Страница:
Окажись найденное сегодня утром (сегодня утром, а ведь кажется, что с того времени прошла уже целая жизнь) телом обычной проститутки, с размалеванным лицом и небрежно осветленными, с темными корешками, волосами, и полиция, и журналисты сошлись бы на том, что шлюха в той или иной мере этого заслужила. Беглое расследование, краткое информационное сообщение – этим бы все и ограничилось, угаснув гораздо быстрее и безболезненнее, чем умирала несчастная Петра.
От этого лицемерия у Кейт перехватывает дыхание.
Она захлопывает газету и сует ее обратно Фрэнку.
– Все, – говорит она. – Что могла, то сказала. И не стану притворяться, будто это доставило мне удовольствие.
– Что ж, – миролюбиво говорит Фрэнк, – надеюсь, в следующий раз мы легче найдем общий язык.
– Надеюсь, что следующий раз будет.
– Почему ты так враждебна, Кейт?
Она отворачивается и идет обратно в здание полицейского управления, прочь от отца и всего того, что, по ее представлениям, в нем воплощается. От предательства, тень которого омрачала всю ее жизнь более, чем что-либо другое. Пока к этому не прибавился еще и леденящий ужас "Амфитриты".
Уже в лифте, заключенную со всех четырех сторон в металлическую коробку, Кейт посещает мысль, которую ей хватает ума не прогнать и не подавить.
Если она на самом деле так сильно хочет поскорее обо всем этом забыть, то зачем ей понадобилось при виде того заголовка хватать газету?
Кейт щелкает пальцами. Приглушенный гомон в помещении постепенно стихает. Офицеры, уже успевшие бегло обменяться информацией, имеющей отношение к происшедшему, рассаживаются. Кейт досадует на промедление, ей не терпится приступить к делу.
На краешке стола рядом с ней пристраивается Ренфру. Главный констебль посещает такого рода совещания лишь в особых случаях, и само его присутствие говорит о том, какое значение придается расследуемому делу.
Кейт прокашливается.
– Обзор дела Черного Аспида, день первый. Подвижки на данный момент. Известный каждому из вас, поскольку вам были розданы его фотографии, любовник жертвы Дрю Блайки взят под стражу. Пока это лишь задержание, но сбор улик продолжается. Группа крови Блайки – АВ – совпадает с найденной под ногтями Петры Галлахер. Образцы отправлены в лабораторию для тестирования на ДНК, результаты будут получены в течение недели. В прошлом названный Блайки обвинялся в нанесении побоев женщинам. Кроме того, у него на лице бросающиеся в глаза, недавнего происхождения синяки и ссадины, объяснить происхождение которых он отказывается.
Все это однозначно свидетельствует против него. Однако нельзя не признать, что все это не более чем косвенные улики. Признаюсь, мне бы очень хотелось, чтобы Блайки и оказался искомым Черным Аспидом, однако для полной уверенности необходимо собрать больше весомых доказательств. Поэтому поговорим о том, что и кому удалось выяснить. Начнем с обхода домов. Шервуд?
– Как выяснилось, в последний раз Петру видели в воскресенье во второй половине дня, она шла по Грин-ферн-Плейс и разговаривала по мобильному.
– Кто ее видел?
– Старая подружка, Ванесса Эварт. Она хорошо запомнила это, потому что сначала ей показалось, будто Петра разговаривает сама с собой. И только поравнявшись с ней, Ванесса поняла, что Петра использует телефонную гарнитуру, такую маленькую штуковину, с наушником и микрофончиком.
– А я думала, что тинейджеры не пользуются гарнитурой, потому что, по их понятиям, это не прикольно.
– Может быть, Петра боялась, что у нее разовьется рак мозга.
– Может быть.
"Рак мозга, медленно убивающая болезнь. Как будто теперь это имеет хоть какое-то значение".
– Блайки поблизости никто не видел?
– Нет. Пара человек в Мастрике говорили, что замечали его в окрестностях неделю, может быть две, назад, но не в течение сорока восьми часов, непосредственно предшествовавших убийству.
– Проверки транспортных средств и пешеходов. Рипли?
– Пару раз Петру видели вчера утром. Один раз в госпитале, другой – возле редакционного здания. Эти данные лишь подтверждают то, что мы знаем о ее передвижениях. После ухода с работы никто ее не замечал. Блайки никто из опрошенных не узнал.
– Продолжайте эти проверки. Люди приезжают в город в разное время. Аткинс, как у нас с лицами, склонными к противоправным действиям сексуального характера?
– В радиусе пятидесяти миль отсюда нами выявлены тридцать два находящихся на свободе человека, в той или иной мере причастных к преступлениям сексуального характера. В данный момент их допрашивают. Но чтобы опросить всех, потребуется пара дней.
– Хорошо. Желательно управиться с этим побыстрее, но не срезайте углы. Я хочу, чтобы в вопросе о причастности или непричастности этих лиц наступила полная ясность. Двигаемся дальше. Кто у нас работал с поступающими звонками?
Поднимается рука.
– Уилкокс. Что у вас?
– Все как обычно. К этому часу желающих взять на себя ответственность нашлось двадцать семь человек, но все это пустышки. Ни один и близко не подходит.
– Проверяли?
– А то? Ни о конечностях, ни о змеюке ни один не упомянул.
– Другие наводки?
– Нашлись доброхоты, воспользовавшиеся случаем, чтобы накапать на соседей. Главным образом из личной неприязни. Мы всех проверили, тоже пусто.
– Пригрозите им санкциями за то, что отнимают время у полиции. Многие не рискнут возводить на людей напраслину, если поймут, что у них могут быть неприятности. Питер. Есть что-нибудь из архива? Как насчет ее публикаций?
– Нет. Шиллинглоу прав. Все, что она писала, было совершенно безобидно.
"Господи, пожалуйста, пусть это будет Блайки. Во-первых, потому что он гад, а во-вторых, потому что, если это не он, мы теряем время, давая настоящему убийце шанс скрыться".
– Итак, все продолжают проверку по своим секторам. Занимавшиеся поквартирным обходом присоединятся к проверке транспортных средств и пешеходов. Аткинс, держи меня в курсе того, как продвигается дело с сексуальными правонарушителями. Время летит, ребята. Большая часть наших двадцати четырех часов прошла. Чем дольше это будет тянуться, тем меньше шансов у нас и больше у преступника. Однако пока темп неплохой, так что держим хвост пистолетом. За дело.
Полицейские расходятся, чтобы вернуться к работе. Ренфру кивает Кейт и выходит из комнаты. Она поворачивается к Фергюсону.
– Побудь за главного, Питер. Я схожу к профессору, потолкую насчет змеи.
– Ну ничего себе, а! Я-то считал, что вечно зябну, но вы меня обставили. Сегодня даже мне не холодно, погодка почти как у нас в Брисбене. У вас-то здесь, как я знаю, принято, едва только температура поднимается выше нуля, мигом переходить на короткие рукава. Мухи от холода падают, а здешним тепло.
С легким беспокойством Кейт подмечает, что в руках Мэтисон держит маленькую змейку, в светлых и темно-синих разводах. Правая рука крепко удерживает ее шею позади головы, а левая – хвост, в нескольких дюймах от кончика. Рептилия, выглядящая в могучих руках профессора совсем тоненькой, извивается, но довольно вяло.
– Это...
– Маленькая травяная змея. Симпатичная, как видите. Правда ведь, дорогуша?
Змейка выстреливает язычок, который трепещет в воздухе и снова исчезает в пасти. Мэтисон протягивает змею Кейт.
– Хотите подержать?
Кейт загораживается ладонями.
– Нет. Спасибо.
– Как хотите. Он вполне дружелюбный. Правда ведь, Натрикс?
– Матрикс?
– Натрикс. "Н" от ноября.
– Значит, это он? Почему вы его так назвали?
– Natrix natrix. Это научное название травяной змеи. Он еще малыш.
Профессор поворачивается и подходит к стоящему в углу стеклянному террариуму.
– У нас тут ставится небольшой эксперимент или что-то в этом роде. Люди нечасто пытаются выращивать natrix natrix в неволе, а в природе эти красотки водятся в превеликом множестве. Стоит сходить к любому затопленному карьеру или заброшенной яме, откуда выбрали гравий, – их там пруд пруди.
Он поднимает змейку над стенкой террариума и опускает внутрь. Natrix natrix переползает через низкий камень между двумя растениями и сворачивается в клубок рядом с маленькой лужицей воды. Мэтисон накрывает террариум крышкой, проверяет, открыты ли вентиляционные отверстия, и потирает руки.
– Как насчет змеи, найденной сегодня на месте убийства? – спрашивает Кейт.
– Ах да. Она все еще у ветеринара. – Мэтисон направляется к двустворчатой вращающейся двери по другую сторону комнаты. – Наверное, не совсем отошла от транквилизатора, который я ей ввел, – говорит он через плечо, проверив, что Кейт последовала за ним. – Могу посочувствовать. Черт возьми, какое страшное зрелище.
– Тело?
– Да. Впрочем, для вас это дело обычное, а?
Кейт качает головой.
– К такому привыкнуть невозможно.
– Это было похуже прочих, а?
– Намного!
– О! – Он потирает лоб. – Понятно.
– Куда мы идем?
– В тропическую комнату. Вы пришли как раз ко времени кормления, но ничего. Я могу заниматься этим, разговаривая с вами.
Мэтисон толкает дверь. По ту сторону темно, но еще теплее, чем снаружи, а влажность гораздо выше. Жаркая сырость обволакивает лицо Кейт, как очищающие салфетки, которые выдают в косметических салонах.
– Здесь воспроизведен климат дождевых лесов Квинсленда, там такая погодка круглый год. Вы там когда-нибудь бывали?
– Нет.
– Стоит побывать. Это фантастика. Всего два сезона: жаркий и сухой и жаркий и влажный.
Мэтисон шагает вдоль ближней стены до самого конца. Свет в помещении исходит только из самих террариумов. В последнем из них находится длинная зеленая змея с тонкими красными и белыми поперечными полосками. Ее террариум оборудован гораздо изощреннее, чем у natrix natrix: навес из листьев, решетки с вьющимися растениями, вода, сырая почва. Змея висит между двумя миниатюрными деревьями так, что провисающая середина ее тела почти касается земли. Она смотрит на Кейт вертикальными зрачками.
– Сейчас этот экземпляр не слишком склонен хватать добычу, хотя его кормят примерно раз в две недели. Последний раз он получал корм, когда у нас в Квинсленде проводился карнавал цветов, и еще сыт. Поэтому, чтобы покормить, его сначала приходится чуточку разозлить.
– Что это за змея?
– Tropidolaemus wagleri. Малазийская храмовая гадюка. Обитает в Пенанге, их разводят в храме Лазурного облака. Там их сотни, а некоторых лишают клыков и позволяют туристам позировать с ними для фотографий. Идиоты.
– Но эта змея не имеет никакого отношения к гадюке, найденной сегодня?
– Они родственники. Та, что из "Рощи", это vipera berus. – В устах профессора, с его австралийским акцентом, латинское название звучит весьма своеобразно. – Северная гадюка. Единственная змея, распространенная по всему Соединенному Королевству, хотя змей этой породы можно встретить и в Скандинавии, и в Центральной Европе, и в Северной Азии, вплоть до острова Сахалин, находящегося между Россией и Японией. Отдельные подвиды обитают даже за Северным полярным кругом. Те, что встречаются так далеко на севере, часто бывают черными, потому что более темная кожа помогает им поглощать больше света и максимально нагреваться. У большинства же vipera berus имеются светлые зигзагообразные отметины.
– А она ядовитая?
– О да, ядовитая. В передней части верхней челюсти у нее имеется пара полых зубов, которые, когда пасть закрыта, убираются назад, к небу. Атакуя добычу, vipera berus открывает пасть, и зубы выпрямляются. Она прокалывает ими кожу жертвы и как через шприцы – я ведь говорил, они полые, – впрыскивает через них яд.
– Значит, та, которую нашли сегодня на теле Петры, могла кого-нибудь покусать?
– В том состоянии, в котором ее нашли, возможно.
Она была напугана, раздражена, сердита, поэтому и пыталась наброситься. Но для vipera berus это не характерно. Чтобы довести змею до такого состояния, надо хорошенько постараться.
– Но когда убийца оставил ее там, она, возможно, была спокойной?
– Безусловно. Конечно, если он имел некоторое представление о том, как обращаться со змеями.
– Он мог использовать какое-то снадобье, чтобы сделать змею менее агрессивной.
– Это не исключено, но сейчас трудно сказать что-то определенное на сей счет, поскольку использованный нами транквилизатор маскирует наличие успокоительных средств, использованных ранее. Тест, конечно, провести можно, но на однозначные результаты рассчитывать трудно.
Мэтисон берет с подноса предмет, с виду напоминающий непомерно большой пинцет. В нем зажато что-то маленькое, серого цвета. Кейт присматривается.
– Мышка. Мертвая.
Профессор оборачивается к ней.
– Знаете, что могло бы облегчить ему дело лучше любого успокоительного. Дело в том, что vipera berus совсем недавно поела. Мы нашли взрослую мышь, частично переваренную. Только что поевшая змея апатична и совершенно не агрессивна. А вот когда она ест, с ней лучше не связываться.
– А как бы вы поступили, если бы вам понадобилось обзавестись vipera berus?
– Да это раз плюнуть, простите за выражение. Во-первых, есть люди, которые выращивают змей на продажу. Их кругом полно, и легальных, и нелегальных. А жалко денег – отправляйтесь на лоно природы и ловите. Такие змеи водятся повсюду – в лесах, на болотах, в вересковых пустошах, в горах, на холмах, по берегам рек и озер. Обычно они обживаются в каком-нибудь месте и редко отползают от своего лежбища дальше чем метров на шестьдесят – сто. И в спячку впадают на одном и том же месте, из года в год. Ловить их лучше всего ночами, особенно теплыми ночами, такими, как нынче Они выползают из укрытий на охоту в первые часы после захода солнца. Эти змеи ведут ночной образ жизни. Мэтисон опускает щипцы в клетку. Tropidolaemus wagleri, голова повернута, наблюдает за ним одним немигающим глазом.
– Чем бы вы воспользовались, чтобы подцепить змею с земли. Сетью? Сачком?
– Нет. Лучше всего подходит палка с развилкой на конце.
– А они водятся в той местности, где была обнаружена девушка?
– Нет. Слишком близко к человеческому жилью. Они не любят контакта с человеком.
– Значит, убийца, скорее всего, держал эту змею в неволе?
– Пожалуй, что да.
– А трудно их содержать?
Мэтисон стучит мышкой по хвосту змеи. Та не реагирует.
Он стучит снова, посильнее. По-прежнему никакой реакции.
– Что вы сказали? – спрашивает он, не отрывая глаз от гадюки.
– Трудно содержать vipera berus в домашних условиях?
– Нет. Большой террариум вам не потребуется: vipera berus большую часть времени проводит, свернувшись в клубок, в маленьких естественных полостях. В дуплах, норах, под корнями и так далее. Нужен обогреватель, чтобы поддерживать температурный режим, ну а главное, конечно, кормежка. Мышки, лягушки, ящерицы. Но опять же, никаких изысков не требуется. Можно покупать замороженных грызунов оптом. Потом их просто засовывают в холодильник и оттаивают по мере надобности. Минуточку.
Мэтисон перемещает руку вдоль верхней части террариума, по направлению к голове tropidolaemus wagleri. Рука его не дрожит, не колеблется, но движется плавно и равномерно, словно по рельсам.
Наконец она оказывается прямо над змеиной мордой. Мышка, зажатая в щипцах, зависает над ней, как бомба под днищем бомбардировщика. Tripidolaemus wagleri смотрит на мышку.
Мэтисон опускает мышку к змеиной морде. Неожиданно и столь стремительно, что это производит впечатление зеленой вспышки, голова tropidolaemus wagleri вскидывается вперед и вверх, к добыче. Мэтисон резко отдергивает руку, одновременно разжимая щипцы. Мышка падает на пол клетки.
– Давайте отойдем. – Мэтисон берет Кейт под руку и отводит на несколько шагов в сторону. – Если мы не будем его отвлекать, есть хороший шанс, что он поест. – Профессор вытирает щипцы о брючину. – Итак. На чем мы остановились?
– На ограничениях. Должны же быть какие-то ограничения, касающиеся их содержания.
– Конечно. – Он смеется. – Никогда бы не подумал, что мне придется растолковывать закон офицеру полиции, но всякое бывает. По Акту о живой природе от 1981 года vipera berus нельзя убивать, наносить им раны и вылавливать для продажи. А согласно Акту о содержании опасных диких животных от 1976 года разводить или просто держать гадюк дома можно, лишь получив разрешение у местных властей.
– Значит, имеется реестр.
– Ну да. Уверен, вам не составит труда получить копию.
– А как насчет журналов? Публикаций о продаже?
– Есть парочка. Но они малотиражные и, по правде сказать, не слишком профессиональные по уровню. Большая часть контактов в герпетологическом сообществе теперь осуществляется через Интернет. Я могу дать вам адреса некоторых веб-сайтов.
В сумрачном свете, исходящем из террариумов, Кейт видит, что на лице Мэтисона написано спокойное удовлетворение. Этот человек живет в мире со всем окружающим.
– Вы ведь любите свое дело, не так ли?
Он улыбается.
– Сколько себя помню. Мой прапрапрадед, Джеральд Креф, был первым по-настоящему серьезным герпетологом Австралии. В тысяча восемьсот шестьдесят девятом году он написал книгу под названием "Змеи Австралии". Ее переиздают до сих пор. Это что-то вроде классики.
Теперь ее черед улыбаться.
– Боюсь, вам этого не понять, – добавляет он, хотя и совершенно беззлобно. – Вы видите лишь чешуйки, яд и опасность, но не воспринимаете восхитительную гармонию узоров на их коже или поражающую воображение грацию их движений. А ведь это искусство, своего рода танец.
– Наверное, вы правы.
– Змеи – это воплощение всего лучшего в природе. Изумительно приспособленные, невероятно разнообразные и поразительно красивые. И самые совершенные из всех животных. Ничего лишнего – ни конечностей, ни ушных раковин, ни век. Подлинная вершина эволюции.
"Ничего лишнего! Снова Оккам и его чертова бритва".
– Охота и убиение жертв отнимают у них меньше времени, чем у любых других, существующих в природе хищников. Они никогда не нападают без причины – от укусов пчел в Соединенном Королевстве каждый год погибает гораздо больше людей, чем от змеиного яда. Но при всем этом назовите мне любое живое существо, которое вызывало бы у людей хотя бы половину того страха и злобы, которые испытывает род людской к змеям. Змея – символ зла, символ всего дурного. "Змеиное жало" и все такое. А ведь никакого жала у змей нет, а язык является органом обоняния. Придумали сказочку про соблазнение Евы в саду Эдема, тогда как любой мало-мальски компетентный ученый скажет вам, что такого места никогда не могло существовать. Позвольте мне спросить вас кое о чем, инспектор. У вас есть дети?
– Сын.
– Сколько ему?
– Четыре года.
– А он когда-нибудь видел змею?
– Насколько мне известно, нет.
– Вы не водили его в зоопарк?
– Пока нет.
– Поведите его туда когда-нибудь однажды и покажите ему змею. Я ручаюсь, что ему захочется взять ее, поиграть с ней.
– Мало ли что? Как-то раз, например, ему захотелось поиграть с отбеливателем и даже попробовать его на вкус.
– Может быть. Но суть дела вот в чем. Маленькие дети инстинктивно не испытывают страха перед змеями. Они без опаски берут их в руки. И не потому, что еще слишком мало знают, а потому, что не знают лишнего, того, чем потом забьют их головы. По мере взросления они начинают относиться к змеям все хуже и хуже, а знаете почему? Потому что их так настраивают. Взрослые. Когда эти дети становятся взрослыми, они передают это предубеждение своим детям. И так из поколения в поколение.
– Паршивый день, а? – спрашивает она.
– Я бы сказала, не без того.
– Глоточек виски.
Кейт наливает себе на донышко и садится на диван проверив, как всегда, не пристроился ли там один из тетушкиных волнистых попугайчиков.
– Кейт, ты смотри не переусердствуй. Не хочется читать тебе лекции, но ты испытала сильное потрясение и тебе не стоит перенапрягаться.
– Я обязательно это учту. Ты ведь знаешь.
– Ага, знаю. Учтешь ты, как же. Черта с два. Я потому и долдоню, чтобы вложить хоть малость здравого смысла в твою дурью башку.
По пути домой, в машине, в то время как Лео спит в детском сиденье, Кейт размышляет о том, насколько права тетушка. По правде, так она действительно лезет из кожи вон. Начать с того, что сама навесила на себя это дело. Предпочла разбираться с чужими проблемами, лишь бы не решать свои.
И только когда она оказывается внутри, временно отгородившись от мира входной дверью, ей вспоминается кое-что еще. Она забыла рассказать Бронах, что сегодня видела Фрэнка, и Бронах не упомянула об этом. А ведь Фрэнк и Бронах очень близки. Он наверняка позвонил ей и рассказал об их встрече.
Повинуясь порыву (если не решится сейчас, потом у нее не хватит духу), она берет телефон и набирает номер Алекса.
– Алекс Мелвилл.
– Алекс, привет, это Кейт.
– Привет. Можно я перезвоню тебе попозже? Я как раз собрался пойти поиграть в футбол.
– Конечно.
– Я закончу в полдесятого. И сразу позвоню тебе.
– Если ты не поел – а я думаю, что и не поешь, потому что собираешься играть в футбол, ты... – ("Ради бога, Кейт, остановись, что за чушь ты несешь".) – Ты всегда можешь заглянуть...
Она слышит, как он издает короткий дружелюбный смешок.
– Это ты насчет обещанного обеда?
– Да. Если ты этого хочешь.
– Отлично. Увидимся.
– Где ты будешь играть в футбол?
– На площадке позади колледжа Маришал. Мне пора, а не то опоздаю.
Остановившись у ограды футбольного поля, Кейт наблюдает за игрой. Алекс, стремительный и подвижный, как живая ртуть, высматривает бреши в защите и устремляется туда, так высоко вскидывая голени, что его пятки касаются ягодиц. Он бьется за мяч как одержимый. Сдержанного, рассудительного, каким его знает Кейт, Алекса не узнать: так бывало на сцене в Бергене, когда ему приходилось проводить последние полчаса каждого вечера в роли чокнутого. Кейт видит его литые, рифленые каучуковые подошвы, когда он, пронесшись по искусственному покрытию поля, сбивая противника, наносит удар по мячу. Это происходит два, а то и три раза за короткий промежуток времени, но никто не говорит ему ни слова. Все знают, что случилось на пароме.
Ровно в полдесятого на поле выходит другая команда, а команда Алекса удаляется за боковую линию. Добродушно подтрунивая друг над другом, игроки стаскивают футболки и убирают их в спортивные сумки. Кейт прислушивается к их шуточкам.
– Видел бы ты, какую клевую пташку снял Стив в прошлую пятницу. Первый класс.
– Не то слово. Фигура как на рекламной фотографии.
– Ага, и мордашка как на фотографии. Со стенда "Их разыскивает полиция".
Все дружно, раскованно гогочут – это настоящий мужской смех.
Алекс закидывает сумку через плечо и, заметив Кейт, подмигивает ей.
– До следующей недели, ребята, – слышит она его слова.
– Ты в порядке, Ал?
– Не беспокойтесь. Со мной все нормально.
Голос его и впрямь звучит совершенно нормально. И не подумаешь, что всего три минуты назад он пер, не глядя, на людей, как взбесившийся автобус.
Алекс проходит в ворота и целует ее в щеку. Пара его товарищей, как по команде, начинают многозначительно покашливать. Он, не оглядываясь, показывает им поднятый над плечом средний палец.
– Я не знал, что ты за мной приедешь.
– Я сама не знала.
Вернувшись домой, Кейт режет салат, в то время как Алекс принимает душ. Она мимолетно ощущает нелепый укол зависти из-за того, что ему, побывавшему в той же переделке, удается спокойно стоять под льющейся водой.
Он возвращается на кухню в белой, в рубчик, футболке и военного образца шортах.
– Душ у тебя низковат. Мне чуть не пришлось мыться сидя.
– Быть верзилой не всегда преимущество.
– Так уж сразу и "верзила". Шесть футов три дюйма не такой уж непомерный рост.
– В этом доме – непомерный. А теперь заткнись и ешь.
За ужином они непринужденно болтают о чем угодно, кроме катастрофы парома. Кейт рассказывает ему о гибели Петры Галлахер – но, разумеется, только в общих чертах, без оперативных подробностей. Он в ответ посвящает ее в последние сплетни принадлежащего Лавлоку аукционного дома, где служит младшим сотрудником отдела массового искусства. Синклер и Джейсон работают там же: Синклер возглавляет отдел изящных искусств и проявляет особый интерес к старым мастерам и импрессионистам, а Джейсон является заместителем начальника антикварного отдела, в сферу его интересов попадают древние художественные изделия и археологические находки, охватывающие территорию от Западной Европы до Каспийского моря. По сути дела, именно благодаря этим троим Лавлок и заинтересовался абердинскими любителями. Теперь он патронирует труппу, и именно его спонсорская помощь позволила им отправиться в Норвегию: он просто выписал чек на сумму, составлявшую разницу между средствами, которые им удалось собрать, и теми, которые были необходимы. На каком-то этапе он и сам высказывал намерение слетать туда и посмотреть спектакль-другой, но бизнес вынудил его в последний момент отменить поездку.
От этого лицемерия у Кейт перехватывает дыхание.
Она захлопывает газету и сует ее обратно Фрэнку.
– Все, – говорит она. – Что могла, то сказала. И не стану притворяться, будто это доставило мне удовольствие.
– Что ж, – миролюбиво говорит Фрэнк, – надеюсь, в следующий раз мы легче найдем общий язык.
– Надеюсь, что следующий раз будет.
– Почему ты так враждебна, Кейт?
Она отворачивается и идет обратно в здание полицейского управления, прочь от отца и всего того, что, по ее представлениям, в нем воплощается. От предательства, тень которого омрачала всю ее жизнь более, чем что-либо другое. Пока к этому не прибавился еще и леденящий ужас "Амфитриты".
Уже в лифте, заключенную со всех четырех сторон в металлическую коробку, Кейт посещает мысль, которую ей хватает ума не прогнать и не подавить.
Если она на самом деле так сильно хочет поскорее обо всем этом забыть, то зачем ей понадобилось при виде того заголовка хватать газету?
* * *
– Начнем. Посмотрим, что принес нам сегодняшний день.Кейт щелкает пальцами. Приглушенный гомон в помещении постепенно стихает. Офицеры, уже успевшие бегло обменяться информацией, имеющей отношение к происшедшему, рассаживаются. Кейт досадует на промедление, ей не терпится приступить к делу.
На краешке стола рядом с ней пристраивается Ренфру. Главный констебль посещает такого рода совещания лишь в особых случаях, и само его присутствие говорит о том, какое значение придается расследуемому делу.
Кейт прокашливается.
– Обзор дела Черного Аспида, день первый. Подвижки на данный момент. Известный каждому из вас, поскольку вам были розданы его фотографии, любовник жертвы Дрю Блайки взят под стражу. Пока это лишь задержание, но сбор улик продолжается. Группа крови Блайки – АВ – совпадает с найденной под ногтями Петры Галлахер. Образцы отправлены в лабораторию для тестирования на ДНК, результаты будут получены в течение недели. В прошлом названный Блайки обвинялся в нанесении побоев женщинам. Кроме того, у него на лице бросающиеся в глаза, недавнего происхождения синяки и ссадины, объяснить происхождение которых он отказывается.
Все это однозначно свидетельствует против него. Однако нельзя не признать, что все это не более чем косвенные улики. Признаюсь, мне бы очень хотелось, чтобы Блайки и оказался искомым Черным Аспидом, однако для полной уверенности необходимо собрать больше весомых доказательств. Поэтому поговорим о том, что и кому удалось выяснить. Начнем с обхода домов. Шервуд?
– Как выяснилось, в последний раз Петру видели в воскресенье во второй половине дня, она шла по Грин-ферн-Плейс и разговаривала по мобильному.
– Кто ее видел?
– Старая подружка, Ванесса Эварт. Она хорошо запомнила это, потому что сначала ей показалось, будто Петра разговаривает сама с собой. И только поравнявшись с ней, Ванесса поняла, что Петра использует телефонную гарнитуру, такую маленькую штуковину, с наушником и микрофончиком.
– А я думала, что тинейджеры не пользуются гарнитурой, потому что, по их понятиям, это не прикольно.
– Может быть, Петра боялась, что у нее разовьется рак мозга.
– Может быть.
"Рак мозга, медленно убивающая болезнь. Как будто теперь это имеет хоть какое-то значение".
– Блайки поблизости никто не видел?
– Нет. Пара человек в Мастрике говорили, что замечали его в окрестностях неделю, может быть две, назад, но не в течение сорока восьми часов, непосредственно предшествовавших убийству.
– Проверки транспортных средств и пешеходов. Рипли?
– Пару раз Петру видели вчера утром. Один раз в госпитале, другой – возле редакционного здания. Эти данные лишь подтверждают то, что мы знаем о ее передвижениях. После ухода с работы никто ее не замечал. Блайки никто из опрошенных не узнал.
– Продолжайте эти проверки. Люди приезжают в город в разное время. Аткинс, как у нас с лицами, склонными к противоправным действиям сексуального характера?
– В радиусе пятидесяти миль отсюда нами выявлены тридцать два находящихся на свободе человека, в той или иной мере причастных к преступлениям сексуального характера. В данный момент их допрашивают. Но чтобы опросить всех, потребуется пара дней.
– Хорошо. Желательно управиться с этим побыстрее, но не срезайте углы. Я хочу, чтобы в вопросе о причастности или непричастности этих лиц наступила полная ясность. Двигаемся дальше. Кто у нас работал с поступающими звонками?
Поднимается рука.
– Уилкокс. Что у вас?
– Все как обычно. К этому часу желающих взять на себя ответственность нашлось двадцать семь человек, но все это пустышки. Ни один и близко не подходит.
– Проверяли?
– А то? Ни о конечностях, ни о змеюке ни один не упомянул.
– Другие наводки?
– Нашлись доброхоты, воспользовавшиеся случаем, чтобы накапать на соседей. Главным образом из личной неприязни. Мы всех проверили, тоже пусто.
– Пригрозите им санкциями за то, что отнимают время у полиции. Многие не рискнут возводить на людей напраслину, если поймут, что у них могут быть неприятности. Питер. Есть что-нибудь из архива? Как насчет ее публикаций?
– Нет. Шиллинглоу прав. Все, что она писала, было совершенно безобидно.
"Господи, пожалуйста, пусть это будет Блайки. Во-первых, потому что он гад, а во-вторых, потому что, если это не он, мы теряем время, давая настоящему убийце шанс скрыться".
– Итак, все продолжают проверку по своим секторам. Занимавшиеся поквартирным обходом присоединятся к проверке транспортных средств и пешеходов. Аткинс, держи меня в курсе того, как продвигается дело с сексуальными правонарушителями. Время летит, ребята. Большая часть наших двадцати четырех часов прошла. Чем дольше это будет тянуться, тем меньше шансов у нас и больше у преступника. Однако пока темп неплохой, так что держим хвост пистолетом. За дело.
Полицейские расходятся, чтобы вернуться к работе. Ренфру кивает Кейт и выходит из комнаты. Она поворачивается к Фергюсону.
– Побудь за главного, Питер. Я схожу к профессору, потолкую насчет змеи.
* * *
Профессора Майлза Мэтисона Кейт представляла себе каким угодно, только не таким. Это оказался широкоплечий, с внушительным животом здоровяк ростом в шесть футов и три или четыре дюйма, в сандалиях, штанах из мешковины и рубашке цвета хаки. Дополняли этот колоритный облик спутанные, немытые светлые волосы и громкий, раскатистый квинслендский говор.– Ну ничего себе, а! Я-то считал, что вечно зябну, но вы меня обставили. Сегодня даже мне не холодно, погодка почти как у нас в Брисбене. У вас-то здесь, как я знаю, принято, едва только температура поднимается выше нуля, мигом переходить на короткие рукава. Мухи от холода падают, а здешним тепло.
С легким беспокойством Кейт подмечает, что в руках Мэтисон держит маленькую змейку, в светлых и темно-синих разводах. Правая рука крепко удерживает ее шею позади головы, а левая – хвост, в нескольких дюймах от кончика. Рептилия, выглядящая в могучих руках профессора совсем тоненькой, извивается, но довольно вяло.
– Это...
– Маленькая травяная змея. Симпатичная, как видите. Правда ведь, дорогуша?
Змейка выстреливает язычок, который трепещет в воздухе и снова исчезает в пасти. Мэтисон протягивает змею Кейт.
– Хотите подержать?
Кейт загораживается ладонями.
– Нет. Спасибо.
– Как хотите. Он вполне дружелюбный. Правда ведь, Натрикс?
– Матрикс?
– Натрикс. "Н" от ноября.
– Значит, это он? Почему вы его так назвали?
– Natrix natrix. Это научное название травяной змеи. Он еще малыш.
Профессор поворачивается и подходит к стоящему в углу стеклянному террариуму.
– У нас тут ставится небольшой эксперимент или что-то в этом роде. Люди нечасто пытаются выращивать natrix natrix в неволе, а в природе эти красотки водятся в превеликом множестве. Стоит сходить к любому затопленному карьеру или заброшенной яме, откуда выбрали гравий, – их там пруд пруди.
Он поднимает змейку над стенкой террариума и опускает внутрь. Natrix natrix переползает через низкий камень между двумя растениями и сворачивается в клубок рядом с маленькой лужицей воды. Мэтисон накрывает террариум крышкой, проверяет, открыты ли вентиляционные отверстия, и потирает руки.
– Как насчет змеи, найденной сегодня на месте убийства? – спрашивает Кейт.
– Ах да. Она все еще у ветеринара. – Мэтисон направляется к двустворчатой вращающейся двери по другую сторону комнаты. – Наверное, не совсем отошла от транквилизатора, который я ей ввел, – говорит он через плечо, проверив, что Кейт последовала за ним. – Могу посочувствовать. Черт возьми, какое страшное зрелище.
– Тело?
– Да. Впрочем, для вас это дело обычное, а?
Кейт качает головой.
– К такому привыкнуть невозможно.
– Это было похуже прочих, а?
– Намного!
– О! – Он потирает лоб. – Понятно.
– Куда мы идем?
– В тропическую комнату. Вы пришли как раз ко времени кормления, но ничего. Я могу заниматься этим, разговаривая с вами.
Мэтисон толкает дверь. По ту сторону темно, но еще теплее, чем снаружи, а влажность гораздо выше. Жаркая сырость обволакивает лицо Кейт, как очищающие салфетки, которые выдают в косметических салонах.
– Здесь воспроизведен климат дождевых лесов Квинсленда, там такая погодка круглый год. Вы там когда-нибудь бывали?
– Нет.
– Стоит побывать. Это фантастика. Всего два сезона: жаркий и сухой и жаркий и влажный.
Мэтисон шагает вдоль ближней стены до самого конца. Свет в помещении исходит только из самих террариумов. В последнем из них находится длинная зеленая змея с тонкими красными и белыми поперечными полосками. Ее террариум оборудован гораздо изощреннее, чем у natrix natrix: навес из листьев, решетки с вьющимися растениями, вода, сырая почва. Змея висит между двумя миниатюрными деревьями так, что провисающая середина ее тела почти касается земли. Она смотрит на Кейт вертикальными зрачками.
– Сейчас этот экземпляр не слишком склонен хватать добычу, хотя его кормят примерно раз в две недели. Последний раз он получал корм, когда у нас в Квинсленде проводился карнавал цветов, и еще сыт. Поэтому, чтобы покормить, его сначала приходится чуточку разозлить.
– Что это за змея?
– Tropidolaemus wagleri. Малазийская храмовая гадюка. Обитает в Пенанге, их разводят в храме Лазурного облака. Там их сотни, а некоторых лишают клыков и позволяют туристам позировать с ними для фотографий. Идиоты.
– Но эта змея не имеет никакого отношения к гадюке, найденной сегодня?
– Они родственники. Та, что из "Рощи", это vipera berus. – В устах профессора, с его австралийским акцентом, латинское название звучит весьма своеобразно. – Северная гадюка. Единственная змея, распространенная по всему Соединенному Королевству, хотя змей этой породы можно встретить и в Скандинавии, и в Центральной Европе, и в Северной Азии, вплоть до острова Сахалин, находящегося между Россией и Японией. Отдельные подвиды обитают даже за Северным полярным кругом. Те, что встречаются так далеко на севере, часто бывают черными, потому что более темная кожа помогает им поглощать больше света и максимально нагреваться. У большинства же vipera berus имеются светлые зигзагообразные отметины.
– А она ядовитая?
– О да, ядовитая. В передней части верхней челюсти у нее имеется пара полых зубов, которые, когда пасть закрыта, убираются назад, к небу. Атакуя добычу, vipera berus открывает пасть, и зубы выпрямляются. Она прокалывает ими кожу жертвы и как через шприцы – я ведь говорил, они полые, – впрыскивает через них яд.
– Значит, та, которую нашли сегодня на теле Петры, могла кого-нибудь покусать?
– В том состоянии, в котором ее нашли, возможно.
Она была напугана, раздражена, сердита, поэтому и пыталась наброситься. Но для vipera berus это не характерно. Чтобы довести змею до такого состояния, надо хорошенько постараться.
– Но когда убийца оставил ее там, она, возможно, была спокойной?
– Безусловно. Конечно, если он имел некоторое представление о том, как обращаться со змеями.
– Он мог использовать какое-то снадобье, чтобы сделать змею менее агрессивной.
– Это не исключено, но сейчас трудно сказать что-то определенное на сей счет, поскольку использованный нами транквилизатор маскирует наличие успокоительных средств, использованных ранее. Тест, конечно, провести можно, но на однозначные результаты рассчитывать трудно.
Мэтисон берет с подноса предмет, с виду напоминающий непомерно большой пинцет. В нем зажато что-то маленькое, серого цвета. Кейт присматривается.
– Мышка. Мертвая.
Профессор оборачивается к ней.
– Знаете, что могло бы облегчить ему дело лучше любого успокоительного. Дело в том, что vipera berus совсем недавно поела. Мы нашли взрослую мышь, частично переваренную. Только что поевшая змея апатична и совершенно не агрессивна. А вот когда она ест, с ней лучше не связываться.
– А как бы вы поступили, если бы вам понадобилось обзавестись vipera berus?
– Да это раз плюнуть, простите за выражение. Во-первых, есть люди, которые выращивают змей на продажу. Их кругом полно, и легальных, и нелегальных. А жалко денег – отправляйтесь на лоно природы и ловите. Такие змеи водятся повсюду – в лесах, на болотах, в вересковых пустошах, в горах, на холмах, по берегам рек и озер. Обычно они обживаются в каком-нибудь месте и редко отползают от своего лежбища дальше чем метров на шестьдесят – сто. И в спячку впадают на одном и том же месте, из года в год. Ловить их лучше всего ночами, особенно теплыми ночами, такими, как нынче Они выползают из укрытий на охоту в первые часы после захода солнца. Эти змеи ведут ночной образ жизни. Мэтисон опускает щипцы в клетку. Tropidolaemus wagleri, голова повернута, наблюдает за ним одним немигающим глазом.
– Чем бы вы воспользовались, чтобы подцепить змею с земли. Сетью? Сачком?
– Нет. Лучше всего подходит палка с развилкой на конце.
– А они водятся в той местности, где была обнаружена девушка?
– Нет. Слишком близко к человеческому жилью. Они не любят контакта с человеком.
– Значит, убийца, скорее всего, держал эту змею в неволе?
– Пожалуй, что да.
– А трудно их содержать?
Мэтисон стучит мышкой по хвосту змеи. Та не реагирует.
Он стучит снова, посильнее. По-прежнему никакой реакции.
– Что вы сказали? – спрашивает он, не отрывая глаз от гадюки.
– Трудно содержать vipera berus в домашних условиях?
– Нет. Большой террариум вам не потребуется: vipera berus большую часть времени проводит, свернувшись в клубок, в маленьких естественных полостях. В дуплах, норах, под корнями и так далее. Нужен обогреватель, чтобы поддерживать температурный режим, ну а главное, конечно, кормежка. Мышки, лягушки, ящерицы. Но опять же, никаких изысков не требуется. Можно покупать замороженных грызунов оптом. Потом их просто засовывают в холодильник и оттаивают по мере надобности. Минуточку.
Мэтисон перемещает руку вдоль верхней части террариума, по направлению к голове tropidolaemus wagleri. Рука его не дрожит, не колеблется, но движется плавно и равномерно, словно по рельсам.
Наконец она оказывается прямо над змеиной мордой. Мышка, зажатая в щипцах, зависает над ней, как бомба под днищем бомбардировщика. Tripidolaemus wagleri смотрит на мышку.
Мэтисон опускает мышку к змеиной морде. Неожиданно и столь стремительно, что это производит впечатление зеленой вспышки, голова tropidolaemus wagleri вскидывается вперед и вверх, к добыче. Мэтисон резко отдергивает руку, одновременно разжимая щипцы. Мышка падает на пол клетки.
– Давайте отойдем. – Мэтисон берет Кейт под руку и отводит на несколько шагов в сторону. – Если мы не будем его отвлекать, есть хороший шанс, что он поест. – Профессор вытирает щипцы о брючину. – Итак. На чем мы остановились?
– На ограничениях. Должны же быть какие-то ограничения, касающиеся их содержания.
– Конечно. – Он смеется. – Никогда бы не подумал, что мне придется растолковывать закон офицеру полиции, но всякое бывает. По Акту о живой природе от 1981 года vipera berus нельзя убивать, наносить им раны и вылавливать для продажи. А согласно Акту о содержании опасных диких животных от 1976 года разводить или просто держать гадюк дома можно, лишь получив разрешение у местных властей.
– Значит, имеется реестр.
– Ну да. Уверен, вам не составит труда получить копию.
– А как насчет журналов? Публикаций о продаже?
– Есть парочка. Но они малотиражные и, по правде сказать, не слишком профессиональные по уровню. Большая часть контактов в герпетологическом сообществе теперь осуществляется через Интернет. Я могу дать вам адреса некоторых веб-сайтов.
В сумрачном свете, исходящем из террариумов, Кейт видит, что на лице Мэтисона написано спокойное удовлетворение. Этот человек живет в мире со всем окружающим.
– Вы ведь любите свое дело, не так ли?
Он улыбается.
– Сколько себя помню. Мой прапрапрадед, Джеральд Креф, был первым по-настоящему серьезным герпетологом Австралии. В тысяча восемьсот шестьдесят девятом году он написал книгу под названием "Змеи Австралии". Ее переиздают до сих пор. Это что-то вроде классики.
Теперь ее черед улыбаться.
– Боюсь, вам этого не понять, – добавляет он, хотя и совершенно беззлобно. – Вы видите лишь чешуйки, яд и опасность, но не воспринимаете восхитительную гармонию узоров на их коже или поражающую воображение грацию их движений. А ведь это искусство, своего рода танец.
– Наверное, вы правы.
– Змеи – это воплощение всего лучшего в природе. Изумительно приспособленные, невероятно разнообразные и поразительно красивые. И самые совершенные из всех животных. Ничего лишнего – ни конечностей, ни ушных раковин, ни век. Подлинная вершина эволюции.
"Ничего лишнего! Снова Оккам и его чертова бритва".
– Охота и убиение жертв отнимают у них меньше времени, чем у любых других, существующих в природе хищников. Они никогда не нападают без причины – от укусов пчел в Соединенном Королевстве каждый год погибает гораздо больше людей, чем от змеиного яда. Но при всем этом назовите мне любое живое существо, которое вызывало бы у людей хотя бы половину того страха и злобы, которые испытывает род людской к змеям. Змея – символ зла, символ всего дурного. "Змеиное жало" и все такое. А ведь никакого жала у змей нет, а язык является органом обоняния. Придумали сказочку про соблазнение Евы в саду Эдема, тогда как любой мало-мальски компетентный ученый скажет вам, что такого места никогда не могло существовать. Позвольте мне спросить вас кое о чем, инспектор. У вас есть дети?
– Сын.
– Сколько ему?
– Четыре года.
– А он когда-нибудь видел змею?
– Насколько мне известно, нет.
– Вы не водили его в зоопарк?
– Пока нет.
– Поведите его туда когда-нибудь однажды и покажите ему змею. Я ручаюсь, что ему захочется взять ее, поиграть с ней.
– Мало ли что? Как-то раз, например, ему захотелось поиграть с отбеливателем и даже попробовать его на вкус.
– Может быть. Но суть дела вот в чем. Маленькие дети инстинктивно не испытывают страха перед змеями. Они без опаски берут их в руки. И не потому, что еще слишком мало знают, а потому, что не знают лишнего, того, чем потом забьют их головы. По мере взросления они начинают относиться к змеям все хуже и хуже, а знаете почему? Потому что их так настраивают. Взрослые. Когда эти дети становятся взрослыми, они передают это предубеждение своим детям. И так из поколения в поколение.
* * *
К тому времени когда Кейт добирается до дома Бронах, Лео уже спит. Тетушка стоит за мольбертом, взирая из-под сдвинутых бровей на смешанные на палитре краски.– Паршивый день, а? – спрашивает она.
– Я бы сказала, не без того.
– Глоточек виски.
Кейт наливает себе на донышко и садится на диван проверив, как всегда, не пристроился ли там один из тетушкиных волнистых попугайчиков.
– Кейт, ты смотри не переусердствуй. Не хочется читать тебе лекции, но ты испытала сильное потрясение и тебе не стоит перенапрягаться.
– Я обязательно это учту. Ты ведь знаешь.
– Ага, знаю. Учтешь ты, как же. Черта с два. Я потому и долдоню, чтобы вложить хоть малость здравого смысла в твою дурью башку.
По пути домой, в машине, в то время как Лео спит в детском сиденье, Кейт размышляет о том, насколько права тетушка. По правде, так она действительно лезет из кожи вон. Начать с того, что сама навесила на себя это дело. Предпочла разбираться с чужими проблемами, лишь бы не решать свои.
И только когда она оказывается внутри, временно отгородившись от мира входной дверью, ей вспоминается кое-что еще. Она забыла рассказать Бронах, что сегодня видела Фрэнка, и Бронах не упомянула об этом. А ведь Фрэнк и Бронах очень близки. Он наверняка позвонил ей и рассказал об их встрече.
* * *
Кейт бросает взгляд на часы. Четверть девятого.Повинуясь порыву (если не решится сейчас, потом у нее не хватит духу), она берет телефон и набирает номер Алекса.
– Алекс Мелвилл.
– Алекс, привет, это Кейт.
– Привет. Можно я перезвоню тебе попозже? Я как раз собрался пойти поиграть в футбол.
– Конечно.
– Я закончу в полдесятого. И сразу позвоню тебе.
– Если ты не поел – а я думаю, что и не поешь, потому что собираешься играть в футбол, ты... – ("Ради бога, Кейт, остановись, что за чушь ты несешь".) – Ты всегда можешь заглянуть...
Она слышит, как он издает короткий дружелюбный смешок.
– Это ты насчет обещанного обеда?
– Да. Если ты этого хочешь.
– Отлично. Увидимся.
– Где ты будешь играть в футбол?
– На площадке позади колледжа Маришал. Мне пора, а не то опоздаю.
* * *
Час спустя, поболтавшись по дому и практически не сделав ничего путного, Кейт убеждается в том, что Лео крепко спит, и запрыгивает в машину. Она отлучится на десять – двадцать минут. Лео даже не узнает, что ее нет дома.Остановившись у ограды футбольного поля, Кейт наблюдает за игрой. Алекс, стремительный и подвижный, как живая ртуть, высматривает бреши в защите и устремляется туда, так высоко вскидывая голени, что его пятки касаются ягодиц. Он бьется за мяч как одержимый. Сдержанного, рассудительного, каким его знает Кейт, Алекса не узнать: так бывало на сцене в Бергене, когда ему приходилось проводить последние полчаса каждого вечера в роли чокнутого. Кейт видит его литые, рифленые каучуковые подошвы, когда он, пронесшись по искусственному покрытию поля, сбивая противника, наносит удар по мячу. Это происходит два, а то и три раза за короткий промежуток времени, но никто не говорит ему ни слова. Все знают, что случилось на пароме.
Ровно в полдесятого на поле выходит другая команда, а команда Алекса удаляется за боковую линию. Добродушно подтрунивая друг над другом, игроки стаскивают футболки и убирают их в спортивные сумки. Кейт прислушивается к их шуточкам.
– Видел бы ты, какую клевую пташку снял Стив в прошлую пятницу. Первый класс.
– Не то слово. Фигура как на рекламной фотографии.
– Ага, и мордашка как на фотографии. Со стенда "Их разыскивает полиция".
Все дружно, раскованно гогочут – это настоящий мужской смех.
Алекс закидывает сумку через плечо и, заметив Кейт, подмигивает ей.
– До следующей недели, ребята, – слышит она его слова.
– Ты в порядке, Ал?
– Не беспокойтесь. Со мной все нормально.
Голос его и впрямь звучит совершенно нормально. И не подумаешь, что всего три минуты назад он пер, не глядя, на людей, как взбесившийся автобус.
Алекс проходит в ворота и целует ее в щеку. Пара его товарищей, как по команде, начинают многозначительно покашливать. Он, не оглядываясь, показывает им поднятый над плечом средний палец.
– Я не знал, что ты за мной приедешь.
– Я сама не знала.
Вернувшись домой, Кейт режет салат, в то время как Алекс принимает душ. Она мимолетно ощущает нелепый укол зависти из-за того, что ему, побывавшему в той же переделке, удается спокойно стоять под льющейся водой.
Он возвращается на кухню в белой, в рубчик, футболке и военного образца шортах.
– Душ у тебя низковат. Мне чуть не пришлось мыться сидя.
– Быть верзилой не всегда преимущество.
– Так уж сразу и "верзила". Шесть футов три дюйма не такой уж непомерный рост.
– В этом доме – непомерный. А теперь заткнись и ешь.
За ужином они непринужденно болтают о чем угодно, кроме катастрофы парома. Кейт рассказывает ему о гибели Петры Галлахер – но, разумеется, только в общих чертах, без оперативных подробностей. Он в ответ посвящает ее в последние сплетни принадлежащего Лавлоку аукционного дома, где служит младшим сотрудником отдела массового искусства. Синклер и Джейсон работают там же: Синклер возглавляет отдел изящных искусств и проявляет особый интерес к старым мастерам и импрессионистам, а Джейсон является заместителем начальника антикварного отдела, в сферу его интересов попадают древние художественные изделия и археологические находки, охватывающие территорию от Западной Европы до Каспийского моря. По сути дела, именно благодаря этим троим Лавлок и заинтересовался абердинскими любителями. Теперь он патронирует труппу, и именно его спонсорская помощь позволила им отправиться в Норвегию: он просто выписал чек на сумму, составлявшую разницу между средствами, которые им удалось собрать, и теми, которые были необходимы. На каком-то этапе он и сам высказывал намерение слетать туда и посмотреть спектакль-другой, но бизнес вынудил его в последний момент отменить поездку.