Страница:
"Что за вздор, Димитрий Николаевич, - сказал я наконец. Заточить Царицу в монастырь при живом то Государе. Да разве это возможно. А как же с Государем то будет. Ведь это же заговор, революция..."
Дубенский молчал. Видимо он не ожидал, что я буду реагировать именно таким образом. Мы перевели разговор на другое, порешив, что все это сплетни, и так вернулись к нашему поезду.
Но я был встревожен. Выступать перед Дворцовым комендантом с официальным докладом по поводу только что слышанного, это значило обвинять близкое Государю лицо по свите в государственной измене. Для этого надо было иметь более веские данные, чем рассказ Дубенского, к словам которого мы привыкли уже относиться с большой осторожностью Мы прежде всего помнили, что это писатель-журналист. Воейков же просто его не переваривал, а он боялся Дворкома, как огня. К тому же я знал что Дворком (Воейков) уже осведомлен об этих слухах.
Слух об заточении сделался достоянием всей свиты. Знала о нем и прислуга. Дошло и до Их Величеств. Знали дети. Лейб-хирург Федоров лично рассказывал мне (и другим) что придя однажды во дворец к больному наследнику он увидел плачущую Вел. Кн. Марию Николаевну. На его вопрос что случилось, Великая Княжна сказала, "что дядя Николаша хочет запереть "мама" в монастырь". Сергею Петровичу пришлось утешать девочку, что все это, конечно, неправда.
В тот же прошлый приезд в Барановичи уже было обращено внимание на странную дружбу, возникшую у князя Орлова с Вел. Кн. Николаем Николаевичем. Будучи в Барановичах князь Орлов каждый день ходил к Великому Кн., часто с портфелем и иногда они ездили вместе кататься на автомобиле. Все это знал и видел из окон своего вагона Государь. Он не скрывал иногда тонкой иронии, указывая лицам свиты за пятичасовым чаем на уезжающих друзей.
Знавшим характер Государя было ясно, что эта новая дружба не очень нравится Государю.
Слухи о какой-то интриге, которую как бы боялись называть своим настоящим юридическим термином, т. е., заговором, были столь настойчивы, что даже такой осторожный и тонкий человек, как Мосолов, и тот имел беседу с графом Фредериксом Последний не хотел верить в серьезность слухов, называл их сплетнями и тогда так и решили во дворце, что это великосветская сплетня, пущенная князем Орловым. Ему приписывали много удачных острот и словечек
Но вот теперь, в настоящую поездку, в настоящий момент, в связи с пришедшими из Москвы сведениями об устранении Государя, слух о заточении Императрицы приобретал большой смысл и получал серьезный характер.
Тогда же я получил письмо доклад из Петербурга, где мне достоверно сообщали, что в кружке А. А. Вырубовой уже имеются сведения о заговоре, о том, что хотят использовать Вел. Кн. Николая Николаевича, что Государыня хорошо осведомлена об интригах и что уехавший 15 числа на родину Распутин, советовал остерегаться заговора и "Миколу с Черногорками". Из Царского мне писали, что настроение Императрицы болезненное, пасмурное, нервное. Что Царица недовольна всем, что произошло в Ставке, что она рвет и мечет на Орлова, Дрентельна, Джунковского.
Тогда мы, люди стоявшие близко к делу, особенно сильно жалели, что на посту министра двора был уже не работоспособный, дряхлый, угасавший с каждым днем, граф Фредерикс. Ему было более 77 лет. В течение дня он мог работать в полном уме только каких-нибудь два часа и то в определенное время. И его рвали в это время на части для подписи нужных распоряжений. Его функции по частям исполняли разные лица свиты, но они не имели права делового доклада по ним Государю и их частные доклады походили скорее на интриги. В свите был развал. За князем Орловым тянулся полковник Дрентельн. Получалось дикое ненормальное положение: самая ближайшая Царю его часть - Военно-Походная Канцелярия, была в оппозиции к Государю и его семье, а ее главный начальник - Главнокомандующий Императорской Главной Квартирой, Фредерике, который по должности Министра Двора должен бы и объединять и руководить всей свитой - был развалина.
Наш Дворцовый Комендант Воейков отлично понимал и всю ненормальность, и вою серьезность тогдашнего положения, и он горой встал за Государя и Царицу, хотя и понимал отлично их ошибки, особенно в отношении Распутина.
Воейков был настороже и это дало мне право записать тогда в мой дневник и сообщить в письме в Москву следующее:
,,Мы знаем все, что надумали в Москве на съезде и если правительство, вернее Его Величество, идет навстречу общественным кругам, то очень ошибаются демагоги вроде Гучкова, думая, что им удастся государственный переворот. Это учитывается и кому надо - тот на чеку".
В те дни погода стояла теплая, даже знойная. Лето было в расцвете. Дивно хорошо. Почти каждый день Государь перед чаем выезжал прокатиться в автомобиле или гулял пешком. Его сопровождали обычно: Воейков, Саблин, Дрентельн, Граббе, Федоров.
На 22 было предположено проехать в Беловеж. Государь был там последний раз в 1912 году, о чем рассказано у меня за тот год. Теперь там был новый заведующий - г. Львов, женатый на сестре Штюрмера. Старый управляющий Голенко, получивший повышение в Москву, оставил по себе память устройством после 1912 г. отличного музея.
В 1913 году в Беловеже охотился, как гость Его Величества, князь Монакский - Альберт. Он остался в восторге от пущи и ее охоты, убил несколько зубров, скелеты которых подарил французской и английской академиям. После него охотился Вел. Кн. Николай Николаевич, а на 1914 год Государь предполагал пригласить на охоту Императора Вильгельма. И вот война...
Как все это меняется, так припоминал я, едучи 22 рано утром в Беловеж вместе на автомобиле гофмаршальской части, который вез заготовленный завтрак.
Быстро летели наши автомобили. Нам предстояло сделать около 200 верст, но головной шофер ошибся и мы накрутили до 300. Последние верст двадцать путь шел по самой пуще. Красота. Лес вековой. Тишина. Прохлада. Солнышко с трудом пробивается сквозь чащу. Нет, нет да и ударит в лицо, а затем опять тень.
Наконец доехали. Поднялась суета. Государь приехал только в три часа. С фронта были получены сведения от Алексеева о немецком прорыве. Государь отменил было поездку, но, получив дополнительные сведения об успешной ликвидации прорыва, выехал. Позавтракав, осмотрели музей, много гуляли и к обеду вернулись в Барановичи. Государь был очень доволен прогулкой и на другой день генерал Воейков передал мне лестный отзыв Его Величества о службе моего отряда.
Между тем войска Юго-3ападного фронта упорно отбиваясь, продолжали отступать. Отступление стало захватывать и фронт генерала Алексеева. Положение делалось все тревожней и тревожней. 27-го Государь выехал из Ставки и 28-го вернулся в Царское Село.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Хорошо только то, что делается с его совета, с его благословения, чему он "прозорливец помогает", своими молитвами. Все что идет вразрез с его советами, а тем более направлено против него - обречено на неудачу.
И больная Государыня страдала, болела душою, старалась направить своего Августейшего супруга на правильный по ее мнению путь, с которого его сбили враги "друга", враги "Божьего человека", а следовательно и враги Государя и России, люди, идущие против самого Бога.
Из далекой Сибири приходили не всегда ясные телеграммы, которые были понятны только его духовным ученицам, кто верил в него, как в прозорливца. Распутин поехал в Сибирь со своим другом Варнавой, архиепископом Тобольским. Варнава прислал 20-го числа Царице такую телеграмму:
"Родная Государыня, 1-го числа в день святителя Тихона чудотворца, во время обхода кругом церкви в селе Каробийском, вдруг на небе появился крест. Был виден всем минут 15 и так, как святая церковь поет - "Крест царей, держава верных утверждение", - то и радую вас сим видением. Верую, что Господь послал это видение-знамение, дабы видимо утвердить верных своею любовью. Молюсь за всех вас".
Около больной Царицы все пожелания и предсказания старца истолковывались зоркой охранительницей его интересов А. А. Вырубовой. Она в постоянных с ним сношениях. Их интересы общие. Накануне его отъезда она впервые после своей болезни выехала из дому. Теперь все более и более оправлялась она с увеличивающей энергией начинает работать на Старца. Ей помогают и фанатичные поклонницы Старца, и те спекулянты военного времени, которые коммерчески стараются использовать его.
Но Государь был тверд в проведении нового курса, который он считал полезным для дела войны. Вслед за назначением Поливанова и Щербатова он заменил Щегловитова Александром Хвостовым, а обер-прокурора Саблера Самариным. Все эти новые назначения были приняты обществом с радостью.
Генерал Поливанов давно считался сторонником и любимцем Государственной Думы. Даже враги отдавали справедливость его уму, знаниям и работоспособности, хотя и считали его большим интриганом.
Князь Щербатов пользовался большим уважением в общественных кругах, слыл за хорошего человека. В члены Государственного Совета он был избран от Земства. О том, подходит ли он к должности министра внутренних дел, общество, конечно, не думало. Но, надо отдать ему справедливость, что он сразу же понял, что генерал Джунковский совершенно не соответствовал посту товарища министра, заведывающего полицией и сразу же стал думать, как бы ему найти почетный уход.
Александру Хвостову, который был членом Государственного Совета и сенатором, радовались, прежде всего, потому, что он заменил Щегловитова, которого недолюбливала либеральная общественность и ненавидели все евреи. Явные и тайные революционеры понимали, что Щегловитов, умный и железной воли человек, мог бы в нужный момент задушить какую угодно революцию, лишь бы ему дали во время соответствующую власть и права. Поэтому его уходу и радовались, радовались и потому, что его считали сторонником Распутина. Последнее было совершенно неверно.
Щегловитов совершенно игнорировал Старца, никаких его просьб не исполнял и тем навлек на себя даже нерасположение Царицы, как человек черствый и жестокий. Но кто-то пустил сплетню, что он распутинец и этому верили.
Но в хороших общественных кругах больше всего радовались назначению Обер-Прокурором Святейшего Синода Самарина. Александр Димитриевич Самарин, член Государственного Совета, Московский предводитель дворянства, сын известного славянофила, был образованный, дивной души, независимого образа мыслей, чисто русско-православный человек. Самарин пользовался большим уважением в Москве и уважением дворянства всей России. Считали, что он внесет новую, светлую струю в управление Церковью и сумеет парализовать попытки влияния на ее дела со стороны приверженцев Распутина. Сразу же пошли легенды, что он принял пост под условием, чтобы Распутин навсегда покинул Петербург и т. д. Никаких таких условий он не ставил, но они так отвечали желаниям общества, что легенде верили и ей безмерно радовались.
При таком хорошем общественном настроении 8 июля по всей России были отслужены торжественные молебны с крестными ходами о даровании победы, а 19 июля состоялось открытие сессии Государственной Думы. Оно явилось триумфом генерала Поливанова, выступление которого имело большой успех. В тот же день был опубликован Высочайший приказ по армии и флоту, подбодрявший войска на новые испытания, жертвы и подвиги.
27 июля были сделаны новые шаги навстречу общественности. Товарищем министра Внутренних Дел был назначен товарищ Председателя Государственной Думы князь Волконский.
Это назначение, конечно, было не деловое, а только политическое (домашнее) и удивило многих не в пользу князя Щербатова. В тот же день Поливанов заявил, в закрытом заседании Государственной Думы, о назначении по Высочайшему повелению Верховной комиссии с участием
представителей от законодательных учреждений для расследования непорядков по снабжению армии. Заявление было встречено восторженно. Поливанову устроили настоящую овацию. Это был, конечно, прежде всего, удар по Сухомлинову.
Вражда к нему со стороны Ставки, со стороны политических врагов, как Гучков и другие, была настолько велика, что не обращали внимания даже на то, что подобный шаг прежде всего наносил удар нашему престижу в глазах союзников. Что всякое преследование теперь, во время войны преждевременно и неуместно. Умные интриганы делом Мясоедова валяли Сухомлинова, а через голову последнего заносили удар по трону. Но Николай Николаевич и Поливанов были очень мстительны, а Государь не отдавал, видимо, отчета себе, как может развернуться это дело. Некоторые правые вспоминали как сдал Он, Государь, в свое время П. Н. Дурново, Владимира Трепова, Курлова. Теперь сдает Сухомлинова...
30 июля, в день рождения Наследника, Государь оказал новую милость казачеству. Наследник был назначен шефом Новочеркасского Казачьего Военного Училища. Оказано было внимание и столь любимым морякам. В этот день, утром, перед царкосельским большим дворцом Государь произвел гардемарин в офицеры. Государь обошел фронт с Наследником и сказал молодежи небольшую, но весьма прочувственную, простую задушевную речь. - "Верьте, сказал он между прочим, как бы не были тяжелы времена, которые переживает наша родина, она все же останется могучей, нераздельной и великой, какой мы привыкли ее видеть с детства".
Затем Государь поздравил гардемарин офицерами.
Август месяц начался нехорошо. 1 числа в Государственной Думе к. д. Аджемов, соц.-демократ Чхенкели и соц.-революционер Керенский произнесли резкие против правительства речи, а председатель правых, бывший Нижегородский губернатор Алексей Хвостов, говоря о немецком засилье смешал с грязью Министерство Внутренних Дел, и высмеял непригодность ушедшего Маклакова и оставшегося Джунковского. Речь этого правого депутата, как он сам говорил про себя - "человека без задерживающих центров", по резкости и по нападкам на власть была гораздо хуже речей "левых" и потому произвела на всех особенно сильное впечатление. Было в ней что-то не только демагогическое, но даже страшное для власти.
4-го числа произошло событие, коснувшееся Распутина, а потому всполошившее и его сторонников и противников.
Одним из ярких анти-распутинцев считался генерал Джунковский, про которого даже говорили, что он как-то побил Распутина, что, конечно, являлось полнейшим вздором, но когда об этом спрашивали генерала, то он в ответ только загадочно улыбался - понимай как хочешь.
Оба они, министр и его помощник, после знаменитого скандала "у Яра", в общем ничего неприятного Старцу не сделали. И вот теперь, четыре месяца спустя, 4 августа, Джунковский, воспользовавшись правом Всеподданнейшего доклада по делам полиции, сделал Государю в Царском Селе доклад о Старце, взяв за основу скандал "у Яра".
Джунковский, состоя в правительстве и в свите Государя, по существу оставался москвичом, принадлежавшим кружку Вел. Кн. Елизаветы Федоровны. Там были все его воспоминания по приятной, службе при Вел. Кн. Сергее Александровиче, по губернаторству, по его личным, общественным и сердечным симпатиям. Оставшаяся при Елизавете Федоровне его сестра Евдокия Федоровна, являлась его живою, физическою связью с Москвой.
И вот, теперь, действуя в полном идейном согласии с главными Московскими антираспутинскими кружками с одной стороны, с другой же стороны, не будучи связан с Maклаковым, который ушел, и поддавшись вновь (как в 1905 году) поднимающейся волне общественного движения, главный исток которой опять таки Москва, Джунковский решил выступить против Распутина. При Маклакове он получил право доклада Государю по делам охраны Его Величества, т. к. жандармерия (а он Командир Корпуса жандармов) охраняет Государя при Его следованиях по железным дорогам. Будучи принят 4 августа, он и сделал доклад, но только не по охране, а про Распутина.
Изложив биографию и характеристику Распутина со всеми его дамскими похождениями до скандала "У Яра" включительно, что было изложено особенно подробно, генерал выяснил, насколько Распутин вредит престижу власти, Церкви, Государю и Его семье. Все враги монархии, режима стараются использовать имя Старца в борьбе с правительством, и поведение Распутина дает им отличное и полезное оружие. Доклад продолжался долго. Окончив его генерал оставил Государю письменный доклад.
Вышедши с доклада Джунковский был очень взволнован.
Сев в автомобиль, где его ждал секретарь Л. А. Сенько-Поповский, составлявший письменный доклад, приказал ехать в Петербург. Взволнованный генерал передал, что Государь выслушал доклад очень внимательно. Он предлагал вопросы и после окончания доклада очень милостиво поблагодарил генерала, сказав, что он впервые слышит всю эту правду, что он очень рад узнать правду и просил генерала и впредь докладывать ему все про Распутина, но только, чтобы он держал это в полном секрете.
Рассказывая про доклад, Джунковский был счастлив, что ему удалось так успешно выполнить долг не только перед Их Величествами, но и перед родиной. Генерал был в таком приподнятом восторженном патриотическом настроении, что оно передавалось и захватило и Сенько-Поповского, тем более, что он много работал по составлению доклада.
В тот же день они оба выехали в Москву, где должны были быть на освящении чьей то церкви.
Устный доклад Джунковского действительно произвел на Государя большое впечатление. Государь очень рассердился и приказал дабы Распутин немедленно выехал на родину. Это повеление было передано через Вырубову. Никогда, по словам Распутина, Государь не сердился на него так сильно и долго, как сердился после того доклада Джунковского. И 5 августа Распутин выехал в Покровское.
А. А. Вырубова с сестрой привезла его на вокзал в автомобиле. Группа поклонниц проводила его. Несколько филеров Охранного Отделения, которые наблюдали за ним, выехали вместе с ним.
Некоторые думали, что на этот раз Распутину пришел конец, но напрасно. Друзья Старца дружно поднялись на его защиту. В Москву для проверки сообщенных Джунковским сведений о скандале "У Яра" был послан, неофициально, любимец царской семьи, флигель-адъютант Саблин. Туда же выехал с той же целью и пробиравшийся в доверие к Анне Александровне, Белецкий. Стали собирать справки. Уволенный Московский градоначальник Андрианов сообщил оправдывающие Старца сведения. Он переменил фронт. Все делалось тихо и секретно, по семейному.
На фронте было неблагополучно. Отступление наших войск продолжалось. Отступательное настроение Юго-Западного фронта передалось и Северо-Западному. Главнокомандующий последнего генерал Алексеев, главным советником которого являлся состоявший при нем генерал Борисов (личность довольно загадочная и неясная) все больше и больше проникался идеей отступления и в первой половине июля это его настроение настолько не соответствовало настроению подчиненных ему высших начальников, что из нескольких военных центров в Ставку были посланы полные информации о неправильности действий генерала Алексеева и о непригодности его к его роли. Великие князья Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович, по просьбе фронтовых начальников, докладывали о том, какое паническое впечатление производят распоряжения и действия генерала Алексеева.
В Ставке царила растерянность. Николай Николаевич был величина декоративная, а не деловая. Уже в половине июля генерал Поливанов, выдвинутый на его пост Ставкой, сделал в Совете Министров доклад о той растерянности и охарактеризовал деятельность Ставки очень резко и нелестно. - "Назад, назад и назад - только и слышно оттуда", - говорил Поливанов. - "Над всем и всеми царит генерал Янушкевич...
Никакой почин не допускается... Молчать и не рассуждать - вот любимый окрик из Ставки... Печальнее всего, что правда не доходит до Его Величества... Повторяю господа: отечество в опасности", - закончил свой потрясающий доклад Поливанов.
В половине июля немцы перешли Вислу. 22 мы оставили Варшаву, а 23 Ивангород. Начались атаки Осовца. Генерал Алексеев окончательно растерялся. Его паническое настроение настолько развращающе действовало на окружающих, что у штабных офицеров возникла мысль убить генерала Алексеева ради спасения фронта. Великому Князю Андрею Владимировичу пришлось долго убеждать офицеров не делать этого, дабы не вносить еще больше беспорядка.
4 августа пала крепость Ковно. Комендант бежал. Сдача Ковно подняла слухи об измене. Ставка так сама приучила к тому, что всякую ее неудачу объясняли какой-нибудь изменой, чего на самом деле не было, что и теперь этой новой сплетне верили.
6 августа сдался Новогеоргиевск. В этот день Поливанов заявил в Совете министров: - "Военные условия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову..."
10 августа пал Осовец. Эвакуируют Брест-Литовск. Ставка Верховного Главнокомандующего перешла из Барановичей в Могилев. При отступлении срывается с мест мирное население и гонится внутрь страны.
Отовсюду, с Запада на Восток, идет насильственная эвакуация еврейского населения, которое заподозрено в массовом шпионаже на немцев. Все эти русские и еврейские беженцы, как саранча двигаются на восток, неся с собою панику, горе, нищету и болезни. Благодаря отступлению театр военных действий, как таковой, увеличивается и автоматически переходит под власть военных. Новая власть не успевает организоваться, всюду беспорядок, хаос. Имя генерала Янушкевича на устах у всех, его ругают все - и статские, и военные, а еврейское население его просто проклинает. Популярность Вел. Кн. Николая Николаевича падала с каждым днем.
В Петербурге и в правительственных кругах винили во всем Янушкевича, которого больше всех валил теперь своими потрясающими докладами генерал Поливанов, которому верила вся общественность. Его называли даже, как желательного премьера на место Горемыкина.
Тяжелое положение усугублялось поведением Государственной Думы, которая вместо того, чтобы помогать правительству, играла в оппозицию и сеяла смуту, стремясь к расширению своих прав. Дума хотела добиться ответственного министерства, что прикрывалось пока фразами о правительстве "пользующемся доверием страны". Из Думы муссировались слухи, что Царица хочет сепаратного мира. Говорили о желательности регенства Вел. Кн. Михаила Александровича.
Слухами этими очень растравляли и без того подозрительную и мало кому доверявшую Царицу. Царице передавали, что главная интрига против Их Величеств ведется в Киеве, где над ней работают Великие Княгини сестры - черногорки. Они мечтают видеть на престоле Вел. Кн. Николая Николаевича. Одна из весьма пожилых почтенных , придворных дам, игравшая когда-то роль при дворе, была принята Вел. Кн. Милицей Николаевной. Последняя так резко выражалась о Царице, что почтенная дама заметила, что она не может продолжать разговора если Великая Княгиня не прекратит своих резкостей. Конечно, все это женскими путями доходило до Царицы.
Дубенский молчал. Видимо он не ожидал, что я буду реагировать именно таким образом. Мы перевели разговор на другое, порешив, что все это сплетни, и так вернулись к нашему поезду.
Но я был встревожен. Выступать перед Дворцовым комендантом с официальным докладом по поводу только что слышанного, это значило обвинять близкое Государю лицо по свите в государственной измене. Для этого надо было иметь более веские данные, чем рассказ Дубенского, к словам которого мы привыкли уже относиться с большой осторожностью Мы прежде всего помнили, что это писатель-журналист. Воейков же просто его не переваривал, а он боялся Дворкома, как огня. К тому же я знал что Дворком (Воейков) уже осведомлен об этих слухах.
Слух об заточении сделался достоянием всей свиты. Знала о нем и прислуга. Дошло и до Их Величеств. Знали дети. Лейб-хирург Федоров лично рассказывал мне (и другим) что придя однажды во дворец к больному наследнику он увидел плачущую Вел. Кн. Марию Николаевну. На его вопрос что случилось, Великая Княжна сказала, "что дядя Николаша хочет запереть "мама" в монастырь". Сергею Петровичу пришлось утешать девочку, что все это, конечно, неправда.
В тот же прошлый приезд в Барановичи уже было обращено внимание на странную дружбу, возникшую у князя Орлова с Вел. Кн. Николаем Николаевичем. Будучи в Барановичах князь Орлов каждый день ходил к Великому Кн., часто с портфелем и иногда они ездили вместе кататься на автомобиле. Все это знал и видел из окон своего вагона Государь. Он не скрывал иногда тонкой иронии, указывая лицам свиты за пятичасовым чаем на уезжающих друзей.
Знавшим характер Государя было ясно, что эта новая дружба не очень нравится Государю.
Слухи о какой-то интриге, которую как бы боялись называть своим настоящим юридическим термином, т. е., заговором, были столь настойчивы, что даже такой осторожный и тонкий человек, как Мосолов, и тот имел беседу с графом Фредериксом Последний не хотел верить в серьезность слухов, называл их сплетнями и тогда так и решили во дворце, что это великосветская сплетня, пущенная князем Орловым. Ему приписывали много удачных острот и словечек
Но вот теперь, в настоящую поездку, в настоящий момент, в связи с пришедшими из Москвы сведениями об устранении Государя, слух о заточении Императрицы приобретал большой смысл и получал серьезный характер.
Тогда же я получил письмо доклад из Петербурга, где мне достоверно сообщали, что в кружке А. А. Вырубовой уже имеются сведения о заговоре, о том, что хотят использовать Вел. Кн. Николая Николаевича, что Государыня хорошо осведомлена об интригах и что уехавший 15 числа на родину Распутин, советовал остерегаться заговора и "Миколу с Черногорками". Из Царского мне писали, что настроение Императрицы болезненное, пасмурное, нервное. Что Царица недовольна всем, что произошло в Ставке, что она рвет и мечет на Орлова, Дрентельна, Джунковского.
Тогда мы, люди стоявшие близко к делу, особенно сильно жалели, что на посту министра двора был уже не работоспособный, дряхлый, угасавший с каждым днем, граф Фредерикс. Ему было более 77 лет. В течение дня он мог работать в полном уме только каких-нибудь два часа и то в определенное время. И его рвали в это время на части для подписи нужных распоряжений. Его функции по частям исполняли разные лица свиты, но они не имели права делового доклада по ним Государю и их частные доклады походили скорее на интриги. В свите был развал. За князем Орловым тянулся полковник Дрентельн. Получалось дикое ненормальное положение: самая ближайшая Царю его часть - Военно-Походная Канцелярия, была в оппозиции к Государю и его семье, а ее главный начальник - Главнокомандующий Императорской Главной Квартирой, Фредерике, который по должности Министра Двора должен бы и объединять и руководить всей свитой - был развалина.
Наш Дворцовый Комендант Воейков отлично понимал и всю ненормальность, и вою серьезность тогдашнего положения, и он горой встал за Государя и Царицу, хотя и понимал отлично их ошибки, особенно в отношении Распутина.
Воейков был настороже и это дало мне право записать тогда в мой дневник и сообщить в письме в Москву следующее:
,,Мы знаем все, что надумали в Москве на съезде и если правительство, вернее Его Величество, идет навстречу общественным кругам, то очень ошибаются демагоги вроде Гучкова, думая, что им удастся государственный переворот. Это учитывается и кому надо - тот на чеку".
В те дни погода стояла теплая, даже знойная. Лето было в расцвете. Дивно хорошо. Почти каждый день Государь перед чаем выезжал прокатиться в автомобиле или гулял пешком. Его сопровождали обычно: Воейков, Саблин, Дрентельн, Граббе, Федоров.
На 22 было предположено проехать в Беловеж. Государь был там последний раз в 1912 году, о чем рассказано у меня за тот год. Теперь там был новый заведующий - г. Львов, женатый на сестре Штюрмера. Старый управляющий Голенко, получивший повышение в Москву, оставил по себе память устройством после 1912 г. отличного музея.
В 1913 году в Беловеже охотился, как гость Его Величества, князь Монакский - Альберт. Он остался в восторге от пущи и ее охоты, убил несколько зубров, скелеты которых подарил французской и английской академиям. После него охотился Вел. Кн. Николай Николаевич, а на 1914 год Государь предполагал пригласить на охоту Императора Вильгельма. И вот война...
Как все это меняется, так припоминал я, едучи 22 рано утром в Беловеж вместе на автомобиле гофмаршальской части, который вез заготовленный завтрак.
Быстро летели наши автомобили. Нам предстояло сделать около 200 верст, но головной шофер ошибся и мы накрутили до 300. Последние верст двадцать путь шел по самой пуще. Красота. Лес вековой. Тишина. Прохлада. Солнышко с трудом пробивается сквозь чащу. Нет, нет да и ударит в лицо, а затем опять тень.
Наконец доехали. Поднялась суета. Государь приехал только в три часа. С фронта были получены сведения от Алексеева о немецком прорыве. Государь отменил было поездку, но, получив дополнительные сведения об успешной ликвидации прорыва, выехал. Позавтракав, осмотрели музей, много гуляли и к обеду вернулись в Барановичи. Государь был очень доволен прогулкой и на другой день генерал Воейков передал мне лестный отзыв Его Величества о службе моего отряда.
Между тем войска Юго-3ападного фронта упорно отбиваясь, продолжали отступать. Отступление стало захватывать и фронт генерала Алексеева. Положение делалось все тревожней и тревожней. 27-го Государь выехал из Ставки и 28-го вернулся в Царское Село.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Июль и август 1915 г. - Настроение Императрицы Александры Феодоровны. Твердость Государя в перемене курса. - Отношение общества к новым министрам. Молебны 8 июля. - Годовщина войны, приказ Государя. - Открытие Государственной Думы. - Назначение комиссии для расследования непорядков по снабжению армии День 30-го июля, производство гардемарин. - Назначение Наследника шефом Новочеркасского казачьего военного училища - Государственная Дума в начале августа. - Доклад генерала Джунковского о Распутине и его последствия. Неблагополучие на фронте и мнение о нем Поливанова. - Паническое настроение генерала Алексеева. - Отступление. - Хаос в тылу. - Нарекания на Янушкевича и Николая Николаевича - Настроение в Государственной Думе - Слухи о регентах. Интриги против Их Величеств. - Женская вражда. - Царица борется за мужа и за Наследника. - Отношение к интригам Государя. - Решение Государя заменить собою Вел. Кн. Николая Николаевича. - Отправка Поливанова с письмом к Великому Кн. Отправка графа Шереметева с письмом к Воронцову-Дашкову. - Отношение Думы, правительства и общества к намерению Государя. - Ходатайство о непринятии командования. - Твердость Государя. - Увольнение Джунковского от должностей. Пресса и Распутин. - Ответ графа Воронцова-Дашкова - Перемены в Ставке. Заседание Совета Министров в Высочайшем присутствии 20-го августа. - В Охранном Отделении. - У информатора - Государь у Императрицы-Матери Несогласия в Совете министров. - Коллективное письмо восьми министров к Государю - Открытие Государем Особых Совещаний 22-го августа. - Отъезд Государя в Ставку. - Опала князя Орлова. - В поезде.
Императрице Александре Федоровне нездоровилось. Она очень нервничала. Она была против только что совершившейся поездки Государя в Ставку, против всего того, что сделал там Государь, против нового политического курса, против новых министров. Назначение Самарина и Щербатова доводило Царицу до слез. Верившая в Распутина, как в Бога, Царица считала с его слов, что все, что было сделано в Ставке - все от дьявола. Весь новый курс и новые назначения придуманы, чтобы повредить "старцу" и прока из них не будет.Хорошо только то, что делается с его совета, с его благословения, чему он "прозорливец помогает", своими молитвами. Все что идет вразрез с его советами, а тем более направлено против него - обречено на неудачу.
И больная Государыня страдала, болела душою, старалась направить своего Августейшего супруга на правильный по ее мнению путь, с которого его сбили враги "друга", враги "Божьего человека", а следовательно и враги Государя и России, люди, идущие против самого Бога.
Из далекой Сибири приходили не всегда ясные телеграммы, которые были понятны только его духовным ученицам, кто верил в него, как в прозорливца. Распутин поехал в Сибирь со своим другом Варнавой, архиепископом Тобольским. Варнава прислал 20-го числа Царице такую телеграмму:
"Родная Государыня, 1-го числа в день святителя Тихона чудотворца, во время обхода кругом церкви в селе Каробийском, вдруг на небе появился крест. Был виден всем минут 15 и так, как святая церковь поет - "Крест царей, держава верных утверждение", - то и радую вас сим видением. Верую, что Господь послал это видение-знамение, дабы видимо утвердить верных своею любовью. Молюсь за всех вас".
Около больной Царицы все пожелания и предсказания старца истолковывались зоркой охранительницей его интересов А. А. Вырубовой. Она в постоянных с ним сношениях. Их интересы общие. Накануне его отъезда она впервые после своей болезни выехала из дому. Теперь все более и более оправлялась она с увеличивающей энергией начинает работать на Старца. Ей помогают и фанатичные поклонницы Старца, и те спекулянты военного времени, которые коммерчески стараются использовать его.
Но Государь был тверд в проведении нового курса, который он считал полезным для дела войны. Вслед за назначением Поливанова и Щербатова он заменил Щегловитова Александром Хвостовым, а обер-прокурора Саблера Самариным. Все эти новые назначения были приняты обществом с радостью.
Генерал Поливанов давно считался сторонником и любимцем Государственной Думы. Даже враги отдавали справедливость его уму, знаниям и работоспособности, хотя и считали его большим интриганом.
Князь Щербатов пользовался большим уважением в общественных кругах, слыл за хорошего человека. В члены Государственного Совета он был избран от Земства. О том, подходит ли он к должности министра внутренних дел, общество, конечно, не думало. Но, надо отдать ему справедливость, что он сразу же понял, что генерал Джунковский совершенно не соответствовал посту товарища министра, заведывающего полицией и сразу же стал думать, как бы ему найти почетный уход.
Александру Хвостову, который был членом Государственного Совета и сенатором, радовались, прежде всего, потому, что он заменил Щегловитова, которого недолюбливала либеральная общественность и ненавидели все евреи. Явные и тайные революционеры понимали, что Щегловитов, умный и железной воли человек, мог бы в нужный момент задушить какую угодно революцию, лишь бы ему дали во время соответствующую власть и права. Поэтому его уходу и радовались, радовались и потому, что его считали сторонником Распутина. Последнее было совершенно неверно.
Щегловитов совершенно игнорировал Старца, никаких его просьб не исполнял и тем навлек на себя даже нерасположение Царицы, как человек черствый и жестокий. Но кто-то пустил сплетню, что он распутинец и этому верили.
Но в хороших общественных кругах больше всего радовались назначению Обер-Прокурором Святейшего Синода Самарина. Александр Димитриевич Самарин, член Государственного Совета, Московский предводитель дворянства, сын известного славянофила, был образованный, дивной души, независимого образа мыслей, чисто русско-православный человек. Самарин пользовался большим уважением в Москве и уважением дворянства всей России. Считали, что он внесет новую, светлую струю в управление Церковью и сумеет парализовать попытки влияния на ее дела со стороны приверженцев Распутина. Сразу же пошли легенды, что он принял пост под условием, чтобы Распутин навсегда покинул Петербург и т. д. Никаких таких условий он не ставил, но они так отвечали желаниям общества, что легенде верили и ей безмерно радовались.
При таком хорошем общественном настроении 8 июля по всей России были отслужены торжественные молебны с крестными ходами о даровании победы, а 19 июля состоялось открытие сессии Государственной Думы. Оно явилось триумфом генерала Поливанова, выступление которого имело большой успех. В тот же день был опубликован Высочайший приказ по армии и флоту, подбодрявший войска на новые испытания, жертвы и подвиги.
27 июля были сделаны новые шаги навстречу общественности. Товарищем министра Внутренних Дел был назначен товарищ Председателя Государственной Думы князь Волконский.
Это назначение, конечно, было не деловое, а только политическое (домашнее) и удивило многих не в пользу князя Щербатова. В тот же день Поливанов заявил, в закрытом заседании Государственной Думы, о назначении по Высочайшему повелению Верховной комиссии с участием
представителей от законодательных учреждений для расследования непорядков по снабжению армии. Заявление было встречено восторженно. Поливанову устроили настоящую овацию. Это был, конечно, прежде всего, удар по Сухомлинову.
Вражда к нему со стороны Ставки, со стороны политических врагов, как Гучков и другие, была настолько велика, что не обращали внимания даже на то, что подобный шаг прежде всего наносил удар нашему престижу в глазах союзников. Что всякое преследование теперь, во время войны преждевременно и неуместно. Умные интриганы делом Мясоедова валяли Сухомлинова, а через голову последнего заносили удар по трону. Но Николай Николаевич и Поливанов были очень мстительны, а Государь не отдавал, видимо, отчета себе, как может развернуться это дело. Некоторые правые вспоминали как сдал Он, Государь, в свое время П. Н. Дурново, Владимира Трепова, Курлова. Теперь сдает Сухомлинова...
30 июля, в день рождения Наследника, Государь оказал новую милость казачеству. Наследник был назначен шефом Новочеркасского Казачьего Военного Училища. Оказано было внимание и столь любимым морякам. В этот день, утром, перед царкосельским большим дворцом Государь произвел гардемарин в офицеры. Государь обошел фронт с Наследником и сказал молодежи небольшую, но весьма прочувственную, простую задушевную речь. - "Верьте, сказал он между прочим, как бы не были тяжелы времена, которые переживает наша родина, она все же останется могучей, нераздельной и великой, какой мы привыкли ее видеть с детства".
Затем Государь поздравил гардемарин офицерами.
Август месяц начался нехорошо. 1 числа в Государственной Думе к. д. Аджемов, соц.-демократ Чхенкели и соц.-революционер Керенский произнесли резкие против правительства речи, а председатель правых, бывший Нижегородский губернатор Алексей Хвостов, говоря о немецком засилье смешал с грязью Министерство Внутренних Дел, и высмеял непригодность ушедшего Маклакова и оставшегося Джунковского. Речь этого правого депутата, как он сам говорил про себя - "человека без задерживающих центров", по резкости и по нападкам на власть была гораздо хуже речей "левых" и потому произвела на всех особенно сильное впечатление. Было в ней что-то не только демагогическое, но даже страшное для власти.
4-го числа произошло событие, коснувшееся Распутина, а потому всполошившее и его сторонников и противников.
Одним из ярких анти-распутинцев считался генерал Джунковский, про которого даже говорили, что он как-то побил Распутина, что, конечно, являлось полнейшим вздором, но когда об этом спрашивали генерала, то он в ответ только загадочно улыбался - понимай как хочешь.
Оба они, министр и его помощник, после знаменитого скандала "у Яра", в общем ничего неприятного Старцу не сделали. И вот теперь, четыре месяца спустя, 4 августа, Джунковский, воспользовавшись правом Всеподданнейшего доклада по делам полиции, сделал Государю в Царском Селе доклад о Старце, взяв за основу скандал "у Яра".
Джунковский, состоя в правительстве и в свите Государя, по существу оставался москвичом, принадлежавшим кружку Вел. Кн. Елизаветы Федоровны. Там были все его воспоминания по приятной, службе при Вел. Кн. Сергее Александровиче, по губернаторству, по его личным, общественным и сердечным симпатиям. Оставшаяся при Елизавете Федоровне его сестра Евдокия Федоровна, являлась его живою, физическою связью с Москвой.
И вот, теперь, действуя в полном идейном согласии с главными Московскими антираспутинскими кружками с одной стороны, с другой же стороны, не будучи связан с Maклаковым, который ушел, и поддавшись вновь (как в 1905 году) поднимающейся волне общественного движения, главный исток которой опять таки Москва, Джунковский решил выступить против Распутина. При Маклакове он получил право доклада Государю по делам охраны Его Величества, т. к. жандармерия (а он Командир Корпуса жандармов) охраняет Государя при Его следованиях по железным дорогам. Будучи принят 4 августа, он и сделал доклад, но только не по охране, а про Распутина.
Изложив биографию и характеристику Распутина со всеми его дамскими похождениями до скандала "У Яра" включительно, что было изложено особенно подробно, генерал выяснил, насколько Распутин вредит престижу власти, Церкви, Государю и Его семье. Все враги монархии, режима стараются использовать имя Старца в борьбе с правительством, и поведение Распутина дает им отличное и полезное оружие. Доклад продолжался долго. Окончив его генерал оставил Государю письменный доклад.
Вышедши с доклада Джунковский был очень взволнован.
Сев в автомобиль, где его ждал секретарь Л. А. Сенько-Поповский, составлявший письменный доклад, приказал ехать в Петербург. Взволнованный генерал передал, что Государь выслушал доклад очень внимательно. Он предлагал вопросы и после окончания доклада очень милостиво поблагодарил генерала, сказав, что он впервые слышит всю эту правду, что он очень рад узнать правду и просил генерала и впредь докладывать ему все про Распутина, но только, чтобы он держал это в полном секрете.
Рассказывая про доклад, Джунковский был счастлив, что ему удалось так успешно выполнить долг не только перед Их Величествами, но и перед родиной. Генерал был в таком приподнятом восторженном патриотическом настроении, что оно передавалось и захватило и Сенько-Поповского, тем более, что он много работал по составлению доклада.
В тот же день они оба выехали в Москву, где должны были быть на освящении чьей то церкви.
Устный доклад Джунковского действительно произвел на Государя большое впечатление. Государь очень рассердился и приказал дабы Распутин немедленно выехал на родину. Это повеление было передано через Вырубову. Никогда, по словам Распутина, Государь не сердился на него так сильно и долго, как сердился после того доклада Джунковского. И 5 августа Распутин выехал в Покровское.
А. А. Вырубова с сестрой привезла его на вокзал в автомобиле. Группа поклонниц проводила его. Несколько филеров Охранного Отделения, которые наблюдали за ним, выехали вместе с ним.
Некоторые думали, что на этот раз Распутину пришел конец, но напрасно. Друзья Старца дружно поднялись на его защиту. В Москву для проверки сообщенных Джунковским сведений о скандале "У Яра" был послан, неофициально, любимец царской семьи, флигель-адъютант Саблин. Туда же выехал с той же целью и пробиравшийся в доверие к Анне Александровне, Белецкий. Стали собирать справки. Уволенный Московский градоначальник Андрианов сообщил оправдывающие Старца сведения. Он переменил фронт. Все делалось тихо и секретно, по семейному.
На фронте было неблагополучно. Отступление наших войск продолжалось. Отступательное настроение Юго-Западного фронта передалось и Северо-Западному. Главнокомандующий последнего генерал Алексеев, главным советником которого являлся состоявший при нем генерал Борисов (личность довольно загадочная и неясная) все больше и больше проникался идеей отступления и в первой половине июля это его настроение настолько не соответствовало настроению подчиненных ему высших начальников, что из нескольких военных центров в Ставку были посланы полные информации о неправильности действий генерала Алексеева и о непригодности его к его роли. Великие князья Кирилл Владимирович и Андрей Владимирович, по просьбе фронтовых начальников, докладывали о том, какое паническое впечатление производят распоряжения и действия генерала Алексеева.
В Ставке царила растерянность. Николай Николаевич был величина декоративная, а не деловая. Уже в половине июля генерал Поливанов, выдвинутый на его пост Ставкой, сделал в Совете Министров доклад о той растерянности и охарактеризовал деятельность Ставки очень резко и нелестно. - "Назад, назад и назад - только и слышно оттуда", - говорил Поливанов. - "Над всем и всеми царит генерал Янушкевич...
Никакой почин не допускается... Молчать и не рассуждать - вот любимый окрик из Ставки... Печальнее всего, что правда не доходит до Его Величества... Повторяю господа: отечество в опасности", - закончил свой потрясающий доклад Поливанов.
В половине июля немцы перешли Вислу. 22 мы оставили Варшаву, а 23 Ивангород. Начались атаки Осовца. Генерал Алексеев окончательно растерялся. Его паническое настроение настолько развращающе действовало на окружающих, что у штабных офицеров возникла мысль убить генерала Алексеева ради спасения фронта. Великому Князю Андрею Владимировичу пришлось долго убеждать офицеров не делать этого, дабы не вносить еще больше беспорядка.
4 августа пала крепость Ковно. Комендант бежал. Сдача Ковно подняла слухи об измене. Ставка так сама приучила к тому, что всякую ее неудачу объясняли какой-нибудь изменой, чего на самом деле не было, что и теперь этой новой сплетне верили.
6 августа сдался Новогеоргиевск. В этот день Поливанов заявил в Совете министров: - "Военные условия ухудшились и усложнились. В слагающейся обстановке на фронте и в армейских тылах можно каждую минуту ждать непоправимой катастрофы. Армия уже не отступает, а попросту бежит. Ставка окончательно потеряла голову..."
10 августа пал Осовец. Эвакуируют Брест-Литовск. Ставка Верховного Главнокомандующего перешла из Барановичей в Могилев. При отступлении срывается с мест мирное население и гонится внутрь страны.
Отовсюду, с Запада на Восток, идет насильственная эвакуация еврейского населения, которое заподозрено в массовом шпионаже на немцев. Все эти русские и еврейские беженцы, как саранча двигаются на восток, неся с собою панику, горе, нищету и болезни. Благодаря отступлению театр военных действий, как таковой, увеличивается и автоматически переходит под власть военных. Новая власть не успевает организоваться, всюду беспорядок, хаос. Имя генерала Янушкевича на устах у всех, его ругают все - и статские, и военные, а еврейское население его просто проклинает. Популярность Вел. Кн. Николая Николаевича падала с каждым днем.
В Петербурге и в правительственных кругах винили во всем Янушкевича, которого больше всех валил теперь своими потрясающими докладами генерал Поливанов, которому верила вся общественность. Его называли даже, как желательного премьера на место Горемыкина.
Тяжелое положение усугублялось поведением Государственной Думы, которая вместо того, чтобы помогать правительству, играла в оппозицию и сеяла смуту, стремясь к расширению своих прав. Дума хотела добиться ответственного министерства, что прикрывалось пока фразами о правительстве "пользующемся доверием страны". Из Думы муссировались слухи, что Царица хочет сепаратного мира. Говорили о желательности регенства Вел. Кн. Михаила Александровича.
Слухами этими очень растравляли и без того подозрительную и мало кому доверявшую Царицу. Царице передавали, что главная интрига против Их Величеств ведется в Киеве, где над ней работают Великие Княгини сестры - черногорки. Они мечтают видеть на престоле Вел. Кн. Николая Николаевича. Одна из весьма пожилых почтенных , придворных дам, игравшая когда-то роль при дворе, была принята Вел. Кн. Милицей Николаевной. Последняя так резко выражалась о Царице, что почтенная дама заметила, что она не может продолжать разговора если Великая Княгиня не прекратит своих резкостей. Конечно, все это женскими путями доходило до Царицы.