Страница:
– Сбргвито казрст! – Потом тихо добавил:
– Я пришел, чтобы от имени Мудрых узнать результаты твоих трудов и указать дальнейший путь. Готов ли ты к этому, слуга Великого?
– Я готов к этому и жду с нетерпением твоих слов. И готов довести до сведения Мудрых все то, что мной сделано. Осмелюсь сказать, сделано не так уж мало.
Дальше они говорили, то повышая, то понижая голос. Многое я разобрал, еще больше – нет. Они перемежали русские, французские, турецкие слова, а также слова языка, которого я не только не знаю, но которому даже не нахожу аналогов. Да и вещи говорились частью понятные – об отравлениях каких-то людей, похищениях важных документов, но большей частью совершенно туманные. Сердце мое упало, когда кривоногий драгун перешел к тому, что касалось непосредственно меня. Сразу вспомнилась история, рассказанная Дробышевым, о чудачествах светлейшего Потемкина.
– Вся армия говорит о том, что Потемкин посылал гонца за башмаками в Париж. Это было сделано им для отвода глаз. Он вручил своему адъютанту пакет на имя французского банкира и несколько писем к своим агентам в Париже. Прибыв во Францию, где бушует революция, Баур тайно встретился с нужными людьми, отдал им бумаги, предписывающие определенные действия. В то же время он получил у банкира князя шестьдесят тысяч червонцев и самолично вручил их любовнице министра иностранных дел Франции. Она и украла для Баура документы, среди которых находились планы минных полей у Очакова и Измаила. Именно поэтому Очаков пал быстрее, чем мы ожидали. Эти карты уже здесь, и они будут нами уничтожены. Это сильно затруднит действия русских.
– Глупости, с них наверняка сняли копии, – усмехнулся лже-Никитин.
– Неважно, – отмахнулся драгун. – Главное, мне кинуть свой взгляд на эти бумаги.
– Зачем, брат мой?
– Они помогут мне. Стихия огня… Голубой камень… Вы понимаете?
– Понимаю, брат мой.
Дальше вообще разговор стал каким-то дурным и маловразумительным. Я смог лишь услышать:
– Луна в одиннадцатом доме. Негативное влияние Сатурна… Дипозитор пятого дома… Поведение натива и разрыв связей…
Чертовщина какая-то. Что-то жуткое было в этих словах.
– Тихо! – вдруг повелительно взмахнул рукой лже-Никитин. – Сюда кто-то идет.
Действительно, от реки послышались плеск воды, кашель, грубые голоса.
– Это мои люди. Ближайшие помощники. Они отмечены печатью, и им можно доверять во всем. Они – основа моего могущества здесь. Они – инструмент, которым я тку свое полотно.
Вскоре в дверях появились новые гости.
– Сколько вас? – высокомерно спросил лже-Никитин.
– Нас пятеро, – послышался сдавленный от волнения голос. – Все мы ничтожные песчинки под Его ногами, да покроет Его тень весь мир.
– Подойдите ко мне по одному и осветите свои лица, – потребовал лже-Никитин.
– Да будет так, – кивнул драгун.
Один за другими подходили прибывшие, полнимая фонарь с зажженной свечой на уровень лица; Некоторые были в солдатской, но большинство в офицерской форме. В последнем я узнал солдата Прянишникова – того самого, через которого передавали записку.
– Перед вами посланец Мудрых, – торжественно произнес драгун. – Он передаст вам их слово.
– Слово, произнесенное от имени Мудрых, обязывает вас к повиновению и послушанию. А потому, – тут он запнулся и прислушался. – Тише… Там кто-то притаился!
Он ткнул пальцем в направлении мешков, и я мог только с сожалением отметить про себя, что он прав. За этими мешками притаился я, и теперь проклинал идею, пришедшую мне в голову, – воспользоваться длинной речью посланца и пристроиться поудобнее. Кто мог знать, что у него такой тонкий слух? Я представил, что эти малосимпатичные господа способны сделать со мной, – и мне стало как-то не по себе.
– Проверь, – кивнул драгун Прянишникову.
Тот, прихватив ружье со штыком, направился к мешкам. Я вжался в стену и затаил дыхание. Солдат отшвырнул несколько мешков, но потом, решив, что это займет слишком много времени, поднял ружье и нанес с размаху удар. Он был направлен в мою сторону, но штык прошел в каком-то сантиметре. Остальные удары тоже оказались безрезультатными. Дуракам, как говорят в народе, везет! А то, что я был дураком, ввязавшись в эту историю, в тот миг я понял очень ясно, Правда, к сожалению, это понимание недолго держалось в моей голове.
– Там нет никого, кроме крыс, – сказал немного запыхавшийся Прянишников.
– Видать, почудилось, – кивнул лже-Никитин, – Итак, слушайте. Вы довольно потрудились на благо нашего общего дела и достаточно сил вложили ради приближения вожделенного часа. Вы привнесли еще одну песчинку в основание великого монумента.
– Да будет так, – прошептал драгун.
– Вы прошли шаг на нелегком и дальнем пути по выжженной пустыне, которым мы идем бок о бок с вами, братья, И теперь надо сделать еще один шаг, может быть, самый трудный, необычный, требующий от вас полной верности.
– Мы готовы, Магистр, – прошептал драгун. – Опасностей для нас не существует. Крови нам не жалко не только чужой, но и своей. Пусть Мудрые только прикажут.
– Нет, на сей раз крови не потребуется. Потребуется одно – смирение. Вы сделали все, что было нужно. Теперь настал час наблюдать за всходами, за последствиями ваших нелегких трудов. Отныне вы в спокойствии и любопытстве можете взирать на сей забавный театр. Но… вмешиваться в события вы больше не будете.
На секунду в помещении повисла тишина, потом раздался удивленный вопль кривоногого драгуна:
– Как?! Почему?.. Мы втащили камень на гору., остается лишь небольшое усилие, чтобы пустить его под откос, и тут вы говорите – остановитесь! И это воля Мудрых? Почему, ну почему она такова?
– Вы же знаете, барон, что не наше дело обсуждать приказы тех, кто проник в суть вещей гораздо глубже нас и знает то, что нам знать не суждено, – развел руками лже-Никитин и обернулся к остальным:
– Итак, вы слышали волю. Передайте ее вашим людям и людям наших людей. А сейчас идите, и да будет простираться над вами тень Отца нашего.
Кроме лже-Никитина и драгуна, все удалились. Плеск весел вскоре затих.
– Я не понимаю вас, Магистр! раздраженно воскликнул драгун. – Сделано все, чтобы жатва Отца нашего была обильна и богата. Что же мешает нам довести начатое дело до конца?
– Откуда вы знаете, барон, в чем Его промысел, какими путями ложится и простирается над миром Его тень? И что нам необходимо сейчас – активное действие или тихое, смиренное созерцание? Из смертных это ведомо одним Мудрым, ибо только они в состоянии холодно и разумно просчитать все. Поэтому и носят они такое имя и имеют право направлять помыслы и действия нас, нижайших слуг Его.
– Нет, Магистр, вы не правы. И сами знает это. Не одним Мудрым доступны тайны черных глубин. Почему вы думаете, что они недоступны мне? Мне, который с младых лет посвятил себя постижению истины и учителем которого был сам Пенгос Великий! Я тоже научился делать выводы и просчитывать Его промысел. И во многом мог бы поспорить с Мудрыми!
– Я не ослышался? – приподнял бровь лже-Никитин.
– Нет, не ослышались. Моих знаний хватит, чтобы определить и место свое, и роль свою с такой точностью, которой могут позавидовать даже они. Я пойду своей дорогой!
– Вы отказываетесь выполнять волю Мудрых?
Драгун молчал некоторое время, потом громким каким-то змеиным шепотом, зловещим и отчаянным, протянул:
– Отказываюсь… Если бы я мог изложить им свои мысли, они бы меня поняли.
– Вы отважный человек. Но напрасно рассчитываете на понимание. Вина неповиновения тяжела, непереносимым грузом ложилась она испокон веков даже на плечи тех, кто, казалось бы, навсегда отмечен милостью Великой Тени. Вспомните Магистра Хаункаса. Нельзя сказать, что смерть его была легка.
– Как нашел свой конец Хаункас никому не ведомо. И, судя по тому, что прошла уже сотня лет, вряд ли станет когда-нибудь известно. Ваш пример неудачен… Я не восстаю против Мудрых. Я восстаю против неверного понимания.
– Я же говорю – вы отважны, отчаянны и… невежественны. Вы не понимаете, что творите, барон. В последний раз спрашиваю я вас: вы подчинитесь?
– Нет!
Больше ничего интересного я не услышал. Тайное сборище людей, чьи взгляды и поступки так и остались непонятны моему разумению, закончилось. Они удалились. Переждав немного, я перекрестился, мысленно прочитал молитву Господу нашему Иисусу Христу за то, что он уберег меня, и отправился восвояси…"
Резкий телефонный звонок вернул меня в суровую действительность.
– Выезжаю, – сказал я.
Утром на оперативном совещании я оторвал нескольких сотрудников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и по лакировке квартальной отчетности и бросил на поиски жилища бомжа-убийцы. Он мог проживать где угодно – в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи – народ непритязательный, приспособляемость у них просто потрясающая, они могут жить в таких условиях, в которых в два дня загнулся бы любой отличник модных ныне школ выживания. Надо перерыть весь город. Соответствующие поручения уже даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то этот бродяга должен был засветиться, попасться на глаза милиции или гражданам из вымирающей ныне породы активистов-общественников.
Я предупредил, что мы работаем в пожарном порядке и в самом жестком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улице бродяг, нищих с плакатами типа: «Помогите, люди добрые, беженцу из Чечни» или с гармошками и балалайками, а также цыган, алкашей, находящихся не в ладах с законом завсегдатаев пивнушек. Всех их «брали крепко за жабры», обещая отправить в спецприемник, запереть в следственный изолятор или в психбольницу, где, кстати, многим и было место. Истеричные вопли, ругань, вырывающиеся из глоток задержанных, изъятые краденые сумки и кошельки, несколько ложных наводок, которые были тут же отработаны – вот и весь результат почти за день работы. К вечеру в управление привели престарелого одноногого бомжа Васю-антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прицепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, которому оторвало ногу при защите Родины от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Люди, завидев такой призыв, немного обалдевали, в сознании многих Даманский, Халхин-Гол и Шипка были событиями, близкими по времени. Как ни странно, подавали на такую затравку гораздо больше, чем «жертвам» пожаров, наводнений и межнациональных конфликтов. Жил Вася в вагончике на кладбище, расплачиваясь с могильщиками помощью в рытье могил.
Глядя на фотографию убийцы, Вася-антикитаец вспомнил:
– Точно – он. Пытался около собора работать, но недолго. Потом я его в Чумазовке видел. Он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная. У нашего брата редко такие рожи бывают.
– Покажешь лачугу?
– А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать – семь раз ведь крестили. Но Я' зла не держу. Вася не злопамятный. Вася к людям со всей душой. Вася…
– Потом про Васю доскажешь. Поехали, – сказал я.
В желтом милицейском «уазике» (в народе их прозвали «канареечками») Вася-антикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе газовая атака доконала бы нас всех. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окошка. Да, придется «канареечку» дезинфицировать.
Чумазовкой горожане именовали район частного сектора на юго-западной окраине. В последнее время здесь на фоне дряхлых одноэтажных домишек взметнулось вверх несколько дворцов, эдакие сиротские хижины для лиц, недоедавших с детства – это строились городские бизнесмены, наша краса и гордость, крупных воровских дел мастера.
– Вот та лачуга. – Вася указал на одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.
Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что мне даже пришлось застегнуть кожаную куртку на «молнию». Я огляделся и вздрогнул. Неподалеку от меня смерчик кружил прошлогодние листья. На миг мне почудилось, что я узнал его. Что это тот же самый смерчик, который я уже видел несколько раз. Стоп, так можно далеко зайти. Скоро с телеграфными столбами о погоде беседовать начну. С Алей, патологоанатомом и бродягой-убийцей пообщаешься – еще и не такие мысли в голову полезут.
Соседи-пенсионеры с готовностью поведали, что хозяин дома известен как человек странный, но безобидный. Приехал он сюда то ли из Москвы, то ли из Питера лет пять назад.
С недельку, как укатил в неизвестном направлении, оставив дом на своего подозрительного приятеля, в котором можно было без труда опознать бомжа Яна Георгиевича Бунакова.
Пригласив понятых, мы взломали хлипкий замок и проникли в дом. Кухонька с керосинкой, три небольшие комнатки, мебели почти никакой, только продавленный диван, несколько стульев, две полки с книгами, кипа брошюр и старых журналов, сваленные в углу. Одна комната оказалась вообще пустой, не считая дырявого матраса на полу с подушкой без наволочки, скрученной солдатской шинели и небольшого узелка из холщовой ткани.
– Гостинчик бабушке от Красной Шапочки, – сказал Володька, развязывая узелок.
В нем была старинная книга с диаграммами, чернильной писаниной, по-моему, на латинском, а еще – старый будильник, портмоне, несколько ракушек замысловатой формы, являвшихся ранее звеньями ожерелья. Подобные ракушки я видел раньше, так же как и нож со скарабеем на ручке. Я взял нож, потом подбросил на ладони ракушку.
– Знаешь, Владимир, мы, кажется, нашли Вампира.
… Какой-то оперативник, дав волю воображению, присвоил оперативно-поисковому делу кодовое название «Вампир». Судя по всему, он попал в самую точку.
Когда наступал март, в городе начиналась традиционная ежегодная паника. Каждый житель знал, что март – месяц охоты Вампира. Первую его жертву – двадцатитрехлетнюю проститутку – нашли в лесополосе за городом года четыре тому назад. Признаков изнасилования, следов борьбы не было и в помине. Неизвестный аккуратно, от уха до уха перерезал женщине горло и вскрыл вены. Похоже, на момент убийства жертва находилась в беспомощном состоянии, однако никаких следов наркотиков, психотропных веществ эксперты не обнаружили. Выражение ее лица… Ни боли, ни ужаса лишь бесконечное спокойствие и равнодушие.
Вскоре ажиотаж спал, дело стало забываться, о нем хорошо помнили лишь оперативники да начальник уголовного розыска, которых постоянно взгревали за «висяк» (то есть за нераскрытое преступление). Через год, тоже в марте, на берегу реки нашли очередной женский труп, на сей раз тридцатисемилетней домохозяйки, обремененной большой семьей и множеством бытовых забот. Картина была схожей. На этот раз шум поднялся погромче. Убийства приписывались маньяку, объявившемуся в городе. Разрабатывался психологический портрет, проверялись тщательнейшим образом бомжи, ранее судимые, псих-больные и другие лица – всего несколько тысяч человек. Наконец, следователь по особо важным делам прокуратуры России умыл руки, признав поражение.
На третий год, опять в марте, обнаружили труп семнадцатилетней девушки. Те же самые обстоятельства гибели, тот же способ убийства, то же равнодушие на лице. И опять развеять тьму, в которой маячил неуловимый образ монстра, не удалось. Впрочем, в тот год на нас навалились заботы похуже. Стали пропадать дети, их обгоревшие трупы находили в лесополосах около города. Мы с ног сбились в поисках Лесника (так называли неизвестного в оперативных материалах). Впрочем, с Лесником оказалось легче. Разгуляться на полную катушку мы ему не дали. Нам удалось довольно быстро вычислить этого тихого, вежливого, отлично характеризующегося по работе зоотехника совхоза «Первомайский» Виктора Козлова. Он признался во всех убийствах детей. Было искушение слить воедино дела по Вампиру и Леснику, но после тщательной проверки стало ясно: зоотехник к убийствам женщин никакого отношения не имел. Не тот профиль… А чему удивляться? Маньяков в последнее время на просторах российских развелось невиданное количество.
В этом году Вампир решил устроить перерыв. Минули март, апрель, потом май – чудовище все не выныривало из пучины. Возникла надежда, что маньяк убрался из города или сдох… Но он и не думал исчезать. Он нанес очередной удар.
Я прекрасно помнил бусы из редких оранжевых ракушек на шее последней жертвы. Разорванное ожерелье, рассыпавшиеся по траве ракушки, чем-то похожие на капельки крови. И настоящая бурая кровь, пропитавшая землю… По всему получалось, что Вампир лежит сейчас в реанимационном отделении медицинского центра…
– Алю можно?
– Нетути Али, – прокаркал уже знакомый мне старушечий голос, в котором мне почудились торжествующие нотки.
– А когда будет?
– Откуда я знаю? Звонють и звонють всякие…
– Всего доброго.
– Звонють и звонють – покоя от них нетути.
Мне очень хотелось увидеть или на крайний случай услышать Алю. А тут; «нетути», «звонють тут всякие»? Интересно, кто эти «всякие»? Я ощутил легкий укол ревности, но тут же одернул себя. Неужели ты имеешь право на претензии к человеку, которого знаешь всего несколько дней? Да и вообще, ревность – один из худших атавизмов. Современный человек не имеет на нее права… Легко сказать…
Я улегся на свой любимый диван, привычно положив ноги на спинку, и включил телевизор. Показывали репортаж из Чечни, сообщали о курсе доллара, затем какой-то тип рассказал, как в Ростовской области «поймали банду, совершавшую разбойные нападения с целью грабежа», тем самым он смешал три взаимоисключающих состава преступления. Для юриста это звучало примерно как «черная зелень белого цвета»… Ну вот, добрались и до наших краев.
– Это пятое по счету убийство представителя культа за текущий год, – вещал журналист. – Большинство из них так и остались нераскрытыми. Милиция и прокуратура заявили, что у них есть претендент на роль убийцы в последнем случае. Между тем должностные лица УВД отказались дать какие-либо комментарии. Начальник же уголовного розыска майор Аргунов с грубостью, которая, к сожалению, становится нормой у некоторых работников наших правоохранительных органов, вообще отказался говорить с нашим корреспондентом. Похоже, дела у следствия не настолько радужны, как оно хочет представить. Отмалчивание, грубость, шапкозакидательство взамен кропотливой работы – это не лучший стиль. Так увидим ли мы убийцу монаха Иоанна, или вновь общественность будут вводить в заблуждение бездоказательными версиями?
– Увидишь ты своего убийцу, сукин кот, – сказал я, подумав, не подать ли на этого трепача в суд за «грубияна» и за бездоказательные нападки… Конечно, ни в какой суд я не подам, потому что «грубиян» – это не подсудное ругательство. Да и назови он меня хоть «сволочью» или «поганой ментовской рожей» – никакой суд это не волнует, потому что у нас свобода слова, свобода ругательств, свобода поливать грязью начальника уголовного розыска Аргунова, у которого нет времени на пустопорожние беседы с пустобрехами и пустозвонами… Эка загнул, подумал я, самому приятно.
Я нажал кнопку дистанционного пульта (хорошее изобретение, можно часами не вставать с дивана), переключил на другую программу. Там крутили фильм ужасов, свирепый вампир усердно грыз горло полуголой блондинке. По третьей программе смазливый атлет-американец, одетый в пятнистый комбез, с неизменным голливудским «ты, задница» разрядил кольт в какого-то неприятного субъекта в непонятной военной форме с красными звездами на погонах, тянувшегося к автомату «Калашникова». По кабельному каналу показывали кувыркающиеся полицейские машины, преследовавшие фургон с бритоголовыми гангстерами. Последняя программа порадовала меня видом унылого, с жиденькими волосами и выпученными глазами человека, подвывающе декламирующего: «Мы дети страшных лет России… Наши деды прошли через горнило двух страшных войн, через ужасы сталинских лагерей. И кому, как не нам…»
Тут я без всякой жалости выключил телевизор, так и не узнав, что «как не им…»
Аля появилась в полдесятого. На ней был новый фиолетовый костюм с подбитыми ватой плечиками и (ничего себе!) роскошная, в стиле двадцатых годов, шляпка.
– Ты выглядишь восхитительно. Обожаю женщин в таких картузах. – Я поцеловал Алю в щеку.
– В картузах!… Поручик, вы набрались светских манер в конюшнях!
– Я солдат, мадам, – развел я руками. – Проходи в комнату, не стесняйся.
– Замерзла. Погода портится. Это разве лето?
– Два дня назад было лето.
– Хочу кофе с чесноком.
– Ночью спать не будешь.
– И не надо.
Я отправился на кухню готовить кофе, оставив Алю осматривать мою библиотеку. Вскоре божественный напиток был готов к употреблению.
– Ну-с, как живете, как здоровье? – осведомился я, разливая в тонкие фарфоровые чашки кофе.
– Здоровье нормальное, – ответила Аля, захлопывая толстый фолиант «Война 1812 года». – Вышла сегодня на работу.
Я уже знал, что Аля после окончания в прошлом году архитектурного института работает в фирме, занимающейся реставрацией старых зданий и приспособлением их под офисы. Заказы они получают по большей части из других городов – на нашей деревне шибко не разбогатеешь.
– Даме больничный не дали, капиталисты проклятые. И как тебе, болезной, работается?
– Прекрасно. – Аля вздохнула, потупив глаза, она в этот момент очень походила на Аленушку с картины Васнецова – такая же грустная и озабоченная.
– Не вижу в тебе особой радости жизни. Что случилось?
– Да ничего. Скажешь, что я опять взялась за свое.
– Может, и скажу. Но ты все равно рассказывай.
– Считай меня полной идиоткой, но… – Она замолчала.
– Понятно, локомотив с того света.
– Неужели ты не чувствуешь его приближения?
– Как же! Еще как чувствую. Гром стоит, земля трясется.
– Будет тебе и гром… Ты должен чувствовать, Виктор. В тебе есть что-то… Ты должен это чувствовать.
– Ну да, твоя бабушка была деревенской ведьмой, а мой прадедушка, может быть, подрабатывал якутским шаманом.
– Ты не похож на якута.
– Значит, индейским шаманом.
– Человек живет обычной, размеренной жизнью, несется по раз и навсегда выверенной колее и не мыслит себе ничего иного. И вдруг с ним начинают происходить события, на первый взгляд совершенно случайные. Он случайно знакомится с людьми, случайно получает какую-то информацию, случайно оказывается в неких ситуациях. И однажды он понимает, что все эти случайности взаимосвязаны, они толкают его куда-то, выводят на новые просторы, в новую колею.
– Ну да, бывает, – нехотя согласился я.
– Человек случайно попадает в катастрофу, случайно получает рукопись, случайно встречается с людьми, которые случайно хором поют ему о присутствии рядом таинственного, невероятного НЕЧТО, – гнула свое Аля.
– А он, этот самый человек, по случаю считает все это полнейшей ерундой и случайно принимает все эти события за обыкновенную случайность.
Сегодня у меня какая-то страсть к словесным выкрутасам. Во как закрутил!
– Случайностей нет. Они подчинены движущим силам, присутствующим в иных пространствах. А там все выверено и логично.
– Случайность – это всего лишь случайность, и ничего больше. Орел или решка на подкидываемой вверх монете.
– Тебе лишь бы спорить. Человек вовсе не помесь химического сосуда с компьютером. Мы осознаем лишь часть своего Я. Причем часть не самую значительную. Все остальное – странствия души в других мирах, предыдущие воплощения, его место в мире – все сокрыто, – убеждала меня Аля.
– Батюшки святы!
– Однажды человек, избранный для какой-то роли, ступает на свой путь. Мы с тобой несемся навстречу своему предназначению.
– Аминь… Хорошо, встанем на твою точку зрения. На нас несется курьерский поезд с того света. Все наше предначертание заключается в том, чтобы быть размазанными по километрам рельсов, – подыграл я расходившейся Але.
– Я пришел, чтобы от имени Мудрых узнать результаты твоих трудов и указать дальнейший путь. Готов ли ты к этому, слуга Великого?
– Я готов к этому и жду с нетерпением твоих слов. И готов довести до сведения Мудрых все то, что мной сделано. Осмелюсь сказать, сделано не так уж мало.
Дальше они говорили, то повышая, то понижая голос. Многое я разобрал, еще больше – нет. Они перемежали русские, французские, турецкие слова, а также слова языка, которого я не только не знаю, но которому даже не нахожу аналогов. Да и вещи говорились частью понятные – об отравлениях каких-то людей, похищениях важных документов, но большей частью совершенно туманные. Сердце мое упало, когда кривоногий драгун перешел к тому, что касалось непосредственно меня. Сразу вспомнилась история, рассказанная Дробышевым, о чудачествах светлейшего Потемкина.
– Вся армия говорит о том, что Потемкин посылал гонца за башмаками в Париж. Это было сделано им для отвода глаз. Он вручил своему адъютанту пакет на имя французского банкира и несколько писем к своим агентам в Париже. Прибыв во Францию, где бушует революция, Баур тайно встретился с нужными людьми, отдал им бумаги, предписывающие определенные действия. В то же время он получил у банкира князя шестьдесят тысяч червонцев и самолично вручил их любовнице министра иностранных дел Франции. Она и украла для Баура документы, среди которых находились планы минных полей у Очакова и Измаила. Именно поэтому Очаков пал быстрее, чем мы ожидали. Эти карты уже здесь, и они будут нами уничтожены. Это сильно затруднит действия русских.
– Глупости, с них наверняка сняли копии, – усмехнулся лже-Никитин.
– Неважно, – отмахнулся драгун. – Главное, мне кинуть свой взгляд на эти бумаги.
– Зачем, брат мой?
– Они помогут мне. Стихия огня… Голубой камень… Вы понимаете?
– Понимаю, брат мой.
Дальше вообще разговор стал каким-то дурным и маловразумительным. Я смог лишь услышать:
– Луна в одиннадцатом доме. Негативное влияние Сатурна… Дипозитор пятого дома… Поведение натива и разрыв связей…
Чертовщина какая-то. Что-то жуткое было в этих словах.
– Тихо! – вдруг повелительно взмахнул рукой лже-Никитин. – Сюда кто-то идет.
Действительно, от реки послышались плеск воды, кашель, грубые голоса.
– Это мои люди. Ближайшие помощники. Они отмечены печатью, и им можно доверять во всем. Они – основа моего могущества здесь. Они – инструмент, которым я тку свое полотно.
Вскоре в дверях появились новые гости.
– Сколько вас? – высокомерно спросил лже-Никитин.
– Нас пятеро, – послышался сдавленный от волнения голос. – Все мы ничтожные песчинки под Его ногами, да покроет Его тень весь мир.
– Подойдите ко мне по одному и осветите свои лица, – потребовал лже-Никитин.
– Да будет так, – кивнул драгун.
Один за другими подходили прибывшие, полнимая фонарь с зажженной свечой на уровень лица; Некоторые были в солдатской, но большинство в офицерской форме. В последнем я узнал солдата Прянишникова – того самого, через которого передавали записку.
– Перед вами посланец Мудрых, – торжественно произнес драгун. – Он передаст вам их слово.
– Слово, произнесенное от имени Мудрых, обязывает вас к повиновению и послушанию. А потому, – тут он запнулся и прислушался. – Тише… Там кто-то притаился!
Он ткнул пальцем в направлении мешков, и я мог только с сожалением отметить про себя, что он прав. За этими мешками притаился я, и теперь проклинал идею, пришедшую мне в голову, – воспользоваться длинной речью посланца и пристроиться поудобнее. Кто мог знать, что у него такой тонкий слух? Я представил, что эти малосимпатичные господа способны сделать со мной, – и мне стало как-то не по себе.
– Проверь, – кивнул драгун Прянишникову.
Тот, прихватив ружье со штыком, направился к мешкам. Я вжался в стену и затаил дыхание. Солдат отшвырнул несколько мешков, но потом, решив, что это займет слишком много времени, поднял ружье и нанес с размаху удар. Он был направлен в мою сторону, но штык прошел в каком-то сантиметре. Остальные удары тоже оказались безрезультатными. Дуракам, как говорят в народе, везет! А то, что я был дураком, ввязавшись в эту историю, в тот миг я понял очень ясно, Правда, к сожалению, это понимание недолго держалось в моей голове.
– Там нет никого, кроме крыс, – сказал немного запыхавшийся Прянишников.
– Видать, почудилось, – кивнул лже-Никитин, – Итак, слушайте. Вы довольно потрудились на благо нашего общего дела и достаточно сил вложили ради приближения вожделенного часа. Вы привнесли еще одну песчинку в основание великого монумента.
– Да будет так, – прошептал драгун.
– Вы прошли шаг на нелегком и дальнем пути по выжженной пустыне, которым мы идем бок о бок с вами, братья, И теперь надо сделать еще один шаг, может быть, самый трудный, необычный, требующий от вас полной верности.
– Мы готовы, Магистр, – прошептал драгун. – Опасностей для нас не существует. Крови нам не жалко не только чужой, но и своей. Пусть Мудрые только прикажут.
– Нет, на сей раз крови не потребуется. Потребуется одно – смирение. Вы сделали все, что было нужно. Теперь настал час наблюдать за всходами, за последствиями ваших нелегких трудов. Отныне вы в спокойствии и любопытстве можете взирать на сей забавный театр. Но… вмешиваться в события вы больше не будете.
На секунду в помещении повисла тишина, потом раздался удивленный вопль кривоногого драгуна:
– Как?! Почему?.. Мы втащили камень на гору., остается лишь небольшое усилие, чтобы пустить его под откос, и тут вы говорите – остановитесь! И это воля Мудрых? Почему, ну почему она такова?
– Вы же знаете, барон, что не наше дело обсуждать приказы тех, кто проник в суть вещей гораздо глубже нас и знает то, что нам знать не суждено, – развел руками лже-Никитин и обернулся к остальным:
– Итак, вы слышали волю. Передайте ее вашим людям и людям наших людей. А сейчас идите, и да будет простираться над вами тень Отца нашего.
Кроме лже-Никитина и драгуна, все удалились. Плеск весел вскоре затих.
– Я не понимаю вас, Магистр! раздраженно воскликнул драгун. – Сделано все, чтобы жатва Отца нашего была обильна и богата. Что же мешает нам довести начатое дело до конца?
– Откуда вы знаете, барон, в чем Его промысел, какими путями ложится и простирается над миром Его тень? И что нам необходимо сейчас – активное действие или тихое, смиренное созерцание? Из смертных это ведомо одним Мудрым, ибо только они в состоянии холодно и разумно просчитать все. Поэтому и носят они такое имя и имеют право направлять помыслы и действия нас, нижайших слуг Его.
– Нет, Магистр, вы не правы. И сами знает это. Не одним Мудрым доступны тайны черных глубин. Почему вы думаете, что они недоступны мне? Мне, который с младых лет посвятил себя постижению истины и учителем которого был сам Пенгос Великий! Я тоже научился делать выводы и просчитывать Его промысел. И во многом мог бы поспорить с Мудрыми!
– Я не ослышался? – приподнял бровь лже-Никитин.
– Нет, не ослышались. Моих знаний хватит, чтобы определить и место свое, и роль свою с такой точностью, которой могут позавидовать даже они. Я пойду своей дорогой!
– Вы отказываетесь выполнять волю Мудрых?
Драгун молчал некоторое время, потом громким каким-то змеиным шепотом, зловещим и отчаянным, протянул:
– Отказываюсь… Если бы я мог изложить им свои мысли, они бы меня поняли.
– Вы отважный человек. Но напрасно рассчитываете на понимание. Вина неповиновения тяжела, непереносимым грузом ложилась она испокон веков даже на плечи тех, кто, казалось бы, навсегда отмечен милостью Великой Тени. Вспомните Магистра Хаункаса. Нельзя сказать, что смерть его была легка.
– Как нашел свой конец Хаункас никому не ведомо. И, судя по тому, что прошла уже сотня лет, вряд ли станет когда-нибудь известно. Ваш пример неудачен… Я не восстаю против Мудрых. Я восстаю против неверного понимания.
– Я же говорю – вы отважны, отчаянны и… невежественны. Вы не понимаете, что творите, барон. В последний раз спрашиваю я вас: вы подчинитесь?
– Нет!
Больше ничего интересного я не услышал. Тайное сборище людей, чьи взгляды и поступки так и остались непонятны моему разумению, закончилось. Они удалились. Переждав немного, я перекрестился, мысленно прочитал молитву Господу нашему Иисусу Христу за то, что он уберег меня, и отправился восвояси…"
Резкий телефонный звонок вернул меня в суровую действительность.
– Выезжаю, – сказал я.
* * *
Следующий день порадовал меня телеграммой из Главного управления уголовного розыска МВД России: «Принять все меры… дело на контроле… будет оказана помощь». Ну, спасибо. Московские журналисты, падкие на мертвечину, прознали о случившемся. В «Вестях» прошла информация о трагедии, диктор выдала какой-то обличающий текст о потере нравственных ориентиров в обществе. С утра в пресс-группу управления названивали корреспонденты центральных газет. Наиболее настырные каким-то образом узнали мой телефон, и я голосом робота-автоответчика, несмотря на просьбы, посулы, угрозы жалоб на самые верха и намеки на обширные связи, отсылал их в пресс-службу. Еще и не то будет. Единственно успокаивало, что дело раскрыто, убийца под охраной, так что шторм вскоре затихнет. И можно будет спокойно работать, не гнать лошадей и, щелкая каблуками, не протирать ковры в начальственных кабинетах. Время есть. Правда, если верить убийце монаха, времени у меня осталось немного… Смешно!Утром на оперативном совещании я оторвал нескольких сотрудников от текущих забот по нераскрытым преступлениям и по лакировке квартальной отчетности и бросил на поиски жилища бомжа-убийцы. Он мог проживать где угодно – в заброшенном подвале, в канализационном люке, в отогнанном на запасной путь железнодорожном вагоне. Бомжи – народ непритязательный, приспособляемость у них просто потрясающая, они могут жить в таких условиях, в которых в два дня загнулся бы любой отличник модных ныне школ выживания. Надо перерыть весь город. Соответствующие поручения уже даны в райотделы, доведены до сотрудников. Где-то этот бродяга должен был засветиться, попасться на глаза милиции или гражданам из вымирающей ныне породы активистов-общественников.
Я предупредил, что мы работаем в пожарном порядке и в самом жестком варианте. Поэтому мои парни без всякого стеснения цепляли на улице бродяг, нищих с плакатами типа: «Помогите, люди добрые, беженцу из Чечни» или с гармошками и балалайками, а также цыган, алкашей, находящихся не в ладах с законом завсегдатаев пивнушек. Всех их «брали крепко за жабры», обещая отправить в спецприемник, запереть в следственный изолятор или в психбольницу, где, кстати, многим и было место. Истеричные вопли, ругань, вырывающиеся из глоток задержанных, изъятые краденые сумки и кошельки, несколько ложных наводок, которые были тут же отработаны – вот и весь результат почти за день работы. К вечеру в управление привели престарелого одноногого бомжа Васю-антикитайца. Тот косил под жертву китайской агрессии и работал в переходе недалеко от здания городской администрации, прицепив на грудь плакат: «Подайте инвалиду, которому оторвало ногу при защите Родины от китайских агрессоров на полуострове Даманский». Люди, завидев такой призыв, немного обалдевали, в сознании многих Даманский, Халхин-Гол и Шипка были событиями, близкими по времени. Как ни странно, подавали на такую затравку гораздо больше, чем «жертвам» пожаров, наводнений и межнациональных конфликтов. Жил Вася в вагончике на кладбище, расплачиваясь с могильщиками помощью в рытье могил.
Глядя на фотографию убийцы, Вася-антикитаец вспомнил:
– Точно – он. Пытался около собора работать, но недолго. Потом я его в Чумазовке видел. Он из лачуги какой-то выходил. Точно, товарищ начальник, он. Рожа приметная. У нашего брата редко такие рожи бывают.
– Покажешь лачугу?
– А чего не показать? Покажу, хоть ментам и несподручно помогать – семь раз ведь крестили. Но Я' зла не держу. Вася не злопамятный. Вася к людям со всей душой. Вася…
– Потом про Васю доскажешь. Поехали, – сказал я.
В желтом милицейском «уазике» (в народе их прозвали «канареечками») Вася-антикитаец расположился на переднем сиденье. Пришлось открыть все окна, иначе газовая атака доконала бы нас всех. Брезгливый Володька сразу закашлялся и начал хватать ртом воздух, высунувшись из окошка. Да, придется «канареечку» дезинфицировать.
Чумазовкой горожане именовали район частного сектора на юго-западной окраине. В последнее время здесь на фоне дряхлых одноэтажных домишек взметнулось вверх несколько дворцов, эдакие сиротские хижины для лиц, недоедавших с детства – это строились городские бизнесмены, наша краса и гордость, крупных воровских дел мастера.
– Вот та лачуга. – Вася указал на одноэтажный домик с резными наличниками и заколоченными ставнями.
Я вышел из машины. Небо хмурилось. Погода продолжала портиться: ветер крепчал, веяло совсем не летним, не июньским холодом, так что мне даже пришлось застегнуть кожаную куртку на «молнию». Я огляделся и вздрогнул. Неподалеку от меня смерчик кружил прошлогодние листья. На миг мне почудилось, что я узнал его. Что это тот же самый смерчик, который я уже видел несколько раз. Стоп, так можно далеко зайти. Скоро с телеграфными столбами о погоде беседовать начну. С Алей, патологоанатомом и бродягой-убийцей пообщаешься – еще и не такие мысли в голову полезут.
Соседи-пенсионеры с готовностью поведали, что хозяин дома известен как человек странный, но безобидный. Приехал он сюда то ли из Москвы, то ли из Питера лет пять назад.
С недельку, как укатил в неизвестном направлении, оставив дом на своего подозрительного приятеля, в котором можно было без труда опознать бомжа Яна Георгиевича Бунакова.
Пригласив понятых, мы взломали хлипкий замок и проникли в дом. Кухонька с керосинкой, три небольшие комнатки, мебели почти никакой, только продавленный диван, несколько стульев, две полки с книгами, кипа брошюр и старых журналов, сваленные в углу. Одна комната оказалась вообще пустой, не считая дырявого матраса на полу с подушкой без наволочки, скрученной солдатской шинели и небольшого узелка из холщовой ткани.
– Гостинчик бабушке от Красной Шапочки, – сказал Володька, развязывая узелок.
В нем была старинная книга с диаграммами, чернильной писаниной, по-моему, на латинском, а еще – старый будильник, портмоне, несколько ракушек замысловатой формы, являвшихся ранее звеньями ожерелья. Подобные ракушки я видел раньше, так же как и нож со скарабеем на ручке. Я взял нож, потом подбросил на ладони ракушку.
– Знаешь, Владимир, мы, кажется, нашли Вампира.
… Какой-то оперативник, дав волю воображению, присвоил оперативно-поисковому делу кодовое название «Вампир». Судя по всему, он попал в самую точку.
Когда наступал март, в городе начиналась традиционная ежегодная паника. Каждый житель знал, что март – месяц охоты Вампира. Первую его жертву – двадцатитрехлетнюю проститутку – нашли в лесополосе за городом года четыре тому назад. Признаков изнасилования, следов борьбы не было и в помине. Неизвестный аккуратно, от уха до уха перерезал женщине горло и вскрыл вены. Похоже, на момент убийства жертва находилась в беспомощном состоянии, однако никаких следов наркотиков, психотропных веществ эксперты не обнаружили. Выражение ее лица… Ни боли, ни ужаса лишь бесконечное спокойствие и равнодушие.
Вскоре ажиотаж спал, дело стало забываться, о нем хорошо помнили лишь оперативники да начальник уголовного розыска, которых постоянно взгревали за «висяк» (то есть за нераскрытое преступление). Через год, тоже в марте, на берегу реки нашли очередной женский труп, на сей раз тридцатисемилетней домохозяйки, обремененной большой семьей и множеством бытовых забот. Картина была схожей. На этот раз шум поднялся погромче. Убийства приписывались маньяку, объявившемуся в городе. Разрабатывался психологический портрет, проверялись тщательнейшим образом бомжи, ранее судимые, псих-больные и другие лица – всего несколько тысяч человек. Наконец, следователь по особо важным делам прокуратуры России умыл руки, признав поражение.
На третий год, опять в марте, обнаружили труп семнадцатилетней девушки. Те же самые обстоятельства гибели, тот же способ убийства, то же равнодушие на лице. И опять развеять тьму, в которой маячил неуловимый образ монстра, не удалось. Впрочем, в тот год на нас навалились заботы похуже. Стали пропадать дети, их обгоревшие трупы находили в лесополосах около города. Мы с ног сбились в поисках Лесника (так называли неизвестного в оперативных материалах). Впрочем, с Лесником оказалось легче. Разгуляться на полную катушку мы ему не дали. Нам удалось довольно быстро вычислить этого тихого, вежливого, отлично характеризующегося по работе зоотехника совхоза «Первомайский» Виктора Козлова. Он признался во всех убийствах детей. Было искушение слить воедино дела по Вампиру и Леснику, но после тщательной проверки стало ясно: зоотехник к убийствам женщин никакого отношения не имел. Не тот профиль… А чему удивляться? Маньяков в последнее время на просторах российских развелось невиданное количество.
В этом году Вампир решил устроить перерыв. Минули март, апрель, потом май – чудовище все не выныривало из пучины. Возникла надежда, что маньяк убрался из города или сдох… Но он и не думал исчезать. Он нанес очередной удар.
Я прекрасно помнил бусы из редких оранжевых ракушек на шее последней жертвы. Разорванное ожерелье, рассыпавшиеся по траве ракушки, чем-то похожие на капельки крови. И настоящая бурая кровь, пропитавшая землю… По всему получалось, что Вампир лежит сейчас в реанимационном отделении медицинского центра…
* * *
Вернувшись вечером домой, я набрал номер Алиного телефона.– Алю можно?
– Нетути Али, – прокаркал уже знакомый мне старушечий голос, в котором мне почудились торжествующие нотки.
– А когда будет?
– Откуда я знаю? Звонють и звонють всякие…
– Всего доброго.
– Звонють и звонють – покоя от них нетути.
Мне очень хотелось увидеть или на крайний случай услышать Алю. А тут; «нетути», «звонють тут всякие»? Интересно, кто эти «всякие»? Я ощутил легкий укол ревности, но тут же одернул себя. Неужели ты имеешь право на претензии к человеку, которого знаешь всего несколько дней? Да и вообще, ревность – один из худших атавизмов. Современный человек не имеет на нее права… Легко сказать…
Я улегся на свой любимый диван, привычно положив ноги на спинку, и включил телевизор. Показывали репортаж из Чечни, сообщали о курсе доллара, затем какой-то тип рассказал, как в Ростовской области «поймали банду, совершавшую разбойные нападения с целью грабежа», тем самым он смешал три взаимоисключающих состава преступления. Для юриста это звучало примерно как «черная зелень белого цвета»… Ну вот, добрались и до наших краев.
– Это пятое по счету убийство представителя культа за текущий год, – вещал журналист. – Большинство из них так и остались нераскрытыми. Милиция и прокуратура заявили, что у них есть претендент на роль убийцы в последнем случае. Между тем должностные лица УВД отказались дать какие-либо комментарии. Начальник же уголовного розыска майор Аргунов с грубостью, которая, к сожалению, становится нормой у некоторых работников наших правоохранительных органов, вообще отказался говорить с нашим корреспондентом. Похоже, дела у следствия не настолько радужны, как оно хочет представить. Отмалчивание, грубость, шапкозакидательство взамен кропотливой работы – это не лучший стиль. Так увидим ли мы убийцу монаха Иоанна, или вновь общественность будут вводить в заблуждение бездоказательными версиями?
– Увидишь ты своего убийцу, сукин кот, – сказал я, подумав, не подать ли на этого трепача в суд за «грубияна» и за бездоказательные нападки… Конечно, ни в какой суд я не подам, потому что «грубиян» – это не подсудное ругательство. Да и назови он меня хоть «сволочью» или «поганой ментовской рожей» – никакой суд это не волнует, потому что у нас свобода слова, свобода ругательств, свобода поливать грязью начальника уголовного розыска Аргунова, у которого нет времени на пустопорожние беседы с пустобрехами и пустозвонами… Эка загнул, подумал я, самому приятно.
Я нажал кнопку дистанционного пульта (хорошее изобретение, можно часами не вставать с дивана), переключил на другую программу. Там крутили фильм ужасов, свирепый вампир усердно грыз горло полуголой блондинке. По третьей программе смазливый атлет-американец, одетый в пятнистый комбез, с неизменным голливудским «ты, задница» разрядил кольт в какого-то неприятного субъекта в непонятной военной форме с красными звездами на погонах, тянувшегося к автомату «Калашникова». По кабельному каналу показывали кувыркающиеся полицейские машины, преследовавшие фургон с бритоголовыми гангстерами. Последняя программа порадовала меня видом унылого, с жиденькими волосами и выпученными глазами человека, подвывающе декламирующего: «Мы дети страшных лет России… Наши деды прошли через горнило двух страшных войн, через ужасы сталинских лагерей. И кому, как не нам…»
Тут я без всякой жалости выключил телевизор, так и не узнав, что «как не им…»
Аля появилась в полдесятого. На ней был новый фиолетовый костюм с подбитыми ватой плечиками и (ничего себе!) роскошная, в стиле двадцатых годов, шляпка.
– Ты выглядишь восхитительно. Обожаю женщин в таких картузах. – Я поцеловал Алю в щеку.
– В картузах!… Поручик, вы набрались светских манер в конюшнях!
– Я солдат, мадам, – развел я руками. – Проходи в комнату, не стесняйся.
– Замерзла. Погода портится. Это разве лето?
– Два дня назад было лето.
– Хочу кофе с чесноком.
– Ночью спать не будешь.
– И не надо.
Я отправился на кухню готовить кофе, оставив Алю осматривать мою библиотеку. Вскоре божественный напиток был готов к употреблению.
– Ну-с, как живете, как здоровье? – осведомился я, разливая в тонкие фарфоровые чашки кофе.
– Здоровье нормальное, – ответила Аля, захлопывая толстый фолиант «Война 1812 года». – Вышла сегодня на работу.
Я уже знал, что Аля после окончания в прошлом году архитектурного института работает в фирме, занимающейся реставрацией старых зданий и приспособлением их под офисы. Заказы они получают по большей части из других городов – на нашей деревне шибко не разбогатеешь.
– Даме больничный не дали, капиталисты проклятые. И как тебе, болезной, работается?
– Прекрасно. – Аля вздохнула, потупив глаза, она в этот момент очень походила на Аленушку с картины Васнецова – такая же грустная и озабоченная.
– Не вижу в тебе особой радости жизни. Что случилось?
– Да ничего. Скажешь, что я опять взялась за свое.
– Может, и скажу. Но ты все равно рассказывай.
– Считай меня полной идиоткой, но… – Она замолчала.
– Понятно, локомотив с того света.
– Неужели ты не чувствуешь его приближения?
– Как же! Еще как чувствую. Гром стоит, земля трясется.
– Будет тебе и гром… Ты должен чувствовать, Виктор. В тебе есть что-то… Ты должен это чувствовать.
– Ну да, твоя бабушка была деревенской ведьмой, а мой прадедушка, может быть, подрабатывал якутским шаманом.
– Ты не похож на якута.
– Значит, индейским шаманом.
– Человек живет обычной, размеренной жизнью, несется по раз и навсегда выверенной колее и не мыслит себе ничего иного. И вдруг с ним начинают происходить события, на первый взгляд совершенно случайные. Он случайно знакомится с людьми, случайно получает какую-то информацию, случайно оказывается в неких ситуациях. И однажды он понимает, что все эти случайности взаимосвязаны, они толкают его куда-то, выводят на новые просторы, в новую колею.
– Ну да, бывает, – нехотя согласился я.
– Человек случайно попадает в катастрофу, случайно получает рукопись, случайно встречается с людьми, которые случайно хором поют ему о присутствии рядом таинственного, невероятного НЕЧТО, – гнула свое Аля.
– А он, этот самый человек, по случаю считает все это полнейшей ерундой и случайно принимает все эти события за обыкновенную случайность.
Сегодня у меня какая-то страсть к словесным выкрутасам. Во как закрутил!
– Случайностей нет. Они подчинены движущим силам, присутствующим в иных пространствах. А там все выверено и логично.
– Случайность – это всего лишь случайность, и ничего больше. Орел или решка на подкидываемой вверх монете.
– Тебе лишь бы спорить. Человек вовсе не помесь химического сосуда с компьютером. Мы осознаем лишь часть своего Я. Причем часть не самую значительную. Все остальное – странствия души в других мирах, предыдущие воплощения, его место в мире – все сокрыто, – убеждала меня Аля.
– Батюшки святы!
– Однажды человек, избранный для какой-то роли, ступает на свой путь. Мы с тобой несемся навстречу своему предназначению.
– Аминь… Хорошо, встанем на твою точку зрения. На нас несется курьерский поезд с того света. Все наше предначертание заключается в том, чтобы быть размазанными по километрам рельсов, – подыграл я расходившейся Але.