Страница:
Сообщение Бенкендорфа как бы дополняло три тревожных сообщения, полученные Государем от Императрицы в телеграммах того дня.
В 11 ч. 12 м. Царица телеграфировала: "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Аликс."
В 1 ч. 5 м. телеграфировала: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Аликс."
И, наконец, в 9 ч. 50 м. телеграфировала: "Лили провела у нас день и ночь. Не было ни колясок, ни моторов. Окружный суд горит. Аликс."
Всё вместе давало полную картину катастрофы, а фраза "уступки необходимы" указывала на революционное значение происходящего.
- А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа. На мои слова:
-Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, генерал Алексеев ответил: - Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.
Я его вторично спросил: - После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет, - на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: - Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего... - После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам, лично пойти и выяснить Государю положение дел. Я думал, что, если Алексеев кривит душою передо мною, то у него проснется совесть и не хватит сил слукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра.
От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село.
При первых словах моего рассказа лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным.
Через несколько минут к Государю явился генерал Алексеев и был принят в кабинете." (В. Н. Воейков. С Царем и без Царя)
Алексеев советовал Государю не уезжать, но безуспешно. После ухода Алексеева Государь поручил Воейкову переговорить по проводу с Беляевым и узнать, что делается в Петрограде. Воейков пошел в аппаратную, вызвал Беляева и узнал от него, что все власти растерялись, положение катастрофическое и, если не будет вмешательства войск со стороны, революция одолеет. Что касается нападения толпы на Царское Село, то эти сведения идут от Родзянко.
Полученные сведения Воейков доложил Его Величеству. Сам Воейков был очень взволнован и нервничал. От своего особого отдела, от полковника Ратко он не получил в этот день никакой информации. Из разговора с Беляевым он понял причину такого молчания. Ратко получал сведения от Охранного отделения. Но последнее окончило свое существование и его начальник исчез со служебного горизонта. За ним исчез и министр Внутренних дел. Исчезли источники информации Дворцового коменданта.
Около 10 часов Государю была доложена полученная от генерала Рузского и поданная в 21 ч. 15 м. телеграмма. Представляя Государю известную уже агитационную телеграмму Родзянко, Рузский поддерживал его ходатайство. Он писал, между прочим: " Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству соображения о крайней необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население и вселить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и свое будущее. Эти меры, принятые теперь, накануне предстоящего оживления боевой деятельности на фронтах, вольют новые силы в армию и народ для продления дальнейшего упорства в борьбе с врагом. Позволяю себе думать, что, при существующих условиях, меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение". 27 февр. No 1147. Б. ген. ад. Рузский".
Было ясно, что этот Главнокомандующий, совращенный общественниками не только играет в политику, но и заигрывает с революцией. Беспринципный генерал, он, в свое время, не стеснялся просить Распутина помолиться, чтобы его назначили на его теперешний пост. Государь знал, как молился тогда за Рузского Распутин...
"Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета, необходимо одновременно назначить заместителей. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества и пользующемся уважением в широких слоях, возложив на такое лицо обязанности председателя Совета министров, ответственного единственно перед Вашим Императорским Величеством. Необходимо поручить ему составить кабинет по его усмотрению. Ввиду чрезвычайно серьёзного положения, не угодно ли будет Вашему Императорскому Величеству уполномочить меня безотлагательно объявить об этом от высочайшего Вашего Императорского Величества имени, при чем со своей стороны полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов. Генерал-адъютант Михаил..""
На это Алексеев ответил: "Сейчас доложу Его Императорскому Величеству телеграмму Вашего Императорского Высочества. Завтра Государь выезжает в Царское Село. Генерал Алексеев."
"Позволяю себе доложить, что если последует сейчас какое-либо повеление Государя Императора, то я немедленно телеграфирую его Вашему Императорскому Высочеству. Генерал Алексеев".
"Я буду ожидать ваш ответ в доме военного министра и прошу вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем прошу доложить Его Императорскому Величеству, что, по моему убеждению, приезд Государя Императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней. Ген.-адъют. Михаил".
Генерал Алексеев доложил Государю представленный на бланке разговор. Государь, подумав, продиктовал Алексееву ответ и вот, каково было продолжение разговора с Великим Князем:
"У аппарата Его И. В. В. К. Михаил Александрович. Алексеев: "Государь Император повелел мне от его имени благодарить В. И. В. и доложить вам следующее: Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств Государь Император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиной часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе Его И. В., отлагает до времени своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград ген.-адъют. Иванов, в качестве главнокомандующего Петроградским округом, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего числа, с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград из наиболее надежных частей четыре пехотных и четыре кавалерийских полка. Позвольте закончить личною просьбою о том, чтобы высказанные В. И. В. мысли в предшествовавшем сообщении вы изволили настойчиво поддержать при личных докладах Е. И. В-ву, как относительно замены современных деятелей Совета министров, так и относительно способа выбора нового Совета и да поможет В. И. В. Господь Бог в этом важном деле. Генерал Алексеев".
В. Князь: "Со своей стороны сообщая лично вам, что я опасаюсь, как бы не было упущено время до возвращения Е. В., так как при настоящих условиях дорог буквально каждый час. Благодарю вас, Михаил Васильевич, за принятый на себя труд. Желаю вам полного успеха. Генерал-адъютант Михаил."
Алексеев: "Завтра, при утреннем докладе, еще раз доложу Е. И. В-ву желательность теперь же принять некоторые меры, так как вполне сознаю, что в таких положениях упущенное время бывает невознаградимо. Желаю здоровья В. И. В-ву и успеха в той помощи, которую вы желаете оказать Государю Императору в переживаемые нами решительные минуты, от которых зависит судьба и дальнейший ход войны и жизни государства. Генерал Алексеев".
Вскоре затем Алексееву принесли телеграмму для Государя от князя Голицына. Премьер доносил, что правительство не может справиться с происходящими волнениями, просил уволить и его, и всех министров, назначить премьером лицо пользующееся доверием общества, поручить ему составление министерства и назначить для командования войсками в Петроград популярного генерала.
Алексеев хотел было отправить телеграмму Государю с дежурным офицером, но, по совету Лукомского, понес сам.
Вернувшись, он сказал, что Государь остался недоволен телеграммой и хотел сам написать ответ. В 11 ч. 20 м. Государь пришел в штаб. Узнав от Лукомского, что Алексеев по нездоровью прилег отдохнуть, Государь передал телеграмму на имя Голицына и сказал: "Сейчас же передайте генералу Алексееву эту телеграмму и скажите, что я прошу немедленно передать ее по прямому проводу. При этом скажите, что это мое окончательное решение, которое я не изменю, а потому бесполезно мне докладывать еще что-либо по этому вопросу". Государь ушел.
На синем телеграфном бланке было написано: "Председателю Совета министров. Петроград. О главном военном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. Тоже и относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе, при данных обстоятельствах, считаю их недопустимыми. НИКОЛАЙ".
Лукомский передал телеграмму и повеление Алексееву и стал упрашивать пойти к Государю и умолять Его изменить решение и согласиться на просьбу премьера. Ведь просьба премьера одинакова с просьбой Вел. Кн. Михаила Александровича, Родзянко, Брусилова и Рузского. Алексеев колебался. Лукомский настаивал. Наконец, Алексеев, который сам был на стороне этой широкой "реформы", решился и пошел. Он вернулся убитым... - На коленях умолял Его Величество, - сказал он, грустно качая головой, - не согласен.
Телеграмма эта была отправлена из Ставки в 23 ч. 25м. В Петрограде она уже не могла быть вручена премьеру. Правительства уже не существовало. Оно уже разошлось. Только некоторым прежним министрам ее содержание было передано по телефону.
"Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца под начальством генерала Занкевича, с коими буду продолжать борьбу. Ген.-лейт. Хабалов".
После довольно продолжительного времени Алексеев вышел из кабинета Государя. В полутемном, почему-то, зале стояли одетыми в дорогу Фредерикс, Воейков и дежурный Мордвинов.
Алексеев стал прощаться. Желал счастливого пути. Став около Мордвинова, он сказал: "Напрасно все-таки Государь уезжает из Ставки. В такое время лучше оставаться здесь. Я пытался Его отговорить, но Его Величество очень беспокоится за Императрицу и за детей и я не решился очень уж настаивать".
На тревожный вопрос Мордвинова: "Что же делать?, Алексеев апатично ответил: "Я только что говорил Государю, что теперь остается одно: собрать порядочный отряд где-нибудь, примерно, около Царского Села и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время... Пройдет не менее пяти, шести дней, пока части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать".
В 2 часа ночи вышел Государь. В походной солдатской шинели. В папахе. Направились к выходу. Пожав руку генералу Алексееву, Государь сел в автомобиль. С Государем сел Фредерикс. Автомобиль тронулся. За ним следовал автомобиль с Воейковым и дежурным Мордвиновым. Воейков ругал Родзянко, всех, кто делает революцию и верил в успех миссии генерала Иванова.
Автомобили мчались по темным улицам, бросая вперед снопы света. На пути лишь чины полиции и охрана. Город спит. Третий час ночи.
" До свиданья, вероятно, в Царском Селе завтра увидимся."
Воейкову в поезд принесли телеграмму от генерала Беляева, который сообщал, что "мятежники заняли Мариинский дворец... там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца".
От Протопопова никаких известий не приходило. Граф Фредерикс острил, что Протопопов умер.
В 4 ч. утра 28 февраля отбыл поезд Литера Б, а в 5 ч. утра отправился из Могилева и поезд Литера А, в котором ехал Государь.
Через семнадцать часов после того, как Государь отдал свое повеление. Ставка "не торопилась".
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Откуда-то стали стрелять одиночными выстрелами по артиллерии, что стояла в одном из дворов здания. Ранено несколько лошадей. Это произвело нехорошее впечатление на прислугу. Солдаты ворчат. Из верхних окон соседнего Панаевского театра также стали стрелять по солдатам. Настроение во всем отряде понижалось. Генерал Занкевич вновь собрал всех офицеров. Вновь говорил о долге перед Государем и Родиной, говорил о присяге, говорил горячо... Выступил один из офицеров.
- Ваше превосходительство, разрешите...
- Говорите.
- Ваше превосходительство, не найдете ли вы возможным войти в контакт с Временным комитетом Гос. Думы. Ведь вот, офицеры Преображенского батальона уж вошли.
Не ожидавший такого оборота, генерал Занкевич не дал офицеру продолжать. Он лишь решительно ответил: "Нет" и, взяв под козырек, скомандовал: "Господа офицеры по местам!"
Один из молодежи напал на сторонника Преображенцев. - Нашли кому подражать. Преображенцы опозорили гвардию. Опозорили, как в 1906 году. Их делегаты утром объезжали первую дивизию, уговаривая примкнуть к революции. Никто не согласился. На Миллионной ведут себя позорно. Все равно солдаты им не верят...
В 8 ч. 25 м. Хабалов послал Алексееву такую телеграмму:
"Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 чел. всадников при 13 пулеметах и 12 орудиях с 80 патронами всего. Положение до чрезвычайности трудное". (No 615).
Спустя полчаса Хабалов был вызван к прямому проводу генералом Ивановым из Могилева. Иванов сообщил ему о своем назначении и поставил десять вопросов о положении в Петрограде, на которые и просил дать ответы. Ответы эти были сообщены телеграммой, поданной 28 февраля в 11 ч. 30 м. на имя генерала Алексеева.
"1) В моем распоряжении, в здании Главн. адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, две батареи. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя в прохожих, обезоруживая офицеров.
2) Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются.
3) Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет.
4) Ответить не могу.
5) Министры арестованы революционерами.
6) Не находятся вовсе.
7) Не имею.
8) Продовольствия в моем распоряжении нет. В городе, к 25 февраля было 5.600.000 пудов запаса муки.
9) Все артиллерийские заведения во власти революционеров.
10) В моем распоряжении лично начальник штаба Округа. С прочими окружными управлениями связи не имею. Ген. Хабалов".
Ответ 4 следовал на вопрос: "Какие власти правят этими частями города?" Ответ 6 - на вопрос: "Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем распоряжении?" Ответ 7 - на вопрос: " Какие технические и хозяйственные учреждения военного ведомства ныне в вашем распоряжении?" Телеграмма давала верное изображение тогдашней обстановки.
Настроение Хабалова, как и Беляева, было удрученное. Иванов еще и не выезжал из Могилева. Здесь революционное правительство. Удручен и Занкевич. Упало настроение и младших чинов отряда. Один из ротных командиров, хороший и храбрый офицер, георгиевский кавалер явился к полковнику Фомину и просил отпустить его домой... по болезни. Посыпались вопросы - что, как, почему? Стали говорить откровенно. Правительство сбежало. Бесцельные, противоречивые распоряжения высшего начальства. Безнадежность положения. Агония какая-то... Так разъяснял просивший. Не отпустишь - все равно уйду... За мной уйдет и следующий... всё пропало.
Удерживать не хватало духу. Горькая правда была на его стороне. Ушел. Рота сдана следующему по старшинству. А через несколько минут кто-то крикнул, что артиллерия уходит. Началось волнение в ротах Петроградского полка, стоявших в вестибюле. Их удалось временно урезонить, успокоить.
Артиллерийский полковник Потехин стал говорить солдатам. Вышла целая речь. Солдаты сгруппировались на большой лестнице. Что-то вроде митинга. Горячая патриотическая речь Потехина сперва захватила. Затем в задних рядах стали возражать, подсмеиваться. Генерал Беляев отозвал Потехина. Сам Беляев как бы осел. В это время к нему пришел из штаба генерал Каменский. Маленького роста, юркий, умный, энергичный, он умел уживаться и приспосабливаться при всех обстоятельствах. Каменский стал доказывать бесполезность какого-то, якобы, кому-то сопротивления. Советовал распустить войска по казармам. Беляев соглашался с целесообразностью этого плана, но отдать приказание колебался. Занкевич горячился и стоял за продолжение сопротивления.
В 12 часов к генералу Хабалову явился офицер от Морского министра Григоровича с требованием последнего: во избежание разрушения здания Адмиралтейства Петропавловскою крепостью, чем угрожают с крепости, очистить здание от войск.
Генералы стали совещаться. Все склонялись к роспуску войск. Занкевич просил у Беляева формального на то приказания, что тот и отдал. Возник вопрос, как уходить: с оружием, или без оружия? Кто-то предложил сложить оружие в здании Адмиралтейства и разойтись, как частным лицам. Командир стрелков просил разрешения выйти с оружием. Беляев разрешил уходить, кто как хочет. Смотритель здания показал комнату, в которую и стали спешно складывать оружие. Не прошло и четверти часа, как войска стали покидать Адмиралтейство.
Сплошная толпа вооруженных рабочих, солдат, молодежи ждала на улице, у подъездов, у ворот. Выехавшая батарея была сразу же облеплена публикой. На передках, рядом с артиллеристами, появились молодые люди и девицы. К орудиям, зарядным ящикам и хомутам привязывали красные лоскутья. Толпа восторженно орала ура! Ура!
Стрелки вышли с винтовками. С песней "Взвейтесь соколы орлами" выходили Измайловцы. За ними ушли Петроградцы.
В 1 ч. 30 м. Беляев телеграфировал Алексееву:
"Около 12 часов дня 28 февраля остатки, оставшихся еще верными частей, в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты, по требованию Морского министра, были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод всех этих войск в другое место не признан соответственным ввиду неполной их надежности. Части разведены по казармам, причем, во избежание отнятия оружия по пути следования, ружья и пулеметы, а также замки орудий сданы Морскому министерству. 9157. Беляев".
Все было кончено. Отныне в Петрограде лишь революционная власть и признавшие ее войска ... Последний оплот царской власти пал. Где-то еще отстреливаются осажденные офицеры Егерского, Финляндского, Московского полков... Лишь два министра: Беляев и Покровский продолжают упрямо что-то делать в своих канцеляриях, не изменяя Государю. Другие уже арестованы.
В 4 ч. дня вооруженная толпа нахлынула в Адмиралтейство и арестовала находившихся там генералов: Хабалова, Беляева, Балка, Вендорфа, Казакова. Их отвезли в Таврический дворец. Хабалов настолько был растерян, что назвался чужим именем, как начальник какой-то дивизии. Его и отпустили, но хитрость скоро была обнаружена и генерал с конфузом был изобличен и вновь арестован.
В то утро некоторые офицеры и солдаты, одиночным порядком, отправились в Царское Село, надеясь во дворце найти центр для сбора верных Государю войск. Туда направилась и одна из рот Л.-гв. Петроградского полка. А на Выборгской стороне, по слухам, горсть офицеров и солдат самокатчиков геройски сражалась и умирала под напором революционных банд... Там толпа осаждала казармы самокатчиков. Осажденные отстреливались из пулеметов. Толпа раздобыла бомбометы и подожгла казармы. Имена героев неизвестны. Таких героев, готовых погибнуть, тогда было много в Петрограде, но высшая военная власть, растерявшись, не сумела их использовать против революции и сама погибла бесславно.
В 11 ч. 12 м. Царица телеграфировала: "Революция вчера приняла ужасающие размеры. Знаю, что присоединились и другие части. Известия хуже, чем когда бы то ни было. Аликс."
В 1 ч. 5 м. телеграфировала: "Уступки необходимы. Стачки продолжаются. Много войск перешло на сторону революции. Аликс."
И, наконец, в 9 ч. 50 м. телеграфировала: "Лили провела у нас день и ночь. Не было ни колясок, ни моторов. Окружный суд горит. Аликс."
Всё вместе давало полную картину катастрофы, а фраза "уступки необходимы" указывала на революционное значение происходящего.
***
Воейков передал Бенкендорфу повеление Государя, сделал соответствующие распоряжения о снаряжении императорских поездов и доложил Алексееву о предстоящем отъезде Его Величества. Тут у него произошло недоразумение, о котором генерал Воейков пишет: "Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение и он, с ехидной улыбкой, слащавым голосом, спросил меня:- А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?
Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Государю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного в такую минуту ответа. На мои слова:
-Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, генерал Алексеев ответил: - Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.
Я его вторично спросил: - После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать, или нет, - на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: - Отчего же. Пускай Государь едет... Ничего... - После этих слов я сказал генералу Алексееву, что он должен немедленно сам, лично пойти и выяснить Государю положение дел. Я думал, что, если Алексеев кривит душою передо мною, то у него проснется совесть и не хватит сил слукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра.
От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах. Но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село.
При первых словах моего рассказа лицо Его Величества выразило удивление, а затем сделалось бесконечно грустным.
Через несколько минут к Государю явился генерал Алексеев и был принят в кабинете." (В. Н. Воейков. С Царем и без Царя)
Алексеев советовал Государю не уезжать, но безуспешно. После ухода Алексеева Государь поручил Воейкову переговорить по проводу с Беляевым и узнать, что делается в Петрограде. Воейков пошел в аппаратную, вызвал Беляева и узнал от него, что все власти растерялись, положение катастрофическое и, если не будет вмешательства войск со стороны, революция одолеет. Что касается нападения толпы на Царское Село, то эти сведения идут от Родзянко.
Полученные сведения Воейков доложил Его Величеству. Сам Воейков был очень взволнован и нервничал. От своего особого отдела, от полковника Ратко он не получил в этот день никакой информации. Из разговора с Беляевым он понял причину такого молчания. Ратко получал сведения от Охранного отделения. Но последнее окончило свое существование и его начальник исчез со служебного горизонта. За ним исчез и министр Внутренних дел. Исчезли источники информации Дворцового коменданта.
***
Свита, служебный персонал, все волновались, приготовляясь к отъезду. Увозили вещи в поезда. Многие переехали в поезда. Государь не торопился. Оказалось, что, по техническим условиям, императорские поезда могут отправиться только часов через пять-шесть.Около 10 часов Государю была доложена полученная от генерала Рузского и поданная в 21 ч. 15 м. телеграмма. Представляя Государю известную уже агитационную телеграмму Родзянко, Рузский поддерживал его ходатайство. Он писал, между прочим: " Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству соображения о крайней необходимости принятия срочных мер, которые могли бы успокоить население и вселить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и свое будущее. Эти меры, принятые теперь, накануне предстоящего оживления боевой деятельности на фронтах, вольют новые силы в армию и народ для продления дальнейшего упорства в борьбе с врагом. Позволяю себе думать, что, при существующих условиях, меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение". 27 февр. No 1147. Б. ген. ад. Рузский".
Было ясно, что этот Главнокомандующий, совращенный общественниками не только играет в политику, но и заигрывает с революцией. Беспринципный генерал, он, в свое время, не стеснялся просить Распутина помолиться, чтобы его назначили на его теперешний пост. Государь знал, как молился тогда за Рузского Распутин...
***
В 10 часов с половиной генерала Алексеева вызвал к проводу из Петрограда Вел. Кн. Михаил Александрович и произошел следующий разговор: "У аппарата Вел. Кн. Михаил Александрович. Прошу вас доложить от моего имени Государю Императору нижеследующее:"Для немедленного успокоения принявшего крупные размеры движения, по моему глубокому убеждению, необходимо увольнение всего состава Совета министров, что подтвердил мне и князь Голицын. В случае увольнения кабинета, необходимо одновременно назначить заместителей. При теперешних условиях полагаю единственно остановить выбор на лице, облеченном доверием Вашего Императорского Величества и пользующемся уважением в широких слоях, возложив на такое лицо обязанности председателя Совета министров, ответственного единственно перед Вашим Императорским Величеством. Необходимо поручить ему составить кабинет по его усмотрению. Ввиду чрезвычайно серьёзного положения, не угодно ли будет Вашему Императорскому Величеству уполномочить меня безотлагательно объявить об этом от высочайшего Вашего Императорского Величества имени, при чем со своей стороны полагаю, что таким лицом в настоящий момент мог бы быть князь Львов. Генерал-адъютант Михаил..""
На это Алексеев ответил: "Сейчас доложу Его Императорскому Величеству телеграмму Вашего Императорского Высочества. Завтра Государь выезжает в Царское Село. Генерал Алексеев."
"Позволяю себе доложить, что если последует сейчас какое-либо повеление Государя Императора, то я немедленно телеграфирую его Вашему Императорскому Высочеству. Генерал Алексеев".
"Я буду ожидать ваш ответ в доме военного министра и прошу вас передать его по прямому проводу. Вместе с тем прошу доложить Его Императорскому Величеству, что, по моему убеждению, приезд Государя Императора в Царское Село, может быть, желательно отложить на несколько дней. Ген.-адъют. Михаил".
Генерал Алексеев доложил Государю представленный на бланке разговор. Государь, подумав, продиктовал Алексееву ответ и вот, каково было продолжение разговора с Великим Князем:
"У аппарата Его И. В. В. К. Михаил Александрович. Алексеев: "Государь Император повелел мне от его имени благодарить В. И. В. и доложить вам следующее: Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств Государь Император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиной часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе Его И. В., отлагает до времени своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград ген.-адъют. Иванов, в качестве главнокомандующего Петроградским округом, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего числа, с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград из наиболее надежных частей четыре пехотных и четыре кавалерийских полка. Позвольте закончить личною просьбою о том, чтобы высказанные В. И. В. мысли в предшествовавшем сообщении вы изволили настойчиво поддержать при личных докладах Е. И. В-ву, как относительно замены современных деятелей Совета министров, так и относительно способа выбора нового Совета и да поможет В. И. В. Господь Бог в этом важном деле. Генерал Алексеев".
В. Князь: "Со своей стороны сообщая лично вам, что я опасаюсь, как бы не было упущено время до возвращения Е. В., так как при настоящих условиях дорог буквально каждый час. Благодарю вас, Михаил Васильевич, за принятый на себя труд. Желаю вам полного успеха. Генерал-адъютант Михаил."
Алексеев: "Завтра, при утреннем докладе, еще раз доложу Е. И. В-ву желательность теперь же принять некоторые меры, так как вполне сознаю, что в таких положениях упущенное время бывает невознаградимо. Желаю здоровья В. И. В-ву и успеха в той помощи, которую вы желаете оказать Государю Императору в переживаемые нами решительные минуты, от которых зависит судьба и дальнейший ход войны и жизни государства. Генерал Алексеев".
Вскоре затем Алексееву принесли телеграмму для Государя от князя Голицына. Премьер доносил, что правительство не может справиться с происходящими волнениями, просил уволить и его, и всех министров, назначить премьером лицо пользующееся доверием общества, поручить ему составление министерства и назначить для командования войсками в Петроград популярного генерала.
Алексеев хотел было отправить телеграмму Государю с дежурным офицером, но, по совету Лукомского, понес сам.
Вернувшись, он сказал, что Государь остался недоволен телеграммой и хотел сам написать ответ. В 11 ч. 20 м. Государь пришел в штаб. Узнав от Лукомского, что Алексеев по нездоровью прилег отдохнуть, Государь передал телеграмму на имя Голицына и сказал: "Сейчас же передайте генералу Алексееву эту телеграмму и скажите, что я прошу немедленно передать ее по прямому проводу. При этом скажите, что это мое окончательное решение, которое я не изменю, а потому бесполезно мне докладывать еще что-либо по этому вопросу". Государь ушел.
На синем телеграфном бланке было написано: "Председателю Совета министров. Петроград. О главном военном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. Тоже и относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению. Относительно перемен в личном составе, при данных обстоятельствах, считаю их недопустимыми. НИКОЛАЙ".
Лукомский передал телеграмму и повеление Алексееву и стал упрашивать пойти к Государю и умолять Его изменить решение и согласиться на просьбу премьера. Ведь просьба премьера одинакова с просьбой Вел. Кн. Михаила Александровича, Родзянко, Брусилова и Рузского. Алексеев колебался. Лукомский настаивал. Наконец, Алексеев, который сам был на стороне этой широкой "реформы", решился и пошел. Он вернулся убитым... - На коленях умолял Его Величество, - сказал он, грустно качая головой, - не согласен.
Телеграмма эта была отправлена из Ставки в 23 ч. 25м. В Петрограде она уже не могла быть вручена премьеру. Правительства уже не существовало. Оно уже разошлось. Только некоторым прежним министрам ее содержание было передано по телефону.
***
Во дворце шли последние приготовления к отъезду. С 12 часов свита готова, все одеты. В час ночи к Государю явился Алексеев. Его попросили в кабинет Его Величества. Алексеев представил Государю только что полученную телеграмму от генерала Хабалова. Телеграмма была подана в 8 ч. 10 м., но получена в 12 ч. 55 м. Она гласила:"Прошу доложить Его Императорскому Величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей, одни за другими, изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных Его Величеству войск. Оставшиеся верными долгу весь день боролись против мятежников, понеся большие потери. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца под начальством генерала Занкевича, с коими буду продолжать борьбу. Ген.-лейт. Хабалов".
После довольно продолжительного времени Алексеев вышел из кабинета Государя. В полутемном, почему-то, зале стояли одетыми в дорогу Фредерикс, Воейков и дежурный Мордвинов.
Алексеев стал прощаться. Желал счастливого пути. Став около Мордвинова, он сказал: "Напрасно все-таки Государь уезжает из Ставки. В такое время лучше оставаться здесь. Я пытался Его отговорить, но Его Величество очень беспокоится за Императрицу и за детей и я не решился очень уж настаивать".
На тревожный вопрос Мордвинова: "Что же делать?, Алексеев апатично ответил: "Я только что говорил Государю, что теперь остается одно: собрать порядочный отряд где-нибудь, примерно, около Царского Села и наступать на бунтующий Петроград. Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время... Пройдет не менее пяти, шести дней, пока части смогут собраться. До этого с малыми силами ничего не стоит и предпринимать".
В 2 часа ночи вышел Государь. В походной солдатской шинели. В папахе. Направились к выходу. Пожав руку генералу Алексееву, Государь сел в автомобиль. С Государем сел Фредерикс. Автомобиль тронулся. За ним следовал автомобиль с Воейковым и дежурным Мордвиновым. Воейков ругал Родзянко, всех, кто делает революцию и верил в успех миссии генерала Иванова.
Автомобили мчались по темным улицам, бросая вперед снопы света. На пути лишь чины полиции и охрана. Город спит. Третий час ночи.
***
Приехав в поезд, Государь принял генерал-адъютанта Иванова. Иванов просил повеления, чтобы все министры исполняли его приказания. Государь согласился и просил передать о том Алексееву. Иванов доложил, что, во избежание кровопролития, он предполагает не вводить сразу отряд в Петроград, а остановиться где-либо около. Что он постарается всё уладить миролюбиво. Государь сказал: "Да, конечно." Иванов даже решился просить Государя согласиться на "реформы" Государь ответил, что он уже переговорил об этом с Алексеевым. Прощаясь, Государь сказал Иванову:" До свиданья, вероятно, в Царском Селе завтра увидимся."
Воейкову в поезд принесли телеграмму от генерала Беляева, который сообщал, что "мятежники заняли Мариинский дворец... там теперь члены революционного правительства. Министры, кроме Покровского и Кригер-Войновского, заблаговременно ушли из дворца".
От Протопопова никаких известий не приходило. Граф Фредерикс острил, что Протопопов умер.
В 4 ч. утра 28 февраля отбыл поезд Литера Б, а в 5 ч. утра отправился из Могилева и поезд Литера А, в котором ехал Государь.
***
Императорские поезда ушли. На путях станции Могилев спокойно оставались вагоны с генерал-адъютантом Ивановым и с его отрядом Георгиевского батальона. Этот поезд двинулся по назначению лишь в час дня 28 февраля.Через семнадцать часов после того, как Государь отдал свое повеление. Ставка "не торопилась".
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
28 февраля в Петрограде. - Отряд "верных" вновь в Адмиралтействе. Колебания. - Телеграмма Хабалова в Ставку. - Тревожные симптомы. - Генерал Каменский. - Требование адмирала Григоровича очистить Адмиралтейство. Совещание генералов и решение разойтись. - Уход войск по казармам. Телеграмма в Ставку. - Занятие толпой Адмиралтейства. - Арест генералов. Неизвестные герои. - В Таврическом дворце. - Действия Временного комитета. Приход в Думу войск. - Работа полковника Энгельгардта. - Аресты. - Меры обороны. - Комиссар инженер Бубликов. - Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов. - Меры по овладению гарнизоном. 28 февраля в Царском Селе, - Тревога во дворце. Вопрос об отъезде Царской семьи. - Охрана дворца. Волнения в Царском Селе. - Прибытие в Царское верных из Петрограда. - Оптимизм полковника Герарди. - Перемена настроения. - Паника. - Новость о расстреле камергера Валуева. - Тревожный вечер. - Бунт в Царском Селе. - Тревога во дворце. - Генерал Гротен и охрана. - Приближение толпы. - Переговоры. Посылка делегатов в Думу. - Временное соглашение с бунтующим гарнизоном. Войсковая охрана перед дворцом. - Телеграмма о возвращении Государя. - Выход Императрицы к войскам. - Ночь во дворце. - Вопрос об удалении А. А. Вырубовой. - Успокоение. - Уход войск. - Мечты о приезде Государя. В Петрограде. - В Таврическом дворце. - Решение Временного комитета об отречении Государя. Согласие на то генерала Алексеева. - Приготовления к поездке делегатов к Государю с просьбой отречения. - Ночь на первое марта.
Ночь на 28 февраля. Отряд "верных" вновь в здании Адмиралтейства. Вновь расставлены посты и пулеметы. Вновь два орудия у главных ворот. Стало светать. Из окон видна накапливающаяся толпа. Генерал Беляев, не уясняя себе, что Родзянко на стороне революции, говорит с ним по телефону как с "верноподданным". Родзянко, играя на неосведомленности Беляева, предупреждает его, что в городе анархия, что он не отвечает за то, что толпа сделает с отрядом. Он советует прекратить "сопротивление" и распустить войска. Тон у Родзянки революционно-повелительный. Беляев в панике. Разведка полковника Фомина сообщила, что Петропавловская крепость перешла на сторону революции, подчинилась Временному комитету Родзянко. А из Преображенских казарм сообщают, что там получено приказание штурмовать отряд. Фомин доложил эти сведения Беляеву. Беляев развел руками. Всё потеряно...Откуда-то стали стрелять одиночными выстрелами по артиллерии, что стояла в одном из дворов здания. Ранено несколько лошадей. Это произвело нехорошее впечатление на прислугу. Солдаты ворчат. Из верхних окон соседнего Панаевского театра также стали стрелять по солдатам. Настроение во всем отряде понижалось. Генерал Занкевич вновь собрал всех офицеров. Вновь говорил о долге перед Государем и Родиной, говорил о присяге, говорил горячо... Выступил один из офицеров.
- Ваше превосходительство, разрешите...
- Говорите.
- Ваше превосходительство, не найдете ли вы возможным войти в контакт с Временным комитетом Гос. Думы. Ведь вот, офицеры Преображенского батальона уж вошли.
Не ожидавший такого оборота, генерал Занкевич не дал офицеру продолжать. Он лишь решительно ответил: "Нет" и, взяв под козырек, скомандовал: "Господа офицеры по местам!"
Один из молодежи напал на сторонника Преображенцев. - Нашли кому подражать. Преображенцы опозорили гвардию. Опозорили, как в 1906 году. Их делегаты утром объезжали первую дивизию, уговаривая примкнуть к революции. Никто не согласился. На Миллионной ведут себя позорно. Все равно солдаты им не верят...
В 8 ч. 25 м. Хабалов послал Алексееву такую телеграмму:
"Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 чел. всадников при 13 пулеметах и 12 орудиях с 80 патронами всего. Положение до чрезвычайности трудное". (No 615).
Спустя полчаса Хабалов был вызван к прямому проводу генералом Ивановым из Могилева. Иванов сообщил ему о своем назначении и поставил десять вопросов о положении в Петрограде, на которые и просил дать ответы. Ответы эти были сообщены телеграммой, поданной 28 февраля в 11 ч. 30 м. на имя генерала Алексеева.
"1) В моем распоряжении, в здании Главн. адмиралтейства, четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, две батареи. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя в прохожих, обезоруживая офицеров.
2) Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются.
3) Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет.
4) Ответить не могу.
5) Министры арестованы революционерами.
6) Не находятся вовсе.
7) Не имею.
8) Продовольствия в моем распоряжении нет. В городе, к 25 февраля было 5.600.000 пудов запаса муки.
9) Все артиллерийские заведения во власти революционеров.
10) В моем распоряжении лично начальник штаба Округа. С прочими окружными управлениями связи не имею. Ген. Хабалов".
Ответ 4 следовал на вопрос: "Какие власти правят этими частями города?" Ответ 6 - на вопрос: "Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем распоряжении?" Ответ 7 - на вопрос: " Какие технические и хозяйственные учреждения военного ведомства ныне в вашем распоряжении?" Телеграмма давала верное изображение тогдашней обстановки.
Настроение Хабалова, как и Беляева, было удрученное. Иванов еще и не выезжал из Могилева. Здесь революционное правительство. Удручен и Занкевич. Упало настроение и младших чинов отряда. Один из ротных командиров, хороший и храбрый офицер, георгиевский кавалер явился к полковнику Фомину и просил отпустить его домой... по болезни. Посыпались вопросы - что, как, почему? Стали говорить откровенно. Правительство сбежало. Бесцельные, противоречивые распоряжения высшего начальства. Безнадежность положения. Агония какая-то... Так разъяснял просивший. Не отпустишь - все равно уйду... За мной уйдет и следующий... всё пропало.
Удерживать не хватало духу. Горькая правда была на его стороне. Ушел. Рота сдана следующему по старшинству. А через несколько минут кто-то крикнул, что артиллерия уходит. Началось волнение в ротах Петроградского полка, стоявших в вестибюле. Их удалось временно урезонить, успокоить.
Артиллерийский полковник Потехин стал говорить солдатам. Вышла целая речь. Солдаты сгруппировались на большой лестнице. Что-то вроде митинга. Горячая патриотическая речь Потехина сперва захватила. Затем в задних рядах стали возражать, подсмеиваться. Генерал Беляев отозвал Потехина. Сам Беляев как бы осел. В это время к нему пришел из штаба генерал Каменский. Маленького роста, юркий, умный, энергичный, он умел уживаться и приспосабливаться при всех обстоятельствах. Каменский стал доказывать бесполезность какого-то, якобы, кому-то сопротивления. Советовал распустить войска по казармам. Беляев соглашался с целесообразностью этого плана, но отдать приказание колебался. Занкевич горячился и стоял за продолжение сопротивления.
В 12 часов к генералу Хабалову явился офицер от Морского министра Григоровича с требованием последнего: во избежание разрушения здания Адмиралтейства Петропавловскою крепостью, чем угрожают с крепости, очистить здание от войск.
Генералы стали совещаться. Все склонялись к роспуску войск. Занкевич просил у Беляева формального на то приказания, что тот и отдал. Возник вопрос, как уходить: с оружием, или без оружия? Кто-то предложил сложить оружие в здании Адмиралтейства и разойтись, как частным лицам. Командир стрелков просил разрешения выйти с оружием. Беляев разрешил уходить, кто как хочет. Смотритель здания показал комнату, в которую и стали спешно складывать оружие. Не прошло и четверти часа, как войска стали покидать Адмиралтейство.
Сплошная толпа вооруженных рабочих, солдат, молодежи ждала на улице, у подъездов, у ворот. Выехавшая батарея была сразу же облеплена публикой. На передках, рядом с артиллеристами, появились молодые люди и девицы. К орудиям, зарядным ящикам и хомутам привязывали красные лоскутья. Толпа восторженно орала ура! Ура!
Стрелки вышли с винтовками. С песней "Взвейтесь соколы орлами" выходили Измайловцы. За ними ушли Петроградцы.
В 1 ч. 30 м. Беляев телеграфировал Алексееву:
"Около 12 часов дня 28 февраля остатки, оставшихся еще верными частей, в числе 4 рот, 1 сотни, 2 батарей и пулеметной роты, по требованию Морского министра, были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому здание. Перевод всех этих войск в другое место не признан соответственным ввиду неполной их надежности. Части разведены по казармам, причем, во избежание отнятия оружия по пути следования, ружья и пулеметы, а также замки орудий сданы Морскому министерству. 9157. Беляев".
Все было кончено. Отныне в Петрограде лишь революционная власть и признавшие ее войска ... Последний оплот царской власти пал. Где-то еще отстреливаются осажденные офицеры Егерского, Финляндского, Московского полков... Лишь два министра: Беляев и Покровский продолжают упрямо что-то делать в своих канцеляриях, не изменяя Государю. Другие уже арестованы.
В 4 ч. дня вооруженная толпа нахлынула в Адмиралтейство и арестовала находившихся там генералов: Хабалова, Беляева, Балка, Вендорфа, Казакова. Их отвезли в Таврический дворец. Хабалов настолько был растерян, что назвался чужим именем, как начальник какой-то дивизии. Его и отпустили, но хитрость скоро была обнаружена и генерал с конфузом был изобличен и вновь арестован.
В то утро некоторые офицеры и солдаты, одиночным порядком, отправились в Царское Село, надеясь во дворце найти центр для сбора верных Государю войск. Туда направилась и одна из рот Л.-гв. Петроградского полка. А на Выборгской стороне, по слухам, горсть офицеров и солдат самокатчиков геройски сражалась и умирала под напором революционных банд... Там толпа осаждала казармы самокатчиков. Осажденные отстреливались из пулеметов. Толпа раздобыла бомбометы и подожгла казармы. Имена героев неизвестны. Таких героев, готовых погибнуть, тогда было много в Петрограде, но высшая военная власть, растерявшись, не сумела их использовать против революции и сама погибла бесславно.