Страница:
27 октября Государь выехал с Наследником в Киев, где жила Императрица Мария Феодоровна и был встречен на вокзале Императрицей и Вел. Князьями Павлом Александровичем и Александром Михайловичем. В Киеве же были Ольга Александровна и Мария Павловна старшая.
Все они относились очень отрицательно к Распутину, все были очень хорошо информированы обо всем том, что делалось в тылу, и потому поездка Государя в Киев интриговала очень многих. Думали, что, может быть, там близкие Государю люди, пользуясь отсутствием Царицы Александры Федоровны, расскажут Государю многое, чего он, как думали, не знает. Генерал Алексеев даже просил Вел. Кн. Георгия Михайловича передать его просьбу Вел. Кн. Александру Михайловичу, дабы тот повлиял на Императрицу-мать, чтобы она посоветовала Государю расстаться со Штюрмером и заменить его другим премьером. Эту же просьбу передал Вел. Кн. Александру Михайловичу один из сопровождавших Государя флигель-адъютантов. Вел. Князь обещал исполнить просьбу. Все взоры императорской семьи, в широком смысле слова, были устремлены на Киев. Царица Александра Федоровна волновалась. Государь пробыл в Киеве два дня. Его Величество смотрел выпускной класс школы прапорщиков и произвел их в офицеры. Как всегда, Государь оказал твердое, но ласковое слово молодежи, напутствуя их на ответственную службу Царю и Родине. Посетил военные училища и несколько лазаретов. Государь посетил лазарет Вел. Кн. Ольги Александровны и дал сестре формальное разрешение на брак с ротмистром Николаем Александровичем Куликовским. Оба дня Государь завтракал и обедал с Императрицей-матерью и проводил с ней вечера в долгих беседах. Царица-мать много сказала тогда Государю и сказала откровенно. Государь писал 30 октября своей супруге о тех беседах так:
"Из Киева я вынес самые лучшие впечатления. Мама была очень добра и ласкова. Мы по вечерам во время игры в пюцль вели долгие разговоры". В этих беседах Царица-бабушка коснулась вопроса о воспитании великих княжон внучек и просила двух старших отпустить погостить к ней в Киев.
30 октября Государь вернулся в Могилев. Слышанное в Киеве от своих близких очень расстроило Государя. Он казался очень нервным, что бывало с ним очень редко.
1 ноября - знаменательная дата того года. Вечером Государь принимал В. К. Николая Михайловича. Под влияние просьб Императрицы-матери и Великих Княгинь Ольги Александровны и Ксении Александровны, чувствуя как бы поддержку их, Великий Князь решился на откровенную щекотливую беседу с Государем. Он откровенно обрисовал Государю положение дел в России, но главным образом коснулся его супруги Александры Федоровны. Великий Князь советовал Государю не поддаваться влиянию Царицы потому, что ее обманывают близкие ей люди и политиканы и потому она, веря им, невольно вводит в заблуждение самого Государя. Он предупреждал Государя, что тот находится накануне больших волнений и даже покушений. При весьма многих и самых разносторонних знакомствах Великого Князя он много знал, но знал в самых общих чертах, и его сведения не заключали ничего конкретного. Он очень волновался, Государь же был совершенно спокоен, ничего не оспаривал и своею любезностью даже поразил Великого Князя. Он предложил курить, а когда у того несколько раз гасла папироска, Государь каждый раз передавал спички, помогал закуривать.
Он распрощался с князем очень приветливо и когда тот вручил ему письмо, в котором излагал все им сказанное, Государь любезно взял его. Он переслал его Царице. Царица была рассержена до крайности. Она припомнила все рассказы о тех пересудах, которые позволял себе В. Князь в яхт-клубе, считала его вредным болтуном, достойным быть высланным в Сибирь.
- "Он воплощение всего злого, - писала Царица в ответ Государю 4 ноября, все преданные люди ненавидят его, даже те, что не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами... Он и Николаша - величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея".
Царица показала письмо Распутину и тот сказал по поводу его: - "Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, как брат Милюков, как все братья зла..."
В тот же самый день 1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: "штурмовым сигналом". Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется "вокруг молодой царицы". Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал "тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру". Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию - "Глупость это или измена" и сам, в конце концов, ответил: - "Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью".
Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики "клеветник, клеветник", председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: - "Я не чувствителен к выражениям Замысловского".
Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал что никаких данных на измену кого либо из упоминавшихся им лиц не было. Он клеветал намеренно. И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду.
Монархист депутат Пуришкевич, пользуясь своим санитарным поездом, развозил по фронту целые тюки той речи и развращал ими солдат и офицеров. Все читали об измене, о подготовке сепаратного мира и верили. Правительство как бы молчало. Храбрившийся, что он скрутит революцию, министр Протопопов просто не понял этого первого удара революции. Ни один из шефских полков Государыни не обрушился на клеветника. Таково было общее настроение. Безнаказанность поступка Милюкова лишь окрылила оппозицию и показала ей воочию, что при министре Внутренних Дел Протопопове и при министре Юстиции Макарове все возможно. И кто хотел, тот продолжал работать на революцию.
7 ноября в Ставку приехал с Кавказа В. К. Николай Николаевич. Приехал с братом В. К. Петром Николаевичем. На Кавказе около В. Князя был один из центров самой большой ненависти к Царице. Это отлично знали в Царском Селе. Царица с большим подозрением смотрела на окружающих В. Князя лиц, помня хорошо, какие интриги сплетались около него в прошлом году. Царица была осведомлена, что самые близкие В. Князю лица желают Государю всяческих неудач в надежде, что "общественность" вспомнит бывшего Верховного Главнокомандующего, и обратится к нему.
Николай Николаевич имел горячий, и даже резкий откровенный разговор с Государем. Он уговаривал Государя дать ответственное министерство. Он даже предостерегал его, что он может потерять корону. Государь был невозмутимо спокоен, и это только нервировало импульсивного В. Князя. Он, по его собственным словам, старался вывести Государя из терпения, находя что тогда ему будет легче спорить с Государем. Но Государь оставался невозмутимым. Он слушал и только. В. Князь упрекал Государя за то, как мог он в прошлом году усомниться в его верности, как мог поверить, что В. Князь мечтает овладеть престолом. Государь все слушал и только. На другой же день В. Князь уехал обратно на Кавказ. Государь же, сообщая Царице относительно беседы с Николаем Николаевичем, писал: - "До сих пор все разговоры прошли благополучно". Насколько царица была права в своем недоверии к Великому Князю, насколько ее правильно предостерегал ее чуткий женский инстинкт и некоторая осведомленность - увидим ниже.
Царица Александра Федоровна не придала речи Милюкова должного значения. Она посмотрела на нее, как на личный выпад против Штюрмера, и только. А последним она уже давно была недовольна. К тому же он и в министры иностранных дел попал помимо ее и вопреки ее мнению. Протопопов, по-видимому, сам не понимал всего значения происшедшего и укреплял Царицу в ее мнении относительно речи. Но все-таки Царица склонялась к тому, что Штюрмер должен уйти, но раньше, как бы по нездоровью, уехать в отпуск. Государь же взглянул на дело много серьезнее. Он понял, что Штюрмер должен оставить свои должности. Он оказался слаб, как премьер. Надо сильного, с характером человека. За внешнюю политику Государь не беспокоился. Он один, он сам, Государь, и только он направлял всегда русскую политику. И какой бы ни был министр Иностранных Дел, он явится только исполнителем воли Государя. А Государь был самый идейный, самый фанатичный сторонник союза с Францией и Англией. Самый энергичный сторонник продолжения войны до полного и победоносного конца.
9 ноября, вызванный в Ставку Штюрмер был принят Государем. Государь обласкал его и объявил об освобождении его от занимаемых должностей. Он представил тогда очень важный доклад по текущему моменту, но он, очевидно, из-за перемен остался незамеченным.
В тот же день Государь принял Министра Путей сообщения Трепова Александра Федоровича и предложил ему пост премьера. Польщенный высоким назначением, Трепов высказал Государю откровенно свое мнение на текущий политический момент и просил снять Протопопова с поста министра Внутренних Дел. Государь согласился. Согласился Государь на смещение и еще двух министров которые были непопулярны, как поклонники Распутина. В тот же день Штюрмер и Трепов выехали в Петроград, а Государь на следующий день послал Царице обычное очередное письмо, в котором сообщал, о намеченном уходе Протопопова. Государь писал, между прочим: "Мне жаль Протопопова. Он хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни. (Когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека министерство внутренних дел в такие времена... ...Только прошу тебя не вмешивай нашего Друга. Ответственность несу я и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе" (Письмо от 10 ноября 1916 г. из Ставки).
А. Ф. Трепов, которого призвал Государь на должность премьера, был старый, крепкий бюрократ с большим жизненным и административным опытом, умный, ловкий и энергичный человек, понимающей необходимость работать дружно с Гос. Думой. Предлагая Государю к увольнению некоторых министров, он намеревался сформировать кабинет, который бы понравился Думе. Но он не мог указать Государю подходящего Министра Внутренних Дел. Только он сам годился тогда на эту роль. Не мог не помнить Трепов и того, что фамилия их семьи была для широких кругов общества слишком правая исторически. Еще недавно имя Трепов было для левых, что красный плащ для разъяренного быка.
10 числа Штюрмер и Трепов вернулись в Петроград и были приняты Императрицей. Хитрый Штюрмер воздержался говорить Царице о предстоящих больших переменах. Трепов был откровеннее и погубил все дело. В Петрограде оппозиция уже трубила победу над Протопоповым. Бадмаев и комп. нажали на Распутина, на Вырубову. Царица, получив 11 числа письмо от Государя, была поражена, как громом. В проекте Трепова, которого она вообще не любила и считала, что он дружит с Родзянко, она увидела интригу, направленную, главным образом, против ее влияния. Это новый поход на всех, кто предан Их Величествам. И Царица употребила все свое влияние помешать плану Трепова, чтобы спасти, прежде всего, Протопопова. Телеграммами и письмами она умоляла Государя не сменять Протопопова, не делать новых назначений, не принимать с докладом Трепова до личного свидания с нею, Царицей. - "Не сменяй никого до нашего свидания, умоляю тебя, давай спокойно обсудим все вместе, - писала царила мужу 11 ноября и продолжала: - "Еще раз вспомни, что для тебя, для твоего царствования и Беби и для нас тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы нашего Друга..."
12 ноября Государыня выехала с дочерьми в Могилев. С ней ехала и А. А. Вырубова. Свидание Их Величеств изменило принятые было Государем решения. Протопопов остался на своем посту. Приехавший с докладом Трепов склонился пред Высочайшею волею. Вскоре он очень уронил себя морально в глазах Их Величеств. По совету генерала Мосолова, его шурина, он поручил Мосолову переговорить с Распутиным, предложить ему 150-200 тысяч рублей единовременно, а затем ежемесячную помощь с условием, дабы он не вмешивался в его министерские распоряжения. Распутин сначала разгорячился, как бешеный, затем, выпив хорошо с генералом, поуспокоился и сказал, что он посоветуется с "папой", а что генерал пусть заедет к нему за ответом дня через два. Испросив разрешение приехать в Царское Село, Распутин рассказал все как было Их Величествам. Конфуз с попыткой подкупить "Старца" вышел полный. Теперь Царица потеряла уже всякое доверие к Трепову, что очень затрудняло работу последнего.
15 ноября Государем был принят председатель Госуд. Думы Родзянко. Родзянко изложил о том вреде, который приносит родине вмешательство в государственные дела Царицы Александры Федоровны. Говорил о вреде Распутина, о непригодности Протопопова, как министра, о заискиваниях некоторых министров перед "Старцем". Доложил о разных слухах, волнующих общество, до слуха об измене, включительно. Государь слушал спокойно, молча, курил и смотрел на ногти. После слов Родзянки об измене и шпионах Государь спросил насмешливо: - "Вы думаете, что я тоже изменник". Когда же Родзянко стал уверять, что Протопопов сумасшедший, Государь заметил, улыбнувшись, - "Вероятно с тех пор, как я сделал его министром". Докладчик не имел успеха. Государь вообще не принимал всерьез того, что говорил ему Родзянко, на этот же раз он остался им недоволен и даже не разрешил гофмаршалу пригласить его к высочайшему столу. Это был большой афронт, вызвавший в Ставке большие пересуды. В Петербурге же неуспех Родзянки возбудил большие разговоры, как в Думе, так и в высшем кругу общества и дал лишний повод к нареканиям по адресу Царицы.
В те же дни окончательно слег переутомившийся генерал Алексеев. Доктора находили необходимым, чтобы он ехал в Крым. Государь настоял на этом, и 12 числа ему был дан отпуск и он уехал в Севастополь. Штабные жалели, Государь был непроницаем, Царица была довольна. Она не доверяла Алексееву. До нее доходили какие-то неясные слухи об его враждебности к ней. Она не могла переварить его сношений с Гучковым. И тут чуткий инстинкт Царицы не обманул ее. Уже после революции, в своей книге "На переломе" (Стр. 22), П. Н. Милюков, со слов князя Львова утверждает, что генерал Алексеев "собирался перед своею болезнью арестовать Императрицу, если бы она приехала в Ставку". Мельгунов в книге: "На путях к дворцовому перевороту" дает некоторое уточнение этому проекту. По его данным, в ноябре, к генералу Алексееву приезжал от князя Львова посланный и ему было отвечено генералом: "передайте князю Львову, что всё, о чем он просил будет выполнено". Подтверждают участие Алексеева в заговоре так же в своих книгах и Брусилов, Керенский и Лемке. Видимо, болезнь Алексеева помешала тогда плану заговорщиков. Во всяком случае, ни Дворцовый Комендант с его органами охраны, ни Министр Внутренних Дел с его политической разведкой, - никто, кому ведать надлежало, не знал тогда о том заговоре. Заместителем уехавшего Алексеева был назначен генерал В. И. Гурко. Скоро последовало затем и еще одно новое назначение: генерал-квартирмейстером Ставки, вместо генерала Пустовойтенко, был назначен генерал Лукомский. Умный, ловкий генерал администратор, женатый на дочери покойного генерал-адъютанта Драгомирова. Я знал его еще по службе в Киеве в 1903-1905 годах. Он был молодым капитаном Генеральн. Штаба. Его ценил тесть, ценил его и заместитель генерал-адъютант Сухомлинов, который и взял его в Петербург, где он и продолжал свою карьеру.
Между тем, борьба за власть в Госуд. Думе выражалась все ярче и ярче. Милюковское выступление 1 ноября, оставшееся безнаказанным, имело колоссальный успех по всей России. Клеветнической речи верили. Торгово-промышленная Москва отозвалась на то выступление письмом на имя председателя Гос. Думы, которое заканчивалось словами:
"Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной Думе, что она душей и сердцем с нею". Письмо было подписано представителями Московских Биржевого Комитета, Купеческой Управы, Комитетов - Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.
Через Военно-Промышленные Комитеты в рабочую среду бросались мысли о необходимости преобразования государственного строя и о поддержке в борьбе за то Гос. Думы.
19 ноября возобновились заседания Гос. Думы. На трибуне впервые появился новый премьер Трепов. Левые встретили его такой обструкций, что понадобилось исключение восьми депутатов, в том числе Керенского, Скобелева и Чхеидзе. Только на четвертый раз мог Трепов произнести свою речь. Она успеха не имела. Дума уже зарвалась. Она шла на открытую борьбу с властью. Прения открыл вышедший накануне из фракции правых монархистов Пуришкевич. Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о темных силах, которые окружают Государя, очень некрасиво обрисовал деятельность Дворцового коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от министерства Путей Сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой "Кувака". То была ложь, которую через три дня опровергнул с той же трибуны сам министр. Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к Царю. Но при Дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15.000 руб. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова и вот теперь громил того с его водой "Кувакой". Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал "от кувакерии" сделалось нарицательной кличкой. Партийные страсти в Думе разгорались. 22 ноября правый депутат Марков Второй выступил с возражениями против нападок на власть и с опровержениями на речи Милюкова и Пуришкевича. Речь Маркова затронула оппозицию. Поднялся шум, крик, ругательства. Председатель Родзянко не принял мер к прекращению их, когда же сам Марков подал резкую реплику по адресу шумевших, то Родзянко призвал его к порядку, а затем прервал его речь и потребовал ухода с кафедры.
Возмущенный явным пристрастием Марков 2-ой бросил председателю: "Мерзавец, мерзавец, мерзавец!". Обратившись затем к Думе, Марков 2-ой пояснил, что он считает "мерзавцами" также и весь "Прогрессивный Блок". Скандал получился большой. Маркова исключили на 15 заседаний. Родзянке большинство депутатов и министры выражали сочувствие. Когда о скандале узнали в городе, многие завозили Родзянке визитные карточки. Сочувствие выражали и иностранные послы.
26-го ноября Государь приехал из Ставки в Царское Село с семьей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Друживший с Распутиным генерал А. А. Мосолов, шурин Трепова, нравившийся "старцу" и умением интересно говорить и хорошо выпить, подал Трепову мысль купить Распутина. Положившись на дипломатическую и житейскую ловкость шурина, Трепов согласился. Условившись с Распутиным, Мосолов приехал к нему и от имени Трепова предложил ему единовременный подарок в 200 тысяч рублей и ежемесячное затем вознаграждение, с условием не поддерживать Протопопова, уехать в Покровское и не вмешиваться в управление Трепова. Распутин сперва рассвирепел до бешенства, затем, под влиянием выпивки и уговоров Мосолова, отошел и, выпив с генералом до двух бутылок мадеры, совсем успокоился и в конце концов сказал: - "Я посоветуюсь с папой, а ты вот заезжай ко мне за ответом дня через два". Облобызавшись трижды, расстались. - "Вы понимаете, говорил мне позже генерал, что за ответом я к нему предпочел не заезжать, а затем уехал в Румынию". Распутин же рассказал о случившемся Их Величествам. Царица негодовала. В окружении "старца" смеялись. Бадмаев с друзьями злорадствовал. Протопопова, конечно, предупредили. В Царском Селе вера в бескорыстие и искренность Распутина возросла, как никогда. Никогда Распутин не стоял так высоко в глазах Их Величеств, как в этот последней месяц своей жизни. Репутация Трепова была окончательно испорчена. Доверие к нему пропало окончательно. Неудача Трепова с попыткой ликвидировать Протопопова нашла широкий отклик в политических кругах. Во всем обвиняли Императрицу. Делались последние попытки повлиять на нее.
26 ноября к Царице, испросив разрешение, приехала В. К. Виктория Федоровна, жена В. К. Кирилла Владимировича. Ее родная сестра была королевой Румынской и, благодаря присоединению Румынии к союзникам, Виктория Федоровна стала как бы связующим звеном между двумя царствующими домами и ее личные отношения с Их Величествами к этому моменту весьма улучшились. Последнее обстоятельство и толкнуло ее на разговор с Царицей.
Расцеловавшись, как обычно, Царица спросила не про Румынию ли хочет переговорить Вел. Княгиня. Виктория Федоровна стала рассказывать все, что она слышала от тех лиц, которых общество считало полезными для привлечения в состав правительства. Царица разволновалась. Она не соглашалась с В. Княгиней и заявила, что уступка общественности это первый шаг к гибели. Те, кто требуют уступок - враги династии. Кто против нас? - спрашивала Царица и отвечала: "Группа аристократов, играющая в бридж, сплетничающая, ничего в государственных делах не понимающая... Русский народ любит Государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен..." И в доказательство своей правоты Царица указывала на многочисленные письма, полученные ею со всех сторон России от простых людей, от раненых солдат и офицеров. Как последний довод, В. Княгиня просила разрешения пригласить оставшегося у адмирала Нилова ее супруга, В. К. Князя Кирилла Владимировича, который может подтвердить то, что говорила она. Царица не пожелала. Они расстались. Царица вывела заключения из разговора, что "Владимировичи" настроены против нее, против ее влияния на Государя. Болезненное воображение рисовало, что они лишь мечтают о наследовании престола после смерти Наследника.
В этот же период княгиня Софья Николаевна Васильчикова, жена князя Б. А. В-ва, члена Гос. Совета, прислала Царице резкое письмо про Распутина, написанное карандашом на листке блок-нота. Их Величества и особенно Государь были настолько возмущены неуместностью и невежливостью письма, что княгине, 2 декабря, было предложено выехать в ее именье Новгородской губернии, куда с ней поехал и муж. Высылка княгини всполошила всю Петроградскую аристократию. Одна из родственниц стала собирать подписи под коллективным протестом. Но многие дамы, во главе с почтенной, заслуженной графиней Воронцовой-Дашковой, вдовой покойного Наместника Кавказа, были против. Протест не состоялся. Но высланная княгиня получила большое количество сочувственных писем. - "Она мечтательница, думала сделать доброе дело, - говорила про нее одна ее знакомая, - но, конечно, она должна была знать, в какой форме следует писать Ее Величеству".
Много шло тогда и анонимных резких писем по адресу Царицы, а еще больше получала их ее подруга А. А. Вырубова.
Тогда же обратился с письмом к Государю член Государственного Совета, обер-егермейстер Иван Петрович Балашов. Изложив много откровенного по текущему моменту, он советовал отстранить Царицу и Распутина от всякого влияния на дела. Царица негодовала и упрашивала Государя лишить Балашова звания члена Госуд. Совета.
Все они относились очень отрицательно к Распутину, все были очень хорошо информированы обо всем том, что делалось в тылу, и потому поездка Государя в Киев интриговала очень многих. Думали, что, может быть, там близкие Государю люди, пользуясь отсутствием Царицы Александры Федоровны, расскажут Государю многое, чего он, как думали, не знает. Генерал Алексеев даже просил Вел. Кн. Георгия Михайловича передать его просьбу Вел. Кн. Александру Михайловичу, дабы тот повлиял на Императрицу-мать, чтобы она посоветовала Государю расстаться со Штюрмером и заменить его другим премьером. Эту же просьбу передал Вел. Кн. Александру Михайловичу один из сопровождавших Государя флигель-адъютантов. Вел. Князь обещал исполнить просьбу. Все взоры императорской семьи, в широком смысле слова, были устремлены на Киев. Царица Александра Федоровна волновалась. Государь пробыл в Киеве два дня. Его Величество смотрел выпускной класс школы прапорщиков и произвел их в офицеры. Как всегда, Государь оказал твердое, но ласковое слово молодежи, напутствуя их на ответственную службу Царю и Родине. Посетил военные училища и несколько лазаретов. Государь посетил лазарет Вел. Кн. Ольги Александровны и дал сестре формальное разрешение на брак с ротмистром Николаем Александровичем Куликовским. Оба дня Государь завтракал и обедал с Императрицей-матерью и проводил с ней вечера в долгих беседах. Царица-мать много сказала тогда Государю и сказала откровенно. Государь писал 30 октября своей супруге о тех беседах так:
"Из Киева я вынес самые лучшие впечатления. Мама была очень добра и ласкова. Мы по вечерам во время игры в пюцль вели долгие разговоры". В этих беседах Царица-бабушка коснулась вопроса о воспитании великих княжон внучек и просила двух старших отпустить погостить к ней в Киев.
30 октября Государь вернулся в Могилев. Слышанное в Киеве от своих близких очень расстроило Государя. Он казался очень нервным, что бывало с ним очень редко.
1 ноября - знаменательная дата того года. Вечером Государь принимал В. К. Николая Михайловича. Под влияние просьб Императрицы-матери и Великих Княгинь Ольги Александровны и Ксении Александровны, чувствуя как бы поддержку их, Великий Князь решился на откровенную щекотливую беседу с Государем. Он откровенно обрисовал Государю положение дел в России, но главным образом коснулся его супруги Александры Федоровны. Великий Князь советовал Государю не поддаваться влиянию Царицы потому, что ее обманывают близкие ей люди и политиканы и потому она, веря им, невольно вводит в заблуждение самого Государя. Он предупреждал Государя, что тот находится накануне больших волнений и даже покушений. При весьма многих и самых разносторонних знакомствах Великого Князя он много знал, но знал в самых общих чертах, и его сведения не заключали ничего конкретного. Он очень волновался, Государь же был совершенно спокоен, ничего не оспаривал и своею любезностью даже поразил Великого Князя. Он предложил курить, а когда у того несколько раз гасла папироска, Государь каждый раз передавал спички, помогал закуривать.
Он распрощался с князем очень приветливо и когда тот вручил ему письмо, в котором излагал все им сказанное, Государь любезно взял его. Он переслал его Царице. Царица была рассержена до крайности. Она припомнила все рассказы о тех пересудах, которые позволял себе В. Князь в яхт-клубе, считала его вредным болтуном, достойным быть высланным в Сибирь.
- "Он воплощение всего злого, - писала Царица в ответ Государю 4 ноября, все преданные люди ненавидят его, даже те, что не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами... Он и Николаша - величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея".
Царица показала письмо Распутину и тот сказал по поводу его: - "Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, как брат Милюков, как все братья зла..."
В тот же самый день 1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: "штурмовым сигналом". Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется "вокруг молодой царицы". Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал "тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру". Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию - "Глупость это или измена" и сам, в конце концов, ответил: - "Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью".
Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики "клеветник, клеветник", председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: - "Я не чувствителен к выражениям Замысловского".
Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал что никаких данных на измену кого либо из упоминавшихся им лиц не было. Он клеветал намеренно. И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду.
Монархист депутат Пуришкевич, пользуясь своим санитарным поездом, развозил по фронту целые тюки той речи и развращал ими солдат и офицеров. Все читали об измене, о подготовке сепаратного мира и верили. Правительство как бы молчало. Храбрившийся, что он скрутит революцию, министр Протопопов просто не понял этого первого удара революции. Ни один из шефских полков Государыни не обрушился на клеветника. Таково было общее настроение. Безнаказанность поступка Милюкова лишь окрылила оппозицию и показала ей воочию, что при министре Внутренних Дел Протопопове и при министре Юстиции Макарове все возможно. И кто хотел, тот продолжал работать на революцию.
7 ноября в Ставку приехал с Кавказа В. К. Николай Николаевич. Приехал с братом В. К. Петром Николаевичем. На Кавказе около В. Князя был один из центров самой большой ненависти к Царице. Это отлично знали в Царском Селе. Царица с большим подозрением смотрела на окружающих В. Князя лиц, помня хорошо, какие интриги сплетались около него в прошлом году. Царица была осведомлена, что самые близкие В. Князю лица желают Государю всяческих неудач в надежде, что "общественность" вспомнит бывшего Верховного Главнокомандующего, и обратится к нему.
Николай Николаевич имел горячий, и даже резкий откровенный разговор с Государем. Он уговаривал Государя дать ответственное министерство. Он даже предостерегал его, что он может потерять корону. Государь был невозмутимо спокоен, и это только нервировало импульсивного В. Князя. Он, по его собственным словам, старался вывести Государя из терпения, находя что тогда ему будет легче спорить с Государем. Но Государь оставался невозмутимым. Он слушал и только. В. Князь упрекал Государя за то, как мог он в прошлом году усомниться в его верности, как мог поверить, что В. Князь мечтает овладеть престолом. Государь все слушал и только. На другой же день В. Князь уехал обратно на Кавказ. Государь же, сообщая Царице относительно беседы с Николаем Николаевичем, писал: - "До сих пор все разговоры прошли благополучно". Насколько царица была права в своем недоверии к Великому Князю, насколько ее правильно предостерегал ее чуткий женский инстинкт и некоторая осведомленность - увидим ниже.
Царица Александра Федоровна не придала речи Милюкова должного значения. Она посмотрела на нее, как на личный выпад против Штюрмера, и только. А последним она уже давно была недовольна. К тому же он и в министры иностранных дел попал помимо ее и вопреки ее мнению. Протопопов, по-видимому, сам не понимал всего значения происшедшего и укреплял Царицу в ее мнении относительно речи. Но все-таки Царица склонялась к тому, что Штюрмер должен уйти, но раньше, как бы по нездоровью, уехать в отпуск. Государь же взглянул на дело много серьезнее. Он понял, что Штюрмер должен оставить свои должности. Он оказался слаб, как премьер. Надо сильного, с характером человека. За внешнюю политику Государь не беспокоился. Он один, он сам, Государь, и только он направлял всегда русскую политику. И какой бы ни был министр Иностранных Дел, он явится только исполнителем воли Государя. А Государь был самый идейный, самый фанатичный сторонник союза с Францией и Англией. Самый энергичный сторонник продолжения войны до полного и победоносного конца.
9 ноября, вызванный в Ставку Штюрмер был принят Государем. Государь обласкал его и объявил об освобождении его от занимаемых должностей. Он представил тогда очень важный доклад по текущему моменту, но он, очевидно, из-за перемен остался незамеченным.
В тот же день Государь принял Министра Путей сообщения Трепова Александра Федоровича и предложил ему пост премьера. Польщенный высоким назначением, Трепов высказал Государю откровенно свое мнение на текущий политический момент и просил снять Протопопова с поста министра Внутренних Дел. Государь согласился. Согласился Государь на смещение и еще двух министров которые были непопулярны, как поклонники Распутина. В тот же день Штюрмер и Трепов выехали в Петроград, а Государь на следующий день послал Царице обычное очередное письмо, в котором сообщал, о намеченном уходе Протопопова. Государь писал, между прочим: "Мне жаль Протопопова. Он хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни. (Когда он обращался к Бадмаеву). Рискованно оставлять в руках такого человека министерство внутренних дел в такие времена... ...Только прошу тебя не вмешивай нашего Друга. Ответственность несу я и поэтому я желаю быть свободным в своем выборе" (Письмо от 10 ноября 1916 г. из Ставки).
А. Ф. Трепов, которого призвал Государь на должность премьера, был старый, крепкий бюрократ с большим жизненным и административным опытом, умный, ловкий и энергичный человек, понимающей необходимость работать дружно с Гос. Думой. Предлагая Государю к увольнению некоторых министров, он намеревался сформировать кабинет, который бы понравился Думе. Но он не мог указать Государю подходящего Министра Внутренних Дел. Только он сам годился тогда на эту роль. Не мог не помнить Трепов и того, что фамилия их семьи была для широких кругов общества слишком правая исторически. Еще недавно имя Трепов было для левых, что красный плащ для разъяренного быка.
10 числа Штюрмер и Трепов вернулись в Петроград и были приняты Императрицей. Хитрый Штюрмер воздержался говорить Царице о предстоящих больших переменах. Трепов был откровеннее и погубил все дело. В Петрограде оппозиция уже трубила победу над Протопоповым. Бадмаев и комп. нажали на Распутина, на Вырубову. Царица, получив 11 числа письмо от Государя, была поражена, как громом. В проекте Трепова, которого она вообще не любила и считала, что он дружит с Родзянко, она увидела интригу, направленную, главным образом, против ее влияния. Это новый поход на всех, кто предан Их Величествам. И Царица употребила все свое влияние помешать плану Трепова, чтобы спасти, прежде всего, Протопопова. Телеграммами и письмами она умоляла Государя не сменять Протопопова, не делать новых назначений, не принимать с докладом Трепова до личного свидания с нею, Царицей. - "Не сменяй никого до нашего свидания, умоляю тебя, давай спокойно обсудим все вместе, - писала царила мужу 11 ноября и продолжала: - "Еще раз вспомни, что для тебя, для твоего царствования и Беби и для нас тебе необходимы прозорливость, молитвы и советы нашего Друга..."
12 ноября Государыня выехала с дочерьми в Могилев. С ней ехала и А. А. Вырубова. Свидание Их Величеств изменило принятые было Государем решения. Протопопов остался на своем посту. Приехавший с докладом Трепов склонился пред Высочайшею волею. Вскоре он очень уронил себя морально в глазах Их Величеств. По совету генерала Мосолова, его шурина, он поручил Мосолову переговорить с Распутиным, предложить ему 150-200 тысяч рублей единовременно, а затем ежемесячную помощь с условием, дабы он не вмешивался в его министерские распоряжения. Распутин сначала разгорячился, как бешеный, затем, выпив хорошо с генералом, поуспокоился и сказал, что он посоветуется с "папой", а что генерал пусть заедет к нему за ответом дня через два. Испросив разрешение приехать в Царское Село, Распутин рассказал все как было Их Величествам. Конфуз с попыткой подкупить "Старца" вышел полный. Теперь Царица потеряла уже всякое доверие к Трепову, что очень затрудняло работу последнего.
15 ноября Государем был принят председатель Госуд. Думы Родзянко. Родзянко изложил о том вреде, который приносит родине вмешательство в государственные дела Царицы Александры Федоровны. Говорил о вреде Распутина, о непригодности Протопопова, как министра, о заискиваниях некоторых министров перед "Старцем". Доложил о разных слухах, волнующих общество, до слуха об измене, включительно. Государь слушал спокойно, молча, курил и смотрел на ногти. После слов Родзянки об измене и шпионах Государь спросил насмешливо: - "Вы думаете, что я тоже изменник". Когда же Родзянко стал уверять, что Протопопов сумасшедший, Государь заметил, улыбнувшись, - "Вероятно с тех пор, как я сделал его министром". Докладчик не имел успеха. Государь вообще не принимал всерьез того, что говорил ему Родзянко, на этот же раз он остался им недоволен и даже не разрешил гофмаршалу пригласить его к высочайшему столу. Это был большой афронт, вызвавший в Ставке большие пересуды. В Петербурге же неуспех Родзянки возбудил большие разговоры, как в Думе, так и в высшем кругу общества и дал лишний повод к нареканиям по адресу Царицы.
В те же дни окончательно слег переутомившийся генерал Алексеев. Доктора находили необходимым, чтобы он ехал в Крым. Государь настоял на этом, и 12 числа ему был дан отпуск и он уехал в Севастополь. Штабные жалели, Государь был непроницаем, Царица была довольна. Она не доверяла Алексееву. До нее доходили какие-то неясные слухи об его враждебности к ней. Она не могла переварить его сношений с Гучковым. И тут чуткий инстинкт Царицы не обманул ее. Уже после революции, в своей книге "На переломе" (Стр. 22), П. Н. Милюков, со слов князя Львова утверждает, что генерал Алексеев "собирался перед своею болезнью арестовать Императрицу, если бы она приехала в Ставку". Мельгунов в книге: "На путях к дворцовому перевороту" дает некоторое уточнение этому проекту. По его данным, в ноябре, к генералу Алексееву приезжал от князя Львова посланный и ему было отвечено генералом: "передайте князю Львову, что всё, о чем он просил будет выполнено". Подтверждают участие Алексеева в заговоре так же в своих книгах и Брусилов, Керенский и Лемке. Видимо, болезнь Алексеева помешала тогда плану заговорщиков. Во всяком случае, ни Дворцовый Комендант с его органами охраны, ни Министр Внутренних Дел с его политической разведкой, - никто, кому ведать надлежало, не знал тогда о том заговоре. Заместителем уехавшего Алексеева был назначен генерал В. И. Гурко. Скоро последовало затем и еще одно новое назначение: генерал-квартирмейстером Ставки, вместо генерала Пустовойтенко, был назначен генерал Лукомский. Умный, ловкий генерал администратор, женатый на дочери покойного генерал-адъютанта Драгомирова. Я знал его еще по службе в Киеве в 1903-1905 годах. Он был молодым капитаном Генеральн. Штаба. Его ценил тесть, ценил его и заместитель генерал-адъютант Сухомлинов, который и взял его в Петербург, где он и продолжал свою карьеру.
Между тем, борьба за власть в Госуд. Думе выражалась все ярче и ярче. Милюковское выступление 1 ноября, оставшееся безнаказанным, имело колоссальный успех по всей России. Клеветнической речи верили. Торгово-промышленная Москва отозвалась на то выступление письмом на имя председателя Гос. Думы, которое заканчивалось словами:
"Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной Думе, что она душей и сердцем с нею". Письмо было подписано представителями Московских Биржевого Комитета, Купеческой Управы, Комитетов - Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.
Через Военно-Промышленные Комитеты в рабочую среду бросались мысли о необходимости преобразования государственного строя и о поддержке в борьбе за то Гос. Думы.
19 ноября возобновились заседания Гос. Думы. На трибуне впервые появился новый премьер Трепов. Левые встретили его такой обструкций, что понадобилось исключение восьми депутатов, в том числе Керенского, Скобелева и Чхеидзе. Только на четвертый раз мог Трепов произнести свою речь. Она успеха не имела. Дума уже зарвалась. Она шла на открытую борьбу с властью. Прения открыл вышедший накануне из фракции правых монархистов Пуришкевич. Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о темных силах, которые окружают Государя, очень некрасиво обрисовал деятельность Дворцового коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от министерства Путей Сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой "Кувака". То была ложь, которую через три дня опровергнул с той же трибуны сам министр. Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к Царю. Но при Дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15.000 руб. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова и вот теперь громил того с его водой "Кувакой". Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал "от кувакерии" сделалось нарицательной кличкой. Партийные страсти в Думе разгорались. 22 ноября правый депутат Марков Второй выступил с возражениями против нападок на власть и с опровержениями на речи Милюкова и Пуришкевича. Речь Маркова затронула оппозицию. Поднялся шум, крик, ругательства. Председатель Родзянко не принял мер к прекращению их, когда же сам Марков подал резкую реплику по адресу шумевших, то Родзянко призвал его к порядку, а затем прервал его речь и потребовал ухода с кафедры.
Возмущенный явным пристрастием Марков 2-ой бросил председателю: "Мерзавец, мерзавец, мерзавец!". Обратившись затем к Думе, Марков 2-ой пояснил, что он считает "мерзавцами" также и весь "Прогрессивный Блок". Скандал получился большой. Маркова исключили на 15 заседаний. Родзянке большинство депутатов и министры выражали сочувствие. Когда о скандале узнали в городе, многие завозили Родзянке визитные карточки. Сочувствие выражали и иностранные послы.
26-го ноября Государь приехал из Ставки в Царское Село с семьей.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
- С конца ноября по 16 декабря (убийство Распутина), включительно. Провал Тренева, усиление Протопопова и апогей Распутина. - Попытка купить Распутина, как причина того. - Разговор Царицы с В. К. Викторией Федоровной. - Письмо Царице от кн. Васильчиковой. - Письмо Балашова Государю. - Приезд В. К. Елизаветы Федоровны, разговор и ссора с Царицей. - Отъезд Государя в Ставку 4 декабря. - День 6 декабря. - Слух о конституции. - Назначение В. К. Ольги Николаевны и Вел. Кн. Бориса Владимировича шефами Пластунских батальонов. Политический приказ Государя 12 декабря. - Доклад Кауфмана-Туркестанского о Распутине и его откомандирование от Ставки. - Всеобщее наступление оппозиции. - Московские Съезды и их революционные резолюции. - Собрание у князя Львова и заговор против Государя. - Предложение короны В. К. Николаю Николаевичу. Отклики Гос. Думы на призывы общественности, общий натиск и бессилие правительства. - Паломничество Царицы в Новгород. - Впечатление от поездки и ее последствия. - Последняя встреча с Распутиным и его предостережения. Воздействие царицы на Государя. - Настроение перед убийством Распутина.
За время пребывания Государя в Царском Селе, с 26 ноября по 4 декабря, окончательно окреп Протопопов, окончательно провалился Трепов, влияние же Распутина достигло своего апогея. Тому помогла сделанная Треповым оплошность с попыткой подкупить Распутина.Друживший с Распутиным генерал А. А. Мосолов, шурин Трепова, нравившийся "старцу" и умением интересно говорить и хорошо выпить, подал Трепову мысль купить Распутина. Положившись на дипломатическую и житейскую ловкость шурина, Трепов согласился. Условившись с Распутиным, Мосолов приехал к нему и от имени Трепова предложил ему единовременный подарок в 200 тысяч рублей и ежемесячное затем вознаграждение, с условием не поддерживать Протопопова, уехать в Покровское и не вмешиваться в управление Трепова. Распутин сперва рассвирепел до бешенства, затем, под влиянием выпивки и уговоров Мосолова, отошел и, выпив с генералом до двух бутылок мадеры, совсем успокоился и в конце концов сказал: - "Я посоветуюсь с папой, а ты вот заезжай ко мне за ответом дня через два". Облобызавшись трижды, расстались. - "Вы понимаете, говорил мне позже генерал, что за ответом я к нему предпочел не заезжать, а затем уехал в Румынию". Распутин же рассказал о случившемся Их Величествам. Царица негодовала. В окружении "старца" смеялись. Бадмаев с друзьями злорадствовал. Протопопова, конечно, предупредили. В Царском Селе вера в бескорыстие и искренность Распутина возросла, как никогда. Никогда Распутин не стоял так высоко в глазах Их Величеств, как в этот последней месяц своей жизни. Репутация Трепова была окончательно испорчена. Доверие к нему пропало окончательно. Неудача Трепова с попыткой ликвидировать Протопопова нашла широкий отклик в политических кругах. Во всем обвиняли Императрицу. Делались последние попытки повлиять на нее.
26 ноября к Царице, испросив разрешение, приехала В. К. Виктория Федоровна, жена В. К. Кирилла Владимировича. Ее родная сестра была королевой Румынской и, благодаря присоединению Румынии к союзникам, Виктория Федоровна стала как бы связующим звеном между двумя царствующими домами и ее личные отношения с Их Величествами к этому моменту весьма улучшились. Последнее обстоятельство и толкнуло ее на разговор с Царицей.
Расцеловавшись, как обычно, Царица спросила не про Румынию ли хочет переговорить Вел. Княгиня. Виктория Федоровна стала рассказывать все, что она слышала от тех лиц, которых общество считало полезными для привлечения в состав правительства. Царица разволновалась. Она не соглашалась с В. Княгиней и заявила, что уступка общественности это первый шаг к гибели. Те, кто требуют уступок - враги династии. Кто против нас? - спрашивала Царица и отвечала: "Группа аристократов, играющая в бридж, сплетничающая, ничего в государственных делах не понимающая... Русский народ любит Государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен..." И в доказательство своей правоты Царица указывала на многочисленные письма, полученные ею со всех сторон России от простых людей, от раненых солдат и офицеров. Как последний довод, В. Княгиня просила разрешения пригласить оставшегося у адмирала Нилова ее супруга, В. К. Князя Кирилла Владимировича, который может подтвердить то, что говорила она. Царица не пожелала. Они расстались. Царица вывела заключения из разговора, что "Владимировичи" настроены против нее, против ее влияния на Государя. Болезненное воображение рисовало, что они лишь мечтают о наследовании престола после смерти Наследника.
В этот же период княгиня Софья Николаевна Васильчикова, жена князя Б. А. В-ва, члена Гос. Совета, прислала Царице резкое письмо про Распутина, написанное карандашом на листке блок-нота. Их Величества и особенно Государь были настолько возмущены неуместностью и невежливостью письма, что княгине, 2 декабря, было предложено выехать в ее именье Новгородской губернии, куда с ней поехал и муж. Высылка княгини всполошила всю Петроградскую аристократию. Одна из родственниц стала собирать подписи под коллективным протестом. Но многие дамы, во главе с почтенной, заслуженной графиней Воронцовой-Дашковой, вдовой покойного Наместника Кавказа, были против. Протест не состоялся. Но высланная княгиня получила большое количество сочувственных писем. - "Она мечтательница, думала сделать доброе дело, - говорила про нее одна ее знакомая, - но, конечно, она должна была знать, в какой форме следует писать Ее Величеству".
Много шло тогда и анонимных резких писем по адресу Царицы, а еще больше получала их ее подруга А. А. Вырубова.
Тогда же обратился с письмом к Государю член Государственного Совета, обер-егермейстер Иван Петрович Балашов. Изложив много откровенного по текущему моменту, он советовал отстранить Царицу и Распутина от всякого влияния на дела. Царица негодовала и упрашивала Государя лишить Балашова звания члена Госуд. Совета.