Страница:
Я огляделся. В помещении лежало еще три окровавленных тела. Генри, Адепт и Хранитель. Тела были мертвы. Здесь, в городе городов, мы перешагнули через смерть. Они стояли у своих тел – прозрачные силуэты, в которых угадывались лица и, главное, глаза.
Чаша снова вспыхнула. Никто меня не обманывал. Мы пришли сюда, чтобы выиграть заключительный этап битвы, получить силу и вернуться или не вернуться назад.
Почти все выполнено. Мы приобрели частичку великой Силы (всей не сможет овладеть никто – это не по плечу даже Тирантосу). Мы вернемся на Землю. Назад… Но в этой битве нет окончательной победы и победителей. Мы только перенесем ее на новые поля, в новые века. Мы теперь навсегда привязаны к этому месту. Нас всегда будет притягивать к себе Чаша Тирантоса. Мы еще не раз возвратимся сюда, чтобы с новой энергией уйти на следующую битву.
Когда и чем она завершится? Если бы знать.
Нас потянуло к чаше. И четыре силуэта одновременно коснулись ее.
И вихрь закружил нас.
Мы уходили, чтобы однажды вернуться.
Мы все встретимся вновь.
И ТАМ, И ЗДЕСЬ!
Часть вторая
Чаша снова вспыхнула. Никто меня не обманывал. Мы пришли сюда, чтобы выиграть заключительный этап битвы, получить силу и вернуться или не вернуться назад.
Почти все выполнено. Мы приобрели частичку великой Силы (всей не сможет овладеть никто – это не по плечу даже Тирантосу). Мы вернемся на Землю. Назад… Но в этой битве нет окончательной победы и победителей. Мы только перенесем ее на новые поля, в новые века. Мы теперь навсегда привязаны к этому месту. Нас всегда будет притягивать к себе Чаша Тирантоса. Мы еще не раз возвратимся сюда, чтобы с новой энергией уйти на следующую битву.
Когда и чем она завершится? Если бы знать.
Нас потянуло к чаше. И четыре силуэта одновременно коснулись ее.
И вихрь закружил нас.
Мы уходили, чтобы однажды вернуться.
Мы все встретимся вновь.
И ТАМ, И ЗДЕСЬ!
Часть вторая
КАПКАН ДЛЯ «ВАМПИРА»
Автобус несся вперед со скоростью восемьдесят километров в час. Приглушенно шелестел мощный двигатель, шины шуршали по мокрому после теплого летнего дождя асфальту Дорога была вполне приличная, вопреки расхожим представлениям о провинциальных русских ухабах и колдобинах. Я люблю смотреть на окружающее из окна фирменного автобуса, откинувшись в мягком уютном кресле. Ощущать себя отгороженным стеклом от всего внешнего мира, эдаким созерцателем, туристом, свысока взирающим на посторонние проблемы и суету. И пусть я ехал не на интуристовском «мерседесе», а всего лишь на междугородном «икарусе», ощущение приятной отстраненности все же присутствовало в полной мере. Приятно грели воспоминания о том, как всего лишь несколько часов назад я любовался на белоснежные горные пики и ажурные замки, составленные из невесомых облаков, как цедил минеральную воду, которую разносила стюардесса по салону «Ил-62»…
Через полчаса езды на автобусе, державшем курс на мой родной город, я разговорился с сидящей справа от меня соседкой, которая до этого сосредоточенно читала «Ритмы Евразии» Льва Гумилева. На ее симпатичном носике громоздились большие, в пол лица очки. Она терла щеку длинными пальцами с синим маникюром. На вид ей можно было дать лет двадцать – двадцать пять, лицо ее не отличалось правильными чертами или восковой киношной красотой, однако было довольно привлекательным. Облегающее ярко-желтое платье с глубоким вырезом подчеркивало совершенство ее фигуры. Утомившись от созерцания окрестностей и чтения глупого яркого журнала с пустыми статьями, я начал ненароком кидать взгляды на мою спутницу, мысленно дорисовывая ее скрытые одеждой прелести. Любой нормальный мужчина в расцвете сил при взгляде на симпатичную женщину просто обязан мысленно раздеть ее, иначе он и не мужчина вовсе, а нечто среднее, именуемое названием, которое в приличном обществе даже произносить неприлично. И уж тем более это касается мужчин, которые, как я, разведены всего полгода назад и возвращаются, опять-таки как и я, из дома отдыха, где имели легкую, не слишком удачную интрижку, после которой остался осадок недоговоренности, незавершенности. Хотя это мои вечные проблемы, всегда воспринимаю все чересчур серьезно…
Я никогда не относился к числу ловеласов и болтунов, способных походя заговорить любую женщину до потери воли, и даже более. Я начал выстраивать в уме комбинацию, как бы подкатить к соседке. В этот момент «икарус» налетел на долгожданный ухаб, притом так удачно, что у меня лязгнули зубы (нет, удача вовсе не в этом) и из сумочки, которую девушка держала на коленях, выскользнули маникюрные ножницы (искомый повод). Я, разумеется, эти ножницы поднял.
– Извините, это ваши?
Она посмотрела на меня зелеными, глубокими и наивными глазами. Причем наигранно-наивными – это, как видно, входило в ее имидж.
– Ох, спасибо, – произнесла она, улыбнувшись легкой, ни к чему не обязывающей улыбкой.
– Я вас где-то видел, – начал я, кляня себя, что не придумал ничего лучшего. Сто лет в обед такому заходу: «Мы с вами где-то встречались». Половина водевилей так начинается.
Она вновь внимательно посмотрела на меня, наморщив лобик и, судя по всему, всерьез обдумывая мои слова.
– Где-то видели?.. – протянула она. – Может быть. Кажется, я вас тоже где-то видела.
Я приободрился. Похоже, она решила поддержать мою игру.
– Случайно не в Лондоне? – продолжил я раскрутку темы.
– В Лондоне? Нет, что вы.
– Правильно, – кивнул я. – Мы не могли встречаться в Лондоне. Я вообще никогда не был в Лондоне. Тьфу, замшелая острота. Что я делаю?
– Я тоже дальше Санкт-Петербурга не была. Но все-таки мы где-то виделись. – Она опять сосредоточенно наморщилась.
Мы разговорились. Она была приятна в общении, имела привычку, когда к ней обращаются с вопросом, повторять этот вопрос и только после этого давать ответ, моргая при этом наивными глазами, что придавало ей вид существа, только появившегося на свет. Оказывается, она тоже прилетела из Москвы, где отдыхала у тетки. Мы летели в одном самолете, но я ее там не заметил.
Она, как бабочка, порхала с одной темы на другую, небрежно рассуждая о новой выставке модернистов на Крымском валу в Москве, о теории этногенеза, о кризисе концепции наследственности и преимуществах Альберта Камю над Марселем Прустом. Не знаю, как с глубиной знаний, но с их широтой у нее все было в порядке. Она нашла достойного собеседника, готового трепаться на любую тему, поглотившего за свою жизнь тонны газет и книг, отличавшегося предельным дилетантизмом во всем, кроме работы.
Аля, так звали мою спутницу, относилась к жизнерадостным девчонкам, экзальтированным, верящим во всякую чепуху, как то: призраки в английских замках, НЛО и путешествия во времени. Таких девчонок и мальчишек в пору моего двадцатилетия было неизмеримо больше, чем сейчас. Теперь они уступают место подозрительным, угрюмым, склонным к насилию субъектам, весь полет мысли которых направлен, подобно управляемому ракетному снаряду, на одну цель – где достать «зеленые» и «деревянные».
– Где-то я вас все-таки видела, – через полчаса нашей беседы вставила Аля.
– Не в Люксембурге?
– В Люксембурге? Нет.
– Правильно, я не был в Люксембурге.
– А я не была дальше Питера. – Она это уже говорила. – Виктор, а вы живете в нашем городе?
– Живу. Но недавно. Где-то с год.
– С год?.. Дыра жуткая, правда? Хоть и почти полмиллиона населения.
– Черная дыра.
– А где вы работаете, Виктор? Наверное, деньги делаете?
– Человек делает деньги, а деньги – человека.
– Ну, правда, скажите, вы, наверное, крутой бизнесмен? У вас солидный вид.
– Да не сказал бы… – Я замялся, мне не особенно хотелось распространяться на эту тему. – По образованию я юрист.
– Юрист? Адвокат, да? Ну скажите, адвокат?
– О нет, милое дитя. Хотя что-то похожее…
– Все, вспомнила… Где-то я вас видела…
– А я когда-то это уже слышал.
– Видела я вас два месяца назад по телевизору. Вы Виктор… Виктор Аргунов.
– Точно, – кисло улыбнувшись, согласился я, внутренне напрягаясь. Я не любил, когда меня узнают люди, которых я вижу в первый раз. От этого попахивает подвохом… Брось, успокоил я себя, не безумствуй. Это совершенно не тот случай.
– Как интересно, – хлопнула в ладоши Аля. – Мой сосед – сам Виктор Аргунов!
– Тише, Аля, умоляю вас. Кроме того, моя фамилия не из самых известных в России, и вряд ли есть причины особо гордиться подобным знакомством.
– А мне интересно. Не каждый день… Виктор, что с вами, на вас лица нет?
– Уф, подождите… – с трудом выдавил я, вжимаясь в спинку кресла.
На миг мне стало очень плохо, будто вся Вселенная схлопнулась вокруг меня и дала по ушам… Господи, этого уже не было восемь лет, я думал, что навсегда избавился от этих приступов. Уже забыл о них. Мне не хотелось снова испытывать подобные мучения. Особенно сильно мучили меня приступы в детстве, в возрасте от семи до десяти лет. Ощущение было такое, будто мою душу пропускали между шестернями гигантского механизма, стремящегося раздавить меня, стереть в порошок. В такие страшные мгновения на меня наваливалась тяжесть, какие-то смутные картины пытались пробиться сквозь барьер, и это меня пугало больше всего. Они означали возвращение куда-то, куда я давно забыл дорогу и где не было ничего, кроме ужаса и боли. Я не хотел туда вновь. В те времена родители несколько раз обращались к врачам, таскали меня к известным профессорам, на обследования. Заключение было одним и тем же – практически здоров. И физически, и психически… Черт, все возвращалось!
– Виктор, ну что с вами? – Аля озабоченно похлопала меня по плечу.
– Все в норме, – выдохнул я. – Со мной все отлично… Ух ты, посмотрите в окно!
Никогда я не видел ничего подобного. Покрасневшее солнце уже коснулось горизонта и готово было оставить землю, передав свои права ущербной серебряной луне. Лучи уже не резали глаза. Солнце кидало слабеющие блики на гладь озера и на синие полоски лесов, окаймляющих обширные поля. И все было бы ничего, все подходило для того, чтобы наслаждаться красотами закатного пейзажа и предаваться возвышенным мыслям и чувствам. Вот только солнечный диск подернулся темной каймой, будто какой-то эллинский титан пытался заковать его в железный обруч. А потом солнце пошло черными полосами, как экран барахлящего телевизора. Пассажиры удивленно загалдели.
– Отпад, – восторженно затараторила Аля, притиснувшись ко мне вплотную, чтобы быть поближе к окну. – Здорово! У меня друзья есть из городского уфологического клуба. Сережка Воинов и компания. Они говорят, у нас в окрестностях всегда много чего происходило. Вспомнить хотя бы Глуховский «колпак». Не слышали об этом, Виктор? Как так, все слышали, а вы не слышали? Даже центральные газеты писали. Над деревней Глухово, недалеко отсюда, три года назад на целый час будто колпак опустили. Среди бела дня. Ни солнца, ни неба не было видно.
– Бред, – с трудом произнес я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
– Это тоже бред? – Она кивнула на окно. – А взять дорогу через «Зазеркалье». Муж и жена возвращались поздно вечером домой на машине и вдруг въехали в какой-то городок со странными, похожими на немецкие или итальянские, зданиями, с непонятными людьми, молчаливыми, – в темных одеждах. И все там было как-то не так. Фальшиво. Не говоря уж о том, что никакого города там вообще быть не должно. Супруги были рады унести оттуда ноги. Утром они поехали туда снова. Естественно, никакого города там и в помине не было. Мираж. Иллюзии. Не верите?
– Нет, – прошептал я.
Солнце на миг раскололось на несколько частей и вспыхнуло фиолетовым светом, что никак не отразилось на цветовой гамме пейзажа.
– Зря не верите. У нас тут аномальная зона. Чертовщина творится – это уже тыщу лет всем известно. Ученые из Москвы приезжали, их Сережка от своего клуба приглашал. Мерили что-то приборами, проводили биолокационные исследования.
Голос Али становился глуше и глуше, терялся где-то вдали, его будто уносило в иные миры. Точнее, уносило меня, я терял контакт с действительностью. Мне становилось совсем худо. Из последних сил я выдавил:
– Аля, осторожно!
– Что?
– Вожмись в кресло!
Она, удивленно расширив глаза, откинулась на спинке кресла и впилась пальцами в подлокотники. В этот миг и она поняла: сейчас что-то случится.
Время, будто увязнув в клейкой массе, замедлило свой ход. Я слышал, как шофер заорал: «Вот черт!»
Медленно-медленно автобус начал забирать вправо, будто у него лопнули шины. Шофер матерился на чем свет стоит, не в силах выровнять тяжелую машину с двадцатью пятью пассажирами. Еще медленнее «икарус» стал клониться в бок, его правые колеса оторвались от земли. Небо и земля неторопливо поплыли за окнами, меняясь местами. Вязкую материю, в которую превратился окружающий эфир, вспарывал резкий, пронзительный звук. Когда он оборвался, я понял, что это был женский крик…
Время не сразу опять вошло в свою колею. Не знаю, сколько я провалялся без движения в лежащем на боку «икарусе», ощущая боком какие-то углы. Как я потом понял: это были подлокотники и детали кресел. Видимо, прошли секунды. Или минуты… Нет, скорее, секунды.
Каким-то чудом я остался практически невредимым, если не считать ушибленного плеча да расцарапанной левой руки, из которой сочилась кровь. Потом я вытаскивал из автобуса людей, потерявших сознание, истерзанных стеклами с неестественно вывернутыми конечностями. Некоторые пострадали незначительно, но находились в состоянии шока, и пользы от них не было никакой. Другие мне помогали. Я накладывал жгуты, делал искусственное дыхание. При этом какая-то часть моего существа взирала на все со стороны, холодно фиксируя детали. Эмоции мои были приглушены, и это было к лучшему.
Моя спутница Аля пострадала не очень сильно. У нее было несколько глубоких порезов и обильное кровотечение, но мне удалось его остановить. Она держалась молодцом и даже попыталась помогать мне, но от ее услуг пришлось отказаться, поскольку все-таки состояние ее было далеко от идеального…
Стемнело. Суетились какие-то люди. Синий вечер озаряли мигалки «скорой» и автомобилей ГИБДД. Я окончательно пришел в себя после катастрофы. Снова в боевой форме, готов к труду и обороне.
– Слава те Господи, трупов нет. – Долговязый старший лейтенант снял фуражку и провел рукавом по вспотевшему лбу. – Повезло. Летели вы в канаву круто. Вон почти все стекла у «икаруса» повылетали и колесо отвалилось.
– Вы здорово помогли нам, – сказал подошедший врач в белом халате, протягивая мне руку. – Без вас два человека точно истекли бы кровью. Спасибо.
– Не за что.
– Я вас подброшу до города, – сказал старший лейтенант и вытащил блокнот. – Извините, можно вашу фамилию и адрес, вы понадобитесь в качестве свидетеля.
– Вы меня найдете без труда. – Я вытащил удостоверение.
– Начальник уголовного розыска майор Аргунов…
– Майор Аргунов из отпуска прибыл, – щелкнул я каблуками на пороге кабинета начальника УВД.
– Присаживайся. Рассказывай, как съездил, что видел…
– Съездил хорошо. Видел много чего.
– Сжато и по делу. Так и должен излагать мысли начальник розыска, – засмеялся Пиль. – Как там Москва? Не провалилась еще?
– Скоро провалится, если так дальше пойдет. Душа моя от такого зрелища страданиями уязвлена стала.
– Ну да?
– Везде грязь, всюду всяка мразь. Бомжи, «черные», цыгане, проститутки, пьянь болотная – и это буквально на каждом шагу, Рожи сытые на «мерсах», тринадцатилетние шлюхи. Содом и Гоморра.
– Ясно. Свежий, незамутненный взор провинциала сразу высветил язвы большого города. Как отдохнул?
– Ничего, – пожал я плечами. Отдыхал я в министерском санатории на озере Долгом под Москвой. – Сервис не особо назойлив, порой даже по-чекистски вообще незаметен. Но ребята свои в доску собрались. Вот только в отпуске оторваться все любят, попарить в пространстве. Особенно пожарники горазды за воротник залить.
– Знакомая картина. В люксе жил?
– Ага, как же!… В двухместном номере.
– Правильно. Люкс по чину не положен. Небось в номере деваха в соседках была знойная?
– К сожалению, слова ваши весьма далеки от истины.
– Да неужто?
– Что у нас здесь творится?
– Здесь, как всегда, творится кавардак. Помнишь, говаривал гордый римлянин Цицерон: «Нравами древними держится Рим и доблестью граждан». Нравы
Древние позабыты, вся доблесть уходит на рэкет, грабежи и пьяные потасовки… Как ты уехал, тут вообще черт-те что началось. Резкий рост тяжких, особенно насильственных. И все это как снежный ком растет. Солнечная активность, что ли, на бандюков влияет?
– Не знаю, Владимир Евгеньевич.
– И я не знаю. Знаю лишь, что у нас впереди, если так дальше пойдет, будут неприятности. Опять комиссию из МВД направляют, будут на орехи раздавать за рост преступности.
– Ничего, эта проверка не первая и не последняя.
– Я уже уставать начал. Сколько лет одно и то же – кража, убийство, выезд на место происшествия, засада. Из года в год.
– Ну, сейчас легче – кабинет, совещание, селектор, заседание в городской администрации.
– Ха, шутник… Ты-то как? Говорят, вчера в автобусе пришлось покувыркаться?
– Было дело.
– Не сильно зашибся?
– Да вроде нет. Пригоден к эксплуатации.
– Хорошо. – Пиль порылся в бумагах и протянул мне новый номер газеты «Щит и меч». – На десятой странице, посмотри, статья небезызвестного В. Пиля под названием «Городовые – это звучало гордо». Затронуты вопросы работы царской полиции в нашем городе.
Статья занимала целую полосу и была проиллюстрирована старинными фотографиями.
– Это пока негромкая слава, но уже известность, – улыбнулся я.
– Третья статья моя за полгода. Уважают, а?
– Уважают.
– Я тут в наших архивах копался. Интересную штуку нашел. – Пиль пододвинул ко мне красную папку с надписью: «Участнику областной партконференции». – Дневник восемнадцатого века. К сожалению, без конца, иначе цены бы ему не было.
– А как дневник оказался в архивах управления?
– Не знаю. Да мало ли что там можно откопать, там документы еще времен царской охранки остались.
– Дадите почитать?
– Бери…
Целый день я прилагал титанические усилия, чтобы войти в рабочий ритм, задвинуть подальше воспоминания об отпуске, походах за грибами, пустом времяпрепровождении, ну а также менее приятные воспоминания о кувыркающемся автобусе, раненых, потерявших сознание людях.
Посмотрев сводки происшествий, оперативные материалы, я убедился, что Пиль не преувеличивал, когда жаловался на рост преступности. Каждый день то убийство, то тяжкие телесные, повлекшие смерть, то изнасилование, то массовые драки. Все больше и больше. Этот чертов город никогда не отличался спокойствием, но сейчас начинало зашкаливать.
Я погрузился в привычную суету. Подписывал рапорты, заявки на проведение разведывательно-поисковых мероприятий, вызывал сотрудников с делами оперативного учета, распекал за недостаточное рвение, знакомился с тем, как идет работа по нераскрытым преступлениям. Ближе к вечеру до хрипоты полаялся с районным прокурором, решившим выпустить из-под стражи шайку квартирных воров, на которой, по оперативным данным, висят два трупа. К девятнадцати часам я выдохся и решил уйти с работы не как обычно, в девять, а на два часа раньше. На вечер у меня имелись кое-какие планы. Я хотел навестить в больнице мою спутницу по несчастному автобусу – Алю. Зачем? Ну, не то чтобы я хотел затеять интрижку и соблазнить невинное дитя. Просто мне захотелось еще раз ее увидеть. Почему? Видимо, потому, что мне пришелся по душе наивный взор ее лучистых глаз и то, как она хлопает ресницами при разговоре… Эх, Виктор, старый перечник, ты минимум на десять лет старше ее… Впрочем, о чем это я? Ведь речь идет всего лишь о том, чтобы навестить лежащего на больничной койке человека, принести связку бананов… Если утром меня еще мучили сомнения, то к вечеру я вполне созрел для такого поступка.
Аля лежала в городской больнице «Скорой помощи». Точнее не лежала, а вполне свободно передвигалась, несмотря на перебинтованную руку и пластырь на щеке. Моему появлению она не удивилась. Возможно, даже обрадовалась. Мне, во всяком случае, хотелось, чтобы она обрадовалась, это польстило бы моему мужскому самолюбию. Неуклюже пробормотав что-то насчет подарка из Африки, я протянул ей бананы. Неловкость вскоре прошла. Мы сидели в креслах в полутемном холле рядом с неработающим телевизором.
– Виктор, вы теперь за меня отвечаете. Вы мой должник, – неожиданно сказала она.
– Почему? – удивился я,
– Вы меня спасли. Несмотря на то что у меня не было серьезных повреждений и через денек-другой я выйду отсюда, тогда, на шоссе, я истекла бы кровью, если бы не ваша помощь. Врач так и сказал. Душа моя металась бы сейчас в астрале, ища пристанища. Интересно, правда? хмыкнула Аля.
– Не нахожу ничего интересного. Мне пришлось бы разоряться на цветы к похоронам.
– Вы теперь мой спаситель, и, по идее, должны нести всю полноту ответственности за спасенную. Так что вы мой должник.
– Да? – Я озадаченно посмотрел на нее. Ход ее рассуждений не показался мне убедительным.
– Вас это сильно тяготит?
– Да не сказал бы.
С Алей было легко – Обычно в разговоре то и дело возникают моменты, когда беседа выдыхается, чувствуется, что и ты, и собеседник зашли в тупик, становится скучно, повисает напряжение, и тогда приходится предпринимать усилия, толкать этот разговор вперед, разгонять его, будто заглохшую машину. С Алей таких моментов не было, равно как и я не замечал искусственности, не испытывал напряжения. Мы проговорили с полчаса. Я намеренно избегал тем, связанных с автокатастрофой, но Аля сама снова вспомнила о ней.
– Мне не дает покоя вопрос: что же с нами произошло на Северном шоссе?
– Я еще не видел заключения специалистов. Автотранспортные экспертизы не проводятся за день. Наверное, что-то случилось с системой управления. Я видел, как шофер пытался удержать «икарус» на дороге, но у него ничего не получалось.
– По-моему, это как-то связано с той ерундовиной, которая произошла с солнцем.
– Нет, вряд ли, – покачал я головой. – Совпадение. Это был обычный оптический эффект, как гало или ложные Солнца.
– Виктор, тут что-то другое. Я знаю, здесь нечто гораздо более серьезное.
– С чего вы взяли?
– Да есть кое-какие основания так думать… Виктор, хотите расскажу жуткую и интересную историю. Из моей жизни. Свидетельство очевидца – любая газета напечатала бы.
– С удовольствием послушаю жуткую историю.,
– Семейка у нас была еще та. Нет, папа и мама вполне приличные люди, я их люблю. Чего не скажешь о моей бабке. Она с самого начала была против брака моих родителей. Не знаю почему, но она с первого взгляда возненавидела маму. Потом ненависть перешла на меня. Впрочем, эта старая карга ненавидела весь свет. За что меня было ненавидеть? Я росла тихим, унылым, скучным ребенком. В семь лет на меня набросилась дикая хворь и начала методично поедать. Я слабела изо дня в день, чахла, таяла на глазах, как снегурочка под лучами солнца… Неплохое сравнение, да? Родители утомились водить меня по врачам, добывать направления к ведущим специалистам, кандидатам, докторам наук. Дошли до академика Мокрецкого. С таким же успехом можно было дойти до папы римского или председателя Всемирной лиги охраны насекомых. Никто не мог ничего мне сказать, ничем помочь. Это жутко утомительно и противно для шестилетнего ребенка – диагностические машины, провода, кровь из вены. Бр-р…
– Все знакомо. Был в таком же положении. И тоже никто ничего не мог поделать.
– Значит, мы с вами два сапога пара. Потом, после академика, настала очередь шарлатанов. О практикующих экстрасенсах тогда в газетах не писали, но кое-кто уже начинал зашибать деньги. Толку от них было как и от академика Мокрецкого. Но однажды добрались мы до северной глуши, где жила знахарка. Жила она не в избе, а во вполне приличном кирпичном доме, денег за лечение не брала, внешне ничем не напоминала колдунью. Высокая, белокурая, полная женщина лет пятидесяти. Ребенком я была спокойным, но когда меня тащили в этот дом, ревела как оглашенная – собаки окрестные даже подвывать стали. А потом как поглядела ей в глаза – сразу замолчала. Страха как не бывало. Поняла, что женщина эта хочет мне добра. Если бы академики с кандидатами слышали, что она наговорила, сразу бы от кондратия загнулись. А говорила она, что во всех бедах виновата моя бабка и что покоя ни мне, ни семье теперь не видать. Понадавала каких-то трав, оберегов, сказала, что будет молиться и бороться за меня. И я сразу поверила в нее. Она посоветовала тщательно обыскать дом и сжечь все не принадлежащие нам предметы, предварительно побрызгав их настоем (какая-то мутная жижа в бутылке). Под матрасом детской кроватки мама нашла маленькую тряпичную куклу, одетую в платьице, сшитое из лоскутков моей старой одежды. Тесемочками были перевязаны лоб и живот – как раз в тех местах у меня были самые сильные боли. Мама сделала все по инструкции. Я выздоровела… В общем, бабка моя колдуньей оказалась. Как куклу сожгли, через две недели ее ногами вперед из квартиры вынесли… Страшно она умирала. Не принимал Бог ее душу. Соседи ее по коммуналке рассказывали, что у них в квартире все лампочки полопались и по входной двери трещина прошла, будто кувалдой по ней жахнули.
Через полчаса езды на автобусе, державшем курс на мой родной город, я разговорился с сидящей справа от меня соседкой, которая до этого сосредоточенно читала «Ритмы Евразии» Льва Гумилева. На ее симпатичном носике громоздились большие, в пол лица очки. Она терла щеку длинными пальцами с синим маникюром. На вид ей можно было дать лет двадцать – двадцать пять, лицо ее не отличалось правильными чертами или восковой киношной красотой, однако было довольно привлекательным. Облегающее ярко-желтое платье с глубоким вырезом подчеркивало совершенство ее фигуры. Утомившись от созерцания окрестностей и чтения глупого яркого журнала с пустыми статьями, я начал ненароком кидать взгляды на мою спутницу, мысленно дорисовывая ее скрытые одеждой прелести. Любой нормальный мужчина в расцвете сил при взгляде на симпатичную женщину просто обязан мысленно раздеть ее, иначе он и не мужчина вовсе, а нечто среднее, именуемое названием, которое в приличном обществе даже произносить неприлично. И уж тем более это касается мужчин, которые, как я, разведены всего полгода назад и возвращаются, опять-таки как и я, из дома отдыха, где имели легкую, не слишком удачную интрижку, после которой остался осадок недоговоренности, незавершенности. Хотя это мои вечные проблемы, всегда воспринимаю все чересчур серьезно…
Я никогда не относился к числу ловеласов и болтунов, способных походя заговорить любую женщину до потери воли, и даже более. Я начал выстраивать в уме комбинацию, как бы подкатить к соседке. В этот момент «икарус» налетел на долгожданный ухаб, притом так удачно, что у меня лязгнули зубы (нет, удача вовсе не в этом) и из сумочки, которую девушка держала на коленях, выскользнули маникюрные ножницы (искомый повод). Я, разумеется, эти ножницы поднял.
– Извините, это ваши?
Она посмотрела на меня зелеными, глубокими и наивными глазами. Причем наигранно-наивными – это, как видно, входило в ее имидж.
– Ох, спасибо, – произнесла она, улыбнувшись легкой, ни к чему не обязывающей улыбкой.
– Я вас где-то видел, – начал я, кляня себя, что не придумал ничего лучшего. Сто лет в обед такому заходу: «Мы с вами где-то встречались». Половина водевилей так начинается.
Она вновь внимательно посмотрела на меня, наморщив лобик и, судя по всему, всерьез обдумывая мои слова.
– Где-то видели?.. – протянула она. – Может быть. Кажется, я вас тоже где-то видела.
Я приободрился. Похоже, она решила поддержать мою игру.
– Случайно не в Лондоне? – продолжил я раскрутку темы.
– В Лондоне? Нет, что вы.
– Правильно, – кивнул я. – Мы не могли встречаться в Лондоне. Я вообще никогда не был в Лондоне. Тьфу, замшелая острота. Что я делаю?
– Я тоже дальше Санкт-Петербурга не была. Но все-таки мы где-то виделись. – Она опять сосредоточенно наморщилась.
Мы разговорились. Она была приятна в общении, имела привычку, когда к ней обращаются с вопросом, повторять этот вопрос и только после этого давать ответ, моргая при этом наивными глазами, что придавало ей вид существа, только появившегося на свет. Оказывается, она тоже прилетела из Москвы, где отдыхала у тетки. Мы летели в одном самолете, но я ее там не заметил.
Она, как бабочка, порхала с одной темы на другую, небрежно рассуждая о новой выставке модернистов на Крымском валу в Москве, о теории этногенеза, о кризисе концепции наследственности и преимуществах Альберта Камю над Марселем Прустом. Не знаю, как с глубиной знаний, но с их широтой у нее все было в порядке. Она нашла достойного собеседника, готового трепаться на любую тему, поглотившего за свою жизнь тонны газет и книг, отличавшегося предельным дилетантизмом во всем, кроме работы.
Аля, так звали мою спутницу, относилась к жизнерадостным девчонкам, экзальтированным, верящим во всякую чепуху, как то: призраки в английских замках, НЛО и путешествия во времени. Таких девчонок и мальчишек в пору моего двадцатилетия было неизмеримо больше, чем сейчас. Теперь они уступают место подозрительным, угрюмым, склонным к насилию субъектам, весь полет мысли которых направлен, подобно управляемому ракетному снаряду, на одну цель – где достать «зеленые» и «деревянные».
– Где-то я вас все-таки видела, – через полчаса нашей беседы вставила Аля.
– Не в Люксембурге?
– В Люксембурге? Нет.
– Правильно, я не был в Люксембурге.
– А я не была дальше Питера. – Она это уже говорила. – Виктор, а вы живете в нашем городе?
– Живу. Но недавно. Где-то с год.
– С год?.. Дыра жуткая, правда? Хоть и почти полмиллиона населения.
– Черная дыра.
– А где вы работаете, Виктор? Наверное, деньги делаете?
– Человек делает деньги, а деньги – человека.
– Ну, правда, скажите, вы, наверное, крутой бизнесмен? У вас солидный вид.
– Да не сказал бы… – Я замялся, мне не особенно хотелось распространяться на эту тему. – По образованию я юрист.
– Юрист? Адвокат, да? Ну скажите, адвокат?
– О нет, милое дитя. Хотя что-то похожее…
– Все, вспомнила… Где-то я вас видела…
– А я когда-то это уже слышал.
– Видела я вас два месяца назад по телевизору. Вы Виктор… Виктор Аргунов.
– Точно, – кисло улыбнувшись, согласился я, внутренне напрягаясь. Я не любил, когда меня узнают люди, которых я вижу в первый раз. От этого попахивает подвохом… Брось, успокоил я себя, не безумствуй. Это совершенно не тот случай.
– Как интересно, – хлопнула в ладоши Аля. – Мой сосед – сам Виктор Аргунов!
– Тише, Аля, умоляю вас. Кроме того, моя фамилия не из самых известных в России, и вряд ли есть причины особо гордиться подобным знакомством.
– А мне интересно. Не каждый день… Виктор, что с вами, на вас лица нет?
– Уф, подождите… – с трудом выдавил я, вжимаясь в спинку кресла.
На миг мне стало очень плохо, будто вся Вселенная схлопнулась вокруг меня и дала по ушам… Господи, этого уже не было восемь лет, я думал, что навсегда избавился от этих приступов. Уже забыл о них. Мне не хотелось снова испытывать подобные мучения. Особенно сильно мучили меня приступы в детстве, в возрасте от семи до десяти лет. Ощущение было такое, будто мою душу пропускали между шестернями гигантского механизма, стремящегося раздавить меня, стереть в порошок. В такие страшные мгновения на меня наваливалась тяжесть, какие-то смутные картины пытались пробиться сквозь барьер, и это меня пугало больше всего. Они означали возвращение куда-то, куда я давно забыл дорогу и где не было ничего, кроме ужаса и боли. Я не хотел туда вновь. В те времена родители несколько раз обращались к врачам, таскали меня к известным профессорам, на обследования. Заключение было одним и тем же – практически здоров. И физически, и психически… Черт, все возвращалось!
– Виктор, ну что с вами? – Аля озабоченно похлопала меня по плечу.
– Все в норме, – выдохнул я. – Со мной все отлично… Ух ты, посмотрите в окно!
Никогда я не видел ничего подобного. Покрасневшее солнце уже коснулось горизонта и готово было оставить землю, передав свои права ущербной серебряной луне. Лучи уже не резали глаза. Солнце кидало слабеющие блики на гладь озера и на синие полоски лесов, окаймляющих обширные поля. И все было бы ничего, все подходило для того, чтобы наслаждаться красотами закатного пейзажа и предаваться возвышенным мыслям и чувствам. Вот только солнечный диск подернулся темной каймой, будто какой-то эллинский титан пытался заковать его в железный обруч. А потом солнце пошло черными полосами, как экран барахлящего телевизора. Пассажиры удивленно загалдели.
– Отпад, – восторженно затараторила Аля, притиснувшись ко мне вплотную, чтобы быть поближе к окну. – Здорово! У меня друзья есть из городского уфологического клуба. Сережка Воинов и компания. Они говорят, у нас в окрестностях всегда много чего происходило. Вспомнить хотя бы Глуховский «колпак». Не слышали об этом, Виктор? Как так, все слышали, а вы не слышали? Даже центральные газеты писали. Над деревней Глухово, недалеко отсюда, три года назад на целый час будто колпак опустили. Среди бела дня. Ни солнца, ни неба не было видно.
– Бред, – с трудом произнес я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание.
– Это тоже бред? – Она кивнула на окно. – А взять дорогу через «Зазеркалье». Муж и жена возвращались поздно вечером домой на машине и вдруг въехали в какой-то городок со странными, похожими на немецкие или итальянские, зданиями, с непонятными людьми, молчаливыми, – в темных одеждах. И все там было как-то не так. Фальшиво. Не говоря уж о том, что никакого города там вообще быть не должно. Супруги были рады унести оттуда ноги. Утром они поехали туда снова. Естественно, никакого города там и в помине не было. Мираж. Иллюзии. Не верите?
– Нет, – прошептал я.
Солнце на миг раскололось на несколько частей и вспыхнуло фиолетовым светом, что никак не отразилось на цветовой гамме пейзажа.
– Зря не верите. У нас тут аномальная зона. Чертовщина творится – это уже тыщу лет всем известно. Ученые из Москвы приезжали, их Сережка от своего клуба приглашал. Мерили что-то приборами, проводили биолокационные исследования.
Голос Али становился глуше и глуше, терялся где-то вдали, его будто уносило в иные миры. Точнее, уносило меня, я терял контакт с действительностью. Мне становилось совсем худо. Из последних сил я выдавил:
– Аля, осторожно!
– Что?
– Вожмись в кресло!
Она, удивленно расширив глаза, откинулась на спинке кресла и впилась пальцами в подлокотники. В этот миг и она поняла: сейчас что-то случится.
Время, будто увязнув в клейкой массе, замедлило свой ход. Я слышал, как шофер заорал: «Вот черт!»
Медленно-медленно автобус начал забирать вправо, будто у него лопнули шины. Шофер матерился на чем свет стоит, не в силах выровнять тяжелую машину с двадцатью пятью пассажирами. Еще медленнее «икарус» стал клониться в бок, его правые колеса оторвались от земли. Небо и земля неторопливо поплыли за окнами, меняясь местами. Вязкую материю, в которую превратился окружающий эфир, вспарывал резкий, пронзительный звук. Когда он оборвался, я понял, что это был женский крик…
Время не сразу опять вошло в свою колею. Не знаю, сколько я провалялся без движения в лежащем на боку «икарусе», ощущая боком какие-то углы. Как я потом понял: это были подлокотники и детали кресел. Видимо, прошли секунды. Или минуты… Нет, скорее, секунды.
Каким-то чудом я остался практически невредимым, если не считать ушибленного плеча да расцарапанной левой руки, из которой сочилась кровь. Потом я вытаскивал из автобуса людей, потерявших сознание, истерзанных стеклами с неестественно вывернутыми конечностями. Некоторые пострадали незначительно, но находились в состоянии шока, и пользы от них не было никакой. Другие мне помогали. Я накладывал жгуты, делал искусственное дыхание. При этом какая-то часть моего существа взирала на все со стороны, холодно фиксируя детали. Эмоции мои были приглушены, и это было к лучшему.
Моя спутница Аля пострадала не очень сильно. У нее было несколько глубоких порезов и обильное кровотечение, но мне удалось его остановить. Она держалась молодцом и даже попыталась помогать мне, но от ее услуг пришлось отказаться, поскольку все-таки состояние ее было далеко от идеального…
Стемнело. Суетились какие-то люди. Синий вечер озаряли мигалки «скорой» и автомобилей ГИБДД. Я окончательно пришел в себя после катастрофы. Снова в боевой форме, готов к труду и обороне.
– Слава те Господи, трупов нет. – Долговязый старший лейтенант снял фуражку и провел рукавом по вспотевшему лбу. – Повезло. Летели вы в канаву круто. Вон почти все стекла у «икаруса» повылетали и колесо отвалилось.
– Вы здорово помогли нам, – сказал подошедший врач в белом халате, протягивая мне руку. – Без вас два человека точно истекли бы кровью. Спасибо.
– Не за что.
– Я вас подброшу до города, – сказал старший лейтенант и вытащил блокнот. – Извините, можно вашу фамилию и адрес, вы понадобитесь в качестве свидетеля.
– Вы меня найдете без труда. – Я вытащил удостоверение.
– Начальник уголовного розыска майор Аргунов…
* * *
Владимир Пиль внешне весьма подходил для своей должности. Именно так в сознании людей и должен выглядеть начальник городского управления внутренних дел в звании полковника милиции. Он очень напоминал полицейского бульдога из мультфильма «Полицейская академия». Что, впрочем, не мешало ему быть достаточно интеллигентным, образованным человеком, болезненно любящим русскую историю, изучившим всего Костомарова, Ключевского. Пиль перекопал городские архивы и порой развлекался написанием исторических очерков, которые печатали не только местные, но и московские газеты. Он собирал старые книги, и это влечение у нас с ним было обоюдным. Правда, если надо, Пиль мог быть и тем, кем выглядел, – цепким полицейским бульдогом, который, несмотря на пинки, угрозы, телефонные звонки сверху, ни за что не выпустит добычу.– Майор Аргунов из отпуска прибыл, – щелкнул я каблуками на пороге кабинета начальника УВД.
– Присаживайся. Рассказывай, как съездил, что видел…
– Съездил хорошо. Видел много чего.
– Сжато и по делу. Так и должен излагать мысли начальник розыска, – засмеялся Пиль. – Как там Москва? Не провалилась еще?
– Скоро провалится, если так дальше пойдет. Душа моя от такого зрелища страданиями уязвлена стала.
– Ну да?
– Везде грязь, всюду всяка мразь. Бомжи, «черные», цыгане, проститутки, пьянь болотная – и это буквально на каждом шагу, Рожи сытые на «мерсах», тринадцатилетние шлюхи. Содом и Гоморра.
– Ясно. Свежий, незамутненный взор провинциала сразу высветил язвы большого города. Как отдохнул?
– Ничего, – пожал я плечами. Отдыхал я в министерском санатории на озере Долгом под Москвой. – Сервис не особо назойлив, порой даже по-чекистски вообще незаметен. Но ребята свои в доску собрались. Вот только в отпуске оторваться все любят, попарить в пространстве. Особенно пожарники горазды за воротник залить.
– Знакомая картина. В люксе жил?
– Ага, как же!… В двухместном номере.
– Правильно. Люкс по чину не положен. Небось в номере деваха в соседках была знойная?
– К сожалению, слова ваши весьма далеки от истины.
– Да неужто?
– Что у нас здесь творится?
– Здесь, как всегда, творится кавардак. Помнишь, говаривал гордый римлянин Цицерон: «Нравами древними держится Рим и доблестью граждан». Нравы
Древние позабыты, вся доблесть уходит на рэкет, грабежи и пьяные потасовки… Как ты уехал, тут вообще черт-те что началось. Резкий рост тяжких, особенно насильственных. И все это как снежный ком растет. Солнечная активность, что ли, на бандюков влияет?
– Не знаю, Владимир Евгеньевич.
– И я не знаю. Знаю лишь, что у нас впереди, если так дальше пойдет, будут неприятности. Опять комиссию из МВД направляют, будут на орехи раздавать за рост преступности.
– Ничего, эта проверка не первая и не последняя.
– Я уже уставать начал. Сколько лет одно и то же – кража, убийство, выезд на место происшествия, засада. Из года в год.
– Ну, сейчас легче – кабинет, совещание, селектор, заседание в городской администрации.
– Ха, шутник… Ты-то как? Говорят, вчера в автобусе пришлось покувыркаться?
– Было дело.
– Не сильно зашибся?
– Да вроде нет. Пригоден к эксплуатации.
– Хорошо. – Пиль порылся в бумагах и протянул мне новый номер газеты «Щит и меч». – На десятой странице, посмотри, статья небезызвестного В. Пиля под названием «Городовые – это звучало гордо». Затронуты вопросы работы царской полиции в нашем городе.
Статья занимала целую полосу и была проиллюстрирована старинными фотографиями.
– Это пока негромкая слава, но уже известность, – улыбнулся я.
– Третья статья моя за полгода. Уважают, а?
– Уважают.
– Я тут в наших архивах копался. Интересную штуку нашел. – Пиль пододвинул ко мне красную папку с надписью: «Участнику областной партконференции». – Дневник восемнадцатого века. К сожалению, без конца, иначе цены бы ему не было.
– А как дневник оказался в архивах управления?
– Не знаю. Да мало ли что там можно откопать, там документы еще времен царской охранки остались.
– Дадите почитать?
– Бери…
Целый день я прилагал титанические усилия, чтобы войти в рабочий ритм, задвинуть подальше воспоминания об отпуске, походах за грибами, пустом времяпрепровождении, ну а также менее приятные воспоминания о кувыркающемся автобусе, раненых, потерявших сознание людях.
Посмотрев сводки происшествий, оперативные материалы, я убедился, что Пиль не преувеличивал, когда жаловался на рост преступности. Каждый день то убийство, то тяжкие телесные, повлекшие смерть, то изнасилование, то массовые драки. Все больше и больше. Этот чертов город никогда не отличался спокойствием, но сейчас начинало зашкаливать.
Я погрузился в привычную суету. Подписывал рапорты, заявки на проведение разведывательно-поисковых мероприятий, вызывал сотрудников с делами оперативного учета, распекал за недостаточное рвение, знакомился с тем, как идет работа по нераскрытым преступлениям. Ближе к вечеру до хрипоты полаялся с районным прокурором, решившим выпустить из-под стражи шайку квартирных воров, на которой, по оперативным данным, висят два трупа. К девятнадцати часам я выдохся и решил уйти с работы не как обычно, в девять, а на два часа раньше. На вечер у меня имелись кое-какие планы. Я хотел навестить в больнице мою спутницу по несчастному автобусу – Алю. Зачем? Ну, не то чтобы я хотел затеять интрижку и соблазнить невинное дитя. Просто мне захотелось еще раз ее увидеть. Почему? Видимо, потому, что мне пришелся по душе наивный взор ее лучистых глаз и то, как она хлопает ресницами при разговоре… Эх, Виктор, старый перечник, ты минимум на десять лет старше ее… Впрочем, о чем это я? Ведь речь идет всего лишь о том, чтобы навестить лежащего на больничной койке человека, принести связку бананов… Если утром меня еще мучили сомнения, то к вечеру я вполне созрел для такого поступка.
Аля лежала в городской больнице «Скорой помощи». Точнее не лежала, а вполне свободно передвигалась, несмотря на перебинтованную руку и пластырь на щеке. Моему появлению она не удивилась. Возможно, даже обрадовалась. Мне, во всяком случае, хотелось, чтобы она обрадовалась, это польстило бы моему мужскому самолюбию. Неуклюже пробормотав что-то насчет подарка из Африки, я протянул ей бананы. Неловкость вскоре прошла. Мы сидели в креслах в полутемном холле рядом с неработающим телевизором.
– Виктор, вы теперь за меня отвечаете. Вы мой должник, – неожиданно сказала она.
– Почему? – удивился я,
– Вы меня спасли. Несмотря на то что у меня не было серьезных повреждений и через денек-другой я выйду отсюда, тогда, на шоссе, я истекла бы кровью, если бы не ваша помощь. Врач так и сказал. Душа моя металась бы сейчас в астрале, ища пристанища. Интересно, правда? хмыкнула Аля.
– Не нахожу ничего интересного. Мне пришлось бы разоряться на цветы к похоронам.
– Вы теперь мой спаситель, и, по идее, должны нести всю полноту ответственности за спасенную. Так что вы мой должник.
– Да? – Я озадаченно посмотрел на нее. Ход ее рассуждений не показался мне убедительным.
– Вас это сильно тяготит?
– Да не сказал бы.
С Алей было легко – Обычно в разговоре то и дело возникают моменты, когда беседа выдыхается, чувствуется, что и ты, и собеседник зашли в тупик, становится скучно, повисает напряжение, и тогда приходится предпринимать усилия, толкать этот разговор вперед, разгонять его, будто заглохшую машину. С Алей таких моментов не было, равно как и я не замечал искусственности, не испытывал напряжения. Мы проговорили с полчаса. Я намеренно избегал тем, связанных с автокатастрофой, но Аля сама снова вспомнила о ней.
– Мне не дает покоя вопрос: что же с нами произошло на Северном шоссе?
– Я еще не видел заключения специалистов. Автотранспортные экспертизы не проводятся за день. Наверное, что-то случилось с системой управления. Я видел, как шофер пытался удержать «икарус» на дороге, но у него ничего не получалось.
– По-моему, это как-то связано с той ерундовиной, которая произошла с солнцем.
– Нет, вряд ли, – покачал я головой. – Совпадение. Это был обычный оптический эффект, как гало или ложные Солнца.
– Виктор, тут что-то другое. Я знаю, здесь нечто гораздо более серьезное.
– С чего вы взяли?
– Да есть кое-какие основания так думать… Виктор, хотите расскажу жуткую и интересную историю. Из моей жизни. Свидетельство очевидца – любая газета напечатала бы.
– С удовольствием послушаю жуткую историю.,
– Семейка у нас была еще та. Нет, папа и мама вполне приличные люди, я их люблю. Чего не скажешь о моей бабке. Она с самого начала была против брака моих родителей. Не знаю почему, но она с первого взгляда возненавидела маму. Потом ненависть перешла на меня. Впрочем, эта старая карга ненавидела весь свет. За что меня было ненавидеть? Я росла тихим, унылым, скучным ребенком. В семь лет на меня набросилась дикая хворь и начала методично поедать. Я слабела изо дня в день, чахла, таяла на глазах, как снегурочка под лучами солнца… Неплохое сравнение, да? Родители утомились водить меня по врачам, добывать направления к ведущим специалистам, кандидатам, докторам наук. Дошли до академика Мокрецкого. С таким же успехом можно было дойти до папы римского или председателя Всемирной лиги охраны насекомых. Никто не мог ничего мне сказать, ничем помочь. Это жутко утомительно и противно для шестилетнего ребенка – диагностические машины, провода, кровь из вены. Бр-р…
– Все знакомо. Был в таком же положении. И тоже никто ничего не мог поделать.
– Значит, мы с вами два сапога пара. Потом, после академика, настала очередь шарлатанов. О практикующих экстрасенсах тогда в газетах не писали, но кое-кто уже начинал зашибать деньги. Толку от них было как и от академика Мокрецкого. Но однажды добрались мы до северной глуши, где жила знахарка. Жила она не в избе, а во вполне приличном кирпичном доме, денег за лечение не брала, внешне ничем не напоминала колдунью. Высокая, белокурая, полная женщина лет пятидесяти. Ребенком я была спокойным, но когда меня тащили в этот дом, ревела как оглашенная – собаки окрестные даже подвывать стали. А потом как поглядела ей в глаза – сразу замолчала. Страха как не бывало. Поняла, что женщина эта хочет мне добра. Если бы академики с кандидатами слышали, что она наговорила, сразу бы от кондратия загнулись. А говорила она, что во всех бедах виновата моя бабка и что покоя ни мне, ни семье теперь не видать. Понадавала каких-то трав, оберегов, сказала, что будет молиться и бороться за меня. И я сразу поверила в нее. Она посоветовала тщательно обыскать дом и сжечь все не принадлежащие нам предметы, предварительно побрызгав их настоем (какая-то мутная жижа в бутылке). Под матрасом детской кроватки мама нашла маленькую тряпичную куклу, одетую в платьице, сшитое из лоскутков моей старой одежды. Тесемочками были перевязаны лоб и живот – как раз в тех местах у меня были самые сильные боли. Мама сделала все по инструкции. Я выздоровела… В общем, бабка моя колдуньей оказалась. Как куклу сожгли, через две недели ее ногами вперед из квартиры вынесли… Страшно она умирала. Не принимал Бог ее душу. Соседи ее по коммуналке рассказывали, что у них в квартире все лампочки полопались и по входной двери трещина прошла, будто кувалдой по ней жахнули.