Страница:
Выехав из Ставки 8-го апреля, Государь утром 9-го прибыл на станцию Броды. Там уже стоял поезд В. Кн. Николая Николаевича. Приняв доклад о положении дел на фронте и позавтракав, Государь выехал на автомобиле во Львов. Государь ехал с Великим Князем и Янушкевичем. За ним следовали автомобили, где находились Вел.
Князья Петр Николаевич, Александр Михайлович, Принц А. П. Ольденбургский и свита. День был жаркий, и вереница автомобилей катила, окутываемая клубами пыли. По пути два раза останавливались на местах сражений. Государь выслушивал доклады. Несколько раз он подходил к белым могильным крестам, которыми был усеян, столь победоносно пройденный русской армией, путь. Около пяти часов подъехали ко Львову. На границе города, на холме ожидал с рапортом генерал-губернатор Бобринский. Сойдя с автомобиля, Государь принял рапорт. Великий Князь, как колоссальнейшая статуя, стоял, вытянувшись, на автомобиле, отдавая честь. Около него застыл Янушкевич. Затем приехавшие стряхнули пыль и кортеж тронулся дальше. Войска, стоявшие шпалерами и масса народа встречали Государя восторженно. Встреча со стороны населения была настолько горяча, а население было не русское, что как-то невольно пропал всякий страх за возможность какого либо эксцесса с этой стороны. Казалось, что при таком восторге, при виде Белого Царя, со стороны галицийского населения, какое либо выступление против Государя невозможно психологически. Убранство улиц флагами и гирляндами дополняло праздничное настроение толпы. Подъехали к громадному манежу, где была устроена гарнизонная церковь. Около нее выстроен почетный караул. Там же встречают Вел, Княгини Ксения и Ольга Александровны. Первая в скромном темном костюме, в шляпе, вторая в костюме сестры милосердия, с белым платком на голове.
В церкви Государя встретил и приветствовал архиепископ Евлогий. Стойкий борец за русское православное дело в Холмщине. За несколько дней архиепископа предупредили от имени Великого Князя, дабы, в его приветственном слове Государю, не было политики. Но не такой был теперь момент, чтобы можно было сдержать национальный порыв. Царь вступил на отнятую у австрийцев древнерусскую православную землю. На ту землю, по которой лавиной прокатилась русская армия, грозящая ныне обрушиться на Венгрию.
И горячее, проникнутое верою в Русского, в Россию и Белого Царя, пламенное слово архиепископа четко звучало навстречу Царю. Как избавителя ждал галицийский народ русского Царя. Об этой радости, об этом счастьи говорил владыка и закончил свое слово упоминанием о русских орлах, парящих над Карпатами. Слово владыки хватает за сердце. Кое-кому из скептиков оно не нравится, но Государь горячо благодарит владыку. Служат молебен. Он кажется особенно осмысленным. После молебна Государь пропустил церемониальным маршем почетный караул. На правом фланге шагал В. К. Николай Николаевич. Осмотрев затем госпиталь В. Кн. Ольги Александровны и Наградив многих раненых георгиевскими крестами и медалями, Государь проехал во дворец. Перед дворцом картинно выстроился почетный конвой от Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Кругом масса народа. Гремит ура. Во дворце приготовлены покои для Его Величества. Угрюмые, неуютные комнаты. В спальне кровать, на которой не раз отдыхал Император Франц Иосиф, один из главных виновников (по старости) настоящей войны.
Вечером, пока во дворце происходил обед, на который были приглашены местные власти, галичане устроили патриотическую манифестацию перед дворцом. Государь вышел на балкон, сказал небольшую, но горячую, проникнутую верою в правое дело, речь. Народ ревел от восторга. Крестились и плакали. Государь был очень растроган оказанным ему галичанами приемом. После обеда он высказал это нескольким из начальствующих лиц. Высказал и архиепископу Евлогию, которого еще раз поблагодарил за приветствие в церкви. Графа Бобринского Государь поздравил своим генерал- адъютантом.
На другой день, 10-го числа, утром, Государь выехал поездом в Самбор, где находился штаб 3-ей армии, которой командовал генерал Брусилов - герой Галиции, самый популярный в то время в России генерал. На станции Комарно встретили поезд с ранеными в Карпатах. Государь вошел в поезд и обошел всех раненых, награждая георгиевскими медалями. В это время сравнительно легко раненые выстраивались на платформе. Надо было видеть их восторг, их счастье, когда они увидели, вышедшего из поезда, Государя.
Государь поздоровался, обошел шеренгу, некоторых расспрашивал.
Около полудня приехали в Самбор. На станции встретил с рапортом генерал Брусилов. Государь трижды поцеловал его. Растроганный Брусилов поцеловал у Государя руку. На платформе встречал почетный караул роты Его Величества 16-го Стрелкового полка со знаменем и музыкой. Брусилов доложил, что рота, которой за убылью всех офицеров командовал подпрапорщик Шульгин, прибыла прямо с бою. Рота выдержала атаку шести австрийских рот, отбивалась огнем, ручными гранатами, штыками и прикладами и положила около себя более шестисот трупов.
Выслушав внимательно доклад, Государь подошел к роте и поздоровался: "Здорово мои железные стрелки!" Поблагодарив стрелков после ответа за "славную боевую службу", Государь прибавил:
"За славные последние бои, о которых мне только что доложил командующий армией, жалую всем чинам роты георгиевские кресты".
В подпрапорщике Шульгине Государь узнал знакомого ему по Ливадии "своего приятеля, фельдфебеля". Ему Государь пожаловал георгиевские кресты первой, второй и третьей степени и орден Св. Анны 4-ой степени " За храбрость".
Когда же стрелки пошли церемониальным маршем и музыка заиграла тот самый марш, под который войска маршировали перед Государем всегда в столь любимой Ливадии, Государь, по его собственным словам, "не мог удержаться от слез".
Государь завтракал в помещении штаба с начальствующими лицами и офицерами штаба и после завтрака поздравил Брусилова своим генерал-адъютантом и вручил ему погоны с вензелями и аксельбанты. Брусилов, со слезами на глазах, вновь поцеловал руку Государя и попросил разрешения переодеться в соседней комнате. Через минуту он вышел оттуда уже по форме генерал-адъютантом. Посыпались поздравления.
В 3 часа Государь отбыл из Самбора, и вскоре поезд остановился у станции Хыров, откуда в автомобилях поехали к выстроенному по берегу вблизь Днестра, 3-му Кавказскому корпусу. Им командовал генерал Ирман, переделанный, солдатами в Ирманова. Маленького роста, коренастый, с седой бородой и в огромной папахе, с Георгием на шее и на груди, он производил впечатление лихого старого вояки. Таких солдаты любят.
Государь обошел все части корпуса. Нельзя было не восхищаться великолепным видом войск корпуса. Это было общее мнение всех приехавших из Ставки и свиты. После обхода, Государь объехал все части корпуса в автомобиле. В одном месте тяжелый царский автомобиль зарылся в песок, завяз. Великий Князь дал знак рукой и в один миг солдаты, как пчелы, осыпали автомобиль и понесли его как перышко.
Люди облепили кругом, теснились ближе и ближе, глядели с восторгом на Государя. Государь встал в автомобиле и смеясь говорил солдатам:
"Тише, тише, ребята, осторожней, не попади под колеса".
"Ничего, Ваше Величество, Бог даст не зашибет," - неслось с улыбками в ответ, и кто не мог дотянуться до автомобиля, тот просто тянулся руками к Государю, ловили руку Государя, целовали ее, дотрагивались до пальто, гладили его.
"Родимый, родненький, кормилец наш, Царь-батюшка", слышалось со всех сторон, а издали неслось могучее у-рр-аа, ревел весь корпус. Картина незабываемая.
Уже вечерело, когда Государь решил, наконец, оставить корпус. Стоя, держась левою рукою за поручень, Государь правою благословлял кавказцев в последний раз и поехали к поезду.
Вечером приехали в Перемышль. Город был пуст. Кроме военных, никого. Много оренбургских казаков. Посетив церковь, Государь проехал в дом, где жил комендант крепости Кусманек. Там были приготовлены комнаты для Его Величества. Отдохнув немного и переодевшись, Государь обедал с начальствующими лицами в бывшем гарнизонном австрийском офицерском собрании, а в 10 часов уже был дома.
Для нас, охраны, день кончился. Я вышел с ген. Дубенским и А. В. Сусловым пройтись по городу. Все спало. Изредка мы встречали патрули. Прошли на мост через Сан, тот Сан, с которым за ту войну так много связано воспоминаний у русской армии. По берегам копошились саперы, видимо что-то работали, даже ночью.
Дубенский, успевший уже понасобрать сведений от штабных, стал говорить, что некоторые из сведущих людей смотрят на ближайшее будущее очень скептически. "Вот, например, черный Данилов говорит", начал было Дубенский со скептической улыбкой. Но мы с Сусловым просто набросились на него и с жаром, каждый по своему, стали доказывать ему, что если в Ставке (а Черный Данилов это мозг Ставки) считают, что наше положение в Галиции недостаточно прочно, тогда не надо было уговаривать Государя ехать в Галицию. Это Ставка надумала эту поездку. Ставка все и организовала. Близкие люди говорили Государю, что поездка сейчас несвоевременна, что лучше подождать до конца войны. Для чего же Ставка все это сделала? Посмотрите, сколько народа понабрали в поездку, даже священника Шавельского, и того прихватили. Эх, да что говорить! И мы зашагали по домам.
Утром, 11-го числа, Государь выехал на автомобиле осматривать разбитые форты Перемышля. Целая вереница автомобилей тянулась вслед. Картина грандиозных полуразрушенных фортов, глыбы вывороченного камня и железобетона, сотни громадных крепостных австрийских орудий, снятых с мест и уложенных, как покойники, рядами на земле, - все это производило огромное впечатление. Неужели все эти, казалось бы неодолимые препятствия, где природа и человек по дали друг другу руку, чтобы соорудить нечто неприступное, - неужели они были сокрушены и взяты нашими войсками? Да, можно сказать с гордостью, были взяты. Факт на лицо. Некоторые форты были взяты штурмом. Имя доблестного генерала Селиванова, командовавшего войсками взявшими Перемышль, было у всех на устах. Государь внимательно слушал доклады начальствующих лиц, вставляя свои замечания, которые ясно показывали, что он знает подробно все действия доблестных войск до отдельных частей и их начальников включительно. Это видимо не нравилось некоторым из высших чинов штаба.
Штабы вообще не любят делить славы с непосредственными участниками боев. Ну вот, если неудача, то, конечно, в том виноваты войска и их начальники. Ну, а если победа, успех - это, прежде всего заслуга мыслителей и изобретателей стратегических и тактических планов и предположений. Так всегда было, есть и будет. Такова жизнь. И наша Ставка вообще не любила этих непосредственных собеседований Государя с войсками и их непосредственными начальниками. Мало ли, какой правды не выскажет офицер Государю на его прямой вопрос, глядя в его лучистые глаза. Язык не поворачивался сказать неправду.
А правда не всегда нравилась Ставке. Там Государю часто говорили, принимая во внимание, прежде всего, различные политические соображения.
Когда приехали на главный центральный холм, все невольно залюбовались дивной картиной, расстилавшейся кругом этого, командовавшего над всею местностью, холма. Все теснились к Государю, стараясь поймать каждое его слово. Толпа, окружавшая Государя, состояла более чем из ста человек. Один из чинов свиты Его Величества подошел ко мне и не без иронии заметил:
"Вы видите, - это называется организация поездки Его Величества, выполняемая генералом Янушкевичем. Вам это нравится?" - спросил он насмешливо и отошел.
Там, на холме, Государь снялся отдельно с Великим Князем, а затем и со всеми окружавшими его лицами.
Странное чувство охватило тогда большинство из бывших там лиц. Каждый как бы хотел отметить, что и он был на этом славном, отмеченном русскою победою, месте. Был под Перемышлем, видел одно из полей сражений великой галицийской битвы. И многие брали на память с холма камни, рвали траву и цветы. Командир Конвоя, Граббе, собрал целый букетик и вечером просил Государя переслать цветы Императрице.
Таково чарующее, притягивающее свойство "славы" и "подвига". А они неразрывно слились с нашей армией на полях и горах Галиции.
Подобное же чувство я переживал, находясь около Государя на турецкой границе, в Меджингерте и в отбитых гвардией окопах под Ивангородом. Это удивительное чувство можно определить только словами Карамзина: чувство "народной гордости". Гордости, которой невольно проникаешься, когда окинешь умственным взором, где и кого бил победоносно русский солдат.
Вернувшись с осмотра фортов, Государь позавтракал и на автомобиле же поехал во Львов. По пути, в деревнях, знали о проезде Государя и толпы народа выходили на дорогу и приветливо кланялись. По виду, это были русские люди. В 5 часов вернулись во Львов.
Перед обедом во дворец приехали Вел. Кн. Ксения и Ольга Александровны. После обеда выехали на вокзал. Казалось, весь Львов высыпал на улицу. Все население, по-видимому, радушно, тепло провожало Государя. Энтузиазм, стоявших шпалерами войск, не поддается описанию.
В 9 с половиной часов Государь покинул Львов и через три часа были уже в Бродах, где Государь перешел в свой поезд. Мы, слава Богу, у себя дома. Не прошло и полчаса, как оба императорских поезда погрузились в глубокий сон.
12-го числа было воскресенье. Поезда еще стояли в Бродах. Утро было хорошее. Издали доносился благовест деревенской церкви. Кое-кто пошел помолиться и посмотреть, как идет служба у униатов. Около 2-х часов, приняв от Великого Князя последний доклад, Государь распрощался с Главнокомандующим, горячо поблагодарив его за Галицию. Великому Князю была пожалована сабля, осыпанная бриллиантами с надписью: "За присоединение Червонной Руси".
Императорский поезд направился на Юг.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Поздно вечером мы, несколько обычных спутников свитского поезда литера Б, собрались в нашей комфортабельно уютной гостиной, перешедшей в этот поезд из старого императорского - литера А.
В Бродах мы получили почту из Петрограда. Было много новостей. Устроились по удобным креслам. Дубенский, засунув руки за пояс блузы, ходил вразвалку по середине салона.
"Ну, вот вы, господа", начал он, глядя на нас с Сусловым, "набросились на меня там, в Перемышле, вечером на мосту, когда я вам стал говорить, что в Галицию не надо было ехать, а выходит-то по моему". И генерал стал рассказывать, что в Ставке получены кое-какие тревожные сведения. На галицийском фронте, против армии Радко-Дмитриева стали заметно группироваться немецкие части. Видимо, что-то там подготовляется нехорошее. Черный Данилов уже ходит, как туча, а Янушкевич нервничает.
"Ведь эта..., - генерал непочтительно выругался, "только и умеет, что нервничать. Не было бы худа". И генерал, видимо, со слов Брусилова и его окружения, стал рассказывать, что Иванов - человек узкий, нерешительный, бестолковый и очень самолюбивый, не понимает создающейся на фронте обстановки. Не понимает, что против 3-ей армии генерала Радко-Дмитриева идет накопление больших неприятельских сил и не усиливает Радко-Дмитриева, несмотря на все его просьбы.
Стали говорить о галицийском населении. Все сходились на том, что, если простой народ и напоминает малороссов, то города производят впечатление вполне ополяченных.
Все имели одну и ту же информацию, что во главе враждебной России агитации и пропаганды стояло католическое духовенство во главе с униатским митрополитом графом Шептицким. Последнего военным властям пришлось отправить в Киев.
Перешли на Петроградские новости. "Ну, Глинка, теперь Вы нам сообщите, что у Вас, там, в Петербурге, Григорий Богомерзкий делает", обратился, по обыкновению, ко мне Дубенский, именуя так Распутина. Все расхохотались. Я рассказал, что Распутин стал очень пить, чего до войны за ним не замечалось. Во-вторых, у одного знакомого, он очень сердился, что Государя уговорили ехать в Галицию, так как он считал, что эта поездка "безвременна", но что он молится и потому сойдет в поездке благополучно. Мой корреспондент подшучивал, конечно, насчет молитв старца, но относительно несвоевременности поездки писал серьёзно и прибавлял, что некоторые очень неодобрительно отзываются за это о Ставке.
Дар ясновидения у Распутина был большой, и то, что он накаркал в столице, как будто стало оправдываться относительно Галиции. Дубенский был смущен, а мы стали смеяться, что он работает заодно, со Старцем. Поговорив еще немного, мы пошли по купэ и Дубенский долго еще ворчал и возился по соседству со мной, что всегда случалось, когда он был в дурном расположении духа.
Утром 13-го императорский поезд продвинулся к Проскурову. Все местечко высыпало к дороге, по которой, Государь должен был ехать на автомобиле в Каменец-Подольск. Старые евреи в лапсердаках, с пейсами, были очень живописны. Детвора жалась около матерей. В 10 часов царский автомобиль тронулся под крики толпы и визг детей. При проезде через деревни автомобиль замедлял ход. Толпы народа стояли по пути, кланялись; перед многими домами, у дороги, стояли столы, накрытые белыми скатертями с хлебом и солью. При въездах и выездах были устроены арки из зелени и полотенец. Было наивно хорошо и мило.
Не доезжая верст двадцати пяти до города, в придорожном лесу, на уютной поляне, был сервирован гофмаршальской частью завтрак для Государя со свитою. Остановка нескольких автомобилей привлекла, конечно, внимание крестьян, работавших поблизости. Стали сходиться. Мы, охрана, подпустили их насколько можно было близко, установили в порядке и, после завтрака, Государь подошел к крестьянам. Поздоровавшись, Государь стал расспрашивать, откуда они и долго разговаривал с ними. Крестьяне удивительно просто и толково отвечали Государю. Государь пожаловал каждому серебряные часы с цепочкою. Крестьяне повалились в ноги. Стали целовать одежду и руки Государя. Сконфуженный, Государь поднял одного старика под руку. Сцена была замечательная. И этой встречей, и завтраком, и отдыхом в лесу Государь остался очень доволен и, так как инициатива этого принадлежала Воейкову, то, конечно, он был в восторге.
При въезде в город встретили губернатор и депутации. Депутации были и около собора. Все подносили деньги на нужды войны. Всего поднесли до 53 тысяч. Крестьяне подносили только хлеб-соль. У собора же были и военные власти. После молебна Государь произвел смотр войскам, среди которых был и Крымский конный Ее Величества полк, столь хорошо знакомый по Крыму. Посетив затем раненых в двух госпиталях, Государь вернулся в Проскуров и императорский поезд отбыл в Одессу.
В 9 часов утра 14-го апреля императорский поезд плавно подошел к дебаркадеру станции Одесса. Государь вышел в форме Гвардейского экипажа и принял рапорты, а также военных и гражданских чинов и депутации, которые поднесли в общем 256.500 рублей на раненых. Государь горячо поблагодарил городского голову Пеликана за щедрую отзывчивость городское самоуправление и жителей на пользу раненых. С вокзала отправились в собор. Широкий путь был украшен флагами, зеленью, но наибольший наряд придавали улицам бесконечные цепи учащихся с цветами и флагами и многочисленная нарядная толпа. Все балконы, все окна были усеяны публикой. На деревьях сидели мальчуганы. Все учащиеся, корпорации были уставлены по одну сторону улицы, войска - по другую. Царский кортеж двигался тихо, тихо и ему навстречу летел целый дождь цветов. Гремела музыка, неслось оглушительное ура и звон колоколов, напоминавший Москву.
При южном радостном солнце, при дивной погоде, эти проезды Государя нигде и никогда не бывали так красивы и нарядны как в Одессе. Это была как бы привилегия нашей прелестной, широко раскинувшейся черноморской красавицы. Правда и природа, да и заботы столь любившего монарха городского головы, Пеликана, да и удивительно славного градоначальника, Сосновского, много способствовали этому успеху - первенству Одессы. Чувствовалось какое-то странное отсутствие официальности, которая, по существу, была в наличности, как и везде.
У входа в собор Государь был встречен архиепископом Назарием с крестом и святой водой. Сказав краткое слово, владыка поднес Государю икону Божией Матери и большой медный крест. Крест тот был отлит из тех медных денег, что жертвовались в 1854 году солдатами, шедшими на защиту Севастополя, когда их благословлял в поход тогдашний Одесский архиепископ Иннокентий. Ныне, поднося тот крест Государю, владыка пожелал, чтобы он был водружен в Царьграде, на Святой Софии. Не ожидавший такого приветствия, Государь был видимо растроган. После молебна Его Величество особенно милостиво благодарил владыку и затем отправился на Куликово поле смотреть войска.
То, о чем у нас, на Севере лишь шептались, и то некоторые, здесь, в Одессе говорили громко и открыто, - это о десанте и походе на Царьград. Здесь все были уверены, что прибывающие войска предназначаются для этого десанта. Владыка, своим открытым приветствием, как бы подтвердил это Государю. Одной из главных частей проектируемого десанта был Гвардейский экипаж. Им командовал В. Кн. Кирилл Владимирович. Экипаж имел уже боевое прошлое и за эту войну. Насчитывал и убитых и раненых. Обойдя все войска, Государь вызвал вперед тех моряков экипажа, которые были представлены к Георгиевским крестам. Государь расспрашивал каждого о деле, в котором тот участвовал и лично навешивал каждому на грудь крест храбрых. Окончив раздачу наград, Государь обратился к морякам со следующей речью:
"Я счастлив, что могу напутствовать Гвардейский экипаж перед выступлением во второй для него поход. Когда я уезжал из Петрограда, Августейший шеф ваш просил меня передать свое благословение и привет родному Гвардейскому экипажу.
"Во время последней турецкой войны Гвардейский экипаж занимал Константинополь, уверен, что Господь Бог приведет вам и ныне вступить в Царьград во главе наших победоносных войск. Дай Бог вам дальнейших успехов и окончательной и славной победы над упорным врагом. Господа офицеры, благодарю вас сердечно за первую часть совершенного вами похода, за неутомимую, ревностную, честную службу. Вам, молодцы, за совершенный уже поход, за славную боевую службу сердечное спасибо!"
Отойдя от фронта, Государь, как бы не желая расставаться с этой любимой частью, еще раз сказал: "Прощайте, молодцы".
Исторический, поднесенный архиепископом, крест Государь повелел передать Гвардейскому экипажу, где он затем и хранился, как драгоценная святыня. Обойдя затем два Донских казачьих полка (54 и 55) и, только что прибывший Кавказский стрелковый полк, Государь сказал командиру бригады: "Я был рад повидать хотя бы и. часть молодецкой стрелковой бригады накануне выступления в поход. Передайте офицерам сожаление, что я не всех мог повидать".
Подойдя затем к выстроенным на поле раненым офицерам, Государь долго беседовал с ними, расспрашивая подробно о делах, в которых они участвовали и о их здоровье. Прапорщика 57-го Модлинского пехотного полка, имевшего четыре солдатских Георгия и дошедшего из солдат крестьян до офицерского чина, Государь особенно долго и внимательно расспрашивал о его здоровье. Тот был уже вторично ранен и собирался вновь ехать в полк. Государь сказал ему:
Князья Петр Николаевич, Александр Михайлович, Принц А. П. Ольденбургский и свита. День был жаркий, и вереница автомобилей катила, окутываемая клубами пыли. По пути два раза останавливались на местах сражений. Государь выслушивал доклады. Несколько раз он подходил к белым могильным крестам, которыми был усеян, столь победоносно пройденный русской армией, путь. Около пяти часов подъехали ко Львову. На границе города, на холме ожидал с рапортом генерал-губернатор Бобринский. Сойдя с автомобиля, Государь принял рапорт. Великий Князь, как колоссальнейшая статуя, стоял, вытянувшись, на автомобиле, отдавая честь. Около него застыл Янушкевич. Затем приехавшие стряхнули пыль и кортеж тронулся дальше. Войска, стоявшие шпалерами и масса народа встречали Государя восторженно. Встреча со стороны населения была настолько горяча, а население было не русское, что как-то невольно пропал всякий страх за возможность какого либо эксцесса с этой стороны. Казалось, что при таком восторге, при виде Белого Царя, со стороны галицийского населения, какое либо выступление против Государя невозможно психологически. Убранство улиц флагами и гирляндами дополняло праздничное настроение толпы. Подъехали к громадному манежу, где была устроена гарнизонная церковь. Около нее выстроен почетный караул. Там же встречают Вел, Княгини Ксения и Ольга Александровны. Первая в скромном темном костюме, в шляпе, вторая в костюме сестры милосердия, с белым платком на голове.
В церкви Государя встретил и приветствовал архиепископ Евлогий. Стойкий борец за русское православное дело в Холмщине. За несколько дней архиепископа предупредили от имени Великого Князя, дабы, в его приветственном слове Государю, не было политики. Но не такой был теперь момент, чтобы можно было сдержать национальный порыв. Царь вступил на отнятую у австрийцев древнерусскую православную землю. На ту землю, по которой лавиной прокатилась русская армия, грозящая ныне обрушиться на Венгрию.
И горячее, проникнутое верою в Русского, в Россию и Белого Царя, пламенное слово архиепископа четко звучало навстречу Царю. Как избавителя ждал галицийский народ русского Царя. Об этой радости, об этом счастьи говорил владыка и закончил свое слово упоминанием о русских орлах, парящих над Карпатами. Слово владыки хватает за сердце. Кое-кому из скептиков оно не нравится, но Государь горячо благодарит владыку. Служат молебен. Он кажется особенно осмысленным. После молебна Государь пропустил церемониальным маршем почетный караул. На правом фланге шагал В. К. Николай Николаевич. Осмотрев затем госпиталь В. Кн. Ольги Александровны и Наградив многих раненых георгиевскими крестами и медалями, Государь проехал во дворец. Перед дворцом картинно выстроился почетный конвой от Лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка. Кругом масса народа. Гремит ура. Во дворце приготовлены покои для Его Величества. Угрюмые, неуютные комнаты. В спальне кровать, на которой не раз отдыхал Император Франц Иосиф, один из главных виновников (по старости) настоящей войны.
Вечером, пока во дворце происходил обед, на который были приглашены местные власти, галичане устроили патриотическую манифестацию перед дворцом. Государь вышел на балкон, сказал небольшую, но горячую, проникнутую верою в правое дело, речь. Народ ревел от восторга. Крестились и плакали. Государь был очень растроган оказанным ему галичанами приемом. После обеда он высказал это нескольким из начальствующих лиц. Высказал и архиепископу Евлогию, которого еще раз поблагодарил за приветствие в церкви. Графа Бобринского Государь поздравил своим генерал- адъютантом.
На другой день, 10-го числа, утром, Государь выехал поездом в Самбор, где находился штаб 3-ей армии, которой командовал генерал Брусилов - герой Галиции, самый популярный в то время в России генерал. На станции Комарно встретили поезд с ранеными в Карпатах. Государь вошел в поезд и обошел всех раненых, награждая георгиевскими медалями. В это время сравнительно легко раненые выстраивались на платформе. Надо было видеть их восторг, их счастье, когда они увидели, вышедшего из поезда, Государя.
Государь поздоровался, обошел шеренгу, некоторых расспрашивал.
Около полудня приехали в Самбор. На станции встретил с рапортом генерал Брусилов. Государь трижды поцеловал его. Растроганный Брусилов поцеловал у Государя руку. На платформе встречал почетный караул роты Его Величества 16-го Стрелкового полка со знаменем и музыкой. Брусилов доложил, что рота, которой за убылью всех офицеров командовал подпрапорщик Шульгин, прибыла прямо с бою. Рота выдержала атаку шести австрийских рот, отбивалась огнем, ручными гранатами, штыками и прикладами и положила около себя более шестисот трупов.
Выслушав внимательно доклад, Государь подошел к роте и поздоровался: "Здорово мои железные стрелки!" Поблагодарив стрелков после ответа за "славную боевую службу", Государь прибавил:
"За славные последние бои, о которых мне только что доложил командующий армией, жалую всем чинам роты георгиевские кресты".
В подпрапорщике Шульгине Государь узнал знакомого ему по Ливадии "своего приятеля, фельдфебеля". Ему Государь пожаловал георгиевские кресты первой, второй и третьей степени и орден Св. Анны 4-ой степени " За храбрость".
Когда же стрелки пошли церемониальным маршем и музыка заиграла тот самый марш, под который войска маршировали перед Государем всегда в столь любимой Ливадии, Государь, по его собственным словам, "не мог удержаться от слез".
Государь завтракал в помещении штаба с начальствующими лицами и офицерами штаба и после завтрака поздравил Брусилова своим генерал-адъютантом и вручил ему погоны с вензелями и аксельбанты. Брусилов, со слезами на глазах, вновь поцеловал руку Государя и попросил разрешения переодеться в соседней комнате. Через минуту он вышел оттуда уже по форме генерал-адъютантом. Посыпались поздравления.
В 3 часа Государь отбыл из Самбора, и вскоре поезд остановился у станции Хыров, откуда в автомобилях поехали к выстроенному по берегу вблизь Днестра, 3-му Кавказскому корпусу. Им командовал генерал Ирман, переделанный, солдатами в Ирманова. Маленького роста, коренастый, с седой бородой и в огромной папахе, с Георгием на шее и на груди, он производил впечатление лихого старого вояки. Таких солдаты любят.
Государь обошел все части корпуса. Нельзя было не восхищаться великолепным видом войск корпуса. Это было общее мнение всех приехавших из Ставки и свиты. После обхода, Государь объехал все части корпуса в автомобиле. В одном месте тяжелый царский автомобиль зарылся в песок, завяз. Великий Князь дал знак рукой и в один миг солдаты, как пчелы, осыпали автомобиль и понесли его как перышко.
Люди облепили кругом, теснились ближе и ближе, глядели с восторгом на Государя. Государь встал в автомобиле и смеясь говорил солдатам:
"Тише, тише, ребята, осторожней, не попади под колеса".
"Ничего, Ваше Величество, Бог даст не зашибет," - неслось с улыбками в ответ, и кто не мог дотянуться до автомобиля, тот просто тянулся руками к Государю, ловили руку Государя, целовали ее, дотрагивались до пальто, гладили его.
"Родимый, родненький, кормилец наш, Царь-батюшка", слышалось со всех сторон, а издали неслось могучее у-рр-аа, ревел весь корпус. Картина незабываемая.
Уже вечерело, когда Государь решил, наконец, оставить корпус. Стоя, держась левою рукою за поручень, Государь правою благословлял кавказцев в последний раз и поехали к поезду.
Вечером приехали в Перемышль. Город был пуст. Кроме военных, никого. Много оренбургских казаков. Посетив церковь, Государь проехал в дом, где жил комендант крепости Кусманек. Там были приготовлены комнаты для Его Величества. Отдохнув немного и переодевшись, Государь обедал с начальствующими лицами в бывшем гарнизонном австрийском офицерском собрании, а в 10 часов уже был дома.
Для нас, охраны, день кончился. Я вышел с ген. Дубенским и А. В. Сусловым пройтись по городу. Все спало. Изредка мы встречали патрули. Прошли на мост через Сан, тот Сан, с которым за ту войну так много связано воспоминаний у русской армии. По берегам копошились саперы, видимо что-то работали, даже ночью.
Дубенский, успевший уже понасобрать сведений от штабных, стал говорить, что некоторые из сведущих людей смотрят на ближайшее будущее очень скептически. "Вот, например, черный Данилов говорит", начал было Дубенский со скептической улыбкой. Но мы с Сусловым просто набросились на него и с жаром, каждый по своему, стали доказывать ему, что если в Ставке (а Черный Данилов это мозг Ставки) считают, что наше положение в Галиции недостаточно прочно, тогда не надо было уговаривать Государя ехать в Галицию. Это Ставка надумала эту поездку. Ставка все и организовала. Близкие люди говорили Государю, что поездка сейчас несвоевременна, что лучше подождать до конца войны. Для чего же Ставка все это сделала? Посмотрите, сколько народа понабрали в поездку, даже священника Шавельского, и того прихватили. Эх, да что говорить! И мы зашагали по домам.
Утром, 11-го числа, Государь выехал на автомобиле осматривать разбитые форты Перемышля. Целая вереница автомобилей тянулась вслед. Картина грандиозных полуразрушенных фортов, глыбы вывороченного камня и железобетона, сотни громадных крепостных австрийских орудий, снятых с мест и уложенных, как покойники, рядами на земле, - все это производило огромное впечатление. Неужели все эти, казалось бы неодолимые препятствия, где природа и человек по дали друг другу руку, чтобы соорудить нечто неприступное, - неужели они были сокрушены и взяты нашими войсками? Да, можно сказать с гордостью, были взяты. Факт на лицо. Некоторые форты были взяты штурмом. Имя доблестного генерала Селиванова, командовавшего войсками взявшими Перемышль, было у всех на устах. Государь внимательно слушал доклады начальствующих лиц, вставляя свои замечания, которые ясно показывали, что он знает подробно все действия доблестных войск до отдельных частей и их начальников включительно. Это видимо не нравилось некоторым из высших чинов штаба.
Штабы вообще не любят делить славы с непосредственными участниками боев. Ну вот, если неудача, то, конечно, в том виноваты войска и их начальники. Ну, а если победа, успех - это, прежде всего заслуга мыслителей и изобретателей стратегических и тактических планов и предположений. Так всегда было, есть и будет. Такова жизнь. И наша Ставка вообще не любила этих непосредственных собеседований Государя с войсками и их непосредственными начальниками. Мало ли, какой правды не выскажет офицер Государю на его прямой вопрос, глядя в его лучистые глаза. Язык не поворачивался сказать неправду.
А правда не всегда нравилась Ставке. Там Государю часто говорили, принимая во внимание, прежде всего, различные политические соображения.
Когда приехали на главный центральный холм, все невольно залюбовались дивной картиной, расстилавшейся кругом этого, командовавшего над всею местностью, холма. Все теснились к Государю, стараясь поймать каждое его слово. Толпа, окружавшая Государя, состояла более чем из ста человек. Один из чинов свиты Его Величества подошел ко мне и не без иронии заметил:
"Вы видите, - это называется организация поездки Его Величества, выполняемая генералом Янушкевичем. Вам это нравится?" - спросил он насмешливо и отошел.
Там, на холме, Государь снялся отдельно с Великим Князем, а затем и со всеми окружавшими его лицами.
Странное чувство охватило тогда большинство из бывших там лиц. Каждый как бы хотел отметить, что и он был на этом славном, отмеченном русскою победою, месте. Был под Перемышлем, видел одно из полей сражений великой галицийской битвы. И многие брали на память с холма камни, рвали траву и цветы. Командир Конвоя, Граббе, собрал целый букетик и вечером просил Государя переслать цветы Императрице.
Таково чарующее, притягивающее свойство "славы" и "подвига". А они неразрывно слились с нашей армией на полях и горах Галиции.
Подобное же чувство я переживал, находясь около Государя на турецкой границе, в Меджингерте и в отбитых гвардией окопах под Ивангородом. Это удивительное чувство можно определить только словами Карамзина: чувство "народной гордости". Гордости, которой невольно проникаешься, когда окинешь умственным взором, где и кого бил победоносно русский солдат.
Вернувшись с осмотра фортов, Государь позавтракал и на автомобиле же поехал во Львов. По пути, в деревнях, знали о проезде Государя и толпы народа выходили на дорогу и приветливо кланялись. По виду, это были русские люди. В 5 часов вернулись во Львов.
Перед обедом во дворец приехали Вел. Кн. Ксения и Ольга Александровны. После обеда выехали на вокзал. Казалось, весь Львов высыпал на улицу. Все население, по-видимому, радушно, тепло провожало Государя. Энтузиазм, стоявших шпалерами войск, не поддается описанию.
В 9 с половиной часов Государь покинул Львов и через три часа были уже в Бродах, где Государь перешел в свой поезд. Мы, слава Богу, у себя дома. Не прошло и полчаса, как оба императорских поезда погрузились в глубокий сон.
12-го числа было воскресенье. Поезда еще стояли в Бродах. Утро было хорошее. Издали доносился благовест деревенской церкви. Кое-кто пошел помолиться и посмотреть, как идет служба у униатов. Около 2-х часов, приняв от Великого Князя последний доклад, Государь распрощался с Главнокомандующим, горячо поблагодарив его за Галицию. Великому Князю была пожалована сабля, осыпанная бриллиантами с надписью: "За присоединение Червонной Руси".
Императорский поезд направился на Юг.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Апрель 1915 года. - На пути от Брод до Проскурова. - На ст. Здолбуново. Разговоры в вагоне о Галиции и Распутине. - В Проскурове. - Из Проскурова в Каменец Подольск на автомобиле. - Восторг крестьян. - Завтрак на поляне. - В Каменец-Подольске. - Возвращение. Посещение Одессы. - Дивная картина. Исторический крест. - Смотр войскам. - Мечты о Константинополе. - Гвардейский экипаж. - Речь Государя. - Посещения в городе и отъезд. - В Николаеве. - На судостроительном заводе. - Речь рабочего социал-демократа. Высочайший ему подарок. - Осмотр других заводов. - Отъезд в Севастополь. - Смотр флота. Смотр Пластунского батальона. - Выход флота в море. - Посещение собора и смотр войскам. - Назначение Наследника шефом 3-го Пластунского батальона. - Разговор Государя с офицерами. - Прогулка к Байдарским воротам. - Отъезд на Север. Остановка на ст. Борки. - Крушение царского поезда 17 октября 1888 года. Прибытие на станцию Болва Орловской губернии. - Посещение Брянского завода. Посещение рабочего поселка. - Беседа с рабочими. - Отъезд. - Десять минут в Москве. - Встреча с В. Кн. Елизаветой Федоровной. - Посещение Твери. - Чай у дворян. - Речь предводителя дворянства Менделеева. - Подарки. - Речь Государя. - Простота Государя и радушие приема. - Государь у раненых. - Обед в поезде. Отъезд. - Воспоминания.
12 апреля провели в пути. Императорский поезд останавливался на ст. Здолбуново, где стоял один из санитарных поездов, а на платформе были выстроены учащиеся с оркестром музыки и было много публики. Последнее было новшество, введенное, кажется, по инициативе ген. Джунковского. Публику стали допускать под ответственностью железнодорожной жандармской полиции. Государь обошел учащихся и затем много говорил с ранеными. К вечеру императорский поезд дошел до ст. Красикова и там заночевали, не доходя 40 верст до Проскурова.Поздно вечером мы, несколько обычных спутников свитского поезда литера Б, собрались в нашей комфортабельно уютной гостиной, перешедшей в этот поезд из старого императорского - литера А.
В Бродах мы получили почту из Петрограда. Было много новостей. Устроились по удобным креслам. Дубенский, засунув руки за пояс блузы, ходил вразвалку по середине салона.
"Ну, вот вы, господа", начал он, глядя на нас с Сусловым, "набросились на меня там, в Перемышле, вечером на мосту, когда я вам стал говорить, что в Галицию не надо было ехать, а выходит-то по моему". И генерал стал рассказывать, что в Ставке получены кое-какие тревожные сведения. На галицийском фронте, против армии Радко-Дмитриева стали заметно группироваться немецкие части. Видимо, что-то там подготовляется нехорошее. Черный Данилов уже ходит, как туча, а Янушкевич нервничает.
"Ведь эта..., - генерал непочтительно выругался, "только и умеет, что нервничать. Не было бы худа". И генерал, видимо, со слов Брусилова и его окружения, стал рассказывать, что Иванов - человек узкий, нерешительный, бестолковый и очень самолюбивый, не понимает создающейся на фронте обстановки. Не понимает, что против 3-ей армии генерала Радко-Дмитриева идет накопление больших неприятельских сил и не усиливает Радко-Дмитриева, несмотря на все его просьбы.
Стали говорить о галицийском населении. Все сходились на том, что, если простой народ и напоминает малороссов, то города производят впечатление вполне ополяченных.
Все имели одну и ту же информацию, что во главе враждебной России агитации и пропаганды стояло католическое духовенство во главе с униатским митрополитом графом Шептицким. Последнего военным властям пришлось отправить в Киев.
Перешли на Петроградские новости. "Ну, Глинка, теперь Вы нам сообщите, что у Вас, там, в Петербурге, Григорий Богомерзкий делает", обратился, по обыкновению, ко мне Дубенский, именуя так Распутина. Все расхохотались. Я рассказал, что Распутин стал очень пить, чего до войны за ним не замечалось. Во-вторых, у одного знакомого, он очень сердился, что Государя уговорили ехать в Галицию, так как он считал, что эта поездка "безвременна", но что он молится и потому сойдет в поездке благополучно. Мой корреспондент подшучивал, конечно, насчет молитв старца, но относительно несвоевременности поездки писал серьёзно и прибавлял, что некоторые очень неодобрительно отзываются за это о Ставке.
Дар ясновидения у Распутина был большой, и то, что он накаркал в столице, как будто стало оправдываться относительно Галиции. Дубенский был смущен, а мы стали смеяться, что он работает заодно, со Старцем. Поговорив еще немного, мы пошли по купэ и Дубенский долго еще ворчал и возился по соседству со мной, что всегда случалось, когда он был в дурном расположении духа.
Утром 13-го императорский поезд продвинулся к Проскурову. Все местечко высыпало к дороге, по которой, Государь должен был ехать на автомобиле в Каменец-Подольск. Старые евреи в лапсердаках, с пейсами, были очень живописны. Детвора жалась около матерей. В 10 часов царский автомобиль тронулся под крики толпы и визг детей. При проезде через деревни автомобиль замедлял ход. Толпы народа стояли по пути, кланялись; перед многими домами, у дороги, стояли столы, накрытые белыми скатертями с хлебом и солью. При въездах и выездах были устроены арки из зелени и полотенец. Было наивно хорошо и мило.
Не доезжая верст двадцати пяти до города, в придорожном лесу, на уютной поляне, был сервирован гофмаршальской частью завтрак для Государя со свитою. Остановка нескольких автомобилей привлекла, конечно, внимание крестьян, работавших поблизости. Стали сходиться. Мы, охрана, подпустили их насколько можно было близко, установили в порядке и, после завтрака, Государь подошел к крестьянам. Поздоровавшись, Государь стал расспрашивать, откуда они и долго разговаривал с ними. Крестьяне удивительно просто и толково отвечали Государю. Государь пожаловал каждому серебряные часы с цепочкою. Крестьяне повалились в ноги. Стали целовать одежду и руки Государя. Сконфуженный, Государь поднял одного старика под руку. Сцена была замечательная. И этой встречей, и завтраком, и отдыхом в лесу Государь остался очень доволен и, так как инициатива этого принадлежала Воейкову, то, конечно, он был в восторге.
При въезде в город встретили губернатор и депутации. Депутации были и около собора. Все подносили деньги на нужды войны. Всего поднесли до 53 тысяч. Крестьяне подносили только хлеб-соль. У собора же были и военные власти. После молебна Государь произвел смотр войскам, среди которых был и Крымский конный Ее Величества полк, столь хорошо знакомый по Крыму. Посетив затем раненых в двух госпиталях, Государь вернулся в Проскуров и императорский поезд отбыл в Одессу.
В 9 часов утра 14-го апреля императорский поезд плавно подошел к дебаркадеру станции Одесса. Государь вышел в форме Гвардейского экипажа и принял рапорты, а также военных и гражданских чинов и депутации, которые поднесли в общем 256.500 рублей на раненых. Государь горячо поблагодарил городского голову Пеликана за щедрую отзывчивость городское самоуправление и жителей на пользу раненых. С вокзала отправились в собор. Широкий путь был украшен флагами, зеленью, но наибольший наряд придавали улицам бесконечные цепи учащихся с цветами и флагами и многочисленная нарядная толпа. Все балконы, все окна были усеяны публикой. На деревьях сидели мальчуганы. Все учащиеся, корпорации были уставлены по одну сторону улицы, войска - по другую. Царский кортеж двигался тихо, тихо и ему навстречу летел целый дождь цветов. Гремела музыка, неслось оглушительное ура и звон колоколов, напоминавший Москву.
При южном радостном солнце, при дивной погоде, эти проезды Государя нигде и никогда не бывали так красивы и нарядны как в Одессе. Это была как бы привилегия нашей прелестной, широко раскинувшейся черноморской красавицы. Правда и природа, да и заботы столь любившего монарха городского головы, Пеликана, да и удивительно славного градоначальника, Сосновского, много способствовали этому успеху - первенству Одессы. Чувствовалось какое-то странное отсутствие официальности, которая, по существу, была в наличности, как и везде.
У входа в собор Государь был встречен архиепископом Назарием с крестом и святой водой. Сказав краткое слово, владыка поднес Государю икону Божией Матери и большой медный крест. Крест тот был отлит из тех медных денег, что жертвовались в 1854 году солдатами, шедшими на защиту Севастополя, когда их благословлял в поход тогдашний Одесский архиепископ Иннокентий. Ныне, поднося тот крест Государю, владыка пожелал, чтобы он был водружен в Царьграде, на Святой Софии. Не ожидавший такого приветствия, Государь был видимо растроган. После молебна Его Величество особенно милостиво благодарил владыку и затем отправился на Куликово поле смотреть войска.
То, о чем у нас, на Севере лишь шептались, и то некоторые, здесь, в Одессе говорили громко и открыто, - это о десанте и походе на Царьград. Здесь все были уверены, что прибывающие войска предназначаются для этого десанта. Владыка, своим открытым приветствием, как бы подтвердил это Государю. Одной из главных частей проектируемого десанта был Гвардейский экипаж. Им командовал В. Кн. Кирилл Владимирович. Экипаж имел уже боевое прошлое и за эту войну. Насчитывал и убитых и раненых. Обойдя все войска, Государь вызвал вперед тех моряков экипажа, которые были представлены к Георгиевским крестам. Государь расспрашивал каждого о деле, в котором тот участвовал и лично навешивал каждому на грудь крест храбрых. Окончив раздачу наград, Государь обратился к морякам со следующей речью:
"Я счастлив, что могу напутствовать Гвардейский экипаж перед выступлением во второй для него поход. Когда я уезжал из Петрограда, Августейший шеф ваш просил меня передать свое благословение и привет родному Гвардейскому экипажу.
"Во время последней турецкой войны Гвардейский экипаж занимал Константинополь, уверен, что Господь Бог приведет вам и ныне вступить в Царьград во главе наших победоносных войск. Дай Бог вам дальнейших успехов и окончательной и славной победы над упорным врагом. Господа офицеры, благодарю вас сердечно за первую часть совершенного вами похода, за неутомимую, ревностную, честную службу. Вам, молодцы, за совершенный уже поход, за славную боевую службу сердечное спасибо!"
Отойдя от фронта, Государь, как бы не желая расставаться с этой любимой частью, еще раз сказал: "Прощайте, молодцы".
Исторический, поднесенный архиепископом, крест Государь повелел передать Гвардейскому экипажу, где он затем и хранился, как драгоценная святыня. Обойдя затем два Донских казачьих полка (54 и 55) и, только что прибывший Кавказский стрелковый полк, Государь сказал командиру бригады: "Я был рад повидать хотя бы и. часть молодецкой стрелковой бригады накануне выступления в поход. Передайте офицерам сожаление, что я не всех мог повидать".
Подойдя затем к выстроенным на поле раненым офицерам, Государь долго беседовал с ними, расспрашивая подробно о делах, в которых они участвовали и о их здоровье. Прапорщика 57-го Модлинского пехотного полка, имевшего четыре солдатских Георгия и дошедшего из солдат крестьян до офицерского чина, Государь особенно долго и внимательно расспрашивал о его здоровье. Тот был уже вторично ранен и собирался вновь ехать в полк. Государь сказал ему: