Рядом с дисками альбом с фотографиями. Петра с друзьями, с родителями. Рождество, день рождения, где-то на солнышке. Петра улыбающаяся, дующаяся, ныряющая в бассейн.
   В маленьком шкафчике в ванной полно косметических флакончиков и полупустая коробка из-под "Тампакса". Пара бумажных салфеток, носовой платок, а вот оберток от тампонов нет. В эти дни месячных у Петры не было.
   В платяном шкафу одежда. Джинсы, пара юбок, блузки, ярко-красный жакет. Не много, но достаточно, чтобы, комбинируя это в разных сочетаниях, разнообразить свой облик.
   Фергюсон все записывает, но он мужчина, а они находятся в жизненном пространстве женщины. Кейт знает, что он не увидит и половины того, что увидела она.
   И она узнает все. Все, что нужно, об этой несчастной девочке, так и не успевшей никем стать.
   На полу у кровати – места для прикроватной тумбочки или столика в спальне нет – будильник с откидной крышкой, на которой изображена стилизованная карта мира с временными поясами, и маленькая фотография в серебряной рамке. Петра и мужчина, мужчина постарше. Лет под сорок или слегка за сорок. Годится ей в отцы, только вот обнимает он ее совсем не по-отечески. Стоит сзади, взяв руками за груди, а она отклоняется назад, чтобы поцеловать его шею.
   По спине Кейт пробегает холодок – она узнает его.
   Дрю Блайки.
* * *
   Блайки приводят на допрос перед полуднем.
   Он чертыхается и вовсю поносит полицейских за то, что они забрали его прямо из офиса. Он уважаемый архитектор, а его позорят перед друзьями и коллегами. Чего проще, позвонили бы ему да пригласили – он бы сам пришел. Так нет же, обязательно надо устроить шоу. И вообще, из-за чего весь этот переполох?
   Ничто в его словах или поведении не указывает на то, что ему известно о смерти Петры. Он не упоминает ее, и Кейт ловит себя на том, что ей трудно поверить в то, что даже такой тип, как Блайки, мог бросить истерзанное тело своей подружки на виду у каждого, кто мог проходить – или пробегать – мимо, и спокойно отправиться на работу. Хотя, с другой стороны, если он и вправду виновен, что еще ему оставалось делать? Как раз пойти на работу и ждать, когда явится полиция и сообщит, что его подружка мертва.
   Он сидит один в комнате для допросов. Его правая щека поцарапана, и над правым глазом припухлость, наливающийся пурпуром синяк, который он время от времени поглаживает. Несколько минут Кейт разглядывает его через одностороннюю стеклянную перегородку, обращая внимание на контраст изрядно помятой физиономии со свежей, чистой одеждой. Как всегда, этот малый одет на манер кинорежиссера или, по крайней мере, так, как по его представлению должны одеваться кинорежиссеры. Полотняный пиджак, белая футболка вместо сорочки, слаксы цвета хаки. Все это уместнее выглядело бы во Флориде, чем в северо-восточной Шотландии, пусть даже в Абердине сейчас (как сказал ей Фергюсон на обратном пути из Мастрика) жарче, чем в Майами. К тому же этот гардероб не соответствует его возрасту Чтобы выглядеть в такой одежде естественно, нужно быть моложе как минимум лет на пять.
   Дрю Блайки. Самодовольный плейбой и бабник, дважды попадавший в поле зрения полиции по обвинению в нанесении побоев женщинам. Правда, оба раза дело так и не дошло до суда, поскольку пострадавшие, Маргерита Мэзон и Тереза Хьюсон, забрали свои заявления. Блайки наверняка напомнит об этом Кейт, когда она их упомянет. Тогда ему удалось убедить обеих женщин отказаться от обвинения, так что и Маргерита, и Тереза вдруг изменили показания, заявив, что упали с лестницы. Обе.
   Это было три года назад.
   Кейт, однако, видела, что он с ними сделал. Ему хватило подлой сообразительности, чтобы не бить женщин по лицу, но все их тела были в синяках, рубцах и ссадинах. Впрочем, самыми глубокими ранами были душевные: насмерть запуганные, бедные женщины дрожали и ежились, отвечая на самые невинные вопросы. Вряд ли человек, упавший с лестницы, стал бы вздрагивать и меняться в лице при звуке телефонного звонка.
   Причина такой жестокости оставалась для Кейт загадкой. Когда дело касалось домашнего насилия в маргинальных кругах, среди бедных, озлобленных на всех и срывающих злость на тех, кто послабее, неудачников, Кейт могла хотя и не оправдать это, но, по крайней мере, понять. Но к такому человеку, как Блайки, у которого все при нем, – по слухам, он действительно хороший архитектор, и мужской привлекательности ему, что очевидно для каждого, и в первую очередь для него самого, не занимать, – к такому человеку она чувствует настоящее презрение. Он делает это, потому что может.
   Все преступники лжецы. У них раздутое самомнение, они считают себя особыми, стоящими выше других, в то время, как все прочие существуют лишь им на потребу. В юридическом смысле Дрю Блайки, может быть, и не преступник, но его менталитет именно таков.
   Петра наверняка не имела представления о том, во что она ввязывается. Многоопытному бабнику ничего не стоило задурить голову девчонке, в которой лишь недавно проснулась женщина. Ну а охмурив ее, этот тип, надо думать, взялся за старое. Она, должно быть, поняла, каков он на самом деле, но было слишком поздно. Неопытная Петра Галлахер, бессердечный Дрю Блайки!
   Кейт очень надеется, что этот скользкий тип и окажется Черным Аспидом. Совсем недавно она говорила сотрудникам о том, что убийца наверняка уже совершал преступления сексуального или насильственного характера, что, хотя по этому поводу и не был вынесен приговор, несомненно, Блайки имеет к этому прямое отношение. Она сказала, что Петра знала своего убийцу, и она, безусловно, знала Блайки. А еще Кейт сказала, что хочет, чтобы подозреваемый был задержан к полуночи. Получается, что она на двенадцать часов опережает график.
   Но то, что она увидела в том лесу сегодня утром... – трудно поверить, что даже Блайки мог зайти так далеко.
   Кейт выходит из просмотровой комнаты. Она размышляет о "Бритве Оккама", философском принципе, по которому больше всего известен Уильям Оккам, францисканский монах, живший в четырнадцатом столетии. "Не должно множить сущее без необходимости". Иными словами, наиболее очевидное решение, скорее всего, является правильным. Или, если так понятнее, "чем проще, тем лучше".
   Кейт заходит в комнату для допросов, и Блайки поднимает голову.
   – Будьте любезны сказать мне, что все это значит?
   – Рада видеть вас снова, мистер Блайки.
   – Детектив-инспектор, я...
   – Старший детектив-инспектор.
   – ...я занятой человек, и у меня нет времени на всякую ерунду. Зачем меня сюда привели?
   – Вам положен адвокат.
   – Ага, по Процессуальному акту 1995 года, раздел 17. Я закон знаю.
   – Вижу. Вам нужен адвокат?
   – Ну, от моего адвоката никакого толку. Мне следовало давным-давно отказаться от его услуг.
   – Мы можем предоставить вам адвоката бесплатно.
   – Ага. Какого-нибудь сопляка-практиканта, только-только с университетской скамьи, и воображающего себя при этом Джорджем Карманом[8]. Я не сделал ничего плохого. А потому положусь на судьбу.
   – Вы всегда так делаете, мистер Блайки.
   Она предпочла бы столкнуться с шумным негодованием, а не с этим скользким, вкрадчивым спокойствием, но, в конце концов, всему свое время. Стараясь не смотреть на свои руки – вдруг он заметит, что они покрыты гусиной кожей? – Кейт садится и нажимает кнопку записи на магнитофоне. Она смотрит на часы, называет время и дату.
   – Мистер Блайки, в каких вы отношениях с Петрой Галлахер?
   – В каких отношениях я с ней?
   – Вам нет нужды повторять все, что я говорю.
   Вспышка раздражения, как облачко набежавшее на светлый лик солнца, на миг стирает с его лица нарочитую невинность.
   – В дружеских.
   – Это были отношения сексуального характера?
   – А какое это имеет отношение к...
   – Просто отвечайте на вопрос.
   – Да. Наши отношения имеют сексуальный характер.
   Имеют. Он так и не спросил, не случилось ли с ней что-нибудь. Или действительно не знает, что она мертва, или он очень хороший актер.
   – Мы занимались сексом, – добавляет он без всякой нужды.
   – Грубым, судя по всему. – Она указывает на его лицо.
   – Это я получил не оттуда.
   – А откуда?
   – Выдержал десять раундов с азиатским тигром.
   Она поднимает глаза к небу.
   – Откуда у вас взялись царапина и синяк, мистер Блайки?
   – Не помню.
   На лице его написан вызов.
   – Вы занимаетесь сексом только с Петрой?
   – Я не стану отвечать на этот вопрос.
   – Петра занимается сексом только с вами?
   – Понятия не имею.
   – Но вы знаете о ком-то другом?
   – Если и есть другие, они не так хороши, как я.
   Такого рода высказывание было бы уместно разве что на школьном дворе. Даже от Блайки Кейт ожидала большего.
   – Когда вы видели ее в последний раз?
   – А в чем дело? Что случилось?
   "Наконец-то. Искра интереса к самой Петре. Вовремя".
   – Мы закончим со всем этим гораздо быстрее, если будем придерживаться простого формата: вопрос – ответ. В моем распоряжении столько времени, сколько потребуется, а вы только что называли себя занятым человеком.
   Блайки вздыхает, всем своим видом показывая, как тяжело ему иметь дело со столь непонятливой особой.
   – Последний раз я видел ее воскресной ночью.
   – Вы оставались у нее?
   – Она осталась у меня.
   – В какое время она ушла на следующее утро?
   – Посреди ночи. Ее вызвали в связи с крушением парома. Когда именно, я не знаю. В два, может быть, в три.
   – Если она находилась у вас, как они с ней связались?
   – Вы когда-нибудь слышали о мобильных телефонах?
   – И с тех пор вы ее не видели?
   – Я сказал вам. В последний раз я видел ее воскресной ночью.
   – И ничего о ней не слышали?
   – Нет.
   – Она вам не звонила? Может быть, факс, электронное письмо, эсэмэс?
   – Нет.
   Кейт стискивает зубы и тяжело выдыхает через нос.
   "Не дай этому типу вывести тебя из терпения".
   – Значит, – пускает она в ход тяжелую артиллерию, – вам неизвестно, что сегодня утром было обнаружено ее тело?
   Теперь она ни на миг не сводит с него глаз, потому что из долгого опыта ведения допросов знает, как важно именно это мгновение. Редкий человек не выдаст себя какой-нибудь мелочью, а потому, как бы ни повел себя подозреваемый, все мельчайшие подробности его реакции ее сознание зафиксирует с точностью фотокамеры.
   Надо отдать Блайки должное, он справляется хорошо. Голова подается вперед, глаза расширяются, одновременно с этим приоткрывается рот. По времени реакции все естественно – не слишком рано, как бывает, если человек уже готов к этому сообщению, и не слишком поздно, что случается, если он пытается сообразить, как повести себя правильно, чтобы это не вызвало подозрений. Будь на месте Блайки кто-то другой, Кейт решила бы, что он непричастен, но этот притворщик – особый случай. То ли он знал, что она мертва, потому что убил ее, то ли не знал, потому что не убивал. Она не может определить это, а потому злится.
   – Ее тело? Она мертва?
   – Убита.
   – Где? Когда? Кем?
   Слова льются потоком.
   – Ее тело было найдено сегодня утром на территории больницы "Роща".
   Откинувшись, Кейт наблюдает за ним, как мангуст за змеей.
   – Вы думаете, я это сделал? Потому и вызвали сюда? Вы думаете, это сделал я?
   – Я ничего подобного не говорила.
   – Но это то, что вы думаете?
   – Вам предъявлялись обвинения.
   – Что еще за обвинения?
   – В применении насилия в отношении женщин.
   – Обвинения не подтвердились и были сняты. Вам это прекрасно известно.
   – Где вы находились прошлой ночью?
   – Дома.
   – Один?
   – Да.
   – Всю ночь?
   – Да.
   – С какого времени?
   – С того самого, как ушел с работы. С шести, половины седьмого. Я взял с собой работу на дом. У меня было – есть – много дел.
   – Кто-нибудь может подтвердить, что вы были один?
   – Нет. Потому что я не знал, что это может понадобиться. Вздумай я убить ее, так уж, наверное, позаботился бы об алиби, не так ли?
   – Вы никому не звонили?
   – Нет.
   – Друзьям? Если они у вас есть. В службу доставки пиццы на дом? Или секса по телефону?
   – Я уже сказал вам – я работал.
   – Тогда откуда у вас взялся этот долбаный синяк?
   Кейт спохватывается, но поздно. Сорвавшись, она тем самым уступила ему инициативу.
   Он наклоняет голову набок и смотрит на нее оценивающе. Может быть, ей кажется, но впечатление такое будто он пытается сдержать улыбку.
   – Я не убивал ее. А все остальное не ваше дело.
   – Вы не спросили, как она была убита.
   – А может быть, я не хочу знать.
   – А может быть, вы уже знаете.
   – А может быть, у вас нет абсолютно никаких доказательств, и вы знаете это.
   – Но мы знаем, что вы склонны к насилию. А тут все обстоятельства складывались как раз так, что эта часть вашей натуры вполне могла проявиться. Петру вызвали на работу ночью, и она целый день работала не покладая рук, в связи с катастрофой. Это была самая серьезная работа в ее жизни. Четырнадцать, шестнадцать часов без отдыха, и огромные эмоциональные нагрузки. Чудовищно вымотанная, она приходит к вам домой с одной лишь целью – встретить сочувствие, опереться на дружеское плечо. Но вам-то от нее нужно совсем другое. Она молода, но уже созрела, имеет прекрасное тело и очень хороша в постели. Поэтому вы с ней и сошлись. Друга вы в ней не видите, она вам нужна, чтобы трахаться. Ничего общего, кроме секса, у вас нет.
   Но на сей раз ей не до секса. Вы настаиваете, и она, хоть и неохотно, соглашается, но после этого хочет выплакаться вам в жилетку. Не такое уж запредельное желание, но вас оно раздражает. Ну а как вы справляетесь со своим раздражением, все мы знаем, не так ли? Так же, как в случае с Маргеритой Мэзон и Терезой Хьюсон. Разозлившись, вы начинаете ее бить, а когда она дает вам сдачи, окончательно выходите из себя. Чтобы какая-то сопливая девчонка и вдруг дала вам отпор! Она напугана, потому что никогда не видела вас таким раньше. Но на сей раз это заходит слишком далеко. Вы забиваете ее до полусмерти. Успокоившись, вы понимаете, что произошло. Вас ждут крупные неприятности, если только не удастся спрятать концы в воду. Поэтому вы вывозите ее в уединенное место, пытаете, чтобы наказать за то, что она выступила против вас, а потом убиваете и обставляете все так, будто она случайно наткнулась на психопата.
   Ну вот. Все сказано.
   Кейт тяжело дышит, кожу ее словно покалывает иголками.
   – На все, что вы тут наговорили, у меня один отрет – я ее не убивал.
   – У вас нет алиби. Вы отказываетесь говорить о том, откуда у вас синяки и ссадины. Вы привлекались за избиение женщин, – не посторонних, а ваших любовниц, какой была и Петра. В половине стран мира вас уже засадили бы в камеру и выбросили ключ.
   – Я этого не делал. Я буду повторять это снова и снова, до посинения, пока до вас не дойдет. Я не делал этого. Я не делал этого. Я не делал этого.
   Кейт встает.
   – Позвоните в вашу компанию и скажите им, что сегодня не вернетесь.
   – Вы не можете это сделать.
   – Я могу задержать вас без предъявления обвинения на сорок восемь часов, до того как вы предстанете перед шерифом. – Она смотрит на часы. – Отнимите примерно сорок пять минут, которые мы только что использовали, и у вас все равно останется почти полных двое суток. И поверьте мне, Дрю, каждую минуту этого времени я намереваюсь использовать на сто процентов.
   Кейт выходит из кабинета в коридор, где дожидается Фергюсон, указывает кивком на дверь и говорит:
   – Зачитай ему его права.
* * *
   Кейт получает отчет Хеммингса о вскрытии, как и было обещано, в середине дня. Читая, она подчеркивает волнистой линией те места, которые привлекают ее внимание.
   Уровни гистамина и серотонина Петры невероятно высоки. Вкупе с обнаруженными под веками микроскопическими кровоизлияниями это является дополнительным доказательством перенесенных пыток.
   В левой плевральной полости обнаруживаются следы воды. Хеммингс указывает, что тело было обнаружено недалеко от реки Денбурн. Определить, попала ли вода и в правое легкое, невозможно в силу того, что там содержится около двухсот миллилитров крови, попавшей туда в результате смертельных ран номер два и номер три.
   В нижней части живота многочисленные следы мелких зубов, оставленные, по всей вероятности, грызунами уже после смерти Петры.
   Микрочастицы древесины, обнаруженные в волосах на затылке девушки, предположительно появились в результате удара головой о дерево. Дерево идентифицируется как quercus pedunculata, разновидность дуба, распространенная в данной части Соединенного Королевства.
   Желудок Петры пуст – как минимум несколько часов перед смертью она ничего не ела.
   Под ногтями левой руки найдена засохшая кровь группы АВ, встречающейся примерно у трех процентов населения Шотландии. Образец отправлен в лабораторию на анализ ДНК.
   Никаких следов наркотиков, психотропных средств или чего-то подобного в организме не обнаружено.
   Следы от веревок на руках и ногах, чуть выше тех мест, где производилась ампутация, указывают на то, что связали девушку до того, как убили. На теле не найдено никаких отпечатков пальцев, волосков или слюны.
   Змея, прикрепленная к телу Петры, является гадюкой, по-научному vipera berus. Она была забрана для исследования Майлзом Мэтисоном, профессором герпетологии Абердинского университета.
   В совещательной сейчас жарко, душно, а когда туда набьется народ, будет не продохнуть от пота. Кейт решает, что перед назначенным на четыре тридцать совещанием ей не помешает подышать свежим воздухом, Спускаясь в лифте, она мысленно прокручивает пункты заключения Хеммингса.
   Группа крови АВ. У Блайки такая же, это она установила раньше. Полная проверка на ДНК займет неделю, но тот факт, что та же группа крови всего-то у трех процентов населения, обнадеживает. Вероятность того, что это именно его кровь, очень велика.
   Пустой желудок. Если Петра и ходила куда-то со своим убийцей в прошлую ночь, то не для ужина.
   Следы воды в левом легком. Может быть, она поскользнулась и упала в реку, а может быть, он пытался подчинить девушку своей воле, удерживая ее голову под водой.
   При мысли о погруженном в воду лице, о воде, вливающейся в легкие, Кейт становится не по себе.
   Двери лифта открываются. Кейт выходит и направляется через холл. Ее окликает секретарь в приемной:
   – Детектив Бошам?
   Кейт оборачивается.
   – Да.
   – Я пыталась вас разыскать. С вами хочет поговорить этот джентльмен.
   Девушка указывает на сидящего на одном из обтянутых искусственной кожей диванов мужчину. На коленях его сложенная газета, он внимательно смотрит на Кейт.
   Это ее отец.
   Неожиданно на Кейт накатывает приступ тошноты. Рот наполняется слюной. Она сглатывает и делает глубокий вздох, чтобы успокоиться. Больше всего ей хочется броситься из холла назад, во внутренние помещения управления, куда его не пропустит охрана, но, с другой стороны, это будет бегством. Да и сцена получится неприглядная. Фрэнк поднимается с диванчика и сует газету под мышку. Кейт жестом головы указывает в сторону дверей.
   Они выходят на солнечный свет. Он надевает темные очки и щурится. Она оборачивается к нему.
   – Какого хрена ты сюда приперся?
   – Что ж, это по-дружески.
   – А ты чего ожидал?
   – Ты прекрасно знаешь, почему я здесь. Я занимаюсь расследованием крушения "Амфитриты".
   – Нет. Что ты делаешь здесь? Именно здесь?
   – Я возвращался из офиса "Паромных перевозок", это совсем недалеко. Решил заглянуть и выяснить, все ли у тебя в порядке. Твой главный констебль сказал мне, что ты была на борту. И что сразу же приступила к работе.
   – Разве по мне не видно, что у меня все в порядке?
   – Не сказал бы. Ты так тепло одета, что смотреть страшно. Кажется, вот-вот испустишь дух от жары.
   – Со мной все хорошо. А еще я очень занята, так что извини.
   – Кейт!
   Его голос неожиданно резок. Констебль в форме, выходящий наружу через двери, бросает на них взгляд.
   – Поговори со мной, Кейт, – говорит Фрэнк. – Расскажи мне, как это было.
   – Найди кого-нибудь другого, чтобы взять у меня показания. Тебе я их не дам.
   – Взять показания? Кейт, я прошу тебя не как руководитель расследования. Я прошу тебя как твой отец.
   – Точно так же, как тогда...
   – Что бы ты обо мне ни думала, я по-прежнему тот же. А сейчас, пожалуйста, расскажи мне, как это было.
   Она пытается призвать на помощь память о той обиде, которую чувствовала, когда видела его в последний раз, на похоронах матери, но для этого требуется момент, да и когда обида приходит, она оказывается не такой горькой, какой помнилась. Возможно, она сегодня израсходовала слишком много негативных эмоций на Дрю Блайки.
   В конце концов, хоть и неохотно, Кейт решает попробовать. Попытка не пытка, разве не так?
   – Как это было? Господи, это было – ты не можешь представить себе. Я не пожелала бы такого злейшему врагу. Я не могу описать это: просто нет слов.
   "Как это было? Прекрасно, если ты получаешь удовольствие от острой гидрофобии и тебе нравится, когда на тебя надвигаются кухонные стены. Прекрасно, если ты можешь жить, после того как ударом обеих ног столкнула женщину с лестницы, отправив ее на смерть".
   – Я понимаю. Я знаю, какие чувства ты испытываешь.
   Чего ей беспокоиться, если единственное, что он собирается делать, – это высказать никчемную банальность?
   – А ты, оказывается, еще и глуп. Как ты можешь понять, если сам там не был? Ни черта ты не понимаешь!
   – Я разговаривал с сотнями людей, которые побывали в катастрофах, и имею неплохое представление о том, что с ними происходит.
   – Мне все равно, со сколькими людьми ты говорил. Тебя там не было. Ты сбрасывал женщину в море ("люди вокруг нее кричали, как чайки"), чтобы могли спастись другие? Нет. Ты видел лица, прижатые изнутри к иллюминаторам, когда тонет корабль? Нет. Ты сидел на спасательном плоту часами, снова и снова задаваясь вопросом: "почему"? Нет. Не сидел. Так что помалкивай на сей счет и не суйся, куда тебя не просят.
   – Кейт, тебе нужна помощь.
   – Не нужна.
   – Нужна. Она нужна всем, кто оказывается в такой ситуации. Будь ты андроидом, другое дело, но ты живой человек. Если не хочешь поговорить со мной, поговори с каким-нибудь другим специалистом. "Перевозки" предлагают услуги психологов.
   – Я знаю. Одна из них звонила мне вчера. Джейн как там ее... Джейн Бэвин.
   – Поговори с ней.
   – Нет. Я расследую дело об убийстве, и у меня сын о котором нужно заботиться. Я не инвалид. У меня нет ни малейшего желания говорить ни с тобой, ни с этой Джейн, долбаной, Бэвин.
   Она смотрит вниз и в сторону. Потом снова, на заголовок над первой полосой газеты.
   "ПАРОМ ВЗОРВАН?"
   – Дай-ка взглянуть.
   Он вручает ей газету. Она раскрывает ее.
   ""Абердин ивнинг телеграф". Эксклюзивный материал. Самая свежая информация о катастрофе.
   "Ивнинг телеграф" может сообщить читателям, что причиной катастрофы парома "Амфитрита" стал взрыв бомбы. Примерно за час до крушения капитан Эдвард Саттон получил информацию о том, что в одном из перевозимых им автомобилей заложено взрывное устройство. Как рассказал сегодня утром дознавателям третий помощник капитана Кристиан Паркер, единственный спасшийся представитель командного состава, Саттон остановил паром, и подозрительное транспортное средство под его личным руководством было выброшено за борт.
   Однако, судя по всему, в море скинули не тот автомобиль.
   Час спустя настоящая бомба взорвалась".
   Кейт поднимает глаза.
   – Это не так.
   – Это то, что рассказал мне Паркер. Правда, не думаю, что данный материал стоило публиковать.
   Он умолкает, потом спрашивает:
   – Ты слышала взрыв?
   – Я слышала удары. Два громких удара. Но я не думаю, что это были взрывы. В общем, пока не...
   Она машет рукой на газету, но спохватывается.
   – Нет, все-таки уверенности у меня нет. Мне доводилось слышать, как взрываются бомбы. Я находилась в Паддингтон-Грин во время теракта, совершенного боевиками ИРА. Порой ты ощущаешь взрыв всей кожей, в той же степени, что и слышишь.
   – Но не всегда?
   – Нет, не всегда.
   Кейт смотрит на подвал первой страницы. В правом нижнем углу маленький анонс статьи: "Гибель репортера". Несколько параграфов. Полный текст, как указано, напечатан на пятой странице.
   Она переворачивает страницы и бегло проглядывает текст. Никаких упоминаний о конечностях или змее. Слава богу.
   В нижней правой колонке редакторский комментарий, начинающийся словами "Для прессы сегодня выдался черный день".
   И тут Кейт понимает, что газета рассматривает гибель своей стажерки как внутреннюю, чуть ли не семейную трагедию, а потому и трактовать эту смерть, игнорируя факты или подгоняя их под нужный шаблон, редакция будет исходя именно из этих соображений. Петра была не на лучшем счету, не добилась профессиональных успехов, да и работать в редакции ей оставалось менее месяца, но коллеги все равно сочли необходимым поместить в адрес покойной настоящий панегирик, наполненный пассажами насчет "многообещающего молодого дарования" и "яркого творческого пути, оборвавшегося в самом начале".
   Вот уж и впрямь ирония судьбы. Стоило Петре умереть, и она мгновенно получила то самое профессиональное признание, к которому так рьяно и безуспешно стремилась в жизни.