Сташеф Кристофер. Маг и кошка

   — Здорова ли ты теперь, девица?
   Вопрос удивил Балкис. Как, интересно, это волшебное существо могло узнать, что она — девушка, когда сейчас она пребывала в обличье кошки?
   — Дух этой рощи видел, как ты преобразилась, — пояснила брауни, словно Балкис задала свой вопрос вслух. — Меня зовут Личи. Не хочешь ли ты поесть?
   Балкис вдруг ощутила сильнейший голод и кивнула. Поняв, что нет никакого смысла скрывать от брауни свои способности, раз уж та знала, что она на самом деле — человек, Балкис проговорила:
   — Я ужасно голодна.
   Брауни нахмурила брови.
   — Что это за язык, на которым ты говоришь?
   Балкис заговорила на наречии Аллюстрии, где она выросла, а говор брауни ей показался очень похожим на тот, которому она обучилась во время странствий с лордом-магом. При мысли о нем сердечко Балкис забилось чаще. Несколько недель они прожили в парсийской деревушке, и там Балкис узнала немало слов из местного наречия.
   Старательно подбирая слова, она проговорила:
   — Я очень сильно голодна, добрый дух.
   — А, вот теперь понятно, — кивнула Личи, отложила вязание и поднялась. — Пойдём.
   Она подвела Балкис к небольшой норке под корнями одной из невысоких сосен. Балкис принюхалась и учуяла мышь. Брауни опустилась на колени около запасного выхода из норки, сложила руки чашечкой, поднесла к губам и громко закричала. Через пару секунд из норки выскочила перепуганная мышка и угодила прямо в когти Балкис. Когда кошка покончила с едой, брауни подвела её к другой норке, потом — к третьей.
   Когда кошка довольно облизнулась, Личи спросила:
   — Сыта ли ты и готова ли прогуляться?
   — Пожалуй, да, — ответила Балкис, сделала несколько шагов и добавила: — Пройду, сколько сумею.
   — Если так, пошли, — сказала Личи и пошла вперёд.
   Путь вышел долгим — для кошки, которая ещё не совсем оправилась от полученных ран. Личи шла первой, и по дороге к ней и Балкис присоединялись другие брауни. Когда Балкис уставала и останавливалась, чтобы передохнуть, брауни гладили её и Дарили ей свои магические силы, и кошка обретала здоровье и бодрость. Она благодарила крошечных человечков, поднималась с земли и снова шла вперёд. Во время одного из таких привалов Балкис спросила у Личи:
   — Это Индия или Персия?
   — Ни то, ни другое, — ответила Личи и нахмурилась. — Ты попала в Бактрию. А почему ты решила, что это Персия?
   — Потому что ваш язык похож на тот, которому я обучилась в деревне, где жили персы, — объяснила Балкис. — По крайней мере ваши наречия настолько близки, что я понимаю тебя, когда ты говоришь медленно. Но попадаются и слова, которые мне не знакомы.
   — Ясно, — кивнула Личи. — Когда-то, давным-давно, в этих краях побывали персы-завоеватели, а после них — греки, но наши горцы вовремя остановили их наступление. Потом снова нахлынули войска персов, но миновали годы, и наши горцы расправились и с ними. Однако этот народ оставил следы в нашем языке. Пойдём, и ты познакомишься с людьми, которые обитают в нашей стране.
   Личи привела кошку к крестьянскому двору, и Балкис очень удивилась тому, на каком крутом склоне стоят дом, амбар и сараи. Ещё более её изумило то, что все постройки стояли прямо, хотя были круглыми. Стены их были обмазаны глиной, а крыши поросли травой. Сейчас, зимой, трава стала жёлтой, сухой. Рядом с постройками часть земли была обнесена изгородями, но там было пусто.
   — На ночь за эти плетни загоняют коров, коз и свиней, — объяснила Личи, — но там хватает норок, где может поместиться и брауни, и маленькая кошка. Пойдём.
   Балкис, от усталости едва передвигавшая лапками, послушно последовала за брауни, хотя ей так хотелось рассказать Личи о том, как она слаба, и о том, что у неё снова сильно разболелась голова.
   Однако Личи, похоже, и сама об этом знала. Она провела Балкис в абмар через щель между двумя досками. В амбаре было тепло и пахло землёй и сеном.
   — Ещё совсем немножко, киска, — ласково проговорила Личи, а другие брауни тут же собрались вокруг Балкис и вновь подарили ей частицы своей магической силы, а потом подвели к спящей корове. Балкис в страхе прошла между её копытами. Личи встала на цыпочки, ухватилась за вымя коровы, и на землю рядом с Балкис струйкой потекло молоко. Восхитительный аромат наполнил ноздри кошки, и она жадно принялась лакать молоко.
   Корова проснулась и, испуганно замычав, повернула голову, чтобы посмотреть, кто это так грубо разбудил её, но Личи ласково погладила её колено.
   — Не сердись, добрая бурёнушка! О, какие у тебя красивые глаза! Дай немного молока этой голодной кошечке, пожалуйста! Не бойся, коровушка, и не сердись. За твою щедрость ты будешь вознаграждена — когда ты умрёшь, то возродишься в обличье человеческого младенца!
   Корова, успокоенная более ласковым голосом, нежели теми словами, что произносила брауни, отвернулась к кормушке и, ухватив пучок сена, принялась старательно жевать его и милостиво вытерпела прикосновения брауни, которая ещё немного подоила её. Конечно, она и думать не стала про реинкарнацию, обещанную Личи. На самом деле она не помышляла ни о чем, кроме еды и тепла с тех пор, как последний из её телят вырос и куда-то подевался.
   Налакавшись молока, Балкис снова ощутила усталость после долгого пути. Она пошатнулась, и троим брауни пришлось поддержать её. Личи снова позвала Балкис:
   — Нет-нет, здесь тебе спать нельзя! Тут на тебя может наступить корова! Тебя могут увидеть крестьянин и его сыновья! Пойдём, киска, нужно пройти совсем немножко, назад, а потом забраться повыше и спрятаться!
   Балкис послушно забралась на сеновал и улеглась. Личи заботливо укрыла её мягким сеном. Глаза у кошки слипались, но Личи успела сказать ей:
   — У крестьянина — пять сыновей. Его жена умерла от лихорадки, когда младшему сыну было всего три годика, и без матери семейству пришлось нелегко! Смотри не слезай с сеновала, покуда они с утра не подоят корову и не уйдут по своим делам. Только тогда ты сможешь полакомиться пролитым молоком. А теперь спи, киска. Ты проспишь до нового вечера и проснёшься, когда люди уйдут ужинать.
   С этими словами она ласково погладила Балкис и спела ей колыбельную. На самом деле, конечно, это была не просто колыбельная, а сонное заклинание.
 
   К сумеркам Стегоман долетел до гор, замыкавших владения пресвитера Иоанна с юго-востока.
   — Солнце скоро сядет, — сказал Мэт. — Пора устроить привал.
   — И охоту! — выразительно добавил Стегоман. — После полётов у меня зверский аппетит.
   — Ну и от свежего воздуха, естественно, — отозвался Мэт. — Как тебе во-он та вершина горы? По-моему, вполне подходящее место для посадки. И безопасное для ночёвки.
   — Ты про ту, что похожа на чашу посреди зубцов пилы? Да, склоны у этой горки покатыми не назовёшь. На такую редкий смертный заберётся. Только шибко опытный.
   — Опытный альпинист или опытный колдун?
   — Вот это ты верно подметил, — хмыкнул дракон и по спирали пошёл на посадку. Выпустив ноги, он коснулся когтями камней, а крылья сложил только после того, как Мэт спешился. — Надеюсь, у тебя в мешке есть дровишки, а в бурдюке — водичка?
   — Все есть. И древесный уголь, и вода. Я так и думал, что нам придётся ночевать в не самых гостеприимных местах. — Мэт вытащил из мешка припасы и принялся разводить огонь. — Я даже строганины захватил и сухарей.
   Стегоман поёжился.
   — Спасибо, я предпочитаю тёпленькое и свеженькое мясо.
   — Ну, это пожалуйста — если разыщешь в разделанном виде. А если нет — можешь поужинать парой барашков.
   — Да и оленем было неплохо подзакусить, — согласился Стегоман. — Но боюсь, придётся удовольствоваться горными козлами.
   — А они не слишком аппетитны, — посочувствовал ему Мэт.
   — Ничего, сойдёт для сельской местности, — ответил Стегоман и плотоядно облизнулся. — Ладно, поглядим, что тут за живность бродит в окрестностях. Приятного тебе аппетита, маг.
   Дракон сорвался с кручи, немного помедлил и, набрав скорость, резко спикировал вниз. Мэт ахнул от волнения, хотя знал, что воздушная среда для Стегомана так же естественна, как для птиц. И все же, когда дракон вновь появился над вершинами гор, Мэт облегчённо вздохнул и полюбовался тем, как его старый приятель парит в потоках восходящих воздушных течений, озаряемый последними лучами заходящего солнца.
   Но вот эти лучи осветили не только Стегомана, а ещё какую-то летающую рептилию.
   — Осторожно! — прокричал Мэт во всю глотку. — Местные!
   Стегоман повернул голову, увидел другого дракона, развернулся, замахал крыльями, набрал в лёгкие побольше воздуха. Его грудь раздулась, он был готов в любое мгновение изрыгнуть пламя.
   Местный дракон оказался чуть длиннее Стегомана, но стройнее. Его красно-коричневые чешуи блестели в лучах закатного солнца. Дракон в ярости вскричал:
   — Берегись, жалкий червь! Как ты посмел нарушить пределы моих владений?
   — Я всего лишь ищу, где переночевать по пути на юг, — ответил Стегоман. — И если ты не позволишь мне остановиться на ночлег, любитель посверкать чешуёй, то, стало быть, ты — законченный эгоист.
   — Я таких слов не знаю, только все эти козлы — мои, и ты не имеешь права охотиться на них без спросу!
   — Ну хорошо, — немного обиженно отозвался Стегоман. — Если так, я спрошу: можно ли мне сцапать пару-тройку твоих горных козликов?
   — Нет! — рявкнул местный дракон. — Убирайся отсюда прочь, змей!
   — Что же мне теперь, курами питаться? — все более теряя хладнокровие, вопросил Стегоман. — Это сколько же их надо? Придётся украсть бычка у какого-нибудь крестьянина неподалёку.
   — Ага, только попробуй! Тогда крестьяне начнут охотиться за мной! Ишь, какой крокодил выискался наглый! Хочешь навлечь позор на весь наш род?
   Стегоман сдержанно ответил:
   — До сих пор мне ни разу не встречался дракон, который боялся бы людей.
   — Боялся? Так ты думаешь, я боюсь? — Красный дракон подлетел ближе и заметался перед самым носом Стегомана.
   Стегоман вытаращил глаза и затаил дыхание. Он готовился к атаке.
   — Если уж я не боюсь гигантских ящериц вроде тебя, — дерзко возгласил красный дракон, — с какой стати я должен пугаться слабосильных людишек?
   — Так почему же тогда ты так переживаешь из-за того, что они начнут за тобой охотиться? — задал Стегоман вполне логичный вопрос.
   — Да потому, что много их тут развелось, — фыркнул другой Дракон. — Они трусливы и потому могут и засаду устроить, а то и отравленными копьями швыряться начнут.
   — Эй, полегче! — возмущённо воскликнул Мэт.
   Красный дракон развернулся, воззрился на него полыхающими глазищами и крикнул Стегоману:
   — А я-то гадал: чего это ты опустился, а потом опять взлетел! Вот что затеял, змей подколодный! Приволок ко мне в горы слюнтяя, который сам бы сюда не долетел?
   С этими словами дракон стрелой помчался к Мэту.
   — Не тронь моего друга! — взревел в праведном гневе Стегоман и бросился за ним.

Глава 6

   Красный дракон, радуясь, что раздразнил чужака, в последнее мгновение увернулся, и в итоге Стегоману пришлось сложить крылья чашечками и снизиться, чтобы не задеть Мэта. Он опустился на скалистый пик, а красный дракон покружил около него, а потом резко спикировал, расставив зловещие когти.
   Стегоман, как зачарованный, смотрел на него.
   — Улетай, балбес! — крикнул Мэт. Он не мог поверить в то, что его друг настолько легкомысленно отнесётся к поединку.
   — Ещё не время… не время… А вот теперь пора!
   Стегоман сорвался со скалы. Теперь красному дракону пришлось сбавить скорость, дабы не налететь на скалу. От разочарования местная рептилия оглушительно взревела, и Мэт в ужасе пригнулся и стал искать, куда бы спрятаться. Теперь он разгадал тактику Стегомана: его товарищ решил задержать красного дракона, чтобы иметь возможность снова взмыть ввысь.
   Поединок драконов — редкое зрелище, но Мэту не очень-то хотелось им любоваться. Соперник мог ранить Стегомана, а могло выйти и наоборот. Пусть красный дракон был задирист и чересчур рьяно отстаивал свои права на территорию — почти наверняка он был не менее порядочным драконом, чем Стегоман. В общем, Мэт покопался в памяти, вспомнил один старенький стишок и принялся поспешно адаптировать его к сложившейся ситуации.
   Красный дракон сложил крылья, взлетел стрелой вверх на двадцать футов, а раскрыл крылья, когда оказался прямо под Стегоманом. Пламя вылетело из его пасти фонтаном. Стегоман взвыл от боли и отлетел в сторону. Красный дракон снова изрыгнул пламя, но Стегоман успел набрать высоту, и огонь не задел его Затем друг Мэта резко спикировал и выпустил струю пламени.
   Огонь опалил янтарно-красные чешуи местного дракона, и тот застонал, бросился в сторону и повис в воздухе буквально нос к носу с чужаком.
   — Вот ты как, червяк несчастный? Ну получай!
   И вновь полыхнуло пламя.
   Стегоман не замедлил ответить огнём. Однако оба дракона тут же поняли, что понапрасну тратят запасы пламени. Они принялись кружить в небе на расстоянии футов в пятьдесят друг от друга, покачивая крыльями и то взмывая, то опускаясь в потоках воздушных течений.
   Мэт обратил внимание на то, что поединок сводится исключительно к изрыганию пламени, что оба дракона не пускают в ход ни когти, ни зубы. Да, противники пугали друг друга, но эти манёвры были видны за целую милю. Мэт подумал о том, что эта схватка больше смахивает на некий ритуал, нежели на настоящий бой.
   Как бы то ни было, происходящее ему было не по душе, и потому он громко прочёл:

 
Горные вершины спят во тьме ночной,
Злобные драконы вьются надо мной.
Так они сражаться могут до утра,
Затаить дыханье им давно пора.
 

   Но тут Мэт понял, что затаить дыхание — ещё не значит помириться, и поспешил продолжить стишок:

 
Ну-ка, хватит драться! Гляньте с высоты,
Как пылит дорога, как дрожат кусты!
Оба вы отважны, оба вы сильны,
Но теперь о мире говорить должны!
 

   Красный дракон наморщил лоб:
   — Что она там бормочет, твоя добыча?
   — Это вовсе не добыча, — ответил Стегоман. — Это человек, он мой друг. И если я его правильно понимаю, он говорит о перемирии.
   — А что, может, он и прав, — с прищуром глядя на Стегомана, отозвался красный дракон. — Как насчёт того, чтобы присесть и поговорить по душам?
   — Пожалуй, в этом больше смысла, нежели в том, чтобы тратить драгоценное пламя на то, чтобы пытаться спалить несгораемые чешуи, — согласился Стегоман, взмахнул крыльями, присобрал их и, снова расправив, опустился на скальный гребешок справа от Мэта.
   — Меня зовут Стегоман, — представился он.
   Красный дракон последовал его примеру и опустился чуть левее.
   — А меня — Диметролас.
   — Да будет мир между нами, Диметролас. И ничего другого не может быть между нами, потому что в твоих горах я проведу только одну ночь.
   — Ага, и так всегда? — фыркнул Диметролас. — Мотаешься без дела, ночуешь то тут, то там, а потом уносишься с попутным ветром, и поминай как звали?
   Глаза Стегомана сверкнули. Он моргнул — по-драконьи, конечно: прозрачные перепонки на миг накрыли его глазные яблоки.
   — Да, я странник, — ответил он, — и буду странствовать до тех пор, пока не найду причину где-то задержаться и стать стражем какой-нибудь горы.
   — А почему же до сих пор ты не нашёл такой причины? Неужто так сильно любишь носиться по свету, гонимый ветром?
   Стегоман по-драконьи усмехнулся.
   — Люблю, — признался он. — Ещё не налетался.
   — Не налетался? — прищурился Диметролас. — Но ведь тебе никак не меньше сотни лет — стало быть, ты в поре зрелости.
   — Верно, я уже не детёныш, — подтвердил Стегоман.
   Но если Диметролас не хотел оскорбить его, то почему Стегоман напрягся, как пружина?
   — Небось полжизни мотался невесть где, — проворчал Диметролас и тоже явно занервничал.
   Мэт на всякий случай приготовился произнести заклинание, боясь, как бы драконы снова не набросились друг на друга.
   — Я много лет прожил среди людей, — попытался объяснить Стегоман. — Их поведение забавляет меня.
   — Забавляет! Не пора ли тебе забыть о забавах? Неужто в теле зрелого дракона бьётся сердечко детёныша? Неужто тебе по душе обычная жизнь? Разве ты не повзрослел и не желаешь обзавестись своим собственным домом?
   — Пожалуй, нет, — спокойно ответил Стегоман. — Я такой, какой есть, и доволен этим.
   Но Мэт уловил нотку грусти в голосе старого друга и даже отголосок горечи. Он слишком хорошо знал Стегомана и потому усомнился в его искренности.
   — О да, я не сомневаюсь в том, что ты очень доволен собой, непоседа и ветреник! Что ж, ступай своей дорогой! Лети туда, куда тебя гонит ветер, а когда тебе пойдёт пятый век, пожалей о том, что упустил!
   С этими словами красный дракон сорвался со скалы и спикировал вниз.
   Мэт чуть было не вскрикнул от страха за него, но вовремя сдержался, в который раз вспомнив о том, что в воздухе драконы чувствуют себя увереннее реактивных самолётов. И естественно, Диметролас через несколько минут вновь появился над горами. Широко раскинув крылья, он немного покружил по спирали, подсвеченный закатным солнцем, и устремился к югу.
   Стегоман долго провожал его взглядом. Теперь он выглядел ещё более нервным и напряжённым, чем раньше.
   Мэт решил, что пора отвлечь старого приятеля. Он поднёс ладони ко рту, сложил их рупором и прокричал:
   — Ты повёл себя как истинный дипломат!
   Дракон медленно повернул голову и сверкнул глазами. Мэт чуть было не попятился от испуга, но собрался с духом и устоял на месте. Стегоман немного успокоился, его взгляд стал более мягким.
   — Как дипломат? Скорее как незваный и легкомысленный гость!
   — Ну ладно, ладно, не надо придираться к словам! Может, спустишься ко мне, чтобы мне не надо было надрывать глотку, а?
   Стегоман пару мгновений молча смотрел на Мэта, а потом' слетел со скалы, с грохотом раскинув крылья. Сделав пару кругов, он приземлился рядом с Мэтом, а тот сказал:
   — Спасибо, что заступился за меня.
   — Друзья бесценны, — буркнул Стегоман. — У меня их и так маловато, если на то пошло.
   — И потому ты стараешься ни с кем не ссориться? А вот Диметролас, похоже, придерживается противоположного мнения.
   — А я так не думаю, — покачал головой Стегоман и посмотрел на юг — в ту сторону, куда умчался красный дракон. Мэт озадаченно сдвинул брови и спросил:
   — Кстати, с чего это ты вдруг наболтал про то, что непрерывно странствуешь? Не понимаю, зачем надо было откровенничать с первым встречным.
   — Надо было, — проворчал Стегоман. — Речь шла лично обо мне.
   Мэт ещё сильней нахмурился:
   — А о ком ещё могла идти речь?
   — О других самцах, — выразительно ответил Стегоман.
   Его взгляд все ещё был прикован к югу, а сам он нервно переступал с ноги на ногу.
   Мэт вытаращил глаза. Теперь кое-что стало доходить до него. Диметролас говорил довольно высоким голосом… Когда дело дошло до драки, то она свелась к ритуалу… И это странное волнение, охватившее Стегомана. Явный выброс адреналина и прочих гормонов.
   — Вот оно что, — проговорил Мэт смущённо. — Диметролас — самка.
   — И я это сразу понял, — сухо отозвался Стегоман.
   — И насколько я понимаю, хорошенькая?
   — Просто совершенство, — прошипел Стегоман, и его глаза опять сердито сверкнули.
   Мэт невольно отступил на пару шагов.
   — Ну… А что же ты тогда бездействовал? — Но тут он вспомнил, как эмоционально Диметролас говорила со Стегоманом. — Ясно, — кивнул он. — Фактически она хотела сказать, чтобы ты забыл о вашей встрече и потом всю жизнь страдал, если не желаешь остаться с ней на всю жизнь, да?
   — Именно так, — грустно кивнул Стегоман. — А я не смог бы притвориться и сказать ей, что я смог бы остаться.
   Мэт внимательно смотрел на старого товарища.
   — Но ты мог бы вернуться. Как только мы найдём Балкис и вернём её домой, ты мог бы возвратиться сюда и какое-то время пожить здесь.
   Стегоман раздражённо тряхнул крыльями.
   — Да? Ты так считаешь? А что я могу предложить даме? Я, у которого нет дома, нет друзей среди моих сородичей? Я, которого отвергло моё собственное племя, который так долго прожил в изгнании, что не могу подолгу находиться в горах, потому что здесь мне не по себе? Какое племя, какой дом, какой народ я могу предложить подруге? Мне нечего ей подарить, кроме странствий и одиночества, кроме отверженности от таких, как я!
   Мэт смотрел на Стегомана, и сердце у него сжималось от сострадания. Ведь он и сам когда-то пережил нечто подобное. Наконец он проговорил:
   — Ты мог бы предложить ей себя — дракона-мужчину в расцвете сил, наделённого почти фанатичной верностью.
   — Угу, — сардонически усмехнувшись, отозвался Стегоман. — Только на это я и способен, а для женщины этого мало. Быть может, в вашем племени и сыщутся дамы, которым этого хватит, Мэтью, но драконихи хотят откладывать яйца, насиживать их, а потом растить и воспитывать детёнышей — так, чтобы, повзрослев, дети стали их друзьями. А для этого нужно, чтобы рядом жили другие самки и чтобы самцы оберегали их в ту пору, когда они откладывают яйца и растят детёнышей. Весь драконий клан охраняет малышей, старается, чтобы им не было одиноко. Нет, Мэтью, мне нечего предложить драконихе, и потому остаётся только вести себя по возможности благовоспитанно!
   Стегоман умолк, подпрыгнул, взлетел и исчез за краем скалистого плато. Мэт услышал, как с треском расправились его крылья, а потом увидел, как его верный друг взмыл ввысь и помчался на север в поисках ужина и одиночества. Одиночество было необходимо ему, чтобы залечить душевную рану, которую невольно разбередила Диметролас. Мэт ещё долго стоял и провожал взглядом Стегомана. Наконец дракон сложил крылья и спикировал. Только тогда Мэт вернулся к костру и стал ломать голову над тем, как бы помочь старому товарищу.
 
   Балкис проснулась от мычания коров, от звука голоса человека. Её сердечко от испуга забилось чаще, и она зарылась поглубже в сено. Шёрстка у неё встала дыбом, она выпустила когти. Но затем страх отступил. Кто-то звучным баритоном окликал коров, мирно разговаривал с ними.
   — Вот тебе сено, Звёздочка, кушай. А вот тебе, Красотка. Не отворачивайся, Зорька, яблок теперь до осени не будет, так что — ешь, что дают!
   Балкис удивилась: оказывается, коров по всему свету называли одинаково, хоть и на разных языках.
   Одна из коров призывно, нервно замычала.
   — Да-да, я помню, Солнышко, — ласково отозвался человек. — Твоё вымя так наполнено молоком, что болит. Конечно, я подою тебя первой, а ты пока поешь. Ну вот, теперь все кушайте, сейчас начну вас доить.
   Коровы притихли, успокоились. Успокоилась и Балкис. Она втянула когти в подушечки лап, а шёрстка у неё улеглась. Она услышала стук табурета и звяканье ведра. И снова прозвучал заботливый негромкий голос:
   — Не бойся, я тебя сейчас осторожно обмою вымя. Ох, как разбухли соски! Но скоро тебе станет легче, обещаю!
   Через несколько мгновений струи молока звонко ударили о дно ведра. Тёплый аппетитный запах поднялся к сеновалу, и Балкис облизнулась, хотя и не была особо голодна. Она помнила о предупреждении брауни и не стала показываться человеку на глаза. Однако кошкам издревле свойственно любопытство, и потому Балкис нырнула в сено, пробралась пониже, прорыла ход и осторожно выглянула. И затаила дыхание.
   Золотистые волосы, правильные черты лица, большие голубые глаза, широкие плечи. То был молодой человек чуть старше двадцати и самый красивый из тех, кого довелось встречать Балкис. Она ощутила странное тепло в груди. Одна из коров нетерпеливо замычала, и молодой человек обернулся и сказал:
   — Понимаю, понимаю и все помню. Ты видишь, что я дою Солнышко, вот и тебе невтерпёж. Потерпи, коровушка, скоро я и тобой займусь.
   Балкис вдруг нестерпимо захотелось, чтобы этот красавец занялся ею, и её бросило в жар. Он был такой добрый, такой приветливый! А ведь брауни говорили ей о том, что крестьянские парни без матери выросли грубыми и неотёсанными.
   — Он — лучший из них.
   Балкис вздрогнула, услышав голос. Кто-то словно читал её мысли. Кошка повернула голову и увидела рядом с собой Личи. Брауни стояла на коленях.
   — Он — самый младший, — объяснила Личи. — Другие унижают его при первой возможности и вообще обходятся с ним грубо. И все же он ухитряется оставаться добрым и спокойным, хотя другой на его месте давно разозлился бы, обиделся. Его зовут…
   Имя молодого человека прозвучало немного странно, но из знакомых Балкис имён более всего напоминало «Антоний». Кошка со все большим любопытством наблюдала за ним из своего укрытия, а молодой человек переходил от одной коровы к другой.
   — Хорошенько замечай, где пролилось молоко, — посоветовала ей Личи. — Но боюсь, большая его часть впитается в землю в тому времени, как ты сможешь выбраться из сена.
   Сейчас Балкис меньше всего думала о молоке, хотя и должна была признаться в том, что пахло оно божественно.
   Антоний заканчивал доить последнюю корову, когда дверь с грохотом распахнулась и кто-то крикнул:
   — Что я вижу, сосунок? Ты ещё возишься? Хватит нянчиться со скотиной! Выгоняй их пастись!
   — Вот-вот, нечего с ними церемониться! — добавил кто-то другой ещё более грубым голосом. — Надо побыстрее да порезче дёргать! Заканчивай, дурачина!
   Балкис разглядела вошедших. То были двое парней в грубых куртках, высокие, крепкие, с тяжёлыми подбородками и сросшимися на переносице кустистыми бровями. Один из них был шатен, второй — рыжий.