Страница:
– Может, мы не простые жертвы, привязанные к рельсам? Может, мы в состоянии перевести стрелки и пустить локомотив по другому пути?.. Ты же уперся, как носорог, и не желаешь видеть очевидного…
– Да, именно очевидного…
– И тем самым лишаешь нас шанса.
– Ну да, лишаю единственного шанса. Мне еще тот кровосос, который монаха уделал, сказал, что гроб заказывать пора. Нас похоронят вместе, и смерть соединит нас. Завтра так и напишу в завещании, – невесело хмыкнул я.
– Очень смешно.
– Чего только от вас, экстрасенсов, не наслушаешься! Как вы называете таких, которые все знают и в астрал, как в булочную, гуляют?
– Левитанты, – улыбнулась Аля.
– Во-во, левитанты.
– Хочу еще кофе с чесноком.
– Ишь, пристрастилась…
Я опять отправился готовить новую порцию кофе. Едва успел налить воду, как в прихожей прозвучал звонок.
За дверью стоял небритый, запущенный Дима Селезнев, мой сосед с верхнего этажа. «Еще один левитант на мою голову», – подумал я.
– Можно? – трагическим тоном произнес он и, не ожидая ответа, прошествовал на кухню и уселся на табуретку. – Як тебе заходил три дня назад.
– Я в Москве был. Чего такой хмурый?
– У тебя выпивка есть?
– Повод?
– Без повода. Причина есть. Ленка от меня ушла. – Он стукнул себя кулаком по колену и поправил очки.
– Который раз в этом году? – раздраженно спросил я. Дима нашел самый лучший момент для визита. Успокаивай тут его, когда в соседней комнате прекрасная дама ждет свою чашку кофе.
– Ну, в третий.
– Как ушла, так и вернется.
– На этот раз навсегда.
– А когда она уходила не навсегда?
Дима озадаченно посмотрел на меня. Ленка – толстая, глупая, обаятельная и взбалмошная баба в среднем раз в два-три месяца «навсегда» уходила от Димы, заявляя, что с таким занудой и ревнивцем жить невозможно. Тогда Дима переставал бриться, начинал пить и отлынивать о работы. Потом она возвращалась. А затем все повторялось.
– Вить, ну что ей надо? Муж интеллигентен, недурен собой.
Я усмехнулся, но Дима этого не заметил.
– Кандидат наук, завлабораторией. А она: «Зануда, нытик, видеть тебя не хочу, найди себе другую, такую же прибабахнутую!…» Я что, прибабахнутый? Ты честно скажи…
– Ну как тебе сказать…
– Она просто энергетический вампир. Она высасывает из меня всю созидательную энергию. Она паразитирует на мне…
– Господи, и этот туда же! Ты бы с Алей быстро нашел общий язык.
– С кем?
– Есть у меня знакомая, тоже… э-э… «продвинутая». Колдунья, одним словом.
– Здравствуйте. – Аля появилась из соседней комнаты.
– Здравствуйте. – Дима встал, подтянул живот и щелкнул каблуками. – Дмитрий. – Аля.
У Димы хищно раздулись ноздри. Все, теперь не отвяжется. Принес же его черт. Диму не особенно интересовали незнакомые женщины, ему хватало Ленки. Но одно лишь упоминание о ком-то, кто обладает экстраординарными способностями, для него как след для гончей. Дима – биофизик, уже несколько лет занимается исследованиями паранормальных способностей человека. Одно время, еще тогда, когда все параэффекты считались буржуазной пропагандой, министерство обороны втихую раздавало заказы на проведение сверхсекретных работ по данной тематике. Обломился кусок и лаборатории, которой командовал Дима. Года два назад они над чем-то упорно колдовали. Тогда военным денег девать было некуда, поэтому они финансировали самые невероятные проекты. Сегодня же им не хватает средств даже на сапоги, так что лаборатория осталась без финансирования. Но Дима умудрился где-то найти средства для того, чтобы продолжать опыты. Ныне секретов у нас от буржуинов нет, все «грифы» сняты, так что Дима прожужжал мне все уши о всяких чудесах. Возможно, что-то из этих явлений действительно существует. Но у всех, кто начинает заниматься их исследованиями, «крыша едет» в сторону мистики. Тот же Дима был нормальным ученым, а теперь от него только и слышишь: «энергетические фантомы», «информационные поля», «Эгрегоры» и прочая несусветная чушь. От него я и понабрался этих словечек, так что теперь могу с любым левитантом говорить на равных.
Ныне Дима развлекался тем, что выискивал везде всяких шарлатанов и тестировал их на аппаратуре. Слово «колдунья» для него было равноценно звонку для собаки Павлова, и он сразу вцепился в Алю мертвой хваткой. Он сделал несколько пассов руками (тоже мне Чумак хренов!), заявил, что у Али хорошее биополе. Затем он выцыганил бутылку «Хванчкары» из моих запасов и углубился в беседу с Алей за бокалом доброго вина. Общий язык они нашли моментально, и мне оставалось только сидеть, смотреть на них и ругаться про себя самыми нехорошими словами. Указать на порог такому Божьему человеку, как Дима, у меня не поднималась рука.
Во мне постепенно закипал праведный гнев, Я вполне мог бы найти темы для общения с девушкой и поинтереснее, чем «измерение биопотенциала по системе Кирлиан» и «дублирование знергоинформационных двойников», да и вообще провести время гораздо лучше. Наконец, я уже созрел для того, чтобы отослать
Диму куда подальше, но он сам понял, что пришла пора оставить нас в покое.
– Ну что, пожалуй, мне пора, – неуверенно протянул он.
– Да поздновато уже, – с готовностью сказал я.
– Ну, я пошел, – грустно произнес Дима,
– Ну, давай, старик.
Он поднялся, и я было подумал, что он сейчас исчезнет… Не тут-то было.
– Аля, а давайте измерим ваш биопотенциал. У меня имеется уникальная аппаратура.
– Когда? – Аля явно заинтересовалась.
– Да прямо сейчас.
– Ты чего. Дим, сдурел?! Ночь на дворе! воскликнул я.
– Всего одиннадцать. Да и вахтеры привыкли, что я по ночам работаю.
– Все, Дим, ты перегрелся, перебрал, тебе пора спать, – настойчиво произнес я.
– Да ничего, не беспокойся, я в норме.
Аля загорелась этой идеей. В результате я не выдержал натиска превосходящих сил противника и согласился. Дима пообещал сделать все как можно быстрее. До лаборатории было минут пятнадцать ходьбы. Она располагалась в подвальном помещении, напоминавшем бункер. Вахтер действительно пропустил нас без звука. Я был в этом месте впервые. Дима гордо показал на здоровенный агрегат, напоминающий гибрид рентгеновского аппарата с самогонным.
– БИ-7, – гордо сказал он. – Измеритель биопотенциала.
– И чего он измеряет? – уточнил я.
– Долго объяснять. Если честно, то точно никто не знает. Нет сколько-нибудь убедительной теории, объясняющей феномен энергоинформационного обмена.
– Ты же сам не знаешь, что измеряешь, так?
– Ну и что? Измеряю же. Вон и единицы измерения разработали. Мы активизируем биополевую структуру человека с помощью электромагнитного излучения определенной частоты и можем фиксировать его с помощью датчика, причем с точностью до полпроцента. Выявлена четкая корреляция между этими цифрами и парапсихологическими возможностями человека, такими, как способность к дистантным взаимодействиям (попросту к телепатии), к дальновиденью, предсказаниям будущего, к подключению в информационное поле Земли, и…
– Все ясно. Включай свой агрегат побыстрее. Спать охота.
– Не все сразу.
Он нахально облепил Алю датчиками, потом включил рубильник. Послышалось низкое гудение. Замерцал экран компьютера.
Минут через десять Дима освободил Алю от пут и уселся за компьютер, приговаривая под нос:
– Так-с, хорошо… Просто прекрасно.
– Ну, чего ты там наколдовал?
– Потом, Витя, потом. Аля, вы не против, если мы продолжим?
– Не против.
– Тогда пошли.
Мы с Димой уселись в одной комнате. Аля расположилась в другой. Между нами было только радиосообщение. Для того чтобы произнести что-то в микрофон, надо было нажать кнопку на пульте. На дисплее компьютера передо мной и Димой произвольно появлялись выбираемые изображения карточных мастей. Когда в комнате Али зажигалась лампочка, она должна была сообщить, какое изображение возникло у нее в сознании.
– Опыт по установлению дистантнообразных связей, – заумно пояснил Дима. – Ну что, как говорил Гагарин, поехали?
На дисплее компьютера возникло изображение бубновой масти. Потом в двух комнатах зажглись лампочки.
Через секунду из динамика послышался Алин голосок:
– Буби.
На дисплее появились «пики». Опять зажглась лампочка.
– Пики, – уведомила Аля. «Трефы»… Сигнал.
– Черви.
Постепенно у Димы вытягивалось лицо. Он тер ладонью небритую щеку, не уставая приговаривать:
– Ну, ничего себе! «Черви».
– Черви. «Буби».! – Буби. «Буби».
– Снова буби, мальчики.
Когда Димины пальцы снова забегали по клавиатуре, я увидел, что они дрожат.
– Показатель: семьдесят шесть процентов попадания в точку, – охрипшим от волнения голосом произнес он.
– Что с того?
– Это неизмеримо больше, чем двадцать пять процентов, положенных по теории вероятностей. Обычно в лучшем случае идет превышение на три-четыре процента. Если оно устойчиво, мы говорим о наличии четко выявленного эффекта. А тут…
– Ты собираешься продолжать дальше? – осведомился я.
– Еще бы! – воскликнул Дима.
«Черви».
Мигание лампочки. Алин голос:
– Черви. Мигание лампочки.
– Пики…
– Уф, – встряхнул головой Дима.
– Ну и что сие означает?
– Она дает ответ даже с некоторым опережением. Прежде чем появляется изображение на нашем дисплее. Она просто считывает информацию из будущего.
– Не пори чепухи.
– А ты что, сам не видишь?
Я видел. Мне стало жутко. Я будто заглянул в бездонный колодец.
Закончив серию, Дима сел за обработку данных. Вскоре компьютер выдал заключение.
– Так, Аля, – сказал Дима, читая распечатку. – Биополе на уровне среднего практикующего экстрасенса. Довольно неплохо. При желании вы могли бы лечить людей, если бы немного подучились. Что же касается дистантной чувствительности и прогноза – тут что-то удивительное. Аля, мы должны работать с вами.
– Подопытным кроликом я быть не желаю, увольте.
– Расшибусь в лепешку, а найду, как вас вознаградить. Даже если все вещи придется продать из дому. – В голосе его зазвучали просительные нотки.
– Я подумаю.
– Аля, неужели вы никогда не замечали за собой ничего такого-эдакого?
– Замечала. Изредка. А вот несколько дней назад мне будто распахнули ставни в иной мир. Я стала ощущать нечто. Соприкоснулась с иным миром и стала ощущать его присутствие. Удача в ваших опытах, наверное, является следствием этого.
– Расскажите подробнее.
– Я устала. Да и моему кавалеру все прекраснр известно об этом. – Она напряженно посмотрела мне в глаза.
Я отвел взор.
– Вить, а давай тебя тоже испытаем.
– Никакого желания.
– Вить, пожалуйста, – попросила Аля.
И я очутился сидящим на стуле, опутанный проводами, как ожидающий казни на электрическом стуле. Когда Дима включил свой аппарат, меня пронзили тысячи иголок. Не слишком сильно, но достаточно чувствительно. Я вытерпел это. Потом начались опыты с угадыванием масти. Когда загоралась лампочка, я ничего не чувствовал и просто называл масти наобум.
Дима занялся обработкой полученной информации, Ознакомившись с заключением компьютера, он потер пальцами виски и устало произнес:
– Ну вы и парочка.
– Сладкая парочка, – поддакнул я. – Что ты можешь про меня сказать, шарлатанская твоя душа?
– Телепат из тебя ниже среднего. Точнее – вообще никакой. А еще сыщик.
– А биополе?
– Параметры просто ошеломляющие. Некоторые показатели даже зашкаливают, тут тебе и Джуна, и Чумак, и Кашпировский в подметки не годятся. Другие показатели на нуле, как у трупа.
– А это что значит?
– Это значит одно: такого просто не бывает.
– Или то, что твоя аппаратура годится только на лом.
– Моя аппаратура работает как часы. Дело не в ней, а в тебе… Слушай, Виктор, а может быть, ты не человек, а? Только честно признайся…
– Коне-ечно, – ехидно протянул я. – «Все мы тут окружены марсианами», как говаривал журналист Фандор в «Фантомасе»… Дим, мне завтра на работу. И твоя алхимия уже порядком осточертела. По домам?
– Уговорил. Но надеюсь, что вы здесь не в последний раз…
В эту ночь, лежа в постели и обнимая Алю, я думал: а может быть, она не так уж и не права. То, что я сегодня видел в лаборатории, просто так со счетов не сбросишь. Я не знал, что и подумать. Мне стало страшно, И страх был совсем другим, чем тогда, в прошлом году, когда один подонок спустил курок пистолета, упертого мне прямо в живот. Тогда меня спасла осечка в старом парабеллуме. Что спасет меня сейчас, если Аля окажется права? Не знаю…
Я осторожно, чтобы не разбудить Алю, встал и пошел на кухню, прихватив рукопись. Уснуть я все равно не мог…
Сон все-таки одолел меня, но под самое утро. Очнулся я, когда солнце стояло высоко. Голова отяжелела, мысли – тоже. Сказывались последствия ночной прогулки, К счастью, я не схватил ни простуды, ни даже легкого насморка.
Петра Васильевича в палатке не оказалось. Он, как ранняя птаха, уже улетел по служебным делам. Позавидовав его умению подниматься с восходом солнца, я с трудом оделся, умылся и принялся уплетать за обе щеки пшенную кашу, пахнущую дымом от костра, приправленную доброй порцией коровьего масла. Ее принес в миске разбитной денщик капитана.
Не успел я передохнуть после завтрака, как в палатку вбежал веселый Терехин.
– Все в ажуре. Господин полковник Золотухин распорядился поставить вас на полное котловое довольствие. Василий Иванович командует Фанагорийским лейб-гвардии полком…
– Неужели тем самым? – удивился я.
– Да! Это суворовские чудо-богатыри, с которыми он наголову разбил османов в прошлом году, когда австрийский союзник принц Кобургский запросил подкрепления и Александр Васильевич с отрядом из семи тысяч солдат двинулся ему навстречу. В самую распутицу, преодолев около шестидесяти верст, он расположил отряд на левом фланге австрийского корпуса. В общем, под Фокшанами…
– Знаю, знаю, – прервал я капитана, который готов был поведать мне то, о чем уже знал каждый русский человек. – Суворов и его чудо-богатыри разгромили врага, число коего простиралось свыше тридцати тысяч…
– Более, уверяю вас. Более того! По слухам, нехристей было тысяч под пятьдесят – не меньше. Да столько же осталось в тылу у Суворова… Я сам был там после боя и насчитал более полутора тысяч трупов янычар. С боя взяли много артиллерии, а также захватили весь боезапас турок. При всем том наши потери убитыми составили всего пятнадцать человек. Чуть больше потерь у австрийцев.
– Да, это сражение войдет в анналы славной российской истории…
– Всенепременно, – кивнул Терехин. – Надеюсь, и Измаил достанется нам малой кровью… Скажу вам, как только граф Суворов-Рымникский принял нашу тридцатитысячную армию у генерала Гудовича в день апостола Андрея Первозванного, у нас всех сразу появилась уверенность – быть славной победе! Сразу же граф Александр Васильевич приказал строить с флангов батареи, заготовлять штурмовые лестницы, делать фашины. Вся эта работа закончилась как раз в день прибытия гренадеров-фанагорийцев и мушкетеров-апшеронц ее. Они прибыли в тот же день, что и вы…
– Как думаете, турки могут сдаться без боя? – поинтересовался я.
– Поживем – увидим, – вздохнул капитан. – Кстати, скажу по секрету, – в лагерь доставлена конкретная карта минных подкопов Измаила, сделанная под началом французов. Я ознакомлю вас с ней. Таков приказ командующего. Эти подкопы не плохо было бы обезвредить перед самым штурмом… Ну да ладно, о делах потом. Скажите-ка, дорогой друг, что с вами? Я вижу, вас что-то гнетет.
Терехин заметил, как изменилось выражение моего лица. После его слов о секретной карте минных подкопов в моей памяти всплыли слова загадочных участников ночного сборища. Они ведь тоже говорили о какой-то карте. Ну что же, все подтверждалось, дело приобретало все более серьезный оборот, и я ясно понял, что без помощи Терехина мне не обойтись.
– Не знаю, как и начать, – пробормотал я. – Вот что, друг мой, в нашем лагере действуют шпионы противника.
– Эка удивили! Я же говорил вам – их здесь пруд пруди.
– Вам не знаком кривоногий, низкорослый драгунский офицер, барон?
– Мало ли среди драгунов кривоногих?.. В общем-то, я неплохо их знаю – там есть немало моих знакомых. Какие-нибудь приметы…
– Он немного картавит и делает рукой вот так. – Я продемонстрировал, как ходит барон, будто помахивая при этом несуществующим прутиком.
– Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите. Вы что, всерьез собираетесь заподозрить его в шпионаже?
– Собираюсь, – кивнул я.
– Не знаю, какие у вас основания говорить так, но я могу сказать, что это отважный офицер, хорошо проявивший себя на поле брани. Расскажите мне все, я чувствую, что вы попали в какую-то историю.
– Попал. И пусть мои подозрения остаются при мне.
– Конечно, я мог бы и обидеться, видя ваше недоверие, но это было бы глупо. Думаю, что у вас есть основания вести себя подобным образом. Все равно рассчитывайте на мою помощь…
Хотя моя голова и была забита разными тайнами, но это не означало, что я больше ничем не интересовался. В тот день, сразу после обеда, я получил возможность присутствовать при зрелище волнительном и торжественном – встрече фанагорийцев со своим командующим. Меня оно тронуло до глубины души. Прежде всего, обращением командующего. Так тепло и сердечно мог относиться к солдатам только настоящий отец-командир. Хотя немудрено – ведь этот полк создал сам Суворов, когда еще возглавлял кубанский корпус на Тамани.
– Готов первым доложить великому князю о победе в Измаиле, – без тени улыбки отрапортовал командующему полковник Золотухин – крепыш с лихо закрученными усами.
Суворов тоже не улыбнулся, хотя лучше Золотухина знал, что до штурма оставалось еще несколько дней.
– Исполняйте.
И только после этого они обнялись и рассмеялись, вспомнив, должно быть, как Потемкин послал год назад Золотухина в Петербург, чтобы доложить матушке-императрице Екатерине Второй о Рымникской победе, которой к тому времени еще не было и в помине.
Поздоровавшись с фанагорийцами, Суворов прошел к строю черноморских казаков, стоявших при полной боевой выкладке у своих куренных знамен и осмотрел их вооружение.
– Молодцы! – похвалил он черноморцев. – Оружие свое содержите толково.
– Наказной атаман Захарий Чепега, – представился пожилой казак в ладно сидевшей на нем полковничьей форме. – Це ж мы готовы бить супостата.
– Любезный Захарий Алексеевич, а где же давнишний атаман Антон Андреевич Головатый? – поинтересовался Суворов о своем знакомце.
– Бьет турку и в хвост и в гриву за Дунаем. Намедни отхватил Тульчу и Исакчу со всем их флотом, – и неожиданно, вовсе не по уставному, казак обратился к командующему:
– Нам бы, отец родной, вместо казачьих пик ружьишки какие ни есть да пушечки – дали бы этой турке горячую порку и тут.
Я уже не услышал, что ответил Александр Васильевич, поскольку меня отвлек разговор двух старых казаков, стоявших рядом в праздной толпе любопытных, сбежавшихся посмотреть на встречу Суворова со своим любимым полком.
– Помнишь, побратим, ту зиму, когда по слову Суворова вернулись мы с турецкой стороны из-за Дуная и Польши, из разных мест Украины и встали под знамена черноморских казаков?
– Как же можно не помнить такого?
– А помнишь, друже, как в конце февраля на плацу перед крепостью Кинбурн Суворов вручал нашему первому атаману войска Сидору Белому драгоценные регалии бывшего запорожского войска – большое кошевое знамя с лучезарным солнцем в центре и малые куренные знамена Запорожской Сечи?..
– Как же не помнить? Даже скажу, сколько знамен куренных было – тридцать восемь! Тем летом приняли мы боевое крещение при разгроме на лимане турецкой эскадры. Помнишь, как пылал адмиральский фрегат? Да еще флаг самого Гасан-паши захватили. Доброе было времечко, добрая забава…
– Да! Вот только не уберегли тогда нашего вожака атамана Белого…
– Вечная память Сидору Ивановичу – и пусть земля ему будет пухом!
– Да уж… Зато сполна отомстили мы за него под новым наказным атаманом Антоном Головатым. Взяли штурмом укрепленный остров Березань, захватили склад оружия и продовольствия. И остались турки в Очакове без всего – голы как соколы…
Взирая на монолит казачьего войска, слушая разговор стариков, я волей-неволей припоминал особую милость нашей государыни, проявленную к этому войску. Еще летом 1775 года Екатерина Вторая повелела сформировать в дополнение к уже имевшейся у нее личной гвардии – кавалергардам, еще две особые конвойные казачьи команды – Чугуевскую и Донскую. Набором в эти привилегированные команды занимался лично его светлость князь Потемкин. Григорий Александрович постарался угодить императрице и выбрал в лейб-конвойцы отменных хлопцев, всех как на подбор красавцев-удальцов. И мундиры им скроили соответствующие. Но и эти казаки, что стояли теперь перед Суворовым, были не хуже своих собратьев, служивших при дворе. Орлы!
Переполненный впечатлениями от увиденного, я вернулся в нашу с капитаном Терехиным палатку и сразу почувствовал неладное. Пахло горелым, а в углу… лежало распростертое тело моего приятеля. Наклонившись над ним, я обратил внимание на его распахнутый мундир и пропитанную кровью рубашку. Когда отвернул ворот и обнажил грудь убитого, содрогнулся. Снова, как и год назад, увидел страшную отметину – круг и полосу под ним. Метка самого дьявола. Рядом на серебряном блюде лежала кучка пепла от сожженных бумаг. И все же один из краев бумаги, обуглившись, не сгорел до конца. Я взял его и осторожно расправил в руках. Тут до меня дошло: убийца сжег карту минных подкопов у Измаила.
Вечером я, тупо уставившись на догорающую свечу, лежал в своей палатке. Мысли одолевали невеселые о погибшем товарище. Эх, Терехин, Терехин!… Ты боялся артобстрелов и имел на это полное право. Мне вновь стало стыдно за то минутное чувство презрения к нему за это. У Терехина остались в Тульской губернии мать и две сестры, которые души в нем не чаяли, гордились бравым капитаном. Для них весть о его смерти будет страшным потрясением.
Тут неожиданно полог палатки распахнулся, в проеме на фоне закатного неба возникла темная коренастая фигура. Рядом со мной лежала сабля Терехина. Успею ли я увернуться от предательского удара кинжалом или выстрела из пистолета? Если успею, тогда посмотрим, чья возьмет. Я успел ухватить ребристую рукоять сабли, и тут…
– Иван Алексеевич, что с вами?
Голос этого человека был мне знаком. Он не походил на скрипучий бас барона и принадлежал капитану Вепреву – доброму приятелю Терехина.
– О, капитан, вы напугали меня… Видите ли… Я почувствовал, что краснею от сознания того, в какой дурацкой ситуации оказался.
– Не объясняйтесь, я все понимаю. Смерть товарища, причем при таких странных обстоятельствах, может выбить из колеи любого.
В тоне Вепрева не чувствовалось и тени насмешки, а лишь сочувствие и понимание. Действительно, не так уж глупо выглядело мое поведение даже на посторонний взгляд. А если бы он еще знал, как обстоят дела на самом деле…
– Хотел бы пригласить вас помянуть нашего боевого Друга, капитана Терехина. Собрались самые близкие его товарищи, мы хотели бы видеть и вас.
– О да, конечно!
У костра собралось человек десять, с большинством из которых Терехин успел меня познакомить. Лица были угрюмыми, торжественными. Говорили мало, скупо. Добрыми словами помянули капитана.
Как-то недовольно потрескивали поленья, капризный костер то затухал, то своенравно поднимался к небу, рассыпая вокруг искры, будто наотрез отказывался повиноваться людям. По мере того как количество выпитого росло, языки развязывались, и опостылевшее всем многомесячное ожидание смерти отступало куда-то во тьму, за Дунай. Кто-то наконец рассказал скромный, немного грустный анекдот Но потом снова на лица легла тень – разговор опять зашел о смерти Терехина. Выдвигались самые разнообразные предположения, но я заметил, что присутствующие стремятся свести все к причинам заурядным, обыденным – месть, любовь, поединок, старые счеты, ну, в крайнем случае, турецкий лазутчик. Оно и понятно: война – вещь простая, чуждая хитросплетениям, она диктует образ мыслей и действий всем, кто в ней участвует.
Из общего тона и настроений выделялся казачий офицер со странной фамилией Перебийнос. Это был здоровенный рубака с пышными усами и ровными белыми зубами, из тех, от одного вида которых приходят в ужас солдаты, пожалуй, всех армий мира, ибо по боевым качествам казаку трудно кого-нибудь противопоставить.
Он хмурился и, наконец, произнес:
– Ох, не верится во все это. В гибели капитана чувствуется некий рок, тайна. У меня на такие случаи нюх. И я бы многое дал, чтобы сорвать покров с этой тайны. Дознаться бы, кто убийца – я бы уж нашел способ, как отомстить злодею за его поганое действо!
– Да, именно очевидного…
– И тем самым лишаешь нас шанса.
– Ну да, лишаю единственного шанса. Мне еще тот кровосос, который монаха уделал, сказал, что гроб заказывать пора. Нас похоронят вместе, и смерть соединит нас. Завтра так и напишу в завещании, – невесело хмыкнул я.
– Очень смешно.
– Чего только от вас, экстрасенсов, не наслушаешься! Как вы называете таких, которые все знают и в астрал, как в булочную, гуляют?
– Левитанты, – улыбнулась Аля.
– Во-во, левитанты.
– Хочу еще кофе с чесноком.
– Ишь, пристрастилась…
Я опять отправился готовить новую порцию кофе. Едва успел налить воду, как в прихожей прозвучал звонок.
За дверью стоял небритый, запущенный Дима Селезнев, мой сосед с верхнего этажа. «Еще один левитант на мою голову», – подумал я.
– Можно? – трагическим тоном произнес он и, не ожидая ответа, прошествовал на кухню и уселся на табуретку. – Як тебе заходил три дня назад.
– Я в Москве был. Чего такой хмурый?
– У тебя выпивка есть?
– Повод?
– Без повода. Причина есть. Ленка от меня ушла. – Он стукнул себя кулаком по колену и поправил очки.
– Который раз в этом году? – раздраженно спросил я. Дима нашел самый лучший момент для визита. Успокаивай тут его, когда в соседней комнате прекрасная дама ждет свою чашку кофе.
– Ну, в третий.
– Как ушла, так и вернется.
– На этот раз навсегда.
– А когда она уходила не навсегда?
Дима озадаченно посмотрел на меня. Ленка – толстая, глупая, обаятельная и взбалмошная баба в среднем раз в два-три месяца «навсегда» уходила от Димы, заявляя, что с таким занудой и ревнивцем жить невозможно. Тогда Дима переставал бриться, начинал пить и отлынивать о работы. Потом она возвращалась. А затем все повторялось.
– Вить, ну что ей надо? Муж интеллигентен, недурен собой.
Я усмехнулся, но Дима этого не заметил.
– Кандидат наук, завлабораторией. А она: «Зануда, нытик, видеть тебя не хочу, найди себе другую, такую же прибабахнутую!…» Я что, прибабахнутый? Ты честно скажи…
– Ну как тебе сказать…
– Она просто энергетический вампир. Она высасывает из меня всю созидательную энергию. Она паразитирует на мне…
– Господи, и этот туда же! Ты бы с Алей быстро нашел общий язык.
– С кем?
– Есть у меня знакомая, тоже… э-э… «продвинутая». Колдунья, одним словом.
– Здравствуйте. – Аля появилась из соседней комнаты.
– Здравствуйте. – Дима встал, подтянул живот и щелкнул каблуками. – Дмитрий. – Аля.
У Димы хищно раздулись ноздри. Все, теперь не отвяжется. Принес же его черт. Диму не особенно интересовали незнакомые женщины, ему хватало Ленки. Но одно лишь упоминание о ком-то, кто обладает экстраординарными способностями, для него как след для гончей. Дима – биофизик, уже несколько лет занимается исследованиями паранормальных способностей человека. Одно время, еще тогда, когда все параэффекты считались буржуазной пропагандой, министерство обороны втихую раздавало заказы на проведение сверхсекретных работ по данной тематике. Обломился кусок и лаборатории, которой командовал Дима. Года два назад они над чем-то упорно колдовали. Тогда военным денег девать было некуда, поэтому они финансировали самые невероятные проекты. Сегодня же им не хватает средств даже на сапоги, так что лаборатория осталась без финансирования. Но Дима умудрился где-то найти средства для того, чтобы продолжать опыты. Ныне секретов у нас от буржуинов нет, все «грифы» сняты, так что Дима прожужжал мне все уши о всяких чудесах. Возможно, что-то из этих явлений действительно существует. Но у всех, кто начинает заниматься их исследованиями, «крыша едет» в сторону мистики. Тот же Дима был нормальным ученым, а теперь от него только и слышишь: «энергетические фантомы», «информационные поля», «Эгрегоры» и прочая несусветная чушь. От него я и понабрался этих словечек, так что теперь могу с любым левитантом говорить на равных.
Ныне Дима развлекался тем, что выискивал везде всяких шарлатанов и тестировал их на аппаратуре. Слово «колдунья» для него было равноценно звонку для собаки Павлова, и он сразу вцепился в Алю мертвой хваткой. Он сделал несколько пассов руками (тоже мне Чумак хренов!), заявил, что у Али хорошее биополе. Затем он выцыганил бутылку «Хванчкары» из моих запасов и углубился в беседу с Алей за бокалом доброго вина. Общий язык они нашли моментально, и мне оставалось только сидеть, смотреть на них и ругаться про себя самыми нехорошими словами. Указать на порог такому Божьему человеку, как Дима, у меня не поднималась рука.
Во мне постепенно закипал праведный гнев, Я вполне мог бы найти темы для общения с девушкой и поинтереснее, чем «измерение биопотенциала по системе Кирлиан» и «дублирование знергоинформационных двойников», да и вообще провести время гораздо лучше. Наконец, я уже созрел для того, чтобы отослать
Диму куда подальше, но он сам понял, что пришла пора оставить нас в покое.
– Ну что, пожалуй, мне пора, – неуверенно протянул он.
– Да поздновато уже, – с готовностью сказал я.
– Ну, я пошел, – грустно произнес Дима,
– Ну, давай, старик.
Он поднялся, и я было подумал, что он сейчас исчезнет… Не тут-то было.
– Аля, а давайте измерим ваш биопотенциал. У меня имеется уникальная аппаратура.
– Когда? – Аля явно заинтересовалась.
– Да прямо сейчас.
– Ты чего. Дим, сдурел?! Ночь на дворе! воскликнул я.
– Всего одиннадцать. Да и вахтеры привыкли, что я по ночам работаю.
– Все, Дим, ты перегрелся, перебрал, тебе пора спать, – настойчиво произнес я.
– Да ничего, не беспокойся, я в норме.
Аля загорелась этой идеей. В результате я не выдержал натиска превосходящих сил противника и согласился. Дима пообещал сделать все как можно быстрее. До лаборатории было минут пятнадцать ходьбы. Она располагалась в подвальном помещении, напоминавшем бункер. Вахтер действительно пропустил нас без звука. Я был в этом месте впервые. Дима гордо показал на здоровенный агрегат, напоминающий гибрид рентгеновского аппарата с самогонным.
– БИ-7, – гордо сказал он. – Измеритель биопотенциала.
– И чего он измеряет? – уточнил я.
– Долго объяснять. Если честно, то точно никто не знает. Нет сколько-нибудь убедительной теории, объясняющей феномен энергоинформационного обмена.
– Ты же сам не знаешь, что измеряешь, так?
– Ну и что? Измеряю же. Вон и единицы измерения разработали. Мы активизируем биополевую структуру человека с помощью электромагнитного излучения определенной частоты и можем фиксировать его с помощью датчика, причем с точностью до полпроцента. Выявлена четкая корреляция между этими цифрами и парапсихологическими возможностями человека, такими, как способность к дистантным взаимодействиям (попросту к телепатии), к дальновиденью, предсказаниям будущего, к подключению в информационное поле Земли, и…
– Все ясно. Включай свой агрегат побыстрее. Спать охота.
– Не все сразу.
Он нахально облепил Алю датчиками, потом включил рубильник. Послышалось низкое гудение. Замерцал экран компьютера.
Минут через десять Дима освободил Алю от пут и уселся за компьютер, приговаривая под нос:
– Так-с, хорошо… Просто прекрасно.
– Ну, чего ты там наколдовал?
– Потом, Витя, потом. Аля, вы не против, если мы продолжим?
– Не против.
– Тогда пошли.
Мы с Димой уселись в одной комнате. Аля расположилась в другой. Между нами было только радиосообщение. Для того чтобы произнести что-то в микрофон, надо было нажать кнопку на пульте. На дисплее компьютера передо мной и Димой произвольно появлялись выбираемые изображения карточных мастей. Когда в комнате Али зажигалась лампочка, она должна была сообщить, какое изображение возникло у нее в сознании.
– Опыт по установлению дистантнообразных связей, – заумно пояснил Дима. – Ну что, как говорил Гагарин, поехали?
На дисплее компьютера возникло изображение бубновой масти. Потом в двух комнатах зажглись лампочки.
Через секунду из динамика послышался Алин голосок:
– Буби.
На дисплее появились «пики». Опять зажглась лампочка.
– Пики, – уведомила Аля. «Трефы»… Сигнал.
– Черви.
Постепенно у Димы вытягивалось лицо. Он тер ладонью небритую щеку, не уставая приговаривать:
– Ну, ничего себе! «Черви».
– Черви. «Буби».! – Буби. «Буби».
– Снова буби, мальчики.
Когда Димины пальцы снова забегали по клавиатуре, я увидел, что они дрожат.
– Показатель: семьдесят шесть процентов попадания в точку, – охрипшим от волнения голосом произнес он.
– Что с того?
– Это неизмеримо больше, чем двадцать пять процентов, положенных по теории вероятностей. Обычно в лучшем случае идет превышение на три-четыре процента. Если оно устойчиво, мы говорим о наличии четко выявленного эффекта. А тут…
– Ты собираешься продолжать дальше? – осведомился я.
– Еще бы! – воскликнул Дима.
«Черви».
Мигание лампочки. Алин голос:
– Черви. Мигание лампочки.
– Пики…
– Уф, – встряхнул головой Дима.
– Ну и что сие означает?
– Она дает ответ даже с некоторым опережением. Прежде чем появляется изображение на нашем дисплее. Она просто считывает информацию из будущего.
– Не пори чепухи.
– А ты что, сам не видишь?
Я видел. Мне стало жутко. Я будто заглянул в бездонный колодец.
Закончив серию, Дима сел за обработку данных. Вскоре компьютер выдал заключение.
– Так, Аля, – сказал Дима, читая распечатку. – Биополе на уровне среднего практикующего экстрасенса. Довольно неплохо. При желании вы могли бы лечить людей, если бы немного подучились. Что же касается дистантной чувствительности и прогноза – тут что-то удивительное. Аля, мы должны работать с вами.
– Подопытным кроликом я быть не желаю, увольте.
– Расшибусь в лепешку, а найду, как вас вознаградить. Даже если все вещи придется продать из дому. – В голосе его зазвучали просительные нотки.
– Я подумаю.
– Аля, неужели вы никогда не замечали за собой ничего такого-эдакого?
– Замечала. Изредка. А вот несколько дней назад мне будто распахнули ставни в иной мир. Я стала ощущать нечто. Соприкоснулась с иным миром и стала ощущать его присутствие. Удача в ваших опытах, наверное, является следствием этого.
– Расскажите подробнее.
– Я устала. Да и моему кавалеру все прекраснр известно об этом. – Она напряженно посмотрела мне в глаза.
Я отвел взор.
– Вить, а давай тебя тоже испытаем.
– Никакого желания.
– Вить, пожалуйста, – попросила Аля.
И я очутился сидящим на стуле, опутанный проводами, как ожидающий казни на электрическом стуле. Когда Дима включил свой аппарат, меня пронзили тысячи иголок. Не слишком сильно, но достаточно чувствительно. Я вытерпел это. Потом начались опыты с угадыванием масти. Когда загоралась лампочка, я ничего не чувствовал и просто называл масти наобум.
Дима занялся обработкой полученной информации, Ознакомившись с заключением компьютера, он потер пальцами виски и устало произнес:
– Ну вы и парочка.
– Сладкая парочка, – поддакнул я. – Что ты можешь про меня сказать, шарлатанская твоя душа?
– Телепат из тебя ниже среднего. Точнее – вообще никакой. А еще сыщик.
– А биополе?
– Параметры просто ошеломляющие. Некоторые показатели даже зашкаливают, тут тебе и Джуна, и Чумак, и Кашпировский в подметки не годятся. Другие показатели на нуле, как у трупа.
– А это что значит?
– Это значит одно: такого просто не бывает.
– Или то, что твоя аппаратура годится только на лом.
– Моя аппаратура работает как часы. Дело не в ней, а в тебе… Слушай, Виктор, а может быть, ты не человек, а? Только честно признайся…
– Коне-ечно, – ехидно протянул я. – «Все мы тут окружены марсианами», как говаривал журналист Фандор в «Фантомасе»… Дим, мне завтра на работу. И твоя алхимия уже порядком осточертела. По домам?
– Уговорил. Но надеюсь, что вы здесь не в последний раз…
В эту ночь, лежа в постели и обнимая Алю, я думал: а может быть, она не так уж и не права. То, что я сегодня видел в лаборатории, просто так со счетов не сбросишь. Я не знал, что и подумать. Мне стало страшно, И страх был совсем другим, чем тогда, в прошлом году, когда один подонок спустил курок пистолета, упертого мне прямо в живот. Тогда меня спасла осечка в старом парабеллуме. Что спасет меня сейчас, если Аля окажется права? Не знаю…
Я осторожно, чтобы не разбудить Алю, встал и пошел на кухню, прихватив рукопись. Уснуть я все равно не мог…
* * *
"Добравшись до своей походной кровати, остаток ночи я провел без сна. После подобных приключений это неудивительно. Снова меня начали терзать вопросы, на которые я никак не мог найти достойного ответа: кто такие Мудрые и Магистры, что им надо и что может означать вся эта чертовщина? Тут попахивало какой-то темной тайной, чуть ли не чернокнижием. Но откуда ему взяться в наш просвещенный восемнадцатый век? И кто мне поверит, доложи я о заговоре? Да никто – в этом сомнения нет.Сон все-таки одолел меня, но под самое утро. Очнулся я, когда солнце стояло высоко. Голова отяжелела, мысли – тоже. Сказывались последствия ночной прогулки, К счастью, я не схватил ни простуды, ни даже легкого насморка.
Петра Васильевича в палатке не оказалось. Он, как ранняя птаха, уже улетел по служебным делам. Позавидовав его умению подниматься с восходом солнца, я с трудом оделся, умылся и принялся уплетать за обе щеки пшенную кашу, пахнущую дымом от костра, приправленную доброй порцией коровьего масла. Ее принес в миске разбитной денщик капитана.
Не успел я передохнуть после завтрака, как в палатку вбежал веселый Терехин.
– Все в ажуре. Господин полковник Золотухин распорядился поставить вас на полное котловое довольствие. Василий Иванович командует Фанагорийским лейб-гвардии полком…
– Неужели тем самым? – удивился я.
– Да! Это суворовские чудо-богатыри, с которыми он наголову разбил османов в прошлом году, когда австрийский союзник принц Кобургский запросил подкрепления и Александр Васильевич с отрядом из семи тысяч солдат двинулся ему навстречу. В самую распутицу, преодолев около шестидесяти верст, он расположил отряд на левом фланге австрийского корпуса. В общем, под Фокшанами…
– Знаю, знаю, – прервал я капитана, который готов был поведать мне то, о чем уже знал каждый русский человек. – Суворов и его чудо-богатыри разгромили врага, число коего простиралось свыше тридцати тысяч…
– Более, уверяю вас. Более того! По слухам, нехристей было тысяч под пятьдесят – не меньше. Да столько же осталось в тылу у Суворова… Я сам был там после боя и насчитал более полутора тысяч трупов янычар. С боя взяли много артиллерии, а также захватили весь боезапас турок. При всем том наши потери убитыми составили всего пятнадцать человек. Чуть больше потерь у австрийцев.
– Да, это сражение войдет в анналы славной российской истории…
– Всенепременно, – кивнул Терехин. – Надеюсь, и Измаил достанется нам малой кровью… Скажу вам, как только граф Суворов-Рымникский принял нашу тридцатитысячную армию у генерала Гудовича в день апостола Андрея Первозванного, у нас всех сразу появилась уверенность – быть славной победе! Сразу же граф Александр Васильевич приказал строить с флангов батареи, заготовлять штурмовые лестницы, делать фашины. Вся эта работа закончилась как раз в день прибытия гренадеров-фанагорийцев и мушкетеров-апшеронц ее. Они прибыли в тот же день, что и вы…
– Как думаете, турки могут сдаться без боя? – поинтересовался я.
– Поживем – увидим, – вздохнул капитан. – Кстати, скажу по секрету, – в лагерь доставлена конкретная карта минных подкопов Измаила, сделанная под началом французов. Я ознакомлю вас с ней. Таков приказ командующего. Эти подкопы не плохо было бы обезвредить перед самым штурмом… Ну да ладно, о делах потом. Скажите-ка, дорогой друг, что с вами? Я вижу, вас что-то гнетет.
Терехин заметил, как изменилось выражение моего лица. После его слов о секретной карте минных подкопов в моей памяти всплыли слова загадочных участников ночного сборища. Они ведь тоже говорили о какой-то карте. Ну что же, все подтверждалось, дело приобретало все более серьезный оборот, и я ясно понял, что без помощи Терехина мне не обойтись.
– Не знаю, как и начать, – пробормотал я. – Вот что, друг мой, в нашем лагере действуют шпионы противника.
– Эка удивили! Я же говорил вам – их здесь пруд пруди.
– Вам не знаком кривоногий, низкорослый драгунский офицер, барон?
– Мало ли среди драгунов кривоногих?.. В общем-то, я неплохо их знаю – там есть немало моих знакомых. Какие-нибудь приметы…
– Он немного картавит и делает рукой вот так. – Я продемонстрировал, как ходит барон, будто помахивая при этом несуществующим прутиком.
– Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите. Вы что, всерьез собираетесь заподозрить его в шпионаже?
– Собираюсь, – кивнул я.
– Не знаю, какие у вас основания говорить так, но я могу сказать, что это отважный офицер, хорошо проявивший себя на поле брани. Расскажите мне все, я чувствую, что вы попали в какую-то историю.
– Попал. И пусть мои подозрения остаются при мне.
– Конечно, я мог бы и обидеться, видя ваше недоверие, но это было бы глупо. Думаю, что у вас есть основания вести себя подобным образом. Все равно рассчитывайте на мою помощь…
Хотя моя голова и была забита разными тайнами, но это не означало, что я больше ничем не интересовался. В тот день, сразу после обеда, я получил возможность присутствовать при зрелище волнительном и торжественном – встрече фанагорийцев со своим командующим. Меня оно тронуло до глубины души. Прежде всего, обращением командующего. Так тепло и сердечно мог относиться к солдатам только настоящий отец-командир. Хотя немудрено – ведь этот полк создал сам Суворов, когда еще возглавлял кубанский корпус на Тамани.
– Готов первым доложить великому князю о победе в Измаиле, – без тени улыбки отрапортовал командующему полковник Золотухин – крепыш с лихо закрученными усами.
Суворов тоже не улыбнулся, хотя лучше Золотухина знал, что до штурма оставалось еще несколько дней.
– Исполняйте.
И только после этого они обнялись и рассмеялись, вспомнив, должно быть, как Потемкин послал год назад Золотухина в Петербург, чтобы доложить матушке-императрице Екатерине Второй о Рымникской победе, которой к тому времени еще не было и в помине.
Поздоровавшись с фанагорийцами, Суворов прошел к строю черноморских казаков, стоявших при полной боевой выкладке у своих куренных знамен и осмотрел их вооружение.
– Молодцы! – похвалил он черноморцев. – Оружие свое содержите толково.
– Наказной атаман Захарий Чепега, – представился пожилой казак в ладно сидевшей на нем полковничьей форме. – Це ж мы готовы бить супостата.
– Любезный Захарий Алексеевич, а где же давнишний атаман Антон Андреевич Головатый? – поинтересовался Суворов о своем знакомце.
– Бьет турку и в хвост и в гриву за Дунаем. Намедни отхватил Тульчу и Исакчу со всем их флотом, – и неожиданно, вовсе не по уставному, казак обратился к командующему:
– Нам бы, отец родной, вместо казачьих пик ружьишки какие ни есть да пушечки – дали бы этой турке горячую порку и тут.
Я уже не услышал, что ответил Александр Васильевич, поскольку меня отвлек разговор двух старых казаков, стоявших рядом в праздной толпе любопытных, сбежавшихся посмотреть на встречу Суворова со своим любимым полком.
– Помнишь, побратим, ту зиму, когда по слову Суворова вернулись мы с турецкой стороны из-за Дуная и Польши, из разных мест Украины и встали под знамена черноморских казаков?
– Как же можно не помнить такого?
– А помнишь, друже, как в конце февраля на плацу перед крепостью Кинбурн Суворов вручал нашему первому атаману войска Сидору Белому драгоценные регалии бывшего запорожского войска – большое кошевое знамя с лучезарным солнцем в центре и малые куренные знамена Запорожской Сечи?..
– Как же не помнить? Даже скажу, сколько знамен куренных было – тридцать восемь! Тем летом приняли мы боевое крещение при разгроме на лимане турецкой эскадры. Помнишь, как пылал адмиральский фрегат? Да еще флаг самого Гасан-паши захватили. Доброе было времечко, добрая забава…
– Да! Вот только не уберегли тогда нашего вожака атамана Белого…
– Вечная память Сидору Ивановичу – и пусть земля ему будет пухом!
– Да уж… Зато сполна отомстили мы за него под новым наказным атаманом Антоном Головатым. Взяли штурмом укрепленный остров Березань, захватили склад оружия и продовольствия. И остались турки в Очакове без всего – голы как соколы…
Взирая на монолит казачьего войска, слушая разговор стариков, я волей-неволей припоминал особую милость нашей государыни, проявленную к этому войску. Еще летом 1775 года Екатерина Вторая повелела сформировать в дополнение к уже имевшейся у нее личной гвардии – кавалергардам, еще две особые конвойные казачьи команды – Чугуевскую и Донскую. Набором в эти привилегированные команды занимался лично его светлость князь Потемкин. Григорий Александрович постарался угодить императрице и выбрал в лейб-конвойцы отменных хлопцев, всех как на подбор красавцев-удальцов. И мундиры им скроили соответствующие. Но и эти казаки, что стояли теперь перед Суворовым, были не хуже своих собратьев, служивших при дворе. Орлы!
Переполненный впечатлениями от увиденного, я вернулся в нашу с капитаном Терехиным палатку и сразу почувствовал неладное. Пахло горелым, а в углу… лежало распростертое тело моего приятеля. Наклонившись над ним, я обратил внимание на его распахнутый мундир и пропитанную кровью рубашку. Когда отвернул ворот и обнажил грудь убитого, содрогнулся. Снова, как и год назад, увидел страшную отметину – круг и полосу под ним. Метка самого дьявола. Рядом на серебряном блюде лежала кучка пепла от сожженных бумаг. И все же один из краев бумаги, обуглившись, не сгорел до конца. Я взял его и осторожно расправил в руках. Тут до меня дошло: убийца сжег карту минных подкопов у Измаила.
Вечером я, тупо уставившись на догорающую свечу, лежал в своей палатке. Мысли одолевали невеселые о погибшем товарище. Эх, Терехин, Терехин!… Ты боялся артобстрелов и имел на это полное право. Мне вновь стало стыдно за то минутное чувство презрения к нему за это. У Терехина остались в Тульской губернии мать и две сестры, которые души в нем не чаяли, гордились бравым капитаном. Для них весть о его смерти будет страшным потрясением.
Тут неожиданно полог палатки распахнулся, в проеме на фоне закатного неба возникла темная коренастая фигура. Рядом со мной лежала сабля Терехина. Успею ли я увернуться от предательского удара кинжалом или выстрела из пистолета? Если успею, тогда посмотрим, чья возьмет. Я успел ухватить ребристую рукоять сабли, и тут…
– Иван Алексеевич, что с вами?
Голос этого человека был мне знаком. Он не походил на скрипучий бас барона и принадлежал капитану Вепреву – доброму приятелю Терехина.
– О, капитан, вы напугали меня… Видите ли… Я почувствовал, что краснею от сознания того, в какой дурацкой ситуации оказался.
– Не объясняйтесь, я все понимаю. Смерть товарища, причем при таких странных обстоятельствах, может выбить из колеи любого.
В тоне Вепрева не чувствовалось и тени насмешки, а лишь сочувствие и понимание. Действительно, не так уж глупо выглядело мое поведение даже на посторонний взгляд. А если бы он еще знал, как обстоят дела на самом деле…
– Хотел бы пригласить вас помянуть нашего боевого Друга, капитана Терехина. Собрались самые близкие его товарищи, мы хотели бы видеть и вас.
– О да, конечно!
У костра собралось человек десять, с большинством из которых Терехин успел меня познакомить. Лица были угрюмыми, торжественными. Говорили мало, скупо. Добрыми словами помянули капитана.
Как-то недовольно потрескивали поленья, капризный костер то затухал, то своенравно поднимался к небу, рассыпая вокруг искры, будто наотрез отказывался повиноваться людям. По мере того как количество выпитого росло, языки развязывались, и опостылевшее всем многомесячное ожидание смерти отступало куда-то во тьму, за Дунай. Кто-то наконец рассказал скромный, немного грустный анекдот Но потом снова на лица легла тень – разговор опять зашел о смерти Терехина. Выдвигались самые разнообразные предположения, но я заметил, что присутствующие стремятся свести все к причинам заурядным, обыденным – месть, любовь, поединок, старые счеты, ну, в крайнем случае, турецкий лазутчик. Оно и понятно: война – вещь простая, чуждая хитросплетениям, она диктует образ мыслей и действий всем, кто в ней участвует.
Из общего тона и настроений выделялся казачий офицер со странной фамилией Перебийнос. Это был здоровенный рубака с пышными усами и ровными белыми зубами, из тех, от одного вида которых приходят в ужас солдаты, пожалуй, всех армий мира, ибо по боевым качествам казаку трудно кого-нибудь противопоставить.
Он хмурился и, наконец, произнес:
– Ох, не верится во все это. В гибели капитана чувствуется некий рок, тайна. У меня на такие случаи нюх. И я бы многое дал, чтобы сорвать покров с этой тайны. Дознаться бы, кто убийца – я бы уж нашел способ, как отомстить злодею за его поганое действо!