила Эбби.
– Несомненно.
– Я не называла!
Джесси стал перечислять, вызвав на губах мисс Абигейл усмешку:
– Козел, свинья, бабуин, боров... даже вошь. – Он держал нож и вилку по всем правилам. Как истинный знаток этикета. – Теперь я спрашиваю тебя, Эбби, неужели у меня действительно манеры козла?
– Как насчет печенки?
– Ах это. Ну, в ту ночь, как и во многие другие, как только я собрался пойти с тобой на мировую, ты принесла эту отраву. – Он вытер рот салфеткой, скрыв свою улыбку, а Эбби поняла, какое это удовольствие смеяться над прошлым вместе с Джесси. – Но знаешь что, Эбби? – спросил он, потянувшись за бутылкой шампанского. – Ты достойный противник. Не знаю, как мы уживались друг с другом все это время, но, думаю, мы оба заслужили то, что получили. – Он наполнил ее и свой стаканы и сказал: – Предлагаю тост. – Он поднял свой стакан и взглянул не мигая в ярко– лиловые глаза Абигейл. – За Абигейл Маккензи, женщину, которая спасла мою жизнь и в то же время чуть не убила меня.
Его стакан коснулся ее стакана, и темная фаланга указательного пальца слегка задела руку мисс Абигейл. Она отвернулась.
– Я не пью, – повторила она в притихшей комнате.
– Конечно, не пьешь. Ты только пытаешься убить своенравных головорезов.
Джесси по-прежнему держал свой стакан поднятым, ожидая, когда она поднесет свой. Она почувствовала, насколько глупо не дать Джесси возможность закончить все это полюбовно, тем более, что он весь чудесный ужин вел себя примерно. Поэтому она коснулась его стакана своим, сделала маленький, греховный глоток и обнаружила, что это вовсе не так ужасно, только ей захотелось чихнуть. Поэтому она сделала еще один глоток и действительно чихнула. Они вместе засмеялись. Джесси осушил свой стакан и вновь наполнил его и стакан мисс Абигейл.
– Ты тоже должна произнести тост, – начал настаивать он, беспечно откинувшись на спинку стула, – так принято.
В мягком свете глаза Абигейл были фиалкового цвета, и в них отразилась глубокая задумчивость. Джесси гадал, вспоминала ли она... так же, как он... хорошие времена, которые случались после того, как они встретились. Он захотел знать, какие образы пролетают в ее воображении, потому что сегодня вечером она была прелестной.
Эбби положила локти на стол. Непривычная к шампанскому, она ощущала, как пузырьки зашумели у нее в голове.
– Очень хорошо, – наконец согласилась она, потом посидела, смотря на Джесси сквозь бледно-золотую жидкость, размышляя над тем, как выразиться. В конце концов она опустила стакан так, чтобы видеть лицо Джесси и тихо проговорила: – За Джесси Дюфрейна, который восхищался моими добродетелями, все время пытаясь их запятнать.
На этот раз, после того как они чокнулись, уже Джесси не стал пить. Вместо этого он, сведя брови, немного нахмурился.
– Что ты сказала?
– Я сказала: «за Джесси Дюфрейна, который...» – Я знаю, что ты сказала, Эбби. Я хочу знать, с какой стати ты это сказала.
«Правда, хочешь, Джесси? – подумала она. – Правда, хочешь? Или, может быть, ты понимаешь так же хорошо, как и я, что ты мог применить ко мне силу каждый раз, но ты все же всегда отступал. Должна ли я говорить, почему? Неужели ты так плохо знаешь самого себя?» Эбби глубоко вздохнула и встретилась взглядом с Джесси.
– Потому, что это правда. Я заметила, что когда рядом кто-то есть, вы обращаетесь ко мне с уважением, как к мисс Абигейл, но совершенно не следите, как называете меня, когда мы вдвоем. Еще, возможно, потому, что вы... Ладно, не важно.
Она не считала, что должна ему рассказывать о том, что он сам не может заметить.
– Нет, я хочу знать, что ты собиралась сказать.
Он наклонился вперед, оперся локтями о край стола и, глядя хмуро на Абигейл, зажал стакан между ладонями.
Она подумала секунду, отпила немного шампанского и потом отвела взгляд от его рта: Джесси покусывал уголок своих усов, и это мог быть признак гнева.
– Правда в том виде, как я ее понимаю, представит меня тщеславной, а я не хочу, чтобы вы уехали отсюда, считая меня таковой.
– Из всех людей, которых я встречал, ты наименее тщеславна. Самодовольная, может быть, но не тщеславная.
– Не знаю, что мне надо делать, благодарить вас или презирать.
– Ни то, ни другое. Просто объясни, что ты имела в виду, говоря о моей и твоей морали.
Абигейл для храбрости отхлебнула шампанского и уставилась на пузырьки, в которых играл свет лампы.
– Очень хорошо, – согласилась она наконец, взглянув на стакан и обнаружив его, к своему удивлению, почти пустым. Джесси снова наполнил его, когда она заговорила.
– Я думаю, что вы нашли меня... скажем так, не такой уж отталкивающей. Кроме того я думаю, что мой женский род сам по себе мог привлечь вас, потому что вы любите женщин. Но это не самое главное. Я упомянула лишь затем, чтобы вы не подумали, что во мне говорит тщеславие. Вас привлекает возможность переделать меня. Если я не ошибаюсь, я первая женщина, с которой вам пришлось быть так долго, и которая обладает некоторыми качествами, одобряемыми заповедями. И все время, пока вы ругали меня за неумение быть гибкой, вы надеялись, что я не изменюсь в этом. Другими словами, мистер Дюфрейн, возможно, впервые в жизни вы обнаружили, что можно восхищаться не только женской плотью, но вы не знали, как управиться с таким восхищением, поэтому прибегли к унижению моих достоинств.
Он сидел, опираясь плечами под углом на спинку стула, но скривленные губы выдавали неестественное положение его тела. Положив локоть на подлокотник, Джесси провел указательным пальцем по нижней кромке усов.
– Возможно, ты права, Эбби, – он сделал глоток и оценил его на глаз, подняв стакан. – И если это так, почему ты краснеешь, как школьница? Твоя чистая натура не тронута – все на своих местах, как в тот момент, когда я впервые увидел тебя.
Джесси лениво наклонился вперед и вытянул тот самый бронзовый палец, которым приглаживал усы, и легонько коснулся подбородка Абигейл, вынудив ее посмотреть на него. Но она напряглась, снова отвела глаза в сторону и отвернула подбородок прочь от этого пальца, горячего и возбуждающего. Джесси провел шершавым пальцем по изящной скуле. Это, наконец, заставило Эбби взглянуть на него.
– Не надо! – Она отдернулась, но что-то странное творилось у нее в голове. На какой-то момент все предметы потеряли четкие границы.
Джесси перевел взгляд на ее открытые губы, заметил ее быстрое дыхание, раздувающиеся ноздри и медленно вернулся к голубым глубинам ее испуганных широко открытых глаз.
– Ладно, – согласился он мягко, – на этот раз я даже не стану спрашивать почему.
Разволновавшись из-за внезапной перемены в нем, Абигейл вскочила со стула, но внутри нее, казалось, закрутился целый смерч. Она упала вперед, опершись руками о стол. Голова гудела, шея безвольно повисла, на воротник выбился влажный локон волос.
– Вы опять меня обманули, мистер Дюфрейн? На этот раз с вашими невинными тостами.
Мисс Абигейл была не в силах поднять голову, не говоря уже о том, чтобы бросить на Джесси свирепый взгляд.
– Нет, я не обманывал. Даже если так, я не собирался этого делать. Ты выпила столько вина, что от него не захмелеет и колибри.
Он поднял бутылку и наклонил ее, глядя сквозь нее на лампу. Она была еще на половину полная.
– Ну, эта ко... кобибри за... захмелела бы ничуть не меньше, – сказала Эбби, обращаясь к накренившемуся столу. Ее голова с каждым мгновением склонялась все ниже.
Джесси улыбнулся, глядя на ее пробор, и подумал, в какой ужас придет она утром, и не мог себе представить, чтобы они вышли из этого положения, не вступив в новую перебранку. Эбби пьяна, только представьте себе, подумал он, не сумев удержаться от улыбки.
– Должно быть, это действие высоты, – сказал он, – на такой высоте, чтобы опьянеть, не требуется много спиртного, особенно если ты ни разу до этого не пила.
Он подошел, чтобы придержать ее и проводить к задней двери.
– Давай, Эбби, подыши свежим воздухом. Она споткнулась.
– Осторожно, Эбби, здесь ступеньки. Джесси свободной рукой обвил ее за талию и ухватил за юбку.
– Давай, Эбби, пойдем погуляем, или под тобой будет вертеться кровать, когда ты ляжешь спать.
– Я уверена, вы зна... знаете все о... вер... вертящихся кр... кроватях, – пробормотала она, и как подкошенная рухнула в его объятья. – Со мной все в порядке, все в порядке, – пьяно повторяла она, думая, что в некоторой мере вернула себе приличный вид.
Но в следующий момент она начала напевать про себя, прекрасно понимая при этом, что будь с ней все в порядке, она ни за что так не сделала бы.
– Ш-ш-ш! – прошептал Джесси, заставляя ее двигаться.
Она взмахнула вверх рукой.
– Но я же к... колибри, разве нет?
Она вызывающе захихикала, потом покачнулась и упала на Джесси, тыкая пальцем в его грудь.
– Разве я не колибри, Джесси?
Ее указательный палец буравил его подбородок, и Джесси уклонился в сторону.
– Да, да. А теперь помолчи, продолжай гулять и глубже дыши, понятно?
Она пыталась прилежно шагать, но земля, казалось, лежала так далеко от ее подошв и была такой уклончивой и подвыпившей. Они гуляли и гуляли, обходя по всему двору, и она еще раз захихикала. И еще много раз споткнулась, так что Джесси схватил ее крепче за талию и держал прямо.
– Гуляй, – настаивал он снова и снова, – черт, Эбби, я сделал это не нарочно. Я ни разу в жизни не видел, чтобы кто-нибудь пьянел с одного глотка шампанского. Веришь?
– Кому это важно, верю ли я тебе. Вот веришь ли ты мне?
– Гуляй.
– Я сказала, ты мне веришь? – внезапно потребовала она от него. Слова зазвенели в спокойном воздухе. – Ты веришь тому, что я сказала о нас с тобой?!
Она начала становиться буйной и попыталась вырваться, но он прижал ее ближе к своему бедру, и она подчинилась его сильной, мощной руке.
– Не поднимай голоса. Эбби. Соседи могут еще не спать.
– Ха! – чуть не заревела она. – Выгравируй это на мраморе! Ты предупреждаешь меня о том, что могут подумать мои соседи!
Она наклонилась и вцепилась руками за рубашку Джесси.
– Ш-ш-ш! Ты пьяна.
– Я трезва как стеклышко. Почему ты мне не отвечаешь?
Пьяна она была или нет, но только она подалась назад и завопила так, как совсем не пристало леди.
– Джесси Дюфрейн любит Эбби Мак...
Он залепил ей рот рукой. Руки Абигейл обвили его шею, и он оторвал ее от земли, крепко прижав к себе. Но стоило его губам соприкоснуться с ее губами, как он тут же забыл, что всего лишь пытался заставить мисс Абигейл замолчать. Он полностью охватил ее рот, и это был уже влажный поцелуй. Эбби обняла его за шею, ее ноги болтались в полуфуте от земли, и они стояли в серебряном свете луны и целовались, целовались, забыв, что клялись быть друг другу врагами. Ее рот был горячим и сладким, с привкусом шампанского, от накрахмаленной блузки шел запах роз. Абигейл испустила гортанный стон, ее теплое дыхание ударяло Джесси вщеку. И почти мгновенно его тело напряглось, он поставил мисс Абигейл не особо мягко на ноги, оторвал с шеи ее руки и свирепо приказал:
– Черт возьми, Эбби, иди в постель. Ты слышишь?!
Она стояла перед ним, поникнув.
– Ты можешь сама идти?
Его теплая рука по-прежнему придерживала ее за локоть.
– Я же сказала, что я не пьяна, – пробормотала она, глядя под ноги.
– Тогда докажи это и отправляйся внутрь, где ты обитаешь.
– Я трезва, мистер Дюфрейн, как самое чистое стеклышко! – похвалилась она, все еще уткнувшись в землю, так как не могла поднять головы.
Он осторожно отпустил ее локоть, она покачалась немного, но осталась стоять.
– Не суди меня за это, Эбби, только убирайся к чертям отсюда!
– Вам незачем так психовать, – сказала она по-детски, и где-то в глубине своей затуманенной головы поняла, насколько сильно она напилась, раз так хнычет. Пристыженная Абигейл повернулась и, глубоко вздохнув, поплелась к дому. По пути через столовую она опрокинула чашку холодного кофе и, взобравшись наверх, она уже осуждала себя, а не Джесси. Шампанское не умаляло ее вины, совсем не умаляло. Настоящая, неприкрытая правда была в том, что она хотела поцеловать его весь вечер. И что еще хуже, ей хотелось целовать его еще. А что было уж совсем плохо, она не была уверена, что не хочет еще чего-то кроме поцелуев.
Наверху она упала спиной на кровать. Ее руки были такими же непослушными, как и те оправдания, которые она пыталась выдумать. Как этот мужчина умеет целоваться! Эбби намотала на палец один из локонов, почувствовав, как натянулась кожа на голове. Она закрыла глаза и застонала, потом ухватилась за живот и свернулась калачиком, внезапно со всей трагичностью уверившись, что ее мать была не права. Вот она, Абигейл Маккензи, старая дева тридцати трех лет, и это еще не предел ее девичества, и она до сих пор не знает, от чего же так оберегала ее мать. Очевидно, что это не поцелуи. Это что-то не столь быстротечное, сладкое и чудесное как поцелуй. В последний раз она целовалась с Ричардом так давно, что не могла вспомнить, что это так прекрасно. А поцелуй Дэвида не произвел в ней такой вулканический взрыв, как поцелуй Джесси. До этого она всегда сдерживала себя, боясь того, что может сказать мать. Однако когда самоконтроль потерян, и все идет само собой, поцелуй становится совершенно другим. Он возбуждает такой странный и приятный трепет, пронизывающий все тело.
Лежа в темноте где-то над Джесси, она снова рисовала в своем воображении его тело. Ах, как хорошо она его знала! Знала его форму, оттенок кожи и ее поверхность на ощупь в любом его месте. Плоскости его лопаток, где сильные мускулы взбирались наверх, оставляя между собой манящие ложбинки. Его смуглые руки, длинные, сильные, покрытые венами на внутренней поверхности. Ноги и ступни – как часто она их видела, мыла их! Она знала его руки, крепкие, сильные, умеющие дразнить и ласкать. Его глаза, казалось, искали ее в темноте, глядя из-под бровей, форму которых она рисовала по памяти на своем животе. Глаза – вот они щурятся за мгновение до того, как мягкие-мягкие усы приподнимаются в ленивой улыбке. Она знала, что вниз по его телу кожа станет более гладкой, растительность на груди сужалась и сходилась в узкую линию вдоль живота, к паху.
Абигейл перевернулась на спину, потому что у нее заболела грудь. Она сжала себя руками, приподняв колени, плотно их сжав, пытаясь изгнать из воображения картину обнаженного Джесси. Но не смогла: она открыла рот в ожидании жаркого поцелуя. Но губы коснулись подушки, а не теплых, мягких губ Джесси. Она перевернулась на бок, сжав ночной рубашкой холмик между ног, чувствуя как там что-то происходит, отзываясь нестерпимым болезненным желанием быть наполненной.
Так вот, значит, как это бывает? А как это должно быть? Что знала ее мать? Чего ее мать никогда не узнала? Это была пустота и полнота, приятие и отрицание, жар и холод, дрожь и йот, да и нет. Это не подчинялось ни угрызениям совести, ни этике, ни моральным усюям, ни обычаям, ни целомудрию, которые молчали, потому что тело говорило громче, чем сознание.
Джесси был прав с самого начала, а ее мать ошиблась. Как такое непреодолимое влечение может быть неправильным? Чувства, о существовании которых она и не подозревала, теперь полностью завладели Эбби. Ее тело содрогалось, билось и умоляло. Единственно правильное... в высшей степени правильное решение... это просто пойти к нему и сказать: «Покажи мне, потому что я хочу это увидеть. Дай мне, потому что я это заслужила. Позволь мне, потому что я чувствую, что это правильно».
Больше не существовало вопроса, сможет ли она это сделать и жить впоследствии с этим. Теперь вопрос стоял так: сможет ли она не сделать этого и спокойно наблюдать, как завтра утром исчезнет последний шанс, и она останется непознавшей и невкусившей.
ГЛАВА 15
Сквозь широкое окно в нише светила густым кремовым светом стоящая высоко в небе луна, заливая с ног до головы небрежно раскинувшегося на постели, обнаженного Джесси. Его голова и подбородок были повернуты под странным углом, словно он пытался увидеть спинку кровати. Абигейл прислушивалась к его беспокойным движениям около часа и, набравшись мужества, прокралась в спальню. Он уже спал. Она могла это сказать по его размеренному дыханию. Одна ступня свисала с кровати, на которой он никогда не умещался. Она с трепетом подошла к двери в спальню, боясь войти и, в то же время, боясь не войти. Что если он ее отвергнет?
Маленькие крепко сжатые кулачки прижались к подбородку и зубам, мисс Абигейл подошла ближе. Ее грудь словно попала в огромные тиски. Как его разбудить? Что ему сказать? Может, ей дотронуться до него? Может быть, сказать: «Мистер Дюфрейн, проснитесь и займитесь со мной любовью»? Как глупо, что она даже не знает, как к нему обратиться. Внезапно она почувствовала себя ужасно неуклюжей и непривлекательной и поняла, что он несомненно скажет ей идти обратно наверх, и она умрет от унижения.
И все же она прошептала его имя. Или проскулила?
– Д... Джесси? – Звук был таким несмелым, что, казалось, это занавеска задела за подоконник. – Джесси? – спросила Абигейл снова у охваченного лунным светом тела.
Он сонно повернул голову на подушке. Глаза его не были видны мисс Абигейл, но луна оттеняла мужественные линии его лица. От усов оставалась темная, манящая тень. Джесси опустил подбородок и взглянул поверх груди. Увидев Абигейл, он натянул простыню на себя.
– Эбби? Что случилось? – спросил он сонно, еще не совсем придя в себя, и поднялся на локтях.
– Д... Джесси? – дрожащим голосом проговорила Абигейл, внезапно позабыв, что хотела сказать. Это было ужасно. Просто ужасно. Хуже, чем любая обида, нанесенная им, и все же она продолжала стоять, сжав кулаки и поднеся их к подбородку.
Но он понял. Понял по той дрожи, с которой она произнесла, наконец, его имя. Он сел, натянул простыню еще больше, и свесил одну ногу через край кровати.
– Что ты здесь делаешь?
– Не спрашивайте... пожалуйста, – начала она. Их окружала безмолвная ночь, время, казалось, остановило свой бег, пока из кремовой ночи не донесся тихий, низкий, понимающий голос Джесси.
– Мне не надо спрашивать?
Она сглотнула и покачала головой, не в силах говорить.
Он не знал, что делать: он знал, что должен сделать.
– Отправляйся обратно наверх, Эбби. Ради Бога, уходи. Ты не понимаешь, что делаешь. Мне не следовало давать тебе это шампанское.
Маленькие крепко сжатые кулачки прижались к подбородку и зубам, мисс Абигейл подошла ближе. Ее грудь словно попала в огромные тиски. Как его разбудить? Что ему сказать? Может, ей дотронуться до него? Может быть, сказать: «Мистер Дюфрейн, проснитесь и займитесь со мной любовью»? Как глупо, что она даже не знает, как к нему обратиться. Внезапно она почувствовала себя ужасно неуклюжей и непривлекательной и поняла, что он несомненно скажет ей идти обратно наверх, и она умрет от унижения.
И все же она прошептала его имя. Или проскулила?
– Д... Джесси? – Звук был таким несмелым, что, казалось, это занавеска задела за подоконник. – Джесси? – спросила Абигейл снова у охваченного лунным светом тела.
Он сонно повернул голову на подушке. Глаза его не были видны мисс Абигейл, но луна оттеняла мужественные линии его лица. От усов оставалась темная, манящая тень. Джесси опустил подбородок и взглянул поверх груди. Увидев Абигейл, он натянул простыню на себя.
– Эбби? Что случилось? – спросил он сонно, еще не совсем придя в себя, и поднялся на локтях.
– Д... Джесси? – дрожащим голосом проговорила Абигейл, внезапно позабыв, что хотела сказать. Это было ужасно. Просто ужасно. Хуже, чем любая обида, нанесенная им, и все же она продолжала стоять, сжав кулаки и поднеся их к подбородку.
Но он понял. Понял по той дрожи, с которой она произнесла, наконец, его имя. Он сел, натянул простыню еще больше, и свесил одну ногу через край кровати.
– Что ты здесь делаешь?
– Не спрашивайте... пожалуйста, – начала она. Их окружала безмолвная ночь, время, казалось, остановило свой бег, пока из кремовой ночи не донесся тихий, низкий, понимающий голос Джесси.
– Мне не надо спрашивать?
Она сглотнула и покачала головой, не в силах говорить.
Он не знал, что делать: он знал, что должен сделать.
– Отправляйся обратно наверх, Эбби. Ради Бога, уходи. Ты не понимаешь, что делаешь. Мне не следовало давать тебе это шампанское.