Стальнов Илья. Удар иглы

   Над пирамидой нависали скалы, земля вокруг была усеяна громадными обломками, но ни один камешек не лежал на черной площадке. На ней не было даже пыли. Это поражало не меньше, чем сама пирамида.
   На совершенно ровной поверхности пирамиды не было ничего, что говорило бы о наличии дверей.
   – Как мы в нее попадем? – спросил Генри.
   – Думаю, у нас это получится, – ответил Адепт. – Дай сообразить.
   – Хорошо, если бы это получилось, – вздохнул Генри. – Иначе наши друзья выполнят обещание и снесут нам головы.
   Адепт обошел вокруг пирамиды, молча постоял, положив руку на металл.
   – Может, постучаться, – сострил Генри.
   – Не думаю, что нам откроют, – в тон ему произнес я.
   – Идите сюда, – кликнул Винер.
   На черной площадке с трудом можно было различить чуть более светлый круг двух метров в диаметре. Адепт встал внутрь него и потребовал, чтобы мы последовали его примеру.
   – Положите руки мне на плечи. Без моей команды не делайте ни единого движения и молчите.
   Мы выполнили это требование. Адепт взмахнул рукой, с его ладони вспорхнула бабочка. Она быстро увеличивалась, и через минуту взмах ее сияющих крыльев накрыл нас. Мороз охватил меня, жуткий и неестественный в этой тропической жаре. А потом наступила тьма.
   Мы стояли, положив руки на плечи Адепта. Ничего не было видно, однако вскоре глаза стали привыкать к темноте. Кажется, мы оказались на маленькой плоской площадке внутри большого шара. Воздух был свеж и чист. Было довольно прохладно.
   Что нам тут делать? Куда идти? У меня появилось ощущение, что мы угодили в мышеловку. Хотелось сказать об этом вслух, но я помнил приказ Адепта держать рот на замке.
   – Сверка проведена. Доступ установлен. Три объекта с единым вероятностным и информационно-энергетическим алгоритмом.
   Скрежещущий металлический голос звучал, казалось, внутри меня. Задумавшись, я не успел сообразить, на каком языке произнесены эти слова. Скорее всего на моем родном, немецком. Я был уверен, что слова эти не исходят от человека или какой-либо тонкой сущности. С нами говорила машина – страж пирамиды. Смысл этих слов ускользал. Я понятия не имел, о чем именно здесь говорилось, и вместе с тем слова эти, являвшиеся полной абракадаброй, вызывали во мне какие-то забытые ощущения и воспоминания. Мне казалось, что когда-то я владел этими загадочными понятиями. Когда и где это было? Или только еще будет?
   – Доступ объектам открыт. Вероятностная линия равна единице.
   Тьфу на тебя, сатана!
   Внезапно на нас обрушился поток света. Я прикрыл глаза. Открыв их, снова зажмурился. И сердце мое екнуло. Мы стояли на синей ленте, уходящей серпантином вверх. Внизу чернела только что оставленная нами площадка. Лента висела в воздухе без единой опоры.
   – Святые угодники, я был не прав, когда пренебрегал молитвами, – вздохнул Генри.
   – Нам наверх, – произнес Адепт.
   Первые шаги я делал с величайшей осторожностью. Мне казалось, что лента не выдержит нашего веса и рухнет вниз. Я понимал, что пустота под ногами всего лишь иллюзия, но все мое существо восставало против этого.
   Мы прошли до конца ленты и остановились.
   – Что теперь? – спросил Генри. – Ух ты…
   У меня тоже упало сердце, когда Адепт сделал шаг в пустоту. Потом еще один. Святые ходили по воде. Винер спокойно шел по воздуху.
   – Идите за мной.
   – Не хотелось бы, чтобы мне сейчас понадобились крылья, которых у меня, к сожалению, нет, – сказал Генри и сделал шаг вперед. – Прекрасно. Моим старым костям не понравится, если хозяин сбросит их с такой высоты.
   Я тоже двинулся вперед и очутился на твердом полу. Послышался режущий уши вой. Я в испуге отступил обратно на казавшуюся теперь твердой, надежной, устойчивой дорожку, однако наткнулся спиной на невидимую стену. Дорожка исчезла.
   Голос в моем сознании снова заскрежетал, произнося какие-то малопонятные слова:
   – Объекты в пространственной ловушке. Повторная идентификация.
   Я дернулся от боли, пронзившей все мое тело. Невидимый доселе пол под нашими ногами начал проявляться сеткой пересекающихся желтых и красных полупрозрачных струй. Боль со всего тела сошлась в висках и стала совершенно невыносимой. А потом вдруг она исчезла. Голова была ясная, мысли четкие. Окружающее воспринималось обостренно, казалось, я мог ощутить взмах крыльев мухи в трех метрах от себя.
   – Идентификация произведена. Доступ открыт… Доступ открыт… Доступ открыт…
   Голос замолк. В нескольких метрах от нас возник дымчатый столб, внутри которого пылал небольшой, размером с ладонь, предмет.
   Адепт шагнул вперед и протянул руку. Предмет этот мягко опустился ему на ладонь Дымчатый столб исчез.
   – Это ключ к Абраккару!
   Это был… Нет, трудно найти слова для описания этого предмета. Если в целом очертить его форму, то она была бы близка к разрезанному наискосок кубу. На самом деле это было невероятным переплетением углов, вписанных друг в друга геометрических форм, светящихся узоров, просвечивающих через полупрозрачный материал. Глаз терялся в этих линиях, они завораживали. Казалось, если разгадать эти узоры, постигнешь нечто важное, необходимое человеку, и сознание твое проникнет в непостижимые и недоступные глубины бытия. Но разобраться в этих узорах человеческому разуму не под силу… Эта вещь поражала воображение гораздо больше, чем пирамида и все чудеса, которые мне довелось повидать. Это был не только ключ к Абраккару. Это был ключ от других миров.
   – Здесь только половина ключа? – спросил я.
   – По-моему, да, – ответил Адепт.
   – Где же вторая половина? Здесь?
   – Нет… Я не знаю, где она. Но узнаю. Главное, одна его часть в наших руках.
   Опять послышался скрежещущий голос. Он сотрясал меня:
   – Внимание! Вероятностные линии трех однородных объектов и ключа совмещены. Хранилище переводится на длительную консервацию… Внимание, подготовка к консервации начата. До начала консервации остается три минуты.
   – Что сие означает, друзья мои? – спросил Генри. – У пропитого палача, который с топором в руке пришел пожелать тебе вечного покоя, голос милее и приятнее.
   – Это значит, что нам надо убираться отсюда и побыстрей, – произнес Адепт, опуская ключ в карман.
   – Убираться? Куда?
   – До начала консервации… – не успокаивался голос.
   Что это за слово такое, какое оно имеет к нам отношение? Опять какой-то оттенок воспоминания коснулся меня.
   Сеть из огненных струй под ногами исчезла. Но не было и синей ленты. По скалам вокруг пирамиды прокатилась волна. Трещина прошла по большой глыбе, и она рухнула с высоты на черную площадку. Вслед за ней посыпались и другие. Кусок скалы летел прямо на нас, но в нескольких метрах раскололся и заскользил по невидимому склону пирамиды.
   – Они погребут нас! – воскликнул Генри. – Наши родственники сэкономят на рытье могил. Эти скалы будут нам памятником. Ух!
   Еще один кусок обрушился в нашем направлении и заскользил вниз.
   Мы заметались, пытаясь найти выход, но везде натыкались на невидимые стены.
   – Пирамида проваливается в ад! – закричал Генри.
   Действительно, пирамида проваливалась под землю. Ее основание – черная площадка – на глазах вдавливалась в грунт.
   – Нам не выбраться! – воскликнул я с отчаянием, которое может быть у человека, одолевшего длинный путь и погибающего на последнем метре.
   – Будь ты проклята, чертова махина! – крикнул Генри.
   Перед нами взметнулся столб огня, такой яркий, что пришлось сощуриться и заслонить ладонью глаза. В таком пламени самый стойкий металл должен потечь, как весенний ручеек.
   – А вот и геенна огненная, – усмехнулся Генри.
   – Дайте мне руки! – крикнул Адепт. – Делайте то, что я говорю!
   Мы послушно протянули ему руки. Адепт изо всей силы сжал их, вздохнул поглубже и произнес:
   – Вперед!
   Он шагнул в огонь, увлекая нас за собой. Последнее, что я услышал, был леденящий душу вой. Это выл Робгур, упускающий свою добычу…

* * *

   На землю, кружась, опадали бронзовые листья. Осень надежно обосновалась здесь. Дул прохладный ветер. Вскоре ветки деревьев оголятся, придет время снега, холодов, скуки. Настанет зима.
   Желтый осенний лист – откуда ему быть в сельве? Неоткуда. Мы больше не в Америке. Мы стояли на поляне, которая, судя по всему, находилась в Европе или Азии.
   – Где мы? – осведомился я.
   – Не знаю, – ответил Адепт.
   – Что за дьявольская рука забросила нас сюда? – воскликнул Генри.
   – Понятия не имею.
   – Как нам отсюда выбираться?
   – Мне известно столько же, сколько и вам, – отрезал Адепт.
   – А все-таки где мы? – упорствовал я.
   – Есть несколько предположений, но они нуждаются в проверке. Пока ясно одно: нас зашвырнул сюда таинственный механизм иглинов. Если бы сейчас мы не были здесь, то отдыхали бы в пирамиде, покоящейся неизвестно на какой глубине под землей. Вряд ли мы смогли бы выбраться оттуда.
   Нет, к чудесам невозможно полностью привыкнуть! Только миг назад мы были в одном месте и вдруг сразу очутились за тысячи миль от него. Одно дело знать, что такие вещи возможны, и совсем другое – испытать это на себе. Генри же вообще не имел представления о подобных вещах – тут вполне можно лишиться рассудка. Но он держался прекрасно, только в глазах его горел какой-то бешеный огонек.
   – Думаю, нам не стоит здесь задерживаться, – произнес Адепт. – Необходимо найти людей и разузнать, куда нас забросило.
   – Люди сами найдут нас! – произнес Генри, прислушиваясь к отдаленным звукам – топоту копыт и лаю собак. Вот тонко пропел рожок. Звуки быстро приближались…
   И тут появились они. Зрелище это завораживало. Их было человек тридцать. Слуги в кожаных одеяниях, господа в дорогих камзолах, явно не приспособленных для дальних путешествий, солдаты в шлемах, панцирях, с мечами на перевязи. Звенело оружие, фыркали лошади, рвались с цепей охотничьи поджарые псы. Пропела, выведя длинную трель, труба.
   – Неважные наши дела, – прошептал Генри.
   – Почему? – спросил я.
   – Не нравится мне этот петух. У таких птичек железные клювы и острые шпоры. – Генри глазами указал на главного в отряде.
   То, что это именно его отряд, было видно сразу. И не только потому, что он был одет в роскошный камзол и закутан в плащ, отделанный мехом горностая, а пальцы его унизаны перстнями. И не только из-за того, что его черный, с белой гривой конь выделялся среди других статностью и породой. И не только потому, что вокруг него вились льстецы с угодливыми лицами, что-то нашептывающие ему на ухо. От него исходил запах власти. Не величественной и справедливой, как от Королевы Уллы, с которой мы расстались всего лишь несколько часов назад. Это был запах жестокой, отвратительной власти над телами и душами подданных.
   – Опять браконьеры в моем лесу? – крикнул он. – Ну наконец-то, друзья мои, у нас будет развлечение.
   Говорил он по-французски, но у него был немного странный выговор, не совсем обычное построение фраз – что-то знакомое, но я не мог понять, что именно.
   – Вы ошибаетесь, – возразил я. – Мы случайные путники.
   – Ха, путники! – Он махнул рукой, и один из слуг спустил собаку.
   Теперь я мог рассмотреть, что это были не просто охотничьи псы. Это были злобные твари, по-моему, голодные. Ярости их могли бы позавидовать волки, у которых две недели не было ничего в желудке.
   Мерзкая зверюга мчалась на меня огромными прыжками. Я выхватил шпагу, готовый пронзить ее насквозь или погибнуть, когда ее клыки сомкнутся на моей шее. Вот нас разделяет уже три шага. Два… Теперь не зевай, Эрлих, коли и руби наверняка!
   Собака упала на землю. Это слуга натянул поводок, а потом с криком оттащил ее от меня.
   – Ха-ха-ха! – рассмеялся господин; в его глазах плескалось чем-то знакомое мне злобное безумие, а от его улыбки веяло могилой. – Испытанная шутка…Это большая удача, что вы здесь. Обычно мы охотимся на оленей. Иногда на крестьян, которые по скудоумию своему решаются забрести на мои земли… Пошла! – Он махнул рукой, и следующая собака сорвалась с места.
   Я отступил на шаг, сжимая эфес шпаги. И опять, не добежав до меня нескольких метров, свирепый пес растянулся на земле.
   – Вся занимательность сего занятия в том, что жертва не знает, когда поводок, наконец, будет отпущен.
   – Мы – мирные путешественники. Мы идем своей дорогой! крикнул Адепт. – Отпустите нас, господин.
   – Вы зашли в мой лес.
   – Но есть же какой-то закон! – возмутился Генри.
   – Здесь мой закон. И я решаю, кому жить, а кому умереть. Взять их!
   Всадники устремились к нам. Я поднял шпагу, готовый унести с собой в могилу пару негодяев. Но они не спешили биться с нами в рукопашной. Они окружили нас, и я увидел, что на нас нацелены стрелы луков и арбалетов.
   – Бросьте оружие! – приказал белобрысый франт на гнедой лошади.
   Нам ничего не оставалось, как подчиниться.
   Нас связали веревками и потащили за лошадьми, как пленных сарацинов, при этом награждая чувствительными тычками. Один раз я упал, и меня несколько метров протащило по земле. Изогнувшись, я сумел вскочить на ноги, мне, повезло, поскольку всадник не имел никакого желания останавливаться и ждать, пока я поднимусь. Похоже, ему было все равно, довезет ли он до места меня живым или всего лишь мое безжизненное тело.
   Лес расступился. Перед нами на холмах приютились жалкие крестьянские лачуги – обитель нищеты и голода. Желтели обширные поля. На пастбищах паслись тощие коровы. Меж лесов и полей струилась извилистая река. И над всем этим пейзажем царил замок.
   Это было мощное сооружение с толстыми стенами, высокими башнями, выдержавшими, наверное, не один натиск завоевателей. Как и его хозяин. (а пленивший нас господин, похоже, был здесь хозяином), замок производил зловещее впечатление. Но в нем была дикая, как у обветренного безжизненного утеса, нависшего над волнами, первозданная красота.
   Мост был опущен, и отряд въехал в высокие ворота. Мы очутились на тесном дворике, зажатом между сложенных из грубых каменных глыб строений. Двор тут же заполнился челядью, которая помогала господам спешиваться, уводила лошадей и создавала суету.
   Из распахнутых тяжелых дверей вышел полноватый, рыхлый человек, одетый в черный с белыми блестками и алым подбоем плащ. Внешне он являлся противоположностью высокого, поджарого, стремительного в движениях и словах хозяина замка. Но было между ними и что-то общее. Безумие в глубине глаз. Не раз виденное мной раньше. От этого мне стало совсем худо.
   – Кого вы привели, граф? – спросил с ленцой полноватый мужчина.
   – Сегодня плохой улов, Джакометти. Всего лишь трое бродяг, одетых как приличные в прошлом люди. Судя по выговору, это проклятые годоны.
   – Виселица? Колесование?
   – Пока не решил.
   – Значит, жертвы?
   Граф пожал плечами и небрежно махнул рукой. Охрана потащила нас по затхлым коридорам замка.
   Нас провели по ступенькам вниз.
   Темницы везде одинаковы, мне пришлось насмотреться на них в разных концах земли. В тесном сыром помещении нас обыскали. У меня невольно вырвался стон, когда ключ в Абраккар скрылся в бездонном кармане одного из стражников. Напоследок меня ударили с размаху кулаком в лицо так, что я едва удержался на ногах. Досталось и моим друзьям. Откуда-то сверху слабо сочился свет. Несколько охапок почти сгнившего сена, крысиный писк, влажные стены – все было так, как обычно бывает в темницах. Судя по всему, бежать отсюда невозможно. Если граф решил забыть о нас, отдыхать нам тут до тех пор, пока кто-нибудь через тысячу лет не отыщет наши белые косточки.
   – Мне не нравится эти люди, – сказал я. – В них есть что-то такое, отличающее их от обычных французов.
   – Возможно, я знаю ответ на этот вопрос, – отозвался Адепт.
   – Так в чем же дело? – воскликнул Генри. – Даже для французов эти мерзавцы слишком чокнутые. И одеты, как артисты в бродячем балагане.
   – Мои предположения по этому поводу вряд ли успокоят вас.
   – Ив чем же они заключаются? – спросил я. Мне не понравился тон Адепта, хотя, казалось, мы и так в ужасном положении, но, возможно, Винер знал что-то такое, в связи с чем наше положение окажется еще менее привлекательным.
   – Пока я вам ничего не скажу, поскольку сам ничего не знаю наверняка. Если все так, это верная погибель… Или спасение…
   Через час за нами пришли.
   – Вставайте, крысиные выродки, вас ждет граф де Брисак.
   Около массивных дубовых дверей стояли солдаты с алебардами. Они распахнули двери, и я получил такой толчок в спину, что не удержался на ногах и полетел на каменный пол.
   Стены сводчатого мрачного зала были обшиты деревом, на них висели щиты со змеей и цветком, насколько можно было понять, родовым гербом де Брисаков. Вдоль стен стояли доспехи. Большой гобелен, метров пять в длину, изображал соколиную охоту.
   Де Брисак сидел в кресле с низкой спинкой, рядом с ним восседал его пухленький и вялый приятель Джакометти. Перед ним стояло блюдо с фруктами. Граф хрустел яблоком, а семечки шумно сплевывал на пол.
   – Вот и годоны! – обрадованно возопил граф, хлопая увесистой ладонью по мягкой спине Джакометти.
   – Вы ошиблись, – сказал я. – Мы не подданные английского короля. Годонами некогда французы презрительно именовали англичан.
   – Но я подданный французского короля и вашу волчью кровь чую издалека!
   – Я из Германии.
   – Тоже дикая страна.
   – Один мой друг из Норвегии.
   – Еще более дикая страна.
   – А третий – из Португалии.
   – Ну, это совсем дикарь.
   – Мы давно не живем в своих странах. Мы бродим по свету.
   – Бродягам место на виселицах. Их любимое занятие – воровство и попрошайничество.
   – Мы не ищем чужого добра. Мы ищем знания.
   – И где же вы были в поисках знаний?
   – В Европе. В Африке. В Новом Свете.
   – Ха-ха-ха, вы развеселили меня.
   – Почему?
   – Новый Свет… Тот свет, что ли? Такты, приятель, мертвец?
   – Новый Свет – это Америка или Вест-Индия, как вам больше понравится…
   – Индия одна-единственная. Об Америке я ничего не слышал, хотя и хорошо осведомлен в географической науке. Как, говоришь, называют эту страну у вас?
   – Так и называют.
   – Если я не знаю этой страны, то никто из подданных нашего милостивейшего короля Карла Седьмого не знает этого.
   – Какого Карла? – удивленно переспросил я. – Какой сейчас год?
   – Ты что, олух, издеваешься надо мной? – Граф стукнул кулаком по столу. – Сейчас одна тысяча четыреста сорок четвертый год от Рождества Христова!

* * *

   То, что мы заброшены в прошлое, я принял сразу как факт, который бессмысленно отрицать. О том, что подобное возможно, я слышал от мудрецов обоих Орденов, но, конечно же, не очень верил в это. Адепт тоже знал это не хуже меня. А Генри решил безропотно принимать все, что ни преподнесет ему судьба, и лишь горячо молился о том, чтобы это безумие быстрее кончилось.
   Дни текли за днями, и об их смене можно было судить лишь по тому, что возникал и угасал падающий сверху свет, да еще по порциям воды и похлебки, которую нам приносили два раза в сутки.
   Однажды графу что-то взбрело в голову, и нас притащили на господский пир, усадив за стол вместе с толпой обедневших дворян, которых обычно тянет к таким роскошным дворам.
   Во главе стола на возвышении восседал сам граф, рядом – его ближайшие соратники. По правую руку от него сидел унылый Джакометти. Барон был зол и весел.
   Гуляли с размахом. На буфетных столах стояли тазы с ирговой и розовой водой, предназначенной для омовения рук. На огромных блюдах возвышались искусно приготовленные жареные аисты и журавли, производившие впечатления живых. Скалилась клыками голова кабана. На сладкое шли печенья и торты с начинкой из бузины. Рекой лились настойки, пиво, ликеры, старые вина.
   Дымились и трещали факелы. Звенели кубки. Музыканты играли длинную, заунывную, казалось, бесконечную мелодию, но иногда, напуганные ревом де Брисака, начинали наяривать жизнерадостную музыку, при этом часто немилосердно фальшивя. И все пили, ели. Потом опять пили. И опять ели.
   – Арбалет мне! – неожиданно заорал граф де Брисак.
   Тут в его руку сунули арбалет. Бледный как смерть слуга пристроил блюдо с фазаном себе на голову и встал к стене, придерживая его руками. Барон прицелился. Слуга зажмурился и вздрогнул. Пропела стрела и воткнулась прямо в фазана.
   – Подойди! – крикнул де Брисак. Слуга приблизился к столу и склонился в глубоком поклоне.
   Граф бросил на пол несколько монет.
   – Это тебе за службу!
   Слуга упал на колени и, бормоча слова благодарности, кинулся собирать деньги.
   – А это за то, что испугался. – Граф ударом ноги повалил несчастного и приказал:
   – Двадцать плетей!
   Чем больше лилось вина, тем безудержнее разгуливались гости. Кто-то пытался залезть головой под юбку служанке, кто-то ругался с соседом, пока не послышался звук пощечины и не звякнули ножи. Брызнула кровь, но до смертоубийства не дошло. Какого-то гостя граф заставил осушить такой кубок вина, что бедняга замертво упал на пол и слуги унесли его. Покончив с этим занятием, де Брисак обратил внимание на нас, сидевших поодаль.
   – О, мои гости-путешественники! – заорал он. – Как вам мой пир? Наслаждайтесь. И думайте, не последняя ли это милость для приговоренных к смерти. Ха-ха-ха…
   Чем закончился пир – не знаю. Нас отвели обратно в темницу, где мы могли спокойно предаться тягостным мыслям, в том числе и обдумыванию слов графа.
   – Неужели ты никак не можешь повлиять на цепь? Сколько раз тебе это удавалось, может быть, удастся и сейчас? – спросил я Адепта.
   – Я пытаюсь… Они отобрали гризрак. С ним было бы легче. Пока же ничего не выходит.
   – Я же знаю, как много ты можешь. В этом времени мы чужие. Мы вне битвы Орденов. Сейчас нам не противостоит Хранитель – он затерялся в зыби грядущего.
   – Ты уверен? Мне кажется, это не так. Я ощущаю его присутствие.
   – Робгур?! Ты шутишь^
   – Почему же? – пожал плечами Винер. – Правда, здесь он слабее. Тут присутствует лишь частичка его мощи. Но в такой ситуации ее вполне достаточно, чтобы попытаться покончить с нами.
   – Как он попал сюда? Это немыслимо. Даже ему такое не по плечу.
   – По плечу. Он почти что сцепил пальцы у нас на горле, когда мы были внутри пирамиды.
   – Я ничего не чувствовал.
   – Пирамида приглушила твои ощущения.
   – Мне почудилось, что я слышал его крик, когда мы шагнули в пламень.
   – И что еще?
   – Мне показалось, что он совершил невозможное и устремился за нами.
   – Так оно и было.
   – Надо что-то делать. Ты же можешь. Ты столько раз спасал нас.
   – Я делаю, что могу. Поэтому мы все еще живы… Используя свои не слишком развитые магические способности, я пытался помочь Винеру. Я мысленно слился с его разумом – это мне удалось. На меня обрушился хаос звуков, света, лавина ощущений, большинство из которых были неприятными. Я был рад, когда мне удалось невредимым вырваться из этого светопреставления. На своей шкуре я убедился в том, как тяжело приходится Адепту.
   – Все, – сказал он однажды. – Камень сдвинулся и катится под откос.
   – Он погребет нас или разобьет двери нашей темницы?
   – Не знаю… Эх, если бы мне только удалось переиграть Робгура!
   В тот же день граф Брисак позвал нас к себе. Он нас принял в том же зале, что и в первый раз. Он был мрачен, но улыбка, по-моему, никогда не сходила с его уст. На сей раз она напоминала оскал оборотня. Он молча рассматривал нас. Джакометти сидел рядом с ним, лениво прикрыв глаза и посасывая что-то из кубка.
   – Вы ничего не хотите сказать нам? – спросил граф.
   – Хотим, – кивнул Адепт. – Рискну показаться невежливым и умалить ваше гостеприимство, но все неплохо бы узнать, за что вы держите нас в темнице, словно преступников?
   – Потому что я так хочу. Мои планы относительно вас, плохи они были или хороши, изменились. Я нашел вот что.
   Он вытащил из мешочка, лежащего перед ним, ключ… Раздался стук упавшего на пол кубка, который выскользнул из пальцев Джакометти. Толстяк ошарашено смотрел на ключ.
   – Откуда? – произнес он, с трудом овладев голосом.
   – Один из солдат утаил его от меня. И проиграл в «кости», поставив против медной монеты. Теперь веревка виселицы ласкает его шею, и в аду он еще не раз подумает, стоило ли совершать такую ошибку. Но интересно не то, откуда эта вещь у меня. Откуда она у вас, несчастных оборванцев?
   – Это принадлежит мне, – произнес, выступив вперед, Адепт. – И передается по наследству из поколения в поколение.
   – Возможно, ты лжешь. Но мне лень уличать тебя во лжи. Поэтому я поверю.
   – Они не так просты, – прошипел Джакометти, пожирая глазами ключ. – Возможно, они хотят овладеть даром. Убей их.
   – Ты слишком нетерпелив. Да и хозяин здесь я. – Граф ударил рукой в перчатке, отороченной кружевами, по подлокотнику кресла. – Конечно, они умрут. Но в свое время.
   – Хотелось бы, чтобы это время соответствовало моей глубокой старости, – проворчал Генри.
   – Нет, это слишком долго. Пока мы живы, я готов побеседовать с вами. Кроме Джакометти, здесь не с кем перекинуться словом Крестьянские коровы умнее тех, с кем мне приходится жить в этих стенах. Я могу начать со своего рассказа. Он занимателен, ха-ха-ха.
   – Хотя бы потому, что из него они смогут домыслить свою будущую участь, – зло добавил Джакометти.
   – Мой друг Жиль де Рэ был глупец.
   – Маршал Жиль де Рэ!… – только и выдохнул я.
   – Вы слышали о нем?
   – Как же! Это же Синяя Борода…