Страница:
Толстяк, удовлетворенно мурлыкая себе под нос игривую песенку, повязал на шею салфетку и радостно потер руки, предвкушая обильную трапезу. Старая служанка вышла из кабинета и плотно прикрыла за собой массивную дверь — она знала, что хозяин страсть как не любит, когда его что-либо отвлекает от хорошего обеда. Сухо щелкнула хитроумная защелка на двери, сделанная в свое время хозяином кабинета собственноручно, и выражение лица толстяка мгновенно переменилось. Продолжая напевать веселую песенку, он встал и вытащил из потайного кармана маленький складной ножик с простой рукоятью из яблоневого дерева. Не обращая внимания на источавшие соблазнительный аромат яства, он придвинул к себе миску с тремя золотистыми яблочками, которые в городе все почему-то называли рэтклифскими. Раскрыв нож, он достал из кармана чистый платок и аккуратно протер матовое лезвие.
Маленький дешевый складной ножик, таким очень любят играть мальчишки, а еще им удобно резать яблоки, которые Трамгель в глубине души искренне ненавидел. Этот ножик был прост, непритязательно выглядел и не вызывал вопросов. Если бы Трамгель подвергся обыску, девяносто девять шансов из ста, что ножик просто отбросили бы в сторону, как нечто заурядное и не заслуживающее внимания. И еще меньше шансов, что кто-нибудь смог бы заметить на его лезвии тоненькую, едва видимую полоску кламенера, древнего эльфийского металла. Металла, бесполезного в бою и не находящего применения в быту, но обладающего одной весьма занятной особенностью.
Трамгель протер лезвие, сдунул с него пылинки и посмотрел на яблоки. Золотые рэтклифские, кисло-сладкие наливные яблочки. До внедрения в Лондейл он был к яблокам в общем-то равнодушен, но за проведенные здесь годы успел возненавидеть их всей душой. Старуха Ималья, торговка яблоками, была его связной. Через нее проходил канал, по которому его агенты посылали ему донесения. Были и другие каналы, но этот был основным. И ему пришлось килограммами жрать эти кислые плоды, чтобы даже собаки на торговой улице знали, что толстяк Трамгель обожает яблоки и предпочитает всем остальным золотые рэтклифские. А старуха Ималья имела возможность обеспечивать ему связь с агентами, не вызывая ни у кого подозрений и гармонично вписываясь в его образ жизни.
В этот раз Ималья принесла всего три яблока, уже только этот факт сообщил Трамгелю, что на связь вышел агент по прозвищу Буйвол. Ведомством барона Винроэля в Лондейле были развернуты две агентурные сети, действующие независимо друг от друга. Одной из них руководил Трамгель, другой — измененный эльф, работающий под псевдонимом Священник. Интрига ситуации состояла в том, что Трамгель знал о Священнике, а тот о нем нет. Более того, в команде Священника работал агент Трамгеля — Буйвол. И три золотистых яблочка содержали в себе его послание своему истинному начальнику.
Толстяк тщательно осмотрел яблоки и первым взял то, на котором были две червоточины. Он аккуратно разрезал его своим ножом точно посередине. От соприкосновения полоски кламенера с кисло-сладкой мякотью началась реакция и активизировался наложенный на яблоко заговор. Трамгель взял в руки обе половинки и поднес их к глазам под небольшим углом. На частях яблока проступили черные буквы полузабытого старого эльфийского алфавита.
— Анаэли кулотрас тамо… — едва заметно зашевелились губы толстяка, шепча близкие до боли слова родного ему языка.
«Священник получил весточку из дома, постарался послать ответ, но не смог. В весточке содержится требование выйти на связь, а в случае невозможности выхода на связь — задание, которое необходимо выполнить. В чем именно заключается задание, мне пока неизвестно. Буду на связи, жду указаний. Буйвол».
«Вот оно, значит, как, — подумал Трамгель, наблюдая, как расплываются в бесформенные пятна черные буквы на трех разрезанных яблочках. — Значит, Священник получил-таки от Центра задание. Теперь весь вопрос в том, стоит ли мне прийти ему на помощь или попрежнему держаться в тени, самостоятельно стараясь наладить связь. Задание наверняка важное, и с моей помощью шансы на его успешное выполнение повысятся, но Священник горяч и нетерпелив. Он слишком часто играет поверхностно, не утруждая себя глубокой разработкой дела. При прежнем короле это сходило ему с рук, но сейчас к власти пришел другой король, и с ним пришел в город хитромудрый Злотарь. Каковы шансы, что Злотарь уже не держит Священника под прицелом? — спросил себя Трамгель. И, с трудом пожирая покрытые черным налетом яблоки, вынужден был констатировать: — Слишком велики, чтобы ставить на Священника, рискуя в случае провала оставить город без агентуры. И, видимо, к такому же выводу пришли и в Центре. Иначе в полученном Священником сообщении нашлось бы место и для пары строчек, открывающих эльфийскому резиденту информацию о существовании в городе второй агентурной сети.
Ну что ж, — решил Трамгель, приступая к остывшим курам, — значит, так тому и быть. Пускай Священник играет в одиночку, а мы посмотрим, что из этого получится, не оставляя, конечно, попыток наладить наконец-то связь».
В маленькой комнатке, выделенной тайной службе графом по ее настоянию, темно и неуютно. Зато Злотарь мог быть абсолютно уверен, что ни одно слово, сказанное в этих стенах, не выйдет наружу без его ведома.
Докладывай, — сухо велел он помощнику, доедая свой скудный обед, состоявший из овощей и хлеба.
За ночь эльфы совершили четыре попытки, сэр, — доложил помощник. — Первые три посылки мы заблокировали, четвертую пропустили, как и было задумано. Убедившись, что посылка прошла, эльфы дальнейших попыток не предпринимали.
Злотарь смел со стола крошки в ладонь и, закинув их в рот, запил кружкой разбавленного сидра.
Как были оформлены посылки, Агерт? — спросил он, вставая из-за стола и затягивая пояс.
Они запустили фей, сэр, — ответил помощник.
Запустили фей, — повторил Злотарь, улыбаясь краешком губ. — Винроэль начал играть по-крупному, Агерт, не считаясь с дорогостоящими расходами. Это значит, что на него нажали. Что ж, нам это только на руку, барону придется спешить и, следовательно, неизбежно совершать ошибки. Которыми мы в свою очередь должны будем грамотно воспользоваться. Посылку проследили?
Да, сэр. Но весьма приблизительно, очень трудно работать с феями.
Насколько приблизительно? — нахмурился Злотарь.
В кругу своих ближайших помощников он не разыгрывал простачка, эти люди знали, на что он способен, и не было смысла скрывать от них свою жесткость.
— У нас получился круг диаметром триста метров, сэр, — ответил Агерт.
— Покажи на карте, — потребовал Злотарь, подходя к висящей на стене карте города.
Агерт сверился со своими записями и обвел каандашом четкий круг. Злотарь посмотрел на круг и ухмыльнулся:
— Барон решил зайти с козырей, он хочет сыграть жестко. Хорошо, будем играть жестко. Объяви общий сбор, Агерт. Пляски закончились, пришло время играть всерьез.
Глава 7
Маленький дешевый складной ножик, таким очень любят играть мальчишки, а еще им удобно резать яблоки, которые Трамгель в глубине души искренне ненавидел. Этот ножик был прост, непритязательно выглядел и не вызывал вопросов. Если бы Трамгель подвергся обыску, девяносто девять шансов из ста, что ножик просто отбросили бы в сторону, как нечто заурядное и не заслуживающее внимания. И еще меньше шансов, что кто-нибудь смог бы заметить на его лезвии тоненькую, едва видимую полоску кламенера, древнего эльфийского металла. Металла, бесполезного в бою и не находящего применения в быту, но обладающего одной весьма занятной особенностью.
Трамгель протер лезвие, сдунул с него пылинки и посмотрел на яблоки. Золотые рэтклифские, кисло-сладкие наливные яблочки. До внедрения в Лондейл он был к яблокам в общем-то равнодушен, но за проведенные здесь годы успел возненавидеть их всей душой. Старуха Ималья, торговка яблоками, была его связной. Через нее проходил канал, по которому его агенты посылали ему донесения. Были и другие каналы, но этот был основным. И ему пришлось килограммами жрать эти кислые плоды, чтобы даже собаки на торговой улице знали, что толстяк Трамгель обожает яблоки и предпочитает всем остальным золотые рэтклифские. А старуха Ималья имела возможность обеспечивать ему связь с агентами, не вызывая ни у кого подозрений и гармонично вписываясь в его образ жизни.
В этот раз Ималья принесла всего три яблока, уже только этот факт сообщил Трамгелю, что на связь вышел агент по прозвищу Буйвол. Ведомством барона Винроэля в Лондейле были развернуты две агентурные сети, действующие независимо друг от друга. Одной из них руководил Трамгель, другой — измененный эльф, работающий под псевдонимом Священник. Интрига ситуации состояла в том, что Трамгель знал о Священнике, а тот о нем нет. Более того, в команде Священника работал агент Трамгеля — Буйвол. И три золотистых яблочка содержали в себе его послание своему истинному начальнику.
Толстяк тщательно осмотрел яблоки и первым взял то, на котором были две червоточины. Он аккуратно разрезал его своим ножом точно посередине. От соприкосновения полоски кламенера с кисло-сладкой мякотью началась реакция и активизировался наложенный на яблоко заговор. Трамгель взял в руки обе половинки и поднес их к глазам под небольшим углом. На частях яблока проступили черные буквы полузабытого старого эльфийского алфавита.
— Анаэли кулотрас тамо… — едва заметно зашевелились губы толстяка, шепча близкие до боли слова родного ему языка.
«Священник получил весточку из дома, постарался послать ответ, но не смог. В весточке содержится требование выйти на связь, а в случае невозможности выхода на связь — задание, которое необходимо выполнить. В чем именно заключается задание, мне пока неизвестно. Буду на связи, жду указаний. Буйвол».
«Вот оно, значит, как, — подумал Трамгель, наблюдая, как расплываются в бесформенные пятна черные буквы на трех разрезанных яблочках. — Значит, Священник получил-таки от Центра задание. Теперь весь вопрос в том, стоит ли мне прийти ему на помощь или попрежнему держаться в тени, самостоятельно стараясь наладить связь. Задание наверняка важное, и с моей помощью шансы на его успешное выполнение повысятся, но Священник горяч и нетерпелив. Он слишком часто играет поверхностно, не утруждая себя глубокой разработкой дела. При прежнем короле это сходило ему с рук, но сейчас к власти пришел другой король, и с ним пришел в город хитромудрый Злотарь. Каковы шансы, что Злотарь уже не держит Священника под прицелом? — спросил себя Трамгель. И, с трудом пожирая покрытые черным налетом яблоки, вынужден был констатировать: — Слишком велики, чтобы ставить на Священника, рискуя в случае провала оставить город без агентуры. И, видимо, к такому же выводу пришли и в Центре. Иначе в полученном Священником сообщении нашлось бы место и для пары строчек, открывающих эльфийскому резиденту информацию о существовании в городе второй агентурной сети.
Ну что ж, — решил Трамгель, приступая к остывшим курам, — значит, так тому и быть. Пускай Священник играет в одиночку, а мы посмотрим, что из этого получится, не оставляя, конечно, попыток наладить наконец-то связь».
В маленькой комнатке, выделенной тайной службе графом по ее настоянию, темно и неуютно. Зато Злотарь мог быть абсолютно уверен, что ни одно слово, сказанное в этих стенах, не выйдет наружу без его ведома.
Докладывай, — сухо велел он помощнику, доедая свой скудный обед, состоявший из овощей и хлеба.
За ночь эльфы совершили четыре попытки, сэр, — доложил помощник. — Первые три посылки мы заблокировали, четвертую пропустили, как и было задумано. Убедившись, что посылка прошла, эльфы дальнейших попыток не предпринимали.
Злотарь смел со стола крошки в ладонь и, закинув их в рот, запил кружкой разбавленного сидра.
Как были оформлены посылки, Агерт? — спросил он, вставая из-за стола и затягивая пояс.
Они запустили фей, сэр, — ответил помощник.
Запустили фей, — повторил Злотарь, улыбаясь краешком губ. — Винроэль начал играть по-крупному, Агерт, не считаясь с дорогостоящими расходами. Это значит, что на него нажали. Что ж, нам это только на руку, барону придется спешить и, следовательно, неизбежно совершать ошибки. Которыми мы в свою очередь должны будем грамотно воспользоваться. Посылку проследили?
Да, сэр. Но весьма приблизительно, очень трудно работать с феями.
Насколько приблизительно? — нахмурился Злотарь.
В кругу своих ближайших помощников он не разыгрывал простачка, эти люди знали, на что он способен, и не было смысла скрывать от них свою жесткость.
— У нас получился круг диаметром триста метров, сэр, — ответил Агерт.
— Покажи на карте, — потребовал Злотарь, подходя к висящей на стене карте города.
Агерт сверился со своими записями и обвел каандашом четкий круг. Злотарь посмотрел на круг и ухмыльнулся:
— Барон решил зайти с козырей, он хочет сыграть жестко. Хорошо, будем играть жестко. Объяви общий сбор, Агерт. Пляски закончились, пришло время играть всерьез.
Глава 7
ВРЕМЯ ПОДЛЕЦОВ
В трактир «Старая лошадь» мог зайти любой желающий. Это в теории, а на практике сюда мог зайти только чужак либо до беспамятства пьяный горожанин. Ибо всем было известно, что в этом трактире любит собираться по вечерам угрюмая, злая публика. Они пьют хмельные напитки, горланят песни и бьют морду всякому, кто не принадлежит к их устоявшейся компании.
Городская стража об этом знала. Но нетерпимость посетителей «Старой лошади» редко выплескивалась за ее пределы, а хозяин трактира никогда, в свою очередь, за помощью к стражникам не обращался, поэтому и приходилось страже поневоле закрывать глаза на буйный нрав сей оголтелой публики.
С началом осады трактир было опустел, как и все другие подобные заведения, но пятидневное перемирие вернуло в его стены прежнюю «веселую» компанию. Теперь, правда, добрая половина пьющих щеголяла в форме городского ополчения, да прибавилось на некоторых лицах свежих шрамов, но на этом, пожалуй, все различия и заканчивались. Здесь попрежнему пили, лапали продажных девок и не любили чужих.
За угловым столиком трактира было темно и скучно по сравнению с хмельным весельем, царящим в зале. Здесь не визжали девки и не было слышно пьяного мужского смеха. Но выпивки было вдоволь, стол был заставлен перемешавшимися пустыми и полными, с дешевым пивом и вином, кувшинами. За столом мрачно напивались двое завсегдатаев сего малопочтенного заведения — среднего роста, слегка расплывшийся старик и высокий плечистый молодой парень в форме пятого ополченческого. Иногда они перебрасывались негромкими ленивыми репликами и снова пили.
Изрядно набравшись, старик стал жаловаться молодому собутыльнику на жизнь:
— Сколько лет, сколько лет я выделываю кожи. Сколько лет пашу как раб… ик! И что же ты думаешь, какова благодарность за мою потраченную на это дело жизнь? — Старик сложил дулю и покачал ею в воздухе: — Вот! Вот как меня отблагодарили. Я самый старый подмастерье в городе, самый старый… ик! И все благодаря этим пердунам из гильдии. Ты думаешь, я работаю хуже, чем они? Как же, держи карман шире. Да я… да я еще… ик!.. я, еще когда был моложе тебя, уже тогда заслуживал мастерского звания. Я такие сумки делал, такие сумки… Мм, ты даже себе представить не можешь, какие я делал сумки. А меня, как щенка, мордой… ткнули. В вечные подмастерья… ик!.. записали. А все почему? — Старик многозначительно покачал искривленным пальцем.
Молодой ополченец поморщился, но промолчал, опрокидывая в свою здоровую глотку полную кружку пива. Впрочем, старику ответ и не требовался.
— А все только потому, что у меня не было связей. Я был никем в их глазах… и они меня унизили. Больше того, они до сих пор меня унижают, ведь я самый старый подмастерье, надо мной все смеются. Какой позор… — Старик залил свое горе хорошим глотком дрянного пойла. — А ведь я даже деньги им предлагал, полновесное серебро давал… они только разозлились, как будто им другие этого не предлагали… ик! Просто им мало показалось того, что я им давал, козлы вонючие. Ну ничего, ничего… — Злая улыбка искривила его губы. — Повеселились, и будя, хватит… Теперь наконец и мое время пришло. Хоть поживу на старости лет по-человечески… ик!.. достойно поживу. А знаешь, что я еще сделаю, когда время придет?
Молодой поглядел на него мутными глазами и отрицательно мотнул головой. В глазах старика появился нездоровый блеск, он, казалось, даже протрезвел от охватившего его предвкушения.
— Я найду их тела, — проскрипел он зловеще, — смешаю их поганую кровь с вином и напьюсь… напьюсь вдоволь.
Молодой мрачно посмотрел ему в глаза и буркнул:
— Ты просто больной.
Старик визгливо рассмеялся:
— Да, ты прав, я больной. Больной и несчастный. Но в этих руках, — он поднял перед собой все еще крепкие кулаки, — пока есть сила, и скоро все переменится.
Мысли в голове молодого ополченца со скрежетом провернулись, он хотел сказать что-то умное, но потом лишь махнул рукой:
— Давай выпьем.
Некоторое время они молча пили. Когда выпивка закончилась, старик пьяно свистнул, разбрызгивая слюни:
— Эй, девка! Забери эту чертову посуду и принеси еще выпивки.
Полная разбитная служанка подошла к их столу. Она равнодушно скользнула взглядом по старику и задержала его на крепкой фигуре молодого ополченца. Зазывно улыбнувшись, служанка игриво качнула бедрами:
— Может, еще что надо?
Но молодой ополченец лишь пьяно махнул рукой, дескать, тащи выпивку и шевелись побыстрей. Служанка разочарованно хмыкнула и, унеся пустые кувшины, принесла новые.
Наполнив свое нутро свежей выпивкой, старик прищурил пьяные глаза, посмотрел на молодого и спросил:
Слышь, я вот чего не понимаю. Ну вот со мной-то все ясно. Старый, несправедливо… ик!.. обиженный и бедный к тому же. Мне есть чего хотеть и не хрена терять. Ну а ты-то чего сюда полез?
Чего-чего, — проворчал недовольно молодой, — за чем ты полез, за тем и я. Ясно?
Нет, — мотнул головой старик, — не ясно. Ты же сын купца, не бедствуешь, денег у тебя — во! — Он провел большим пальцем по морщинистой шее. — Молодой, крепкий, богатый, на хрена тебе все это надо, не пойму?
Есть кое-что, чего за деньги не купишь, — проворчал молодой, кусая губы.
Чего ж это такое? — удивился старик.
Любовь, — буркнул молодой, темнея взглядом.
Кхе-кхе-кхе… — засмеялся старик. — Вон, посмотри, — указал он рукой на продажных девок и развратных служанок, — сколько этой любви здесь шастает. Плати деньги и получи ее в любом количестве и в какой хочешь позе… кхе-кхе-кхе.
Не каждая любовь продается, — нахмурился молодой, уже жалея, что поддержал этот разговор.
И какая же не продается? — ухмыльнулся старик.
Да есть тут одна, — буркнул молодой. — Дочь такого же купца, как и мой папаша, а нос воротит, что твоя графиня. «Не люблю я тебя», — говорит. Дура! Не поверишь, я даже жениться на ней хотел. С папаней поговорил, он с ее отцом переговорил, договорился обо всем, все честь по чести. А эта дура уперлась: «Выйду замуж только по любви, и точка!»
Да кого ее мнение волнует, — отмахнулся пренебрежительно старик. — Если с ее отцом договорились, то куда ей от этого деться? Под венец ее, а потом сразу в постель, и будет как шелковая.
Так-то оно так, — искривил губы молодой. — Да вот только ее папочка такой же блаженный, как и его дочка. «Она у меня одна, — говорит, — и я ее неволить не буду». Вот и сорвалась свадьба. И теперь я тут изнываю от любви, а эта суч… ходит как ни в чем не бывало и даже в мою сторону не смотрит.
И вот тогда-то тебе наш любезный трактирщик и подвернулся, — понимающе усмехнулся старик.
Да, — ответил молодой и тут же, словно оправдываясь, добавил: — Только не думай, что я только из-за бабы на это пошел. Я же не наивный дурачок, как некоторые. Эльфы — это сила! А гномьей пехоте нет равных. Растопчут наш городок, как полстраны до этого растоптали, и не поморщатся. Ну и хрен с ним. От нашего семейства не убудет, я уж об этом позаботился, все свое богатство сохраним и даже приумножим. Это мне твердо пообещали, будем торговать, как прежде, за то и рискую. А эльфы городом править будут иль люди, какая, к черту, разница.
Это верно, — довольно кивнул старик и хитро ухмыльнулся: — Но ты, наверное, не только о семейном капитале позаботился. Небось еще и девку свою прибавил к общему-то договору?
Ну а то, — усмехнулся молодой, — конечно, прибавил, как же без этого?
Женишься на ней, — понимающе качнул головой старик.
С чего это вдруг? — оскалился молодой. — Рабыней будет, у эльфов такое разрешено. Пахать будет по-черному да меня ублажать по-всякому. А ежели дурь свою показывать начнет, так на то и плетка, чтобы рабыню бить да уму-разуму учить.
Старик визгливо засмеялся. Подлому человеку всегда приятно видеть подлость в ком-нибудь еще. Это его возвышает в собственных глазах и оправдывает все его подлые делишки хотя бы перед самим собой. В этом трактире эти двое были среди своих. Таких же обиженных, продавшихся и готовых на любую подлость якобы людей.
Верзила вышибала тщательно запер дверь часа на три раньше обычного. Некоторое время улицу будоражили пьяные выкрики, но скоро они затихли, и трактир «Старая лошадь» погрузился в молчаливую темноту.
В опустевшем, наспех вычищенном зале остались трое — крепкий вышибала с глазами полного идиота, щуплый коротышка с бегающим взглядом и сам трактирщик — высокий худой старик с печатью цинизма на вытянутом лице.
Вышибала подошел к трактирщику и, униженно склонившись, залепетал как ребенок:
— Хозяина, все закрыто. Закрыто все. Тумо молодец, да? Тумо молодец. Скажи, хозяина, что Тумо молодец.
Трактирщик недовольно поморщился:
— Хватит, Тумо. Прекрати изображать дебила, кроме нас, здесь больше никого нет.
Верзила тупо заморгал, но затем усмехнулся и, сделав над собой усилие, преобразился прямо на глазах. Размякшее лицо приобрело жесткость, а взгляд стал цепким и внимательным.
Извини, хозяин, — произнес он абсолютно нормальным голосом. — Настолько привык притворяться, что иногда даже забываю, какой я на самом деле.
Недолго тебе осталось притворяться, — сказал трактирщик. — Операция назначена на завтра. Если не оплошаем, то уже послезавтра будем в полном мармеладе — пьяными и богатыми.
Ну наконец-то! — Коротышка довольно потер руки. — Надоело прятаться и изображать из себя невесть что. Хочется настоящего дела, ну и золотишка к тому же хочется. Страсть как хочется.
Шустрик прав, — поддержал Тумо коротышку, — золотишко было бы весьма кстати. Да и разгуляться не помешало бы. Слышь, хозяин, а правда, что, когда город захватят, герцог даст войску три дня на разграбление и потеху? Если правда, то хотелось бы поучаствовать.
— Правда, правда, — ухмыльнулся трактирщик. — Вот только этот праздник жизни обойдет вас, ребята, стороной. Сами подумайте, что будет, если вы в эти три дня сунетесь в город со своими людскими рожами?
Лица у Тумо и Шустрика огорченно вытянулись, они уныло переглянулись.
— Хо-зя-а-ин, — просительно затянули они в один голос.
Трактирщик довольно усмехнулся, ему нравилось, когда перед ним унижались.
Если завтра себя проявите, так уж и быть, выбью вам охранные грамоты, — сжалился он наконец. — С ними вас ни эльфы, ни гномы не тронут. Сможете вдоволь потешиться и отвести душу.
Спасибо, хозяин, — поблагодарил Тумо.
А Шустрик, возбужденно бегая маслеными глазками, спросил:
— А что нужно будет сделать завтра, хозяин? Трактирщик огляделся по сторонам, проверяя, все ли двери закрыты, и, понизив голос, сказал:
— Завтра ночью будет штурм. С той стороны, откуда не ждут, с южных ворот. Весь вечер и часть ночи войска герцога будут изображать подготовку к штурму северной части города, чтобы отвлечь внимание гарнизона. За четыре часа до рассвета будет сымитирован штурм северных ворот. За два часа до рассвета два полка лучников подплывут на плотах к южным воротам. Наша задача открыть ворота и удерживать их до подхода лучников.
Тумо присвистнул и нахмурился:
— Южные ворота охраняет целый полк, а у нас всего сорок четыре бойца, если считать вместе с нами. Не справимся мы, хозяин.
Трактирщик язвительно прищурился:
Тумо, ты, видно, и впрямь слишком долго изображал дебила. Настолько долго, что даже разучился думать. Полк охраняет надвратную дугу и прилегающие к воротам стены. Четыре десятка арбалетчиков охраняют башни-барбаканы, вдобавок на одном из барбаканов установлена баллиста с полновесным расчетом. Но нам на всех на них наплевать.
Как это наплевать? — спросил внимательно слушавший Шустрик.
Просто, — ответил трактирщик, — наплевать и забыть. Ну думайте, думайте. Неужели до сих пор не поняли?
Тумо и Шустрик озадаченно посмотрели друг на друга и почесали в затылках. Шустрик пожал плечами:
Не понимаем, хозяин. Не обессудь, но никак не умещается в голове, как это можно наплевать и забыть про такую сильную охрану?
Эх вы, — укоризненно вздохнул трактирщик. — Ладно, я еще понимаю, что Тумо у нас боец, его дело драка. Думать и соображать в его обязанности не входит. Но ты-то, Шустрик, ты-то уж должен был понять. Я тебя для чего взял-то? Чтобы ты мозгами шевелил, вычислял предателей, вербовал информаторов, схватывал все на лету. М-да-а, Шустрик, теряешь квалификацию, пожалуй, стоит пересмотреть твою долю…
Понуро слушавший его коротышка внезапно поднял озаренное лицо и вскинул кверху палец:
— Подожди-ка, хозяин! Кажется, я понял.
Да? — делано удивился трактирщик. — Тогда давай излагай.
Это же и в самом деле просто, хозяин! — воскликнул приободрившийся Шустрик. — Ведь вся эта толпа защищает ворота от удара извне, в то время как ворота открываются изнутри. Значит, вся соль в том, чтобы не мешкая заблокировать двери в надвратных башнях. И тогда вся эта орава может сколько угодно лязгать наверху оружием, вниз им, иначе как через башни, не спуститься. Нам останется только перебить охрану, непосредственно охраняющую ворота, и… опля, дело сделано, двери настежь. Заходите, гости дорогие, и берите что хотите. Верно говорю, хозяин?
Давно бы так, — ухмыльнулся трактирщик. — А то заладили тут — полк да полк. Этот полк не наша забота, пускай с ним лучники разбираются. Наше дело перебить охрану внизу, заблокировать входы в башни и открыть ворота. После чего дождемся герцогских лучников и можем выходить из дела и начинать подсчитывать барыши.
А какова охрана внизу? — деловито спросил повеселевший Тумо.
Два десятка ополченцев, считающих, что им повезло, — ответил трактирщик. — Твои боевые группы разберутся с ними без особых трудностей. Седьмой ополченческий в отличие от других полков еще не нюхал крови. Нетрудно будет застать их врасплох. Ударим по ним из арбалетов, выживших порубим, прежде чем они успеют понять, что происходит.
Звучит заманчиво, — осклабился Тумо.
Да, но не это самое трудное, — предостерег его Шустрик. — Самое трудное наступит после того, как ворота уже будут открыты. До прихода лучников придется их удерживать своими силами. А солдаты тем временем рано или поздно спустятся на землю через другие башни. Это займет у них какое-то время, но вряд ли больше двадцати — двадцати пяти минут. Если к этому времени лучники не подойдут, нам крышка. Верно, хозяин?
— Ну вот, Шустрик, — улыбнулся трактирщик, — теперь я тебя узнаю. Верно говоришь, если лучники запоздают, то из нас сделают фарш за считаные минуты. Поэтому в моем плане предусмотрена небольшая предосторожность. Прежде чем приступить к делу, мы подадим лучникам сигнал. Увидев его, полки сядут на плоты выше по течению реки, и она вынесет их к воротам заблаговременно. Конечно, при этом высок риск, что их заметят и начнут обстреливать со стены. Но это нам только на руку, меньше будут смотреть в нашу сторону. Правда, при таком развитии событий многие лучники могут и не дожить до того момента, как мы откроем ворота. Ну что ж, нам будет их очень жаль, и мы обязательно помянем их грешные души во время своей праздничной пирушки. Не так ли, господа?
«Господа» весело осклабились. Что им до жизней каких-то лучников, которых они даже не знают, после того как они уже продали свой город и живущих с ними рядом соплеменников? Право, смешно.
Шустрик, правда, не преминул уточнить:
Только сигнал должен быть хорошим, хозяин. Чтобы уж наверняка.
Не волнуйся, Шустрик. Сигнал будет что надо. Не заметить его будет просто невозможно, — успокоил его трактирщик, бывший на самом деле эльфом, подвергнувшимся изменению внешности под человеческую, и больше известный в определенных кругах как Священник.
— Что-то яблочек захотелось, — позевывая, сказал толстяк Трамгель, заходя на кухню. — Старуха Ималья случаем не заходила?
Старая Хейтель отвлеклась от разделываемой ею тушки кролика и с готовностью ответила:
Как же, как же. Сегодня спозаранку притащилась, принесла яблочки и все уши мне прожужжала жалобами на свою соседку. Будто мне больше делать нечего. Совсем из ума выжила, карга старая. Да еще и яблок-то всего три штучки и принесла. Нет бы сразу побольше захватить, чтобы сто раз не бегать и занятых делом людей по пустякам не дергать. Я, может, из-за ее болтовни с обедом хозяйским запаздываю, а ей хоть бы что. Болтает и болтает без удержу…
Ладно, ладно, — поспешил Трамгель прервать поток словоизвержения. — Главное, яблоки принесла, а то что-то кисленького захотелось. А ежели с обедом запоздаешь, так ничего страшного. Где яблоки-то?
Так вон же они, — указала служанка, — за вашей спиной стоят, в мисочке. — И, всплеснув перемазанными в кроличьей крови руками, запричитала: — Так ведь их же еще помыть надо, а у меня руки страшные. Сейчас, хозяин, я быстро. Только руки отмою и яблочки тут же сразу и подам…
Ничего-ничего, — поспешно перебил ее Трамгель, — не маленький, сам справлюсь. Все лучше, нежели тебя от готовки отрывать, ведь сама сказала, что обед и так задерживается.
Хейтель пожала плечами и, поджав губы, покачала головой, выражая свое недовольство: «Виданное ли это дело, чтобы хозяева сами себе яблоки мыли? Так вскоре может дойти и до того, что они себе сами и пищу начнут готовить».
Но Трамгель решительно взял в руки миску с яблоками и направился к выходу. Не удержавшись, впрочем, в дверях от небольшой шпильки:
— Ты все-таки с Имальей лучше бы поменьше общалась, а то словесный понос, похоже, штука заразная.
И захлопнул дверь, не обращая внимания на оскорбленно раскрывшийся беззубый рот.
«Южные ворота. Завтра. За два часа до рассвета. Буйвол».
Короткое, словно наспех составленное послание. Но это-то как раз и понятно — если заварушка начнется уже этой ночью, то возможности передать послание Трамгелю у Буйвола ограниченны. Впрочем, Трамгель и без лишних подробностей отлично представлял, что предположительно произойдет ночью у южных городских ворот.
Ну что ж, шансы у Священника вполне высокие, а Трамгелю согласно принятому им ранее решению остается только затаиться и наблюдать. Получится у Священника — хорошо, не получится — тогда уж придет и его время. А пока надо ждать и не совершать лишних телодвижений, чтобы не привлечь ненароком к себе внимание одного толстенького, простодушного с виду, но весьма опасного человечка. Хотя кое-что необходимо все-таки сделать, дабы должным образом быть готовым к последствиям успешного исхода намеченной Священником операции.
Молодой рыцарь из свиты маршала Годфри рассеянным взглядом окинул городскую площадь и едва заметно вздрогнул. Солнечный свет словно померк, а мир съежился вокруг красного платка на голове старой, выжившей из ума торговки яблоками. Через мгновение рыцарь справился с собой и пошел дальше по своим делам как ни в чем не бывало. А старая торговка, тряся головой, все так же продавала свой немудреный запылившийся товарец.
Городская стража об этом знала. Но нетерпимость посетителей «Старой лошади» редко выплескивалась за ее пределы, а хозяин трактира никогда, в свою очередь, за помощью к стражникам не обращался, поэтому и приходилось страже поневоле закрывать глаза на буйный нрав сей оголтелой публики.
С началом осады трактир было опустел, как и все другие подобные заведения, но пятидневное перемирие вернуло в его стены прежнюю «веселую» компанию. Теперь, правда, добрая половина пьющих щеголяла в форме городского ополчения, да прибавилось на некоторых лицах свежих шрамов, но на этом, пожалуй, все различия и заканчивались. Здесь попрежнему пили, лапали продажных девок и не любили чужих.
За угловым столиком трактира было темно и скучно по сравнению с хмельным весельем, царящим в зале. Здесь не визжали девки и не было слышно пьяного мужского смеха. Но выпивки было вдоволь, стол был заставлен перемешавшимися пустыми и полными, с дешевым пивом и вином, кувшинами. За столом мрачно напивались двое завсегдатаев сего малопочтенного заведения — среднего роста, слегка расплывшийся старик и высокий плечистый молодой парень в форме пятого ополченческого. Иногда они перебрасывались негромкими ленивыми репликами и снова пили.
Изрядно набравшись, старик стал жаловаться молодому собутыльнику на жизнь:
— Сколько лет, сколько лет я выделываю кожи. Сколько лет пашу как раб… ик! И что же ты думаешь, какова благодарность за мою потраченную на это дело жизнь? — Старик сложил дулю и покачал ею в воздухе: — Вот! Вот как меня отблагодарили. Я самый старый подмастерье в городе, самый старый… ик! И все благодаря этим пердунам из гильдии. Ты думаешь, я работаю хуже, чем они? Как же, держи карман шире. Да я… да я еще… ик!.. я, еще когда был моложе тебя, уже тогда заслуживал мастерского звания. Я такие сумки делал, такие сумки… Мм, ты даже себе представить не можешь, какие я делал сумки. А меня, как щенка, мордой… ткнули. В вечные подмастерья… ик!.. записали. А все почему? — Старик многозначительно покачал искривленным пальцем.
Молодой ополченец поморщился, но промолчал, опрокидывая в свою здоровую глотку полную кружку пива. Впрочем, старику ответ и не требовался.
— А все только потому, что у меня не было связей. Я был никем в их глазах… и они меня унизили. Больше того, они до сих пор меня унижают, ведь я самый старый подмастерье, надо мной все смеются. Какой позор… — Старик залил свое горе хорошим глотком дрянного пойла. — А ведь я даже деньги им предлагал, полновесное серебро давал… они только разозлились, как будто им другие этого не предлагали… ик! Просто им мало показалось того, что я им давал, козлы вонючие. Ну ничего, ничего… — Злая улыбка искривила его губы. — Повеселились, и будя, хватит… Теперь наконец и мое время пришло. Хоть поживу на старости лет по-человечески… ик!.. достойно поживу. А знаешь, что я еще сделаю, когда время придет?
Молодой поглядел на него мутными глазами и отрицательно мотнул головой. В глазах старика появился нездоровый блеск, он, казалось, даже протрезвел от охватившего его предвкушения.
— Я найду их тела, — проскрипел он зловеще, — смешаю их поганую кровь с вином и напьюсь… напьюсь вдоволь.
Молодой мрачно посмотрел ему в глаза и буркнул:
— Ты просто больной.
Старик визгливо рассмеялся:
— Да, ты прав, я больной. Больной и несчастный. Но в этих руках, — он поднял перед собой все еще крепкие кулаки, — пока есть сила, и скоро все переменится.
Мысли в голове молодого ополченца со скрежетом провернулись, он хотел сказать что-то умное, но потом лишь махнул рукой:
— Давай выпьем.
Некоторое время они молча пили. Когда выпивка закончилась, старик пьяно свистнул, разбрызгивая слюни:
— Эй, девка! Забери эту чертову посуду и принеси еще выпивки.
Полная разбитная служанка подошла к их столу. Она равнодушно скользнула взглядом по старику и задержала его на крепкой фигуре молодого ополченца. Зазывно улыбнувшись, служанка игриво качнула бедрами:
— Может, еще что надо?
Но молодой ополченец лишь пьяно махнул рукой, дескать, тащи выпивку и шевелись побыстрей. Служанка разочарованно хмыкнула и, унеся пустые кувшины, принесла новые.
Наполнив свое нутро свежей выпивкой, старик прищурил пьяные глаза, посмотрел на молодого и спросил:
Слышь, я вот чего не понимаю. Ну вот со мной-то все ясно. Старый, несправедливо… ик!.. обиженный и бедный к тому же. Мне есть чего хотеть и не хрена терять. Ну а ты-то чего сюда полез?
Чего-чего, — проворчал недовольно молодой, — за чем ты полез, за тем и я. Ясно?
Нет, — мотнул головой старик, — не ясно. Ты же сын купца, не бедствуешь, денег у тебя — во! — Он провел большим пальцем по морщинистой шее. — Молодой, крепкий, богатый, на хрена тебе все это надо, не пойму?
Есть кое-что, чего за деньги не купишь, — проворчал молодой, кусая губы.
Чего ж это такое? — удивился старик.
Любовь, — буркнул молодой, темнея взглядом.
Кхе-кхе-кхе… — засмеялся старик. — Вон, посмотри, — указал он рукой на продажных девок и развратных служанок, — сколько этой любви здесь шастает. Плати деньги и получи ее в любом количестве и в какой хочешь позе… кхе-кхе-кхе.
Не каждая любовь продается, — нахмурился молодой, уже жалея, что поддержал этот разговор.
И какая же не продается? — ухмыльнулся старик.
Да есть тут одна, — буркнул молодой. — Дочь такого же купца, как и мой папаша, а нос воротит, что твоя графиня. «Не люблю я тебя», — говорит. Дура! Не поверишь, я даже жениться на ней хотел. С папаней поговорил, он с ее отцом переговорил, договорился обо всем, все честь по чести. А эта дура уперлась: «Выйду замуж только по любви, и точка!»
Да кого ее мнение волнует, — отмахнулся пренебрежительно старик. — Если с ее отцом договорились, то куда ей от этого деться? Под венец ее, а потом сразу в постель, и будет как шелковая.
Так-то оно так, — искривил губы молодой. — Да вот только ее папочка такой же блаженный, как и его дочка. «Она у меня одна, — говорит, — и я ее неволить не буду». Вот и сорвалась свадьба. И теперь я тут изнываю от любви, а эта суч… ходит как ни в чем не бывало и даже в мою сторону не смотрит.
И вот тогда-то тебе наш любезный трактирщик и подвернулся, — понимающе усмехнулся старик.
Да, — ответил молодой и тут же, словно оправдываясь, добавил: — Только не думай, что я только из-за бабы на это пошел. Я же не наивный дурачок, как некоторые. Эльфы — это сила! А гномьей пехоте нет равных. Растопчут наш городок, как полстраны до этого растоптали, и не поморщатся. Ну и хрен с ним. От нашего семейства не убудет, я уж об этом позаботился, все свое богатство сохраним и даже приумножим. Это мне твердо пообещали, будем торговать, как прежде, за то и рискую. А эльфы городом править будут иль люди, какая, к черту, разница.
Это верно, — довольно кивнул старик и хитро ухмыльнулся: — Но ты, наверное, не только о семейном капитале позаботился. Небось еще и девку свою прибавил к общему-то договору?
Ну а то, — усмехнулся молодой, — конечно, прибавил, как же без этого?
Женишься на ней, — понимающе качнул головой старик.
С чего это вдруг? — оскалился молодой. — Рабыней будет, у эльфов такое разрешено. Пахать будет по-черному да меня ублажать по-всякому. А ежели дурь свою показывать начнет, так на то и плетка, чтобы рабыню бить да уму-разуму учить.
Старик визгливо засмеялся. Подлому человеку всегда приятно видеть подлость в ком-нибудь еще. Это его возвышает в собственных глазах и оправдывает все его подлые делишки хотя бы перед самим собой. В этом трактире эти двое были среди своих. Таких же обиженных, продавшихся и готовых на любую подлость якобы людей.
Верзила вышибала тщательно запер дверь часа на три раньше обычного. Некоторое время улицу будоражили пьяные выкрики, но скоро они затихли, и трактир «Старая лошадь» погрузился в молчаливую темноту.
В опустевшем, наспех вычищенном зале остались трое — крепкий вышибала с глазами полного идиота, щуплый коротышка с бегающим взглядом и сам трактирщик — высокий худой старик с печатью цинизма на вытянутом лице.
Вышибала подошел к трактирщику и, униженно склонившись, залепетал как ребенок:
— Хозяина, все закрыто. Закрыто все. Тумо молодец, да? Тумо молодец. Скажи, хозяина, что Тумо молодец.
Трактирщик недовольно поморщился:
— Хватит, Тумо. Прекрати изображать дебила, кроме нас, здесь больше никого нет.
Верзила тупо заморгал, но затем усмехнулся и, сделав над собой усилие, преобразился прямо на глазах. Размякшее лицо приобрело жесткость, а взгляд стал цепким и внимательным.
Извини, хозяин, — произнес он абсолютно нормальным голосом. — Настолько привык притворяться, что иногда даже забываю, какой я на самом деле.
Недолго тебе осталось притворяться, — сказал трактирщик. — Операция назначена на завтра. Если не оплошаем, то уже послезавтра будем в полном мармеладе — пьяными и богатыми.
Ну наконец-то! — Коротышка довольно потер руки. — Надоело прятаться и изображать из себя невесть что. Хочется настоящего дела, ну и золотишка к тому же хочется. Страсть как хочется.
Шустрик прав, — поддержал Тумо коротышку, — золотишко было бы весьма кстати. Да и разгуляться не помешало бы. Слышь, хозяин, а правда, что, когда город захватят, герцог даст войску три дня на разграбление и потеху? Если правда, то хотелось бы поучаствовать.
— Правда, правда, — ухмыльнулся трактирщик. — Вот только этот праздник жизни обойдет вас, ребята, стороной. Сами подумайте, что будет, если вы в эти три дня сунетесь в город со своими людскими рожами?
Лица у Тумо и Шустрика огорченно вытянулись, они уныло переглянулись.
— Хо-зя-а-ин, — просительно затянули они в один голос.
Трактирщик довольно усмехнулся, ему нравилось, когда перед ним унижались.
Если завтра себя проявите, так уж и быть, выбью вам охранные грамоты, — сжалился он наконец. — С ними вас ни эльфы, ни гномы не тронут. Сможете вдоволь потешиться и отвести душу.
Спасибо, хозяин, — поблагодарил Тумо.
А Шустрик, возбужденно бегая маслеными глазками, спросил:
— А что нужно будет сделать завтра, хозяин? Трактирщик огляделся по сторонам, проверяя, все ли двери закрыты, и, понизив голос, сказал:
— Завтра ночью будет штурм. С той стороны, откуда не ждут, с южных ворот. Весь вечер и часть ночи войска герцога будут изображать подготовку к штурму северной части города, чтобы отвлечь внимание гарнизона. За четыре часа до рассвета будет сымитирован штурм северных ворот. За два часа до рассвета два полка лучников подплывут на плотах к южным воротам. Наша задача открыть ворота и удерживать их до подхода лучников.
Тумо присвистнул и нахмурился:
— Южные ворота охраняет целый полк, а у нас всего сорок четыре бойца, если считать вместе с нами. Не справимся мы, хозяин.
Трактирщик язвительно прищурился:
Тумо, ты, видно, и впрямь слишком долго изображал дебила. Настолько долго, что даже разучился думать. Полк охраняет надвратную дугу и прилегающие к воротам стены. Четыре десятка арбалетчиков охраняют башни-барбаканы, вдобавок на одном из барбаканов установлена баллиста с полновесным расчетом. Но нам на всех на них наплевать.
Как это наплевать? — спросил внимательно слушавший Шустрик.
Просто, — ответил трактирщик, — наплевать и забыть. Ну думайте, думайте. Неужели до сих пор не поняли?
Тумо и Шустрик озадаченно посмотрели друг на друга и почесали в затылках. Шустрик пожал плечами:
Не понимаем, хозяин. Не обессудь, но никак не умещается в голове, как это можно наплевать и забыть про такую сильную охрану?
Эх вы, — укоризненно вздохнул трактирщик. — Ладно, я еще понимаю, что Тумо у нас боец, его дело драка. Думать и соображать в его обязанности не входит. Но ты-то, Шустрик, ты-то уж должен был понять. Я тебя для чего взял-то? Чтобы ты мозгами шевелил, вычислял предателей, вербовал информаторов, схватывал все на лету. М-да-а, Шустрик, теряешь квалификацию, пожалуй, стоит пересмотреть твою долю…
Понуро слушавший его коротышка внезапно поднял озаренное лицо и вскинул кверху палец:
— Подожди-ка, хозяин! Кажется, я понял.
Да? — делано удивился трактирщик. — Тогда давай излагай.
Это же и в самом деле просто, хозяин! — воскликнул приободрившийся Шустрик. — Ведь вся эта толпа защищает ворота от удара извне, в то время как ворота открываются изнутри. Значит, вся соль в том, чтобы не мешкая заблокировать двери в надвратных башнях. И тогда вся эта орава может сколько угодно лязгать наверху оружием, вниз им, иначе как через башни, не спуститься. Нам останется только перебить охрану, непосредственно охраняющую ворота, и… опля, дело сделано, двери настежь. Заходите, гости дорогие, и берите что хотите. Верно говорю, хозяин?
Давно бы так, — ухмыльнулся трактирщик. — А то заладили тут — полк да полк. Этот полк не наша забота, пускай с ним лучники разбираются. Наше дело перебить охрану внизу, заблокировать входы в башни и открыть ворота. После чего дождемся герцогских лучников и можем выходить из дела и начинать подсчитывать барыши.
А какова охрана внизу? — деловито спросил повеселевший Тумо.
Два десятка ополченцев, считающих, что им повезло, — ответил трактирщик. — Твои боевые группы разберутся с ними без особых трудностей. Седьмой ополченческий в отличие от других полков еще не нюхал крови. Нетрудно будет застать их врасплох. Ударим по ним из арбалетов, выживших порубим, прежде чем они успеют понять, что происходит.
Звучит заманчиво, — осклабился Тумо.
Да, но не это самое трудное, — предостерег его Шустрик. — Самое трудное наступит после того, как ворота уже будут открыты. До прихода лучников придется их удерживать своими силами. А солдаты тем временем рано или поздно спустятся на землю через другие башни. Это займет у них какое-то время, но вряд ли больше двадцати — двадцати пяти минут. Если к этому времени лучники не подойдут, нам крышка. Верно, хозяин?
— Ну вот, Шустрик, — улыбнулся трактирщик, — теперь я тебя узнаю. Верно говоришь, если лучники запоздают, то из нас сделают фарш за считаные минуты. Поэтому в моем плане предусмотрена небольшая предосторожность. Прежде чем приступить к делу, мы подадим лучникам сигнал. Увидев его, полки сядут на плоты выше по течению реки, и она вынесет их к воротам заблаговременно. Конечно, при этом высок риск, что их заметят и начнут обстреливать со стены. Но это нам только на руку, меньше будут смотреть в нашу сторону. Правда, при таком развитии событий многие лучники могут и не дожить до того момента, как мы откроем ворота. Ну что ж, нам будет их очень жаль, и мы обязательно помянем их грешные души во время своей праздничной пирушки. Не так ли, господа?
«Господа» весело осклабились. Что им до жизней каких-то лучников, которых они даже не знают, после того как они уже продали свой город и живущих с ними рядом соплеменников? Право, смешно.
Шустрик, правда, не преминул уточнить:
Только сигнал должен быть хорошим, хозяин. Чтобы уж наверняка.
Не волнуйся, Шустрик. Сигнал будет что надо. Не заметить его будет просто невозможно, — успокоил его трактирщик, бывший на самом деле эльфом, подвергнувшимся изменению внешности под человеческую, и больше известный в определенных кругах как Священник.
— Что-то яблочек захотелось, — позевывая, сказал толстяк Трамгель, заходя на кухню. — Старуха Ималья случаем не заходила?
Старая Хейтель отвлеклась от разделываемой ею тушки кролика и с готовностью ответила:
Как же, как же. Сегодня спозаранку притащилась, принесла яблочки и все уши мне прожужжала жалобами на свою соседку. Будто мне больше делать нечего. Совсем из ума выжила, карга старая. Да еще и яблок-то всего три штучки и принесла. Нет бы сразу побольше захватить, чтобы сто раз не бегать и занятых делом людей по пустякам не дергать. Я, может, из-за ее болтовни с обедом хозяйским запаздываю, а ей хоть бы что. Болтает и болтает без удержу…
Ладно, ладно, — поспешил Трамгель прервать поток словоизвержения. — Главное, яблоки принесла, а то что-то кисленького захотелось. А ежели с обедом запоздаешь, так ничего страшного. Где яблоки-то?
Так вон же они, — указала служанка, — за вашей спиной стоят, в мисочке. — И, всплеснув перемазанными в кроличьей крови руками, запричитала: — Так ведь их же еще помыть надо, а у меня руки страшные. Сейчас, хозяин, я быстро. Только руки отмою и яблочки тут же сразу и подам…
Ничего-ничего, — поспешно перебил ее Трамгель, — не маленький, сам справлюсь. Все лучше, нежели тебя от готовки отрывать, ведь сама сказала, что обед и так задерживается.
Хейтель пожала плечами и, поджав губы, покачала головой, выражая свое недовольство: «Виданное ли это дело, чтобы хозяева сами себе яблоки мыли? Так вскоре может дойти и до того, что они себе сами и пищу начнут готовить».
Но Трамгель решительно взял в руки миску с яблоками и направился к выходу. Не удержавшись, впрочем, в дверях от небольшой шпильки:
— Ты все-таки с Имальей лучше бы поменьше общалась, а то словесный понос, похоже, штука заразная.
И захлопнул дверь, не обращая внимания на оскорбленно раскрывшийся беззубый рот.
«Южные ворота. Завтра. За два часа до рассвета. Буйвол».
Короткое, словно наспех составленное послание. Но это-то как раз и понятно — если заварушка начнется уже этой ночью, то возможности передать послание Трамгелю у Буйвола ограниченны. Впрочем, Трамгель и без лишних подробностей отлично представлял, что предположительно произойдет ночью у южных городских ворот.
Ну что ж, шансы у Священника вполне высокие, а Трамгелю согласно принятому им ранее решению остается только затаиться и наблюдать. Получится у Священника — хорошо, не получится — тогда уж придет и его время. А пока надо ждать и не совершать лишних телодвижений, чтобы не привлечь ненароком к себе внимание одного толстенького, простодушного с виду, но весьма опасного человечка. Хотя кое-что необходимо все-таки сделать, дабы должным образом быть готовым к последствиям успешного исхода намеченной Священником операции.
Молодой рыцарь из свиты маршала Годфри рассеянным взглядом окинул городскую площадь и едва заметно вздрогнул. Солнечный свет словно померк, а мир съежился вокруг красного платка на голове старой, выжившей из ума торговки яблоками. Через мгновение рыцарь справился с собой и пошел дальше по своим делам как ни в чем не бывало. А старая торговка, тряся головой, все так же продавала свой немудреный запылившийся товарец.