Спиридович А .И.
Великая Война
и
Февральская Революция
1914-1917 годов

Об авторе

    Спиридович, Александр Иванович(1873, Архангельск — 1952, Нью-Йорк), генерал-майор Отдельного корпуса жандармов.
 
    Выходец из небогатого дворянского рода, Спиридович получает образование в Аракчеевском кадетском корпусе в Нижнем Новгороде (1884–1891), откуда выходит вице-унтер-офицером. Избрав военную карьеру, он поступает в Павловское пехотное училище в С.-Петербурге (1891–1893), окончив которое и получив офицерский чин, отправляется служить в 105-й пехотный Оренбургский полк в г.Вильну (ныне Вильнюс, Литва). Недовольный службой, в 1897 г. Спиридович подает прошение на высочайшее имя о переводе в Отдельный корпус жандармов, куда зачисляется по окончании соответствующих курсов в конце 1899 г. С начала 1900 г. он начинает службу в Московском охранном отделении под началом известного С.В.Зубатова (1864–1917). С приходом Зубатова в Особый отдел Департамента полиции (1902), ведавший политическим розыском по всей империи, Спиридович назначается начальником Таврического охранного отделения, а с 1903 г. — Киевского, где отличается задержанием 13 мая 1903 г. Г.А.Гершуни (1870–1908). Тяжело раненый два года спустя (1905) рабочим Руденко, Спиридович после своего выздоровления назначается, по протекции знаменитого Д.Ф.Трепова (1855–1906), начальником императорской дворцовой охраны, где становится непосредственным свидетелем краха российского самодержавия. После 1917 г. Спиридович — в эмиграции, сначала в Париже (Франция), а затем в США.
 
    Спиридович известен своими трудами по истории русского общественного движения (Революционное движение в России: Вып.1. Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия, СПб., 1914; Выпуск 2. Партия Социалистов-Революционеров и ее предшественники, Пг., 1916), а также интересными воспоминаниями (Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг., Нью-Йорк, 1960–1962; Записки жандарма, Харьков, 1928), статьями в эмигрантской печати.

Том 1

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 
1914 год. - Война. - Первые дни после объявления войны - Взрыв патриотизма. - Разгром немецкого посольства. - Присоединение Англии. - Около В. Главнокомандующего. - Прием Государем Г. Совета и Г. Думы. - Сплетни о шпионах. - Аресты немцев в Петергофе. - Отъезд Верх. Главнокомандующего в армию. - Поездка Царской Семьи в Москву. - Новое в охране. - Что омрачило пребывание Государя в Москве? - Посещение Троице-Сергиевой лавры. Возвращение в Ц. Село. - Первые хорошие вести с войны. - Казак Кузьма Крючков. - Наша неудача в районе Мдава - Сольдау. - Сплетни. - Приезд из заграницы графа Витте. - Наши победы в Галиции и новый взрыв патриотизма. Возвращение Распутина. - Приготовления к путешествию Государя. - Организация охраны. - Моя поездка в Ставку Верх. Главнокомандующего.
   Взрывом патриотизма ответила Россия на объявление нам войны. Речь Государя в Зимнем дворце, как электрическая искра пронеслась по России и всколыхнула всех. Петербург кипел. В Петергофе было как-то особенно торжественно спокойно. Мой начальник, вернувшись из Зимнего дворца, затребовал сведения о составе императорских поездов. Государь думал лично стать во главе командования армией. Но Совет Министров отговорил Его Величество и Верховным Главнокомандующим был назначен В. Кн. Николай Николаевич (21 июля). В столице, в военных кругах, это назначение приняли как должное. Петербург еще больше забурлил. Объявление войны Францией вызвало манифестации перед французским посольством. Толпы народа всякого звания и положения ходили по улицам с царскими портретами и флагами и пели "Спаси Господи люди Твоя". Кричали бесконечное ура.
   22-го в газетах появились сведения, что немцы задержали на границе поезд с Императрицей Марией Феодоровной и Ее Величеству пришлось вернуться в Данию. Негодование было общее.
   Появилось известие, как Вел. Кн. Константин Константинович должен был пешком перейти границу. Все бранили немцев. К вечеру я был послан в Петербург за всевозможными справками. Погода дивная, летняя. Невский полон народу. Было уже темно, когда я вошел в один из ресторанов и едва успел сесть, как кто-то вбежал с криком - громят немецкое посольство. Я поспешил туда. По Морской бежал народ, скакали извощики, неслись автомобили. Громадная толпа, с царским портретом впереди, шла к посольству. Слышались ругательства, угрозы по адресу Германии, Имп. Вильгельма.
   Странное зрелище увидел я, подъехав к площади, где, на углу Морской, возвышалось суровое здание немецкого посольства. Толпы народа, вперемежку с извозчиками и автомобилями запрудили всю площадь и тротуары около посольства. Эскадрон конных жандармов удалял публику с тротуара посольства. Против здания, к стороне Исакия, горел громадный костер. Там копошились пожарные.
   - Это жгут Вильгельмовские портреты - сказал подбежавший ко мне юркий молодой человек, и, прибавив, что скоро будет еще лучше, убежал.
   Громадное здание посольства было освещено только внизу. Там бегали какие-то люди и выбрасывали в окна какие-то предметы. Скоро появился свет во втором этаже, затем и выше. Бегающие фигуры появились во всех этажах. Особенно суетилась там какая-то барышня в шляпке. Кипы бумаг полетели из окон верхнего этажа и, как снег, посыпались листами на толпу. Летели столы, стулья, комоды кресла... Все с грохотом падало на тротуары и разбивалось вдребезги. Публика улюлюкала и кричала ура. А на крыше здания какая-то группа, стуча и звеня молотками, старалась сбить две колоссальные конные статуи. Голые тевтоны, что держали лошадей, уже были сбиты. Их сбросили, с крыши и, под восторженное ура, стащили волоком к Мойке и сбросили в воду. Около, на тротуаре, стал городовой. Кругом меня все галдело. Галдела интеллигенция. А из посольства все летели, летели разные предметы. Раздававшийся от падения треск и грохот вызывал ура. Чем сильней был треск от разбитого, тем громче было ура и улюлюканье. Полиция только просила не ходить на тротуар посольства. Эскадрон стоял наготове. На площади был сам министр внутренних дел Маклаков, был и только что назначенный новый градоначальник князь Оболенский.
   Вдруг пронеслось, что на чердаке громилы нашли труп убитого человека. То был русский, долго служивший в посольстве. В группе начальства заволновались. У эскадрона жандармов послышалась команда. Публику стали просить расходиться. Никто не слушался. Появилась пожарная машина, в толпу направили струю воды, с хохотом стали разбегаться. Я сел в экипаж и поехал телефонировать моему начальнику. По дороге обогнал большую толпу. Шли громить австрийское посольство, но полиция не допустила разгрома. Я доложил обо всем ген. Воейкову. Он просил меня остаться в городе до утра. Утром, едучи на вокзал, я проехал посмотреть на посольство. Жуткая картина. Колоссальное здание зияет разбитыми окнами. На крыше покосившиеся лошади. Их не сумели сбить. Тротуары завалены грудами обломков и осколков. Полиция не позволяет приближаться. Публика смотрит молча. Ходят на Мойку смотреть, где сброшены статуи.
   23 июля стало известно, что Англия присоединилась к союзникам. Как-то сразу стало легче. Объявление нам войны Австрией уже не произвело никакого впечатления. Приняли как должное. Мобилизация наша протекала блестяще. У Верховного Главнокомандующего, который, пока, поместился на Знаменке у брата, кипела работа. Назначение ему начальником штаба генерала Янушкевича, в военных кругах было принято неуверенно. Ничем особенным генерал не отличался; и многие пожимали плечами. Я спросил было моего начальника, каково это назначение. Он пыхнул сигарой и сказал что-то нечленораздельное и зашагал, пуская дым по кабинету.
   26-гo были собраны Государственный Совет и Дума. Государь принял их в Зимнем дворце. Выйдя с Вел. Кн. Николаем Николаевичем, Государь обратился к палатам с речью, которую закончил так: "Мы не только защищаем свою честь и достоинство в пределах своей земли, но боремся за единокровных братьев Славян... Уверен, что вы все, каждый на своем месте, поможете мне перенести ниспосланные испытания, что все, начиная с меня, исполнят свои, долг до конца. Велик Бог земли Русской".
   Полное энтузиазма ура было ответом Государю, после чего говорили председатели Голубев и Родзянко.
   Последний говорил с большим подъемом и чувством. Государь был взволнован речами, горячо благодарил и закончил словами:
   "От всей души желаю вам всякого успеха. С нами Бог". Государь перекрестился. Крестились присутствовавшие. Запели "Спаси Господи люди Твоя"... Все были взволнованы.
   Государь вернулся в Петергоф очень довольный. Встреча Государя с народными представителями произвела на всех большое впечатление. Когда же узнали, с каким большим подъемом прошло первое заседание Думы, как горячо встретила Дума министра Сазонова, всем тало как-то увереннее. Так, по крайней мере, казалось в Петергофе. Царь, правительство, страна, в лице избранников, казалось, объединились в одном могучем патриотическом порыве: сражаться и победить.
   В те первые дни войны как-то странно сильно стали говорить в Петербурге о шпионаже немцев. Имя графини Клейнмихель, у которой, будто бы, был политический салон, где немцы почерпали много нужных сведений, было у всех на устах. Рассказывали, что ее арестовали. Говорили, что уже даже расстреляли за измену бывшего градоначальника Д. Все это были досужие сплетни, вздор, но ему верили. Были даже очевидцы расстрела.
   Ко мне приехал один из состоявших при Вел. Князе офицеров и просил сведений о проживающих в Петергофе немцах и об их арестах. Я направил его куда следует и помог чем мог.
   А что же делало соответствующее отделение нашего Генерального штаба, спрашивал я работавших целую ночь у меня в канцелярии офицеров. Почему же оно дает вам эти данные, почему вы обращаетесь к нам, когда это совсем нас не касается? Почему? А знает ли оно - это учреждение, - что хозяином единственно приличной гостиницы в Петергофе - "Самсон" - уже 25 лет состоит немец? Что летом он справлял свой юбилей, на который из Петербурга приезжали чины немецкого посольства? А знает ли оно, что чуть не в каждом номере "Самсона" висит портрет Мольтке, Бисмарка или иного немецкого генерала? Офицер делал удивленные глаза. А знает ли ваше начальство, что постройкой железнодорожной ветки, что пойдет по берегу из Петербурга к Петергофу, ведают немецкие инженеры? Ну, так вот и доложите кому следует у Вел. Князя, закончил я свои справки. На Знаменке забили тревогу, благо Вел. Князь еще был там.
   1-го августа ст. ст. Великий Князь отбыл на фронт. Едучи на вокзал, он еще раз заехал попрощаться к Государю.
   3-го вечером Государь с семьей выехал в Москву. Того требовала традиция объявления войны. Для нас вопрос личной охраны Государя упрощался относительно русских, но усложнялся относительно немцев. Ожидать теперь нападения на Государя со стороны какой либо русской революционной группы не приходилось. Это было немыслимо психологически. Но, среди проживавших в России немцев, всегда мог найтись какой либо молодой фанатик, который, при общей повышенной нервозности, мог произвести покушение во славу своей родины. И вот, по этим соображениям, приехав в Москву за несколько дней до прибытия Государя, я говорил на эту тему с градоначальником, с военными властями и были приняты меры предосторожности, соответствующие новой обстановке. Тут, впервые, стало вырисовываться, не всегда ясное и определенное, отношение московских властей к немецкому вопросу в нашей внутренней жизни, что позже и повело к немецкому погрому в Москве.
   4-го числа Государь с семьей торжественно въехал в Москву под звон колоколов, встречаемый еще с большим, чем раньше, энтузиазмом. Теперь в нем, как в единственном Верховном вожде, видели главное спасение родины и здесь, как нигде, выказалась вся неуместность присвоения этого титула, свойственного только Государю, Вел. Кн. Николаю Николаевичу. Это шло к умалению царской власти, к смешению понятий и послужило позже одной из побудительных причин принять в критический момент командование над армиями, принять эту власть Верховного Главнокомандующего в свои руки.
   Блестяще прошел большой выход, прекрасны были речи, обращенные к Государю, но все, что делалось в Москве, не могло затмить тех минут, которые были пережиты в Зимнем дворце 20 и 26 июля. Встреча там Государя с народными представителями покрывала все. И все, что делалось в Москве, была только историческая традиция, лишенная прежнего политического значения. Было и обстоятельство, внесшее нотку горечи в то пребывание в Москве. Наследник был болен. Не мог ходить. На выходах его носил на руках казак-конвоец. В народе много про это говорили. И когда, как в сказке, прошел по устланным красным лестнице и помосту блестящий кортеж из дворца в Успенский собор и скрылся там, в толпе стали шептаться о больном наследнике, о Царице.
   А та, бедная, не менее его больная нравственно, чувствуя на себе как бы укоры за больного ребенка сжав губы, вся красная от волнения, старалась ласково улыбаться кричавшему народу. Но плохо удавалась эта улыбка Царице, бедной больной Царице... И, теперь, после прохода шествия, народ по-своему истолковывал эту улыбку. И не в пользу бедной Царицы, так горяча и искренно любившей свою вторую родину и принесшей ей, того не желая, так много вреда. И когда, после службы, принимая доклады, я выслушивал немногословные, но выразительные фразы, которые слышны были в толпе про Царицу и "старца", нехорошее чувство закипало по адресу тех, кто провел его во дворец.
   8-го августа Государь принял городских голов со всей России, собравшихся в Москву для разрешения вопросов о помощи раненым. Зарождался Союз городов, так много принесший потом хлопот правительству, так много принесший пользы и так много истративший бесконтрольно народных денег.
   В тот же день Государь покинул Москву и отправился в Троице-Сергиевскую Лавру. Отслужили молебен, приложились к мощам Угодника. Архимандрит Товий благословил Государя иконой явления Богоматери преп. Сергию. Икона писана на доске от гроба Преподобного. Со времен Алексея Михайловича она сопровождала Государей в походах. Его Величество повелел отправить икону в Ставку.
   Из Лавры Царская семья вернулась уже не в Петергоф, а в Царское Село.
   Непохожая на прошлые года пошла жизнь в Царском Селе. Все было занято войной, все для войны. Повсюду в Царском устраивались госпиталя. Государыня работала в этом направлении не покладая рук. Выдвигались по новой работе новые люди. Говорили о блестяще проведенной мобилизации, что приписывали Сухомлинову и главным образом Лукомскому. Объявленный 3-го августа манифест к полякам поднял большие разговоры. Было не понятно, почему такой важный акт издан не от имени Государя, а Вел. Князем. Многие видели в этом умаление царской власти. Порицали Сазонова.
   Объявление 10-го августа Японией войны Германии придало больше уверенности в окончательной победе. Это совпало с первыми хорошими вестями с фронта.
   4-го и 5-го августа наши армии Северо-Западного фронта, 1-ая под начальством ген. Ренненкампфа и 2-ая ген. Самсонова, под общим управлением ком. фронтом ген. Жилинского, начали наступление на Восточную Пруссию. Делалось это по настойчивой просьбе французов. Надо было оттянуть наступавших на Париж немцев. Армия ген. Ренненкампфа стремительно вторглась в Пруссию и победоносно продвигалась вперед, сметая все на своем пути севернее Мазурских болот. Южнее Ренненкампфа наступал Самсонов, обходя болота с Запада. Стали приходить первые радостные вести. Прилетел слух о легендарных подвигах казака Крючкова. Дошли вести об отдельных подвигах гвардейской кавалерии. Конной Гвардии ротмистр барон Врангель, в конном строю, взял неприятельскую батарею. Но вскоре поползли и нехорошие слухи. В Петербург стали подвозить раненых. Заговорили, что в армии Самсонова что-то нехорошо. Ставка молчала, что увеличивало тревогу. И вот, стало известно, наконец, что армия Самсонова понесла поражение.
   17-го, августа ст. ст. немцы окружили наши 13, 15 и часть 23 корпуса и взяли в плен до 90.000 ч. Пропал без вести ген. Самсонов. Говорили, что застрелился. Все эти сведения проникали от раненых и разными путями. Когда же появилось запоздалое сообщение Ставки, ему уже не верили. Над ним смеялись. И пошли разные вздорные сплетни. Стали болтать о какой-то измене ген. Ренненкампфа, стараясь этим объяснить наше поражение. Конечно, это был полный вздор. И уже тогда было заметно странное явление, которое неизменна продолжалось затем всю войну. Всякому вздорному слуху об измене в тылу как-то злорадствовали. Точно, если бы это и была правда, то измена-то вредила нам же, а не кому иному. Точно, если бы это и была правда, то, как будто, это не был наш позор.
   Сильно стали бранить Генеральный штаб и вообще генералов. Бранили Ставку, что та, ради помощи французам, пожертвовала несколькими сотнями тысяч, заведомо зная, что наступление на Восточную Пруссию обречено на неудачу. А те, кто был против войны с Германией, выставляли случившееся, как первое доказательство их правоты. Заговорили о записке Дурново. Вернувшийся в Петербург Витте, не стеснялся говорить о безумии войны против Германии. Доказывал, что нужно с ней покончить. Это доходило до Государя и очень его сердило. Говорили о существовании у нас германофильской партии.
   Между тем с Юга, из Галиции, шли радостные слухи. Армии Юго-Западного фронта (3-я, под начальством ген. Рузского, 8-ая - Брусилова, 4-ая - Зальца и 5-ая - Плеве) под общим управлением ген. Иванова, начав наступление с 5 по 10 августа, успешно продвигались по Галиции. После упорных боев противник стал отступать. 20-го был взят Львов. 30-го Австро-Германская армия уже стала отступать по всему Юго-Западному фронту. Определилась решительная наша победа. Имена ген. Брусилова и Рузского, как главных виновников победы, повторялись всеми. Хорошо говорили о генералах Лечицком, Плеве, Эверте. Овладение искони русскими областями Галиции, откуда упорно изгонялось все русское и откуда насаждалось новое немецкое украинофильство, подняло вновь взрыв патриотизма среди правой интеллигенции. Вновь вспыхнуло недоброжелательство ко всему немецкому. Все немецкое порицалось. С. Петербург был переименован в Петроград. Некоторые стали менять немецкие фамилии на русские. Штюрмер сделался Паниным, хотя все продолжали именовать его Штюрмером.
   31-го августа приехал в Петроград Распутин. Он так энергично стоявший против войны, теперь говорил, что раз ее начали, надо биться до конца, до полной победы. Во дворце им были недовольны, к нему охладели; многие же дельцы, спекулянты, поставщики стали пользоваться им для проведения своих дел. Старец стал приобретать новое значение.
   Ввиду предстоящих выездов Государя на фронт, Дворцовый комендант был очень озабочен выработкой состава императорских поездов, выяснением лиц и частей, которые должны сопровождать Его Величество. Все мы, подчиненные ему начальники отдельных частей, получили задания. Надо было их разработать. Генерал передавал, что число лиц свиты будет минимально. В связи с этим вопросом пошла внутренняя борьба. Естественно, что сопровождать Государя хотелось каждому. Государь же дал Воейкову соответствующие указания, которые Воейков не оглашал, но исполнял сугубо. И все обрушились теперь на генерала. Он же был непроницаем, как всегда, и делал свое дело властно.
   Относительно моей части была утверждена инструкция, по которой в Императорском поезде Литера Б. будет находиться Начальник полк. Спиридович, его помощник и 25 человек младших чинов. Последние в форме. Было указано вообще, что во время войны все мои чины должны нести службу в форме. А так как все младшие чины были запасные нижние чины гвардии, армии и флота, т. е. подлежали призыву, то, по особому Высочайшему повелению, их служба во время войны сравнивалась с действительной. Это еще более приподняло дух отряда.
   В половине сентября я выехал с генералом Джунковским в Ставку Верховного Главнокомандующего для ознакомления с новой обстановкой на случай царских поездок. Генерал же должен был выработать план охраны по железным дорогам, в чем главную роль играл Корпус Жандармов. В этих совместных служебных поездках генерал Джунковский, со многими взглядами которого на охрану я совершенно не был согласен, всегда оставался по отношению меня самым радушным хозяином его салон-вагона.
 
 

ГЛАВА ВТОРАЯ

1914 год. - Ставка Верховного Главнокомандующего. - Положение на фронте. Первая поездка Государя на фронт. - Состав свиты.- В Ставке с 21 по 23 сентября. - Болезнь министра двора. - Поездка в Ровно. - В лазарете В. К. Ольги Александровны. - Посещение Холма и крепости Осовца. - Возвращение в Царское Село. Петербургские слухи и сплетни. - Смерть Румынского Короля. Начало войны с Турками. - Положение на фронте в первой поло вине октября. Наша победа. - Вторая поездка Государя на фронт. - Генерал Дубенский и лейб-хирург Федоров. - В Минске. - В Ставке. - Герои Ставки. - Лейб-гусары и Конная Гвардия. - Герои с фронта. - Поездка в Холм и Седлец. - Государь у раненых. - Возвращение в Ставку. - Посещение Ровно и Люблина. - Государь в крепости Ивангород. - Объезд полей сражения и доклад Генерала Шварца. - Жалобы на шпионство евреев и меры против них - Посещение Гродно и встреча с Государыней. - Посещение Двинска и возвращение в Царское Село. - Смерть от ран Князя Олега Константиновича.
   С начала войны и до августа 1915 г. Ставка Верховного Главнокомандующего была расположена при железнодорожной станции Барановичи в нескольких верстах от Прусской границы в месте расквартирования до войны одной из железнодорожных бригад. Ряды солдатских бараков и офицерских домиков в порядке и просторно раскинулись среди сосновой рощи, соединяемые аккуратными дорожками. Деревянная церковь с колокольней придает поселку уютный вид. За ним тянется довольно густой сосновый лес. Вправо приткнулось полуеврейское местечко Барановичи, со всеми незатейливыми удобствами для солдат, для препровождения свободного времени (до войны).
   Вглубь военного расположения, от главного пути шла подъездная ветка, на которой и жил сам Вел. Князь Николай Николаевич, его брат Петр Николаевич, Начальник Штаба г.-м. Янушкевич, генерал-квартирмейстер Данилов и еще несколько состоящих при Вел. Князе лиц. В поезде был вагон-ресторан, где столовались, за счет Вел. Князя, все жившие в поезде. Невдалеке от главного поезда стоял второй, в котором помещались прочие чины штаба. В бараках расположились канцелярии, а в красивом домике, где жил в мирное время командир бригады, поместилось Управление генерал-квартирмейстера.
   Для военной охраны Ставки там находился л.-гв. Казачий. Его Величества полк, который в войну 1877 г. составлял конвой тогдашнего Главнокомандующего Вел. Князя Николая Николаевича Старшего. Для охраны по существу была команда агентов от Петербургского Охранного Отделения, под командой ротмистра Басова, подчинявшегося коменданту Ставки ген. м. Саханскому. В само же местечко было командировано довольно много чинов общей полиции для порядка в местечке, так что дело охраны можно было считать налаженным хорошо.
   Ставка переживала тогда тревожные дни. На нашем Северо-Западном фронте было неблагополучно. В конце августа (8, 9 сент. н. ст.) немцы начали наступление и, после упорных боев, армия ген. Ренненкампфа (I) была отброшена из Восточной Пруссии и отступила к Неману. 10-го же армия отступила за Бобр и Нарев. Виновниками поражения считали Ренненкампфа и Главноком. Северо-Западным фронтом ген. Жилинского. Последний был сменен и заменен ген. Рузским. Его популярность по Галиции была очень велика. Она, к тому же, раздувалась либеральной прессой.
   Семья Рузских по Киеву считалась на стороне общественности. Но были у генерала и враги, которые критиковали его поведение в Галиции и рассказывали про него всякие гадости.
   С назначением Рузского положение на фронте изменилось резко, к лучшему. С средины сентября он перешел в наступление и немцы стали отступать по всему фронту. 20-го сентября войска 10-ой армии взяли с бою Сувалки и продолжали теснить противника к границе. То была большая наша победа. Это совпало с первой поездкой Государя на фронт.
   20-го сентября Государь отбыл из Ц. Села в Ставку. Его сопровождали ехавшие в одном с ним поезде: министр Двора граф Фредерике, флаг-капитан Нилов, дворцовый комендант ген. Воейков, гофмаршал князь Долгорукий, начальник канцелярии министра двора ген. Мосолов, начальник военно-походной канцелярии Е. В. князь Орлов, его помощник полк. Дрентельн, лейб-хирург Федоров и военный министр ген. Сухомлинов. Про последнего говорили, что как ученый специалист и знающий хорошо, по прежним должностям в Киеве, Юго-Западный театр военных действий, он может быть очень полезен при поездке для Государя. Комендантом поезда был начальник дворцовой полиции полковник Герарди.
   На час же раньше царского поезда шел двойник по внешнему виду, поезд "литера Б". В нем ехали: помощник начальника канцелярии министра двора барон Штакельберг, заведующий отделом печати той же канцелярии Суслов, их небольшая для поездок канцелярия, офицер конвоя Его. Вел. с несколькими казаками для встреч, офицер Собственного Е. В, полка с несколькими солдатами, два фельдъегерских офицера, заведующий царским гаражом г. Кегрес, получивший с войной офицерский чин, два чиновника канцелярии дворцового коменданта, а также Начальник Охранной агентуры, подведомственной дворцовому коменданту полк. Спиридович, с одним из его помощников и с командой из 25 чинов охраны. Комендантом этого поезда состоял полк. Ратко. Последний вагон нашего поезда составлял остроумно придуманный Кегресом вагон-гараж императорских автомобилей, где помещались и шоферы. Задняя стенка этого вагона, при надобности откидывалась и превращалась в сходню, по которой автомобили выходили из вагона и входили в него. По наружному виду этот вагон ничем не отличался от других вагонов поезда.