Страница:
10 мая, в 6 ч. вечера, Государь с семьей прибыл в Одессу. На вокзале обычная торжественная встреча, которая в Одессе как-то всегда выходила более праздничной и нарядной, чем где-либо. Там градоначальствовал пресимпатичный "Ваничка" Сосновский. А в городе блистала его красивая жена, "Любочка", державшая высоко знамя своего супруга.
С вокзала Царская Семья проехала в собор, где ожидал весь цвет одесской интеллигенции. Проезд по широким, нарядным, разукрашенным улицам был, как всегда в Одессе, великолепен. Правая Городская Дума, умевший со всеми ладить градоначальник и умный жандармский генерал Заварзин общим взаимодействием достигали блестящих результатов. Энтузиазм населения, восторг детей, растянувшихся с гирляндами цветов и флажками по всему пути, веселые крики ура и над всем этим перекатывавшиеся волны "Боже Царя храни" и гул колоколов церковных - все это давало удивительную радостную картину.
После собора, Их Величества посетили один из госпиталей и вернулись в поезд. Государыня устала и к обеду не вышла.
Вечером я обедал с несколькими, приехавшими с Государем, лицами и с несколькими одесситами, крайними правыми, занимавшими в Одессе выдающиеся общественные посты. Тем обедом интересовался Государь. Все было отлично. Мы обменялись мнениями. Нам сообщили много интересного. И самый обед был хорош. Но, вот, самый интересный из одесситов, уже за сладким, начал речь, похожую на тост.
Говорил красиво, но говорил о том, что для укрепления правительства, режима, надо немедленно начать организацию погромов, сначала немецких, а затем еврейских. Это, по его мнению, поднимет настроение народа и очень поможет войне. Вышло нехорошо. Стали заминать, вышучивать, что и он хочет воевать и т. д.
Один из нас, приехавших, стал доказывать, что такие приемы неприемлемы. Что в свое время местный Кишиневский погром принес так много вреда режиму и обрушился последствиями на Монарха. Беседа была испорчена. Было досадно. Расстались мы дружески, но чувствовалось, что здесь, на Юге много провинциализма, много старой "крушеванщины".
На следующий день Государь смотрел сербскую дивизию, составленную из австрийских пленных славян. Дивизия была хороша. Но у нее не было артиллерии.
Вечером Царская Семья выехала в Крым. Один мой помощник с людьми уже заблаговременно был послан туда.
12 мая утром прибыли в Севастополь. День был дивный.
На царской пристани обычная парадная встреча. Моряки в белоснежных кителях. Такая прелесть, так нарядно. Как картинка - Эбергард. В палатке букет дам. Цветы, зелень, красивый широкий ковер стелется до самой воды. А на рейде спокойно красуется только что вернувшийся с похода флот. Сказочно быстро построенные дредноуты "Екатерина Великая" и "Императрица Мария" приковывают всеобщее внимание. Государь и вся Семья в самом хорошем настроении. Царица улыбается. Я уже много раз говорил, как сильно они любили флот и моряков.
После встречи, Их Величества, без предупреждения, проехали в недавно открытый Романовский институт физических методов лечения. Последнее слово науки. Гордость Крыма. Надо было видеть, что произошло там, когда узнали, кто приехал. Переполох, суета, радость, волнение. Их Величества были очень довольны, что видели все так, как обычно, без приготовлений. Все было прекрасно и блестяще.
После завтрака, Государь с детьми поехал на эскадру. Парадный катер под брейд-вымпелом Государя скользил по рейду. С кораблей неслось ура. Прежде всего, Государь посетил "Георгий Победоносец", где Эбергард сделал подробный доклад о действиях Черноморского флота. Флот хорошо работал, но Ставка не была довольна Эбергардом. Начав затем с дредноутов, Государь посетил в тот приезд все боевые корабли, беседовал с офицерами и матросами, расспрашивал о подвигах, благодарил. На дредноуте "Императрица Мария", которым командовал князь Трубецкой, Государю поднесли от корабля почетную саблю, вместо жетона. Сделано это было с разрешения Григоровича, но против желания Эбергарда. Государь был очень доволен.
На миноносце "Дерзкий" Государь узнал того молодого офицера Федосеева, о котором говорилось в моем предыдущем томе. Федосеев был артиллерийским офицером на миноносце и показал себя блестяще. 25 мая миноносцы "Дерзкий" и "Гневный" встретились ночью с крейсером "Бреслау". Минная атака крейсера не удалась, но меткий артиллерийский огонь "Дерзкого" произвел пожар на "Бреслау" и тот был принужден бежать. Позже узнали, что на "Бреслау" был убит командир и несколько десятков матросов. Лейтенант Федосеев был награжден георгиевским оружием. Наследник очень обрадовался, увидав Федосеева, дружески поздоровался с ним и внимательно выслушал его рассказ про бой с "Бреслау".
13 числа, из Евпатории приехала к Царской Семье, отдыхавшая там, А. А. Вырубова. Она пробыла в царском поезде несколько часов. Царская Семья была довольна, а в свите можно было слышать неприятные по ее адресу вещи. Анна Александровна хлопотала, чтобы Их Величества приехали в Евпаторию. Следующий день прошел в осмотрах некоторых военных учреждений по окрестностям.
15-го были в церкви. Государь посетил несколько укреплений и к вечеру поездом выехали в Евпаторию. Это посещение Государем Севастополя имело для войны большое значение. Решено было заменить Эбергарда молодым и энергичным адмиралом. И вскоре на его место был назначен адмирал Колчак. Эбергарду же был пожалован орден Александра Невского и он был назначен в Государственный Совет. Всё это произошло по представлению министра Григоровича, которого поддержал Алексеев. В широких общественных кругах эта перемена была встречена сочувственно.
Поездка Их Величеств в Евпаторию явилась триумфом для Таврического губернатора, Свиты Его Величества генерала Княжевича, о котором не раз упоминалось в предыдущем томе. Назначенный губернатором в ноябре 1914 года, Княжевич развил необычайную энергию, как администратор и уже успел сделать многое для своей губернии. Двинул он вперед и железнодорожное строительство в Крыму. Благодаря своим связям Княжевич добился того, что правительство отпустило деньги на постройку железнодорожной ветки от станции Сарабаз (магистраль Харьков - Севастополь) до Евпатории. Эта ветка, правда, пока кустарная, была построена в три с половиной месяца, и уже 21 октября 1915 года состоялось ее открытие. Отныне на первоклассный, единственный в Европе, грязелечебный курорт Саки (Сакские грязи) и в Евпаторию можно было проехать по железной дороге. Княжевич принялся за сооружение в Евпатории грандиозной грязелечебницы - здравницы, как стали называть по-модному.
Предполагалось назвать ее по имени Наследника, на себе испытавшего все действие тех грязей. Зарождался новый курорт, где, после грязей, можно было отдохнуть на Евпаторийском пляже. Работа кипела. Городское самоуправление оценило всю выгоду предпринятой губернатором работы и в Евпатории уже появился (может быть и слишком преждевременно) "бульвар генерала Княжевича". На самой ветке одна из станций названа Княжевичи.
Тихо, как бы ощупью, двигался императорский поезд по новой ветке среди огромной песчаной пустыни. От станции Саки стали встречаться живописные места и, наконец, открылась морская даль. Последние несколько верст до Евпатории дорога идет вблизи морского берета.
На станции торжественная встреча. Княжевич подносит Царице колоссальный букет белой акации, перевязанный старинным татарским полотенцем. Букеты роз подносятся другими. Их Величества с детьми проехали в собор, оттуда в мечеть и в караимскую кеннасу. Кажется, посещение караимской молельни Государем случилось впервые.
(о караимах - напр. http://community.migdal.ru/article-times.php?artid=622 и "История Еврейского Народа" средние века, у нас, ldn-knigi)
Убранство кенассы, старинные хрустальные люстры, спускавшиеся с потолка, пение, напоминавшее иногда, как будто бы, наши православные мотивы, всё это произвело на нас всех, православных, сильное впечатление. Служил главный караимский гахам, С. М. Шаптал, человек с университетским образованием, красивой наружности, он и служил красиво и говорил хорошо. В тот сезон он сумел понравиться А. А. Вырубовой, подружился с ней и ему благоволили во дворце. После службы, провожая Их Величества, он удостоился многих вопросов Государя. Их Величества посетили затем несколько госпиталей, но уже один Государь поехал со свитой и губернатором на место предполагаемой грязелечебницы. Княжевич изложил Государю свой грандиозный проект. Ему уже были отпущены два с половиной миллиона рублей на первые работы по созданию курорта. Для больных и раненых возводилось грандиозное учреждение. Фантазия Княжевича создавала отдельные павильоны для сербов, французов, англичан, итальянцев. Масштаб проекта был грандиозен. Государь одобрял проекты Княжевича, видя, как он работает не только на словах, но и на деле и обещал ему, где надо, поддержку. Начато было большое общегосударственное дело.
К завтраку все вернулись в поезд. Губернатор, городской голова, еще несколько человек местных властей были приглашены к столу.
После завтрака вся Царская Семья проехала в гости к А. А. Вырубовой, на ее дачу, которую она снимала у г. Дувана.
Дача выходила на море, и Царская Семья провела несколько часов спокойно на берегу моря. В смысле охраны беспокоиться было нечего. На даче, с Анной Александровной, для ее охраны, жили всё время три моих стражника. Царица называла их "желтые люди" по цвету хаки их кителей. В одном из писем Царицы к А. А. Вырубовой из Царского Села Ее Величество просила передать им свой привет. Надо ли говорить, как мои люди были счастливы, и как горд был их начальник.
Я расположился с одним из спутников по поезду на пляже. Дабы не привлекать внимания публики, легли на солнце. Стоял жаркий день. На море штиль. Так и хотелось войти в воду и не выходить оттуда. Бесконечно длинный пляж как бы подтверждал то, что говорил энергичный губернатор о развитии в Евпатории первоклассного курорта. Пока это было захолустье. Евпаторийцы уже хвастались и злорадствовали, что их курорт забьет, утопающую в цветах и зелени, красавицу Ялту. В их воображении уже вырастал богатый "парк генерала Княжевича", около него уже бродили диковинные экземпляры зверей из соседней Аскании Новой... Уже журчали фонтаны, как когда-то в Бахчисарае...
А бесконечная желтизна песков, насыщенный солью воздух, и полное отсутствие зелени, под палящими лучами знойного южного солнца, пока что, давали безмолвный, но красноречивый ответ, чего можно и чего нельзя ожидать от Евпатории.
Перед обедом Их Величества покинули Евпаторию. Восторженная толпа преимущественно простого народа с энтузиазмом провожала редких дорогих гостей. И вновь плавно, осторожно, потихоньку покатился царский поезд по новой железной дороге.
- Конечно, - с апломбом бросал, попыхивая сигарой, у себя в купэ, Воейков, - конечно, по условиям военного времени, Его Величество может ездить и по таким железным дорогам, но, вообще говоря, это недопустимо.
- Ревнует к Княжевичу, - острил, ухмыляясь, лейб-хирург Федоров, намекая на нелады двух генералов-однополчан. А в царском купэ, уставшая Царица, впивала дивный аромат куста белых акаций, что поднес Княжевич. Великие Княжны с любопытством рассматривали замысловатую татарскую вышивку.
- Какая счастливая идея, - сказала Императрица, глядя на цветы. Этими немногими словами как бы подводился итог поездки в Евпаторию. В Сарабузе, на магистрали, Государь распрощался с Княжевичем, поблагодарив его за кипучую деятельность. Императорский поезд пошел обычным нормальным порядком на Север. Чины инспекции императорских поездов вздохнули свободно.
После последних хлопотливых дней приятно было спокойно отдохнуть в комфортабельном купэ императорского поезда. Мы, пассажиры поезда литера В, обменивались нашими впечатлениями виденного и слышанного за последнее время.
Нельзя было не удивляться той большой созидательной военной работе, которая энергично велась повсюду. Не договаривали, храня формальную тайну, но знали, что вот-вот должно начаться большое наступление. За фронт не боялись. "На фронте-то мы победим" - говорил старик генерал. Рано ли, поздно ли, но победим. А вот наш "проклятый тыл". Вот тут может выйти очень плохо."
В ,,проклятом" тылу, действительно, было нехорошо. 16-го числа возобновляла работу Гос. Дума.
Значит вновь начиналась агитация против правительства с открытой трибуны. Это только могло ухудшить и без того смутное положение в тылу. Беда была в том, что у нас еще не привыкли к парламентаризму и его приемам, у нас еще принимали всерьез речь каждого с трибуны депутата. Как некогда, для простого народа каждая печатная строчка считалась непреложной правдой, так теперь верили каждому слову, что произносилось с трибуны Государственной Думы. А говорилось там нередко много всякого вздора и вздора вредного. 1916 год особенно показал, что правительство не умело умно и авторитетно парировать этот вздор.
Штюрмер, опытный бюрократ и человек умный, не мог не видеть и не понимать, что происходит в тылу, тем более, что он знал многое из закулисных действий. Но помочь делу он не мог и, прежде всего, потому, что был не только очень стар, но даже дряхл. На одном большом заседании в Москве он заснул. Вызвав меня однажды к себе, в Петрограде, в 9 час. вечера, он задремал при разговоре, да как задремал. Конечно, не такой премьер и не такой министр внутренних дел нужен был теперь для России. Понимая, однако, что надо что-то делать, Штюрмер, в начале мая, вызвал в Петроград 15 губернаторов из более важных губерний. Позже предполагалось вызвать следующую серию. Съехавшимся было предложено высказаться о положении вещей на местах, а также и о том, что надо предпринять после победоносного конца войны. Первая группа имела пять заседаний, и никто из вызванных губернаторов не высказал какой-либо серьезной тревоги за будущее в смысле какого-либо переворота. Никто не коснулся вопроса о Распутине, о чем кричала вся Россия.
8 мая Штюрмер подал Государю доклад о результате того съезда губернаторов. В докладе указывалось на подпольную работу немцев по развалу тыла, на противоправительственную работу Земского и Городского Союзов, на пропаганду среди крестьян и рабочих. Но в нем указывалось и на полное довольство и богатство крестьянского сословия, а также и на то, что дворянство, как и встарь, является надежным оплотом режима и правительства. Выходило по докладу, что внутри страны, в конечном результате, все обстоит благополучно. Позже мне пришлось слышать, будто бы многие из съехавшихся тогда губернаторов, в частных беседах с министром, говорили про тревожное настроение умов в связи с именем Распутина. Будто бы говорили об упадке престижа Монарха. Если это так, то приходится заключить, что ни у одного из пятнадцати губернаторов не хватило смелости заявить о том официально, на заседаниях. Не хватило мужества у министра Штюрмера поднять эти вопросы официально на заседаниях. Иными словами, представляя Государю тот доклад о благополучии, Штюрмер сознательно обманывал Государя, скрывая от него истину.
Государь читал этот доклад в Севастополе. Два главных положения доклада материальное довольство крестьянства и верность дворянства не могли не действовать на него успокоительно. Государь положил на докладе резолюцию, которой благодарил губернаторов и выражал надежду, что все "доложенное будет принято в серьезное соображение всеми ведомствами".
17 мая приехали в Курск. На станции торжественная встреча. Старик крестьянин с седой бородой, депутат от крестьян, стоял с деревянным блюдом, на котором была горка денег. Когда Государь подошел к нему, старик просил принять эти деньги от "их общества".
"На что же вы хотите, чтобы я употребил эти деньги? - спросил Государь. Старик молчал. Блюдо дрожало у него в руках. Глаза заморгали и он расплакался.
"На что хочешь, Царь Батюшка, тебе это лучше знать", чуть слышно шептал он. Государь подхватил чуть-чуть не упавшее блюдо и обласкал старика. Сцена эта произвела на всех незабываемое впечатление.
В Курске Царская Семья разделилась. Государыня с дочерьми, пересев в свой поезд, продолжала путь в Царское Село, Государь же с Наследником направился в Могилев.
В начале мая по старому стилю итальянская армия понесла большое поражение. На нее обрушилась сильная, хорошо снабженная артиллерией, австрийская армия под командой эрцгерцога Евгения. Итальянское командование настойчиво просило нашей помощи наступлением. Ставка решила ускорить то наше общее наступление, которое было решено на военном совете.
На рассвете 22 мая по всему фронту генерала Брусилова загремела наша артиллерийская канонада. Наша артиллерия сметала проволочные заграждения врага, уничтожала убежища, укрепления. Вслед за этой подготовкой началось наступление по всему Юго-Западному фронту, К полудню 24 мая нами было взято в плен 900 офицеров, свыше 40.000 солдат, 77 орудий, 134 пулемета, 49 бомбометов. Войска одерживали победу за победой. К 27 мая нами уже было взято в плен 1240 офицеров, свыше 71.000 нижних чинов и захвачено 94 орудия, 157 пулеметов, 53 бомбомета и минометов и громадное количество всякой другой военной добычи. В Ставке царило приподнятое настроение. Радовались нашим победам, радовались, что помогли итальянцам. Австрийцы приостановили свое на них наступление и стали перебрасывать оттуда войска против нас.
Радостное настроение было омрачено несколько известием о гибели, ехавшего в Россию, английского главнокомандующего Китченера. 25 мая была получена телеграмма, что крейсер, на котором ехал Китченер, погиб. Государь не скрывал своего огорчения в разговорах после завтрака и обеда. Царица прислала телеграмму, в которой говорила: "Как ужасна гибель Китченера". А в письме Государю Царица писала:
"Какой ужас с Китченером. Сущий кошмар, и какая это утрата для англичан".
Через несколько времени кем-то была пущена несуразная нелепая гнусная сплетня, будто бы Китченер погиб потому, что о его пути Царица Александра Федоровна предупредила Императора Вильгельма. Сплетня полетела по России. Надо полагать, что ее распространяли немецкие агенты для развала тыла. Для подрыва престижа Монарха. Но русские люди подхватили тогда эту сплетню, и многие смаковали ее.
23 мая, по Высочайшему повелению Государя, в Ставку была привезена из Москвы икона Владимирской Божией Матери, главная святыня Успенского собора. Заступничеству именно этой иконы Богоматери народная молва приписывала много военных успехов в прошлом России.
По преданию эту икону писал евангелист Лука. Написав, он показал ее Богоматери. Пречистая сказала: "Отныне ублажат меня все роды. Благодать родившего от меня и моя да будет с этой иконой".
Из Иерусалима икона перешла в Царьград.
В 12-м веке икона была перевезена в Киев сыном Владимира Мономаха В. Князем Мстиславом. Племянник последнего, Андрей Боголюбский увез икону во Владимир на Клязьме и построил для нее великолепный храм. Икона сопровождала князя в походе против крымских татар, и когда князь с войском служил молебен перед ней, икона вдруг заблистала необычайным светом.
В 1185 и в 1238 гг., при нашествии Батыя, икона чудесно уцелела при пожаре храма.
Летом 1395 года, при нашествии бича народов Тамерлана, В. Князь Василий Димитриевич, встретив врага у Коломны, по решению военного совета, обратился за помощью к Богоматери. За иконою во Владимир было снаряжено посольство. С плачем и рыданием провожали владимирцы свою святыню. Десять дней шла икона к Москве, сопровождаемая множеством народа. Вся Москва с духовенством и семьей Великого Князя вышла встречать икону на Кучково поле. И чудо совершилось. В час той встречи Тамерлан в испуге проснулся у себя в шатре, под Коломной. Он видел странный сон. С большой горы к нему спускаются многие святители с золотыми жезлами. Над ними же в воздухе, в неописуемом величии парила Святая Дева в сиянии золотых лучей. Тьмы ангелов с огненными мечами окружали Деву. Тамерлан созвал своих мудрецов и с ужасом рассказал им сон, требуя его объяснения. "Это мать христианского Бога, Бога русских", отвечали мудрецы. "Она их заступница. Не сладить с ними".
И приказал Тамерлан своим полчищам повернуть обратно. Татары ушли. "И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятыя Девы", записал летописец то событие.
А на месте той встречи Москвы с иконою, 26 августа 1395 года, построили Сретенский монастырь. Икону же водрузили в Московском Успенском соборе. Для Владимира же Рублев написал список той иконы.
Этой же иконе приписывает народ избавление от врагов в 1408, 1459 и 1480 годах. Перед нею молились, собираясь в поход Великие Князья и Цари московские. При избрании патриарха жребий трех кандидатов клали на пелену той иконы, веруя, что Богородица укажет имя достойнейшего. Перед нею знатные люди присягали в верности царям своим. Верил народ, что и в 1547 году, при сильном пожаре в Кремле, когда пытались вынести икону из Успенского собора, она не сдвинулась с места и, как бы, приросла к нему. Отмечали и то, что Бородинская битва, подорвавшая силу "Антихриста", произошла 26-го августа. В этот день, а также 21 мая и 23 июня в Москве совершались крестные ходы с иконой. Сама Москва часто называется в летописях "Домом Богоматери".
Все эти факты, предания, легенды дошли до наших дней. И, когда в 1912 году, Наследник впервые приехал в Москву, Московское дворянство поднесло ему дивный образ именно Владимирской Божией Матери, окруженной собором московских святителей. Вот и теперь, Царица советовала Государю перевезти перед наступлением, хотя бы на время, икону в Ставку и, где можно, на фронт. Государь и Алексеев исполнили просьбу.
Государь со свитою и высшими чинами Ставки встретил икону на вокзале. Затем икона, с крестным ходом, с множеством народа была пронесена городом к церкви Штаба. Государь же с Наследником, встретив икону, вернулся домой на автомобиле и вышел вновь к крестному ходу, когда он подошел ко дворцу.
С иконой Государь прошел в церковь, где она и была водружена. Государь прослушал всенощную.
Прибытие иконы произвело на солдат большое впечатление. Холодновато отнесся к событию протопресвитер Шавельский. Он был Священник-реалист, больше дипломат.
30-го числа, перед иконой отслужили молебен перед дворцом. Лил проливной дождь, присутствовал Государь с Наследником. После молебна Государь приложился с сыном к иконе и пошел работать. Народ прикладывался к святыне под проливным дождем. Затем икону отвезли на Западный фронт. Там всё готовился и никак не мог перейти в наступление генерал Эверт. А он должен был поддержать Брусилова. Говорили, что Эверт просто боялся сплоховать перед Брусиловым, который был настоящим героем последних дней. Ведь на фронте разыгрывался Луцкий прорыв.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
С чувством особого удовольствия говорили в Ставке, что Брусиловское наступление ослабило нажим немцев на Верден. Они вынуждены были снять с французского фронта несколько дивизий и перебросить их против нас. Государь работал больше обычного. Только после завтрака он уезжал на моторной лодке с Наследником за несколько верст от Могилева, где и гулял и играл с сыном. Алексей Николаевич был произведен 25 мая в ефрейторы. Он чувствовал себя не совсем хорошо и в конце июня начался курс лечения его грязями.
С вокзала Царская Семья проехала в собор, где ожидал весь цвет одесской интеллигенции. Проезд по широким, нарядным, разукрашенным улицам был, как всегда в Одессе, великолепен. Правая Городская Дума, умевший со всеми ладить градоначальник и умный жандармский генерал Заварзин общим взаимодействием достигали блестящих результатов. Энтузиазм населения, восторг детей, растянувшихся с гирляндами цветов и флажками по всему пути, веселые крики ура и над всем этим перекатывавшиеся волны "Боже Царя храни" и гул колоколов церковных - все это давало удивительную радостную картину.
После собора, Их Величества посетили один из госпиталей и вернулись в поезд. Государыня устала и к обеду не вышла.
Вечером я обедал с несколькими, приехавшими с Государем, лицами и с несколькими одесситами, крайними правыми, занимавшими в Одессе выдающиеся общественные посты. Тем обедом интересовался Государь. Все было отлично. Мы обменялись мнениями. Нам сообщили много интересного. И самый обед был хорош. Но, вот, самый интересный из одесситов, уже за сладким, начал речь, похожую на тост.
Говорил красиво, но говорил о том, что для укрепления правительства, режима, надо немедленно начать организацию погромов, сначала немецких, а затем еврейских. Это, по его мнению, поднимет настроение народа и очень поможет войне. Вышло нехорошо. Стали заминать, вышучивать, что и он хочет воевать и т. д.
Один из нас, приехавших, стал доказывать, что такие приемы неприемлемы. Что в свое время местный Кишиневский погром принес так много вреда режиму и обрушился последствиями на Монарха. Беседа была испорчена. Было досадно. Расстались мы дружески, но чувствовалось, что здесь, на Юге много провинциализма, много старой "крушеванщины".
На следующий день Государь смотрел сербскую дивизию, составленную из австрийских пленных славян. Дивизия была хороша. Но у нее не было артиллерии.
Вечером Царская Семья выехала в Крым. Один мой помощник с людьми уже заблаговременно был послан туда.
12 мая утром прибыли в Севастополь. День был дивный.
На царской пристани обычная парадная встреча. Моряки в белоснежных кителях. Такая прелесть, так нарядно. Как картинка - Эбергард. В палатке букет дам. Цветы, зелень, красивый широкий ковер стелется до самой воды. А на рейде спокойно красуется только что вернувшийся с похода флот. Сказочно быстро построенные дредноуты "Екатерина Великая" и "Императрица Мария" приковывают всеобщее внимание. Государь и вся Семья в самом хорошем настроении. Царица улыбается. Я уже много раз говорил, как сильно они любили флот и моряков.
После встречи, Их Величества, без предупреждения, проехали в недавно открытый Романовский институт физических методов лечения. Последнее слово науки. Гордость Крыма. Надо было видеть, что произошло там, когда узнали, кто приехал. Переполох, суета, радость, волнение. Их Величества были очень довольны, что видели все так, как обычно, без приготовлений. Все было прекрасно и блестяще.
После завтрака, Государь с детьми поехал на эскадру. Парадный катер под брейд-вымпелом Государя скользил по рейду. С кораблей неслось ура. Прежде всего, Государь посетил "Георгий Победоносец", где Эбергард сделал подробный доклад о действиях Черноморского флота. Флот хорошо работал, но Ставка не была довольна Эбергардом. Начав затем с дредноутов, Государь посетил в тот приезд все боевые корабли, беседовал с офицерами и матросами, расспрашивал о подвигах, благодарил. На дредноуте "Императрица Мария", которым командовал князь Трубецкой, Государю поднесли от корабля почетную саблю, вместо жетона. Сделано это было с разрешения Григоровича, но против желания Эбергарда. Государь был очень доволен.
На миноносце "Дерзкий" Государь узнал того молодого офицера Федосеева, о котором говорилось в моем предыдущем томе. Федосеев был артиллерийским офицером на миноносце и показал себя блестяще. 25 мая миноносцы "Дерзкий" и "Гневный" встретились ночью с крейсером "Бреслау". Минная атака крейсера не удалась, но меткий артиллерийский огонь "Дерзкого" произвел пожар на "Бреслау" и тот был принужден бежать. Позже узнали, что на "Бреслау" был убит командир и несколько десятков матросов. Лейтенант Федосеев был награжден георгиевским оружием. Наследник очень обрадовался, увидав Федосеева, дружески поздоровался с ним и внимательно выслушал его рассказ про бой с "Бреслау".
13 числа, из Евпатории приехала к Царской Семье, отдыхавшая там, А. А. Вырубова. Она пробыла в царском поезде несколько часов. Царская Семья была довольна, а в свите можно было слышать неприятные по ее адресу вещи. Анна Александровна хлопотала, чтобы Их Величества приехали в Евпаторию. Следующий день прошел в осмотрах некоторых военных учреждений по окрестностям.
15-го были в церкви. Государь посетил несколько укреплений и к вечеру поездом выехали в Евпаторию. Это посещение Государем Севастополя имело для войны большое значение. Решено было заменить Эбергарда молодым и энергичным адмиралом. И вскоре на его место был назначен адмирал Колчак. Эбергарду же был пожалован орден Александра Невского и он был назначен в Государственный Совет. Всё это произошло по представлению министра Григоровича, которого поддержал Алексеев. В широких общественных кругах эта перемена была встречена сочувственно.
Поездка Их Величеств в Евпаторию явилась триумфом для Таврического губернатора, Свиты Его Величества генерала Княжевича, о котором не раз упоминалось в предыдущем томе. Назначенный губернатором в ноябре 1914 года, Княжевич развил необычайную энергию, как администратор и уже успел сделать многое для своей губернии. Двинул он вперед и железнодорожное строительство в Крыму. Благодаря своим связям Княжевич добился того, что правительство отпустило деньги на постройку железнодорожной ветки от станции Сарабаз (магистраль Харьков - Севастополь) до Евпатории. Эта ветка, правда, пока кустарная, была построена в три с половиной месяца, и уже 21 октября 1915 года состоялось ее открытие. Отныне на первоклассный, единственный в Европе, грязелечебный курорт Саки (Сакские грязи) и в Евпаторию можно было проехать по железной дороге. Княжевич принялся за сооружение в Евпатории грандиозной грязелечебницы - здравницы, как стали называть по-модному.
Предполагалось назвать ее по имени Наследника, на себе испытавшего все действие тех грязей. Зарождался новый курорт, где, после грязей, можно было отдохнуть на Евпаторийском пляже. Работа кипела. Городское самоуправление оценило всю выгоду предпринятой губернатором работы и в Евпатории уже появился (может быть и слишком преждевременно) "бульвар генерала Княжевича". На самой ветке одна из станций названа Княжевичи.
Тихо, как бы ощупью, двигался императорский поезд по новой ветке среди огромной песчаной пустыни. От станции Саки стали встречаться живописные места и, наконец, открылась морская даль. Последние несколько верст до Евпатории дорога идет вблизи морского берета.
На станции торжественная встреча. Княжевич подносит Царице колоссальный букет белой акации, перевязанный старинным татарским полотенцем. Букеты роз подносятся другими. Их Величества с детьми проехали в собор, оттуда в мечеть и в караимскую кеннасу. Кажется, посещение караимской молельни Государем случилось впервые.
(о караимах - напр. http://community.migdal.ru/article-times.php?artid=622 и "История Еврейского Народа" средние века, у нас, ldn-knigi)
Убранство кенассы, старинные хрустальные люстры, спускавшиеся с потолка, пение, напоминавшее иногда, как будто бы, наши православные мотивы, всё это произвело на нас всех, православных, сильное впечатление. Служил главный караимский гахам, С. М. Шаптал, человек с университетским образованием, красивой наружности, он и служил красиво и говорил хорошо. В тот сезон он сумел понравиться А. А. Вырубовой, подружился с ней и ему благоволили во дворце. После службы, провожая Их Величества, он удостоился многих вопросов Государя. Их Величества посетили затем несколько госпиталей, но уже один Государь поехал со свитой и губернатором на место предполагаемой грязелечебницы. Княжевич изложил Государю свой грандиозный проект. Ему уже были отпущены два с половиной миллиона рублей на первые работы по созданию курорта. Для больных и раненых возводилось грандиозное учреждение. Фантазия Княжевича создавала отдельные павильоны для сербов, французов, англичан, итальянцев. Масштаб проекта был грандиозен. Государь одобрял проекты Княжевича, видя, как он работает не только на словах, но и на деле и обещал ему, где надо, поддержку. Начато было большое общегосударственное дело.
К завтраку все вернулись в поезд. Губернатор, городской голова, еще несколько человек местных властей были приглашены к столу.
После завтрака вся Царская Семья проехала в гости к А. А. Вырубовой, на ее дачу, которую она снимала у г. Дувана.
Дача выходила на море, и Царская Семья провела несколько часов спокойно на берегу моря. В смысле охраны беспокоиться было нечего. На даче, с Анной Александровной, для ее охраны, жили всё время три моих стражника. Царица называла их "желтые люди" по цвету хаки их кителей. В одном из писем Царицы к А. А. Вырубовой из Царского Села Ее Величество просила передать им свой привет. Надо ли говорить, как мои люди были счастливы, и как горд был их начальник.
Я расположился с одним из спутников по поезду на пляже. Дабы не привлекать внимания публики, легли на солнце. Стоял жаркий день. На море штиль. Так и хотелось войти в воду и не выходить оттуда. Бесконечно длинный пляж как бы подтверждал то, что говорил энергичный губернатор о развитии в Евпатории первоклассного курорта. Пока это было захолустье. Евпаторийцы уже хвастались и злорадствовали, что их курорт забьет, утопающую в цветах и зелени, красавицу Ялту. В их воображении уже вырастал богатый "парк генерала Княжевича", около него уже бродили диковинные экземпляры зверей из соседней Аскании Новой... Уже журчали фонтаны, как когда-то в Бахчисарае...
А бесконечная желтизна песков, насыщенный солью воздух, и полное отсутствие зелени, под палящими лучами знойного южного солнца, пока что, давали безмолвный, но красноречивый ответ, чего можно и чего нельзя ожидать от Евпатории.
Перед обедом Их Величества покинули Евпаторию. Восторженная толпа преимущественно простого народа с энтузиазмом провожала редких дорогих гостей. И вновь плавно, осторожно, потихоньку покатился царский поезд по новой железной дороге.
- Конечно, - с апломбом бросал, попыхивая сигарой, у себя в купэ, Воейков, - конечно, по условиям военного времени, Его Величество может ездить и по таким железным дорогам, но, вообще говоря, это недопустимо.
- Ревнует к Княжевичу, - острил, ухмыляясь, лейб-хирург Федоров, намекая на нелады двух генералов-однополчан. А в царском купэ, уставшая Царица, впивала дивный аромат куста белых акаций, что поднес Княжевич. Великие Княжны с любопытством рассматривали замысловатую татарскую вышивку.
- Какая счастливая идея, - сказала Императрица, глядя на цветы. Этими немногими словами как бы подводился итог поездки в Евпаторию. В Сарабузе, на магистрали, Государь распрощался с Княжевичем, поблагодарив его за кипучую деятельность. Императорский поезд пошел обычным нормальным порядком на Север. Чины инспекции императорских поездов вздохнули свободно.
После последних хлопотливых дней приятно было спокойно отдохнуть в комфортабельном купэ императорского поезда. Мы, пассажиры поезда литера В, обменивались нашими впечатлениями виденного и слышанного за последнее время.
Нельзя было не удивляться той большой созидательной военной работе, которая энергично велась повсюду. Не договаривали, храня формальную тайну, но знали, что вот-вот должно начаться большое наступление. За фронт не боялись. "На фронте-то мы победим" - говорил старик генерал. Рано ли, поздно ли, но победим. А вот наш "проклятый тыл". Вот тут может выйти очень плохо."
В ,,проклятом" тылу, действительно, было нехорошо. 16-го числа возобновляла работу Гос. Дума.
Значит вновь начиналась агитация против правительства с открытой трибуны. Это только могло ухудшить и без того смутное положение в тылу. Беда была в том, что у нас еще не привыкли к парламентаризму и его приемам, у нас еще принимали всерьез речь каждого с трибуны депутата. Как некогда, для простого народа каждая печатная строчка считалась непреложной правдой, так теперь верили каждому слову, что произносилось с трибуны Государственной Думы. А говорилось там нередко много всякого вздора и вздора вредного. 1916 год особенно показал, что правительство не умело умно и авторитетно парировать этот вздор.
Штюрмер, опытный бюрократ и человек умный, не мог не видеть и не понимать, что происходит в тылу, тем более, что он знал многое из закулисных действий. Но помочь делу он не мог и, прежде всего, потому, что был не только очень стар, но даже дряхл. На одном большом заседании в Москве он заснул. Вызвав меня однажды к себе, в Петрограде, в 9 час. вечера, он задремал при разговоре, да как задремал. Конечно, не такой премьер и не такой министр внутренних дел нужен был теперь для России. Понимая, однако, что надо что-то делать, Штюрмер, в начале мая, вызвал в Петроград 15 губернаторов из более важных губерний. Позже предполагалось вызвать следующую серию. Съехавшимся было предложено высказаться о положении вещей на местах, а также и о том, что надо предпринять после победоносного конца войны. Первая группа имела пять заседаний, и никто из вызванных губернаторов не высказал какой-либо серьезной тревоги за будущее в смысле какого-либо переворота. Никто не коснулся вопроса о Распутине, о чем кричала вся Россия.
8 мая Штюрмер подал Государю доклад о результате того съезда губернаторов. В докладе указывалось на подпольную работу немцев по развалу тыла, на противоправительственную работу Земского и Городского Союзов, на пропаганду среди крестьян и рабочих. Но в нем указывалось и на полное довольство и богатство крестьянского сословия, а также и на то, что дворянство, как и встарь, является надежным оплотом режима и правительства. Выходило по докладу, что внутри страны, в конечном результате, все обстоит благополучно. Позже мне пришлось слышать, будто бы многие из съехавшихся тогда губернаторов, в частных беседах с министром, говорили про тревожное настроение умов в связи с именем Распутина. Будто бы говорили об упадке престижа Монарха. Если это так, то приходится заключить, что ни у одного из пятнадцати губернаторов не хватило смелости заявить о том официально, на заседаниях. Не хватило мужества у министра Штюрмера поднять эти вопросы официально на заседаниях. Иными словами, представляя Государю тот доклад о благополучии, Штюрмер сознательно обманывал Государя, скрывая от него истину.
Государь читал этот доклад в Севастополе. Два главных положения доклада материальное довольство крестьянства и верность дворянства не могли не действовать на него успокоительно. Государь положил на докладе резолюцию, которой благодарил губернаторов и выражал надежду, что все "доложенное будет принято в серьезное соображение всеми ведомствами".
17 мая приехали в Курск. На станции торжественная встреча. Старик крестьянин с седой бородой, депутат от крестьян, стоял с деревянным блюдом, на котором была горка денег. Когда Государь подошел к нему, старик просил принять эти деньги от "их общества".
"На что же вы хотите, чтобы я употребил эти деньги? - спросил Государь. Старик молчал. Блюдо дрожало у него в руках. Глаза заморгали и он расплакался.
"На что хочешь, Царь Батюшка, тебе это лучше знать", чуть слышно шептал он. Государь подхватил чуть-чуть не упавшее блюдо и обласкал старика. Сцена эта произвела на всех незабываемое впечатление.
В Курске Царская Семья разделилась. Государыня с дочерьми, пересев в свой поезд, продолжала путь в Царское Село, Государь же с Наследником направился в Могилев.
В начале мая по старому стилю итальянская армия понесла большое поражение. На нее обрушилась сильная, хорошо снабженная артиллерией, австрийская армия под командой эрцгерцога Евгения. Итальянское командование настойчиво просило нашей помощи наступлением. Ставка решила ускорить то наше общее наступление, которое было решено на военном совете.
На рассвете 22 мая по всему фронту генерала Брусилова загремела наша артиллерийская канонада. Наша артиллерия сметала проволочные заграждения врага, уничтожала убежища, укрепления. Вслед за этой подготовкой началось наступление по всему Юго-Западному фронту, К полудню 24 мая нами было взято в плен 900 офицеров, свыше 40.000 солдат, 77 орудий, 134 пулемета, 49 бомбометов. Войска одерживали победу за победой. К 27 мая нами уже было взято в плен 1240 офицеров, свыше 71.000 нижних чинов и захвачено 94 орудия, 157 пулеметов, 53 бомбомета и минометов и громадное количество всякой другой военной добычи. В Ставке царило приподнятое настроение. Радовались нашим победам, радовались, что помогли итальянцам. Австрийцы приостановили свое на них наступление и стали перебрасывать оттуда войска против нас.
Радостное настроение было омрачено несколько известием о гибели, ехавшего в Россию, английского главнокомандующего Китченера. 25 мая была получена телеграмма, что крейсер, на котором ехал Китченер, погиб. Государь не скрывал своего огорчения в разговорах после завтрака и обеда. Царица прислала телеграмму, в которой говорила: "Как ужасна гибель Китченера". А в письме Государю Царица писала:
"Какой ужас с Китченером. Сущий кошмар, и какая это утрата для англичан".
Через несколько времени кем-то была пущена несуразная нелепая гнусная сплетня, будто бы Китченер погиб потому, что о его пути Царица Александра Федоровна предупредила Императора Вильгельма. Сплетня полетела по России. Надо полагать, что ее распространяли немецкие агенты для развала тыла. Для подрыва престижа Монарха. Но русские люди подхватили тогда эту сплетню, и многие смаковали ее.
23 мая, по Высочайшему повелению Государя, в Ставку была привезена из Москвы икона Владимирской Божией Матери, главная святыня Успенского собора. Заступничеству именно этой иконы Богоматери народная молва приписывала много военных успехов в прошлом России.
По преданию эту икону писал евангелист Лука. Написав, он показал ее Богоматери. Пречистая сказала: "Отныне ублажат меня все роды. Благодать родившего от меня и моя да будет с этой иконой".
Из Иерусалима икона перешла в Царьград.
В 12-м веке икона была перевезена в Киев сыном Владимира Мономаха В. Князем Мстиславом. Племянник последнего, Андрей Боголюбский увез икону во Владимир на Клязьме и построил для нее великолепный храм. Икона сопровождала князя в походе против крымских татар, и когда князь с войском служил молебен перед ней, икона вдруг заблистала необычайным светом.
В 1185 и в 1238 гг., при нашествии Батыя, икона чудесно уцелела при пожаре храма.
Летом 1395 года, при нашествии бича народов Тамерлана, В. Князь Василий Димитриевич, встретив врага у Коломны, по решению военного совета, обратился за помощью к Богоматери. За иконою во Владимир было снаряжено посольство. С плачем и рыданием провожали владимирцы свою святыню. Десять дней шла икона к Москве, сопровождаемая множеством народа. Вся Москва с духовенством и семьей Великого Князя вышла встречать икону на Кучково поле. И чудо совершилось. В час той встречи Тамерлан в испуге проснулся у себя в шатре, под Коломной. Он видел странный сон. С большой горы к нему спускаются многие святители с золотыми жезлами. Над ними же в воздухе, в неописуемом величии парила Святая Дева в сиянии золотых лучей. Тьмы ангелов с огненными мечами окружали Деву. Тамерлан созвал своих мудрецов и с ужасом рассказал им сон, требуя его объяснения. "Это мать христианского Бога, Бога русских", отвечали мудрецы. "Она их заступница. Не сладить с ними".
И приказал Тамерлан своим полчищам повернуть обратно. Татары ушли. "И бежал Тамерлан, гонимый силою Пресвятыя Девы", записал летописец то событие.
А на месте той встречи Москвы с иконою, 26 августа 1395 года, построили Сретенский монастырь. Икону же водрузили в Московском Успенском соборе. Для Владимира же Рублев написал список той иконы.
Этой же иконе приписывает народ избавление от врагов в 1408, 1459 и 1480 годах. Перед нею молились, собираясь в поход Великие Князья и Цари московские. При избрании патриарха жребий трех кандидатов клали на пелену той иконы, веруя, что Богородица укажет имя достойнейшего. Перед нею знатные люди присягали в верности царям своим. Верил народ, что и в 1547 году, при сильном пожаре в Кремле, когда пытались вынести икону из Успенского собора, она не сдвинулась с места и, как бы, приросла к нему. Отмечали и то, что Бородинская битва, подорвавшая силу "Антихриста", произошла 26-го августа. В этот день, а также 21 мая и 23 июня в Москве совершались крестные ходы с иконой. Сама Москва часто называется в летописях "Домом Богоматери".
Все эти факты, предания, легенды дошли до наших дней. И, когда в 1912 году, Наследник впервые приехал в Москву, Московское дворянство поднесло ему дивный образ именно Владимирской Божией Матери, окруженной собором московских святителей. Вот и теперь, Царица советовала Государю перевезти перед наступлением, хотя бы на время, икону в Ставку и, где можно, на фронт. Государь и Алексеев исполнили просьбу.
Государь со свитою и высшими чинами Ставки встретил икону на вокзале. Затем икона, с крестным ходом, с множеством народа была пронесена городом к церкви Штаба. Государь же с Наследником, встретив икону, вернулся домой на автомобиле и вышел вновь к крестному ходу, когда он подошел ко дворцу.
С иконой Государь прошел в церковь, где она и была водружена. Государь прослушал всенощную.
Прибытие иконы произвело на солдат большое впечатление. Холодновато отнесся к событию протопресвитер Шавельский. Он был Священник-реалист, больше дипломат.
30-го числа, перед иконой отслужили молебен перед дворцом. Лил проливной дождь, присутствовал Государь с Наследником. После молебна Государь приложился с сыном к иконе и пошел работать. Народ прикладывался к святыне под проливным дождем. Затем икону отвезли на Западный фронт. Там всё готовился и никак не мог перейти в наступление генерал Эверт. А он должен был поддержать Брусилова. Говорили, что Эверт просто боялся сплоховать перед Брусиловым, который был настоящим героем последних дней. Ведь на фронте разыгрывался Луцкий прорыв.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Лето 1916 года (июнь, июль, август). - Успехи на фронте к 10 июня.Наступление. - Слухи о диктатуре. - Родзянко в Ставке 24 июня. - Совет министров 28 июня. - Полномочия Штюрмера. - Замена министра Иностранных Дел Сазонова Штюрмером. - Недовольство на Штюрмера Царицы и Распутина. - Царица в Ставке 7-12 июля. - Блестящие результаты летних операций. - Прием Государем графа Олсуфьева и Протопопова. Свидание Олсуфьева и Протопопова в Стокгольме с немцами. - Возвращение Воейкова из отпуска. - Царица в Ставке с 27 июля по 3 августа. - Царица и "Старец". - Передача образка от Распутина Алексееву. Отъезд Распутина в Сибирь. - Румыния присоединяется к Союзникам. - Наступление фронта Брусилова. - Приезд Царицы 23 августа с детьми и Вырубовой. - Приезд Пуришкевича. - Назначение генерала Спиридовича Ялтинским градоначальником и начальникам Ялтинского гарнизона. - Прощальные визиты. - Беседа с Вел. Кн. Георгием Михайловичам и Димитрием Павловичем. - У генерала Алексеева. - У А. А. Вырубовой. - Высочайший прощальный завтрак. - Аудиенция у Его Величества. Милостивый разговор и пожалование портрета Его Величества. Отъезд из Могилева. - Аудиенция у Императрицы. - Взгляд на прошлую десятилетнюю службу по охране Царя.
Быстро промелькнул в Ставке июнь месяц. На фронте дела шли очень хорошо. Наступление армий генерала Брусилова продолжалось успешно. К 10-му июня подчиненные ему армии взяли в плен 4.013 офицеров, около 200.000 солдат, 219 орудий, 644 пулемета, 196 бомбометов, 46 зарядных ящиков, 38 прожекторов, до 150.000 винтовок, много вагонов и всякого военного материала. После некоторого перерыва, 21 июня, армии Леша и Каледина вновь перешли в наступление и к 1 июля заняли прочное положение на реке Стоходе. Отлично держался Сахаров, продвинулся вперед Щербачев, занял район Делатыня Лечицкий. Имя генерала Брусилова было у всех на устах. Но в Ставке потихоньку говорили и то, что Эверт струсил и под разными предлогами не начинает своего наступления. То есть, Брусилова не поддерживают и этим дают возможность неприятелю перебрасывать свои войска против Брусилова. Алексеев как бы подтверждал нерешительность Эверта. Брусилов негодовал. Его фронт бился один.С чувством особого удовольствия говорили в Ставке, что Брусиловское наступление ослабило нажим немцев на Верден. Они вынуждены были снять с французского фронта несколько дивизий и перебросить их против нас. Государь работал больше обычного. Только после завтрака он уезжал на моторной лодке с Наследником за несколько верст от Могилева, где и гулял и играл с сыном. Алексей Николаевич был произведен 25 мая в ефрейторы. Он чувствовал себя не совсем хорошо и в конце июня начался курс лечения его грязями.